Пулатов Тимур. Плавающая Евразия

   - Вам случайно не встречалась верблюдица с белым пятном на боку? обратился он к Давлятову так, будто наконец-то нашел того, кто ему поможет...
   - Мне? - слегка растерялся Давлятов. - Не припомню... хотя, впрочем...
   - Я приехал вчера к знакомому казаху, остановился у него на ночлег. Землетрясение напугало мою верблюдицу, она сорвалась и бросилась в темноту из ворот... - Каракалпак с тревогой всмотрелся в Давлятова: - Где я мог вас видеть? Мне знакомо ваше лицо...
   - И мне ваше тоже, - признался Давлятов нехотя. - Не приходилось ли вам бывать в Москве, на Всемирной скотоводческой выставке?
   - Был, бью, - будто обрадовался старик, - но, помню, заблудился в большом городе. И помер бы уже, не найдя Дома колхозника, если бы не магическое копыто...
   - Ах, вон оно что?! - насторожился Давлятов и решил не признаваться, что действительно видел верблюдицу с перерезанным горлом и как мужчины с кривыми ножами разделывали потом ее тушу... - Нет, верблюдицу вашу не видел... - И повернулся к Мирабову, все это время с удивлением наблюдавшему за ним, чтобы понять, где Давлятов искренен со стариком, а где пытается уйти от ответа... - Да, вы правы, паника - массовый психоз...
   Не желая выдать своего нервозного состояния, Мирабов опустил голову... Толпа сдвинулась, надавила и словно поглотила его, и вместо Мирабова Давлятов неожиданно увидел рядом Нахангова, который, подняв голову, иронически усмехнулся:
   - Ну, это слишком громко - насчет массового психоза...
   - Вы?! - Давлятов инстинктивно поднял руки, словно ожидал удара. - Вы ведь спустились в свой бункер?..
   Толпа снова раздвинулась, выпустив вперед Мирабова, - удивленно пожав плечами, врач спросил:
   - Вы о бункере? Да, я слышал, что их стали строить избранным, но не думаю, чтобы это было спасением, когда миллионный город загонят под землю, и наступит массовое безумие, о котором вы только что сказали...
   Около одиннадцати, потоптавшись на одном месте почти час, стали постепенно возвращаться в свои дома, но сначала уходили робко, все еще сомневаясь. А когда расходились уже большими группами, Давлятов решил проститься с Мирабовым.
   - Теперь мы будем видеться каждый вечер, может быть, в течение всего месяца. А там, как говорится, что судьбой начертано, - мрачновато проговорил Давлятов, всматриваясь в темноту.
   - До завтра! - махнул ему рукой врач и, чуть прихрамывая, ушел в сторону своего дома. - Спокойной ночи!
   - Спокойной земли!
   В тревоге, словно боясь слежки, Давлятов вернулся на свою улицу. Проходя мимо ворот Нахангова, напряг слух.
   - Все возвращаются, - услышал он голос своего благодетеля. - И нам пора покидать бункер. Живее! Живее! Помогите подняться бабушке...
   Давлятов вздохнул с облегчением и ступил через порог дома, все еще не веря, что сумасшедший день уже позади - день, как потом выяснилось, пе-ревернувший всю его жизнь...
   Не утихшая даже во время сна лихорадочная мысль о конференции чуть свет разбудила Давлятова. Второй день конференции, судя по изменившейся ситуации в граде, ожидался с новым, может, и вовсе неожиданным поворотом... словом, мог выйти из заранее утвержденного Академией наук регламента. Все предвещало именно это...
   Шагнув за ворота, Давлятов глянул на стены своего дома, как бы оценивая их прочность. Отойдя на приличное расстояние, остановился, чтобы приглядеться повнимательнее. Впервые так пристально всматривался он в родовой дом с наружной его стороны, замечая несколько необычную, будто сдвинутую с фундамента форму. Дом был не строго четырехугольный, а окруженный стенами, местами срезанными, местами согнутыми, - словом, передняя его часть казалась заостренной, как нос самолета, бока покатые, а задняя часть разделена на два острых угла... Невольно вспомнишь суеверные слухи о том, что дом будто бы держится то ли на таракане, то ли на черепахе и в роковую ночь покачнулся, до смерти напугав отца.
   Прежде чем свернуть за угол, Давлятов услышал какую-то возню за спиной. Оглянулся и увидел, как тот маленький, с узкими глазками, излучавшими холод, подхватил свою подругу на руки, забежал в ворота его дома, и оттуда сразу же раздались визг, хохот... Давлятов хотел было броситься обратно, чтобы поймать их и посрамить, но тут из улицы вынырнула машина его благодетеля, Нахангов, открывая дверцу, вялым жестом пригласил. его к себе на заднее сиденье.
   - После вчерашнего столпотворения среди населения отмечены признаки суеверия, - начал по-деловому Нахангов. - Мы должны под эгидой нашего института созвать конференцию, чтобы убедительными примерами в самом зародыше подавить суеверие...
   - Опять - конференция? - невольно вырвался у Давлятова глупый вопрос.
   - Я и вам позволю выступить на ней... То, что я скажу сейчас о смерти религии, поможет вам хорошенько подготовиться... Так чем мы умертвили религию? Ее множественностью. Будь религия одна для всех, она бы сразу не рухнула словно подкошенная... Мы сумели выиграть на ее множественности. Смешали в сознании современного человека все религии, загнав мусульманство в христианство, иудаизм в языческую веру, буддизм причудливо вплелся в манихейство. Словом, все искусно смешали, чтобы заставить всех поверить: религия - большая ложь. Образ бога стал вредным, несносным для души знаком... Вы полукровка, как и в массе своей все наши граждане, - наше природное тесто замешено и на поте Христова чела, и на пыли конниц Мухаммеда... кто же благословил нас на наши дела? Сам Христос! А Мухаммед пошел дальше. Тут уже было не до сентиментального поцелуя, когда меч был аргументом в споре... Мухаммед указал нам финал истории религии, ее нынешний конец.
   - Пожалуй, это так, - торопливо промолвил Давлятов, заметив, что подъезжают они к зданию ИПЗ со стороны конференц-зала.
   - До вечера, - кивнул ему подбадривающе Нахангов, - до без десяти десять...
   Академик-фемудянин, почти одновременно с ним подъехавший к залу, увидел Давлятова... и как только строптивый сотрудник закрыл за собой дверцу машины, создалась иллюзия, будто его заслонили входящие в зал... и от машины торопливо отошел тот самый с измученным лицом, словно побитый камнями, и несчастный...
   "Он и сегодня здесь, - мелькнуло у академика-фемудянина. - Как же его звали? Как же? Салих... да, да, Салих. За ним! - скомандовал он себе. Только за ним и ни на секунду не терять его из виду..."
   Несмотря на свой солидный возраст и положение, он бросился бегом по ступенькам, и, услышав шаги, Давлятов удивленно повернулся... Шаршаров бежал за ним.
   - Так это вы?! - помрачнел Давлятов, сжимая кулаки. - Я-то вчера подумал - померещилось... господин хороший парижанин...
   - Вы это мне? - остановился на верхней ступеньке академик-фемудянин и посмотрел назад, думая, что тот, по чьему адресу зло иронизирует Давлятов, идет следом.
   Во Дворце конференций сегодня все оказалось не совсем обычным: зал, куда устремился Давлятов, был заполнен пока наполовину, в то время как высокий президиум уже собрался в полном составе. Академики с нескрываемой досадой поглядывали оттуда на пустующие ряды кресел, как бы чувствуя себя виноватыми перед новым официальным лицом, которое сидело рядом с президентом конгресса. Это был не кто иной, как сам председатель градосовета Адамбаев - один из тридцати избранных, кто имел право в момент землетрясения скрываться в собственном бункере.
   Едва все расселись по местам, президент объявил второй день конгресса открытым и добавил, что событие, имевшее место вчера вечером в городе, невольно меняет программу нынешнего заседания... но обо всем этом лучше всех скажет уважаемый председатель градосовета, который, несмотря на занятость тысячами неотложных дел, нашел время приехать сюда...
   Адамбаев встал, но с минуту молчал, как бы подбирая самые точные слова.
   - Вы знаете о предупреждении, которое все жители нашего града получили по почте, - уверенно-бесстрастно начал он наконец. - Часть горожан поверила слухам. Начиная с половины десятого вечера группами, целыми семьями и поодиночке стали покидать свои дома и собираться на площадях, в скверах и других открытых местах. Нарастала паника. Вчерашний вечер пока еще не принес ощутимого вреда производственной и общественной деятельности нашего града, хотя нам, политикам, более чем кому-либо, известно, что граждане, спавшие ночь плохо, беспокойно, а то и вовсе лишенные сна, хуже, чем в обычные спокойные дни, трудятся на своих рабочих местах. Сегодня вечером мы будем иметь точные данные о спаде производительности труда... Но если подобное будет продолжаться и сегодня и завтра - и так на протяжении месяца, как сказано в этом провокационном предупреждении, - спад трудовой активности в городе постепенно достигнет низшей точки... Все другие последствия каждодневного напряжения в городе будут прогнозироваться, но и сейчас каждому из сидящих здесь ясно, что последствия эти могут быть самыми отрицательными для жизнеобеспечения града... По иронии судьбы или по счастливой случайности, в эти трудные для града дни здесь оказались все самые лучшие умы сейсмологии, не только Союза, но и прогрессивных зарубежных стран. Ваша задача, опираясь на самые точные данные науки, разоблачить всякого рода слухи, домыслы, дать отпор злонамеренной провокации... Сегодня после закрытия конгресса приглашаем уважаемых академиков на наше телевидение, где мы устраиваем прямую передачу вопросов и ответов. Каждый, кто пожелает, может позвонить на телестудию и получить от вас самый исчерпывающий ответ по тревожащему его вопросу... Итак, уважаемые академики, прошу помочь нам. От вашего веского слова будет зависеть спокойствие и благополучие всех жителей нашего Шахграда...
   Адамбаев сел тяжело, и рядом с ним президент конгресса показался совсем легким и суетливым.
   - Есть вопросы к уважаемому председателю? - поспешно спросил он у зала, молча и угрюмо переваривавшего услышанное. Только один Давлятов ерзал все это время, часто поглядывая на фемудинского академика, который, словно пытаясь что-то разгадать в Давлятове, пронзительно сверлил его глазами.
   "Что это вы?" - хотел спросить его Давлятов, но вопрос свой неожиданно адресовал не академику, а председателю градосовета, громко и во всеуслышание сказав:
   - Что это вы?.. Надо штаб создать при градосовете - сегодня же, немедленно! Последствия ожидаемого землетрясения будут ужасны, а вы всё хотите свести к дешевой телевизионной передаче!
   Как ни странно, ни зал, ни президиум ничем не среагировали на столь дерзкое заявление Давлятова - со вчерашнего его выступления все привыкли слышать от него одни лишь дерзости... чудак, сумасшедший, немало крутится их около науки. Впрочем, такие, пожалуй, даже нужны в серьезных конгрессах, как шуты гороховые... Президент поспешил наклониться к председателю и что-то объяснить ему, после чего оба язвительно хмыкнули, даже не удостоив Давлятова взглядом.
   Один из немногих, кого задела выходка Давлятова, - гость, восточный немец, с самого начала работы конференции сконфуженный ее общим ходом и атмосферой. Многие выступления показались ему половинчатыми и несколько условными, не замешенными на политике. Он был удивлен и даже ошарашен тем, что не в Мехико, где также собирался конгресс сейсмологов, не в Скопле, а в Шахграде, являющемся одним из центров сейсмона-уки Союза, ораторы выступают с сообщениями, не подкрепляя свои научные доводы идеологическими догмами. А этот Давлятов даже украсил свое сообщение религиозной символикой, что для гостя с берегов Шпрее и вовсе казалось непозволительно: боялся он, что тенденция - отделять науку от политики - пойдет отсюда к его краям и тогда придется в корне менять всю работу возглавляемого им ИПЗ. Гость вскочил порывисто, прося слова. Ему дали вне очереди из уважения к стране, ни разу не испытавшей землетрясения.
   - "Внимание! - стал читать гость заранее приготовленный с помощью переводчика текст. - Я считаю, что уважаемый конгресс должен дать отпор и навсегда уничтожить вредные взгляды Давлятова... который сегодня еще раз повторил их. Впредь от всех выступающих необходимо требовать четкого политического подхода к таким сложным стихийным бедствиям, как землетрясение!"
   Зал почти никак не отреагировал и на заявление немца, только несколько делегатов удивленно переглянулись, как бы говоря: каков иностранец? Приехал учить нас... Зато Давлятова слова немца не то чтобы возмутили, а, скорее, позабавили, и не сами слова, а тот акцент, с которым гость прочитал свое заявление. Давлятов долго всматривался в тщедушного с виду гостя, находя в его облике что-то трогательное, и крикнул ему, легко и весело, через весь зал:
   - Вы конечно же образец истинного немца, высокочтимого и уважаемого на службе, прекрасный семьянин и отличный товарищ...
   Гостя смутило то, что никто из академиков не поддержал его заявления. Сам же Давлятов, по адресу которого он прошелся, весело, без тени обиды ответил ему.
   - Самое смешное то, - вдруг заявил обескураженный гость, - что в детстве я был на "вы" со своим младшим братом, и когда мы ссорились, это было так комически торжественно. Брат напускал на себя серьезный вид и восклицал: "Вы думаете, что мне больше нечего делать, как выслушивать ваши назидания?.."
   Слова гостя показались Давлятову такими неожиданными и забавными, что он громко захохотал, хлопая себя по коленям, и крикнул:
   - Здесь, в Шахграде, можете считать своим братом меня!
   Гость открыл рот, не зная, что ему ответить, но тут все услышали слова президента:
   - Президиум конгресса, посовещавшись, решил дать возможность делегатам подготовиться к столь ответственной телевизионной передаче. Поэтому сегодняшнее заседание объявляется закрытым раньше срока.
   Необычное оживление охватило всех, сидевших доселе в угрюмом оцепенении, словно были это не солидные ученые мужи, а школьники. Необычные острые реплики, которыми обменялись через головы сидевших Давлятов и немец, настроили всех на легкомысленный лад.
   Выходя из зала, Давлятов догнал своего шефа по отделу и еще раз подчеркнуто спросил:
   - Изволите сейчас получить мое заявление об уходе... или, может, в тот день, когда разверзнется земля?
   - Думаю, не стоит откладывать... - мрачно молвил Айтзаров и хотел для убедительности добавить: "...после того, как вы опозорили нас в глазах зарубежных гостей", но посчитал это излишним.
   - С готовностью! - воскликнул Давлятов и сунул ему в руки сочиненное накануне заявление. Побежал по ступенькам, заметив в толпе делегатов фигуру фемудянского академика... что-то загадочное потянуло к нему, тревожащее, со вчерашнего дня не дававшее покоя... хотя мелькание то там, то сям Шаршарова все время рядом с фемудянином могло быть и случайным, никак с академиком не связанным. Но желание наконец объясниться с духовным отцом "Белой медведицы", долго ведшим за собой ее авторов, как несведущих в большой политике овечек, и предавшим их всех ради своей личной выгоды, было до того сильным, что Давлятов решил где угодно и как угодно разыскать Шаршарова.
   Но Давлятов опять не успел. Фемудянский академик быстро сел в машину и захлопнул дверцу, и в отъезжающей машине Давлятов разглядел лишь знакомый затылок Шаршарова.
   Чтобы как-то развеяться, Давлятов пошел пешком, с каждым шагом чувствуя себя освобожденным от тяжести. Эта легкость отчасти объяснялась тем, что в его кармане и сегодня не было пятака на трамвайный билет. К тому же он оставил службу в ИПЗ и теперь был свободным, как и в первые дни возвращения в Шахград. Впрочем, те дни совсем не были похожи на эти и та свобода на эту. Там была свобода одиночки, сейчас же он ощущал мучительную связь со свободой всех шахградцев, которым предрекал близкий конец, и оттого заранее чувствовал себя стесненным многими правилами, привычками и запретами... Словом, растворялся в массе, причастной к ее тревогам и заботам. И оттого, всматриваясь в лица прохожих, замечал как бы две волны настроения - настороженность взрослых, должно быть уже с утра наслышавшихся всяких противоречивых суждений о том, ждать ли сегодня, ближе к десяти часам вечера, предсказанного землетрясения, или все это, как вчера, окажется блефом. Телевидение, которое уже трижды передало сообщение о сегодняшнем "Вечере вопросов и ответов" с участием самых авторитетных сейсмоученых Союза, лишь усилило кривотолки.
   Вторую волну настроения несли толпы школьников, которые, громко крича, смеясь и споря, радовались тому, что занятия в школах града отменены.
   Толпа подростков, пробегающая мимо по тротуару, оттеснила Давлято-ва к стене какого-то дома. Он машинально поднял голову, как бы ожидая, что шестнадцатиэтажное здание сейчас рухнет... И почувствовал облегчение, когда увидел, что из-за угла этого дома вышел торопливо Мирабов, забывший снять свой белый халат.
   - Ба, мы встретились с вами не как договаривались, в десять вечера, на прежнем месте, а гораздо раньше, - так многословно приветствовал он Давлятова.
   - Сейчас все непредсказуемо, - загадочно произнес Давлятов, пожимая Мирабову руку.
   - Вы правы. Кто бы мог подумать, что за одну вчерашнюю ночь мне придется побывать по срочным вызовам в десяти домах моих знакомых. Приступы стенокардии, гипертонические кризы, инсульты... Все это от напряжения, ожидания десяти часов вечера... А сегодня нашей больнице пришлось принять в два раза больше больных, чем обычно. Уверен, завтра, послезавтра их будет еще больше. Хотя больница и без того переполнена всегда... Пардон, я даже не успел снять халат. - Мирабов уже начал было снимать халат, но почему-то передумал. - Знаете, я решил понаблюдать, меня интересует, что чувствуют отдельные индивидуумы перед землетрясением...
   - Заманчиво, - неопределенно сказал Давлятов и предложил: - Перекусим где-нибудь?
   - На первом этаже Дома ветеранов есть кафе, где я обычно ужинаю, кивнул Мирабов в сторону коричневого дома. Давлятов досадливо поморщился, будто жалея о своем предложении.
   - Нет, уж лучше давайте на воздухе, где-нибудь в сквере. - И оба как-то вымученно засмеялись, направляясь в сторону сквера. Не успели они сесть на плетеные кресла, как тут же к ним подбежал молодой человек с чаплинскими усиками и спросил:
   - Не желаете застраховать жизнь, имущество, дом?
   Сидящие сделали вид, что не расслышали, и госстрах подскочил с тем же вопросом к соседнему столику.
   - Странные дела, - сказал Мирабов, наконец-то решивший снять с себя докторский халат... И Давлятов вздрогнул, увидев, как Нахангов наклоняется к нему через столик, говоря: - Очень странные... Вчера градосовет уверял, что не имеет отношения к предостережению. А сегодня утром от имени градосовета звонили во все районы, чтобы отпустили школьников по домам на случай... - Мирабов не договорил, с опаской поглядывая по сторонам, будто говорил о чем-то предосудительном. - Такие же звонки были из градосовета в детские сады и больницы насчет тех, кто болен не тяжело...
   - Прямо конец света! - развел руками смущенный Давлятов.
   - Да о каком конце света вы говорите? - вдруг сделался серьезным Мирабов. - Никакого конца света не будет по той простой причине, что все мы не готовы ко всеобщей гибели... Каждый, как и прежде и всегда, будет умирать в одиночестве, ибо шахградец наш эгоистичен, живет собой и думает о себе... Гибель целого града - это такое грандиозное событие, когда каждый индивидуум, проникаясь чувством общности, переживает этот момент не как личную трагедию, а как трагедию всех шахградцев вместе... Гибель шахградцев - не кара за грехи, - снова наклонился к Давлятову Нахангов, его сосед-благодетель, - а залог нового, грядущего обновления нашего Шахгрзда... И пусть пророки, появившись среди извращенных, безнравственных, не пугают их карой. - Мирабов вытер со лба пот и снова развалился в удобной позе в кресле. - Извращенные, уподобившиеся волкам, не боятся конца света, их мысль, ничтожная душа не может почувствовать весь трагизм данной ситуации. Они в лучшем случае боятся за свое личное благополучие, которому может грозить сосед, сослуживец, родственник. И пока люди таковы, конца света не будет, ибо эта жизнь сама дана им как кара. Эта жизнь будет тянуться еще миллион лет. А конец света не кара, а избавление... Спасение шахградцев в новом, более высоком рождении...
   Давлятов с утомленным видом выслушал его и махнул рукой:
   - Это я так сказал, для красного словца, о конце света, а вы уже рады пофилософствовать. Конечно же каждый думает прежде всего о своем спасении, спасении своих близких. Это естественно. Но ведь речь идет не о войне. Речь о природной стихии, слепой, жестокой... Где уж тут до философии, ницшеанства?
   Площадка, где они сидели и жевали сосиски, то ли от загромыхавшего неподалеку трамвая, то ли от поезда метро, промчавшегося под землей, дрогнула и задрожала. Все насторожились, побледнели, двое-трое испуганно вскочили с мест... Давлятов с Мирабовым тоже поспешили встать, чтобы попрощаться.
   - До встречи в десять! - махнул рукой Мирабов.
   - Кто знает, - скептически усмехнулся Давлятов, - может, встретимся, а может... - И, не закончив фразу, он свернул за угол. Только теперь, оставшись один, он в полной мере осознал свое положение - человека, оставшегося без работы, и не по чьей-то злой воле, а исключительно из-за своего вздорного поступка.
   Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, Давлятов раскрыл газету, случайно оказавшуюся на их столике в сквере, - "Шахградскую правду", и взгляд его остановился на некрологе:
   "Некоторое время назад в одной недружественной ближневосточной стране пропал при загадочных обстоятельствах известный кинорежиссер, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии К. К. Аб-ду-Салимов, ездивший туда с творческими целями. Наше посольство неоднократно обращалось к официальным лицам данной страны с просьбой сообщить о местонахождении К. К. Абду-Салимова. Официальные представители каждый раз давали крайне противоречивые сведения о судьбе кинорежиссера. К сожалению, не внес ясности в данный вопрос и лидер страны генерал Ибн-Мудцафи, к которому с просьбой о помощи обратилась также и дочь пропавшего Ш. К. Абду-Салимова, по семейным обстоятельствам проживающая в настоящее время в этой недружественной стране. Западным журналистам, в частности корреспондентке газеты "Коррьере делла ноче" Патриции Буффони, удалось выяснить, что известный кинорежиссер. К. К. Абду-Салимов был захвачен экстремистами их террористической организации "Аль-Ихван Аль-Муслимин" ("Братья-мусульмане") и зверски убит за то, что собирал материал об их деятельности для своего будущего фильма... Возмущенные этим злодейским преступлением, мы требуем от генерала Ибн-Мудцафи самого строгого наказания убийц..." В этом месте Давлятова словно пронзило... какая-то догадка, которая не до конца оформлялась в сознании, сколько бы он ни силился что-то вспомнить. Только одно было для него вне сомнения - действующие лица этой истории имели и к нему отношение... только какое? через кого?
   В подавленном состоянии возвратился домой Давлятов.
   Открывая ворота, он вдруг вспомнил о маленьком толстом типе с узкими глазками, который, подняв свою подругу на руки, хихикая вбежал в дом. Настороженно всматриваясь по сторонам, Давлятов постоял во дворе, прислушиваясь, но никаких подозрительных звуков не услышал. Чтобы окончательно успокоиться, он даже посмотрел через стекла окон во все три комнаты... Затем зашел в спальню и, торопливо раздевшись, лег, пытаясь заснуть. Все подозрительное, что тревожило его сегодня, как рукой снимет, если он хорошенько отоспится до вечера. И выйдет он к людям приветливый и спокойный, ибо знал о себе: чем больше с годами внутренне раздроблялось, чем причудливее и парадоксальнее становилось его сознание, пропитанное иронией, тем больше казался он выдержанным и хладнокровным... кроме, конечно, отдельных критических ситуаций, когда Давлятов срывался, как в эти последние два дня.
   "Как легко на душе, если делаешь кому-то хорошее, - подумалось безо всякой связи засыпающему Давлятову, - и особенно врагу. Как любуешься собой! Как наполняешься гордостью за себя!"
   Едва он это подумал, чтобы, умиротворенный, заснуть, как услышал сквозь туман в голове стук в ворота.
   "Кто бы это мог быть?!" - вскочил Давлятов, ощущая тревогу, ибо в дневной час никто из соседей никогда не стучался к нему, а друзей, бесцеремонно приходящих в его дом, у него не было... вообще никаких друзей не было, кроме Мирабова. "Может, соседи узнали, что я уволился?"
   Тот, кто стучал в ворота, - высокий, худощавый мужчина в черном клеенчатом плаще, с каким-то предметом в руке, похожим то ли на обыкновенный чемоданчик, то ли на измеряющий или выискивающий прибор, - уже бесцеремонно вошел во двор, не дожидаясь появления хозяина, и зыркал по сторонам.
   - Добрый день, добрый день, - заговорил он вежливо, даже угодливо, простите за беспокойство. Моя фамилия Байбутаев. Мне очень не хотелось приходить в этот час, зная, что вы обычно после обеда любите часок-другой прикорнуть, но служба... - И он поднял свой прибор-чемодан, словно желая измерить силу биотоков, идущих от Давлятова.
   Давлятов невольно закрыл лицо руками, но быстро совладал с собой, не желая выглядеть растерянным перед столь вежливым гостем.
   - Чем могу помочь?.. - И сделал жест в сторону комнаты, приглашая гостя.
   - Нет, нет, не утруждайте себя, сегодня я ограничусь только двором... В другой раз, когда будет больше времени, я позволю себе зайти в комнаты... для начала, может быть, в ваш кабинет... - В это время чемодан-прибор, который он поставил на землю, щелкнул и стал подавать попискивающие сигналы. - Заработал наконец, - удовлетворенно сказал гость и нажатием кнопки прервал попискивание.