Страница:
– Да. Вполне.
Блейн кивнул.
– Я также получил письмо от председателя совета директоров «Ледерле» с просьбой оказать вам содействие. Конечно, мы это сделаем. Чем можем быть полезны? – Блейн повел их в свой кабинет.
– Возможно, кто-нибудь покажет гражданину Миддлтону дворец и угостит его выпивкой.
Блейн приподнял бровь, потом повернулся к секретарше:
– Энн, попросите мистера Кима зайти и отвести друга принца Лисандра в клуб. Спасибо. – И он первым зашел в свой кабинет.
Стены кабинета отделаны такими же панелями, как и приемная. Стол намного роскошней – из экзотической древесины, с полосками полированного камня. Он господствовал в комнате, и не спросить о нем было невозможно.
– Очень красиво, – сказал Лисандр. – Никогда ничего подобного не видел.
Блейн широко улыбнулся.
– Спасибо. Исключительно местные материалы. Змеиное дерево и серый хоулит. Конечно, электронная начинка изготовлена на Земле, на «Виасин». Пройдет немало лет, прежде чем мы сможем делать что-то подобное. Выпьете что-нибудь?
– Спасибо.
– У нас превосходный ликер и ром со вкусом танитского плода страсти, но, наверно, еще слишком рано для такого сладкого. Может, танитский виски?
– Спасибо. – Лисандр осторожно отхлебнул темный напиток. – Очень неплохо.
– Рад, что вам нравится. Немного похож на шотландский, только покрепче. Некоторые считают его слишком крепким.
– Спартанский виски – потомок ирландского, – сказал Лисандр. – Мы считаем его лучше самого лучшего земного. У нас мастер родом из Корка…
– Та же самая история и у нас, – заметил Блейн. – Все семейство из окрестностей Инверари. Не знаю, чем они так рассердили Бюро Переселения, но их прислали сюда – Танит выиграл, а Земля проиграла. Один из моих предшественников поручил им изготовление виски. Итак. Полагаю, ваш первый день на Таните прошел приятно?
– Он начался достаточно приятно… я могу вас расспросить о местных обычаях?
– Прошу вас.
– В моем номере была девушка…
– Блондинка или рыжая?
– Рыжая.
– Это Урсула Гордон. Умная девушка. Я полагаю, что, когда вы сказали, что день начался приятно…
– Но что она там делает?
– Прошу прощения?
– Не молода ли она для проститутки?
Блейн выглядел смущенным.
– Ну, у нее нет выбора.
– Я так и думал. У нас на Спарте нет рабства.
– Да, а на Таните есть. Как раз то, что я пытаюсь отменить. Но требуется больше времени, чем вам может показаться.
– Да, у нас такой же опыт: все требует большего времени и стоит дороже. Но рабство? Разве его нельзя отменить?
– Это не рабство. Не в строгом смысле слова. Контракт, – ответил Блейн. – Дети осужденных обязаны заключить контракт с владельцем контракта их матери. Идея в том, что поскольку владелец должен заботиться о воспитании и образовании ребенка, он должен что-то за это получать. «Хилтон» выкупил ее контракт, когда она была совсем юной, и заплатил за ее обучение. И теперь владельцы ждут от нее определенной выгоды. Отвратительная практика, и в будущем я обязательно положу ей конец. К несчастью, я ничего не могу сделать с прошлым. Пытался. Арбитражный судья СоВладения поддержал контракт. – Блейн говорил слишком быстро. Подошел к бару и снова принес бутылку. – Налить вам еще?
– Спасибо… и долго ей еще работать по контракту?
– Пока ей не исполнится девятнадцать земных лет. На Таните год длиннее. Дни немного короче, но мы считаем 365 танитских дней за земной год. Слишком сложно отмерять часы. – Блейн поработал клавишами консоли на столе. – Она будет свободна через 209 местных дней.
– Что она тогда будет делать? – спросил Лисандр.
Блейн глубоко вздохнул.
– Если повезет, продолжит работать в «Хилтоне».
– И это лучшее, чем она может заняться?
– Полагаю, это зависит от того, сколько у нее появится друзей. Или появилось. Это жестокая планета, ваше высочество. – Губернатор прошел за свой стол. – Вы сказали, что день начался приятно. Потом возникли проблемы?
– Да, пожалуй. – Лисандр рассказал Блейну о пяти молодых людях, которые пытались их ограбить.
– Они убежали. Их вожаку, в общем-то, повезло. Харв только сломал ему нос. Может, еще и ногу, но я так не думаю. Я подумал, что надо бы сообщить в полицию, но не увидел ни одного полицейского…
Улыбка исчезла с лица Блейна.
– Теоретически вы, конечно, должны были сообщить, но на практике никто этого не делает. Я бы на вашем месте в будущем держался подальше от этого района…
– Мы так и поступим.
– Но вы сказали, что были среди оштукатуренных домов. И не заходили в район трущоб?
– Нет.
– Понятно. Прошу прощения. – Блейн нажал кнопку на столе. – Энн, пожалуйста, попросите начальника полиции отправить взвод в район трущоб и задержать обычных подозреваемых. Пусть распространят сведения, что Джимми и Марио заварили кашу.
– Не нужно, – возразил Лисандр.
– Нет, нужно, – ответил Блейн. – Мы не можем везде разместить полицию, но не можем и допустить, чтобы на туристов нападали в тех районах, где они должны быть в безопасности. – Он вздохнул. – Я развесил у входа в туннель Бронсона предупредительные надписи, но люди с той стороны сорвали их. Не могу их винить. Сам бы не хотел жить в покинутом районе.
– У нас на Спарте нет покинутых районов. Пока нет.
– Я понял, что ваш парень – очень опытный телохранитель.
– Строго говоря, он не телохранитель. Сомневаюсь, чтобы у вас на Таните было что-нибудь похожее на фратрии.
– На фратрии?
– Братства. Каждый потенциальный гражданин Спарты с рождения относится к одной из фратрий. Мы стараемся смешивать социальные прослойки и классы. Это немного трудно объяснить – в нашей фратрии мы все братья. Харв – мой сопровождающий, и мне жаль всякого, кто попытается причинить мне вред, но он мой брат и полноправный гражданин, а не телохранитель. Кстати, «гражданин» на Спарте – почетный титул. У нас нет «налогоплательщиков».
– О. Конечно. А теперь, ваше высочество, чем еще могу быть вам полезен?
– Мне нужно увидеться с полковником Фалькенбергом.
– Хороший человек. Обычно это сделать достаточно легко, но как раз сейчас я просил его подавить последнюю пиратскую шайку. У него есть немало и другой работы.
– Это очень важно.
Блейн наклонил голову на бок.
– Не сомневаюсь. Я сам кое-что слышал. Ничего не хотите мне рассказать? – Когда Лисандр не ответил, Блейн кивнул. – Хорошо. Послушайте, я сделаю, что смогу, но может потребоваться какое-то время. А пока у нас на следующей неделе небольшой прием, ничего особенного, все очень неформально. Фалькенберг тоже приглашен и обязательно будет, если его не отвлекут дела этого Свободного государства. Если хотите, приведите с собой мисс Гордон.
– А это уместно на обеде в доме губернатора?
– Да… Ну, на самом деле нет. Но я бы хотел это изменить. И вы можете мне помочь. С вами никто не будет невежлив. Или с вашей гостьей.
– Отец велел мне не вмешиваться в дела других государств.
– Хороший совет, – сказал Блейн.
– Но, конечно, в этом нет никакого вреда. Приду с радостью. С молодой леди…
– Спасибо. Ваше высочество, я убежден, что будущее этой планеты зависит от осужденных и вынужденных колонистов. Некоторые из первопоселенцев, плантаторы и фармацевты, это понимают. Но многие не понимают и держатся за бессмысленные аристократические привилегии.
– У нас похожие проблемы, – сказал Лисандр. – Конечно, нам помогает… многие осужденные, которых присылают на Спарту, подкупили кого-то, чтобы оказаться у нас.
– То есть вы получаете лучших из осужденных. – Блейн улыбнулся. – Здесь тоже такое бывает, но, конечно, в меньших масштабах. Тем не менее платят и за то, чтобы оказаться здесь, а не на планете Фулсона. И время от времени к нам попадают очень умные люди.
III
Годом ранее…
Ярко-синее калифорнийское небо нависало над восемью тысячами молодых тел, бешено извивающихся в такт электронной музыке. Одни танцевали, другие лежали на спине в траве и пили или курили. Никто не мог игнорировать музыку, хотя почти никто сознательно не воспринимал носовой тенор: он был недостаточно силен, чтобы перекрыть дикие взвизги теремина или звяканье десятка гитар со стальными струнами. На серой деревянной платформе, воздвигнутой посреди готических, постройки двадцатого века, зданий Лос-анджелесского университета ждали своей очереди другие музыкальные группы.
Некоторым музыкантам так не терпелось начать, что они играли на своих инструментах. Никакого звука это не производило, потому что усилители были выключены, зато позволяло музыкантам включаться в бешеный ритм праздника на лужайке кампуса.
Концерт – прекрасное развлечение. К студентам в парке колледжа присоединялись горожане из ближайшего Благотворительного острова. Предприимчивые продавцы предлагали выпивку, травку и борлой. Грузовики подвозили еду. «Дочери Лилит» исполняли оригинальную музыку, затем пришла очередь «Слизи», затем должны были выступать другие известные группы. Толпу окутывала атмосфера мира и дружбы…
– Люмпен-пролетариат. – Говорила молодая женщина. Она стояла у окна, выходившего на лужайку кампуса и на дикую картину внизу. – Люмпены, – повторила она.
– А, это болтовня большевиков. Коммунизм – не выход. Только посмотри на Совмир…
– Революция предана! Предана! – сказала девушка. Она посмотрела на того, кто с ней спорил. – Не будет мира и свободы, пока…
– Прекратите. – Председатель собрания ударил кулаком по столу. – У нас много работы. Не время для идеологических споров.
– Без правильной революционной теории ничего достичь не удастся. – Это произнес бородач в кожаной куртке. Он посмотрел на председателя, потом на остальных присутствующих. – Вначале нужно правильно понять проблему. Тогда мы сможем действовать!
Председатель снова стукнул кулаком, но тут заговорил кто-то еще.
– Дела, а не слова. Мы пришли сюда, чтобы спланировать наши действия. О чем речь? Вы, проклятые теоретики, меня раздражаете. Нам нужны действия. Подполье сделало для Движения больше, чем вы за все время…
– Вздор. – Мужчина в кожаной куртке презрительно фыркнул. Потом встал. У него был громкий голос. – Ну, хорошо, вы действуете. Выводите на три дня из строя всю транспортную систему Л. – А. Очень умно. И чего вы достигли? Запугали налогоплательщиков, и те позволили поднять плату копам. Вы покончили с забастовкой легавых, вот чего вы добились!
Все заговорили одновременно, председатель пытался вмешаться, но человек в коже продолжал:
– Вы начали пищевые мятежи в районах граждан. Большое дело! Важен лишь результат, а вашим результатом стала морская пехота СоВладения! Вы привели сюда морскую пехоту, вот что вы сделали!
– Верно! Мы показали истинное лицо режима! Революция не грянет, пока люди не поймут…
– Революция, вздор! Вбейте в головы: технология – единственное, что может нас спасти. Высвободите технологию, освободите ученых, и мы…
Его голос заглушили крики остальных. Все говорили одновременно.
Марк Фуллер сидел за студенческой партой и упивался происходящим. Дикой музыкой снаружи. Разговорами о революции. Планами действий – действий, после которых что-то произойдет, действий, которые заставят истеблишмент заметить их; все это так для него ново, и он здесь, в этой комнате, в самом центре истинной власти в университете. «Боже, как мне это нравится! – думал он. – У меня раньше никогда не было власти. Даже над собственной жизнью. А теперь я могу им всем показать!»
Таким живым он не чувствовал себя еще никогда за все двадцать лет жизни. Посмотрел на сидевшую рядом девушку и улыбнулся. Та улыбнулась в ответ и потрепала Марка по ноге. В промежности возникло напряжение, ставшее почти непереносимым. Он помнил вчерашний день и представлял себе завтрашний. Тихий мир округа налогоплательщиков, где он вырос, казался невероятно далеким.
Остальные продолжали спорить. Марк пытался слушать, но мысли его постоянно устремлялись к Ширли, к теплу ее руки у него на бедре, к выпуклостям под ее свитером, к воспоминаниям о том, как она впивалась пятками ему в спину, к ее крикам страсти. Он знал, что должен внимательнее слушать обсуждение. На самом деле ему не место в этой комнате. Если бы его не привела Ширли, он вообще не знал бы об этой встрече.
«Но я заслужу место здесь, – думал он. – Я буду здесь по праву. Власть. Вот что они такое, и я научусь быть частью этой власти».
Технократ в кожанке заговорил снова:
– Вы видите слишком много дьяволов, – сказал он. – Сгоните с закорок ученых людей из разведки СоВладения, и через двадцать лет вся Земля превратится в рай. Вся, а не одни только округа налогоплательщиков.
– Паразит-отравитель! Чего ты хочешь? Возвращения к смогу? К нефтяным пятнам, к мертвой рыбе, к уничтоженным животным…
– Вздор! Технология может вывести нас…
– Она прежде всего и создала проблему!
– Потому что мы зашли недостаточно далеко! Со времен проклятого космического двигателя не появилось ни одной новой научной идеи. Вы так гордитесь тем, что нет загрязнения среды. Здесь нет, это верно. Но не потому, что мы научились ее сохранять, а потому, что людей отправляют в преисподнюю типа Танита, потому что их сортируют, потому что…
– Он прав. Люди умирают от голода, пока мы…
– Чертовски прав! Свобода мысли, свобода думать, свобода планировать, исследовать, публиковать без цензуры результаты – вот что способно освободить мир.
Споры продолжались, пока председатель не утомился. Он снова заколотил кулаком.
– Мы здесь для того, чтобы сделать что-нибудь, – сказал он, – а не решить все проблемы мира за один день. Так мы договорились.
Шум постепенно стих, и председатель многозначительно заговорил:
– Это наш шанс. Мирная демонстрация силы. Мы должны показать им, что думаем об их проклятых правилах и карточках статуса. Но мы должны быть осторожны. Положение не должно выходить из-под контроля.
Марк лежал на траве в десятке метров от платформы. Он нежился под калифорнийским солнцем, а Ширли гладила ему спину. Все его чувства были на взводе. Колледж оказался таким, как он и воображал. Мальчишки в дорогих частных школах, куда посылал его отец, шептались о фестивалях, демонстрациях и стычках, но это не было реальностью. А теперь стало. Раньше он почти не встречался с гражданами, теперь они повсюду вокруг него. На них благотворительная одежда, и говорят они на странных диалектах, которые Марк понимает лишь наполовину. Все: и граждане, и студенты – дергаются в такт музыке, накатывающейся на них.
Отец Марка хотел отправить его в колледж в округе налогоплательщиков, но не хватило денег. Марк мог бы получить стипендию, но не получил. Он говорил себе, что сделал это нарочно. Конкуренция – не метод жизни. Два его лучших друга по средней школе отказались участвовать в этих тараканьих бегах. Впрочем, ни один из них сюда не попал: у них было достаточно денег, чтобы учиться в Принстоне или Йеле.
Появлялось все больше граждан. Предполагалось, что на фестиваль попадают только по билетам, а главное, что граждане не имеют права приходить в кампус, но студенческие группы раскрыли ворота и снесли ограждения. Все было заранее спланировано, на встрече. И теперь помещение охраны у ворот пылает, и все, кто живет поблизости, могу войти.
Ширли была в экстазе.
– Ты только посмотри на них! – кричала она. – Так и должно быть! Граждане должны иметь право идти, куда захотят. Равенство навсегда!
Марк улыбался. Все это так ново для него. Раньше он не задумывался о делении на граждан и налогоплательщиков и принимал свои привилегии, даже не замечая их. Он многое узнал от Ширли и своих новых друзей, но еще очень многого не знает. «Но я все узнаю, – думал он. – Мы знаем, что делаем. Мы можем сделать мир лучше – можем все! Пора этим глупым старым ублюдкам подвинуться и впустить свежие идеи».
Ширли передала ему трубку с борлоем. Еще одно новшество – это привычка граждан, и отец Марка ее презирал. Теперь Марк не понимал почему. Он глубоко затянулся, наслаждаясь ощущением довольства, которое приносил дым. Потом потянулся к Ширли и окунулся в теплую ванну ее заботы и любви, зная, что она так же счастлива, как и он.
Она нежно улыбнулась ему, продолжая держать руку на его бедре, и они задергались в такт музыке, улыбаясь в предвкушении того, чем закончится день. Снова появилась трубка, и Марк с готовностью взял ее.
– Легавые! Легавые идут! – послышался крик с края толпы.
Ширли повернулась к своим последователям.
– Оставайтесь на месте. Не провоцируйте ублюдков. Ничего не делайте, просто сидите.
Послышался одобрительный гомон. Марк чувствовал, как его охватывает возбуждение. Вот оно. И он среди предводителей; даже если его статус связан лишь с тем, что он парень Ширли, все равно он среди вожаков, один из тех, кто заставляет других действовать…
Полиция пыталась прорваться сквозь толпу, чтобы прекратить праздник. С полицейскими был президент университета, он что-то кричал, но Марк не разбирал слов. На краю лужайки появился дым.
Горит какое-то здание? Но это бессмыслица. Никакого огня не должно быть, никаких погромов не будет; просто, не обращая внимания на полицейских и администрацию университета, покажи им, что граждане и студенты могут мирно смешиваться; покажи, как глупы эти проклятые правила и как бесполезно…
Да, что-то горело. Может, не одно здание. Полицейские и пожарные пытались пробиться через толпу. Кто-то ударил полицейского, и тот упал. Десяток его товарищей обрушился на толпу. Поднимались и опускались полицейские дубинки.
Мирный сон рассеялся. Марк смотрел в недоумении: «Где-то кричит человек, где он? В горящем здании?» Группа начала скандировать: «Равенство сейчас! Равенство сейчас!»
Другая группа воздвигала посреди лужайки баррикаду.
– Они не должны этого делать! – крикнул Марк. Ширли улыбнулась ему. Глаза ее возбужденно горели. Появлялось все больше полицейских, одна группа направилась к Марку. Полетели камни, и полицейские подняли алюминиевые щиты. Они приближались. Один из полицейских поднял дубинку.
Он собирается ударить Ширли! Марк перехватил дубинку и отвел удар. Вокруг теснились граждане и студенты. Некоторые бросались на полицейских. Рослый мужчина, хорошо одетый и слишком старый, чтобы быть студентом, ударил передового полицейского. Тот упал.
Марк потащил Ширли в сторону: в схватку вмешались десяток поджигателей в кожаной одежде. Поджигатели займутся полицейскими, но Марк не хотел на это смотреть. Парни в школе презрительно говорили о легавых, но те полицейские, с которыми сталкивался Марк, всегда были вежливы и почтительны; а эти ужасны и…
В голове у него все смешалось. Только что он лежал в объятиях Ширли, слушал музыку, и все было замечательно. А теперь полиция, и крик: «Убей копа!», и пожары. Повсюду поджигатели. На встрече их не было. Большинство их разыскивает полиция. Они прислали своего представителя на встречу и согласились, что демонстрация будет мирной…
С крыши горящего здания спрыгнул человек. Внизу некому было подхватить его, и он растянулся на ступенях, как сломанная кукла. Изо рта лилась кровь, ярко-алая полоска на розовых мраморных ступенях. Над другим зданием к небу тоже поднялось пламя. Появилось еще много полицейских, они начали окружать толпу заграждениями.
Из военной машины появился штатский, его яркая одежда контрастировала с тусклой синевой полицейских мундиров. Полицейские с поднятыми щитами окружили его. Штатский закричал в громкоговоритель:
– Зачитываю закон 1998 года с поправками. При возникновении толпы, которая представляет опасность для общественной и частной собственности и для жизни граждан и налогоплательщиков, законные представители власти имеют право приказать толпе разойтись и предупредить, что неповиновение этому приказу будет рассматриваться как мятеж. Представители власти должны дать достаточно времени…
Марк знал этот закон. Он участвовал в его обсуждении в школе. Пора убираться отсюда. У местного мэра вскоре будет достаточно полномочий, чтобы покончить с этой дикой сценой. Он может даже вызвать военных – американских или из СоВладения. Теперь ограждения стояли по обе стороны от толпы, но полицейские еще не преградили доступ в здания. Впереди дверь, и Марк потянул к ней Ширли.
– Пошли!
Но Ширли не пошла с ним. Она вызывающе стояла, безумно улыбаясь, грозила кулаком полицейским, выкрикивала проклятия. Потом повернулась к Марку:
– Если струсил, убирайся, малыш. Проваливай.
Кто-то передал по кругу бутылку. Ширли отпила из нее и протянула Марку. Он поднес бутылку к губам, но пить не стал. В голове шумело, он чувствовал страх. «Нужно бежать, – думал он. – Бежать, как от огня». Мэр кончил зачитывать закон…
– Равенство сейчас! Равенство сейчас! – Крики действовали заразительно. Теперь кричала половина толпы.
Полиция бесстрастно ждала. Время от времени офицер поглядывал на часы. Потом кивнул, и полицейские двинулись вперед. Четыре техника взяли шланги и принялись направлять струи пены из машин поверх голов приближающихся полицейских. Липкая жидкость брызгами падала вокруг Марка.
Марк упал. Он попытался встать, но не смог. Все вокруг падали. Все, чего касалась жидкость, становилось скользким, и никто не мог устоять. Но на полицию жидкость не действовала.
«Мгновенная банановая кожура», – подумал Марк. Он видел на триви, как ее используют. Когда ее показывали по триви, все смеялись. Но теперь это совсем не казалось забавным. Несколько попыток показали Марку, что уйти он не сможет; он едва мог ползти. Полицейские быстро приближались. Об их щиты ударялись камни и бутылки.
Поджигатели в черных одеждах доставали из карманов флакончики спрея. Побрызгав на подошвы и ладони, они вставали. И стали уходить сквозь беспомощную толпу, подальше от полиции, к пустому зданию…
Цепь полицейских достигла группы Марка. Копы помахивали дубинками. Они разговаривали негромко, слишком тихо, чтобы услышать издалека.
– Время, – сказал один из них.
– Да, теперь наша очередь, – согласился его товарищ.
– Кто-нибудь заявляет о статусе налогоплательщика? – Полицейский холодно разглядывал группу. – Говорите.
– Да. Здесь. – Один парень попытался встать. Снова упал, но протянул свою идентификационную карточку.
– И здесь. – Марк попытался достать свою.
– Штрейкбрехер! – закричала Ширли. Она набросилась на парня. – Лицемер! Свинья! Доносчик! – Остальные тоже кричали. Марк увидел полный ненависти взгляд Ширли и снова сунул карточку в карман. Для этого будет время позже.
Два полицейских схватили его. Один поднял его за ноги, другой за плечи. И отнесли на тротуар. Подняли, и тот, что держал за плечи, выпустил их. Последнее, что запомнил Марк, когда головой ударился о тротуар, был издевательский смех полицейских.
Пристав выглядел гротескно, с усами, как у Уайатта Эрпа, и с большим животом, перевешивавшимся через пояс. Скучающим голосом он прочитал:
– Дело 457—984. Народ против Марка Фуллера. Мятеж, агрессивное нападение, сопротивление при аресте.
Судья сверху вниз глянул со своего места.
– Признаете ли вы свою вину?
– Признаем, ваша честь, – ответил защитник Марка. Зовут его Зоуэр, и он берет не очень много. На более дорогого адвоката у отца Марка не было денег.
«Но я не виновен, – подумал Марк. – Не виновен». Однако, когда он сказал об этом адвокату, тот презрительно ответил:
– Помалкивай. Или будет хуже. Мне и так с трудом удалось добиться снятия обвинения в заговоре. Просто постарайся выглядеть невиновным и ничего не говори.
Судья кивнул.
– Можете что-нибудь сказать в его оправдание?
Зоуэр положил руку на плечо Марку.
– Мой клиент отдает себя на милость суда, – сказал он. – Марк раньше никогда не попадал в неприятности. Он действовал под влиянием дурной компании и опьянения. У него не было намерения совершить преступление. Просто недостаточно рассудительности.
На судью это не произвело впечатления.
– Что говорит народ?
– Ваша честь, – начал обвинитель, – народ устал от студенческих волнений. Это не шалости молодых налогоплательщиков. Это сознательный мятеж, заранее спланированный.
У нас есть запись того, как этот хулиган ударил офицера полиции. Офицер получил три перелома, разрыв почки и другие повреждения. Удивительно, что он вообще выжил. Мы можем также доказать, что после объявления мэра обвиняемый не пытался уйти. Если защита опровергает этот факт…
– Нет, нет, – торопливо заговорил Зоуэр. – Мы признаем, ваша честь. – Он пробормотал про себя, так, чтобы слышал только Марк: – Нельзя допустить, чтобы они прокручивали запись. Вот тогда судья по-настоящему рассердится.
Зоуэр встал.
– Ваша честь, мы признаем дурное поведение Марка, но не забудьте, он был под влиянием наркотика. К тому же, в действительности он не бил полицейского, просто перехватил его дубинку. Марк был с новыми друзьями, которых знал не очень хорошо. Его отец уважаемый налогоплательщик, менеджер «Дженерал фудз» в Санта-Марии. Марк раньше никогда не подвергался аресту. Я уверен, он усвоил урок.
«А где Ширли, – подумал Марк. – Ее политик-отец каким-то образом устроил так, что ей даже не предъявили обвинение».
Судья кивнул. Зоуэр улыбнулся и прошептал Марку:
– Я хорошо подмазал его в кабинете. Получим условный срок.
Блейн кивнул.
– Я также получил письмо от председателя совета директоров «Ледерле» с просьбой оказать вам содействие. Конечно, мы это сделаем. Чем можем быть полезны? – Блейн повел их в свой кабинет.
– Возможно, кто-нибудь покажет гражданину Миддлтону дворец и угостит его выпивкой.
Блейн приподнял бровь, потом повернулся к секретарше:
– Энн, попросите мистера Кима зайти и отвести друга принца Лисандра в клуб. Спасибо. – И он первым зашел в свой кабинет.
Стены кабинета отделаны такими же панелями, как и приемная. Стол намного роскошней – из экзотической древесины, с полосками полированного камня. Он господствовал в комнате, и не спросить о нем было невозможно.
– Очень красиво, – сказал Лисандр. – Никогда ничего подобного не видел.
Блейн широко улыбнулся.
– Спасибо. Исключительно местные материалы. Змеиное дерево и серый хоулит. Конечно, электронная начинка изготовлена на Земле, на «Виасин». Пройдет немало лет, прежде чем мы сможем делать что-то подобное. Выпьете что-нибудь?
– Спасибо.
– У нас превосходный ликер и ром со вкусом танитского плода страсти, но, наверно, еще слишком рано для такого сладкого. Может, танитский виски?
– Спасибо. – Лисандр осторожно отхлебнул темный напиток. – Очень неплохо.
– Рад, что вам нравится. Немного похож на шотландский, только покрепче. Некоторые считают его слишком крепким.
– Спартанский виски – потомок ирландского, – сказал Лисандр. – Мы считаем его лучше самого лучшего земного. У нас мастер родом из Корка…
– Та же самая история и у нас, – заметил Блейн. – Все семейство из окрестностей Инверари. Не знаю, чем они так рассердили Бюро Переселения, но их прислали сюда – Танит выиграл, а Земля проиграла. Один из моих предшественников поручил им изготовление виски. Итак. Полагаю, ваш первый день на Таните прошел приятно?
– Он начался достаточно приятно… я могу вас расспросить о местных обычаях?
– Прошу вас.
– В моем номере была девушка…
– Блондинка или рыжая?
– Рыжая.
– Это Урсула Гордон. Умная девушка. Я полагаю, что, когда вы сказали, что день начался приятно…
– Но что она там делает?
– Прошу прощения?
– Не молода ли она для проститутки?
Блейн выглядел смущенным.
– Ну, у нее нет выбора.
– Я так и думал. У нас на Спарте нет рабства.
– Да, а на Таните есть. Как раз то, что я пытаюсь отменить. Но требуется больше времени, чем вам может показаться.
– Да, у нас такой же опыт: все требует большего времени и стоит дороже. Но рабство? Разве его нельзя отменить?
– Это не рабство. Не в строгом смысле слова. Контракт, – ответил Блейн. – Дети осужденных обязаны заключить контракт с владельцем контракта их матери. Идея в том, что поскольку владелец должен заботиться о воспитании и образовании ребенка, он должен что-то за это получать. «Хилтон» выкупил ее контракт, когда она была совсем юной, и заплатил за ее обучение. И теперь владельцы ждут от нее определенной выгоды. Отвратительная практика, и в будущем я обязательно положу ей конец. К несчастью, я ничего не могу сделать с прошлым. Пытался. Арбитражный судья СоВладения поддержал контракт. – Блейн говорил слишком быстро. Подошел к бару и снова принес бутылку. – Налить вам еще?
– Спасибо… и долго ей еще работать по контракту?
– Пока ей не исполнится девятнадцать земных лет. На Таните год длиннее. Дни немного короче, но мы считаем 365 танитских дней за земной год. Слишком сложно отмерять часы. – Блейн поработал клавишами консоли на столе. – Она будет свободна через 209 местных дней.
– Что она тогда будет делать? – спросил Лисандр.
Блейн глубоко вздохнул.
– Если повезет, продолжит работать в «Хилтоне».
– И это лучшее, чем она может заняться?
– Полагаю, это зависит от того, сколько у нее появится друзей. Или появилось. Это жестокая планета, ваше высочество. – Губернатор прошел за свой стол. – Вы сказали, что день начался приятно. Потом возникли проблемы?
– Да, пожалуй. – Лисандр рассказал Блейну о пяти молодых людях, которые пытались их ограбить.
– Они убежали. Их вожаку, в общем-то, повезло. Харв только сломал ему нос. Может, еще и ногу, но я так не думаю. Я подумал, что надо бы сообщить в полицию, но не увидел ни одного полицейского…
Улыбка исчезла с лица Блейна.
– Теоретически вы, конечно, должны были сообщить, но на практике никто этого не делает. Я бы на вашем месте в будущем держался подальше от этого района…
– Мы так и поступим.
– Но вы сказали, что были среди оштукатуренных домов. И не заходили в район трущоб?
– Нет.
– Понятно. Прошу прощения. – Блейн нажал кнопку на столе. – Энн, пожалуйста, попросите начальника полиции отправить взвод в район трущоб и задержать обычных подозреваемых. Пусть распространят сведения, что Джимми и Марио заварили кашу.
– Не нужно, – возразил Лисандр.
– Нет, нужно, – ответил Блейн. – Мы не можем везде разместить полицию, но не можем и допустить, чтобы на туристов нападали в тех районах, где они должны быть в безопасности. – Он вздохнул. – Я развесил у входа в туннель Бронсона предупредительные надписи, но люди с той стороны сорвали их. Не могу их винить. Сам бы не хотел жить в покинутом районе.
– У нас на Спарте нет покинутых районов. Пока нет.
– Я понял, что ваш парень – очень опытный телохранитель.
– Строго говоря, он не телохранитель. Сомневаюсь, чтобы у вас на Таните было что-нибудь похожее на фратрии.
– На фратрии?
– Братства. Каждый потенциальный гражданин Спарты с рождения относится к одной из фратрий. Мы стараемся смешивать социальные прослойки и классы. Это немного трудно объяснить – в нашей фратрии мы все братья. Харв – мой сопровождающий, и мне жаль всякого, кто попытается причинить мне вред, но он мой брат и полноправный гражданин, а не телохранитель. Кстати, «гражданин» на Спарте – почетный титул. У нас нет «налогоплательщиков».
– О. Конечно. А теперь, ваше высочество, чем еще могу быть вам полезен?
– Мне нужно увидеться с полковником Фалькенбергом.
– Хороший человек. Обычно это сделать достаточно легко, но как раз сейчас я просил его подавить последнюю пиратскую шайку. У него есть немало и другой работы.
– Это очень важно.
Блейн наклонил голову на бок.
– Не сомневаюсь. Я сам кое-что слышал. Ничего не хотите мне рассказать? – Когда Лисандр не ответил, Блейн кивнул. – Хорошо. Послушайте, я сделаю, что смогу, но может потребоваться какое-то время. А пока у нас на следующей неделе небольшой прием, ничего особенного, все очень неформально. Фалькенберг тоже приглашен и обязательно будет, если его не отвлекут дела этого Свободного государства. Если хотите, приведите с собой мисс Гордон.
– А это уместно на обеде в доме губернатора?
– Да… Ну, на самом деле нет. Но я бы хотел это изменить. И вы можете мне помочь. С вами никто не будет невежлив. Или с вашей гостьей.
– Отец велел мне не вмешиваться в дела других государств.
– Хороший совет, – сказал Блейн.
– Но, конечно, в этом нет никакого вреда. Приду с радостью. С молодой леди…
– Спасибо. Ваше высочество, я убежден, что будущее этой планеты зависит от осужденных и вынужденных колонистов. Некоторые из первопоселенцев, плантаторы и фармацевты, это понимают. Но многие не понимают и держатся за бессмысленные аристократические привилегии.
– У нас похожие проблемы, – сказал Лисандр. – Конечно, нам помогает… многие осужденные, которых присылают на Спарту, подкупили кого-то, чтобы оказаться у нас.
– То есть вы получаете лучших из осужденных. – Блейн улыбнулся. – Здесь тоже такое бывает, но, конечно, в меньших масштабах. Тем не менее платят и за то, чтобы оказаться здесь, а не на планете Фулсона. И время от времени к нам попадают очень умные люди.
III
Годом ранее…
Ярко-синее калифорнийское небо нависало над восемью тысячами молодых тел, бешено извивающихся в такт электронной музыке. Одни танцевали, другие лежали на спине в траве и пили или курили. Никто не мог игнорировать музыку, хотя почти никто сознательно не воспринимал носовой тенор: он был недостаточно силен, чтобы перекрыть дикие взвизги теремина или звяканье десятка гитар со стальными струнами. На серой деревянной платформе, воздвигнутой посреди готических, постройки двадцатого века, зданий Лос-анджелесского университета ждали своей очереди другие музыкальные группы.Некоторым музыкантам так не терпелось начать, что они играли на своих инструментах. Никакого звука это не производило, потому что усилители были выключены, зато позволяло музыкантам включаться в бешеный ритм праздника на лужайке кампуса.
Концерт – прекрасное развлечение. К студентам в парке колледжа присоединялись горожане из ближайшего Благотворительного острова. Предприимчивые продавцы предлагали выпивку, травку и борлой. Грузовики подвозили еду. «Дочери Лилит» исполняли оригинальную музыку, затем пришла очередь «Слизи», затем должны были выступать другие известные группы. Толпу окутывала атмосфера мира и дружбы…
– Люмпен-пролетариат. – Говорила молодая женщина. Она стояла у окна, выходившего на лужайку кампуса и на дикую картину внизу. – Люмпены, – повторила она.
– А, это болтовня большевиков. Коммунизм – не выход. Только посмотри на Совмир…
– Революция предана! Предана! – сказала девушка. Она посмотрела на того, кто с ней спорил. – Не будет мира и свободы, пока…
– Прекратите. – Председатель собрания ударил кулаком по столу. – У нас много работы. Не время для идеологических споров.
– Без правильной революционной теории ничего достичь не удастся. – Это произнес бородач в кожаной куртке. Он посмотрел на председателя, потом на остальных присутствующих. – Вначале нужно правильно понять проблему. Тогда мы сможем действовать!
Председатель снова стукнул кулаком, но тут заговорил кто-то еще.
– Дела, а не слова. Мы пришли сюда, чтобы спланировать наши действия. О чем речь? Вы, проклятые теоретики, меня раздражаете. Нам нужны действия. Подполье сделало для Движения больше, чем вы за все время…
– Вздор. – Мужчина в кожаной куртке презрительно фыркнул. Потом встал. У него был громкий голос. – Ну, хорошо, вы действуете. Выводите на три дня из строя всю транспортную систему Л. – А. Очень умно. И чего вы достигли? Запугали налогоплательщиков, и те позволили поднять плату копам. Вы покончили с забастовкой легавых, вот чего вы добились!
Все заговорили одновременно, председатель пытался вмешаться, но человек в коже продолжал:
– Вы начали пищевые мятежи в районах граждан. Большое дело! Важен лишь результат, а вашим результатом стала морская пехота СоВладения! Вы привели сюда морскую пехоту, вот что вы сделали!
– Верно! Мы показали истинное лицо режима! Революция не грянет, пока люди не поймут…
– Революция, вздор! Вбейте в головы: технология – единственное, что может нас спасти. Высвободите технологию, освободите ученых, и мы…
Его голос заглушили крики остальных. Все говорили одновременно.
Марк Фуллер сидел за студенческой партой и упивался происходящим. Дикой музыкой снаружи. Разговорами о революции. Планами действий – действий, после которых что-то произойдет, действий, которые заставят истеблишмент заметить их; все это так для него ново, и он здесь, в этой комнате, в самом центре истинной власти в университете. «Боже, как мне это нравится! – думал он. – У меня раньше никогда не было власти. Даже над собственной жизнью. А теперь я могу им всем показать!»
Таким живым он не чувствовал себя еще никогда за все двадцать лет жизни. Посмотрел на сидевшую рядом девушку и улыбнулся. Та улыбнулась в ответ и потрепала Марка по ноге. В промежности возникло напряжение, ставшее почти непереносимым. Он помнил вчерашний день и представлял себе завтрашний. Тихий мир округа налогоплательщиков, где он вырос, казался невероятно далеким.
Остальные продолжали спорить. Марк пытался слушать, но мысли его постоянно устремлялись к Ширли, к теплу ее руки у него на бедре, к выпуклостям под ее свитером, к воспоминаниям о том, как она впивалась пятками ему в спину, к ее крикам страсти. Он знал, что должен внимательнее слушать обсуждение. На самом деле ему не место в этой комнате. Если бы его не привела Ширли, он вообще не знал бы об этой встрече.
«Но я заслужу место здесь, – думал он. – Я буду здесь по праву. Власть. Вот что они такое, и я научусь быть частью этой власти».
Технократ в кожанке заговорил снова:
– Вы видите слишком много дьяволов, – сказал он. – Сгоните с закорок ученых людей из разведки СоВладения, и через двадцать лет вся Земля превратится в рай. Вся, а не одни только округа налогоплательщиков.
– Паразит-отравитель! Чего ты хочешь? Возвращения к смогу? К нефтяным пятнам, к мертвой рыбе, к уничтоженным животным…
– Вздор! Технология может вывести нас…
– Она прежде всего и создала проблему!
– Потому что мы зашли недостаточно далеко! Со времен проклятого космического двигателя не появилось ни одной новой научной идеи. Вы так гордитесь тем, что нет загрязнения среды. Здесь нет, это верно. Но не потому, что мы научились ее сохранять, а потому, что людей отправляют в преисподнюю типа Танита, потому что их сортируют, потому что…
– Он прав. Люди умирают от голода, пока мы…
– Чертовски прав! Свобода мысли, свобода думать, свобода планировать, исследовать, публиковать без цензуры результаты – вот что способно освободить мир.
Споры продолжались, пока председатель не утомился. Он снова заколотил кулаком.
– Мы здесь для того, чтобы сделать что-нибудь, – сказал он, – а не решить все проблемы мира за один день. Так мы договорились.
Шум постепенно стих, и председатель многозначительно заговорил:
– Это наш шанс. Мирная демонстрация силы. Мы должны показать им, что думаем об их проклятых правилах и карточках статуса. Но мы должны быть осторожны. Положение не должно выходить из-под контроля.
Марк лежал на траве в десятке метров от платформы. Он нежился под калифорнийским солнцем, а Ширли гладила ему спину. Все его чувства были на взводе. Колледж оказался таким, как он и воображал. Мальчишки в дорогих частных школах, куда посылал его отец, шептались о фестивалях, демонстрациях и стычках, но это не было реальностью. А теперь стало. Раньше он почти не встречался с гражданами, теперь они повсюду вокруг него. На них благотворительная одежда, и говорят они на странных диалектах, которые Марк понимает лишь наполовину. Все: и граждане, и студенты – дергаются в такт музыке, накатывающейся на них.
Отец Марка хотел отправить его в колледж в округе налогоплательщиков, но не хватило денег. Марк мог бы получить стипендию, но не получил. Он говорил себе, что сделал это нарочно. Конкуренция – не метод жизни. Два его лучших друга по средней школе отказались участвовать в этих тараканьих бегах. Впрочем, ни один из них сюда не попал: у них было достаточно денег, чтобы учиться в Принстоне или Йеле.
Появлялось все больше граждан. Предполагалось, что на фестиваль попадают только по билетам, а главное, что граждане не имеют права приходить в кампус, но студенческие группы раскрыли ворота и снесли ограждения. Все было заранее спланировано, на встрече. И теперь помещение охраны у ворот пылает, и все, кто живет поблизости, могу войти.
Ширли была в экстазе.
– Ты только посмотри на них! – кричала она. – Так и должно быть! Граждане должны иметь право идти, куда захотят. Равенство навсегда!
Марк улыбался. Все это так ново для него. Раньше он не задумывался о делении на граждан и налогоплательщиков и принимал свои привилегии, даже не замечая их. Он многое узнал от Ширли и своих новых друзей, но еще очень многого не знает. «Но я все узнаю, – думал он. – Мы знаем, что делаем. Мы можем сделать мир лучше – можем все! Пора этим глупым старым ублюдкам подвинуться и впустить свежие идеи».
Ширли передала ему трубку с борлоем. Еще одно новшество – это привычка граждан, и отец Марка ее презирал. Теперь Марк не понимал почему. Он глубоко затянулся, наслаждаясь ощущением довольства, которое приносил дым. Потом потянулся к Ширли и окунулся в теплую ванну ее заботы и любви, зная, что она так же счастлива, как и он.
Она нежно улыбнулась ему, продолжая держать руку на его бедре, и они задергались в такт музыке, улыбаясь в предвкушении того, чем закончится день. Снова появилась трубка, и Марк с готовностью взял ее.
– Легавые! Легавые идут! – послышался крик с края толпы.
Ширли повернулась к своим последователям.
– Оставайтесь на месте. Не провоцируйте ублюдков. Ничего не делайте, просто сидите.
Послышался одобрительный гомон. Марк чувствовал, как его охватывает возбуждение. Вот оно. И он среди предводителей; даже если его статус связан лишь с тем, что он парень Ширли, все равно он среди вожаков, один из тех, кто заставляет других действовать…
Полиция пыталась прорваться сквозь толпу, чтобы прекратить праздник. С полицейскими был президент университета, он что-то кричал, но Марк не разбирал слов. На краю лужайки появился дым.
Горит какое-то здание? Но это бессмыслица. Никакого огня не должно быть, никаких погромов не будет; просто, не обращая внимания на полицейских и администрацию университета, покажи им, что граждане и студенты могут мирно смешиваться; покажи, как глупы эти проклятые правила и как бесполезно…
Да, что-то горело. Может, не одно здание. Полицейские и пожарные пытались пробиться через толпу. Кто-то ударил полицейского, и тот упал. Десяток его товарищей обрушился на толпу. Поднимались и опускались полицейские дубинки.
Мирный сон рассеялся. Марк смотрел в недоумении: «Где-то кричит человек, где он? В горящем здании?» Группа начала скандировать: «Равенство сейчас! Равенство сейчас!»
Другая группа воздвигала посреди лужайки баррикаду.
– Они не должны этого делать! – крикнул Марк. Ширли улыбнулась ему. Глаза ее возбужденно горели. Появлялось все больше полицейских, одна группа направилась к Марку. Полетели камни, и полицейские подняли алюминиевые щиты. Они приближались. Один из полицейских поднял дубинку.
Он собирается ударить Ширли! Марк перехватил дубинку и отвел удар. Вокруг теснились граждане и студенты. Некоторые бросались на полицейских. Рослый мужчина, хорошо одетый и слишком старый, чтобы быть студентом, ударил передового полицейского. Тот упал.
Марк потащил Ширли в сторону: в схватку вмешались десяток поджигателей в кожаной одежде. Поджигатели займутся полицейскими, но Марк не хотел на это смотреть. Парни в школе презрительно говорили о легавых, но те полицейские, с которыми сталкивался Марк, всегда были вежливы и почтительны; а эти ужасны и…
В голове у него все смешалось. Только что он лежал в объятиях Ширли, слушал музыку, и все было замечательно. А теперь полиция, и крик: «Убей копа!», и пожары. Повсюду поджигатели. На встрече их не было. Большинство их разыскивает полиция. Они прислали своего представителя на встречу и согласились, что демонстрация будет мирной…
С крыши горящего здания спрыгнул человек. Внизу некому было подхватить его, и он растянулся на ступенях, как сломанная кукла. Изо рта лилась кровь, ярко-алая полоска на розовых мраморных ступенях. Над другим зданием к небу тоже поднялось пламя. Появилось еще много полицейских, они начали окружать толпу заграждениями.
Из военной машины появился штатский, его яркая одежда контрастировала с тусклой синевой полицейских мундиров. Полицейские с поднятыми щитами окружили его. Штатский закричал в громкоговоритель:
– Зачитываю закон 1998 года с поправками. При возникновении толпы, которая представляет опасность для общественной и частной собственности и для жизни граждан и налогоплательщиков, законные представители власти имеют право приказать толпе разойтись и предупредить, что неповиновение этому приказу будет рассматриваться как мятеж. Представители власти должны дать достаточно времени…
Марк знал этот закон. Он участвовал в его обсуждении в школе. Пора убираться отсюда. У местного мэра вскоре будет достаточно полномочий, чтобы покончить с этой дикой сценой. Он может даже вызвать военных – американских или из СоВладения. Теперь ограждения стояли по обе стороны от толпы, но полицейские еще не преградили доступ в здания. Впереди дверь, и Марк потянул к ней Ширли.
– Пошли!
Но Ширли не пошла с ним. Она вызывающе стояла, безумно улыбаясь, грозила кулаком полицейским, выкрикивала проклятия. Потом повернулась к Марку:
– Если струсил, убирайся, малыш. Проваливай.
Кто-то передал по кругу бутылку. Ширли отпила из нее и протянула Марку. Он поднес бутылку к губам, но пить не стал. В голове шумело, он чувствовал страх. «Нужно бежать, – думал он. – Бежать, как от огня». Мэр кончил зачитывать закон…
– Равенство сейчас! Равенство сейчас! – Крики действовали заразительно. Теперь кричала половина толпы.
Полиция бесстрастно ждала. Время от времени офицер поглядывал на часы. Потом кивнул, и полицейские двинулись вперед. Четыре техника взяли шланги и принялись направлять струи пены из машин поверх голов приближающихся полицейских. Липкая жидкость брызгами падала вокруг Марка.
Марк упал. Он попытался встать, но не смог. Все вокруг падали. Все, чего касалась жидкость, становилось скользким, и никто не мог устоять. Но на полицию жидкость не действовала.
«Мгновенная банановая кожура», – подумал Марк. Он видел на триви, как ее используют. Когда ее показывали по триви, все смеялись. Но теперь это совсем не казалось забавным. Несколько попыток показали Марку, что уйти он не сможет; он едва мог ползти. Полицейские быстро приближались. Об их щиты ударялись камни и бутылки.
Поджигатели в черных одеждах доставали из карманов флакончики спрея. Побрызгав на подошвы и ладони, они вставали. И стали уходить сквозь беспомощную толпу, подальше от полиции, к пустому зданию…
Цепь полицейских достигла группы Марка. Копы помахивали дубинками. Они разговаривали негромко, слишком тихо, чтобы услышать издалека.
– Время, – сказал один из них.
– Да, теперь наша очередь, – согласился его товарищ.
– Кто-нибудь заявляет о статусе налогоплательщика? – Полицейский холодно разглядывал группу. – Говорите.
– Да. Здесь. – Один парень попытался встать. Снова упал, но протянул свою идентификационную карточку.
– И здесь. – Марк попытался достать свою.
– Штрейкбрехер! – закричала Ширли. Она набросилась на парня. – Лицемер! Свинья! Доносчик! – Остальные тоже кричали. Марк увидел полный ненависти взгляд Ширли и снова сунул карточку в карман. Для этого будет время позже.
Два полицейских схватили его. Один поднял его за ноги, другой за плечи. И отнесли на тротуар. Подняли, и тот, что держал за плечи, выпустил их. Последнее, что запомнил Марк, когда головой ударился о тротуар, был издевательский смех полицейских.
Пристав выглядел гротескно, с усами, как у Уайатта Эрпа, и с большим животом, перевешивавшимся через пояс. Скучающим голосом он прочитал:
– Дело 457—984. Народ против Марка Фуллера. Мятеж, агрессивное нападение, сопротивление при аресте.
Судья сверху вниз глянул со своего места.
– Признаете ли вы свою вину?
– Признаем, ваша честь, – ответил защитник Марка. Зовут его Зоуэр, и он берет не очень много. На более дорогого адвоката у отца Марка не было денег.
«Но я не виновен, – подумал Марк. – Не виновен». Однако, когда он сказал об этом адвокату, тот презрительно ответил:
– Помалкивай. Или будет хуже. Мне и так с трудом удалось добиться снятия обвинения в заговоре. Просто постарайся выглядеть невиновным и ничего не говори.
Судья кивнул.
– Можете что-нибудь сказать в его оправдание?
Зоуэр положил руку на плечо Марку.
– Мой клиент отдает себя на милость суда, – сказал он. – Марк раньше никогда не попадал в неприятности. Он действовал под влиянием дурной компании и опьянения. У него не было намерения совершить преступление. Просто недостаточно рассудительности.
На судью это не произвело впечатления.
– Что говорит народ?
– Ваша честь, – начал обвинитель, – народ устал от студенческих волнений. Это не шалости молодых налогоплательщиков. Это сознательный мятеж, заранее спланированный.
У нас есть запись того, как этот хулиган ударил офицера полиции. Офицер получил три перелома, разрыв почки и другие повреждения. Удивительно, что он вообще выжил. Мы можем также доказать, что после объявления мэра обвиняемый не пытался уйти. Если защита опровергает этот факт…
– Нет, нет, – торопливо заговорил Зоуэр. – Мы признаем, ваша честь. – Он пробормотал про себя, так, чтобы слышал только Марк: – Нельзя допустить, чтобы они прокручивали запись. Вот тогда судья по-настоящему рассердится.
Зоуэр встал.
– Ваша честь, мы признаем дурное поведение Марка, но не забудьте, он был под влиянием наркотика. К тому же, в действительности он не бил полицейского, просто перехватил его дубинку. Марк был с новыми друзьями, которых знал не очень хорошо. Его отец уважаемый налогоплательщик, менеджер «Дженерал фудз» в Санта-Марии. Марк раньше никогда не подвергался аресту. Я уверен, он усвоил урок.
«А где Ширли, – подумал Марк. – Ее политик-отец каким-то образом устроил так, что ей даже не предъявили обвинение».
Судья кивнул. Зоуэр улыбнулся и прошептал Марку:
– Я хорошо подмазал его в кабинете. Получим условный срок.