Проскурин Вадим Геннадьевич. Правда в глазах смотрящего

   - Устраивает.
   - Теперь твоя очередь.
   - Я не буду никому причинять вреда в этом здании до тех пор, пока никто не причиняет вред мне и не ограничивает мою свободу, либо до завтрашней полуночи, смотря что наступит быстрее.
   - Заканчивай.
   - Сначала ты.
   Владыка глубоко вздохнул и произнес:
   - Если я нарушу свою последнюю клятву, пусть я умру на месте.
   Я повторил его слова слово в слово.
   - Вот и хорошо, - сказал владыка. Ближняя ко мне решетка взлетела в потолок. - Пойдем, нам нужно многое обсудить.
   И мы пошли.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ХРАМ ИЗНУТРИ. 1.
   Владыку звали Дмитрием, его чин назывался "архимандрит второго ранга" и примерно соответствовал епископу. Судя по всему, я сейчас разговаривал с одним из чинов местного КГБ. Кабинет, в котором мы расположились, скорее всего, принадлежал если не начальнику тюрьмы, то какому-то из его заместителей, уж очень роскошно он был обставлен.
   Владыка Дмитрий распорядился, и роскошный лакированный стол красного дерева временно превратился из письменного в обеденный. Оказывается, я очень хочу есть, то ли сыграла роль использованная магия, то ли нервное потрясение, то ли я просто проголодался.
   Тюремный ужин включал в себя четверть жареной курицы с картофельным пюре, большую краюху хлеба, пару луковиц и крепкий чай. Вряд ли такую пищу получают все заключенные, скорее, я угощаюсь от кухни тюремного начальства, особенно если учесть, что Дмитрию принесли то же самое.
   Когда смазливая монашка лет восемнадцати в короткой рясе, едва прикрывающей коленки, унесла пустые подносы, владыка перекрестил пищу и немедленно приступил к ее поглощению. Никакой предобеденной молитвы не последовало.
   Я ожидал, что трапеза будет проходить в молчании, но владыка, едва прожевав первый кусок, обратился ко мне:
   - А ты молодец, парень. Как зовут-то тебя?
   - Сергей.
   - Ты молодец, Сергей, грамотно себя повел. И не только здесь. Знаешь, Сергей, я даже не буду тебя спрашивать, какое отношение ты имеешь к Аркашке Серпуховскому и к Подольским беспорядкам. Меня это не волнует. Да-да, не волнует. Управление охраны веры подобной ерундой не занимается, эти вещи мы оставляем разбойному приказу. Вот когда тебя эти ребята поймают, вот тогда ты и будешь отвечать по всей строгости, а меня твои подвиги не интересуют. Только не думай, что я тебя сразу сдам, нет, Сергей, слишком много чести этим козлам будет, если сам владыка Дмитрий преподнесет им чернокнижника на блюдечке. Пусть сами ловят. Ты ведь к митрополиту шел?
   Я кивнул.
   - Считай, что пришел. Нет, я не митрополит, а всего лишь начальник управления охраны веры. Но, если бы ты каким-то чудом добрался до митрополита и остался жив, твое дело все равно бы пришло ко мне. Так что считай, тебе повезло, ты просто добрался до цели быстрее, чем рассчитывал.
   Я пожал плечами.
   - Все это здорово, - сказал я, - только зачем было дубинкой по голове бить?
   - Пока ты в сознании, слово на тебя не действует, вот и пришлось дубинкой. А что, шишку плохо залечили?
   - А она разве была?
   - Сам-то как думаешь? Если сознание потерял, то уж наверняка была. А раз ничего не заметил, значит, хорошо залечили. Так зачем ты к митрополиту шел?
   - А куда мне еще идти? Не в разбойники же!
   - Похвально. Пренебрегаешь грешным промыслом - это похвально. Сказано в писании - если получил талант, не зарывай его в землю. А что за талант у тебя, кстати?
   - Да нету у меня никакого таланта. Крест вот нашел.
   - Где?
   - Бабка одна дала. Я ведь только два месяца назад демобилизовался, а до этого в Чечне был, зачищали мы один аул, там одна бабка была, русская. Она и дала.
   - Зачем?
   - Откуда я знаю? Она сказала, возьми, он спасет твою жизнь. И день назвала.
   - Угадала?
   - Хрен ее поймет. В тот день бой был, так меня оглушило в самом начале и весь бой я в канаве провалялся. А потом все подумали, что я трус, и на сверхсрочную не взяли. А потом, когда...
   В общем, я кратко рассказал историю про свое перемещение в этот мир. Владыка внимательно слушал, кивал, поддакивал, изредка задавал наводящие вопросы. Почему-то он совершенно не заинтересовался описанием огнестрельного оружия XX века, я пытался было объяснить в двух словах, чем автомат отличается от пищали, но владыка прервал меня:
   - Я все понял, автомат - это пищаль, которая стреляет много раз без перезарядки. Продолжай.
   Я продолжил, я рассказал про первую встречу со стрельцами, про то, как убил монаха, и про то, что повлек за собой этот неосмотрительный, но неизбежный поступок. Только когда я закончил, я сообразил, что рассказал и то, что не хотел рассказывать.
   - Чего-то подобного я и ожидал, - подытожил мой монолог владыка и спросил: Крест посмотреть можно?
   Я пожал плечами, запустил руку под рясу и вытащил крест наружу, не снимая его с шеи.
   - Смотрите.
   Владыка обошел вокруг стола, склонился над моим плечом и стал внимательно разглядывать крест, предварительно вытащив откуда-то из-под рясы пенсне в тонкой металлической оправе, и водрузив его на нос.
   - Мифрил, - пробормотал он. - Даже не алюминий.
   - Как это не алюминий? - не понял я.
   - А вот так.
   Владыка сжал крест тонкими, но сильными пальцами и попытался согнуть. Если бы это был алюминий, крест сложился бы пополам, но сейчас он даже не изогнулся.
   - Мифрил, - констатировал владыка. - Как выглядела эта старуха?
   Я заглянул в собственную память и с удивлением обнаружил, что совершенно не помню ни лица, ни голоса этой бабки, как будто эти воспоминания кто-то аккуратно вычистил из моей головы.
   - Не помнишь? - спросил владыка, ничуть не удивившись странному выражению моего лица. - Я так и думал. Хотел бы я знать, кто она такая и чего хочет... Кстати, ты чего хочешь? Изменить мир к лучшему?
   - Ну... - протянул я, - а вы, что, считаете, что ваш мир идеален?
   - Нет, - честно признался владыка, - наш мир неидеален. Государь, прости господи, мудило, митрополит - мужик толковый, но сексуальный маньяк, на фронтах третий год позиционная война, силы уже на исходе, инфляция приближается к десяти процентам, немцы, по слухам, наслали на Францию чумную заразу, преступность растет, духовенство ворует, дворянство груши околачивает, крестьяне тупы и аморальны, рабочие спиваются, страна катится черт знает куда... я ничего не забыл?
   - Духовенство еще и развратничает.
   - А, так ты из моногамного мира? Тогда можешь добавить, что развратничает не только духовенство, развратничают все.
   - Так что, - до меня наконец дошло, - я не первый? Бывали и до меня пришельцы из параллельных миров?
   - Каждый год приходят один-два, но до меня добрался ты первый. Все предыдущие либо погибли в глупых схватках со стражей, либо исчезли неизвестно куда. Насколько я знаю, ты первый из пришельцев, кто сам пошел на сотрудничество с властью. Почему, кстати?
   - Но это же очевидное решение! Одному против системы все равно ничего не светит, значит, надо сотрудничать. А сотрудничать надо не с рядовыми монахами, которые все равно ничего не поймут, а с верхушкой.
   - Все правильно. Только пришельцы почему-то думают по-другому. В девяносто девятом один чудик ушел в лес, построил себе скит, жил там два года, терзал набегами местных крестьян, они думали, что к ним леший повадился. Потом набрела на него монастырская стража, хотели арестовать, да не тут-то было. Устроил он им волшебную схватку по полной программе, до сих пор на том месте в лесу проплешина, только деревья почему-то повалены вершинами внутрь. А крестьяне клянутся, что видели, как он потом в деревянном корыте на самое небо поднялся. В семьдесят втором другой отшельник, остроухий... как-то чудно его звали, не помню, на букву У, кажется... в общем, тоже в лесу поселился, колдовал что-то все время. И наколдовал такое, что никто и самую малость понять не может. Сам исчез бесследно, записи, что после него остались, на тарабарском языке написаны, букв там всего шестнадцать, а знаков препинания вообще нет. И чудеса всякие: свеча, что до сих пор горит, не сгорая, ящик золотой, в который, что ни положишь, все в золото обращается, колун мифриловый... это ж надо было придумать - колун и мифриловый! Ладно бы хоть топор был...
   - Вроде топоры мифриловые у гномов из Средиземья, - вспомнил я знаменитый фильм.
   - Оттуда тоже приходили, - оживился владыка, - в девятьсот первом, женщина одна с зелеными волосами, красивая, говорят, была, но бледная. Поселилась в деревне, оказалась хорошей травницей. Людей лечила, скотину, целебных трав целый огород вырастила. Убили ее.
   - Кто?
   - Тати лесные. Предводитель ихний слово знал, этим словом ее и усыпил. Потом вся ватага два дня над ней измывалась, а когда они ушли, она так и лежала во сне, пока не умерла. Только и остался от нее огород, полный трав неведомых, да сказки, что она детям рассказывала. Чудные сказки, жалко, что крестьяне ничего толком не запомнили. Еще один полурослик из Средиземья приходил, с кинжалом мифриловым с цветами загадочными, по лезвию высеченными. Только его сразу стрелой подбили, за зайца приняв. В общем, ты первый, кто еще при жизни попал в наше поле зрения.
   - И что, у каждого пришельца крест был?
   - Нет, креста ни у кого не было. Амулеты у некоторых были, взять, например, кинжал того недомерка, но крестов не было. А некоторые и сами колдовать умели, без амулетов.
   - Но я не умею колдовать!
   - Умеешь. Шторм души, например, ты сам вызвал.
   - Какой шторм души?
   - Когда на тебя два меча господних с булавами накинулись. Я, грешным делом, колебался, думал, может, и вправду обычный чернокнижник попался. И когда крест твой увидел, первым делом решил проверить. А крест у тебя воистину святой.
   - Святой - это волшебный?
   - Ну да. Святой, волшебный, магический - это одно и то же. Так все-таки, Сергей, зачем ты в наш мир явился?
   - Откуда мне знать? Я же, когда к кресту обращался, не знал, что в другой мир перейду. Я только хотел шкуру свою спасти и все, ни о каких высоких материях я и не думал.
   - И сейчас не думаешь?
   - Не думаю.
   - И правильно. Что ж, отдохни пока, соберись с мыслями, как надумаешь чего, так и поговорим. И не делай такое лицо, никто тебя в тюрьму сажать не собирается. Сейчас поедем в Донской, подберем тебе гостевую келью, поживешь пока там.
   - Когда я выйду из тюрьмы, моя клятва перестанет действовать.
   - Ну и хрен с тобой.
   - Не боишься?
   - Кого? Тебя? Думаешь, меня так же легко убить, как этих прохвостов? Выйдем на улицу, можешь попробовать, только не советую.
   - Но крест нейтрализует магию!
   - Только направленную непосредственно на тебя. Не спорю, это немало, со временем, я полагаю, мы как-нибудь сойдемся в учебном поединке, но сейчас ты... да, ты хорошо защищен, но твоя защита не идеальна.
   - Понятно. Так, значит, я буду сидеть в этом монастыре и думать о смысле жизни?
   - Дел у тебя хватит. Я хочу побольше узнать о твоем родном мире, там делают оригинальное оружие. Кроме того, твой крест тоже очень интересен. Но это не к спеху. Да и вообще, нам с тобой спешить больше некуда. Поспешишь - людей насмешишь.
   2.
   Обычно при слове "келья" на ум приходит тесное, холодное и сырое помещение со стенами из грубого камня, узкой жесткой кроватью, грубым деревянным табуретом и полным отсутствием всякой другой мебели. Однако моя келья больше напоминает номер четырех-пятизвездной гостиницы. Гостиная, спальня, санузел с нормальной ванной и нормальным унитазом, роскошная двуспальная кровать, кругом зеркала, резьба, лепнина, всевозможные картины и статуэтки... короче, очень даже роскошный интерьер, который портит только отсутствие телевизора. Интересно, что статуэтки изображают главным образом купидонов и голых нимф, а из четырех картин, висящих на стенах, две представляют собой пасторальные пейзажи, а на двух других нарисованы купающиеся красотки. Икон нет ни одной, только в углу спальни обнаружилось распятие в стенной нише за шторкой.
   Сам монастырь также не производит впечатление чего-то священного и неприступного. Нет, снаружи все благопристойно, территория окружена высокой кирпичной стеной с башнями, рвом и подъемными мостами, монахи в черных рясах несут службу с благостными физиономиями, все чинно, все наводит на мысли о чем-то высоком и священном. Но стоит только пройти внутрь, как оказываешься в совсем другом мире.
   Те, кто обитает внутри монастыря, совершенно не соответствуют привычным представлениям о монахах. Прежде всего, здесь живут не только мужчины, но и женщины. Оказывается, еще митрополит Никон упразднил деление монастырей на мужские и женские, когда отделил безбрачие от целомудрия. Монаху не должно заводить семью, сказано где-то в писании, ибо семья монаха есть обитель господня. Но почему в обители господней не могут жить дети? И почему в обители господней недоступны мирские радости? Монастырь суть большая семья и пусть она возьмет от мирской семьи все хорошее и отринет все дурное. Так говорил святой Никон и так стало, и я не могу сказать, что это однозначно плохо.
   Носить рясы внутри монастыря считается дурным тоном. Только на торжественные церемонии монахи и монахини одеваются в парадное облачение, все остальное время никого не волнует, что надето на человеке, ибо Христос говорил, что оскверняет не то, что снаружи, а то, что внутри. Главное, чтобы одежда не была грязной, вонючей или рваной, а остальное неважно, ты можешь усыпать себя бриллиантами или быть похожим на дремучего таежного жителя, это ни на что не влияет. Говорят, что сам митрополит предпочитает крестьянскую одежду, к которой привык в молодости.
   Обитатели монастыря не делятся на сословия, дворяне, мещане и крестьяне пользуются абсолютно равными правами. Дмитрий сказал, что с того момента, как человек становится священником, то, кем он был в прошлой жизни, больше не имеет никакого значения. Для рукоположенного имеют значение только заслуги перед господом, и крестьянин, хорошо владеющий магией или имеющий какие-то другие таланты, займет в монастыре более высокое положение, чем бесталанный дворянин.
   Я рассказал Дмитрию про коммунизм, и он сказал, что вполне естественно, что в разных мирах философы приходят к близким концепциям. Только здесь никто никогда не ставил себе целью осчастливить абсолютно всех. Здесь считается, что счастья достоин только тот, кто этого достоин, ведь всегда должны быть те, кто прозябает на дне социальной пирамиды, потому что если основание пирамиды будет меньше, чем вершина, то пирамида будет неустойчива. Если ты хочешь и можешь учиться, если ты готов отдавать больше, чем получаешь, рано или поздно ты попадешь в мир горний, где ни деньги, ни власть не воспринимаются как цель жизни, где главное совершенство души и где главный приз - стать равным господу. Впрочем, главный приз пока никто не выиграл.
   В монастыре лица людей не тупы и безразличны, как снаружи, в глазах здешних обитателей светится ум и радость жизни. Девушка по имени Татьяна, скрасившая мой досуг этой ночью, считается монахиней, но фактически она - профессиональная проститутка. Она развлекает почетных гостей, она побывала в постели всех высших церковных сановников, у нее четверо детей, и отцом младшей дочери, скорее всего, является сам его преосвященство, и она счастлива. Она любит весь мир и мир любит ее, сегодня она увидела меня впервые в жизни, но уже через четверть часа мне казалось, что я знаю ее уже много лет. Когда попадаешь в столь насыщенный поток всепоглощающей любви, ответное чувство возникает само собой. И когда мы расстанемся, не знаю, когда это случится, может, через год, а может, уже завтра, мы оба, и она и я, сохраним в своих душах самые светлые и чистые воспоминания о том, что было между нами, и в нашем расставании, скорее всего, не будет печали, потому что на пути к совершенству печали нет места.
   3.
   Я проснулся и обнаружил, что на мне нет креста. Черт возьми! Я же собирался никогда не снимать его, я прекрасно понимал, что насильно его у меня никто не отберет, но украсть попытаются обязательно. Вот зачем владыка подложил мне эту женщину! Я отчетливо вспомнил, как, расстроенный тем, насколько сильно болтающийся амулет мешает заниматься любовью, снял его и положил на прикроватную тумбочку. А потом я даже не вспомнил о нем! Черт меня подери!
   На кресле рядом с кроватью я обнаружил роскошный махровый халат с богатой вышивкой, изображающей сатиров и нимф. Облачившись в него, я вышел в гостиную и увидел Татьяну. Она сидела на кушетке, совершенно обнаженная, и увлеченно читала книгу. Увидев меня, она подняла книгу и я прочитал название на обложке. Вечерняя стража. Картинка на обложке изображала полуобнаженную деву-воительницу с гигантскими окровавленными клыками, яростно отбивающуюся от целой стаи неясных существ в белых балахонах с прорезями для глаз. Мда, самое подходящее чтиво для монахини.
   - Доброе утро! - поприветствовала меня Татьяна, лучезарно улыбнувшись. - Как спалось?
   - Замечательно, - буркнул я. - Где крест?
   - В лаборатории.
   - В какой еще лаборатории? Что он там делает?
   - В монастырской лаборатории. Там его изучают.
   - Как они его забрали?
   - Пришел послушник, предъявил записку от владыки, попросил выдать ему крест, я и дала.
   - Меня ты спросить не могла?
   - Ты спал, я не хотела тебя будить. И потом, владыке нельзя отказывать.
   - Ни в чем?
   - Ни в чем.
   - А если отказать, то что будет?
   Татьяна изобразила искреннее удивление.
   - Не знаю... а зачем? Владыка дурного не попросит.
   - Ты что, не понимаешь? Ему нужен был от меня только крест. Теперь он получил, что хотел, и от меня можно спокойно избавиться.
   - Зря ты так говоришь, - обиженно проговорила Татьяна, - никто не хочет от тебя избавляться. С тех пор, как ты прошел через ворота монастыря, ты один из нас.
   - Но я не прошел рукоположение!
   - И не пройдешь, если будешь ерепенитmся! Гнев не к лицу служителю господа.
   - Я не служу господу.
   - Господу служат все. Ты можешь думать иначе, но что бы ты ни думал, ты служишь господу.
   - Да иди ты! Где мой крест?
   - Я уже сказала, в лаборатории.
   - Как туда пройти?
   - Туда нельзя входить без особого разрешения. Тебе надо обратиться к владыке... только ты покушай вначале.
   Я покушал и немного успокоился. Татьяна попыталась соблазнить меня на продолжение вчерашнего, но настроение было не то. А потом я переоделся в коричневую рясу послушника и направился на аудиенцию к владыке.
   4.
   Сестра Анфиса, секретарша Дмитрия, сообщила, что владыка меня вызовет. Она сидела за столом, откинувшись на спинку кресла и сверкая голыми коленками из-под мини-юбки, и увлеченно занималась полировкой ногтей. Если не знать, что мы в монастыре, и не скажешь, что она - монахиня.
   В приемной владыки я был единственным посетителем, а сама приемная не производила впечатление, что за дверью, ведущей в кабинет, обитает большой босс. Но все относились к Дмитрию с таким почтением, что у меня не возникало сомнений в том, что он все-таки является большим боссом. Наверное, все дело в специфике его деятельности. Вряд ли в моем родном мире перед кабинетом какого-нибудь полковника ФСБ сидит длинная очередь желающих настучать на ближнего своего.
   Вместо журналов на столике рядом с креслами для посетителей лежал почти новый томик библии. Вряд ли его часто открывали. От скуки я открыл книгу и попытался погрузиться в чтение, но безуспешно. Во-первых, в этом мире не было реформы правописания, а текст, изобилующий ятями, фитами и твердыми знаками, читать не слишком удобно. А во-вторых, церковные тексты, даже написанные привычным русским языком легкочитаемостью не отличаются. Сюда бы какого-нибудь Пехова, или Донцову на худой конец...
   Я проторчал в приемной почти час и только после этого владыка соизволил меня принять.
   - Как дела, Сергей? - спросил Дмитрий, вылезая из-за заваленного бумагами стола, дабы радушно поприветствовать меня. - Как Татьяна? Понравилась?
   - Где крест? - я решил сразу взять быка за рога.
   - Разве она не сказала? - деланно удивился Дмитрий. - В лаборатории.
   - Она сказала. Зачем ты приказал забрать его?
   - Это очень сильный амулет, притом основанный на совершенно новых принципах. Его просто необходимо исследовать, это наверняка позволит получить потрясающие результаты...
   - Все это замечательно, - перебил я Дмитрия, - но зачем было забирать его тайно, по-воровски?
   Дмитрий ехидно ухмыльнулся.
   - Ты ошибаешься, Сергей, - сказал он, - это не по-воровски. Нельзя украсть то, что тебе и так принадлежит.
   - Он тебе не принадлежит!
   - Ты не знаешь наших законов, Сергей. Все сущее принадлежит господу.
   - А причем тут ты?
   - Я вхожу в число приближенных слуг господа. Я имею право распоряжаться всем, находящимся в этих стенах, в тех пределах, в каких это не противоречит волеизъявлению других приближенных слуг.
   - Мной ты тоже имеешь право распоряжаться?
   - Ты понял.
   - И какую же участь ты мне приготовил? Посадишь в тюрьму?
   - В этом нет необходимости. Тебе понравилась келья? Татьяна? Чего молчишь?
   Я состроил неопределенную гримасу.
   - Будем считать, что понравилась, - констатировал Дмитрий. - Не волнуйся, Сергей, через некоторое время ты получишь свой крест обратно. Я подозреваю, что он прошел индивидуальную настройку, а это значит, что в твоих руках он будет эффективнее, чем в чьих-либо еще. Пока еще рано о чем-то говорить определенно, исследования только-только начались... в общем, пока отдыхай и наслаждайся жизнью. Да, совсем забыл! Ты крещен?
   - Да.
   - Замечательно. Тогда рукоположение проведем прямо сейчас. Становись на колени.
   - Зачем?
   - Такова форма обряда.
   - Какого обряда?
   - Рукоположения. Ты встаешь на колени, я возлагаю руки тебе на голову, произношу священную формулу и ты становишься одним из нас.
   - Охранников веры?
   - Нет, - Дмитрий улыбнулся, - всего лишь одним из священников. Вступление в ночной дозор не требует специальных обрядов.
   - Какой еще ночной дозор?
   - Ночной дозор суть оплот и защита светлых сил в вечной борьбе с врагом рода человечества, его приспешниками и пособниками, вольными и невольными, умышленными и неумышленными, смущенными и смущающими, соблазненными и соблазняющими. Таково официальное определение.
   - А почему ночной дозор?
   - Что почему?
   - Почему так называется?
   - Так принято. Традиция связывает Сатану с тьмой, принято считать, что силы зла активизируются ночью, соответственно, дозор как бы вглядывается в ночь, где прячутся враги веры и человечества.
   - Это на самом деле так?
   - Нет, конечно! Солнечного света боятся только вампиры, но этот эффект вызывается не физиологическими причинами, а психологическими. Мы ставили опыты...
   - Вампиры на самом деле бывают?
   - Бывают. А также оборотни, живые мертвецы, адские гончие, русалки и горгоны. Другие твари в диком виде практически не встречаются.
   - А не в диком?
   - Сильный колдун может сотворить или призвать и более мощную тварь, но такие сильные колдуны очень редки. Так, единичные случаи. Кроме того, дракон или повелитель демонов слишком заметны и быстро привлекают внимание дозора.
   - Ночной дозор - это управление охраны веры?
   - Не только. В дозор еще входят управление карающей молитвы, управление священного знания и управление познания благодати. Это... как бы сказать... такая большая силовая структура.
   - Совет безопасности?
   - Да, вот именно! Хорошие слова - совет безопасности, надо запомнить. Но мы отвлеклись, давай, вставай на колени, тебе надо стать священником.
   - Зачем?
   - Чтобы мои коллеги не отрубили тебе голову, уличив в запретных знаниях. Грамотой владеешь?
   - Владею.
   - Значит - преступник. Ладно, хватит маяться дурью!
   Я встал на колени, владыка Дмитрий возложил руки на мою голову и примерно минуту говорил по-церковнославянски.
   - Встань, брат! - провозгласил он, закончив говорить, я встал и мы троекратно поцеловались. Это напомнило мне Брежнева.
   - Тебе надо выбрать церковное имя, - сказал Дмитрий. - Какое тебе больше нравится?
   - Сергей.
   - Нет, так нельзя, церковное имя не должно совпадать с мирским.
   - Тогда... да ну, ерунда какая! Какого хрена я должен менять имя?
   - Таков порядок. Ты отказываешься выбирать имя?
   - Отказываюсь.
   - Тогда нарекаю тебя... гм... хотя бы Алексеем. Не могу вспомнить, как по-латыни "вестник" или "пришелец". Или по-гречески... тоже не помню... по-еврейски посланец - ангел, но это перебор. В общем, отныне ты Алексей. Надо бы это дело обмыть, да нельзя мне, мне еще колдовать сегодня. Короче, Алексей, иди, отдыхай, как будешь нужен, я тебя вызову.
   5.
   Я вернулся в келью, Татьяна поинтересовалась, что со мной произошло и я сообщил ей последние новости, которые привели ее в бурный восторг. Мы выпили, вначале вина, а потом мне захотелось водки. Водка провалилась в желудок, как большая холодная лягушка, ожидаемое тепло пришло, но оно было каким-то неправильным, каким-то не таким. Казалось бы, смена имени - сущая ерунда, но почему-то именно это стало последней каплей. Этот мир совсем другой, он более чужд мне, чем Толкиновское Средиземье или Хайнлайновское будущее. Глупо думать, что я смогу привыкнуть к нему, что смогу в нем комфортно существовать. Непонятно даже, смогу ли я в нем вообще существовать, ведь совсем скоро я стану ненужным этому чертовому дозору, и что тогда? "Мы ставили опыты", говорил Дмитрий, какие опыты, хотел бы я знать? Как можно определить, что светобоязнь вампиров носит психологический характер, если не превращать в вампиров нормальных людей? "Мы все служим господу", говорила Татьяна, "Все сущее принадлежит господу", говорил Дмитрий, он не сказал, что господь в данном случае выступает в лице своих приближенных слуг, но это и так понятно из контекста. Дмитрий без малейших колебаний наложил на палача Андрюшку смертельные чары, и почему в следующий раз на его месте не могу оказаться я? Сейчас я представляю интерес для охраны веры, я могу помочь открыть тайны загадочного креста, я храню в своем сознании много ценной информации, но какова станет моя ценность, когда вся эта информация перейдет в распоряжение ночного дозора?