Страница:
— Приехали, — подал голос молчаливый до сих пор Феликсов, невысокий, толстоватый, если не сказать жирный. Его так и звали в своем кругу — Жирный. Мягкий, безвольный живот нависал над затертым ремнем, штанишки были ему тесноваты, а щечки, как говорят, почти на плечах лежали. В духоте закрытого кузова он потел, под мышками растеклись мокрые пятна, ручьи пота стекали по шее на спину. Время от времени Феликсов смахивал пот, оставляя на лбу грязные разводы. — Все, уже можно не трястись, — продолжал Феликсов, приникнув к щели в кузове. — Я уже ворота вижу.
— Да в общем-то никто и не трясется, — как бы про себя сказал Мохнач. — Правда, некоторые усиленно потеют... Но это не от страха, это от здоровья, — все рассмеялись и атмосфера в кузове немного разрядилась. И дорога к концу подошла, и шутка кстати оказалась, тем более, что над Феликсовым все смеялись охотно, зная, что это ничем не грозит. Он безропотно терпел насмешки, даже если они переходили в откровенную издевку.
Грузовик тем временем замедлил ход и судорожно, рывками проехал в арку, сваренную из толстой арматурной проволоки. Когда-то здесь был гараж — несколько крытых отсеков для машин, эстакада из железных балок, двор, залитый бензином и маслами, небольшая конторка на пять-шесть комнат, где и располагалось правление кооператива “Автолюбитель”. Здесь же размещался склад запасных частей, сторожка, бухгалтерия и кабинет для руководства — с пыльным телефоном, затертым диваном и небольшим фанерным столиком.
Посреди двора, на самом солнцепеке, стояли несколько машин, предназначенные, судя по их виду, для ремонта — помятый в столкновении “жигуленок”, “москвич” без колес, “запорожец” без мотора. Над раскаленным металлом дрожал воздух, воняло смазкой, резиной.
Грузовик вкатился во двор, царапнув бортом по проволочным воротам, дернулся, остановился. Водитель, тощий парень в обвисших штанах, выскочил первым и бросился к воротам. Сведя вместе обе половины, он протянул цепь, накинул замок.
— Приехали, — выдохнул водитель. — Вылезай, кто жив.... Да поживее, а то какие-то вы все приморенные.
— Сам бы проехал в этой железке при такой жаре, — проворчал Феликсов, спрыгивая на землю.
— А тебя никто не заставлял туда забираться.
— Заткнись, — беззлобно ответил Феликсов и поковылял в тень.
— Ты куда? — взъярился Подгайцев. — Назад! — Машину на эстакаду и вымыть так, чтоб ни пылинки с того перекрестка не осталось.
— Ты, Михей, не суетись, — остановил его водитель. — С машиной я разберусь.
— Андрей! — не унимался Подгайцев. — Мотоцикл выкатить из кузова и из шланга, понял?
— Что-то ты расшумелся, — с недоумением проговорил Андрей. — Дело сделали, вернулись без потерь, хвоста тоже не видать... Михей! Дай дух перевести!
Подгайцев подошел к Андрею, приблизил к нему лицо с узко поставленными глазами и прошептал сквозь зубы:
— Потом будем дух переводить, понял? Если этот дух останется в тебе к тому времени.
— А может и не остаться?
— Остановись, — Махнач взял Андрея под локоть и оттащил в сторону. — Не видишь, наш Михей вот-вот в штаны наложит, верно, Михей?
— Не забудьте про номера, — сказал Подгайцев. — А я пошел звонить.
Андрей с Махначом откатили мотоцикл в угол двора к водопроводному крану, торчащему прямо из земли. Грузовик уже стоял на эстакаде, и водитель в упор поливал его упругой струей, смывая не только пыль дороги, но и невидимые, а то и несуществующие следы преступления. С каким-то злым наслаждением он выбивал из колес грязь, которая там скопилась, наверно, за последние годы, потом залез в кузов и принялся орудовать струей, вымывая из щелей пыль, крошки, бумажки, забившиеся в щели между железными листами. Закончив работу, спрыгнул, не закрывая крана, отбросил тяжелый шланг, еще раз осмотрел машину.
— Доски заберешь? — спросил Андрей.
— Ты что одурел? — прошипел водитель с таким напором, будто доски что-то решали. — Найду доски! А этими пользуйтесь сами!
— Как хочешь.
— На них следы, понял? — вдруг нервно закричал водитель. — Они меченные! Я к ним не прикоснусь!
— Ну и не прикасайся, — Андрей отошел к мотоциклу. — Что-то вы, ребята, задергались, что-то вы засуетились... Такие были отважные ребята, а, оказывается, столько дерьма в каждом скопилось...
Водитель хотел что-то ответить, но, видимо, решил не терять времени — залез в кабину, включил мотор, съехал с эстакады. Выскочив из кабины, он открыл ворота и до того, как они успели снова соединиться, выехал со двора, опять царапнув бортом по арматурной проволоке.
Махнач проводил взглядом грузовик, поднявший на дороге клубы пыли, постоял, глядя, как Андреи смывает с мотоцикла пыль, оглянулся по сторонам.
— Слушай, — сказал он негромко. — Когда ты выстрелил из этой штуки... Ничего не заметил?
— А что? — резко повернулся Андреи. — Что я мог заметить?
— Ну, понимаешь... В том смысле... Ничего странного не показалось?
— А тебе показалось?
— Когда я оглянулся... Вроде, он упал как-то не так... Не так он упал, понимаешь?
— Как смог, так и упал, — Андреи передернул плечами. — А как ему надо было упасть?
— Как-то уж очень всерьез... От испуга так не падают.
— А как падают от испуга?
— Его отбросило.
— Да ну тебя! — отмахнулся Андрей. — Нормально упал мужик, чего там... Как ему еще падать?
— Что-то тут не то, Андрюша... Посмотри на ребят... А этот истеричный водила... Даже доски свои оставил, побоялся забрать. А как ему без досок? Он же мебель возит... Шкаф затолкнуть, буфет какой-нибудь... Не взял. А Михей как мотанулся к телефону... В машине, помнишь, когда ехали... Ты там что-то рассказывал потешное... Никто даже не улыбнулся.
— Ты тоже не улыбался? — спросил Андрея.
— Понимаешь, я сразу почувствовал, что они взвинченные какие-то... Им не до шуток. Они перепуганы, Андрей, оглянись. В деле были мы с тобой, ты стрелял, я вея... А перепуганы они.
— Черт их знает! — Андрея раздражал этот разговор. Он чувствовал, что Махнач прав, происшедшее имеет какой-то смысл, ускользающий от вето. Да, конечно, он заметил странности в поведении ребят, но объяснял это необычностью всего, что случилось. — Может, они вообще трусоваты? — предположил Андрей, найдя самое простое объяснение.
— Нет, они не трусоваты, ребята тертые... Бывали во всяких переделках. И Жирный, и Михей... Вон машину как обработали... Когти рвали, чтоб побыстрее грузовик со двора выпихнуть. А водило как дергался...
— Слушай, Вовчик, ты на что намекаешь? Скажи прямо, придумаем что-нибудь!
— Да нет, я не намекаю... Но упал тот мужик по-чудному... Так не падают.
Андрей с недоумением посмотрел вслед Махначу, попытался вспомнить подробности всего, что произошло утром, но ничего нового на память не пришло. Направив струю воды на номер, он смыл грязь, которую сам же утром старательно наносил, отодрал два кусочка изоляционной ленты, наклеенный на номер — они превращали тройку в восьмерку, а из девятки делали ноль. Теперь это был истинный номер мотоцикла и никто уже не сможет доказать, что видели его на месте происшествия.
Мотоцикл стоял на небольшом возвышении, и черный ручей стекал за пределы гаража в небольшой овраг, навсегда унося следы утренней поездки. Андрей старался промыть углубления протектора, зная, что грязь на колесах позволяет доказать — именно этот мотоцикл был какое-то время в этом месте. Вода, унося песок, как бы отмывала душу, очищая ее от слабых угрызений совести, от боязни разоблачения. Андрей не просто мыл мотоцикл, он смывал с себя ощущение вины. Очищался и мотоцикл, это уже было не серое механическое сооружение с фальшивым номером — проявились никелированные части, вспыхнул красным цветом бак, заиграли на солнце фара, габаритные фонарики, заискрились спицы, проступили мордашки наклеенных на бак красоток.
Но слова Махнача не забывались. Андрей снова и снова вспоминал падающего после выстрела человека, его удивленное лицо. Андрей видел того человека шагающим, потом расширенные глаза, грохот выстрела, человек отшатывается, падает... А дальше их бросило к забору, но Махнач успел вырулить, и, проскочив переулок, они по приготовленной доске въезжают в кузов грузовика..:
Сзади приблизилась чья-то тень. Оглянувшись, Андрей увидел Подгайцева. Тот внимательно наблюдал за работой, но был в его глазах еще какой-то смысл, он не просто интересовался, хорошо ли отмывает Андрей мотоцикл.
— Ну как? — спросил Андрей, ощутив неловкость.
— Ничего. Колеса лучше промывай. Чтоб от того переулочка не осталось ни единой песчинки. Номер поправил? Хорошо... Протри бензином, чтобы следов ленты не осталось. И шлем вымой, на всякий случай.
— Зачем?
— А затем, мой мальчик, что когда тебя заподозрят в чем-нибудь и твой номер отдадут на экспертизу, и твой шлем, и тебя самого станут просвечивать да прощупывать..
— Думаешь, будут прощупывать?
— Чего не бывает, — криво усмехнулся Подгайцев и опять не понравилась Андрею его улыбка — был, все-таки был в ней второй смысл, в чем-то опасный. — На всякий случай. Не помешает. И тебе спокойнее, и всем нам не так страшно. Да, где обрез?
— А вон, — Андрей показал на обрез, лежащий на скамейке у здания конторы. Освещенный солнцем он хорошо выделялся на фоне выгоревшей доски.
— Ты что?! Быстро!
Андрей не успел удивиться резкой перемене в тоне Подгайцева, не успел даже обидеться — какая-то сила заставила его броситься к скамейке. Нагретые на солнце стволы обжигали ладонь. Переломив обрез, он вынул две горячие латунные гильзы.
— Забудь, что он был у тебя и не вздумай никому о нем напомнить. Даже мне, понял. Чтоб я и не слышал о нем ни слова, — и, прихватив обрез, Подгайцев заторопился в контору.
В окно было видно, как он набирает номер телефона. “Кому это он все время докладывает?” — подумал Андрей, возвращаясь к мотоциклу. Что-то они в самом деле засуетились. Ну, сделали дело, вернулись в целости и сохранности, без потерь в живой силе и технике... Что же их так растревожило? Да еще Вовчик со своими опасениями...
— Кончай, — услышал он голос Подгайцева за спиной. — Хватит мыть. Теперь вот что... Садись на мотоцикл и погоняй по грунтовке минут десять.
— Зачем, Михей?
— Слишком чистый он у тебя. Нельзя, чтоб он был таким чистым. Вроде специально отмывал.
— Но ты сам сказал...
— А теперь говорю другое! Садись и прогони несколько километров. Чтоб была на нем пыль, грязь, но не из того дурацкого переулка.
— Поеду домой — запылится, — беззаботно ответил Андрей.
— А я говорю — сейчас! — сорвался на крик Подгайцев. — Понял? Сию минуту! — его длинные волосы, взмокшие еще в грузовике, не просохли, узко поставленные глазки горели злобой, но в них явно проступал страх.
— Что-то ты, Михей, плывешь, — озадаченно проговорил Андрей, откатывая мотоцикл от крана.
— Значит, так надо, — Подгайцев похлопал его по плечу. — Кому-то ведь и поволноваться надо, если все вокруг такие невозмутимые. Ты ведь спокоен, Андрюша?
— Да, вроде...
— Вот и хорошо. Как говорится, здоровеньким помрешь да спокойненьким. А я помру старым, больным, нервным, всеми брошенным стариком. Договорились? — Подгайцев рассмеялся, показав желтоватые несвежие зубы. Андрей почувствовал, что это не тот смех, к которому можно присоединиться. Окинув взглядом двор, Андрей поразился неподвижно застывшим фигурам приятелей. Все смотрели на них с Подгайцевым, словно вот тут, возле мотоцикла, происходило главное.
— Что-то я вас, ребята, не пойму, — пробормотал Андрей, выруливая за ворота. Оказавшись на дороге, он резко увеличил скорость. С одной стороны мелькали высохшие теплые сосны, с другой — желтое поле недавно скошенной пшеницы. Упругий воздух бил в лицо, трепал волосы, надувал пузырем рубашку. Вдали от гаишных постов Андрей ехал без шлема, без тяжелых липких очков, едва ли не впервые за последнее время остро ощутив радость быстрой езды.
Когда через полчаса он вернулся в гараж, от тягостного настроения не осталось и следа. Казалось, все выдуло настоянным на соснах ветром. Все-таки Андрей водил мотоцикл лучше всех в этой компании и его удивило, что Подгайцев поручил ему стрелять, а вести мотоцикл должен был Махнач.
— Присаживайся, Андрюша, — сказал он. — Подкрепись после трудов праведных. Устал, небось? С самого утра все на ногах, на колесах, да и работа нервная, а? “Жигуленок” надо бы сегодня перекрасить, — продолжал Подгайцев. — Так что вы уж, ребята, поднатужтесь... Хватит в прохожих из обрезов палить, пора и за дело браться. А завтра с утра займитесь мотором. Особо уродоваться не надо, но чтоб следы работы были — хозяин придет, вонять начнет, жлобиться...
— А ты, Михей, чем будешь заниматься? — спросил Феклисов, еле ворочая языком — рот его был набит до отказа и слова ему давались с трудом.
— А я, Женя, буду смотреть, чтоб ты не отлынивал, чтоб не зря хлеб ел, не зря салом обжирался, чтоб не растолстел ты еще больше, хотя не представляю, как можно растолстеть больше. Аппетит у тебя, я смотрю, как у нас всех вместе взятых... Много пиши переводишь, Женя. С продуктами в стране плохо, а ты только про свою утробу думаешь,.. Жируешь. Нехорошо. Но уж коли проявил интерес, спрашиваешь, чем буду заниматься, скажу — на мне запчасти. Хочешь поменяться?
— Ни за что! — уже внятно произнес Феклисов, торопливо проглотив непрожеванное сало.
Подгайцев хотел было разлить по стаканам водку, но вдруг замер, прислушиваясь, поднял руку, требуя полной тишины. И действительно, среди шелеста листьев, журчания воды из незакрытого крана все услышали мотор приближающейся машины.
— Шеф, — сказал Подгайцев и молча обвел всех глазами. Но взгляд Андрея ему удалось как-то обойти, он проскочил место, где сидел Андрей, словно его там и не было. Махнач на секунду прикрыл глаза, как бы говоря: “Вот видишь, я предупреждал..."
Подгайцев встал и быстро подошел к воротам. Но еще до того, как успел распахнуть их, раздался гудок. Шеф проявлял нетерпение и полнейшее пренебрежение к Подгайцеву, поторапливая его, хотя и видел, что тот несется к воротам трусцой — более обычного ссутулившийся, спутанные, нечесаные волосы развевались на бегу, длинные руки уже за несколько метров тянулись к замку на воротах. А за ними стоял, посверкивая в лучах солнца, зеленый перламутровый “мерседес”. Андрей уже знал, что шеф, он же Александр Заварзин, пригнал его в прошлом году из Германии, заплатив за машину пять тысяч марок. Вообще-то было бы куда разумнее продать сверкающую игрушку и купить на эти деньги три новых “жигуля”, но у Заварзина были, видно, свои соображения.
Проволочные ворота неохотно распахнулись со ржавым скрежетом, и “мерседес” мягко и внушительно въехал во двор. Подгайцев бросился закрывать ворота, а едва накинув цепную петлю, снова метнулся к машине — хотел раскрыть дверцу, чтобы выпустить Заварзина, но опоздал. Тот сам вышел из-за руля — под два метра ростом, под сто килограммов веса, в светлом свободном костюме он производил впечатление весьма внушительное. Крупное лицо, светлые волосы, зачесанные назад, светлые кожанные туфли... По сравнению с мелковатыми, замызганными ребятами он казался человеком какой-то другой породы и, кажется, прекрасно это сознавал. Все невольно встали из-за стола и подошли, остановившись на почтительном расстоянии.
— Команда в сборе, Саша, — сказал Подгайцев. — Рады приветствовать нашего кормильца и поильца! Просим к столу. Там, правда. Жирный крепко поработал, но кое-что осталось и на твою долю.
Но Заварзин не был настроен шутить. Дверца машины мягко захлопнулась за его спиной, он приблизился к подчиненным, замершим на солнцепеке.
— Кто стрелял? — спросил негромко.
— Я, — ответил Андрей. — Как и договаривались... А что?
С неожиданной для его крупного тела и легкостью Заварзин рванулся вперед и что есть силы ударил Андрея в лицо. Тот охнул и упал на залитую маслами землю. Но едва поднялся, прижимая ладонь к подбородку, Заварзин нанес еще один удар. И хотел было пнуть ногой, уже занес ногу, но его остановил Подгайцев.
— В чем дело, Саша! Остановись! Ты его убьешь! — Подгайцев повис на Заварзине.
— Он меня уже убил... Теперь моя очередь! Вставай, дерьмо! Вставай, кому говорю! — Андрей лежал на спине, не в силах подняться. Махнач и Феклисов помогли ему встать на ноги, усадили на скамейку отошли в сторону, опасаясь, как бы гнев Заварзина не обрушился и на них. — Слушай ты, подонок! — Заварзин навис над сидящим Андреем. — С тобой как договаривались? Ну?
Отвечай!
— Пужануть мужика договаривались... — Андрей сплюнул кровавую кашицу. — Что и сделали.
— Ты его убил, мудак!
— Как убил? — Андрей с ужасом посмотрел на Заварзина. — Он что... С перепугу,., того?
— Ты всадил в него картечь!
— Не может быть... Я холостыми...
— Ты всадил в него кабанью картечь, дерьма мешок! Вся милиция города на ногах!
— Ребята... Я сам заряжал. Даже прокладки сделал помягче, чтобы нечаянно его не повредить... А картечи у меня и не было никогда...
Заварзин снова размахнулся, но на удар у него уже не хватило ни злости, ни сил. Пошатываясь, он обошел вокруг стола, сел. Некоторое время молчал, уставившись в пространство, потом как бы очнулся, налил стакан водки, выпил и опять замер. Все стояли рядом, не решаясь присесть. Только Подгайцев опустился на лавку рядом с Заварзиным, легонько похлопал его по спине. Ничего, дескать, Саша, что-нибудь придумаем.
— Что делать будем? — Заварзин поднял голову, как-то затуманенно оглянулся, посмотрел на каждого, задержался взглядом на Андрее. — Вы хотя бы представляете, в какую историю влипли? Мы все замочены. Этот идиот стрелял, Вовчик вел мотоцикл, вы дожидались в грузовике, а я... Выходит, что я организатор, — он горько усмехнулся. — А неплохо все начиналось. — Заварзин окинул взглядом гараж. — Мы замочены, ребята. Идет следствие, создана оперативная группа, эксперты шастают по переулку, вынюхивают каждую травинку... И они вынюхают то, что им нужно, можете не сомневаться.
— Он умер? — негромко спросил Андрей.
— Умер? — Заварзин зло расхохотался. — Вогнать в человека два заряда рубленого свинца, ты хоть представляешь, что это такое? У него разворочена грудь, сердце перемешано с печенкой, из ребер сделано крошево!, И после этого спрашиваешь, не умер ли он?
— Я стрелял холостыми, — повторил Андрей. — Картечи там не было. Я сам сделал прокладки, сам вкладывал патроны в стволы...
— Ты все перепутал, мальчик... Сижу у себя дома, вдруг звонят... Так и так, убийство в центре города...
Двое на мотоцикле, обрез и так далее. Неужели, думаю, мои ребята уделались... Точно.
Андрей поднялся и пошел к крану. Плеснул в лицо холодной водой, прополоскал рот, наклонившись, подставил голову под струю. Тяжесть и дурнота после заваровских ударов понемногу проходила. Он с облегчением убедился, что зубы, вроде, остались на месте — Андрей почему-то больше всего опасался, что останется без зубов. Нет, кроме припухшей рассеченной губы, других повреждений не было.
— Где обрез? — донеслись до него слова Заварзина. Андрей думал было, что обращаются к нему, но ответил Подгайцев, успокоительно ответил, избавляя его от необходимости разговаривать.
— Это хорошо, — кивнул Заварзин, но тут же снова взвился. — Его нужно не просто спрятать, его нужно уничтожить! Ты понял, Михей? Уничтожить.
— Сделаю.
— А как быть с этим идиотом? — Заварзин кивнул в сторону Андрея, который все еще топтался возле крана, не решаясь присоединиться к остальным.
— Кончать его надо, — подсказал Феклисов.
— Еще одного? — тихо спросил Подгайцев. — Вроде, многовато будет. Пусть себе идет. Он больше всех замаран, ему ли еще возникать...
— Правильно, — согласился Заварзин. — Гнать его. Эй ты, придурок! Иди сюда. Он исподлобья посмотрел на Андрея, который остановился в нескольких шагах. — Значит, так... Ты нас не знаешь, мы тебя не знаем... Катись на все четыре стороны. И упаси тебя Бог попасться мне где-нибудь на глаза. Выкручивайся, как знаешь. Прячься, уезжай, сиди в подвале... Нас это не касается. Мы ребята попроще, тебе не чета. Можем кому-то по шее дать, поматериться, Михей вон у кого-то колеса спер. Но не больше. Мокрые дела делай без нас. С Вовчиком мы разберемся, ты же его под расстрел подвел, хоть это понимаешь?
— Патроны были холостые, — твердил Андрей уже не столько отвечая Заварзину, сколько пытаясь убедить самого себя.
— Что ты там бормочешь? Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Все понял?
— Все.
— Вопросы есть?
— Нет.
— Тоща катись. И не вздумай где-то сболтнуть... Загремишь первым. Если, конечно, до тебя дотянется рука правосудия... Мы ведь и сами можем разобраться. Ты и подсказал, как это сделать. Только без большого шума, без стечения народа... Сумеем.
Андрей молча пересек залитый солнцем двор, приблизился к своему мотоциклу. Смахнул ладонью пыль с нагретого солнцем бака, постоял, но сесть в седло не смог. Отошел к забору и опустился на землю. Мотоцикл как бы отгораживал его от всех.
— Ты чего ждешь? — крикнул Подгайцев.
— Не могу ехать... Посижу немного.
— Боюсь, посидеть тебе, мальчик, придется еще достаточно, — усмехнулся Заварзин. — Присаживайтесь, ребята... Тут у вас, я смотрю, еще немного осталось... Выпьем с горя, а?
Журчала вода из крана, от стала донесся глухой перезвон стаканов, невнятный говор. Андрей сидел, прислонившись спиной к дощатому забору и с удивлением ощущал наступившее равнодушие. Прошло первое удивление, ужас, непонимание происходящего и наступило спокойствие. Он смирился с тем, что сейчас, в эти минуты, все равно ничего не поймет. И вдруг в наступившей тишине услышал внятные слова Подгайцева, тот говорил громче, чем требовалось, видимо хотел, чтобы и Андрей его слышал...
— А знаешь, боюсь мы немного погорячились... Все не так уж и страшно... Смотри сам — ребята удачно смылись, не наследили, хвост за собой не привели... Погони не было, я сам смотрел — ни одна машина не увязалась, ни один мотоцикл... Что видели свидетели? Мотоцикл с фальшивым номером, двое ребят в шлемах... И все. На нас не выйдут. Скажи, Вовчик?
— Не должны, — согласился Махнач. — Мы чисто сработали.
— Вот видишь, Саша... Главное — не надо горячиться. С нами, в нашей компании Андрей будет надежнее, чем сам по себе, согласись. Среди друзей под присмотром... Чуть что — поддержим, поправим, а? Парень он все-таки стоящий.
— Это уж точно, — хмыкнул Заварзин, но возражать не стал.
— Нет, Саша, говорю без дураков... Ты видел, как он водит мотоцикл? Бог! Вовчик, скажи!
— Нормально водит, — солидно кивнул Махнач, польщенный тем, что Подгайцев обращается к нему за поддержкой.
— Да уж получше Вовчика, — проговорил Феклисов, осознав, что разговор идет как бы мимо него.
— Не знаю, лучше ли, но уж во всяком случае не хуже, — завершил тему Подгайцев. — Давай, Саша, подумаем... Ну, перепутал парень патроны... Может, это из тех, которыми он тренировался... Мы же провели испытательные стрельбы... И незаряженное ружье раз в год стреляет — это нам старшина в армии все втолковывал. Понял? Незаряженное стреляет, а тут сами зарядили... Вышла накладка. Он же сам больше всех и подзалетел! Ему и отвечать в случае чего, ему и вселяться в камеру смертников... И его же мы гоним? Нехорошо, не по-людски это, Саша! Ты как хочешь, но тут я с тобой не могу согласиться.
.; Андрей с удивлением прислушивался. После всей нервотрепки сегодняшнего дня слова Подгайцева вдруг вызвали в нем такой прилив благодарности к этому патлатому, сутулому парню, что Андрей невольно всплакнул и, устыдившись слабости, поспешно смахнул слезы ладонью.
— Тебя послушать — ему и премию надо выписать? — возмутился Заварзин. — Этак окладов пять, а?
— Не надо ему премии, — твердо проговорил Подгайцев. — Перебьется. Но кому-то и работать надо, Саша! А работник он неплохой, нам вон надо еще к завтрашнему дню “жигуленок” перекрасить, мотор в порядок привести... Свои полторы он отработает, не то, что некоторые, — Подгайцев в упор посмотрел на Феклисова, который все это время непрерывно жевал.
— Так, — протянул Заварзин. — Не знаю, ребята, не знаю... Решайте. Давить на вас не хочу, а что в городе происходит. Я доложил.
— Останется без работы, сразу к нему вопросы пойдут — что случилось, почему выгнали... Вот тебе и подозрения, — обронил Махнач, ни на кого не глядя. — А так он при деле.
— А ты, Жирный? — спросил Заварзин, — что скажешь? Ведь кончать его предлагал, я правильно понял?
— Да ну — кончать! — вскинулся Феклисов. — Это так, для разговора... Я как все. Если ребята оставляют Андрея, вроде того, что на поруки берут... Не возражаю.
Парень он надежный. Все сделал, как надо. Оплошал маленько — по морде схлопотал. Следующий раз осторожнее будет. А если выйдут на нас... В чем дело — вот он, стервец, забирайте его с потрохами, судите своим справедливым судом. Я так понимаю. А, Михей? — Феклисов не мог ничего сказать от себя, он постоянно просил других подтвердить его слова.
Андрей слышал разговор, поскольку все говорили громче, чем требовалось. Понимал, что все складывается не самым худшим образом, но подойти к ребятам, заверить их в своей преданности не мог. Он смутно ощущал легкую, почти неуловимую фальшь в разговоре, ему казалось, что все чуть играли, говорили не столько между собой, сколько для него. Но это мимолетное ощущение тут же было вытеснено благодарностью к Подгайцеву, Махначу, даже к Жирному. Голова еще гудела, подойти к столу у него просто не было сил.
— Да в общем-то никто и не трясется, — как бы про себя сказал Мохнач. — Правда, некоторые усиленно потеют... Но это не от страха, это от здоровья, — все рассмеялись и атмосфера в кузове немного разрядилась. И дорога к концу подошла, и шутка кстати оказалась, тем более, что над Феликсовым все смеялись охотно, зная, что это ничем не грозит. Он безропотно терпел насмешки, даже если они переходили в откровенную издевку.
Грузовик тем временем замедлил ход и судорожно, рывками проехал в арку, сваренную из толстой арматурной проволоки. Когда-то здесь был гараж — несколько крытых отсеков для машин, эстакада из железных балок, двор, залитый бензином и маслами, небольшая конторка на пять-шесть комнат, где и располагалось правление кооператива “Автолюбитель”. Здесь же размещался склад запасных частей, сторожка, бухгалтерия и кабинет для руководства — с пыльным телефоном, затертым диваном и небольшим фанерным столиком.
Посреди двора, на самом солнцепеке, стояли несколько машин, предназначенные, судя по их виду, для ремонта — помятый в столкновении “жигуленок”, “москвич” без колес, “запорожец” без мотора. Над раскаленным металлом дрожал воздух, воняло смазкой, резиной.
Грузовик вкатился во двор, царапнув бортом по проволочным воротам, дернулся, остановился. Водитель, тощий парень в обвисших штанах, выскочил первым и бросился к воротам. Сведя вместе обе половины, он протянул цепь, накинул замок.
— Приехали, — выдохнул водитель. — Вылезай, кто жив.... Да поживее, а то какие-то вы все приморенные.
— Сам бы проехал в этой железке при такой жаре, — проворчал Феликсов, спрыгивая на землю.
— А тебя никто не заставлял туда забираться.
— Заткнись, — беззлобно ответил Феликсов и поковылял в тень.
— Ты куда? — взъярился Подгайцев. — Назад! — Машину на эстакаду и вымыть так, чтоб ни пылинки с того перекрестка не осталось.
— Ты, Михей, не суетись, — остановил его водитель. — С машиной я разберусь.
— Андрей! — не унимался Подгайцев. — Мотоцикл выкатить из кузова и из шланга, понял?
— Что-то ты расшумелся, — с недоумением проговорил Андрей. — Дело сделали, вернулись без потерь, хвоста тоже не видать... Михей! Дай дух перевести!
Подгайцев подошел к Андрею, приблизил к нему лицо с узко поставленными глазами и прошептал сквозь зубы:
— Потом будем дух переводить, понял? Если этот дух останется в тебе к тому времени.
— А может и не остаться?
— Остановись, — Махнач взял Андрея под локоть и оттащил в сторону. — Не видишь, наш Михей вот-вот в штаны наложит, верно, Михей?
— Не забудьте про номера, — сказал Подгайцев. — А я пошел звонить.
Андрей с Махначом откатили мотоцикл в угол двора к водопроводному крану, торчащему прямо из земли. Грузовик уже стоял на эстакаде, и водитель в упор поливал его упругой струей, смывая не только пыль дороги, но и невидимые, а то и несуществующие следы преступления. С каким-то злым наслаждением он выбивал из колес грязь, которая там скопилась, наверно, за последние годы, потом залез в кузов и принялся орудовать струей, вымывая из щелей пыль, крошки, бумажки, забившиеся в щели между железными листами. Закончив работу, спрыгнул, не закрывая крана, отбросил тяжелый шланг, еще раз осмотрел машину.
— Доски заберешь? — спросил Андрей.
— Ты что одурел? — прошипел водитель с таким напором, будто доски что-то решали. — Найду доски! А этими пользуйтесь сами!
— Как хочешь.
— На них следы, понял? — вдруг нервно закричал водитель. — Они меченные! Я к ним не прикоснусь!
— Ну и не прикасайся, — Андрей отошел к мотоциклу. — Что-то вы, ребята, задергались, что-то вы засуетились... Такие были отважные ребята, а, оказывается, столько дерьма в каждом скопилось...
Водитель хотел что-то ответить, но, видимо, решил не терять времени — залез в кабину, включил мотор, съехал с эстакады. Выскочив из кабины, он открыл ворота и до того, как они успели снова соединиться, выехал со двора, опять царапнув бортом по арматурной проволоке.
Махнач проводил взглядом грузовик, поднявший на дороге клубы пыли, постоял, глядя, как Андреи смывает с мотоцикла пыль, оглянулся по сторонам.
— Слушай, — сказал он негромко. — Когда ты выстрелил из этой штуки... Ничего не заметил?
— А что? — резко повернулся Андреи. — Что я мог заметить?
— Ну, понимаешь... В том смысле... Ничего странного не показалось?
— А тебе показалось?
— Когда я оглянулся... Вроде, он упал как-то не так... Не так он упал, понимаешь?
— Как смог, так и упал, — Андреи передернул плечами. — А как ему надо было упасть?
— Как-то уж очень всерьез... От испуга так не падают.
— А как падают от испуга?
— Его отбросило.
— Да ну тебя! — отмахнулся Андрей. — Нормально упал мужик, чего там... Как ему еще падать?
— Что-то тут не то, Андрюша... Посмотри на ребят... А этот истеричный водила... Даже доски свои оставил, побоялся забрать. А как ему без досок? Он же мебель возит... Шкаф затолкнуть, буфет какой-нибудь... Не взял. А Михей как мотанулся к телефону... В машине, помнишь, когда ехали... Ты там что-то рассказывал потешное... Никто даже не улыбнулся.
— Ты тоже не улыбался? — спросил Андрея.
— Понимаешь, я сразу почувствовал, что они взвинченные какие-то... Им не до шуток. Они перепуганы, Андрей, оглянись. В деле были мы с тобой, ты стрелял, я вея... А перепуганы они.
— Черт их знает! — Андрея раздражал этот разговор. Он чувствовал, что Махнач прав, происшедшее имеет какой-то смысл, ускользающий от вето. Да, конечно, он заметил странности в поведении ребят, но объяснял это необычностью всего, что случилось. — Может, они вообще трусоваты? — предположил Андрей, найдя самое простое объяснение.
— Нет, они не трусоваты, ребята тертые... Бывали во всяких переделках. И Жирный, и Михей... Вон машину как обработали... Когти рвали, чтоб побыстрее грузовик со двора выпихнуть. А водило как дергался...
— Слушай, Вовчик, ты на что намекаешь? Скажи прямо, придумаем что-нибудь!
— Да нет, я не намекаю... Но упал тот мужик по-чудному... Так не падают.
Андрей с недоумением посмотрел вслед Махначу, попытался вспомнить подробности всего, что произошло утром, но ничего нового на память не пришло. Направив струю воды на номер, он смыл грязь, которую сам же утром старательно наносил, отодрал два кусочка изоляционной ленты, наклеенный на номер — они превращали тройку в восьмерку, а из девятки делали ноль. Теперь это был истинный номер мотоцикла и никто уже не сможет доказать, что видели его на месте происшествия.
Мотоцикл стоял на небольшом возвышении, и черный ручей стекал за пределы гаража в небольшой овраг, навсегда унося следы утренней поездки. Андрей старался промыть углубления протектора, зная, что грязь на колесах позволяет доказать — именно этот мотоцикл был какое-то время в этом месте. Вода, унося песок, как бы отмывала душу, очищая ее от слабых угрызений совести, от боязни разоблачения. Андрей не просто мыл мотоцикл, он смывал с себя ощущение вины. Очищался и мотоцикл, это уже было не серое механическое сооружение с фальшивым номером — проявились никелированные части, вспыхнул красным цветом бак, заиграли на солнце фара, габаритные фонарики, заискрились спицы, проступили мордашки наклеенных на бак красоток.
Но слова Махнача не забывались. Андрей снова и снова вспоминал падающего после выстрела человека, его удивленное лицо. Андрей видел того человека шагающим, потом расширенные глаза, грохот выстрела, человек отшатывается, падает... А дальше их бросило к забору, но Махнач успел вырулить, и, проскочив переулок, они по приготовленной доске въезжают в кузов грузовика..:
Сзади приблизилась чья-то тень. Оглянувшись, Андрей увидел Подгайцева. Тот внимательно наблюдал за работой, но был в его глазах еще какой-то смысл, он не просто интересовался, хорошо ли отмывает Андрей мотоцикл.
— Ну как? — спросил Андрей, ощутив неловкость.
— Ничего. Колеса лучше промывай. Чтоб от того переулочка не осталось ни единой песчинки. Номер поправил? Хорошо... Протри бензином, чтобы следов ленты не осталось. И шлем вымой, на всякий случай.
— Зачем?
— А затем, мой мальчик, что когда тебя заподозрят в чем-нибудь и твой номер отдадут на экспертизу, и твой шлем, и тебя самого станут просвечивать да прощупывать..
— Думаешь, будут прощупывать?
— Чего не бывает, — криво усмехнулся Подгайцев и опять не понравилась Андрею его улыбка — был, все-таки был в ней второй смысл, в чем-то опасный. — На всякий случай. Не помешает. И тебе спокойнее, и всем нам не так страшно. Да, где обрез?
— А вон, — Андрей показал на обрез, лежащий на скамейке у здания конторы. Освещенный солнцем он хорошо выделялся на фоне выгоревшей доски.
— Ты что?! Быстро!
Андрей не успел удивиться резкой перемене в тоне Подгайцева, не успел даже обидеться — какая-то сила заставила его броситься к скамейке. Нагретые на солнце стволы обжигали ладонь. Переломив обрез, он вынул две горячие латунные гильзы.
— Забудь, что он был у тебя и не вздумай никому о нем напомнить. Даже мне, понял. Чтоб я и не слышал о нем ни слова, — и, прихватив обрез, Подгайцев заторопился в контору.
В окно было видно, как он набирает номер телефона. “Кому это он все время докладывает?” — подумал Андрей, возвращаясь к мотоциклу. Что-то они в самом деле засуетились. Ну, сделали дело, вернулись в целости и сохранности, без потерь в живой силе и технике... Что же их так растревожило? Да еще Вовчик со своими опасениями...
— Кончай, — услышал он голос Подгайцева за спиной. — Хватит мыть. Теперь вот что... Садись на мотоцикл и погоняй по грунтовке минут десять.
— Зачем, Михей?
— Слишком чистый он у тебя. Нельзя, чтоб он был таким чистым. Вроде специально отмывал.
— Но ты сам сказал...
— А теперь говорю другое! Садись и прогони несколько километров. Чтоб была на нем пыль, грязь, но не из того дурацкого переулка.
— Поеду домой — запылится, — беззаботно ответил Андрей.
— А я говорю — сейчас! — сорвался на крик Подгайцев. — Понял? Сию минуту! — его длинные волосы, взмокшие еще в грузовике, не просохли, узко поставленные глазки горели злобой, но в них явно проступал страх.
— Что-то ты, Михей, плывешь, — озадаченно проговорил Андрей, откатывая мотоцикл от крана.
— Значит, так надо, — Подгайцев похлопал его по плечу. — Кому-то ведь и поволноваться надо, если все вокруг такие невозмутимые. Ты ведь спокоен, Андрюша?
— Да, вроде...
— Вот и хорошо. Как говорится, здоровеньким помрешь да спокойненьким. А я помру старым, больным, нервным, всеми брошенным стариком. Договорились? — Подгайцев рассмеялся, показав желтоватые несвежие зубы. Андрей почувствовал, что это не тот смех, к которому можно присоединиться. Окинув взглядом двор, Андрей поразился неподвижно застывшим фигурам приятелей. Все смотрели на них с Подгайцевым, словно вот тут, возле мотоцикла, происходило главное.
— Что-то я вас, ребята, не пойму, — пробормотал Андрей, выруливая за ворота. Оказавшись на дороге, он резко увеличил скорость. С одной стороны мелькали высохшие теплые сосны, с другой — желтое поле недавно скошенной пшеницы. Упругий воздух бил в лицо, трепал волосы, надувал пузырем рубашку. Вдали от гаишных постов Андрей ехал без шлема, без тяжелых липких очков, едва ли не впервые за последнее время остро ощутив радость быстрой езды.
Когда через полчаса он вернулся в гараж, от тягостного настроения не осталось и следа. Казалось, все выдуло настоянным на соснах ветром. Все-таки Андрей водил мотоцикл лучше всех в этой компании и его удивило, что Подгайцев поручил ему стрелять, а вести мотоцикл должен был Махнач.
* * *
Ребята сидели в тени за небольшим столом, наспех сколоченный из досок. Обед намечался плотный — на расстеленной газете лежали колбаса, хлеб, несколько банок консервов, сало, стояла бутылка водки со одернутой уже пробкой. Феликсов высматривал куски повкуснее, незаметно передвигаясь к ним по скамейке. Махнач сидел как бы в стороне, настороженно поглядывая на приготовления. Орудовал за столом Подгайцев.— Присаживайся, Андрюша, — сказал он. — Подкрепись после трудов праведных. Устал, небось? С самого утра все на ногах, на колесах, да и работа нервная, а? “Жигуленок” надо бы сегодня перекрасить, — продолжал Подгайцев. — Так что вы уж, ребята, поднатужтесь... Хватит в прохожих из обрезов палить, пора и за дело браться. А завтра с утра займитесь мотором. Особо уродоваться не надо, но чтоб следы работы были — хозяин придет, вонять начнет, жлобиться...
— А ты, Михей, чем будешь заниматься? — спросил Феклисов, еле ворочая языком — рот его был набит до отказа и слова ему давались с трудом.
— А я, Женя, буду смотреть, чтоб ты не отлынивал, чтоб не зря хлеб ел, не зря салом обжирался, чтоб не растолстел ты еще больше, хотя не представляю, как можно растолстеть больше. Аппетит у тебя, я смотрю, как у нас всех вместе взятых... Много пиши переводишь, Женя. С продуктами в стране плохо, а ты только про свою утробу думаешь,.. Жируешь. Нехорошо. Но уж коли проявил интерес, спрашиваешь, чем буду заниматься, скажу — на мне запчасти. Хочешь поменяться?
— Ни за что! — уже внятно произнес Феклисов, торопливо проглотив непрожеванное сало.
Подгайцев хотел было разлить по стаканам водку, но вдруг замер, прислушиваясь, поднял руку, требуя полной тишины. И действительно, среди шелеста листьев, журчания воды из незакрытого крана все услышали мотор приближающейся машины.
— Шеф, — сказал Подгайцев и молча обвел всех глазами. Но взгляд Андрея ему удалось как-то обойти, он проскочил место, где сидел Андрей, словно его там и не было. Махнач на секунду прикрыл глаза, как бы говоря: “Вот видишь, я предупреждал..."
Подгайцев встал и быстро подошел к воротам. Но еще до того, как успел распахнуть их, раздался гудок. Шеф проявлял нетерпение и полнейшее пренебрежение к Подгайцеву, поторапливая его, хотя и видел, что тот несется к воротам трусцой — более обычного ссутулившийся, спутанные, нечесаные волосы развевались на бегу, длинные руки уже за несколько метров тянулись к замку на воротах. А за ними стоял, посверкивая в лучах солнца, зеленый перламутровый “мерседес”. Андрей уже знал, что шеф, он же Александр Заварзин, пригнал его в прошлом году из Германии, заплатив за машину пять тысяч марок. Вообще-то было бы куда разумнее продать сверкающую игрушку и купить на эти деньги три новых “жигуля”, но у Заварзина были, видно, свои соображения.
Проволочные ворота неохотно распахнулись со ржавым скрежетом, и “мерседес” мягко и внушительно въехал во двор. Подгайцев бросился закрывать ворота, а едва накинув цепную петлю, снова метнулся к машине — хотел раскрыть дверцу, чтобы выпустить Заварзина, но опоздал. Тот сам вышел из-за руля — под два метра ростом, под сто килограммов веса, в светлом свободном костюме он производил впечатление весьма внушительное. Крупное лицо, светлые волосы, зачесанные назад, светлые кожанные туфли... По сравнению с мелковатыми, замызганными ребятами он казался человеком какой-то другой породы и, кажется, прекрасно это сознавал. Все невольно встали из-за стола и подошли, остановившись на почтительном расстоянии.
— Команда в сборе, Саша, — сказал Подгайцев. — Рады приветствовать нашего кормильца и поильца! Просим к столу. Там, правда. Жирный крепко поработал, но кое-что осталось и на твою долю.
Но Заварзин не был настроен шутить. Дверца машины мягко захлопнулась за его спиной, он приблизился к подчиненным, замершим на солнцепеке.
— Кто стрелял? — спросил негромко.
— Я, — ответил Андрей. — Как и договаривались... А что?
С неожиданной для его крупного тела и легкостью Заварзин рванулся вперед и что есть силы ударил Андрея в лицо. Тот охнул и упал на залитую маслами землю. Но едва поднялся, прижимая ладонь к подбородку, Заварзин нанес еще один удар. И хотел было пнуть ногой, уже занес ногу, но его остановил Подгайцев.
— В чем дело, Саша! Остановись! Ты его убьешь! — Подгайцев повис на Заварзине.
— Он меня уже убил... Теперь моя очередь! Вставай, дерьмо! Вставай, кому говорю! — Андрей лежал на спине, не в силах подняться. Махнач и Феклисов помогли ему встать на ноги, усадили на скамейку отошли в сторону, опасаясь, как бы гнев Заварзина не обрушился и на них. — Слушай ты, подонок! — Заварзин навис над сидящим Андреем. — С тобой как договаривались? Ну?
Отвечай!
— Пужануть мужика договаривались... — Андрей сплюнул кровавую кашицу. — Что и сделали.
— Ты его убил, мудак!
— Как убил? — Андрей с ужасом посмотрел на Заварзина. — Он что... С перепугу,., того?
— Ты всадил в него картечь!
— Не может быть... Я холостыми...
— Ты всадил в него кабанью картечь, дерьма мешок! Вся милиция города на ногах!
— Ребята... Я сам заряжал. Даже прокладки сделал помягче, чтобы нечаянно его не повредить... А картечи у меня и не было никогда...
Заварзин снова размахнулся, но на удар у него уже не хватило ни злости, ни сил. Пошатываясь, он обошел вокруг стола, сел. Некоторое время молчал, уставившись в пространство, потом как бы очнулся, налил стакан водки, выпил и опять замер. Все стояли рядом, не решаясь присесть. Только Подгайцев опустился на лавку рядом с Заварзиным, легонько похлопал его по спине. Ничего, дескать, Саша, что-нибудь придумаем.
— Что делать будем? — Заварзин поднял голову, как-то затуманенно оглянулся, посмотрел на каждого, задержался взглядом на Андрее. — Вы хотя бы представляете, в какую историю влипли? Мы все замочены. Этот идиот стрелял, Вовчик вел мотоцикл, вы дожидались в грузовике, а я... Выходит, что я организатор, — он горько усмехнулся. — А неплохо все начиналось. — Заварзин окинул взглядом гараж. — Мы замочены, ребята. Идет следствие, создана оперативная группа, эксперты шастают по переулку, вынюхивают каждую травинку... И они вынюхают то, что им нужно, можете не сомневаться.
— Он умер? — негромко спросил Андрей.
— Умер? — Заварзин зло расхохотался. — Вогнать в человека два заряда рубленого свинца, ты хоть представляешь, что это такое? У него разворочена грудь, сердце перемешано с печенкой, из ребер сделано крошево!, И после этого спрашиваешь, не умер ли он?
— Я стрелял холостыми, — повторил Андрей. — Картечи там не было. Я сам сделал прокладки, сам вкладывал патроны в стволы...
— Ты все перепутал, мальчик... Сижу у себя дома, вдруг звонят... Так и так, убийство в центре города...
Двое на мотоцикле, обрез и так далее. Неужели, думаю, мои ребята уделались... Точно.
Андрей поднялся и пошел к крану. Плеснул в лицо холодной водой, прополоскал рот, наклонившись, подставил голову под струю. Тяжесть и дурнота после заваровских ударов понемногу проходила. Он с облегчением убедился, что зубы, вроде, остались на месте — Андрей почему-то больше всего опасался, что останется без зубов. Нет, кроме припухшей рассеченной губы, других повреждений не было.
— Где обрез? — донеслись до него слова Заварзина. Андрей думал было, что обращаются к нему, но ответил Подгайцев, успокоительно ответил, избавляя его от необходимости разговаривать.
— Это хорошо, — кивнул Заварзин, но тут же снова взвился. — Его нужно не просто спрятать, его нужно уничтожить! Ты понял, Михей? Уничтожить.
— Сделаю.
— А как быть с этим идиотом? — Заварзин кивнул в сторону Андрея, который все еще топтался возле крана, не решаясь присоединиться к остальным.
— Кончать его надо, — подсказал Феклисов.
— Еще одного? — тихо спросил Подгайцев. — Вроде, многовато будет. Пусть себе идет. Он больше всех замаран, ему ли еще возникать...
— Правильно, — согласился Заварзин. — Гнать его. Эй ты, придурок! Иди сюда. Он исподлобья посмотрел на Андрея, который остановился в нескольких шагах. — Значит, так... Ты нас не знаешь, мы тебя не знаем... Катись на все четыре стороны. И упаси тебя Бог попасться мне где-нибудь на глаза. Выкручивайся, как знаешь. Прячься, уезжай, сиди в подвале... Нас это не касается. Мы ребята попроще, тебе не чета. Можем кому-то по шее дать, поматериться, Михей вон у кого-то колеса спер. Но не больше. Мокрые дела делай без нас. С Вовчиком мы разберемся, ты же его под расстрел подвел, хоть это понимаешь?
— Патроны были холостые, — твердил Андрей уже не столько отвечая Заварзину, сколько пытаясь убедить самого себя.
— Что ты там бормочешь? Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Все понял?
— Все.
— Вопросы есть?
— Нет.
— Тоща катись. И не вздумай где-то сболтнуть... Загремишь первым. Если, конечно, до тебя дотянется рука правосудия... Мы ведь и сами можем разобраться. Ты и подсказал, как это сделать. Только без большого шума, без стечения народа... Сумеем.
Андрей молча пересек залитый солнцем двор, приблизился к своему мотоциклу. Смахнул ладонью пыль с нагретого солнцем бака, постоял, но сесть в седло не смог. Отошел к забору и опустился на землю. Мотоцикл как бы отгораживал его от всех.
— Ты чего ждешь? — крикнул Подгайцев.
— Не могу ехать... Посижу немного.
— Боюсь, посидеть тебе, мальчик, придется еще достаточно, — усмехнулся Заварзин. — Присаживайтесь, ребята... Тут у вас, я смотрю, еще немного осталось... Выпьем с горя, а?
Журчала вода из крана, от стала донесся глухой перезвон стаканов, невнятный говор. Андрей сидел, прислонившись спиной к дощатому забору и с удивлением ощущал наступившее равнодушие. Прошло первое удивление, ужас, непонимание происходящего и наступило спокойствие. Он смирился с тем, что сейчас, в эти минуты, все равно ничего не поймет. И вдруг в наступившей тишине услышал внятные слова Подгайцева, тот говорил громче, чем требовалось, видимо хотел, чтобы и Андрей его слышал...
— А знаешь, боюсь мы немного погорячились... Все не так уж и страшно... Смотри сам — ребята удачно смылись, не наследили, хвост за собой не привели... Погони не было, я сам смотрел — ни одна машина не увязалась, ни один мотоцикл... Что видели свидетели? Мотоцикл с фальшивым номером, двое ребят в шлемах... И все. На нас не выйдут. Скажи, Вовчик?
— Не должны, — согласился Махнач. — Мы чисто сработали.
— Вот видишь, Саша... Главное — не надо горячиться. С нами, в нашей компании Андрей будет надежнее, чем сам по себе, согласись. Среди друзей под присмотром... Чуть что — поддержим, поправим, а? Парень он все-таки стоящий.
— Это уж точно, — хмыкнул Заварзин, но возражать не стал.
— Нет, Саша, говорю без дураков... Ты видел, как он водит мотоцикл? Бог! Вовчик, скажи!
— Нормально водит, — солидно кивнул Махнач, польщенный тем, что Подгайцев обращается к нему за поддержкой.
— Да уж получше Вовчика, — проговорил Феклисов, осознав, что разговор идет как бы мимо него.
— Не знаю, лучше ли, но уж во всяком случае не хуже, — завершил тему Подгайцев. — Давай, Саша, подумаем... Ну, перепутал парень патроны... Может, это из тех, которыми он тренировался... Мы же провели испытательные стрельбы... И незаряженное ружье раз в год стреляет — это нам старшина в армии все втолковывал. Понял? Незаряженное стреляет, а тут сами зарядили... Вышла накладка. Он же сам больше всех и подзалетел! Ему и отвечать в случае чего, ему и вселяться в камеру смертников... И его же мы гоним? Нехорошо, не по-людски это, Саша! Ты как хочешь, но тут я с тобой не могу согласиться.
.; Андрей с удивлением прислушивался. После всей нервотрепки сегодняшнего дня слова Подгайцева вдруг вызвали в нем такой прилив благодарности к этому патлатому, сутулому парню, что Андрей невольно всплакнул и, устыдившись слабости, поспешно смахнул слезы ладонью.
— Тебя послушать — ему и премию надо выписать? — возмутился Заварзин. — Этак окладов пять, а?
— Не надо ему премии, — твердо проговорил Подгайцев. — Перебьется. Но кому-то и работать надо, Саша! А работник он неплохой, нам вон надо еще к завтрашнему дню “жигуленок” перекрасить, мотор в порядок привести... Свои полторы он отработает, не то, что некоторые, — Подгайцев в упор посмотрел на Феклисова, который все это время непрерывно жевал.
— Так, — протянул Заварзин. — Не знаю, ребята, не знаю... Решайте. Давить на вас не хочу, а что в городе происходит. Я доложил.
— Останется без работы, сразу к нему вопросы пойдут — что случилось, почему выгнали... Вот тебе и подозрения, — обронил Махнач, ни на кого не глядя. — А так он при деле.
— А ты, Жирный? — спросил Заварзин, — что скажешь? Ведь кончать его предлагал, я правильно понял?
— Да ну — кончать! — вскинулся Феклисов. — Это так, для разговора... Я как все. Если ребята оставляют Андрея, вроде того, что на поруки берут... Не возражаю.
Парень он надежный. Все сделал, как надо. Оплошал маленько — по морде схлопотал. Следующий раз осторожнее будет. А если выйдут на нас... В чем дело — вот он, стервец, забирайте его с потрохами, судите своим справедливым судом. Я так понимаю. А, Михей? — Феклисов не мог ничего сказать от себя, он постоянно просил других подтвердить его слова.
Андрей слышал разговор, поскольку все говорили громче, чем требовалось. Понимал, что все складывается не самым худшим образом, но подойти к ребятам, заверить их в своей преданности не мог. Он смутно ощущал легкую, почти неуловимую фальшь в разговоре, ему казалось, что все чуть играли, говорили не столько между собой, сколько для него. Но это мимолетное ощущение тут же было вытеснено благодарностью к Подгайцеву, Махначу, даже к Жирному. Голова еще гудела, подойти к столу у него просто не было сил.