Страница:
— Помнишь, я говорил о фотографиях, которые вручил однажды нашему общему другу Голдобову Илье Матвеевичу? Так вот при обыске у Голдобова их не найдешь. Но ты их найдешь у Первого, если таковой обыск случится. По некоторым признакам я понял, что Голдобов все-таки показал Первому фотографии. И мой тебе совет... Будешь у Первого, а ты у него будешь... Он наверняка захочет знать о твоих поисках и находках... — Халандовский поднял свой мохнатый палец, но теперь в этом жесте было предупреждение и даже восхищение собственной прозорливостью. — Так вот не повтори Илюшину ошибку. Упаси тебя Бог сказать нечто такое, в чем он может усмотреть угрозу скрытую или явную. Преданность! Только преданность должна сверкать в твоих глазах, только робость и признательность за то, что тебе позволено предстать перед столь высоким лицом.
— Неужели он? — озадаченно проговорил Пафнутьев.
— Не сомневайся, Паша... Я ведь тоже, с утра успел кое-где побывать, вопросы кое-какие задал... Вали все на Голдобова, на Заварзина, на кого угодно... А у него можешь просить только понимания и поддержки. Но не вздумай требовать. Первый... не очень умный человек, но у него звериное чувство опасности. И власть. А власть — это больше, чем ум, Паша. Власть вполне может заменять ум и даже очень успешно.
— Времена меняются, — неопределенно заметил Пафнутьев.
— Забудь об этом! — с неожиданной живостью ответил Халандовский. — Забудь и выбрось из головы. Времена меняются! Но не при жизни одного поколения. Люди остаются прежними.
— Ты не веришь в перемены?
— Я верю в перемены! — Халандовский попытался порывисто вскочить, но у него не получилось и он остался в кресле. — Я верю в перемены! Я жду их с нетерпением и даже с опаской.
— Почему с опаской?
— Потому что я не верю в счастливые перемены. Подозреваю, что их не ;бывает. — И потом, Паша, тебе нужно пореже присутствовать на разных совещаниях, поменьше читать газеты и слушать радио. Отключись от этих пустобрехов и оглянись вокруг... И убедишься — ничего не меняется.
Пафнутьев хотел что-то ответить, но смолчал. Не хотелось ему сейчас вступать в спор, для этого будет другое время. Да и пришел он не за этим.
— У тебя сложности, Паша, — проворковал Халандовский, снова наполняя пивом свой стакан. — Говори.
— Боевики Голдобова...
— Ну? — насторожился Халандовский.
— У них есть укромный уголок? Берлога? Халандовский поправил ручку, отодвинул какие-то бланки, подняв голову, надолго уставился в высокое окно.
— Мне бы не хотелось говорить на эту тему, Паша, — наконец произнес он. — Извини.
— Жить хочется?
— Вот и опять ты, Паша, попал в самую точку.
— Послушай, — Пафнутьев положил руки на стекло стола, как и хозяин кабинета. Их лбы почти соприкасались, смотрели они друг на друга исподлобья, но без зла. — Послушай... Голдобова нет. Он отлучился и, похоже, надолго. Заварзин вроде бы того, что боевиками слегка командовал... Его тоже нет. И не будет. И боевики... Они уже больше таковыми не являются. Это разбегающееся хулиганье.
— Ошибаешься, Паша. Человек, который прошел школу Голдобова, всегда найдет себе приличное место. Кстати! — неестественно оживился Халандовский, откидываясь на спинку стула. — У тебя есть машина?
— Личная? Нет. А государственная стоит у твоего гастронома.
— А вот это напрасно. Не надо свои машины ставить у моего заведения. Я уже говорил.
— Виноват, — Пафнутьев положил ладонь на руку Халандовскому. — Виноват.
— Жаль, что у тебя нет машины. А то я мог бы порекомендовать тебе очень приличное место по ремонту. Они и перекрасить могут, и запчасти достать, каких ты нигде не достанешь... И вообще, там работают отличные ребята.
— Работали.
— Что так?
— Мимо, Аркаша. Они свое заведение закрыли. На неопределенное время. Я с ними немного познакомился.
— И жив? — радостно изумился Халандовский.
— Жив, хотя на прицеле уже был... Целый час на прицеле.
— Что же им помешало спустить курок?
— Это одна из загадок...
— Если ты целый час был под прицелом, а курок так и не спустили, — рассудительно проговорил Халандовский, — значит, что-то у них разладилось. И Заварзин опять же, и Голдобов опять же...
— Ну, вот видишь, ты и сам все понял.
— Эх, Паша, если б ты знал, как мне жаль Голдобова, — скорбно проговорил Халандовский, но лицо его при этом приобрело необыкновенно хитрое выражение. — Золотой был человек, щедрый, душа широкая, для друзей такие столы закатывал... Ты никогда не был у него на даче?. О, Паша! — Халандовский свел ладони вместе, приблизил их к лицу и, закрыв глаза, тихонько завыл.
— Для меня, Аркаша, не бывает угощения выше и дороже, чем то, которое я ощутил на себе как-то вечером!
— А! — с неподдельным презрением крякнул Халандовский. — Это ты говоришь по невежеству, потому что не был на даче у Голдобова, — и он поднял мягкий мохнатый указательный палец, пытаясь подчеркнуть и придать значение своим словам. — Участок, — продолжал восторженно стонать Халандовский, — подсобные помещения, подвальные...
Пафнутьев наконец понял. Халандовский называл дачу Голдобова. “Боже, но он боится даже здесь! Даже в своем кабинетике не может говорить откровенно! — поразился своему открытию Пафнутьев. — Ну что ж, может быть, он и прав. Ведь и я могу говорить только намеками... Как и все мы, как и все мы... Это урок, Паша. И кто тебе его преподает? Директор гастронома. Мудрец, вор и пройдоха. И он же — твой лучший друг."
Все получилось как нельзя лучше — мимо поста он проехал рядом с самосвалом и тут же пошел на обгон. Его заметили, когда он был уже далеко впереди. В зеркало Андрей видел, как рванулся в будку гаишник, но он уже не опасался его — впереди было несколько развилок и вряд ли они догадаются, куда именно он свернет.
Семнадцатый километр оказался неожиданно близко. То ли он шел с сумасшедшей скоростью, то ли не замечал предыдущих километровых столбов, но Андрей успел сбавить скорость, только когда мимо промелькнул указатель с цифрой “семнадцать”. А вот и поворот направо — все правильно, Лариса точно описала дорогу. Пошли заборы. Андрей медленно ехал по тихой улочке, — высматривая зеленые ворота с голубками. И он их увидел. Ворота оказались высокими, закрывались внахлест, без щели. Калитка тоже была железная. На ней не было даже ручки, только сбоку, почти неприметная кнопочка звонка.
Поколебавшись, Андрей решил не звонить. Прокатил мотоцикл до соседнего участка — там шло строительство и ворота были лишь чуть прикрыты. Он поставил мотоцикл во дворе так, чтобы его не было видно с улицы, осмотрелся. То ли строители закончили раньше времени, то ли и не начинали в этот день.
Забор, отделяющий голдобовский участок от соседнего, был совсем простой — штакетник, правда, был набит плотно, без просветов.
Перемахнув через него, Андрей оказался в густом кустарнике. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, а дача выглядит безжизненно, он переместил пистолет на спину, запихнув его под ремень. Что-то подсказывало ему, что такая предосторожность не помешает.
Обойдя двухэтажный бревенчатый дом со всех сторон, он убедился, что войти можно только с главного входа. Медленно поднявшись по ступенькам крыльца, подергал дверь — она оказалась запертой.
И тогда постучал. Ни единого звука не раздалось в ответ, но по каким-то признакам Андрей понял, что в доме есть люди. Постучал еще раз — сильно, по-хозяйски. В доме от этих звуков должно было все грохотать.
— Кто? — Андрей узнал голос Подгайцева.
— Свои. Открывай.
Дверь распахнулась. Подгайцев стоял в майке и трусах. Слегка покачиваясь. Похоже, пьян, но не сильно.
— А, Андрюшенька... Явился не запылился... Проходи, дорогой, а то мы уж тут заждались...
В глубине коридора из двери показалась толстая физиономия Феклисова. И Андрей шагнул внутрь дома. За спиной Подгайцев возился с дверью, снова запирая ее на несколько замков. У самой двери, из которой просачивался свет, Андрей остановился. В этот момент Подгайцев настиг его и, распахнув дверь, с силой толкнул в спину, успев подставить ножку. Не удержавшись, Андрей с грохотом ввалился в комнату, и, пролетев через все ее пространство, упал на пол у противоположной стены.
— Вот там и сиди, — сказал Подгайцев, входя следом. — Попробуешь подняться, снова усажу. Понял?
Несмотря на угрозы, страха Андрей не ощущал. То ли длинные трусы Подгайцева, его майка, косо повисшая на узких плечах, были тому виной, то ли события последних дней закалили его.
— Решил, что от нас можно вот так просто удрать? — закричал Феклисов. — Где винтовка?
Андрей осмотрелся. Стол был уставлен пустыми бутылками, тут же на листах газеты лежали куски колбасы, хлеба, лука, пол был усеян огрызками и пробками...
И вдруг он увидел Свету.
Она сидела на диване и отрешенно смотрела на него, пытаясь прикрыться простыней. Больше всего Андрея поразило то, что она молчала.
Он медленно поднялся, подошел к ней.
— Ладно, так и быть, поговори с девочкой или кто там она, — разрешил Подгайцев. — Я вижу, вам хочется пошептаться... Это можно.
Андрей присел на диван, провел рукой по рыжеватым волосам Светы. Она отшатнулась. Андрей с трудом узнавал ее — затравленный взгляд, искусанные губы, ссадина на плече, еще эта грязная, в кровавых пятнах простынь...
— Света, что с тобой?
— Ты опоздал... Опоздал...
— Что тут было?
— Андрей... Они напоили меня водкой... Силой влили в меня и... и... — она всхлипнула.
— Все? — спросил Андрей негромко.
— И не один раз, — ответил Подгайцев за его спиной. — А сейчас еще и при тебе проделаем... Как, ребята, поднатужимся? А будет желание — то и с тобой тоже. Ты должен знать, как это бывает... Пригодится в будущей жизни. Жизнь у тебя еще та начинается...
— И не один раз? — спросил Андрей.
— Да, — кивнула Света.
— И кто же больше старался?
— Я их даже не различала... Они по-разному заставляли меня... Каждый раз иначе...
— Андрюша, а ты знаешь, что такое по-разному? — хихикнул сзади Феклисов. — Это когда все идет в дело... И ручки, и губки, и все остальное. Света — хорошая девочка, у нее все сгодилось.
— Что... трое сразу? — спросил Андрей, ощутив внутри какую-то звенящую пустоту. Даже собственный голос показался ему глухим и звучащим словно бы в отдалении. Он продолжал спрашивать и спрашивать, почувствовав какое-то болезненное желание знать как можно больше, знать все, что происходило здесь в последние сутки.
— А ты что, никогда не пробовал? — спросил Махнач. — Мы тебе покажем. Света, покажем? Ему будет интересно, — Махнач подошел и рванул простынь у Светы из рук. Она вскрикнула, попыталась прикрыть грудь руками, но Андрей увидел следы укусов, синяки, кровоподтеки. И ощутил вдруг тишину. Не слыша ни звука, видел, как хохотал Феклисов, наливая водку в стакан, что-то говорил Махнач, Подгайцев, присев на диван, по-хозяйски похлопывал Свету по бедру и все были настроены как-то благодушно, но чувствовалось, что благодушие это недоброе, что оно каждую секунду может превратиться в неуправляемую ненависть.
— А ты знаешь, ведь можно и вчетвером, — предложил Феклисов. — Вертолет называется. Присоединишься? Обалденное удовольствие получишь!
Андрей посмотрел на Свету. В ее взгляде он прочел только одно: “Да, Андрей, да... Было”.
Он поднялся, прислушался к себе. С удивлением ощутил полнейшее спокойствие. Он все это время знал, что Свете плохо, может быть, очень плохо, но именно неопределенность терзала его, больше всего заставляя беситься. Теперь же все стало на свои места, сбылось все, что он предвидел, случилось то, чего больше всего боялся. И еще, наверно, его спокойствие можно было объяснить тем, что отпали сомнения, колебания, у него остался только один выход. И ему уже не нужно было думать, как поступить, куда мчаться, кому звонить... Все упростилось, все сжалось до размеров этой комнаты.
— Вертолет, говоришь? — с улыбкой обернулся Андрей к Феклисову. — Это как?
Все смотрели на него настороженно. А он медленно поднялся с дивана, подошел к окну, отгородившись ото всех столом.
— Ты не поверишь, Андрюша, но можно даже впятером! — расхохотался Феклисов. — Тут один хмырь ходит, соседнюю дачу сторожит, мы можем и его пригласить, он не откажется. И тогда покажем полный вертолет. Хочешь?
— Чуть позже. Жирный... Чуть позже, — Андрей медленно, словно бы даже не торопясь, вытащил пистолет из-за спины, передернул затвор и сдвинул предохранитель. Теперь оружие было в полной готовности. — Так, говоришь, вертолетом это называется?
И, не говоря больше ни слова, вытянул руку с пистолетом вперед, опустил так, что ствол оказался направленным как раз в выступающий из тренировочных штанов комок плоти. И спустил курок. Выстрел в небольшой комнате прогремел неожиданно громко. Непривычная к пистолету рука Андрея дернулась вверх. Но про себя он отметил, что попал удачно — все феклисовское достоинство пуля превратила в кровавое месиво.
Феклисов вскрикнул, мгновенно побледнел, схватившись руками за рану. Сквозь пальцы сочилась кровь, нечеловеческая боль бросила его на стенку, не в силах стоять, он упал на пол, согнувшись и подтянул колени.
— Что ты наделал, пидор! — Подгайцев бросился к Андрею, но остановился в двух шагах, наткнувшись на поощрительную улыбку Андрея, — Ты что-то сказал, Михей? — спросил Андрей, и ствол пистолета начал медленно опускаться с уровня груди вниз и, наконец, замер, нащупав цель. — Ты, наверно, чего-то опасаешься? Или тебе что-то не нравится, а? Поделись, Михей, не держи в себе...
И прогремел еще один выстрел.
Но уже не столь удачный — пуля прошила бедро. Не задумываясь, Андрей тут же выстрелил еще раз. Этот выстрел получился точнее. Кровь брызнула из трусов тонкой струйкой — видимо, была повреждена вена. Подгайцев закричал что есть мочи, и прозвучала в его крике не только страшная боль, но и предсмертная тоска, понял Подгайцев, что живыми им отсюда уже не выбраться.
— Что, Михей? — заботливо спросил Андрей. — Писька болит? Ай-яй-яй! Как жалко... Письке больно... Ну, ничего, Михей, это будет недолго. Немножко поскулишь, а потом сниму боль. Обещаю.
Махнач бросился на Андрея с бутылкой, зажатой в руке, но тот ожидал чего-то похожего и опередил его. Отшатнувшись назад, он опрокинул перед собой стул. И Махнач, со всего размаха налетев на торчащие ножки, грохнулся наземь.
— Не подниматься! — приказал Андрей. — Лежи! А теперь сядь... Вовчик, если не будешь слушаться, я просто пристрелю тебя в харю. Ты же видишь, что мне некуда отступать... Одним больше, одним меньше... Какая разница? — Андрей смахнул со лба выступивший пот. Сейчас он мало походил на человека, которого знали знакомые — все действия его были замедленные и какие-то механические.
— Андрей, это не я... Это все они... Я не хотел, мы же с тобой вместе на мотоцикле... Света, скажи ему! Света!
Света с отрешенной улыбкой смотрела на залитый кровью пол. И не было в ее взгляде ни радости избавления, ни удовлетворения. Не было даже понимания происходящего.
— Вертолет, — бормотал Андрей с застывшей мертвой улыбкой. — Надо же, как красиво звучит... Полет, синева, простор... Да? А теперь, Вовчик, раздвинь ножки. Раздвинь, Вова, ножки... Ты же не хочешь, чтобы я выстрелил тебе в морду?
Но Махнач не мог ничего с собой поделать. Он зажал свое богатство в руках, и, похоже, никакие силы не смогли бы раздвинуть его ноги, сведенные судорогой. Андрей выстрелил дважды, стараясь попасть между коленками. Ладони Махнача оказались пробиты пулями, под ними тут же образовалась лужа крови и он потерял сознание. И лишь тогда Андрей услышал завывание Подгайцева и Феклисова.
— Как писька? — спросил он, встретившись с помутненным взглядом Подгайцева. — Не прошло? Сейчас пройдет.
Света сидела, зажавшись в угол, не глядя на ерзающих в крови истязателей.
— Все правильно. Света. За все надо платить. Эти заплатили. Но еще не полностью, с них еще кое-что причитается. Где твои джинсы?
— Они все в коридор выбросили...
— Пошли.
Света осторожно обошла лежащего без сознания Махнача, подобрала простынь, чтобы концы ее не упали в кровавую лужу возле Подгайцева, и вышла в коридор. Ее одежда валялась на полу.
— Одевайся, я сейчас, — сказал Андрей, направляясь к выходу.
— Нет-нет... Я боюсь. Вдруг они выскочат...
— Хорошо. Только быстрее. У нас мало времени. Они спустились по лестнице в подвал. Пошарив там, Андрей нашел дверь в гараж. Машины не было, но стояло несколько канистр с бензином. Подхватив две из них, он поднялся наверх. Света молча шла за ним.
— Выходи из дома, — сказал он. — Подожди меня у крыльца.
— Андрей...
— Подожди у крыльца! — заорал он, и Света послушно направилась к двери.
Войдя в комнату, Андрей, не обращая внимания на Подгайцева и Феклисова, смотревших на него с немым ужасом, вылил бензин на пол, разбавив кровь. Когда в канистре оставалось еще около трети, он так же сосредоточенно принялся поливать Подгайцева, Феклисова и все еще бесчувственного Махнача.
— Андрей, — слабым голосом проговорил Подгайцев. — Ты не сделаешь... Это уже слишком... Мы получили свое...
— А кому ты такой нужен? — спросил Андрей и не было в его голосе ни гнева, ни злорадства, просто интерес — неужели Михей такой кому-то нужен?
— Не надо, — простонал Феклисов. — Прошу тебя...
— Интересно, а Света вас о чем-нибудь просила? — Андрей открыл вторую канистру. — Ребята, поймите... Мне ведь нельзя вас оставлять... Вдруг очухаетесь, сил поднакопите, хоть и без яиц, но все-таки в вас будет опасность... Лучше я эту опасность заранее устраню... — он наклонил канистру и, пятясь, потянул за собой струйку бензина. Выйдя из комнаты, закрыл дверь, а обнаружив в ней ключ, для верности еще и повернул его два раза. Не обращая внимания на вопли за дверью, Андрей протянул ручеек по крыльцу, через двор и продолжал отходить в глубь участка, пока не кончился бензин. Света молча шла рядом. Похоже, она даже не понимала, что происходит, что задумал Андрей и чем все это может кончиться.
Андрей помог Свете перелезть через забор, и, убедившись, что она уже на той стороне, у мотоцикла, не колеблясь, чиркнул зажигалкой и поднес огонек к залитой бензином траве. Пламя, словно дождавшись команды, рванулось в сторону дома, а Андрей в тот же момент перелез через забор. Последнее, что он слышал — это нечеловеческий вопль, раздавшийся из дома. Он старался не оглядываться, чувствуя, как за его спиной огненная змея скользнула вверх по ступенькам крыльца, нырнула в коридор, под дверь комнаты, как бешено взревел огонь в сжатом пространстве...
Андрей молча тащил мотоцикл сквозь заросли кустарника, торопясь отъехать до того, как языки пламени вырвутся из окон, до того, как на этой тихой улочке начнется паника. Света безучастно шла следом.
— Садись, — сказал он. И она села. — Держись! — и она ухватилась за ручку. — За меня держись! — Света послушно обхватила Андрея сзади.
Объехав кучи строительного мусора, кирпичи, корыто для раствора, передним колесом Андрей оттолкнул половинку ворот и выбрался на дорогу. Он не поехал в сторону города — свернул в глубь поселка, надеясь лесными тропинками, проселочными дорожками выехать на шоссе.
— Вижу, — ответил Пафнутьев.
— И хорошо горит...
— Похоже на то.
Когда они подъехали к зеленым воротам, на улице уже собралась толпа. Это были пожилые люди, обитавшие на дачах. Стояли молча, смотрели на огонь с интересом, но большого волнения на лицах Пафнутьев не увидел. Наверно, весь интерес они в своей жизни уже израсходовали. Только пьяненький мужичонка в великоватых резиновых сапогах метался между старухами и что-то причитал.
— Там люди! — вопил он пронзительно и тонко. — Там остались люди! Я слышал, как они кричали!
— Пить тебе, Петя, надо меньше, — сдержанно произнесла сухая старуха с костылем. — Уж неделю у них ни души не видать. Электричество, наверно, замкнуло, — сказала она.
— Да, скорее всего, — согласился Пафнутьев. — Чья это дача?
— Голдобовская, — ответила старуха. — А добра, сколько же там добра...
Дом полыхал, языки пламени вырывались из окон, густой дым валил с чердака и оттуда уже выныривали тонкие языки пламени. Даже здесь, на улице, чувствовался страшный жар, который шел от дома. Дерево должно было вспыхивать только от этого жара, без прямого огня. Пьяный в резиновых сапогах, видя, что ему не верят, видимо, сам засомневавшись, молчал и лишь иногда не то всхлипывал, не то вскрикивал.
— Ворота изнутри закрыты! — вдруг взвизгнул он. — Кто-то их изнутри закрыл!
— Эти ворота всегда изнутри закрыты, — рассудительно ответила старуха. — Илья закрывал изнутри, а сам выходил через соседний участок.
— Пожарникам позвонили? — спросил Пафнутьев, обращаясь сразу ко всем.
— Позвонить-то позвонили, — горестно простонал мужик, — да вот только через десять минут здесь и тушить нечего будет... — Ой! — вскрикнул он в ответ на мощный взрыв, раздавшийся в глубине дома. Из окон полыхнуло жаром, дымом, огнем.
— Газовый баллон взорвался, — рассудительно сказала старуха. — А еще у них там внизу гараж, канистры с бензином... Сейчас начнет рвать.
Пафнутьев прошел на соседний участок, внимательно глядя себе под ноги. На строительном растворе у железного корыта четко отпечатались протекторы мотоцикла. Присев, он долго всматривался в переплетения узоров, медленно перемещаясь вдоль следа, наконец, увидел то, что ожидал — повреждение в виде треугольничка. Да и рисунок протектора был ему знаком. Пафнутьев подошел к забору и долго смотрел на пожар. Потом, преодолевая жар, перелез на голдобовский участок и тут же заметил, как прямо от его ног в сухой от зноя траве к дому идет выжженная полоска. Он осмотрел заросли кустов и увидел канистру. Перевернул ее вниз горлом — на землю потекла струйка бензина. Видно, человек, забросивший ее в кусты, очень торопился и не стал дожидаться, пока выльется бензин до последней капли.
— Суду все ясно, — пробормотал Пафнутьев, отбрасывая канистру в сторону. — Кто-нибудь видел здесь посторонних? — спросил он, выйдя на дорогу.
— Да вроде никого не было... а что? — старуха с костылем подозрительно посмотрела на Пафнутьева.
— Что и требовалось доказать, — пробормотал тот себе под нос.
В это время крыша дома с треском рухнула, провалившись вниз. Из окон первого этажа вырвались тучи искр. Опять тонко вскрикнул мужичонка, закрыв от ужаса глаза, удовлетворенно кивнула суровая старуха, пробежал шепоток по сжавшейся толпе.
— Поехали, — сказал Пафнутьев, усаживаясь рядом с водителем. — Опоздали маленько... Больно шустер парнишка оказался.
— Тот мужик утверждает, что там люди были? — спросил водитель.
— Пьяный, — неопределенно ответил Пафнутьев.
— Допросить бы их...
— Ты же слышал — никто ничего не видел.
— Немало, видно, было всего в этой дачке! — водитель покрутил головой.
— Бог дал, Бог взял, — философски заметил Пафнутьев.
— Ты как, еще держишься? — спросил он у Светы.
— Держусь, — ответила она. И он не услышал в ее голосе ни усталости, ни раздражения, ни радости. Ее спросили, она ответила. И все. — Ладно, — подумал Андрей. — Главное добраться до нашей берлоги. А там уже легче, там будет видно.
На шоссе они выбрались во второй половине дня. По километровым столбам Андрей понял, где находится — оказывается, лесными дорожками он проехал гораздо больше, чем рассчитывал, и теперь ему пришлось возвращаться. Несколько раз он прибегал к испытанному приему — прятался за рефрижераторами, грузовиками, постепенно обгоняя их так, чтобы мимо постов милиции проскочить незамеченным. Как-то пришлось попросту удирать, когда его засекли, дали знак остановиться, а он в ответ лишь прибавил газ. Гаишник рванулся к мотоциклу, бросился вслед, но Андрей лишь усмехнулся.
— Держись, — бросил он Свете. А через двадцать километров свернул на знакомую тропинку и, выключив мотор, съехал в ложбину. По инерции он проехал еще метров двести по самой деревне, бесшумно вкатился к себе во двор, но не остановился, пока не свернул за угол дома. Здесь уж его наверняка никто не увидит.
— Приехали, — он помог сойти Свете, снял и бросил в траву шлем.
— Надо же... Деревня... — Света потерянно стояла у мотоцикла, словно не зная, как ей поступить.
— Неужели он? — озадаченно проговорил Пафнутьев.
— Не сомневайся, Паша... Я ведь тоже, с утра успел кое-где побывать, вопросы кое-какие задал... Вали все на Голдобова, на Заварзина, на кого угодно... А у него можешь просить только понимания и поддержки. Но не вздумай требовать. Первый... не очень умный человек, но у него звериное чувство опасности. И власть. А власть — это больше, чем ум, Паша. Власть вполне может заменять ум и даже очень успешно.
— Времена меняются, — неопределенно заметил Пафнутьев.
— Забудь об этом! — с неожиданной живостью ответил Халандовский. — Забудь и выбрось из головы. Времена меняются! Но не при жизни одного поколения. Люди остаются прежними.
— Ты не веришь в перемены?
— Я верю в перемены! — Халандовский попытался порывисто вскочить, но у него не получилось и он остался в кресле. — Я верю в перемены! Я жду их с нетерпением и даже с опаской.
— Почему с опаской?
— Потому что я не верю в счастливые перемены. Подозреваю, что их не ;бывает. — И потом, Паша, тебе нужно пореже присутствовать на разных совещаниях, поменьше читать газеты и слушать радио. Отключись от этих пустобрехов и оглянись вокруг... И убедишься — ничего не меняется.
Пафнутьев хотел что-то ответить, но смолчал. Не хотелось ему сейчас вступать в спор, для этого будет другое время. Да и пришел он не за этим.
— У тебя сложности, Паша, — проворковал Халандовский, снова наполняя пивом свой стакан. — Говори.
— Боевики Голдобова...
— Ну? — насторожился Халандовский.
— У них есть укромный уголок? Берлога? Халандовский поправил ручку, отодвинул какие-то бланки, подняв голову, надолго уставился в высокое окно.
— Мне бы не хотелось говорить на эту тему, Паша, — наконец произнес он. — Извини.
— Жить хочется?
— Вот и опять ты, Паша, попал в самую точку.
— Послушай, — Пафнутьев положил руки на стекло стола, как и хозяин кабинета. Их лбы почти соприкасались, смотрели они друг на друга исподлобья, но без зла. — Послушай... Голдобова нет. Он отлучился и, похоже, надолго. Заварзин вроде бы того, что боевиками слегка командовал... Его тоже нет. И не будет. И боевики... Они уже больше таковыми не являются. Это разбегающееся хулиганье.
— Ошибаешься, Паша. Человек, который прошел школу Голдобова, всегда найдет себе приличное место. Кстати! — неестественно оживился Халандовский, откидываясь на спинку стула. — У тебя есть машина?
— Личная? Нет. А государственная стоит у твоего гастронома.
— А вот это напрасно. Не надо свои машины ставить у моего заведения. Я уже говорил.
— Виноват, — Пафнутьев положил ладонь на руку Халандовскому. — Виноват.
— Жаль, что у тебя нет машины. А то я мог бы порекомендовать тебе очень приличное место по ремонту. Они и перекрасить могут, и запчасти достать, каких ты нигде не достанешь... И вообще, там работают отличные ребята.
— Работали.
— Что так?
— Мимо, Аркаша. Они свое заведение закрыли. На неопределенное время. Я с ними немного познакомился.
— И жив? — радостно изумился Халандовский.
— Жив, хотя на прицеле уже был... Целый час на прицеле.
— Что же им помешало спустить курок?
— Это одна из загадок...
— Если ты целый час был под прицелом, а курок так и не спустили, — рассудительно проговорил Халандовский, — значит, что-то у них разладилось. И Заварзин опять же, и Голдобов опять же...
— Ну, вот видишь, ты и сам все понял.
— Эх, Паша, если б ты знал, как мне жаль Голдобова, — скорбно проговорил Халандовский, но лицо его при этом приобрело необыкновенно хитрое выражение. — Золотой был человек, щедрый, душа широкая, для друзей такие столы закатывал... Ты никогда не был у него на даче?. О, Паша! — Халандовский свел ладони вместе, приблизил их к лицу и, закрыв глаза, тихонько завыл.
— Для меня, Аркаша, не бывает угощения выше и дороже, чем то, которое я ощутил на себе как-то вечером!
— А! — с неподдельным презрением крякнул Халандовский. — Это ты говоришь по невежеству, потому что не был на даче у Голдобова, — и он поднял мягкий мохнатый указательный палец, пытаясь подчеркнуть и придать значение своим словам. — Участок, — продолжал восторженно стонать Халандовский, — подсобные помещения, подвальные...
Пафнутьев наконец понял. Халандовский называл дачу Голдобова. “Боже, но он боится даже здесь! Даже в своем кабинетике не может говорить откровенно! — поразился своему открытию Пафнутьев. — Ну что ж, может быть, он и прав. Ведь и я могу говорить только намеками... Как и все мы, как и все мы... Это урок, Паша. И кто тебе его преподает? Директор гастронома. Мудрец, вор и пройдоха. И он же — твой лучший друг."
* * *
Андрей понимал, что напрямую выскочить на Никольское шоссе ему не удастся и решил пробираться пустырями, переулками частных пригородов. Но в одном месте ему все-таки пришлось проскочить через оживленный перекресток. Пристроившись сзади к тяжелому самосвалу, он шел за ним на расстоянии одного-двух метров. Хорошо, что тот хоть не гнал на большой скорости, а то запросто можно было врезаться при неожиданном торможении. Когда до гашишного поста оставалось около ста метров, Андрей начал потихоньку обгонять самосвал с таким расчетом, чтобы тот прикрыл его от бдительных гаишников.Все получилось как нельзя лучше — мимо поста он проехал рядом с самосвалом и тут же пошел на обгон. Его заметили, когда он был уже далеко впереди. В зеркало Андрей видел, как рванулся в будку гаишник, но он уже не опасался его — впереди было несколько развилок и вряд ли они догадаются, куда именно он свернет.
Семнадцатый километр оказался неожиданно близко. То ли он шел с сумасшедшей скоростью, то ли не замечал предыдущих километровых столбов, но Андрей успел сбавить скорость, только когда мимо промелькнул указатель с цифрой “семнадцать”. А вот и поворот направо — все правильно, Лариса точно описала дорогу. Пошли заборы. Андрей медленно ехал по тихой улочке, — высматривая зеленые ворота с голубками. И он их увидел. Ворота оказались высокими, закрывались внахлест, без щели. Калитка тоже была железная. На ней не было даже ручки, только сбоку, почти неприметная кнопочка звонка.
Поколебавшись, Андрей решил не звонить. Прокатил мотоцикл до соседнего участка — там шло строительство и ворота были лишь чуть прикрыты. Он поставил мотоцикл во дворе так, чтобы его не было видно с улицы, осмотрелся. То ли строители закончили раньше времени, то ли и не начинали в этот день.
Забор, отделяющий голдобовский участок от соседнего, был совсем простой — штакетник, правда, был набит плотно, без просветов.
Перемахнув через него, Андрей оказался в густом кустарнике. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, а дача выглядит безжизненно, он переместил пистолет на спину, запихнув его под ремень. Что-то подсказывало ему, что такая предосторожность не помешает.
Обойдя двухэтажный бревенчатый дом со всех сторон, он убедился, что войти можно только с главного входа. Медленно поднявшись по ступенькам крыльца, подергал дверь — она оказалась запертой.
И тогда постучал. Ни единого звука не раздалось в ответ, но по каким-то признакам Андрей понял, что в доме есть люди. Постучал еще раз — сильно, по-хозяйски. В доме от этих звуков должно было все грохотать.
— Кто? — Андрей узнал голос Подгайцева.
— Свои. Открывай.
Дверь распахнулась. Подгайцев стоял в майке и трусах. Слегка покачиваясь. Похоже, пьян, но не сильно.
— А, Андрюшенька... Явился не запылился... Проходи, дорогой, а то мы уж тут заждались...
В глубине коридора из двери показалась толстая физиономия Феклисова. И Андрей шагнул внутрь дома. За спиной Подгайцев возился с дверью, снова запирая ее на несколько замков. У самой двери, из которой просачивался свет, Андрей остановился. В этот момент Подгайцев настиг его и, распахнув дверь, с силой толкнул в спину, успев подставить ножку. Не удержавшись, Андрей с грохотом ввалился в комнату, и, пролетев через все ее пространство, упал на пол у противоположной стены.
— Вот там и сиди, — сказал Подгайцев, входя следом. — Попробуешь подняться, снова усажу. Понял?
Несмотря на угрозы, страха Андрей не ощущал. То ли длинные трусы Подгайцева, его майка, косо повисшая на узких плечах, были тому виной, то ли события последних дней закалили его.
— Решил, что от нас можно вот так просто удрать? — закричал Феклисов. — Где винтовка?
Андрей осмотрелся. Стол был уставлен пустыми бутылками, тут же на листах газеты лежали куски колбасы, хлеба, лука, пол был усеян огрызками и пробками...
И вдруг он увидел Свету.
Она сидела на диване и отрешенно смотрела на него, пытаясь прикрыться простыней. Больше всего Андрея поразило то, что она молчала.
Он медленно поднялся, подошел к ней.
— Ладно, так и быть, поговори с девочкой или кто там она, — разрешил Подгайцев. — Я вижу, вам хочется пошептаться... Это можно.
Андрей присел на диван, провел рукой по рыжеватым волосам Светы. Она отшатнулась. Андрей с трудом узнавал ее — затравленный взгляд, искусанные губы, ссадина на плече, еще эта грязная, в кровавых пятнах простынь...
— Света, что с тобой?
— Ты опоздал... Опоздал...
— Что тут было?
— Андрей... Они напоили меня водкой... Силой влили в меня и... и... — она всхлипнула.
— Все? — спросил Андрей негромко.
— И не один раз, — ответил Подгайцев за его спиной. — А сейчас еще и при тебе проделаем... Как, ребята, поднатужимся? А будет желание — то и с тобой тоже. Ты должен знать, как это бывает... Пригодится в будущей жизни. Жизнь у тебя еще та начинается...
— И не один раз? — спросил Андрей.
— Да, — кивнула Света.
— И кто же больше старался?
— Я их даже не различала... Они по-разному заставляли меня... Каждый раз иначе...
— Андрюша, а ты знаешь, что такое по-разному? — хихикнул сзади Феклисов. — Это когда все идет в дело... И ручки, и губки, и все остальное. Света — хорошая девочка, у нее все сгодилось.
— Что... трое сразу? — спросил Андрей, ощутив внутри какую-то звенящую пустоту. Даже собственный голос показался ему глухим и звучащим словно бы в отдалении. Он продолжал спрашивать и спрашивать, почувствовав какое-то болезненное желание знать как можно больше, знать все, что происходило здесь в последние сутки.
— А ты что, никогда не пробовал? — спросил Махнач. — Мы тебе покажем. Света, покажем? Ему будет интересно, — Махнач подошел и рванул простынь у Светы из рук. Она вскрикнула, попыталась прикрыть грудь руками, но Андрей увидел следы укусов, синяки, кровоподтеки. И ощутил вдруг тишину. Не слыша ни звука, видел, как хохотал Феклисов, наливая водку в стакан, что-то говорил Махнач, Подгайцев, присев на диван, по-хозяйски похлопывал Свету по бедру и все были настроены как-то благодушно, но чувствовалось, что благодушие это недоброе, что оно каждую секунду может превратиться в неуправляемую ненависть.
— А ты знаешь, ведь можно и вчетвером, — предложил Феклисов. — Вертолет называется. Присоединишься? Обалденное удовольствие получишь!
Андрей посмотрел на Свету. В ее взгляде он прочел только одно: “Да, Андрей, да... Было”.
Он поднялся, прислушался к себе. С удивлением ощутил полнейшее спокойствие. Он все это время знал, что Свете плохо, может быть, очень плохо, но именно неопределенность терзала его, больше всего заставляя беситься. Теперь же все стало на свои места, сбылось все, что он предвидел, случилось то, чего больше всего боялся. И еще, наверно, его спокойствие можно было объяснить тем, что отпали сомнения, колебания, у него остался только один выход. И ему уже не нужно было думать, как поступить, куда мчаться, кому звонить... Все упростилось, все сжалось до размеров этой комнаты.
— Вертолет, говоришь? — с улыбкой обернулся Андрей к Феклисову. — Это как?
Все смотрели на него настороженно. А он медленно поднялся с дивана, подошел к окну, отгородившись ото всех столом.
— Ты не поверишь, Андрюша, но можно даже впятером! — расхохотался Феклисов. — Тут один хмырь ходит, соседнюю дачу сторожит, мы можем и его пригласить, он не откажется. И тогда покажем полный вертолет. Хочешь?
— Чуть позже. Жирный... Чуть позже, — Андрей медленно, словно бы даже не торопясь, вытащил пистолет из-за спины, передернул затвор и сдвинул предохранитель. Теперь оружие было в полной готовности. — Так, говоришь, вертолетом это называется?
И, не говоря больше ни слова, вытянул руку с пистолетом вперед, опустил так, что ствол оказался направленным как раз в выступающий из тренировочных штанов комок плоти. И спустил курок. Выстрел в небольшой комнате прогремел неожиданно громко. Непривычная к пистолету рука Андрея дернулась вверх. Но про себя он отметил, что попал удачно — все феклисовское достоинство пуля превратила в кровавое месиво.
Феклисов вскрикнул, мгновенно побледнел, схватившись руками за рану. Сквозь пальцы сочилась кровь, нечеловеческая боль бросила его на стенку, не в силах стоять, он упал на пол, согнувшись и подтянул колени.
— Что ты наделал, пидор! — Подгайцев бросился к Андрею, но остановился в двух шагах, наткнувшись на поощрительную улыбку Андрея, — Ты что-то сказал, Михей? — спросил Андрей, и ствол пистолета начал медленно опускаться с уровня груди вниз и, наконец, замер, нащупав цель. — Ты, наверно, чего-то опасаешься? Или тебе что-то не нравится, а? Поделись, Михей, не держи в себе...
И прогремел еще один выстрел.
Но уже не столь удачный — пуля прошила бедро. Не задумываясь, Андрей тут же выстрелил еще раз. Этот выстрел получился точнее. Кровь брызнула из трусов тонкой струйкой — видимо, была повреждена вена. Подгайцев закричал что есть мочи, и прозвучала в его крике не только страшная боль, но и предсмертная тоска, понял Подгайцев, что живыми им отсюда уже не выбраться.
— Что, Михей? — заботливо спросил Андрей. — Писька болит? Ай-яй-яй! Как жалко... Письке больно... Ну, ничего, Михей, это будет недолго. Немножко поскулишь, а потом сниму боль. Обещаю.
Махнач бросился на Андрея с бутылкой, зажатой в руке, но тот ожидал чего-то похожего и опередил его. Отшатнувшись назад, он опрокинул перед собой стул. И Махнач, со всего размаха налетев на торчащие ножки, грохнулся наземь.
— Не подниматься! — приказал Андрей. — Лежи! А теперь сядь... Вовчик, если не будешь слушаться, я просто пристрелю тебя в харю. Ты же видишь, что мне некуда отступать... Одним больше, одним меньше... Какая разница? — Андрей смахнул со лба выступивший пот. Сейчас он мало походил на человека, которого знали знакомые — все действия его были замедленные и какие-то механические.
— Андрей, это не я... Это все они... Я не хотел, мы же с тобой вместе на мотоцикле... Света, скажи ему! Света!
Света с отрешенной улыбкой смотрела на залитый кровью пол. И не было в ее взгляде ни радости избавления, ни удовлетворения. Не было даже понимания происходящего.
— Вертолет, — бормотал Андрей с застывшей мертвой улыбкой. — Надо же, как красиво звучит... Полет, синева, простор... Да? А теперь, Вовчик, раздвинь ножки. Раздвинь, Вова, ножки... Ты же не хочешь, чтобы я выстрелил тебе в морду?
Но Махнач не мог ничего с собой поделать. Он зажал свое богатство в руках, и, похоже, никакие силы не смогли бы раздвинуть его ноги, сведенные судорогой. Андрей выстрелил дважды, стараясь попасть между коленками. Ладони Махнача оказались пробиты пулями, под ними тут же образовалась лужа крови и он потерял сознание. И лишь тогда Андрей услышал завывание Подгайцева и Феклисова.
— Как писька? — спросил он, встретившись с помутненным взглядом Подгайцева. — Не прошло? Сейчас пройдет.
Света сидела, зажавшись в угол, не глядя на ерзающих в крови истязателей.
— Все правильно. Света. За все надо платить. Эти заплатили. Но еще не полностью, с них еще кое-что причитается. Где твои джинсы?
— Они все в коридор выбросили...
— Пошли.
Света осторожно обошла лежащего без сознания Махнача, подобрала простынь, чтобы концы ее не упали в кровавую лужу возле Подгайцева, и вышла в коридор. Ее одежда валялась на полу.
— Одевайся, я сейчас, — сказал Андрей, направляясь к выходу.
— Нет-нет... Я боюсь. Вдруг они выскочат...
— Хорошо. Только быстрее. У нас мало времени. Они спустились по лестнице в подвал. Пошарив там, Андрей нашел дверь в гараж. Машины не было, но стояло несколько канистр с бензином. Подхватив две из них, он поднялся наверх. Света молча шла за ним.
— Выходи из дома, — сказал он. — Подожди меня у крыльца.
— Андрей...
— Подожди у крыльца! — заорал он, и Света послушно направилась к двери.
Войдя в комнату, Андрей, не обращая внимания на Подгайцева и Феклисова, смотревших на него с немым ужасом, вылил бензин на пол, разбавив кровь. Когда в канистре оставалось еще около трети, он так же сосредоточенно принялся поливать Подгайцева, Феклисова и все еще бесчувственного Махнача.
— Андрей, — слабым голосом проговорил Подгайцев. — Ты не сделаешь... Это уже слишком... Мы получили свое...
— А кому ты такой нужен? — спросил Андрей и не было в его голосе ни гнева, ни злорадства, просто интерес — неужели Михей такой кому-то нужен?
— Не надо, — простонал Феклисов. — Прошу тебя...
— Интересно, а Света вас о чем-нибудь просила? — Андрей открыл вторую канистру. — Ребята, поймите... Мне ведь нельзя вас оставлять... Вдруг очухаетесь, сил поднакопите, хоть и без яиц, но все-таки в вас будет опасность... Лучше я эту опасность заранее устраню... — он наклонил канистру и, пятясь, потянул за собой струйку бензина. Выйдя из комнаты, закрыл дверь, а обнаружив в ней ключ, для верности еще и повернул его два раза. Не обращая внимания на вопли за дверью, Андрей протянул ручеек по крыльцу, через двор и продолжал отходить в глубь участка, пока не кончился бензин. Света молча шла рядом. Похоже, она даже не понимала, что происходит, что задумал Андрей и чем все это может кончиться.
Андрей помог Свете перелезть через забор, и, убедившись, что она уже на той стороне, у мотоцикла, не колеблясь, чиркнул зажигалкой и поднес огонек к залитой бензином траве. Пламя, словно дождавшись команды, рванулось в сторону дома, а Андрей в тот же момент перелез через забор. Последнее, что он слышал — это нечеловеческий вопль, раздавшийся из дома. Он старался не оглядываться, чувствуя, как за его спиной огненная змея скользнула вверх по ступенькам крыльца, нырнула в коридор, под дверь комнаты, как бешено взревел огонь в сжатом пространстве...
Андрей молча тащил мотоцикл сквозь заросли кустарника, торопясь отъехать до того, как языки пламени вырвутся из окон, до того, как на этой тихой улочке начнется паника. Света безучастно шла следом.
— Садись, — сказал он. И она села. — Держись! — и она ухватилась за ручку. — За меня держись! — Света послушно обхватила Андрея сзади.
Объехав кучи строительного мусора, кирпичи, корыто для раствора, передним колесом Андрей оттолкнул половинку ворот и выбрался на дорогу. Он не поехал в сторону города — свернул в глубь поселка, надеясь лесными тропинками, проселочными дорожками выехать на шоссе.
* * *
— Кажется, что-то горит, — сказал водитель.— Вижу, — ответил Пафнутьев.
— И хорошо горит...
— Похоже на то.
Когда они подъехали к зеленым воротам, на улице уже собралась толпа. Это были пожилые люди, обитавшие на дачах. Стояли молча, смотрели на огонь с интересом, но большого волнения на лицах Пафнутьев не увидел. Наверно, весь интерес они в своей жизни уже израсходовали. Только пьяненький мужичонка в великоватых резиновых сапогах метался между старухами и что-то причитал.
— Там люди! — вопил он пронзительно и тонко. — Там остались люди! Я слышал, как они кричали!
— Пить тебе, Петя, надо меньше, — сдержанно произнесла сухая старуха с костылем. — Уж неделю у них ни души не видать. Электричество, наверно, замкнуло, — сказала она.
— Да, скорее всего, — согласился Пафнутьев. — Чья это дача?
— Голдобовская, — ответила старуха. — А добра, сколько же там добра...
Дом полыхал, языки пламени вырывались из окон, густой дым валил с чердака и оттуда уже выныривали тонкие языки пламени. Даже здесь, на улице, чувствовался страшный жар, который шел от дома. Дерево должно было вспыхивать только от этого жара, без прямого огня. Пьяный в резиновых сапогах, видя, что ему не верят, видимо, сам засомневавшись, молчал и лишь иногда не то всхлипывал, не то вскрикивал.
— Ворота изнутри закрыты! — вдруг взвизгнул он. — Кто-то их изнутри закрыл!
— Эти ворота всегда изнутри закрыты, — рассудительно ответила старуха. — Илья закрывал изнутри, а сам выходил через соседний участок.
— Пожарникам позвонили? — спросил Пафнутьев, обращаясь сразу ко всем.
— Позвонить-то позвонили, — горестно простонал мужик, — да вот только через десять минут здесь и тушить нечего будет... — Ой! — вскрикнул он в ответ на мощный взрыв, раздавшийся в глубине дома. Из окон полыхнуло жаром, дымом, огнем.
— Газовый баллон взорвался, — рассудительно сказала старуха. — А еще у них там внизу гараж, канистры с бензином... Сейчас начнет рвать.
Пафнутьев прошел на соседний участок, внимательно глядя себе под ноги. На строительном растворе у железного корыта четко отпечатались протекторы мотоцикла. Присев, он долго всматривался в переплетения узоров, медленно перемещаясь вдоль следа, наконец, увидел то, что ожидал — повреждение в виде треугольничка. Да и рисунок протектора был ему знаком. Пафнутьев подошел к забору и долго смотрел на пожар. Потом, преодолевая жар, перелез на голдобовский участок и тут же заметил, как прямо от его ног в сухой от зноя траве к дому идет выжженная полоска. Он осмотрел заросли кустов и увидел канистру. Перевернул ее вниз горлом — на землю потекла струйка бензина. Видно, человек, забросивший ее в кусты, очень торопился и не стал дожидаться, пока выльется бензин до последней капли.
— Суду все ясно, — пробормотал Пафнутьев, отбрасывая канистру в сторону. — Кто-нибудь видел здесь посторонних? — спросил он, выйдя на дорогу.
— Да вроде никого не было... а что? — старуха с костылем подозрительно посмотрела на Пафнутьева.
— Что и требовалось доказать, — пробормотал тот себе под нос.
В это время крыша дома с треском рухнула, провалившись вниз. Из окон первого этажа вырвались тучи искр. Опять тонко вскрикнул мужичонка, закрыв от ужаса глаза, удовлетворенно кивнула суровая старуха, пробежал шепоток по сжавшейся толпе.
— Поехали, — сказал Пафнутьев, усаживаясь рядом с водителем. — Опоздали маленько... Больно шустер парнишка оказался.
— Тот мужик утверждает, что там люди были? — спросил водитель.
— Пьяный, — неопределенно ответил Пафнутьев.
— Допросить бы их...
— Ты же слышал — никто ничего не видел.
— Немало, видно, было всего в этой дачке! — водитель покрутил головой.
— Бог дал, Бог взял, — философски заметил Пафнутьев.
* * *
Всю дорогу Света молчала. И Андрей был даже благодарен ей за это молчание, хотя оно уже начинало тревожить его. Он долго петлял по лесным тропинкам, ехал через какое-то бесконечно широкое поле, потом по деревянному мостику они перебрались через речку и через полчаса были далеко от дачного поселка, в котором полыхал невиданный пожар. Андрей следил лишь за тем, чтобы город оставался справа, он как бы объезжал его по кругу, надеясь, что рано или поздно выедет на шоссе.— Ты как, еще держишься? — спросил он у Светы.
— Держусь, — ответила она. И он не услышал в ее голосе ни усталости, ни раздражения, ни радости. Ее спросили, она ответила. И все. — Ладно, — подумал Андрей. — Главное добраться до нашей берлоги. А там уже легче, там будет видно.
На шоссе они выбрались во второй половине дня. По километровым столбам Андрей понял, где находится — оказывается, лесными дорожками он проехал гораздо больше, чем рассчитывал, и теперь ему пришлось возвращаться. Несколько раз он прибегал к испытанному приему — прятался за рефрижераторами, грузовиками, постепенно обгоняя их так, чтобы мимо постов милиции проскочить незамеченным. Как-то пришлось попросту удирать, когда его засекли, дали знак остановиться, а он в ответ лишь прибавил газ. Гаишник рванулся к мотоциклу, бросился вслед, но Андрей лишь усмехнулся.
— Держись, — бросил он Свете. А через двадцать километров свернул на знакомую тропинку и, выключив мотор, съехал в ложбину. По инерции он проехал еще метров двести по самой деревне, бесшумно вкатился к себе во двор, но не остановился, пока не свернул за угол дома. Здесь уж его наверняка никто не увидит.
— Приехали, — он помог сойти Свете, снял и бросил в траву шлем.
— Надо же... Деревня... — Света потерянно стояла у мотоцикла, словно не зная, как ей поступить.