Внутри дома была одна большая комната, очень чистая и просто обставленная – с кроватью, столом и причудливо вырезанной полкой. С открытых стропил свисали гроздья высушенных растений. Их едкий аромат смешивался с влажным воздухом болот и резким запахом недавно отесанных бревен и керосиновой лампы, тускло сияющей среди мрака. Свечи в доме не горели.
   Кроме лечебных трав, что свешивались сверху, ничто не напоминало о занятиях обитателя дома. Красная шторка закрывала половину комнаты, и первое, что сделал Хэмиш, – это отдернул занавес, за которым оказался целый ряд полок, шедших вдоль стены. Чего только не было на них – от связок с черным испанским мхом до таинственных, закрытых белыми фарфоровыми крышками синих стеклянных пузырьков и доверху заполненных раковинами, грубо вырезанных из дерева блюд.
   Зак наклонился, высматривая змею, которую, как ему говорили, держит у себя король вуду, но единственным живым существом был большой белый кот, неподвижно растянувшийся на одной из полок. Поначалу Зак решил, что он мертв, но кот повернул голову и уставился на него немигающими зелеными глазами.
   – Нет, у меня нет змеи, – немного удивленно произнес чернокожий. Он все еще продолжал стоять у дверей. – И то, что вас интересует, тоже не здесь.
   – Откуда вы знаете, зачем мы пожаловали к вам? – спросил Хэмиш. Его голос прозвучал требовательно и грозно, как и положено нью-йоркскому полицейскому.
   Губы нефа медленно растянулись в недоброй улыбке.
   – Что вы можете искать, кроме земли с детских могилок и крови девственниц?
   Хэмиш с трудом сдержал эмоции. Тем не менее его глаза удивленно округлились, а на мясистых щеках появились капли пота, несмотря на прохладу в доме негра.
   – И где это?
   Старик небрежно повел плечом:
   – Зачем мне нужно хранить у себя арбалеты для убийства вампиров? Это предрассудки белых людей. – Новый Орлеан уже шестьдесят лет был американским, но в речи негра чувствовался мелодичный французский акцент. Чтобы яснее выразить свою мысль, он помогал себе жестами. – Я продал его прошлой весной.
   – Это точно? – спросил Хэмиш, сложив руки на груди. – Кому?
   Внезапно белый кот сладко потянулся и спрыгнул на подушечку, лежащую у двери. Папа Джон наклонился, чтобы почесать у него за ушами, словно забыв о своих гостях.
   – Он не говорил мне своего имени, а я не спрашивал. Я никогда не видел этого человека раньше.
   Хэмиш мрачно засопел, его щеки стали еще краснее.
   – А как выглядел покупатель?
   Негр снова пожал плечами:
   – Это был белый. А все они очень похожи друг на друга. – Он издал странный кудахтающий звук, и кот полез ему на руки.
   Зак подумал, что Хэмиш напрасно задает вопросы – негр все равно скажет лишь то, что посчитает нужным. Подняв голову, майор внимательно осмотрел висящие над ним связки с засушенными растениями. Некоторые – такие как наперстянка и мушмула – он узнал. Другие были совершенно незнакомы.
   – Я слышал, что вы способны читать мысли, – внезапно произнес он.
   Белый кот уже лежал на шее короля вуду.
   – Я ничего об этом не знаю. – Выпятив нижнюю губу, Папа Джон посмотрел на Хэмиша. – Чужой страх нетрудно разглядеть и так, – он перевел взгляд на Зака, – как и чувство вины.
   Зак даже не моргнул.
   – Говорят, вы предвидите будущее.
   – Люди многое болтают.
   – И что Генри Сантер относился к вам с уважением. Вы вроде как даже были друзьями. – Зак оперся о массивный столб, его глаза сузились. – Вы предсказывали ему его будущее?
   Негр молча гладил кота длинными, костлявыми, желтыми от возраста пальцами.
   – Генри был стариком. Его не нужно было предупреждать, что смерть рядом.
   – Во всяком случае, это заставило бы его быть осторожнее.
   – Смерти избежать невозможно. – Папа Джон двинулся к двери. – Чему быть, того не миновать. Я понял это уже давно. – Он медленно повернул голову, чтобы посмотреть через плечо на Зака. – Вам тоже надо запомнить этот урок.
   Зак покачал головой:
   – Я не верю в судьбу.
   – О да, сознательное решение. – Брови негра вопросительно поднялись. – Но кто-то ставит перед нами препятствия, которые мешают и меняют ход жизни, а иногда даже убивают нас. А?
   Быстро темнело. У Зака возникло чувство, словно они изолированы от всех, что их мир ограничен кругом, который тускло освещает одинокая керосиновая лампа.
   – А если бы вы уничтожили этот арбалет, – мягко произнес Зак, – вместо того чтобы его продавать?
   – Мужчин очень просто убить. Как и женщин… Вам это следует знать, капитан, – сказал старик.
   Зак опередил Хэмиша, который уже набирал воздух, чтобы поправить нефа, и произнес ровным, спокойным голосом:
   – Я сейчас майор.
   – Да, конечно. Мои извинения. – Папа Джон поспешно отошел от двери. – Я не очень гостеприимный хозяин. Может, вы хотите что-нибудь выпить? Немного имбирного пива?
   Зак отрицательно покачал головой:
   – Нам нужно возвращаться.
   Он ожидал, что Хэмиш захочет обыскать дом, чтобы убедиться, что здесь нет арбалета, но по выражению лица массивного ньюйоркца понял, что с него достаточно шелкового голоса Папы Джона и странных ответов. Как только Зак кивнул ему, Хэмиш уже громко стучал ботинками по ступенькам.
   Зак двинулся следом, однако в дверях все же задержался, чтобы еще раз посмотреть на негра, который продолжал неподвижно стоять возле стола.
   – Вы сказали, что человека, которому продали арбалет, не видели раньше. Но это не значит, что вы его не знаете.
   В глубине темных глаз старика мелькнуло удивление – и что-то еще.
   – Это верно. Но много знать опасно, майор. Тот, кто взял этот проклятый маленький дубовый ящичек, приобрел его не для себя, а в подарок другу.
   Это была очень важная информация. Зак замер.
   – Он называл его имя?
   Папа Джон покачал головой:
   – Я не спрашивал. Зачем мне знать, как зовут человека, который интересуется вампирами и арбалетами?
   С болота донесся крик совы, низкий и скорбный. Было уже почти темно, в лунном свете едва виднелись силуэты лошадей.
   – Вам нужен еще какой-то ключ? – словно услышал Зак голос из прошлого. – Как насчет другого мертвеца?
   – Набор предназначался для Филиппа де Бове? Не так ли? – догадался Зак.
   Лицо негра было непроницаемым.
   – Но он мертв, – задумчиво произнес майор.
   – Так говорят.
   – Но вы так не считаете.
   Глаза негра удивленно округлились.
   – Разве?
   – Вы говорили об этом человеке в настоящем времени.
   – Верно. Я просто небрежно подбираю слова.
   Снаружи донесся низкий свист Хэмиша, одна из лошадей замотала головой.
   – Я не заметил этого, – произнес Зак. Чернокожий шагнул вперед, и луна осветила белое жабо его рубашки.
   – Временами мы все беспечны, майор, – задумчиво сказал Папа Джон.
 
   – Я хочу, чтобы ты узнал все, что можно, о Филиппе де Бове, – произнес Зак, когда они повернули коней к городу. – Каким он был в жизни и подробности его смерти.
   – Да. – Хэмиш бросил на него тревожный внимательный взгляд. – Я надеюсь, что хоть теперь ты отдохнешь, парень. Эта поездка была тебе не на пользу.
   Зак улыбнулся, глядя в ночное небо. Воздух был теплым и бархатным.
   – Но мне придется еще посетить больницу Сантера. Мадам де Бове должна мне кое-что объяснить.

Глава 11

   Зак нашел ее в маленькой служебной комнатке на втором этаже больницы.
   Лампа на раскрашенном столе напротив дальней стены заливала помещение бледным светом. Эммануэль стояла в одиночестве на исцарапанном, ничем не покрытом полу, сложив руки на груди. Ее спина была прямой и напряженной. Зак не видел ее лица, но она наверняка слышала, как он прохромал в комнату.
   Двери и окна были распахнуты навстречу ночному ветру – теплому, со сладковатым запахом гардений и жимолости. Из четырех кроватей три пустовали, а на четвертой под белоснежной простыней угадывались очертания человеческого тела. Хотя лица не было видно, Зак сразу понял, что это Эмиль Руан.
   – Пожалуйста, уйдите, – произнесла Эммануэль дрогнувшим голосом, не глядя на майора.
   Зак положил руку ей на плечо и повернул лицом к себе. В глазах Эммануэль блестели слезы, но она не плакала; ее лицо искривилось от горя и гнева.
   – Он прожил дольше, чем вы ожидали.
   Эммануэль коротко вдохнула, подняв худенькие плечи; она неотрывно смотрела на одну из пуговиц его мундира.
   – Тем не менее, он умер.
   – Вы же знали, что это неизбежно.
   Только сейчас она подняла голову. Ее глаза казались безумными.
   – Как мы можем спасти жизнь человека, если совершенно не представляем, от чего он умирает?
   – Когда-нибудь узнаем, – мягко произнес Зак.
   Он молча смотрел на ее красивое лицо. Эммануэль пыталась сдерживать слезы, но ее полные губы дрожали.
   Зак явился сюда, чтобы разоблачить ее попытку скрыть что-то важное, касающееся убийства Генри Сантера. Он хотел даже припугнуть ее. Но вместо этого просто прижал Эммануэль к себе.
   Она сопротивлялась, но только какое-то мгновение. Зак почувствовал, что у нее замерло дыхание. Она опустила руки на его грудь и сжала пальцами темную форму. Уткнувшись в крепкое мужское плечо, Эммануэль уже не сдерживала рыданий. От ее волос приятно пахло сиреневой водой. Зак молча держал ее гибкое теплое тело в своих руках.
   Потом он покорно шел позади нее через спящий город, залитый только мерцающим свечением ламп и бледным сиянием полной луны. В лицо бил прохладный ветер с моря.
   Они молча повернули на улицу Дюмен. Шаги эхом разносились по пустынной в воскресный вечер дороге. Зак чувствовал себя неловко. Стоило ли ему обнимать Эммануэль, выражая тем самым сочувствие? Наверняка она этого не хотела. Да и он не стремился к тому, чтобы желание, которое всегда возникало у него при встрече с ней, волновало его все больше.
   Нестерпимо затянувшееся молчание прервала Эммануэль:
   – Вы видели Папу Джона?
   В ее голосе звучал вызов. Подняв голову, она смотрела на звезды в ночном небе.
   – Почему вы сами не сказали мне о наборе для убийства вампиров? Зачем вы послали меня к этому негру?
   – До полудня я и не догадывалась, откуда появился этот набор.
   – А-а… – Зак не особенно верил в то, что она говорила, но на этот раз слова Эммануэль прозвучали убедительно. – Похоже, в путешествие на болота вы направили меня для того, чтобы я пошел по ложному следу? Однако вам не повезло – я многое узнал.
   – Вот как?
   – Вы скажете мне, где этот набор сейчас находится?
   Из таверны донесся звук банджо и смех мужчины. Эммануэль покачала головой:
   – Не знаю. Я видела его в шкафу в комнате Филиппа вскоре после того, как он был убит. Но сейчас там его нет.
   В комнате Филиппа. Зак бросил взгляд на идущую за ним женщину, на аристократический изгиб ее шеи и бледное свечение кожи в мягком лунном свете. Она выглядит такой холодной, подумал он, но это самообладание обманчиво, внутри она полна страсти. Однако почему у нее были отдельные комнаты с мужем?
   – Знаете, мне придется обыскать ваш дом и больницу.
   Повернувшись, Эммануэль пристально посмотрела ему в глаза.
   – Если бы арбалет был у меня, я бы давно постаралась от него избавиться.
   – Вы предполагаете, кто мог его взять?
   – Нет, иначе я бы вам сказала.
   – Сомневаюсь. – Рядом с ними возникла громада Кабильдо[4]. Его массивные, построенные еще испанцами стены были мрачными. Отсюда можно было видеть темные тени вязов и сикомор, растущих вокруг площади, и едва различимые из-за листвы силуэты высоких мачт стоящих у пристани кораблей.
   – Очень странные интересы, – произнес Зак. – Вампиры и арбалеты.
   – Филиппа завораживала смерть, связанные с ней легенды и ритуалы, сама ее… – она помолчала, с трудом подбирая нужное слово, – природа. Думаю, что и из-за этого он выбрал профессию врача – не столько для того, чтобы сохранять жизнь, сколько для того, чтобы препятствовать смерти.
   – Похоже, они были разными людьми с Генри Сантером.
   – Это так. – Здесь ветер с моря был сильнее, он трепал длинные ленты траурной шляпки и колыхал черное кружево. – Но не поймите меня неправильно, Филипп был превосходным доктором. Знающим, умелым, преданным своему делу…
   – И занятым исключительно собой, – добавил Зак.
   Она пожала плечами:
   – Как и большинство ярких людей.
   – А Генри Сантер? Имеет ли он какое-то отношение к вампирам и арбалетам?
   – Он находил интересы Филиппа странными, но совершенно безвредными, если они никак не мешали работе.
   – А они не мешали?
   Что-то темное мелькнуло в глазах Эммануэль, она постаралась это утаить и поспешно отвернулась.
   – Не они.
   Зак заглянул Эммануэль в лицо.
   – Но почему тогда арбалет Филиппа убил Генри Сантера?
   Она отстранилась, уйдя в тень массивной каменной колонны нависшего над ними здания.
   – Откуда я могу это знать? – спросила Эммануэль дрогнувшим голосом, в котором слышался страх.
   Зак сделал шаг, почти прижав ее к колонне.
   – Думаю, что вы что-то скрываете.
   Она медленно покачала головой. Чтобы смотреть ему в лицо, ей пришлось изогнуть шею. Какая же она крошечная, подумал Зак, хрупкая и маленькая; чтобы ее поцеловать, мужчине нужно бы ее приподнять.
   – Нет, – произнесла она.
   Он прижал ее руки к стене и наклонился к ней совсем близко, но не касаясь лица. Она чуть дрожала; это был страх и что-то еще.
   – Почему я должен верить? Вы хотите убедить меня, что рассказали мне все о Генри Сантере и о людях, которые могли желать его смерти? Черт побери, – выругался он, – когда вы поймете, что я вам не враг?
   Ее взгляд быстро пробежал по синей форме и сабле, которой майор совсем недавно убил человека. Глаза Эммануэль потемнели, она с трудом сглотнула.
   – Вы – мой враг.
   Он взял ее за подбородок, заставляя смотреть себе в лицо.
   – Но не в этом. Если вы знаете убийцу, но скрываете его имя, то тем самым сознательно препятствуете его задержанию.
   Он заметил в ее глазах удивление.
   – Я думала, вы подозреваете в убийстве Генри меня.
   Зак покачал головой:
   – Стрельба ночью из арбалета? На вас это не похоже.
   – Но вы считаете, что я могла решиться на такой шаг.
   – Да, вы могли убить, – ответил он; его пальцы, лаская, прошлись по ее щеке, – но не из холодного расчета, а в порыве эмоций.
   Она бросила на него испуганный взгляд, растерянно открыв рот.
   – Я очень сдержанный и расчетливый человек.
   – Вот как?
   Он хотел поцеловать эту женщину с самой первой встречи. Она недавно стала вдовой, была на стороне конфедератов и подозревалась в жестоком убийстве. Но все это не имело никакого значения, когда Зак стоял рядом с ней.
   По прерывистому дыханию Зака Эммануэль поняла, что он хочет ее. Она неподвижно смотрела ему в глаза и не пыталась отстраниться. А ночь была полна очарования и таила в себе желания – сильные, опасные и запретные. Не отрывая взгляда от ее глаз, майор прикоснулся к ее рту.
   Он услышал глухой стон и почувствовал, что ее губы ответили ему. И в следующий миг он снова потерял голову. Со стоном он прижал ее теплое податливое тело к своему, его руки скользнули по гибкой маленькой спине и опустились к бедрам. Он хотел ее с безрассудной страстью, которая отрицала логику и здравый смысл. Это было необузданное желание, кипящее в крови и туманящее взор, первобытное и примитивное.
   Зак отвел голову, с силой сжав плечи Эммануэль. И в этот момент, словно опомнившись, она выскользнула из его рук.
   – Это не должно случиться, – прошептала Эммануэль, отступая и дрожа от страсти.
   Зак поднял руку, чтобы прикоснуться к Эммануэль, но потом отступил назад.
   – Но мы оба знаем, что это произойдет, раньше или позже.
   Она отрицательно качнула головой:
   – Не прошло еще и трех месяцев, как я овдовела.
   – А на протяжении скольких лет у вашего мужа была отдельная комната?
   Эммануэль сложила руки на груди, с силой вдавив пальцы в бомбазиновые[5] рукава своего траурного платья.
   – Это не имеет никакого значения.
   Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Теплый влажный ветер колыхал тонкие кудряшки на ее лбу. Зак с трудом сдерживал желание дотронуться до них и снова привлечь Эммануэль к себе.
   – Я могу добраться домой и одна, – произнесла она.
   – Нет. Я провожу вас, – глухо ответил он.
   На протяжении всего пути он ни разу не дотронулся до Эммануэль. А когда они дошли до ее дверей, Зак, не поворачиваясь, пошел прочь.

Глава 12

   Через два дня Зак ехал на коне через старый квартал, направляясь от монетного двора к каналу Нью-Бейсн, откуда слышалась издевательская песенка «Красивый синий флаг». Голос звучал столь красиво и мелодично, что мог принадлежать ангелу – конечно, если бы тот был сторонником мятежных Конфедеративных штатов Америки.
   Школьники и женщины Нового Орлеана часто пели патриотические песни. Подобные выходки разочарованного и мятежного местного населения Зак считал безвредными. Но с недавних пор Бен Батлер приказал жестоко преследовать всякое проявление недовольства и неповиновения. Он зашел в этом столь далеко, что наложил штраф на школы, ученики которых были замечены рисующими флаги конфедератов на своих тетрадях с прописями.
   – Кто это поет? – спросил сопровождавший Зака сержант. Сердито прищурившись, он внимательно осмотрел кирпичные фасады пустых, обшитых досками складов, выстроившихся линией в этой части города.
   Внезапно Зак заметил, как из-за полурассыпавшихся бочек выглянула взъерошенная кудрявая белобрысая голова.
   – Едем к тому человеку, – приказал Зак. – Я хочу его задержать.
   Мальчик, сидящий на вершине кучи из наваленных друг на друга бочек, настороженно следил, как военные приближаются к нему. Его короткие штаны и куртка были слегка помяты, но хорошее качество костюма говорило о том, что парень вырос в зажиточной семье. Он не был похож на уличного бродягу.
   – Я могу отправить тебя в тюрьму за распевание этой песни, – сказал Зак, натягивая поводья. – Ты знаешь это?
   Доминик быстро повернулся и от волнения сглотнул.
   – Я не боюсь вас, – сказал он.
   – Тогда почему ты собираешься удрать? – задал вопрос Зак, видя, как парень скосил глаза в сторону, словно оценивая расстояние до земли и время, за которое можно было бы скрыться за ближайший угол.
   – Когда я вырасту, то отправлюсь на войну и убью много-много янки, – произнес мальчик; его ноздри широко раздулись то ли от страха, то ли от бравады.
   Положив ладонь на луку седла, Зак наклонился вперед.
   – Не думаю, что это понравилось бы твоей маме.
   Парень с такой силой сжал челюсти, что на щеках показались желваки.
   – Моя мама ненавидит янки не меньше, чем я. Они убили моего отца.
   – Наверняка твоя мама не захотела бы, чтобы ты кого-нибудь убивал.
   – Она сделает исключение для янки.
   Зак вспомнил сосредоточенное выражение на лице молодой вдовы, когда она переходила от одного убитого солдата северян к другому.
   – Не думаю, – мягко произнес он.
   Доминик поднял голову:
   – Вы собираетесь отправить меня в тюрьму?
   – Ну… – Лошадь Зака переступила с ноги на ногу. – На сей раз я тебя отпущу, – наконец произнес он. – Но я советую тебе больше не петь эту песню.
   – Да здравствуют Джефф Дэвис[6] и Борегард[7]! – воскликнул Доминик де Бове и, соскользнув с бочек на мостовую, стремительно понесся к узкой, заваленной мусором аллее.
   Зак молча наблюдал, как убегал сын Эммануэль, затем повернул коня и направился к каналу Нью-Бейсн.
   Эммануэль внимательно посмотрела на напряженное лицо сына. Тот медленно погрузил ложку в суп из стручков бамии и отправил ее в рот.
   – Я слышала, что ты сегодня утром удрал от офицера-янки, – сказала она. – Внизу, у пристани. – Она узнала об этом от старого итальянца, который каждый день возил тележку со свежими фруктами по улицам квартала Куотер, и у нее тревожно сжалось сердце.
   Доминик виновато сдвинул брови. Люди всегда рассказывают матери о его проделках. Так уж принято в Куотере.
   – Я пел «Красивый синий флаг», – произнес он, подняв подбородок.
   – Ох, Доминик, будь осторожнее.
   Ложка Доминика с шумом ударила по краю тарелки.
   – Думаешь, этот янки меня испугал? Я ненавижу их. Они убийцы, воры и подонки.
   – Доминик… – произнесла, наклоняясь вперед, Эммануэль. К своей тарелке она так и не притронулась. – Послушай меня. Как ты можешь судить о каком-то человеке – и даже ненавидеть его – по одной только форме?
   Доминик укоризненно посмотрел на нее большими глазами:
   – Ты тоже ненавидишь янки. Когда женщина из «Батон-Руж» рассказала тебе, как патруль северян разбил ее мебель, разорвал одежду и украл серебро, ты сказала, что янки – мерзкие, жалкие чудовища. И еще ты говорила о том, что хотела бы, чтобы земля разверзлась и поглотила все синие мундиры на Юге.
   Эммануэль какое-то время молчала. Она думала о том, слышал ли Доминик крики женщины, чью пятнадцатилетнюю дочь грубо изнасиловали солдаты.
   – Я была очень рассержена, Доминик. Иногда люди в гневе говорят то, о чем не думают.
   Доминик долго смотрел на нее в упор.
   – Ты хочешь убедить меня в том, что любишь янки?
   Можно сказать «нет». Это было бы очень просто. Но Эммануэль всегда старалась говорить сыну только правду.
   – Нельзя ненавидеть того, кого ты не знаешь, – ответила она, тщательно подбирая слова. – И думать о человеке плохо только потому, что он носит форму или имеет кожу другого цвета.
   Доминик смотрел на нее удивленными глазами.
   – Но разве это правильно, что янки здесь делают?
   – Нет.
   – Тогда они плохие люди?
   Эммануэль с силой выдохнула.
   – Если бы все было так просто… – Она хотела съесть ложку супа, но передумала. – Если ты поел, иди умойся и надень шляпу. Нас ждет бабушка, и я не хочу опаздывать.
   Доминик отодвинул стул и поднялся.
   – Могу я взять свой пугач?
   – Да, да. Но поспеши.
   Быстро поведя носом, белка скользнула вниз по стволу орехового дерева, которое росло перед оградой старинного домика на Эспланад-авеню. Пробежав половину пути, она насторожилась и завертела головой, изучая залитую солнечными лучами лужайку. Эммануэль улыбнулась – зверек был совсем маленьким и не подозревал, что опасность поджидала его повсюду.
   – Можешь целиться своим пугачом где угодно, но только не у этой ограды, мой мальчик, – мягко произнесла Эммануэль. – Иначе я заставлю тебя красить все заборы вокруг двора.
   – Ну, мама! – заканючил было Доминик, но быстро прекратил, когда нашел для сушеных ягод другую цель – шарик на столбике ограды. Ягода точно поразила шарик, и по заросшей деревьями улице пронесся победный крик, от которого белка поспешно нырнула в раскидистую листву.
   Эммануэль беспокоилась за сына. У Доминика было много различных игрушек, в том числе пугачей. Они продавались за ничтожную плату у Джексон-сквер облаченным в одеяла полуобнаженным человеком с бронзовой кожей. Как все мальчишки, Доминик очень любил военные игрушки, но в последнее время это стало беспокоить Эммануэль.
   – Так и должно быть, – как-то сказал ей Филипп незадолго до своей гибели, когда она пожаловалась на интерес Доминика к «кровавым забавам». – Здесь такая жизнь – охота, рыбная ловля, езда на коне. Плантаторы развлекаются именно этим. Ему нужно полюбить все это.
   – Он уже увлекается этим.
   – И ты думаешь, это плохо? – спросил Филипп, и глубокая морщинка пролегла меж бровей. – Доминик не будет таким, каким ты хочешь его видеть, – он будет собой. – Филипп взял Эммануэль за руку, что делал крайне редко. – Мы с тобой плохо вписываемся в наше общество, Эммануэль, и это не принесло нам ничего, кроме неприятностей. Но Доминик соответствует этому миру. Так пусть он получает удовольствие.
   Эммануэль печально улыбнулась на эти слова.
   – Мой мудрый Филипп, – произнесла она.
   И она не стала отбирать у сына его ружье, длинный охотничий нож и пугач, однако строго запрещала ему стрелять в то, что нельзя потом съесть. Возможно, ее мальчик не будет ученым или доктором, но он должен вырасти человеком, уважающим чужую жизнь.
   – Мама, – позвал Доминик, обхватив рукой столб ворот, ведущих к массивному подъезду дома семьи де Бове. – Мы опоздали. Опять. Здесь уже много народа.
   Сегодня у Мари-Терезы собирались дамы со всего города. По какой-то неведомой причине, которую Эммануэль не могла объяснить, ей очень не хотелось участвовать в этом мероприятии – шить рубашки и вязать носки для пленных, подобно верным долгу дочерям и правильно ведущим себя вдовам. Совсем недавно, теплой, напоенной жасмином ночью, она уединилась с человеком, которого должна была считать врагом. И даже сейчас, когда Эммануэль думала о майоре, она не чувствовала вины. Бесстыдное, горячее желание наполняло ее сердце.