Он говорит: «Я зайду домой, взгляну». А я говорю: «Я прямо поеду на дачу». В этот же лифт сел, спустился, поехал на дачу. На другой день Никита Сергеевич звонит мне среди дня и говорит: «Слушай, я для проверки хочу спросить. Ты никому не говорил, что мы уехали на дачу? У тебя не было ни с кем разговора? Откуда Берия знает, что мы уехали на дачу? Он позвонил мне и говорит: Ты с Булганиным на дачу поехал». Мы не придали этому значения. На другой день у товарища Маленкова, в его комнате. Берия вслух говорит: «Они хитрят. Поднялись на квартиру, а потом уехали на дачу». Я говорю: «Знаешь, дома очень жарко, поехали на дачу». «Брось, – говорит, ты в квартиру не заходил, спустился в лифте и поехал на дачу, а Хрущев, – говорит, – тот действительно, не мешкая, зашел и за тобой следом поехал». Мы решили это в шутку превратить. Никита Сергеевич говорит: «Как ты здорово узнаешь, у тебя что, агенты?»
    Хрущев. Шпионы.
    Булганин. Правильно, он сказал – шпионы. Он прошел, ничего не сказал. Этот факт, товарищи, говорит о том, что этот человек распоясался уже в конце, и откладывать дальше, конечно, о нем дело было опасно.
   Более того, я скажу еще об одном факте, о котором я в упор Берия на заседании Президиума говорил, о котором товарищи знают. Здесь говорилось о германском вопросе – это был крупный вопрос, по которому ему был дан отпор на заседании Президиума по существу. По существу вы слышали из сообщения, из выступлений товарища Молотова, товарища Маленкова, что вопрос стоял о том, по какому пути нам вести Германию – по пути укрепления Германской Демократической Республики или по пути ликвидации ее и превращения Германии в буржуазную Германию. Берия стоял на последней точке зрения. Члены Президиума высказались против Берия.
   На другой день было заседание так называемого специального комитета, председателем которого является Берия, в состав которого из членов Президиума вхожу я. Прибыв на заседание Президиума, он отложил заседание на час, чтобы поговорить со мной по германскому вопросу. Начал разговор по существу. По существу разговор носил такой характер. Я приводил ему примеры по нейтрализации Германии, что из этого ничего не выйдет. Приводил в качестве примера (советовался накануне с некоторыми товарищами), что в истории были такие вещи, как Версальский договор, [128]по которому Германия была разоружена, а потом что получилось? Германия воспряла и напала на Советский Союз. Я не об этом сейчас хочу говорить. Он грубо и довольно нагло заявил следующее: «Этого дальше продолжаться не может. Если так дело пойдет, то нам придется некоторых министров из состава Президиума вывести, снять с постов министров».
   Я говорю, что у нас в составе Президиума министры Молотов, Булганин и Берия, о ком идет речь? Он говорит: «Сложившееся руководство придется изменить». Это же прямая угроза, что если, мол, ты будешь продолжать такую линию, не будешь голосовать за мои предложения, то мы тебя просто выгоним.
   Если к этому стилю разговора добавить тот разговор со Строкачом, о котором здесь говорил Георгий Максимилианович Маленков – «Выгоним, арестуем, сгноим в лагерях, сотрем в порошок», – нет надобности говорить больше о том, с кем мы имели дело. Эти факты сами за себя говорят. Более того, товарищи, есть все основания полагать, и мы, пожалуй, убеждены в том, что мы имеем дело с большим, матерым международным авантюристом. Попросту говоря, есть все основания полагать, что мы имеем дело с международным агентом и шпионом. Вам читали здесь Георгий Максимилианович и Вячеслав Михайлович его письмо, которое осталось непосланным, «товарищам» Ранковичу и Тито. Я еще некоторые факты приведу. Перед самым арестом, накануне, нам стало известно, что Берия собирает материалы военного характера, в частности материалы о наших военно-морских силах. Выработан им вопросник, и по этому вопроснику собираются данные, например, что могут противопоставить наши военно-морские силы американскому и английскому флотам, в чем состоит наша военно-морская береговая оборона, какая у нас артиллерия, каковы ее качества и некоторые другие данные. Одновременно были им поставлены вопросы и затребованы данные о нашей противовоздушной обороне, какова у нас зенитная артиллерия, какая ее эффективность. Затем далее одновременно были заданы вопросы и послан этот вопросник в ВВС о наших самолетах, каковы их особенности, каков потолок, каково вооружение и т. д.
   Выяснение этого дела показало, что эти данные подбирались вроде для того, чтобы рассмотреть некоторые специальные вопросы, связанные с реактивным вооружением. Но, спрашивается, почему эти данные требуются без ведома Центрального Комитета партии, в обход министра обороны? Все эти данные, конечно, ему даны не были, было доложено мне, а я доложил Центральному Комитету, что вот такое дело. И не случайно может оказаться, что эти данные нужны были для того, чтобы кое-кому дать советы и указания.
   Теперь, товарищи, посмотрите на внутренние вопросы, о которых здесь докладывал Георгий Максимилианович и о которых говорили Никита Сергеевич и Вячеслав Михайлович. Что ни вопрос, то подоплека, исключительно опасная для государства. Возьмите вопрос об амнистии.
   Освобождение воров и рецидивистов – удар по общественному порядку в стране. Ясно?
    Голоса из зала.Правильно.
    Булганин. Возьмем вопросы Латвии, Литвы, Западной Украины. Теперь для нас ясно, что это была, безусловно, попытка нанести удар ленинско-сталинской национальной политике и морально-политическому единству советского народа.
    Голоса из зала.Правильно.
    Булганин. Говоря о национальном вопросе, нельзя пройти мимо грузинского вопроса. [129]Вы читали материал. Этот прохвост взял на себя в отношении Грузии монопольное право единоличного решения всех грузинских вопросов. Я выскажу общее мнение Президиума ЦК, что он запутал это дело так, что предстоит серьезно разобраться, что сейчас делается в Грузии.
    Голоса из зала.Правильно.
    Булганин. Мы надеемся, что партийная организация Грузии будет единодушна со всей партией в деле разоблачения и изгнания этого мерзкого прохвоста и авантюриста.
   Товарищи, если к этому добавить то, что здесь говорил Никита Сергеевич Хрущев о нашем сельском хозяйстве, то здесь, безусловно, приложена рука Берия. Сельское хозяйство доведено до такого положения, которое было в интересах Берия и его клики.
   Все эти факты говорят о том, что он действовал по принципу – чем хуже, тем лучше.
   Товарищи, приходилось слышать о якобы положительной роли Берия в его делах по освобождению врачей, ликвидации грузинского дела, по ликвидации дела так называемого Шахурина и Новикова, дела маршала Яковлева. Надо развенчать его и здесь. Никакой положительной роли в этих делах у него нет. Наоборот, все это делалось для того, чтобы создать себе видимость популярности.
    Голоса из зала.Правильно.
    Булганин. Как на самом деле дело обстояло? Скажу Вам, что еще при жизни товарища Сталина мы, члены Президиума ЦК, между собой, нечего греха таить, скажу прямо, говорили, что дело врачей – это липа. Еще при жизни товарища Сталина между собой об этом говорили. Верно, товарищи?
    Голоса из Президиума.Правильно.
    Булганин. Мы говорили о том, что грузинское дело – это липа, дутое дело. Дело Шахурина и Новикова – позорное дело для нас. Говорили? Говорили. Дело маршала Яковлева – позорное дело для нас. Говорили? Говорили еще при жизни товарища Сталина.
   Берия знал об этих разговорах. Я спрашиваю, что ему оставалось делать после смерти товарища Сталина, когда он занял пост министра внутренних дел? Конечно, он должен был эти дела кончать. Кончены эти дела не потому, что он сыграл какую-то положительную роль. Нет, его обстановка заставила. Он знал мнение ЦК, мнение членов Президиума ЦК по этим вопросам.
   Сейчас выясняется такой штрих, что Берия со всех освобожденных взял подписку. Об этом мне вчера сказал врач Рыжик, [130]случайно будучи на квартире, что он со всех освобожденных взял подписку о дальнейшем их поведении, как они себя должны вести. Естественно, подписки взяты для того, чтобы этих людей держать теперь в своих руках.
   Товарищи, разоблачение Берия, я скажу вам, в особенности завершение этого разоблачения и сам арест Берия были трудным делом и рискованным делом. И здесь надо отдать должное товарищам Маленкову, Хрущеву и Молотову (бурные аплодисменты), которые организовали хорошо это дело и довели его до конца.
   Товарищи, после смерти товарища Сталина Президиуму ЦК пришлось вести очень сложную работу, решать сложные вопросы внутренней и внешней политики.
    Хрущев. Одна поправка есть: и себя ты не исключай из этого. (Аплодисменты.)
    Булганин. Я очень тебе благодарен, Никита, за эту реплику и заявляю тебе и всем другим товарищам, что я поступил только так, как должен поступить каждый порядочный член партии. (Аплодисменты.)
   Разоблачение Берия и его арест свидетельствуют о твердости ленинско-сталинской принципиальности, непримиримости к врагам нашего Центрального Комитета и его Президиума. Дело Берия показывает, что наш нынешний Центральный Комитет и его Президиум, воспитанный и закаленный товарищем Сталиным, является верным оплотом, надежным руководителем партии и нашего советского народа. (Бурные аплодисменты.)
   Теперь, товарищи, некоторые вопросы я хочу затронуть по практическим мерам о Министерстве внутренних дел. Надо признать, товарищи, прямо, что мы плохо контролировали и проверяли работу Министерства внутренних дел и его органов, я имею в виду здесь, когда говорю мы, не только Центральный Комитет и Президиум, а и вас, здесь всех сидящих.
    Голоса.Правильно.
    Булганин. Наши областные комитеты партии, ЦК республик, крайкомы, несмотря на то, что мы много раз записывали в решениях ЦК о необходимости решительно покончить с бесконтрольностью в деятельности этих органов, все еще по-настоящему глубоко работу этих органов не контролировали и не контролируют до настоящего времени. Надо с этим покончить. Это бесспорно. Сегодня на этом Пленуме это особенно ясно. Но я думаю, товарищи, что мало, если мы только так скажем. Я думаю, что надо сказать более конкретно. Надо завести контроль над этими органами по конкретным практическим вопросам. Бюро обкома, крайкома, ЦК республики, Президиум ЦК должны знать, кого арестовывают, как допрашивают, кто сидит в тюрьме, какие порядки в тюрьме.
    Хрущев. А главное, усилить партийную работу среди работников МВД.
    Булганин. Усилить и помочь им остаться дальше хорошими партийцами. Говорят, что не допускают под видом того, что наводят на все это дело невероятную секретность. Я спрашиваю, и у нас партийные организации, инструктора крайкомов, обкомов и другие руководящие работники партийных органов имеют доступ в самые секретные лаборатории, научно-исследовательские институты, где творится исключительно секретная работа.
   Почему они не могут пойти в тюрьму и проверить содержание арестованных?
    Ворошилов. Проверить, кто арестовал и почему арестовал.
    Булганин. Как ведутся допросы. С этим надо покончить. Почему инструктор обкома не может пойти и проверить? Почему инструктор обкома ходит в любую лабораторию самого секретного порядка, а сюда пойти не может?
   И другой вопрос – о кадрах. Я считаю, что по кадрам мы тоже не довели дело до конца, много тоже записывали, и надо признать, что у нас эта работа плохо проведена, не сделано то, что нужно было сделать. Мы часто говорили о том, что надо заменить людей в аппарате МВД, сменить, поставить новых. Но как это делалось? В центре брали людей из периферии, тех же людей из МВД. Надо дать туда новых людей.
    Голоса.Правильно.
    Булганин. Из нашего партийного и государственного аппарата.
    Голоса.Правильно, новых людей надо.
    Булганин. А часто приходилось слышать о том, что это чекисты, чекисты со стажем, а эти чекисты со стажем они и портили дело.
   Ведь что происходит, что такое МВД? Это ЧК – Чрезвычайная Комиссия. [131]Вы помните, во всяком случае большинство помнят и знают ЧК по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. Они были созданы в самые тяжелые годы существования советской власти, в годы Гражданской войны, такими они и остались сейчас, ничего не изменилось, только название изменилось. А права все те же, методы работы все те же, а мы прожили уже 35 лет. Так разве это можно терпеть дальше? Кончать с этим надо.
   Напрашиваются некоторые вопросы, которые, я думаю, надо пересмотреть. Например, нужно ли оставлять все тюрьмы в ведении МВД, [132]не передать ли их органам юстиции, а МВД сделать органом разведки и органом ведения следствия.
   Другой вопрос. Надо провести в жизнь неоднократные указания товарища Сталина о том, чтобы сделать Министерство внутренних дел гражданским министерством, а не военным.
    Голоса.Правильно.
    Булганин. У нас есть армия, там есть генералы, офицеры и солдаты. Мы все знаем, что товарищ Сталин не раз ругался и ругал Берия – это говорит, твои штучки, твоя работа. Зачем у нас Министерство внутренних дел военизировано, надо его развоенизировать. Почему там есть генералы, офицеры, ведь это военная организация. Работники МВД должны быть, наоборот, чем проще, тем лучше, и тогда их работа будет еще более эффективной.
   Я, товарищи, кончаю. Все что я имел, я сказал, в заключение я только скажу, что сделано большое дело. Предупреждена серьезная и опасная для партии и государства авантюра. Все это говорит о том, что наша партия есть сильная партия и крепкая. Товарищ Сталин оставил нам партию сильной и единой. Она есть такой и сегодня. Об этом говорит и настоящий Пленум Центрального Комитета.
   Я имею в виду, что все на Пленуме говорит за то, что настоящий Пленум будет единодушен в своем решении и одобрит действия Президиума Центрального Комитета. (Продолжительные аплодисменты.)
   Решения Пленума еще больше укрепят ряды нашей партии, еще больше сплотят эти ряды вокруг своего ленинско-сталинского Центрального Комитета, дабы с честью и достоинством нести вперед к коммунизму знамя Ленина – Сталина. (Аплодисменты.)
    Хрущев. Слово имеет товарищ Сердюк. [133]Подготовиться товарищу Бакрадзе.
    Сердюк. Товарищи, история нашей Коммунистической партии, как об этом очень ярко доложили Пленуму Центрального Комитета партии товарищ Маленков, товарищ Хрущев, товарищ Молотов, сейчас передо мной выступал товарищ Булганин, показала, как враги нашего советского народа, советского государства, партии пытались нанести удар прежде всего руководству нашей партии, посеять раздор, разобщить, нанести удар самому сокровенному нашего советского народа – рабочим, колхозникам, интеллигенции – это нашей Коммунистической партии, которая ведет наших советских людей к светлому будущему – к коммунизму, причем ведет успешно. И вот на данном Пленуме Центрального Комитета партии мы обсуждаем вопрос, когда один из отъявленных врагов (я прямо так считаю, что это враг партии, советского государства) пытался нанести удар нашей Коммунистическом партии, руководству ленинско-сталинского Центрального Комитета партии.
   Но как в своем докладе товарищ Маленков, в выступлениях – товарищ Хрущев, товарищ Молотов, товарищ Булганин показали, что партия разоблачала, уничтожала и после каждого уничтожения врагов крепла, сплачивалась и вела народ по намеченному Лениным—Сталиным пути к коммунизму.
   Я считаю, что Президиум Центрального Комитета партии, сняв с постов пробравшегося к руководству авантюриста, шпиона, отъявленного врага нашего советского государства, исключив из партии и арестовав его, – это решение Президиума Центрального Комитета партии нашло единодушное одобрение у нас, всех присутствующих на данном Пленуме, мы одобрили его, выслушав доклад товарища Маленкова и выступления членов Президиума товарища Хрущева, товарища Молотова, товарища Булганина.
   Я с уверенностью, как и все здесь присутствующие, скажу, что это решение найдет единодушную поддержку и одобрение всех коммунистов нашей великой партии Ленина—Сталина. (Аплодисменты.)
   Товарищи, поддержит наше руководство ленинско-сталинская наша партия, поддержат коммунисты, поддержит наш советский народ, который столько пролил крови и пота, чтобы построить новое, светлое, коммунистическое общество в нашей стране. Из обстоятельного доклада товарища Маленкова, из выступлений членов Президиума тт. Хрущева, Молотова и Булганина мы видим, до какой подлости дошел пробравшийся в наши ряды враг. Он, товарищи, хотел обезглавить наше советское государство. Он, как здесь и товарищ Маленков, и все выступавшие говорили, хотел сесть на партию, хотел подчинить себе партию. Если вдуматься, товарищи, то он что-то страшное затевал. Не удалось ему, и в этом сила ленинско-сталинского воспитания руководства нашей партии.
   Вы посмотрите, что этот подлец сделал среди руководства? Посеял недоверие, но воспитанные Лениным – Сталиным руководители нашей партии решили правильно вопрос, и его решение найдет, повторяю, единодушную поддержку всего советского государства, всего советского народа.
   Берия, как сейчас видно очень ясно из доклада товарища Маленкова и других выступлений, пробравшись к руководству, форсировал намеченные им планы. Я, товарищи, Берия знал как одного из руководителей и близко его не знал и я считал, что он работает на пользу нашей партии, на пользу нашего государства.
    Ворошилов. Так все думали.
    Сердюк. Но сейчас в свете событий ясно видишь, как он умело это проводил, хотя бы на примерах после того, как он стал министром МВД, в расстановке кадров. Товарищи, за полтора – два месяца он сменил всех начальников областных управлений МВД на Украине. Товарищи, был порядок в партии.
   Я встаю утром, мне Кириченко говорит: «Приехал Сердюк. Строкача отзывают в Москву, почему?» Кириченко, наверное, будет выступать. Это, наверное, потому, что Строкач – партийный человек, преданнейший коммунист, он ходит в областной комитет, информирует и меня, как секретаря обкома, что он думает делать и что от него требует назначенный Берия какой-то Мешик.
   Говорят, меняют всех, подбирают кадры. Вы посмотрите – за два месяца перешерстил, подменил себе людей. Неугодный Строкач – это коммунист, настоящий большевик. А в чем дело? Я услышал, когда доложил товарищ Маленков на пленуме и из выступлений товарищей. Этих вещей я не знал как коммунист. Я, поставленный партией во главе партийной организации, руководствовался решениями ЦК и проводил политику партии на укрепление партии, на укрепление единства партии и советского народа. И вот факты о чем говорят.
   Приходит ко мне в областной комитет партии товарищ Строкач и говорит: «Товарищ Сердюк, для меня непонятно, может быть, я оторвался». А он был последнее время министром МВД Украины, а в МГБ была вся разведка, все аресты, все тюрьмы…
    Ворошилов. Автономно все производилось.
    Сердюк. Это все было в МГБ. Товарищ Строкач говорит: «Может быть, я отстал, но с меня требует Мешик, чтобы я сфотографировал два самых отсталых колхоза и дал бы ему». Вы понимаете, товарищи, что, конечно, сфотографировать не «лейкой», а просто дать описание этих колхозов. Я спрашиваю, а почему самые отсталые, у нас огромные недостатки есть в сельском хозяйстве, но у нас есть же хорошие колхозы, на примере которых можно показать. Для чего это нужно было?
   Товарищ Мельников был тогда секретарем ЦК. Куда я должен был обратиться? В ЦК. Товарищ Мельников был секретарем ЦК Украины, кандидатом в члены Президиума. Я ему доложил, что для меня что-то непонятно.
   Второй вопрос. Поперечко [134]и Строкач заходят ко мне с информацией. Мельников, интересовался, каково политическое настроение в западных областях. Правильно здесь говорили товарищи Маленков, Хрущев и Молотов, что для этого чем хуже положение, тем лучше. Так это всегда бывало. Каково политическое положение в западных областях? Хотели так изобразить, что Советской власти в западных областях нет. Днем она еще поддерживается МВД, а ночью полностью властвуют оуновцы. [135]
   Я тогда сказал товарищу Строкачу, – он здесь присутствует, – а партия наша, коммунисты работали с 1939 года, [136]потом немцев изгнали, героический советский народ разгромил врагов, люди воспрянули, стали дышать свободнее. Я-то езжу ночью в колхозы, присутствую на нарядах, когда председатель колхоза дает наряды бригадирам и колхозникам. Советская власть чувствуется, почему подлецы говорят, что нет Советской власти?
   Я Мельникову говорил, что делается, он возмущался. По телефону ВЧ всего не скажешь. Если позволите, скажу, почему не скажешь. Я это почувствовал на себе. Не потому, что я обижен. Я член великой Коммунистической партии, меня обидеть нельзя, дело шло не об одном лице, дело шло о свободе советского народа.
   Так далеко зашел зарвавшийся провокатор. Мы зашли к Мельникову, говорили, как же так, партия работает, столько внимания западным областям, сколько героических подвигов наших советских людей – и вдруг говорят, что нет Советской власти. Товарищ Мельников возмущался. Что я должен был делать? Может быть, дальше пойти. Моя вина, что я не доложил товарищам Хрущеву или Маленкову. Но дело не в этом.
   Вот последний случай. Заходит товарищ Строкач и говорит: «Товарищ Сердюк, не могу дальше. Мельников дал задание, чтобы ему дали сведения, сколько в партийном аппарате, начиная от обкомов, горкомов, райкомов, работает русских, украинцев, из них местных. Я не знаю, как мне быть». Я знаю товарища Строкача как честнейшего коммуниста, как преданнейшего нашей партии, советскому народу. В шутку я ему говорю: «Ну давай. Я знаю постановление Центрального Комитета о ликвидации агентуры».
   Мы сожгли дела агентов, которые были в 1938 году. Знаю решение Центрального Комитета партии о внимании и наблюдении со стороны партийных комитетов за органами МВД, что надо вмешиваться. [137]Я говорю Строкачу: у меня есть такие сведения в обкоме у зав. особым сектором, но, если ты к нему пойдешь, он без разрешения Секретариата не даст. Может быть, у тебя завелись агенты, то агенты дадут, но это страшное дело. Я решил позвонить товарищу Мельникову, думаю, что дело не туда идет, а потом про себя размышляю: я позвоню товарищу Мельникову, Мельников позвонит кому-то, и Строкач попадет в опалу. А потом опять думаю: ведь я буду звонить не в какую-то промартель (хотя наши промартели и хорошие), а Секретарю ЦК, и если какой-то Мешик на Строкача будет нападать, Центральный Комитет защитит его. Звоню Мельникову, возмущаюсь, говорю, как это так, с каких пор областной комитет должен отчитываться перед МГБ? Я в партии недавно, но принимаю активное участие в работе, знаю решения Центрального Комитета, знаю, какую линию проводит Центральный Комитет партии, и не допускаю мысли, чтобы областной комитет отчитывался перед МГБ. Конечно, у меня, как говорят украинцы, недоперло, что там Берия. Мельников мне говорит: да, это безобразие, я выясню и позвоню. Мы сидим со Строкачом и ждем звонка, говорим: мае что-нибудь подслухает? Ведь после решения Центрального Комитета я лично ходил в тюрьмы, допрашивал.
   Мы сейчас взяли одного врага народа, убийцу писателя Ярослава Голон…, [138]я этого убийцу тоже допрашивал, надо было знать, на кого он опирается, так как об этом должны знать не только погоны, но и партийный комитет.
   Звонок товарища Мельникова, он говорит: «Вы, товарищ Сердюк, посмотрите насчет сведений, может быть, надо дать это задание Берия». Я говорю если это звонок из ЦК, то я через два часа дам сведения, а МГК будет собирать долго и неточно. Так и получилось. ЦК – это закон для большевика, распоряжение Берия. Я получил решение ЦК, об этой записке я скажу отдельно.
   Строкач мне говорит: как мне быть? Отвечаю: не знаю, я сведений не дам. Товарищ Строкач здесь присутствует и он подтвердит, что я сведения не давал, а Берия все же эти сведения получил. Товарищ Строкач, правильно, что я Вам сведения не давал?
   Взять решение ЦК, записку Берия. Я как коммунист, как секретарь обкома смотрю, анализирую недостатки, вижу, что в практической работе недостатков уйма. Теперь, после того как товарищ Маленков доложил, после того как выступили члены Президиума, я пришел вчера домой и думаю: все есть в этой записке, многое есть, но чего нет?
   Нет одного, сколько положили голов наши коммунисты: русские, украинцы, грузины, все коммунисты, которых Центральный Комитет партии направлял в западные области, чтобы накопленный опыт с годами нашей Коммунистической партией в строительстве социализма быстрее передать. Люди западных областей – колхозники, интеллигенты восприняли этот опыт. Мы стоим накануне исторического события – трехсотлетия воссоединения двух великих народов [139]– русского и украинского. Но теперь в записке читаем, что убили столько-то.
    Хрущев. А чего извиняться.
    Сердюк. Наших убило до 30 тысяч человек во Львовской области. Записку никто не читал. Берия невыгодно было показать.
   Товарищи, когда я выслушивал выступление товарища Маленкова, я понял, что дело не в Сердюке. После Пленума Центрального Комитета,