Проктор Кэндис. Полуночные признания

   – Да, пожалуй, ты прав. – Она прищурилась, разглядывая высокие черепичные крыши домов. – А потом встретила Филиппа.
   – Он был не таким, как остальные мужчины?
   Она кивнула.
   – Филипп сказал, что я очень красивая. – Ее губы тронула добрая печальная улыбка. – Думаю, я смогла бы полюбить его только за это. Оценил меня по достоинству. – Она бросила взгляд на Зака. – Тебе интересно?
   – Да. Он восхищался твоим умом и силой духа и вместе с тем желал тебя как женщину.
   – Ты прав. Я встречалась с другим человеком, но он смеялся над моим стремлением изучать медицину. А Филипп поощрял меня, он восхищался мной, я ему нравилась. Это вскружило мне голову. Он был таким красивым, чувственным и сильным. Мог побеседовать об искусстве… музыке… жизни.
   – И о грехах человеческой плоти, – сухо добавил Зак.
   Ее лукавая улыбка не понравилась Заку, он почувствовал прилив ревности.
   – Странно, что ради любви к нему ты оставила свои мечты вернуться в Париж и стать доктором.
   Ее лицо стало серьезным.
   – Он был для меня всем. Я боялась, что его родители будут против нашего брака, но все устроилось.
   Они пересекли улицу Святой Анны и прошли мимо бильярдного зала; сквозь открытые двери были видны игроки в черных костюмах и ярких жилетках самых разных цветов.
   – Вы были счастливы? – спросил Зак, снова взглянув ей в глаза.
   – Поначалу. Он ввел меня в мир, о существовании которого я и не подозревала.
   – Мир чувств, – заметил Зак. – Гашиш, шелковые узы и эротические ощущения на грани удовольствия и боли.
   Они уже подошли к площади Джексона, украшенной сикоморами и вязами, ветки которых медленно покачивались от ветра. Эммануэль повернулась к майору.
   – Да. – Она быстро подняла голову и вызывающе улыбнулась. – Мне нравилось это. Ты удивлен?
   – Нет.
   Она глубоко вдохнула и задержала дыхание. Улыбка медленно сползла с ее губ, а на лице появилось сосредоточенное выражение.
   – Потому что это не соответствует твоему характеру? – внезапно спросила она, глядя ему прямо в глаза. – Эта необузданность, стремление отбросить условности и переступить за грань разрешенного.
   Зак не стал этого отрицать. После того, что между ними было, она знала его достаточно хорошо.
   – Так что случилось с Филиппом?
   Они повернули за угол и двинулись вдоль чуть покрытой ржавчиной железной ограды, которая окаймляла площадь.
   – Все изменил Доминик. – Она бросила на Зака быстрый косой взгляд. – Не пойми меня неправильно. Филипп был очень рад, что станет отцом. Но он… – Она пожала плечами. – Он потерял ко мне всякий интерес как к своей жене. Поначалу я думала, что он боится повредить ребенку, которого я ношу, и считает мое округлившееся тело непривлекательным. – Погрузившись в воспоминания, она какое-то время молчала. – Филипп любил стройных женщин.
   Таких, как Клер Ла Туш, подумал Зак, молодых, с маленькой грудью и узкими бедрами. Рождение ребенка меняет фигуру.
   – Я думала, что после рождения Доминика, – продолжала Эммануэль, – все возобновится.
   – Но этого не произошло?
   Она отрицательно покачала головой и пристально посмотрела на возвышающиеся над пристанью мачты.
   – Филипп все больше времени проводил вне дома. Поскольку он учился в медицинской школе и работал с моим отцом и Генри в больнице, поначалу я не обращала на это особого внимания. Уже тогда у него была своя комната, «гарсоньер». Он стал ночевать там, когда я еще носила Доминика. Говорил, что не хочет беспокоить мой сон.
   Она помолчала. На улице было почти безлюдно – люди спасались в домах от дневной жары.
   Лишь шум ветра да крик чаек, кружащихся в вышине, нарушали тишину.
   – Однажды ночью я решила пойти к нему. – Она чуть покраснела, словно было что-то постыдное в том, что молодая жена желает своего блудного мужа. – В тот вечер он встречался со студентом из медицинской школы, но я думала, что он уже ушел, поскольку было поздно.
   – И что же?
   – Я нашла их. Вместе. – Она нервно и зло сжала ручку зонта и повернула ее в руках. – Потом Филипп объяснил мне, что он всегда больше интересовался мужчинами, чем женщинами, и сказал, что никогда бы не женился, но он единственный сын у отца и ему нужен наследник. Филипп надеялся, что женитьба «вылечит» его, но увы… – Она с горькой улыбкой посмотрела куда-то вдаль, на глазах засверкали слезы. – Я почувствовала себя так, словно меня предали. Думаю, больше всего меня задело то, что он воспользовался моей доверчивостью. Филиппу следовало рассказать мне все заранее, чтобы я знала, за какого человека выхожу замуж. Помню, в ту ночь я сказала ему, что никогда больше не буду счастлива. – Если бы эти слова произнесла другая женщина, они прозвучали бы как в театральной мелодраме. Но в Эммануэль не было ничего наигранного. – Это очень трудно, – негромко произнесла она, – разочаровываться в человеке, которого любишь.
   – А что было дальше? – тихо спросил Зак.
   Она изящно пожала плечами:
   – Он обещал, что подобное никогда не повторится. Я была тогда так очарована им, что поверила.
   Заку невыносимо хотелось прикоснуться к Эммануэль, уменьшить ее боль, которая отдавалась в нем самом. Но вместо этого он произнес официальным тоном:
   – Он не сдержал своего обещания?
   Эммануэль отрицательно покачала головой:
   – Не прошло и года, как я застала его снова, но на этот раз с женщиной. А потом я узнала, что у него были и другие мужчины и женщины.
   – Ты не хотела с ним расстаться.
   – Я не могла, потому что потеряла бы Доминика. Семья де Бове никогда бы не согласилась отдать его мне.
   – Даже если бы узнала правду?
   Эммануэль повернулась к нему, глядя на него широко раскрытыми глазами.
   – Неужели ты думаешь, что я рискнула бы сказать им правду?
   – Значит, Филипп тебе до сих пор не безразличен?
   – Это тебя удивляет? – Они повернули к выходящим на площадь высоким открытым воротам. – Я не думаю, что любовь просто… испаряется. Она умирает медленно, день за днем. Постепенно из сердца уходит оскорбление за оскорблением, предательство за предательством. До самого конца я и Филипп оставались друзьями. Мы интересовались медициной и работали в больнице; наконец, у нас был Доминик. Я не хочу, чтобы ты думал, будто моя жизнь была плохой – совсем не так. Просто… в ней многое отсутствовало.
   С севера набегали тучи. Солнце раскрасило в изумительные золотые цвета густые высокие облака.
   – Я вспоминаю тот день, когда оказался на Конго-сквер, – произнес после паузы Зак. – Роуз сказала мне, что Филипп никогда бы не взял себе цветную любовницу, поскольку он не хотел, чтобы его ребенок страдал. По ее мнению, он отлично понимал, что это такое – когда о тебе судят по тому, к какой категории людей ты принадлежишь. – Зак посмотрел на Эммануэль. – Он считал себя особенным.
   Эммануэль прямо посмотрела в его глаза, он с удивлением заметил в них боль.
   – Мы не вольны выбирать тех, кого любим, – сказала она.
   – Но мы можем сопротивляться и не потакать своим желаниям. – Произнеся это, Зак вспомнил, что присущие ему дисциплина и стремление следовать логике не помогают подавить страсть к этой женщине.
   Эммануэль отрицательно покачала головой, ее губы тронула легкая печальная улыбка.
   – Филипп был гедонистом. Он не мог отказать себе в физических удовольствиях, какими бы они ни были.
   Какое-то время они шли молча. Усиливающийся ветер срывал сухие листья с магнолий и гнал их по мостовой. Зак первым нарушил паузу:
   – Скажи мне, что случилось в тот весенний день в больнице?
   Эммануэль удивленно заморгала – казалось, она совсем забыла о теме разговора.
   – Ладно, – произнесла она негромко, после некоторого раздумья. – После того как я застала Филиппа во второй раз, мы пришли к соглашению, что будем жить в одном доме и представляться мужем и женой, но он переселится в отдельную комнату. И мы оба будем вести себя так, как захотим. – Подняв голову, она с вызовом посмотрела в его глаза, ожидая встретить осуждение.
   Но Зак ничего не сказал, и она негромко продолжила, тщательно подбирая слова:
   – Я тогда не думала, что у меня в жизни кто-то будет. Но время шло… – Она с силой сжимала ручку зонта. – Я часто в слезах лежала в кровати, мечтая о том, чтобы какой-нибудь мужчина хотя бы обнял меня. Это было нестерпимо. В конце концов, я подумала: если Филипп может получать удовольствие на стороне, почему и мне не попытаться? Но мимолетные увлечения мне ничего не давали.
   «Сколько у нее могло быть мужчин?» – спросил себя Зак и почувствовал боль в сердце.
   – По этой причине ты встречалась с Чарлзом Ярдли? – поинтересовался Зак. – Ты догадывалась, что он, как и Филипп, увлекается мужчинами?
   – Понятия не имела до того дня, о котором ты спрашивал. Филипп действительно его любил. Сильно, чувственно. Мы считаем, что подобные отношения могут быть только между мужчиной и женщиной, но это не так.
   – А Клер? Что она знала о пристрастиях Филиппа?
   – Она была намного искушеннее в подобных вещах, чем я в ее возрасте.
   Зак удивился тому, как просто Эммануэль говорила о неверности своего мужа и нестандартных любовных желаниях. Впрочем, за несколько лет она привыкла ко всему.
   – Но по поводу чего конкретно произошла ссора? – спросил Зак, подозревая, что услышал только часть правды.
   – Клер не обращала внимания на странности Филиппа и все равно любила его, но когда она узнала, что он любит Чарлза Ярдли, то решила оставить его.
   Зак вспомнил об этом тонком, циничном англичанине с прямыми светлыми волосами и пренебрежительным взглядом.
   – А что ты можешь сказать о Гансе Спирее? – внезапно спросил он. – Филипп имел связь и с ним?
   Эммануэль сложила зонт и задумалась.
   – Честно говоря, не знаю.
   Наступила пауза, нарушаемая только криками чаек и порывами ветра. Солнце исчезло за угрожающе темными облаками, которых становилось все больше. Зак подумал: удивительно, как быстро в этом городе может начаться дождь.
   – И именно поэтому ты перестала верить в любовь? – спросил он, помолчав. – Потому что какой-то мужчина обманул тебя?
   – Ты ошибаешься. – Подняв голову, она посмотрела в предгрозовое небо. Ее тонкая шея при этом показалась ему совсем хрупкой. – Когда я встретила Филиппа, то влюбилась в него по уши и думала, что это навсегда. – На ее губах появилась печальная улыбка. – Как могло исчезнуть такое сильное, яростное, всепоглощающее чувство? Но оно прошло, испарилось в потоке дней.
   – Так бывает не всегда.
   Она бросила на него быстрый взгляд.
   – Никто не может обещать вечную любовь.
   – Но ты все-таки веришь в то, что это сильное чувство существует?
   На миг она затаила дыхание, но затем коротко рассмеялась.
   – Возможно, у меня старомодные взгляды, но я давно разочаровалась во всем.
   На мостовую упали первые крупные капли дождя. В воздухе появился запах влажных камней и пыли.
   – Скажи мне вот что, – спросил Зак. – Все те люди, с которыми ты спала…
   – Их было всего три, включая Чарлза.
   – Ты сказала, что мимолетные встречи тебя не устраивали. Возможно, потому, что ты не любила этих мужчин?
   Эммануэль повернулась к нему. С удивлением Зак увидел, что у нее дрожат губы, а лицо стало бледным, словно Эммануэль боялась случайно сказать что-то лишнее. Налетел порыв ветра – мокрый, сильный. Он трепал ее простое черное платье, срывал шляпку, из-под которой выбились пряди. Зак отвел ее локоны за ухо, ненароком коснувшись щеки.
   – Та ночь, которую ты провела со мной, тебе что-то дала?
   – Ты сам все знаешь, – прошептала Эммануэль.
   Дождь полил сильнее. Зак опустил руки на худенькие хрупкие плечи Эммануэль и секунду боролся с желанием обнять ее и прижать к себе.
   – Я из тех, кто верит в нее, Эммануэль, – произнес он, проведя большим пальцем по ее шее.
   Теплые капли стали мельче и падали мягче. Зак увидел, что Эммануэль плачет.
   – Но не для меня. У меня на это больше не хватит сил, – тихо призналась она.
   – Ты очень стойкая, – ободрил он.
   Зак скользнул ладонями по ее рукам, словно лаская их на прощание.
   – Когда ты уезжаешь в Бо-Ла? – Они шли рядом, но не дотрагивались друг до друга, словно чужие, – и ему сейчас казалось удивительным, что когда-то они были близки.
   – В пятницу рано утром. – Она могла спрятаться от дождя под солнечным зонтиком, но не сделала этого. – Мы останемся там до конца сентября. Пока погода не переменится.
   К сентябрю, подумал он, его в городе уже не будет.
   – Я хочу отправить просьбу в Вашингтон, чтобы вернуться в прежний полк. Но сначала я найду убийцу.
   Эммануэль посмотрела на него снизу вверх. По ее щекам текли струйки воды, капли срывались с кончиков черных завязок шляпы. «Именно такой, – подумал Зак, – я увидел ее в ту судьбоносную ночь на кладбище. Был дождь, от которого она совсем промокла, но при этом каким-то непостижимым, непонятным образом выглядела такой притягательной».
   – А если у тебя не получится? – спросила Эммануэль.
   – Я обязательно найду его.

Глава 32

   С громким стуком на стол Зака упала потрепанная, покрытая пятнами и покоробленная папка. От удара из нее выпало несколько страниц.
   – Что это? – спросил Зак, глядя на красное неулыбчивое лицо Хэмиша.
   На какое-то мгновение Хэмиш сжал челюсти, от чего его роскошные светло-рыжие усы дернулись.
   – Здесь ты найдешь фамилии всех, кто умер или перенес ампутацию в больнице Сантера за последние два года.
   Только тут Зак заметил, что из-под папки на столе выглядывает еще одна.
   – А это?
   – Отчет о ядах, отпущенных аптеками. – Массивный ньюйоркец вытер носовым платком потный лоб.
   Отставив стул, Зак подошел к окну, которое выходило на север. Солнце в него никогда не заглядывало, поэтому нижние стекла приобрели зеленоватый оттенок. Зак считал, что это микроскопические морские водоросли.
   – И какие выводы нам следует сделать? – спросил майор, опираясь плечом о раму и глядя на людную улицу. Нещадно палящее солнце отражалось в лужах и медленно поджаривало город.
   – Черт меня побери, если я знаю. Это совсем не легко, когда главный подозреваемый скончался. – Хэмиш сунул носовой платок в карман и опустился в деревянное кресло. – Я понял, что с англичанином что-то не чисто, как только увидел его.
   Хэмиша весьма озадачил рассказ Зака о связи Ярдли и Филиппа. Горькую правду о замужестве Эммануэль майор сохранил в тайне.
   – О Боже! – Потное от жары лицо Хэмиша внезапно приобрело багровый оттенок, а глаза округлились, словно он вспомнил о чем-то необычном. – Не говорите мне, что этот немецкий парень, Спирс, тоже с отклонениями.
   Как странно звучит это слово «отклонения», подумал Зак. Нечто подобное можно сказать, например, и о синеглазой светловолосой девочке, чьи родители никогда не поженятся, поскольку ее мать – цветная. Зак представил выражение лица Бена Батлера, наказавшего еврейку девяти детей за смех на их дне рождения. Вспомнил он и снисходительный голос Чарлза Ярдли, когда тот сказал об Эммануэль: «Она могла бы стать хорошим доктором, если бы была мужчиной».
   Чем больше Зак размышлял над этим, тем яснее понимал, почему Эммануэль стремилась скрыть правду. Для репутации Доминика слухи о поведении его отца имели бы печальные последствия.
   – Кто его знает, – медленно ответил Зак. – Думаю, нам надо отправить пару человек, чтобы следить за ним.
   – Ты подозреваешь, что он убийца? – кивнув, спросил Хэмиш.
   – Трудно сказать. Но он может стать следующей жертвой. – Зак прислонился к оконному проему. – Довольно странно, что мы до сих пор не проверили всех друзей де Бове и людей, знакомых с ним.
   Хэмиш задумчиво провел по усам.
   – Такие сведения держат в секрете, не так ли? Он католик, доктор, из влиятельной семьи.
   – Поэтому подобные секреты очень стараются скрыть. – Зак оттолкнулся от окна. – И могут ради этого даже пойти на убийство.
   Хэмиш нахмурился:
   – Ты так думаешь?
   Зак отрицательно покачал головой:
   – Я не уверен. Направь кого-нибудь в Байу-Креве, хорошо? – Он протянул руку за шляпой. – Я хочу поговорить с тем лейтенантом, который патрулировал город.
   – Что он может добавить помимо того, что мы уже слышали?
   – Возможно, мы на что-то не обратили внимания. – Зак взялся за ручку двери.
   – О Боже, не начинай этого, – взмолился Хэмиш.
   Зак на мгновение задержался.
   – Чего?
   – Говорить загадками. Как король вуду из Байу-Соваж.
   К полудню в четверг все ставни в доме на улице Дюмен закрыли и заперли на засовы, с передней двери сняли колокольчик. Чемоданы и сумки были уже сложены на фургон. Эммануэль решила ночевать перед отъездом в большом доме на Эспланад-авеню, а отправиться в Бо-Ла планировалось рано утром.
   Она стояла в центре темной гостиной, держа в руке шляпу и перчатки. У нее больше не было причин задерживаться здесь, но она все оттягивала отъезд, надеясь услышать на лестнице неровную хромающую поступь.
   – Ты и в самом деле думаешь, что этот янки придет? – спросила Роуз.
   Эммануэль подняла голову. Она хотела бы сказать «нет», но не смогла.
   Роуз сжала губы и устало вздохнула:
   – Он говорил, что любит тебя, а ты ответила, что не веришь ему. И ты думаешь, что он после этого придет и попытается тебя переубедить?
   На губах Эммануэль появилась слабая улыбка.
   – Возможно.
   – Ха! Для умной женщины ты иногда говоришь довольно странные вещи.
   Эммануэль попыталась рассмеяться, но чуть не расплакалась.
   Роуз повернулась к ней и пристально посмотрела в лицо.
   – Похоже, ты готова передумать?
   Надев на голову черную соломенную шляпу, Эммануэль с отсутствующим видом затянула ленты.
   – Честно говоря, не знаю.
   Роуз кивнула:
   – Мне кажется, я понимаю, почему он не пришел.
   В пятницу утром, в те ранние часы, когда фонарщики еще ходят по городу с лестницами, гася газовые светильники, Зак покинул Парковый квартал и повернул лошадь вдоль реки. Когда он добрался до Эспланад-авеню, разделенную надвое аллеей с сикоморами, вязами и грациозными миртами, покрывшимися белыми, розовыми и красными цветками, солнце уже показалось на горизонте, чтобы бросить на город первые золотистые лучи.
   Подъехав к белому дому де Бове, Зак направил лошадь к раскидистому старому дубу. Отсюда уже отъезжали две телеги, доверху нагруженные сундуками, и хорошо подрессоренная, поблескивающая, окрашенная в черный и желтый цвета карета.
   Он не мог объяснить себе, почему приехал сюда. Определенно не для того, чтобы поговорить с Эммануэль, и даже не для того, чтобы взглянуть на нее в последний раз. Тем не менее он стоял неподвижно до тех пор, пока пыль от кареты не рассеялась в горячем утреннем воздухе. Только после этого он повернул лошадь к Байу-Соваж.
   Он нашел Папу Джона рядом с его круглой африканской хижиной, на участке, где росли целебные растения. До появления майора негр стоял согнувшись, собирая растения, но когда Зак подъехал ближе, он выпрямился и повернулся.
   – Итак, вы кое-что узнали? – удивленно спросил он.
   – Вы тоже могли мне это сказать, – заметил Зак, спрыгивая из седла.
   – Конечно, – согласился негр.
   Зак привязывал свою гнедую к ветви кипариса.
   – Какие-то люди несколько дней назад хотели меня убить.
   Папа Джон хмыкнул:
   – Я предупреждал вас, не так ли?
   Зак подошел к нему. Пробивающиеся сквозь ветви солнечные лучи освещали его спину.
   – Кто их нанял?
   Старый гаитянец медленно покачал головой:
   – Не могу этого сказать.
   – Но, по крайней мере вы не будете утверждать, что не в курсе этого?
   Папа Джон широко улыбнулся, обнажая белые зубы.
   – Здесь считают, что я знаю все. Зачем мне подрывать свою репутацию?
   – Я могу посадить вас за решетку.
   – В этом я не сомневаюсь, но все равно ничего не скажу вам.
   Коротко рассмеявшись, Зак отвел глаза. Папа Джон стоял, широко расставив ноги. Солнце ярко освещало его белоснежную рубашку с оборками.
   – Тогда зачем вы сюда пришли, майор?
   Зак отвязал свою гнедую и сунул ногу в стремя.
   – Вы сказали, что Эммануэль – ваш друг.
   – Это так.
   Зак запрыгнул в седло.
   – Она отправилась в Бо-Ла.
   Негр ничего не ответил, но по его внезапно изменившемуся лицу Зак понял, что есть вещи, о которых Папа Джон не знает.
   Зак уже собирался в обратный путь, но внезапно негр окликнул его:
   – Майор!
   Зак немедленно натянул поводья. На старческом лице цвета эбенового дерева были хорошо видны округлившиеся от страха глаза.
   – Если вы узнаете имя женщины, предавшей Филиппа патрулю янки, то поймете, кто послал этих людей в прошлое воскресенье, чтобы убить вас.
   Зак непроизвольно сжал поводья, гнедая нервно заплясала на месте.
   – Мне нужно искать женщину?
   – Я этого не говорил. – Папа Джон сделал шаг назад, все еще продолжая смотреть прямо в глаза Заку. – Мисс Эммануэль считает, что вы не такой, как все. Она думает, что вы умеете разглядеть в людях их истинные качества. Надеюсь, что она права, и это ее спасет.
   Лейтенант из Байу-Креве прибыл в город в понедельник утром. Это был долговязый молодой человек в тщательно отутюженной одежде с копной белых волос.
   – Вы спрашиваете, как я узнал имя похороненного в болотах человека? У него были с собой документы, сэр.
   Зак в это время находился у пристани, осматривая выгоревший склад, на месте которого Батлер хотел построить хранилище для хлопка компании «Братья Эндрюс».
   – Вы можете вспомнить, как он выглядел? – поинтересовался Зак.
   Лейтенант Приели остановился, чтобы несколько секунд подумать.
   – Он был высоким и худым, со светлыми курчавыми волосами и необычно живыми голубыми глазами. – Он поднял голову. – Я запомнил это потому, что один из солдат закрыл ему глаза после того, как мы бросили мятежников в яму и начали ее закапывать.
   У Доминика такие же глаза, подумал Зак, и кудри.
   – Вы уверены, что он мертв? – спросил Зак. Он слышал о случаях, когда раненые позднее приходили в себя и как-то ухитрялись выбраться из могилы.
   Лейтенант рассмеялся:
   – Конечно. У него была отстрелена половина головы.
   На реке появился покрашенный в белый цвет ажурный пароход, чем-то напоминающий торт. Из его высокой трубы валил дым, от огромных колес по поверхности воды расходились бурые волны. Зак какое-то время наблюдал за судном.
   – Кто еще был с тем человеком, которого вы похоронили?
   – Тот, кого мы убили? – Лейтенант пожал плечами. – Какой-то негр. Я ничего не могу сказать о нем. И еще третий человек, но он от нас убежал.
   «Ганс Спирс», – подумал Зак. С раненой ногой этот немец не мог бежать быстро, но, глядя на нерасторопного лейтенанта, Зак совсем не удивился тому, что кто-то смог скрыться от руководимого им отряда.
   – Какая-то женщина предупредила вас о попытке тайного провоза золота, – сказал Зак, снова поворачиваясь, чтобы двинуться вдоль реки.
   – Да, сэр.
   Зак пристально взглянул в лицо лейтенанта Приели.
   – Как она выглядела?
   Лейтенант покачал головой:
   – Она носила вуаль, сэр. Я не видел ее лица.
   – Она была цветной?
   – Негритянка? – Не думаю, сэр.
   – Отчего такая уверенность, – произнес Зак, стараясь, чтобы его слова прозвучали ровно, – если ее лицо было скрыто вуалью, а руки в перчатках?
   – Она была леди, сэр.
   Зак показал подбородком по направлению к узкой улице.
   – Встаньте на любом углу в старой части города, и вы увидите множество цветных женщин, получивших хорошее образование, говорящих по-французски, одетых со вкусом и имеющих в собственности черных рабов.
   – Я думаю, что она и впрямь была леди, – медленно произнес он. – Ведь цветные чаще всего не отличаются миниатюрностью.
   Зак быстро повернулся к нему.
   – Она была высокой?
   Он вспомнил о Роуз.
   – Да, сэр. Необычно высокой. Особенно для женщины ее возраста.
   Зак замолчал. Он внутренне похолодел, хотя солнце нещадно пекло плечи. Казалось, из него выкачали всю кровь.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – У нее был старческий голос.
   Зак чуть не тряхнул лейтенанта за плечи.
   – Сколько лет ей было?
   Лейтенант Приели пожал плечами:
   – Не знаю. Пятьдесят. Может быть, шестьдесят.
   – Ты уверен? – резко спросил Зак. Он сразу вспомнил двух женщин. Первой была Мари-Тереза де Бове, гордо сидящая в гостиной дома на Эспланад-авеню и недовольно произносящая слова: «Мужчины, имеющие хороших жен, не ищут утешения на стороне». Но больше всего Зака сейчас волновала та, которая уехала в карете в Бо-Ла. Возможно, там ей угрожала смертельная опасность.
   – Я не сомневаюсь в том, что она была немолодой, – сказал лейтенант Приели. – Сэр?
   Но Зак уже не слушал его – он бежал.

Глава 33

   Обширная плантация, известная как Бо-Ла, располагалась на берегах Байу-Креве. Она существовала почти столько же времени, сколько и сам город Новый Орлеан. Здесь не было храмов в греческом стиле с высокими белыми колоннами – такие сооружения американские плантаторы часто строили выше и ниже по течению Миссисипи. Дом в Бо-Ла был выполнен во французском колониальном стиле – главным этажом считался второй, а первый, с отделанным декоративными камнями входом, отвели под склад. Де Бове уже давно могли переехать в более просторный и роскошный особняк, но они предпочитали это простое белое здание с его покатой крышей с мансардными окнами и расходящимися от дома изящными дубовыми аллеями, вдоль которых шли деревянные заграждения, заросшие ползучими растениями. Заку пришлось гнать лошадь весь день, и сейчас гнедая почти выбилась из сил. Внезапно он услышал детский смех – где-то в саду из посадок апельсиновых деревьев и кустов роз. Это Доминик пытался помочь коричневой, весело лающей собаке выбраться из пруда для ловли рыбы с высокими берегами. В центре водоема находилась статуя обнаженной женщины с урной, из которой бил фонтан.