Проскурин Вадим Геннадьевич. Правда в глазах смотрящего

   - Как называется аул?
   - Не помню.
   - На дыбу хочешь?
   - Никак нет.
   - Никак нет... в войске служил, что ли?
   - Так точно... то есть, да.
   - В каких войсках?
   - Воздушно-десантных.
   - Чего?
   - В воздушно-десантных войсках. Это такая пехота...
   - Которая с ковров-самолетов на врага прыгает? Стража!
   В комнату вошли два бритоголовых амбала в кроваво-красных рясах с откинутыми капюшонами. От их безразличных взглядов мне стало не по себе.
   Монах-следователь перегнулся через стол и плотоядно потянулся тонкой рукой интеллигента к моему кресту. "Сейчас или никогда!" - мелькнула мысль, и я ударил его снизу в переносицу, отсекая все пути к мирному разрешению конфликта. Если этому типу повезет, он останется жить, летальность этого удара составляет менее пятидесяти процентов.
   Монаху не повезло. Я почти не ощутил отдачи от удара, зато явственно почувствовал, как под костяшками пальцев хрустнула и сложилась носовая кость. Покойся в мире, раб божий.
   Амбалы замерли на месте, переглянулись и двинулись ко мне, расходясь в стороны по широкой дуге. Я обратился к кресту, но ответа не получил. Я только ощутил некоторое любопытство, если можно говорить, что грубо сработанная железяка, пусть и волшебная, может испытывать подобное чувство.
   В руках амбалов нарисовались короткие, но тяжелые дубинки. Совсем плохо. Хотя...
   Я лучезарно улыбнулся, выбрался из-за стола, сделал шаг вперед и вправо, и доброжелательно сказал:
   - Сдаюсь.
   И улегся на спину прямо на каменный пол.
   Амбалы переглянулись, на их лицах отразилось замешательство. Один из них отвлекся на мертвого следователя, лежащего на столе, другой подошел ко мне, явно намереваясь ударить по почкам окованным сапогом.
   Он уже занес ногу для удара, когда я резко согнулся пополам, не вставая, и ударил его в колено опорной ноги с внутренней стороны. Несмотря на то, что носок моего сапога не был окован, даже без этого удар тяжелого кирзача в эту точку обычно вызывает серьезное растяжение связок, которое лечится только в госпитале. Если очень повезет (или не повезет, смотря с какой стороны посмотреть), нога ломается, но сейчас это необязательно.
   Амбал рухнул на пол и я едва успел откатиться в сторону, избежав погребения под стокилограммовой тушей. Дубинка покатилась по полу, звонко подпрыгивая, я подхватил ее и вскочил на ноги.
   Второй амбал проворно отскочил от стола, тело следователя при этом рухнуло на пол, издав утробный стон. Такое бывает со свежими покойниками, это называется последний вздох - при перемещении тела грудная клетка сжимается и воздух выходит наружу. Амбал этого не знал, если судить по выражению его лица. Его рука сделала судорожное движение, как будто он захотел перекреститься, но воздержался от этого жеста, осознав его неуместность.
   Я сделал два быстрых шага навстречу противнику и замахнулся дубинкой. Монах выставил свое оружие, намереваясь парировать удар, но удара не последовало. Дубинка со свистом прочертила воздух между нами, описала полуокружность и двинулась обратно. Я позволил телу сместиться вслед за оружием, а левой ноге продолжить движение тела, а затем резко распрямиться.
   Я намеревался нанести удар в печень, но монах сделал шаг назад и моя нога ударила только воздух. Левую руку монах запустил под рясу и вытащил оттуда простой глиняный свисток. Только этого мне еще не хватало!
   Дубинка покинула мою руку и отправилась в автономное путешествие в голову противника. Он уклонился, но при этом выпустил из руки свисток и, что еще лучше, отвлекся от своей правой руки. Этого оказалось достаточно, чтобы я захватил ее в наружный захват. Сдается мне, эти ребята - палачи, а не воины, нельзя же быть таким неуклюжим!
   Монах попытался выдернуть руку, но добился только того, что наружный захват превратился в верхний. Дубинка выпала из руки, а сам монах тяжело осел на колени. Дальше все просто - резко выпустить руку из захвата, удар ребром ладони по шее, удар коленом в скулу, удар ногой в подбородок. Нокаут.
   Первый монах запоздало потянулся к свистку, но неудачно дернул поврежденной ногой и жалобно заскулил. Я подскочил к нему, ударил ногой в висок и прекратил мучения несчастного. Не знаю, на время или навсегда.
   Вся схватка заняла не более четверти минуты. Я стоял посреди камеры или комнаты, никогда не задумывался, как правильно называется помещение для допросов, в общем, я стоял посреди этого помещения, тяжело дышал и не мог поверить, что так легко расправился с охраной.
   Ты молодец, - сообщил крест.
   Почему ты не вмешался?
   Ты и так хорошо справился.
   Я начал раздевать следователя. Если у меня и есть какой-то шанс покинуть это негостеприимное заведение, то только если я замаскируюсь под монаха. Хотя и в этом случае шансов практически нет. Но не идти же добровольно на дыбу!
   Монах-следователь был не только мертв, но и успел обгадиться перед смертью. Хорошо, что пострадало только нижнее белье.
   Плохо, что ряса мне мала размера на три по объему и на один по росту. А сапоги совсем не подходят.
   Хорошо, что ряса такая безразмерная одежда. И еще хорошо, что палачи здесь такие здоровые, сапоги того, кого я припечатал в колено, а потом в висок, оказались впору.
   Я мысленно перекрестился и вышел из комнаты.
   Длинный коридор. Вдоль одной стены одинаковые окованные двери, вдоль другой одинаковые зарешеченные окна под потолком. Окна темные, а это значит, что сейчас ночь. Плохо.
   Интересно, если я надвину на голову капюшон, я сразу привлеку внимание или монахи иногда ходят в таком виде внутри здания? Не знаю. У всех троих капюшоны были откинуты, значит, лучше не рисковать и идти так. Здание на вид большое, вряд ли тут все знают всех.
   Справа коридор заканчивается тупиком, слева - круто заворачивает куда-то в неизвестность. Выбора нет, надо идти налево.
   Я подошел к изгибу коридора, глубоко вдохнул, выдохнул и совершил маневр думера. То есть, повернулся лицом к стене и сделал плавный, но быстрый шаг в сторону.
   Коридор заканчивался мощной решеткой из чугунных прутьев в палец толщиной. А за решеткой стоял тощий и белобрысый паренек лет восемнадцати и с любопытством таращился на меня. Одет юноша был в коричневую рясу. За ним смутно угадывалась в полумраке вторая решетка, за которой... кажется, там начинается лестница.
   Я не смог скрыть удивление при виде этой картины, и брови юноши, на мгновение взлетевшие на лоб, сошлись на переносице.
   - Ты кто такой? - спросил он деланно строгим голосом.
   Крест!
   Нет. Ты справишься сам.
   - Задержанный, - сказал я.
   И доброжелательно уставился на часового. Он сделал сложную гримасу, как будто хотел помотать головой в растерянности, но в последний момент удержался.
   - Почему без охраны? - спросил он.
   - А от кого меня охранять? Нешто я епископ какой?
   Парень не нашелся, что ответить. Несколько томительных секунд он пытливо вглядывался в меня, а потом достал свисток, такой же, как у амбалов в красных рясах, и засвистел. Звонкая трель в гулких каменных коридорах действует оглушающе. Я непроизвольно вздрогнул.
   Я присел на корточки, прислонившись спиной к стене, и вежливо спросил парня:
   - Как дела?
   - В порядке, - машинально ответил тот и тут же резко спросил:
   - Откуда у тебя ряса?
   - Замерз.
   - Что с отцом Афанасием?
   - Ничего, - ответил я чистую правду. Смерть - это ничто, не так ли?
   Парнишка свистнул еще раз, откуда-то со стороны лестницы донеслась неразборчивая брань и снова все стихло.
   - Хорошо у вас служба поставлена, - констатировал я и достал крест из-за пазухи.
   Часовой тонко завизжал, бросился к противоположной решетке и стал трясти ее изо всех сил, не забывая оглушительно свистеть. Решетка не поднималась, не опускалась и не уезжала в стену, очевидно, она управляется дистанционно и часовой просто не может покинуть пост без разводящего. Оригинально.
   Лестница изрыгнула очередную порцию проклятий и где-то вдалеке гулко затопали сапоги. Кто-то спешил на помощь.
   - Чип и Дейл, - пробормотал я и засмеялся.
   А потом подумал "а что мне терять, собственно?" и запел.
   Я начал петь "Дальше действовать будем мы", но не успел еще допеть первый куплет, как за второй решеткой появилось подкрепление в лице двух монахов, на этот раз, видимо, для разнообразия, одетых в серые рясы. Скудное освещение не позволяло разглядеть их лица.
   - Семка, господи тебя накажи! Чего свистишь? - рыкнул один из монахов голосом терминатора.
   Семка выронил свисток и начал объяснять заплетающимся голосом:
   - Ваше преподобие... чернокнижник... не губите...
   При слове "чернокнижник" монах поднял голову и увидел меня. Коротким жестом он оборвал Семкино словоизвержение и воцарилась полная тишина. Несколько секунд я чувствовал на себе мрачный взгляд этого неподвижного серого изваяния, потом изваяние заговорило:
   - Ты действительно чернокнижник?
   - Никак нет, ваше преподобие, - ответил я и лучезарно улыбнулся.
   - Как ты здесь оказался?
   - Его отец Афанасий... - начал объяснять Семка, но серый силуэт цыкнул на него и Семка умолк.
   - Затрудняюсь сказать, - сообщил я и улыбнулся еще раз.
   - Ты мне глазки не строй! - рявкнул серый. - Отвечай быстро, внятно и по делу.
   Я состроил серьезное выражение лица, я представил себе, что передо мной стоит не загадочный серый монах, а подполковник Сухостоев, бывший мой замкомполка по строевой. Стоило мне только подумать об этом, как сработал рефлекс, вбитый двумя годами муштры, я выпрямился и застыл по стойке "смирно". Серый удовлетворенно крякнул.
   - То-то же, - пробурчал он. - Две недели по двести поклонов в день. И еще пять нарядов вне очереди. А когда протрезвеешь, зайдешь к отцу Иоанну на покаяние, я прослежу. И чтобы молитвы не орал больше! Здесь тебе не лавра какая-нибудь! Беда с этими учеными...
   - Ваше преподобие! - пискнул Семка. - Разрешите обратиться!
   - Не разрешаю, - отрезало ваше преподобие и серые силуэты стали таять в полумраке, удаляясь.
   - Но это же чернокнижник! - завопил Семка, проигнорировав запрет начальника. - Его красные братья в спячке принесли, а он ожил и на нем ряса отца Афанасия!
   Серая гора снова явилась из сумрака.
   - Это правда? - спросило преподобие.
   - Никак нет, - ответил я, - я не чернокнижник. Я только подозреваюсь в чернокнижничестве.
   - Издеваешься? - догадался серый. - Где ученый?
   - Там, - я показал рукой назад.
   - Отойди от решетки, - приказал серый.
   Я отошел.
   - Дальше!
   Я сделал еще шаг назад.
   Силуэт монаха совершил неясное шевеление, дальняя решетка поднялась и на освещенной части сцены появились два новых персонажа.
   Серый монах был воистину огромен, больше всего он был похож на Арнольда Шварцнеггера в роли Конана-варвара, только еще больше и страшнее. И еще, в отличие от Конана, его большие серые глаза светились какой-то неясной внутренней силой, напомнившей мне Коннора Макклауда. Наверное, таким же был взгляд Сталина.
   Второй монах выглядел сильно уменьшенным подобием Микки Рурка в фильме про ирландских террористов. Молодой, симпатичный, но какой-то совсем не мужественный, тем не менее, он выглядел опасным. Так опасна гремучая змея или мелкая собачка, натренированная по схеме "укуси и отскочи".
   Оба персонажа вошли в пространство между решетками, большой монах пошевелил губами и задняя решетка опустилась, острые пики, которыми увенчивались нижние концы вертикальных прутьев, вошли в углубления в полу и решетка снова стала несокрушимой стеной, отделяющей тамбур от остального здания. Похоже, что эта решетка управляется магией. А значит, чтобы выбраться отсюда, нужно подобрать заклинание... нет, мне отсюда точно не выбраться.
   Большой монах хмуро посмотрел на меня исподлобья и зашептал что-то неразборчивое. Крест отметил, что творимая волшба вредоносна и направлена на меня, но недостаточно сильна, чтобы крест не смог ее нейтрализовать. Я поинтересовался, что это за волшба, но крест сообщил, что этот вопрос выходит за рамки его компетенции.
   "А ведь это выход", - подумал я и медленно опустился на четвереньки, состроив обиженное лицо. Далее я представил себе, что я - Рэмбо, которого пытают враги и скорчил несколько соответствующих гримас, после чего расслабленно улегся на пол.
   - Он притворяется, - сообщил маленький монах мягким и мелодичным тенором.
   Воцарилось напряженное молчание. Потом большой спросил:
   - Ты уверен?
   - Уверен.
   - Попробуй ты.
   Неразборчивый шепот. Голос маленького:
   - Нет, ничего не получается. На него не действует слово.
   - Темный святой? - саркастически усмехнулся большой.
   - Надеюсь, что нет. Может, у него амулет...
   - Тогда пойдем отсюда. Кто его знает, на что он способен. Думаю, владыка не рассердится, когда я ему доложу. Случай слишком серьезный.
   Снова шепот и я услышал, как дальняя решетка поднимается.
   - А ты куда собрался? - рявкнул серый.
   - Я... а... а что... - запищал Семка.
   - А то! Пока смена не кончилась, стой здесь! А потом...
   - Отец Амвросий, - вмешался маленький монах, - устав запрещает накладывать взыскания на часового.
   - ... после узнаешь, - закончил мысль большой.
   И они удалились. Я открыл глаза и сел. Семка стоял, прижавшись спиной к дальней решетке, он смотрел на меня расширенными от страха глазами и его нижняя челюсть заметно тряслась.
   13.
   Следующий час оказался не столь богат событиями. Я прогулялся по коридору, в котором был заперт, и заглянул во все комнаты, благо у одного из амбалов из кармана выпала связка ключей. Все комнаты оказались стандартными помещениями для допросов, в каждой имелся стол со стулом, скамьей и письменным прибором, обитая железом дверь, зарешеченное окно под потолком и больше ничего.
   Оба красных брата были живы. Тот, кого я уложил первым, чувствовал себя совсем плохо, похоже, я серьезно повредил ему череп, когда ударил его ногой, чтобы не дергался. У нас во взводе санитаром был парень, который на гражданке тоже работал санитаром в травматологическом отделении какой-то больницы, он рассказывал, что в таких случаях делают рентгеновский снимок мозга, определяют, где произошло кровоизлияние, а потом в нужном месте черепа просверливают дыру и откачивают кровь специальным устройством вроде большого шприца. А в особо запущенных случаях в черепе сверлят дырки по всей окружности, потом снимают скальп, срезают верхушку черепа циркулярной пилой и вправляют мозги в самом прямом смысле из всех возможных. Он еще рассказывал, как у них в больнице один пациент, хорошо приложившийся башкой по пьяни, потом, когда отошел от наркоза и протрезвел, решил, что находится в вытрезвителе, и поперся на пост к медсестрам качать права, вырвав при этом все капельницы, когда вставал с постели. Брр... Жутко, конечно, но, скорее всего, в этом мире медицина до такого уровня еще не доросла, а значит, этот монах - не жилец.
   Второй красный брат, судя по всему, отделался легким сотрясением мозга. Когда я зашел в комнату, где меня допрашивали, этот тип стрельнул глазами в сторону валяющейся на полу дубинки, но благоразумно решил не лезть на рожон. И правильно сделал.
   - Ну что, оклемался, болезный? - спросил я.
   - Оклемался, - мрачно проговорил болезный.
   - Как зовут-то тебя?
   - Степаном.
   - А меня - Сергеем. Будем знакомы, стало быть.
   На лице Степан явственно читалось, что новому знакомству он совершенно не рад. Я его понимаю.
   - Скажи мне, Степан, - начал я, - а где это мы находимся?
   - Нешто сам не знаешь? - удивился Степан.
   - Не знаю.
   - Матросская тишина это.
   - Надо же! - удивился я. - А я думал, Донской монастырь.
   Степан посмотрел на меня, как на идиота.
   - А вот еще что, - спросил я, - почему у вас, монахов, у всех рясы разноцветные? У тебя с товарищем рясы красные, у пацана, что на часах стоит коричневая, у этого, - я показал на раздетый труп, - серая была?
   - Коричневая раса - послушник или чернец, стало быть, - Степан говорил с крайне удивленным выражением, видимо, он объяснял мне азы, известные здесь каждому ребенку, - черная - монах-воин, серая - монах-келейник, фиолетовая - меч господень.
   - А красная?
   - Красная - плеть господня.
   - Палач, что ли? И много вас тут таких плетей?
   - Да почитай, что вся обслуга тюремная.
   - А серые - это следователи?
   - Следователи носят серое или черное.
   - Понятно...
   Второй палач резко сел и его обильно вытошнило.
   - Надо бы его вытащить отсюда, да к врачу, - сказал я, - жалко человека.
   - Разве ты умеешь решетку поднимать?
   - Нет. А ты?
   - Кто бы мне слово доверил... Нет, не вытащить нам его. Да и зачем? Все одно не жилец.
   - А если волшебством там или молитвой...
   - Кто же ради него бога просить станет? Нет, Андрюшка теперь не жилец, ты его славно приложил.
   - А что мне делать оставалось?
   - Не дергаться. Ты уж извини, добрый человек, но ты тоже уже не жилец. Знаешь, что за убийство келейника бывает?
   - Видел уже. Всю деревню вырезают.
   - Вот именно. Ты бы лучше поясок от рясы взял бы да и повесился бы. Чего тебе терять, душа все равно загублена, а так родных спасешь.
   - До моих родных им не добраться.
   - Зря ты так говоришь. Устроят тебе зеленый лист - сам все и расскажешь. Только не будет тебе зеленого листа, для тебя и дыбы хватит, ты уж поверь мне.
   - Добрый ты.
   - Какой есть.
   В конечном итоге мы со Степаном подтащили Андрюшку к решетке, что вызвало у Семки очередной приступ ужаса, но уже не столь впечатляющий. Привыкает парень. Я привалился к стене, палачи разместились напротив и мы принялись беседовать о всякой всячине, коротая время. Вначале я пытался что-нибудь выяснить о том, что представляет собой эта тюрьма и как отсюда выбраться, но палачи отвечали неохотно, да и сам я быстро уразумел, что выбраться отсюда можно только чудом. Интересно, почему мне совсем не страшно? Крест?
   Ага, подтвердил крест, я дал твоему страху пройти сквозь тебя. Зачем тебе страх?
   "И то верно", - подумал я, - "Зачем мне страх?" И рассказал палачам анекдот про влюбленную парочку, высококультурную маму девочки и вареный фаллоимитатор. История понравилась и повлекла за собой дискуссию о месте и роли фаллоимитаторов в жизни общества, и когда на лестнице зазвучали шаги, все, кроме несчастного Андрюшки, пребывали в замечательном расположении духа.
   14.
   На этот раз по мою душу явилась целая делегация аж из семи человек. Возглавлял ее неизвестный мне щуплый седобородый монах в черной рясе и с высоким клобуком на голове. Я уже знал, что такой клобук - признак высокого чина, вроде лампасов. Несмотря на астеническое телосложение, двигался монах удивительно плавно, он сразу напомнил мне Усмана и я подумал... много чего я подумал, целый хоровод неоформленных мыслей прокрутился в моей голове, но сейчас не время думать, потому что сейчас решится моя судьба.
   Черного монаха сопровождали двое предыдущих посетителей, а также целых четыре меча господних в фиолетовых рясах. Судя по тому, как Степан с Семкой вытаращили глаза при виде этой картины, ко мне начали относиться серьезно.
   Дальняя решетка подпрыгнула и взлетела вверх, как будто под ней взорвали маленький пороховой заряд. Монах в черном шагнул в освещенное пространство, Семка мгновенно вытянулся в струнку, сложил руки по швам и начал рапортовать:
   - Владыка! За время моего дежурства случились следующие происшествия. По приказу и в сопровождении отца Афанасия из следственного отдела брат Андрей и брат Степан, - он указал на палачей, которые тоже стояли по стойке смирно, точнее, брат Степан стоял, а брат Андрей пытался, - доставили в камеру для допросов вот этого чернокнижника. Потом отец Афанасий позвал братьев, был слышен шум драки, а потом сюда вышел чернокнижник в рясе отца Афанасия. Я поднял тревогу и сюда явились отец Амвросий и отец Авраам...
   - Я докладывал дальнейшее, - перебил Семку отец Амвросий.
   - Ничего-ничего, - отмахнулся владыка, - я послушаю еще раз. Продолжай, отрок.
   - Отец Амвросий и отец Авраам, стало быть, - продолжил отрок, - так вот, они явились и хотели сомлеть чернокнижника, и он вроде как сомлел, но отец Авраам сказал, что он притворяется. И тогда они ушли. А чернокнижник встал, и получилось, что он и вправду притворялся. А потом он ушел и вернулся с братьями, сидел здесь и рассказывал похабные байки.
   - Что с Афанасием? - спросил владыка.
   Семка перевел взгляд на Степана и тот ответил:
   - Убит. Кулаком в нос.
   Владыка задумчиво посмотрел на меня.
   - А ты, чернокнижник, силен драться, - сказал он.
   - Я не чернокнижник, - возразил я.
   - А кто же ты? Может, у тебя духовное звание есть?
   - Нет.
   - Может, ты и словом не владеешь?
   - Не владею.
   - Может, и клятву принесешь?
   - Может, и принесу.
   - Принеси.
   Я глубоко вздохнул и размеренно проговорил:
   - Клянусь отцом и сыном и святым духом, что не владею словом.
   - Божьим словом, - поправил владыка.
   - Божьим словом, - согласился я. - А если я сейчас солгал, пускай умру на месте.
   Я не умер. Владыка удивился.
   - А почему на тебя слово не действует? - спросил он. - Неужто амулет?
   - Амулет, - согласился я и продемонстрировал крест.
   Владыка так и впился глазами в мой крест, он даже чуть не подпрыгнул на месте от возбуждения.
   - Святой крест, - выдохнул он. - Ребята, - он оглянулся назад, на фиолетовых, - вперед.
   Фиолетовые монахи выступили вперед. Двое вытащили откуда-то из-под ряс увесистые булавы, третий - кистень, четвертый - нунчаки.
   Кажется, это конец, сообщил я кресту.
   Посмотрим, напряженно ответил крест. И добавил после едва уловимой паузы: Попробуй открыть в себе внутреннюю силу. Почувствуй ее и она пребудет с тобой... чего ты ржешь?
   Я не ржу... я просто вспомнил ... неважно.
   Это важно! Соберись!
   Решетка прыгнула вверх и Степан отступил назад, явно не желая лезть в драку. Фиолетовый монах с нунчаками выступил вперед и встал в стойку, вроде бы совершенно не опасную, но как раз этим и опасную, потому что я никак не мог понять, откуда может последовать удар. А если даже я угадаю движение... всегда есть шанс прорваться на ближнюю дистанцию, где оружие не играет большой роли... если у этого типа не спрятан нож где-нибудь в потайном кармане рясы... а что тогда делать? Сдаваться? Этот фокус второй раз не пройдет, они уже знают, на что я способен. Тогда что? Сила? Попробуем ее почувствовать...
   - Стоп! - крикнул владыка и монах с нунчаками послушно отступил. - Ты! Ты владеешь словом! Почему ты жив?
   Я сделал глупое лицо и пожал плечами.
   - Вам виднее, владыка, - сказал я.
   Владыка сделал задумчивое лицо и стоял так несколько секунд.
   Он атакует. Я накапливаю энергию, сообщил крест, чувствуешь?
   Нет.
   Владыка сложил руки в молитвенном жесте и что-то зашептал.
   А теперь?
   Нет.
   В воздухе из ниоткуда сформировалась шаровая молния. Запахло озоном. Я что-то почувствовал и немедленно толкнул это что-то в сторону врага. Молния взорвалась с негромким хлопком, запах озона стал нестерпим, но больше ничего страшного не произошло.
   - Почему ты не атакуешь? - спросил владыка.
   Я ответил вопросом на вопрос:
   - Разве у меня есть шансы?
   Теперь настала очередь владыки пожимать плечами.
   - Если ты поклянешься никому не причинять вред в этом здании, и не пытаться покинуть его, я позволю тебе выйти из этого коридора, - сказал он.
   - Даже если меня будут пытать? - уточнил я.
   - А ты, что, хочешь гарантий?
   - Конечно.
   Владыка состроил зверское лицо и уставился на брата Андрея, беззвучно шевеля губами и делая руками странные жесты. Брат Андрей перестал стонать и встал на ноги, тупо озираясь по сторонам. Его движения замедлились, лицо стало неподвижным, взгляд остановился, а потом я заметил, что его тело становится полупрозрачным.
   За секунду до конца молитвы - бей! - предупредил меня крест.
   Кого? Андрюшку?
   А кого же еще? И ни в коем случае не пропусти удар! Приготовься... три... два... один...
   Я совершил эффектный разворот на одной ноге и влепил второй ногой звонкую затрещину в голову того, что раньше было Андрюшкой. Голова лопнула, как мыльный пузырь. Владыка тяжело перевел дыхание.
   - Ты уже дрался с призраками? - спросил он.
   - Нет.
   - Тогда откуда ты узнал, что... ну-ка, покажи мне свой крест!
   Крест хихикнул и вложил в мое сознание забавный мыслеобраз.
   - Сначала принеси клятву, - сказал я, - что не причинишь мне вреда и не будешь ограничивать мою свободу.
   - Ты не оставляешь выбора, - вздохнул владыка.
   Он что-то прошептал и резко взмахнул руками. Двое фиолетовых бойцов, вооруженных булавами, качнулись, взмыли в воздух и поплыли ко мне, как будто вокруг них чудесным образом установилась невесомость. Впрочем, почему "как будто"?
   Стихия воздуха, констатировал крест, ну что ж, подобное лечится подобным.
   И сообщил мне мое первое слово.
   Я не делал никаких движений и не произносил никаких слов, все необходимое свершилось в моем мозгу или душе или как там оно называется. Что-то злое и безумное в мгновение ока сформировалось внутри меня и передалось по невидимому каналу одному из летящих монахов. Он взревел, взмахнул булавой и ринулся на своего собрата, тот увернулся, и жертва моего заклинания со всего размаху впечаталась головой в каменную стену и рухнула на пол. Что-то много сегодня черепно-мозговых травм.
   - Я готов принести клятву, которую ты просишь, но только с ограниченным сроком действия, - заявил владыка, вытерев пот со лба, - только до полуночи.
   - До завтрашней. В смысле, сутки и еще сколько-то времени.
   - Хорошо. Я не буду ограничивать твою свободу и не буду причинять тебе вреда до тех пор, пока ты не причиняешь никому вреда и не покидаешь это здание, либо до следующей полуночи, смотря что наступит быстрее. Такая формулировка устраивает?