Страница:
посвященном, но, по-видимому, набросал в своем лицейском дневнике только его
план (см. в т. 7 наст. изд.: "Летом напишу я "Картину Царского Села").
Особенно важно, что уже в это время еще совсем юный Пушкин стремится
выйти из сферы узколичной, камерной лирики и обращается к темам
общественного, всенародного значения. Таковы его подсказанные войной 1812 г.
и проникнутые высоким патриотическим пафосом "Воспоминания в Царском Селе"
(1814), восторженно принятые не только друзьями-лицеистами, но даже
Державиным, который считался величайшим литературным авторитетом того
времени. Еще большее значение имеет вскоре же написанное поэтом яркое
гражданское стихотворение - послание "Лицинию" (1815), смело набрасывающее в
традиционных образах древнеримской античности широкую сатирическую картину
русской общественно-политической действительности и гневно бичующее "любимца
деспота" - всемогущего временщика, за которым современниками угадывался
образ ненавистного тогда всем Аракчеева.
Характерно, что уже в эту пору Пушкин проявляет острый интерес к
творчеству наиболее передовых писателей-сатириков XVIII в. Под
непосредственным воздействием Фонвизина им написано пространное
стихотворение, по существу даже небольшая сатирическая поэма, "Тень
Фонвизина" (1815); с поэмой Радищева "Бова" прямо связан замысел одноименной
сказочной поэмы Пушкина (1814); с философскими размышлениями Радищева в его
трактате "О человеке, о его смертности и бессмертии" перекликаются
атеистические раздумья Пушкина в стихотворении "Безверие"; высоко ценил поэт
и сатирическое творчество Крылова, называя его в числе своих любимых
писателей.
Но уже в лицее Пушкин вырабатывает самостоятельное и порой весьма
критическое отношение к своим литературным предшественникам и современникам,
В этом смысле особый интерес представляет "Тень Фонвизина", в которой поэт
устами "известного русского весельчака" и "насмешника", "творца, списавшего
Простакову", вершит смелый суд над литературной современностью.
С самого начала образования дружеского литературного кружка "Арзамас",
объединившего сторонников "нового слога" Карамзина и приверженцев Жуковского
- Батюшкова, Пушкин своими посланиями, эпиграммами принимает активное
участие в оживленной борьбе "арзамасцев" с литературным обществом "Беседа
любителей русского слова". Общество это было почти официальным объединением,
близким к высшим сферам, в котором литературное "староверие" - отстаиванье
безнадежно переживших себя принципов "высокого" классицизма XVIII в. -
сочеталось, как правило, с политической реакционностью.
Уже и в это время наиболее чуткие современники начинают ощущать
громадную мощь созревающего пушкинского дарования. Глава русской поэзии
XVIII в., певец "Фелицы" и "Водопада", не обинуясь, провозглашает его своим
непосредственным преемником - "вторым Державиным"; Жуковский называет
"гигантом, который всех нас перерастет". "О, как стал писать этот злодей", -
восклицает Батюшков, прочтя одно из стихотворений Пушкина, написанных им
вскоре после окончания лицея.
Анакреонтические и элегические стихотворения Пушкин продолжает писать
как в эти, так и в последующие годы. Но вместе с тем выход в середине 1817
г. из "монастырских", как называл их поэт, лицейских стен в большую жизнь
был выходом и в большую общественную тематику.
Пушкин начинает создавать стихотворения, отвечающие мыслям и чувствам
наиболее передовых людей русского общества в период нарастания в нем
революционных настроений, возникновения первых тайных политических обществ,
ставивших своей задачей борьбу против самодержавия и крепостничества.
В своих, так называемых "вольных стихах" ("Вольность", "Чаадаеву",
"Noël. Сказки", "Деревня", убийственно острые политические эпиграммы)
Пушкин становится выразителем дум и чаяний этих передовых кругов, "эхом
русского народа", каким он уже в ту пору сам себя начинает ощущать.
Много позднее в явно нецензурном по политическим причинам варианте
одного из своих последних стихотворений "Я памятник себе воздвиг
нерукотворный..." Пушкин подчеркивал, что "он восславил свободу" "вслед
Радищеву", автору "Путешествия из Петербурга в Москву" и оды "Вольность".
Правда, в своих стихах этой поры Пушкин, подобно многим декабристам,
возлагал надежды на просвещенного монарха, который силой своей верховной
власти мог бы осуществить необходимые преобразования - ввести
конституционный "закон", освободить крестьян. Это говорит о том, что Пушкин
по своим политическим взглядам был умереннее Радищева, прямо призывавшего -
и в оде "Вольность" и в "Путешествии из Петербурга в Москву" - к революции.
Однако пушкинские стихи, пронизанные пафосом вольнолюбия, сочетающие
передовые идеи с небывалой дотоле силой художественной выразительности,
имели громадный общественный резонанс, являлись своего рода декабристскими
поэтическими прокламациями. Они распространялись в многочисленных списках;
отдельные строки их - такие, как "Тираны мира! трепещите! // А вы мужайтесь
и внемлите, // Восстаньте, падшие рабы!" - приобретали в восприятии
читателей современников смысл еще более широкий, чем тот, который вкладывал
в них сам Пушкин: получали характер прямых мятежных призывов, революционных
лозунгов. Поэт становится певцом декабристской революционности и вместе с
тем признанным литературным учителем поэтов-декабристов, начиная с самого
значительного из них, Рылеева.
В послелицейской лирике Пушкина петербургского периода (1817 - первая
половина 1820 г.), как в известной мере и позднее, продолжают бытовать
многие темы, мотивы, жанровые формы, характерные для лицейских лет
творчества поэта; но они получают новое весьма знаменательное развитие. Так,
в посланиях Пушкина к своим друзьям - сочленам дружеского литературного
общества "Зеленая лампа" (оно являлось вместо с тем негласным филиалом
ранней декабристской организации "Союз благоденствия") - традиционные
анакреонтические мотивы окрашиваются в оппозиционно-политические тона. В
одном ряду с Вакхом и Кипридой поэт воспевает "свободу". Это слово все чаще
приобретает в его стихах несомненное политическое звучание. Есть в дружеских
посланиях Пушкина и недвусмысленные выпады "насчет небесного царя, а иногда
насчет земного". Вместе с тем в некоторых его стихах "анакреонтика"
углубляется до подлинного проникновения в дух античности. Образец этому -
стихотворение "Торжество Вакха" (1818), которое представляет существенный
шаг вперед по сравнению даже с таким замечательным стихотворением Батюшкова
этого рода, как "Вакханка".
О чрезвычайно большом общественно-политическом значении "вольных
стихов" Пушкина нагляднее всего свидетельствует постигшая поэта - первым из
всех причастных к декабристскому движению - суровая правительственная кара:
шестилетняя ссылка. Причем царь, до которого дошли стихи Пушкина, воспевшего
"вслед Радищеву свободу ", как известно, сперва намеревался сослать его,
вслед Радищеву же, в Сибирь или заточить в Соловецкий монастырь. Только
благодаря энергичным хлопотам влиятельных друзей (в частности, Карамзина)
удалось добиться замены этой меры высылкой на юг - сперва в Екатеринослав,
затем в Кишинев и Одессу.
Период южной ссылки (май 1820 - июль 1824 гг.) составляет новый,
романтический по преимуществу, этап пути Пушкина-поэта, имеющий очень важное
значение для всего дальнейшего творческого его развития. Именно в эти годы в
соответствии с одним из основных требований романтизма все нарастает
стремление Пушкина к "народности" - национальной самобытности творчества,
что явилось существенной предпосылкой последующей пушкинской "поэзии
действительности" - пушкинского реализма.
Поэт не только полностью отвергает рассудочные "правила" классицизма,
регламентирующие и выбор объекта изображения, и жанры, и стиль, но и все
более преодолевает салонно-литературную узость "нового слога" Карамзина, а
также во многом связанные с ним условности и штампы элегического стиля школы
Жуковского - Батюшкова; он открывает все более широкий доступ национальной
народной языковой стихии - "просторечью" (см., например, его стихотворение
"Телега жизни", 1823). Поэт все тверже и увереннее выходит на свой
самостоятельный творческий путь, открывая тем самым качественно новый
"пушкинский период" (по терминологии Белинского) в развитии русской
литературы.
Подобно своим передовым современникам, Пушкин в 1820-1823 гг. страстно
увлекается вольнолюбивым, мятежным творчеством Байрона - главы европейского
революционного романтизма (по собственным словам, от него "сходит с ума").
Первое же значительное стихотворение, написанное в ссылке, элегию "Погасло
дневное светило" (1820), поэт скромно называет в подзаголовке "Подражанием
Байрону". Это стихотворение - один из самых проникновенных образцов
пушкинской романтической лирики. Перекликающаяся с некоторыми мотивами
прощальной песни байроновского Чайльд-Гарольда элегия Пушкина подсказана не
книгой, а самой жизнью - окружающей поэта в высшей степени романтической
обстановкой; искренне и правдиво раскрывает она душевный мир самого поэта, в
чем-то созвучный, а в чем-то прямо противоположный настроениям Байрона. Так,
бесчувственности Чайльд-Гарольдова прощания с родиной противостоит в элегии
Пушкина молодое, горячее, искреннее и глубокое чувство. В стихотворении
звучит оригинальный лирический голос русского поэта. Недаром в самом начале
его мы сталкиваемся с реминисценцией из русской народной песни ("На море
синее вечерний пал туман" - ср.: "Уж как пал туман на сине море").
В революционно романтические тона окрашивается южная политическая
лирика Пушкина. В обстановке вспыхивавших в Европе
национально-освободительных движений (особенно сильное впечатление произвело
на поэта происшедшее в непосредственном соседстве, в Молдавии, греческое
восстание под предводительством лично знакомого ему Александра Ипсиланти), в
тесном общении с членами наиболее революционного Южного общества декабристов
политические взгляды Пушкина приобретают особенно радикальный характер. В
своих кишиневских стихах он славит "воинов свободы": вождя сербского
национально-освободительного движения Георгия Черного ("Дочери
Кара-Георгия", 1820), греческих повстанцев ("Гречанка верная не плачь, - он
пал героем...", 1821); воспевает освободительную войну (стихотворение
"Война", 1821) и "тайного стража свободы" - классическое орудие борьбы с
тиранией - кинжал ("Кинжал", 1821). В написанном примерно в то же время, что
и "Кинжал", послании к одному из видных деятелей Южного общества
декабристов, В. Л. Давыдову, поэт прямо выражает надежду причаститься
"кровавой чаши" революции.
Но в противоположность многим поэтам-декабристам Пушкин не ограничивает
себя рамками политической лирики, хотя она и занимает очень видное место в
его творчестве не только в эти годы, но и на протяжении всех последующих
лет. Если поэт-декабрист В. Ф. Раевский в своих стихах 1822 г., написанных в
тюрьме, обращаясь к Пушкину, восклицает: "Как петь любовь, где брыжжет
кровь"; если глава "Северного общества" Рылеев заявляет: "Я не поэт, а
гражданин", - то Пушкин наряду с созданием вольных, политических стихов
воспевает жизнь во всем ее многообразии и богатстве. "Пою мои мечты, природу
и любовь // И дружбу верную..." - пишет он в послании к Чаадаеву 1821 г.
Вместе с тем вольнолюбивым духом проникнута и интимная лирика Пушкина
этих лет, одними из основных мотивов которой являются мотивы изгнанничества
и жажды свободы: новое послание к Чаадаеву (1821), "К Овидию" (1821),
"Узник" (1822), ставший популярнейшей народной песней, "Птичка" (1823).
Равным образом горячо откликаясь на основные политические проблемы
современности, будучи автором пламенных гражданских стихов, Пушкин всегда
остается великим поэтом-художником. Высокие гражданские мысли неизменно
облечены у него в замечательную художественную форму, возведены на степень
большого и подлинною искусства. И это имело громадное значение для развития
всей русской художественной литературы.
Если в стихах самого могучего предшественника Пушкина - Державина мы
находим по справедливым словам Белинского только "проблески
художественности", то в стихах Пушкина русская поэзия обретает величайшую
художественность, становится в полном смысле искусством слова. В этом
отношении Белинский правильно считает именно Пушкина "первым
поэтом-художником Руси", поясняя, что и "до Пушкина у нас были поэты, но не
было ни одного поэта-художника". "Это не значит, что в произведениях прежних
школ не было ничего примечательного или чтоб они были вовсе лишены поэзии:
напротив, в них много примечательного и они исполнены поэзии, но есть
бесконечная разница в характере их поэзии и характере поэзии Пушкина" (В. Г.
Белинский, Полн. собр. соч., изд. АН СССР, т. VII, стр. 316, 320, 326).
Исключительное художественное мастерство Пушкина-поэта будет
развиваться, обогащаться, совершенствоваться на протяжении всей его жизни,
но уже в этот период складываются основные качества пушкинского поэтического
языка и пушкинского стиха, синтезировавшего в себе высшие достижения
стихотворного искусства его предшественников и современников, сочетающего
живописную точность и звуковую энергию, присущие лучшим стихам Державина, с
пластичностью и гармонией батюшковского стиха, с "пленительной"
музыкальностью стиха Жуковского. В то же время основой всего этого синтеза,
специфическим свойством именно пушкинского стихотворного языка, является его
необыкновенная сжатость и выразительная сила, которые стали поражать и
восхищать современников вскоре же по выходе поэта из лицея. Так, уже в 1819
г. один из видных членов общества "Зеленая лампа" поэт Яков Толстой просит
Пушкина научить его бороться с "излишством слога" - писать "кратко" и вместе
c тем в высшей степени художественно "Давно в вражде ты с педантизмом // И с
пустословием в войне, // Так научи ж, как с лаконизмом // Ловчее подружиться
мне".
Действительно, существенным недостатком почти всей допушкинской русской
поэзии была экстенсивность формы - "излишство слога", преобладание слов над
мыслями. Пушкин не только сумел полностью преодолеть это, но и явил
единственные в своем роде образцы художественного лаконизма, умения выразить
предельно многое в предельно кратком, немногом Это замечательное качество
всего пушкинского творчества с особенной наглядностью и ощутимостью
проявляется именно в его стихотворениях. "Здесь нет этого каскада
красноречия, увлекающего только многословием, в котором каждая фраза потому
только сильна, что соединяется с другими и оглушает падением всей массы, но,
если отделить ее, она становится слабою и бессильною", - говорит Гоголь.
"Здесь нет красноречия, здесь одна поэзия; никакого наружного блеска, все
просто, все прилично, все исполнено внутреннего блеска, который раскрывается
не вдруг; все лаконизм, каким всегда бывает чистая поэзия. Слов немного, но
они так точны, что обозначают все. В каждом слове бездна пространства;
каждое слово необъятно, как поэт" (Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч, изд. АН
СССР, т. VIII, стр. 55).
Большое значение для выработки совершеннейшей художественной формы
имело для Пушкина обращение к великим образцам древнегреческой поэзии,
которую позднее так высоко ценил Маркс, а Белинский считал "художественной
мастерской", через которую должен пройти каждый поэт, чтобы стать подлинным
поэтом художником.
Именно за проникновение в дух античного, древнегреческого искусства
Пушкин так любил поэта эпохи французской революции Андре Шенье. Сам Пушкин в
своих "Подражаниях древним" и других многосчисленных стихотворениях в
антологическом роде, которые пишутся им в годы южной ссылки ("Нереида",
"Редеет облаков летучая гряда", 1820, "Муза", "Дева", "Дионея", 1821,
"Ночь", 1823, и многие другие) показал, что он прошел через мастерскую
древнегреческого художества, овладел образно-пластическим мышлением
древнегреческих поэтов. Правда, подобно Батюшкову, он знал их стихи только
по переводам, но "глубокий художественный инстинкт, - по словам Белинского,
- заменял ему непосредственное изучение древности"
В то же время необходимо подчеркнуть, что обращение поэта в своих
антологических стихотворениях к античным образцам, к "древнему классицизму",
- по выражению Пушкина, - не было ни в какой мере возвратом к классицизму
XVIII в., представители которого механически подражали внешним формам
античного искусства. Западноевропейский классицизм XVII-XVIII вв. и русский
классицизм XVIII в. с его абстрактным рационализмом был не только чужд, но и
полярно противоположен конкретно-чувственному и тем самым "художественному
по преимуществу" мышлению древних греков. Наоборот, овладение
древнегреческим художественным мышлением осуществлялось Пушкиным на почве
романтизма, решительно выступившего против рассудочности классицизма,
выдвинувшего требование "местного" - национального, исторического колорита.
На почве романтизма начал складываться и пушкинский историзм -
стремление познать и отразить народную жизнь в ее движении, дать конкретное
художественное изображение данной исторической эпохи. Это также явилось
существеннейшей предпосылкой последующего пушкинского реализма. Но и в
романтический период пушкинского творчества это уже приносило замечательные
плоды. Так, в противоположность "Думам" Рылеева, написанным на темы русской
истории, но содержавшим в себе весьма мало национально-исторического, в
противовес их схематизму и отвлеченной дидактике, родственным классицизму
XVIII в., Пушкин пишет свою "Песнь о вещем Олеге" (1822), в которой
замечательно передает дух летописного рассказа, его, как он сам это
определяет, "трогательное простодушие" и поэтическую "простоту". Эти черты
получат полноценное художественное воплощение в созданном три года спустя
образе летописца Пимена.
Еще более ярким образцом пушкинского историзма является в своем роде
этапное стихотворение "Наполеон", написанное в 1821 г. в связи со смертью
Наполеона. Сам Пушкин называл поначалу это стихотворение "одой". Но оно
имеет глубокое принципиальное отличие от од XVIII в.: не только дает строго
последовательное и вполне реальное, лишенное какого бы то ни было условного
мифологического реквизита изображение исторической деятельности Наполеона,
но и осмысляет эту деятельность во всех ее противоречиях, в ее сильных и
слабых сторонах. Именно на основе этого осмысления, резко противостоящего
традиционно-односторонней оценке Наполеона как "хищника" и "свирепого
тирана" - оценке, которой следовал и сам Пушкин в своих лицейских стихах
(см., например, "Наполеон на Эльбе", 1815), поэт даст три года спустя
замечательную по своей диалектической остроте и глубине политическую
характеристику Наполеона: "Мятежной Вольности наследник и убийца"
("Недвижный страж дремал...", 1824). В этой характеристике подчеркнута и
историческая закономерность возвышения Наполеона в результате французской
революции XVIII в., и предательство им завоеваний революции: провозглашение
себя императором и сосредоточение в своих руках абсолютной власти.
Углубляющийся историзм Пушкина заставляет его все пристальнее
вглядываться в события современности и стараться осмыслить их историческую
сущность. Поражение одного за другим западноевропейских
национально-освободительных движений, усиливающаяся реакция Священного
союза, возглавляемого императором Александром I, разгром кишиневской ячейки
"Союза благоденствия", арест В. Ф. Раевского - все это наносит тяжелые удары
по политическому романтизму Пушкина, по его надеждам на неизбежное близкое
торжество освободительного движения "народов" против "царей".
В стихотворении "Кто, волны, вас остановил..." (1823) поэт еще
продолжает призывать революцию:
Взыграйте, ветры, взройте воды,
Разрушьте гибельный оплот!
Где ты, гроза - символ свободы?
Промчись поверх невольных вод.
Но он все меньше и меньше верит в действенность этих призывов; в его
стихах начинают все громче звучать ноты скепсиса и неудовлетворенности
окружающим, проявляется ироническое отношение к "возвышенным чувствам", к
романтическому восприятию действительности. Эти настроения сквозят в
послании 1822 г. "В. Ф. Раевскому" ("Ты прав, мод друг..."), в черновом
наброске "Бывало, в сладком ослепленье..." (1823) и, наконец, в обобщающем
все эти мотивы стихотворении "Демон" (1823), являющемся одним из
значительнейших произведений данного периода.
К темам разочарования в дружбе, в любви, развивающим и углубляющим
аналогичные мотивы ранних элегий Пушкина, присоединяется теперь новая тема -
разочарование в "вольнолюбивых надеждах", признание тщетности порывов к
свободе. Сперва поэт, верный романтическому культу "героев", готов винить
"народы" в том, что они не поддержали своих вождей и рабски терпеливо сносят
невольничий ярем ("Свободы сеятель пустынный...", 1823). Однако острый
кризис романтического мировосприятия вызывает в Пушкине потребность более
трезвым, "прозаическим" глазом взглянуть на действительность, увидеть ее
такой, какая она есть. И проявляется это именно в пересмотре поэтом своей
прежней восторженной романтической оценки "героев".
Еще раньше, в уже упомянутом стихотворении 1821 г. "Наполеон",
романтически приподымая образ французского императора, излюбленного героя
поэтов-романтиков, Пушкин вместе с тем подчеркивал его безмерное честолюбие,
крайний эгоизм, жажду личной власти и презрение ко всему человечеству. Эти
"наполеоновские" черты Пушкин начинает считать теперь типичными для
романтического героя-индивидуалиста, "современного человека", видя в них
выражение духа эгоистического века, века зарождающихся буржуазных отношений.
В начатом как раз в особенно острый момент кризиса "Евгении Онегине" поэт
прямо заявляет: "Мы все глядим в Наполеоны, // Двуногих тварей миллионы //
Для нас орудие одно..." Вообще приступ к работе над романом в стихах
"Евгений Онегин" - центральным произведением всего пушкинскою творчества -
был наиболее ярким выражением и результатом кризиса романтического
мировосприятия поэта (см. об этом подробнее в примечаниях к "Евгению
Онегину" в т. 4).
Примерно в это же время Пушкин постепенно переоценивает личность и
деятельность столь героизированного им несколько лет назад вождя греческого
восстания Александра Ипсиланти; полное свое выражение это нашло в написанной
позднее, уже в 30-е гг., повести "Кирджали", где симпатии Пушкина явно на
стороне не героя-индивидуалиста, а "миллионов" - рядовых участников
восстания. Но складывалось такое критическое отношение уже в пору южной
ссылки.
Кризис пушкинского романтизма ярко проявляется также в двух больших
стихотворениях этой поры: "К морю", начатом им в самом конце южной ссылки и
законченном уже в Михайловском (июль - октябрь 1824 г.) и в "Разговоре
книгопродавца с поэтом", написанном вскоре по приезде в Михайловское
(сентябрь 1824 г.).
Стихотворение "К морю" - одно из ярчайших проявлений в пушкинской
лирике романтизма поэта. Еще в патетических тонах говорит здесь Пушкин о
Наполеоне и Байроне, имена которых обычно тесно связывались друг с другом в
произведениях романтиков. Однако поэт не только воспевает, но одновременно
как бы "отпевает" этих двух недавних "властителей дум". Образ Наполеона в
дальнейшем почти вовсе уходит из творчества Пушкина, а намечавшееся уже и
прежде расхождение поэта с Байроном в годы михайловской ссылки превращается
в прямую полемику с байроновским восприятием действительности. Прощаясь с
"свободной" и "могучей" морской стихией, поэт как бы прощается с
романтическим периодом своего творчества, начатом "морской" элегией "Погасло
дневное светило".
Мотив прощания с романтическим мировосприятием отчетливо звучит и в
стихотворении "Разговор книгопродавца с поэтом". Оно написано на весьма
актуальную для того времени тему профессионализации литературною труда. Для
Пушкина, который, борясь с аристократическими предрассудками своей
общественной среды, первым начал жить на литературный заработок, - тема эта
была не только особенно актуальной, но боевой, воинствующей. Однако значение
стихотворение, которое поэт недаром напечатал вместе с первой главой
"Евгения Онегина" - в качестве своеобразного введения в свой реалистический
роман, - далеко выходит за пределы этой темы.
В диалоге поэта-романтика с наиболее характерным представителем "века
торгаша", века все большего утверждения новых буржуазных общественных
отношений, - купцом, торговцем, - дано резкое противопоставление "поэзии" и
"прозы" в широком значении этих слов: "возвышенных", романтических
представлений о действительности - "пира воображенья", "чудных грез",
"пламенных восторгов" - и трезвого, сугубо "прозаического" восприятия жизни.
Диалог "поэта" и "прозаика" заканчивается полной победой последнего, что
ярко подчеркнуто и небывало смелым стилистическим приемом. Убежденный
железной логикой Книгопродавца, Поэт от восторженных речей и пламенных
план (см. в т. 7 наст. изд.: "Летом напишу я "Картину Царского Села").
Особенно важно, что уже в это время еще совсем юный Пушкин стремится
выйти из сферы узколичной, камерной лирики и обращается к темам
общественного, всенародного значения. Таковы его подсказанные войной 1812 г.
и проникнутые высоким патриотическим пафосом "Воспоминания в Царском Селе"
(1814), восторженно принятые не только друзьями-лицеистами, но даже
Державиным, который считался величайшим литературным авторитетом того
времени. Еще большее значение имеет вскоре же написанное поэтом яркое
гражданское стихотворение - послание "Лицинию" (1815), смело набрасывающее в
традиционных образах древнеримской античности широкую сатирическую картину
русской общественно-политической действительности и гневно бичующее "любимца
деспота" - всемогущего временщика, за которым современниками угадывался
образ ненавистного тогда всем Аракчеева.
Характерно, что уже в эту пору Пушкин проявляет острый интерес к
творчеству наиболее передовых писателей-сатириков XVIII в. Под
непосредственным воздействием Фонвизина им написано пространное
стихотворение, по существу даже небольшая сатирическая поэма, "Тень
Фонвизина" (1815); с поэмой Радищева "Бова" прямо связан замысел одноименной
сказочной поэмы Пушкина (1814); с философскими размышлениями Радищева в его
трактате "О человеке, о его смертности и бессмертии" перекликаются
атеистические раздумья Пушкина в стихотворении "Безверие"; высоко ценил поэт
и сатирическое творчество Крылова, называя его в числе своих любимых
писателей.
Но уже в лицее Пушкин вырабатывает самостоятельное и порой весьма
критическое отношение к своим литературным предшественникам и современникам,
В этом смысле особый интерес представляет "Тень Фонвизина", в которой поэт
устами "известного русского весельчака" и "насмешника", "творца, списавшего
Простакову", вершит смелый суд над литературной современностью.
С самого начала образования дружеского литературного кружка "Арзамас",
объединившего сторонников "нового слога" Карамзина и приверженцев Жуковского
- Батюшкова, Пушкин своими посланиями, эпиграммами принимает активное
участие в оживленной борьбе "арзамасцев" с литературным обществом "Беседа
любителей русского слова". Общество это было почти официальным объединением,
близким к высшим сферам, в котором литературное "староверие" - отстаиванье
безнадежно переживших себя принципов "высокого" классицизма XVIII в. -
сочеталось, как правило, с политической реакционностью.
Уже и в это время наиболее чуткие современники начинают ощущать
громадную мощь созревающего пушкинского дарования. Глава русской поэзии
XVIII в., певец "Фелицы" и "Водопада", не обинуясь, провозглашает его своим
непосредственным преемником - "вторым Державиным"; Жуковский называет
"гигантом, который всех нас перерастет". "О, как стал писать этот злодей", -
восклицает Батюшков, прочтя одно из стихотворений Пушкина, написанных им
вскоре после окончания лицея.
Анакреонтические и элегические стихотворения Пушкин продолжает писать
как в эти, так и в последующие годы. Но вместе с тем выход в середине 1817
г. из "монастырских", как называл их поэт, лицейских стен в большую жизнь
был выходом и в большую общественную тематику.
Пушкин начинает создавать стихотворения, отвечающие мыслям и чувствам
наиболее передовых людей русского общества в период нарастания в нем
революционных настроений, возникновения первых тайных политических обществ,
ставивших своей задачей борьбу против самодержавия и крепостничества.
В своих, так называемых "вольных стихах" ("Вольность", "Чаадаеву",
"Noël. Сказки", "Деревня", убийственно острые политические эпиграммы)
Пушкин становится выразителем дум и чаяний этих передовых кругов, "эхом
русского народа", каким он уже в ту пору сам себя начинает ощущать.
Много позднее в явно нецензурном по политическим причинам варианте
одного из своих последних стихотворений "Я памятник себе воздвиг
нерукотворный..." Пушкин подчеркивал, что "он восславил свободу" "вслед
Радищеву", автору "Путешествия из Петербурга в Москву" и оды "Вольность".
Правда, в своих стихах этой поры Пушкин, подобно многим декабристам,
возлагал надежды на просвещенного монарха, который силой своей верховной
власти мог бы осуществить необходимые преобразования - ввести
конституционный "закон", освободить крестьян. Это говорит о том, что Пушкин
по своим политическим взглядам был умереннее Радищева, прямо призывавшего -
и в оде "Вольность" и в "Путешествии из Петербурга в Москву" - к революции.
Однако пушкинские стихи, пронизанные пафосом вольнолюбия, сочетающие
передовые идеи с небывалой дотоле силой художественной выразительности,
имели громадный общественный резонанс, являлись своего рода декабристскими
поэтическими прокламациями. Они распространялись в многочисленных списках;
отдельные строки их - такие, как "Тираны мира! трепещите! // А вы мужайтесь
и внемлите, // Восстаньте, падшие рабы!" - приобретали в восприятии
читателей современников смысл еще более широкий, чем тот, который вкладывал
в них сам Пушкин: получали характер прямых мятежных призывов, революционных
лозунгов. Поэт становится певцом декабристской революционности и вместе с
тем признанным литературным учителем поэтов-декабристов, начиная с самого
значительного из них, Рылеева.
В послелицейской лирике Пушкина петербургского периода (1817 - первая
половина 1820 г.), как в известной мере и позднее, продолжают бытовать
многие темы, мотивы, жанровые формы, характерные для лицейских лет
творчества поэта; но они получают новое весьма знаменательное развитие. Так,
в посланиях Пушкина к своим друзьям - сочленам дружеского литературного
общества "Зеленая лампа" (оно являлось вместо с тем негласным филиалом
ранней декабристской организации "Союз благоденствия") - традиционные
анакреонтические мотивы окрашиваются в оппозиционно-политические тона. В
одном ряду с Вакхом и Кипридой поэт воспевает "свободу". Это слово все чаще
приобретает в его стихах несомненное политическое звучание. Есть в дружеских
посланиях Пушкина и недвусмысленные выпады "насчет небесного царя, а иногда
насчет земного". Вместе с тем в некоторых его стихах "анакреонтика"
углубляется до подлинного проникновения в дух античности. Образец этому -
стихотворение "Торжество Вакха" (1818), которое представляет существенный
шаг вперед по сравнению даже с таким замечательным стихотворением Батюшкова
этого рода, как "Вакханка".
О чрезвычайно большом общественно-политическом значении "вольных
стихов" Пушкина нагляднее всего свидетельствует постигшая поэта - первым из
всех причастных к декабристскому движению - суровая правительственная кара:
шестилетняя ссылка. Причем царь, до которого дошли стихи Пушкина, воспевшего
"вслед Радищеву свободу ", как известно, сперва намеревался сослать его,
вслед Радищеву же, в Сибирь или заточить в Соловецкий монастырь. Только
благодаря энергичным хлопотам влиятельных друзей (в частности, Карамзина)
удалось добиться замены этой меры высылкой на юг - сперва в Екатеринослав,
затем в Кишинев и Одессу.
Период южной ссылки (май 1820 - июль 1824 гг.) составляет новый,
романтический по преимуществу, этап пути Пушкина-поэта, имеющий очень важное
значение для всего дальнейшего творческого его развития. Именно в эти годы в
соответствии с одним из основных требований романтизма все нарастает
стремление Пушкина к "народности" - национальной самобытности творчества,
что явилось существенной предпосылкой последующей пушкинской "поэзии
действительности" - пушкинского реализма.
Поэт не только полностью отвергает рассудочные "правила" классицизма,
регламентирующие и выбор объекта изображения, и жанры, и стиль, но и все
более преодолевает салонно-литературную узость "нового слога" Карамзина, а
также во многом связанные с ним условности и штампы элегического стиля школы
Жуковского - Батюшкова; он открывает все более широкий доступ национальной
народной языковой стихии - "просторечью" (см., например, его стихотворение
"Телега жизни", 1823). Поэт все тверже и увереннее выходит на свой
самостоятельный творческий путь, открывая тем самым качественно новый
"пушкинский период" (по терминологии Белинского) в развитии русской
литературы.
Подобно своим передовым современникам, Пушкин в 1820-1823 гг. страстно
увлекается вольнолюбивым, мятежным творчеством Байрона - главы европейского
революционного романтизма (по собственным словам, от него "сходит с ума").
Первое же значительное стихотворение, написанное в ссылке, элегию "Погасло
дневное светило" (1820), поэт скромно называет в подзаголовке "Подражанием
Байрону". Это стихотворение - один из самых проникновенных образцов
пушкинской романтической лирики. Перекликающаяся с некоторыми мотивами
прощальной песни байроновского Чайльд-Гарольда элегия Пушкина подсказана не
книгой, а самой жизнью - окружающей поэта в высшей степени романтической
обстановкой; искренне и правдиво раскрывает она душевный мир самого поэта, в
чем-то созвучный, а в чем-то прямо противоположный настроениям Байрона. Так,
бесчувственности Чайльд-Гарольдова прощания с родиной противостоит в элегии
Пушкина молодое, горячее, искреннее и глубокое чувство. В стихотворении
звучит оригинальный лирический голос русского поэта. Недаром в самом начале
его мы сталкиваемся с реминисценцией из русской народной песни ("На море
синее вечерний пал туман" - ср.: "Уж как пал туман на сине море").
В революционно романтические тона окрашивается южная политическая
лирика Пушкина. В обстановке вспыхивавших в Европе
национально-освободительных движений (особенно сильное впечатление произвело
на поэта происшедшее в непосредственном соседстве, в Молдавии, греческое
восстание под предводительством лично знакомого ему Александра Ипсиланти), в
тесном общении с членами наиболее революционного Южного общества декабристов
политические взгляды Пушкина приобретают особенно радикальный характер. В
своих кишиневских стихах он славит "воинов свободы": вождя сербского
национально-освободительного движения Георгия Черного ("Дочери
Кара-Георгия", 1820), греческих повстанцев ("Гречанка верная не плачь, - он
пал героем...", 1821); воспевает освободительную войну (стихотворение
"Война", 1821) и "тайного стража свободы" - классическое орудие борьбы с
тиранией - кинжал ("Кинжал", 1821). В написанном примерно в то же время, что
и "Кинжал", послании к одному из видных деятелей Южного общества
декабристов, В. Л. Давыдову, поэт прямо выражает надежду причаститься
"кровавой чаши" революции.
Но в противоположность многим поэтам-декабристам Пушкин не ограничивает
себя рамками политической лирики, хотя она и занимает очень видное место в
его творчестве не только в эти годы, но и на протяжении всех последующих
лет. Если поэт-декабрист В. Ф. Раевский в своих стихах 1822 г., написанных в
тюрьме, обращаясь к Пушкину, восклицает: "Как петь любовь, где брыжжет
кровь"; если глава "Северного общества" Рылеев заявляет: "Я не поэт, а
гражданин", - то Пушкин наряду с созданием вольных, политических стихов
воспевает жизнь во всем ее многообразии и богатстве. "Пою мои мечты, природу
и любовь // И дружбу верную..." - пишет он в послании к Чаадаеву 1821 г.
Вместе с тем вольнолюбивым духом проникнута и интимная лирика Пушкина
этих лет, одними из основных мотивов которой являются мотивы изгнанничества
и жажды свободы: новое послание к Чаадаеву (1821), "К Овидию" (1821),
"Узник" (1822), ставший популярнейшей народной песней, "Птичка" (1823).
Равным образом горячо откликаясь на основные политические проблемы
современности, будучи автором пламенных гражданских стихов, Пушкин всегда
остается великим поэтом-художником. Высокие гражданские мысли неизменно
облечены у него в замечательную художественную форму, возведены на степень
большого и подлинною искусства. И это имело громадное значение для развития
всей русской художественной литературы.
Если в стихах самого могучего предшественника Пушкина - Державина мы
находим по справедливым словам Белинского только "проблески
художественности", то в стихах Пушкина русская поэзия обретает величайшую
художественность, становится в полном смысле искусством слова. В этом
отношении Белинский правильно считает именно Пушкина "первым
поэтом-художником Руси", поясняя, что и "до Пушкина у нас были поэты, но не
было ни одного поэта-художника". "Это не значит, что в произведениях прежних
школ не было ничего примечательного или чтоб они были вовсе лишены поэзии:
напротив, в них много примечательного и они исполнены поэзии, но есть
бесконечная разница в характере их поэзии и характере поэзии Пушкина" (В. Г.
Белинский, Полн. собр. соч., изд. АН СССР, т. VII, стр. 316, 320, 326).
Исключительное художественное мастерство Пушкина-поэта будет
развиваться, обогащаться, совершенствоваться на протяжении всей его жизни,
но уже в этот период складываются основные качества пушкинского поэтического
языка и пушкинского стиха, синтезировавшего в себе высшие достижения
стихотворного искусства его предшественников и современников, сочетающего
живописную точность и звуковую энергию, присущие лучшим стихам Державина, с
пластичностью и гармонией батюшковского стиха, с "пленительной"
музыкальностью стиха Жуковского. В то же время основой всего этого синтеза,
специфическим свойством именно пушкинского стихотворного языка, является его
необыкновенная сжатость и выразительная сила, которые стали поражать и
восхищать современников вскоре же по выходе поэта из лицея. Так, уже в 1819
г. один из видных членов общества "Зеленая лампа" поэт Яков Толстой просит
Пушкина научить его бороться с "излишством слога" - писать "кратко" и вместе
c тем в высшей степени художественно "Давно в вражде ты с педантизмом // И с
пустословием в войне, // Так научи ж, как с лаконизмом // Ловчее подружиться
мне".
Действительно, существенным недостатком почти всей допушкинской русской
поэзии была экстенсивность формы - "излишство слога", преобладание слов над
мыслями. Пушкин не только сумел полностью преодолеть это, но и явил
единственные в своем роде образцы художественного лаконизма, умения выразить
предельно многое в предельно кратком, немногом Это замечательное качество
всего пушкинского творчества с особенной наглядностью и ощутимостью
проявляется именно в его стихотворениях. "Здесь нет этого каскада
красноречия, увлекающего только многословием, в котором каждая фраза потому
только сильна, что соединяется с другими и оглушает падением всей массы, но,
если отделить ее, она становится слабою и бессильною", - говорит Гоголь.
"Здесь нет красноречия, здесь одна поэзия; никакого наружного блеска, все
просто, все прилично, все исполнено внутреннего блеска, который раскрывается
не вдруг; все лаконизм, каким всегда бывает чистая поэзия. Слов немного, но
они так точны, что обозначают все. В каждом слове бездна пространства;
каждое слово необъятно, как поэт" (Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч, изд. АН
СССР, т. VIII, стр. 55).
Большое значение для выработки совершеннейшей художественной формы
имело для Пушкина обращение к великим образцам древнегреческой поэзии,
которую позднее так высоко ценил Маркс, а Белинский считал "художественной
мастерской", через которую должен пройти каждый поэт, чтобы стать подлинным
поэтом художником.
Именно за проникновение в дух античного, древнегреческого искусства
Пушкин так любил поэта эпохи французской революции Андре Шенье. Сам Пушкин в
своих "Подражаниях древним" и других многосчисленных стихотворениях в
антологическом роде, которые пишутся им в годы южной ссылки ("Нереида",
"Редеет облаков летучая гряда", 1820, "Муза", "Дева", "Дионея", 1821,
"Ночь", 1823, и многие другие) показал, что он прошел через мастерскую
древнегреческого художества, овладел образно-пластическим мышлением
древнегреческих поэтов. Правда, подобно Батюшкову, он знал их стихи только
по переводам, но "глубокий художественный инстинкт, - по словам Белинского,
- заменял ему непосредственное изучение древности"
В то же время необходимо подчеркнуть, что обращение поэта в своих
антологических стихотворениях к античным образцам, к "древнему классицизму",
- по выражению Пушкина, - не было ни в какой мере возвратом к классицизму
XVIII в., представители которого механически подражали внешним формам
античного искусства. Западноевропейский классицизм XVII-XVIII вв. и русский
классицизм XVIII в. с его абстрактным рационализмом был не только чужд, но и
полярно противоположен конкретно-чувственному и тем самым "художественному
по преимуществу" мышлению древних греков. Наоборот, овладение
древнегреческим художественным мышлением осуществлялось Пушкиным на почве
романтизма, решительно выступившего против рассудочности классицизма,
выдвинувшего требование "местного" - национального, исторического колорита.
На почве романтизма начал складываться и пушкинский историзм -
стремление познать и отразить народную жизнь в ее движении, дать конкретное
художественное изображение данной исторической эпохи. Это также явилось
существеннейшей предпосылкой последующего пушкинского реализма. Но и в
романтический период пушкинского творчества это уже приносило замечательные
плоды. Так, в противоположность "Думам" Рылеева, написанным на темы русской
истории, но содержавшим в себе весьма мало национально-исторического, в
противовес их схематизму и отвлеченной дидактике, родственным классицизму
XVIII в., Пушкин пишет свою "Песнь о вещем Олеге" (1822), в которой
замечательно передает дух летописного рассказа, его, как он сам это
определяет, "трогательное простодушие" и поэтическую "простоту". Эти черты
получат полноценное художественное воплощение в созданном три года спустя
образе летописца Пимена.
Еще более ярким образцом пушкинского историзма является в своем роде
этапное стихотворение "Наполеон", написанное в 1821 г. в связи со смертью
Наполеона. Сам Пушкин называл поначалу это стихотворение "одой". Но оно
имеет глубокое принципиальное отличие от од XVIII в.: не только дает строго
последовательное и вполне реальное, лишенное какого бы то ни было условного
мифологического реквизита изображение исторической деятельности Наполеона,
но и осмысляет эту деятельность во всех ее противоречиях, в ее сильных и
слабых сторонах. Именно на основе этого осмысления, резко противостоящего
традиционно-односторонней оценке Наполеона как "хищника" и "свирепого
тирана" - оценке, которой следовал и сам Пушкин в своих лицейских стихах
(см., например, "Наполеон на Эльбе", 1815), поэт даст три года спустя
замечательную по своей диалектической остроте и глубине политическую
характеристику Наполеона: "Мятежной Вольности наследник и убийца"
("Недвижный страж дремал...", 1824). В этой характеристике подчеркнута и
историческая закономерность возвышения Наполеона в результате французской
революции XVIII в., и предательство им завоеваний революции: провозглашение
себя императором и сосредоточение в своих руках абсолютной власти.
Углубляющийся историзм Пушкина заставляет его все пристальнее
вглядываться в события современности и стараться осмыслить их историческую
сущность. Поражение одного за другим западноевропейских
национально-освободительных движений, усиливающаяся реакция Священного
союза, возглавляемого императором Александром I, разгром кишиневской ячейки
"Союза благоденствия", арест В. Ф. Раевского - все это наносит тяжелые удары
по политическому романтизму Пушкина, по его надеждам на неизбежное близкое
торжество освободительного движения "народов" против "царей".
В стихотворении "Кто, волны, вас остановил..." (1823) поэт еще
продолжает призывать революцию:
Взыграйте, ветры, взройте воды,
Разрушьте гибельный оплот!
Где ты, гроза - символ свободы?
Промчись поверх невольных вод.
Но он все меньше и меньше верит в действенность этих призывов; в его
стихах начинают все громче звучать ноты скепсиса и неудовлетворенности
окружающим, проявляется ироническое отношение к "возвышенным чувствам", к
романтическому восприятию действительности. Эти настроения сквозят в
послании 1822 г. "В. Ф. Раевскому" ("Ты прав, мод друг..."), в черновом
наброске "Бывало, в сладком ослепленье..." (1823) и, наконец, в обобщающем
все эти мотивы стихотворении "Демон" (1823), являющемся одним из
значительнейших произведений данного периода.
К темам разочарования в дружбе, в любви, развивающим и углубляющим
аналогичные мотивы ранних элегий Пушкина, присоединяется теперь новая тема -
разочарование в "вольнолюбивых надеждах", признание тщетности порывов к
свободе. Сперва поэт, верный романтическому культу "героев", готов винить
"народы" в том, что они не поддержали своих вождей и рабски терпеливо сносят
невольничий ярем ("Свободы сеятель пустынный...", 1823). Однако острый
кризис романтического мировосприятия вызывает в Пушкине потребность более
трезвым, "прозаическим" глазом взглянуть на действительность, увидеть ее
такой, какая она есть. И проявляется это именно в пересмотре поэтом своей
прежней восторженной романтической оценки "героев".
Еще раньше, в уже упомянутом стихотворении 1821 г. "Наполеон",
романтически приподымая образ французского императора, излюбленного героя
поэтов-романтиков, Пушкин вместе с тем подчеркивал его безмерное честолюбие,
крайний эгоизм, жажду личной власти и презрение ко всему человечеству. Эти
"наполеоновские" черты Пушкин начинает считать теперь типичными для
романтического героя-индивидуалиста, "современного человека", видя в них
выражение духа эгоистического века, века зарождающихся буржуазных отношений.
В начатом как раз в особенно острый момент кризиса "Евгении Онегине" поэт
прямо заявляет: "Мы все глядим в Наполеоны, // Двуногих тварей миллионы //
Для нас орудие одно..." Вообще приступ к работе над романом в стихах
"Евгений Онегин" - центральным произведением всего пушкинскою творчества -
был наиболее ярким выражением и результатом кризиса романтического
мировосприятия поэта (см. об этом подробнее в примечаниях к "Евгению
Онегину" в т. 4).
Примерно в это же время Пушкин постепенно переоценивает личность и
деятельность столь героизированного им несколько лет назад вождя греческого
восстания Александра Ипсиланти; полное свое выражение это нашло в написанной
позднее, уже в 30-е гг., повести "Кирджали", где симпатии Пушкина явно на
стороне не героя-индивидуалиста, а "миллионов" - рядовых участников
восстания. Но складывалось такое критическое отношение уже в пору южной
ссылки.
Кризис пушкинского романтизма ярко проявляется также в двух больших
стихотворениях этой поры: "К морю", начатом им в самом конце южной ссылки и
законченном уже в Михайловском (июль - октябрь 1824 г.) и в "Разговоре
книгопродавца с поэтом", написанном вскоре по приезде в Михайловское
(сентябрь 1824 г.).
Стихотворение "К морю" - одно из ярчайших проявлений в пушкинской
лирике романтизма поэта. Еще в патетических тонах говорит здесь Пушкин о
Наполеоне и Байроне, имена которых обычно тесно связывались друг с другом в
произведениях романтиков. Однако поэт не только воспевает, но одновременно
как бы "отпевает" этих двух недавних "властителей дум". Образ Наполеона в
дальнейшем почти вовсе уходит из творчества Пушкина, а намечавшееся уже и
прежде расхождение поэта с Байроном в годы михайловской ссылки превращается
в прямую полемику с байроновским восприятием действительности. Прощаясь с
"свободной" и "могучей" морской стихией, поэт как бы прощается с
романтическим периодом своего творчества, начатом "морской" элегией "Погасло
дневное светило".
Мотив прощания с романтическим мировосприятием отчетливо звучит и в
стихотворении "Разговор книгопродавца с поэтом". Оно написано на весьма
актуальную для того времени тему профессионализации литературною труда. Для
Пушкина, который, борясь с аристократическими предрассудками своей
общественной среды, первым начал жить на литературный заработок, - тема эта
была не только особенно актуальной, но боевой, воинствующей. Однако значение
стихотворение, которое поэт недаром напечатал вместе с первой главой
"Евгения Онегина" - в качестве своеобразного введения в свой реалистический
роман, - далеко выходит за пределы этой темы.
В диалоге поэта-романтика с наиболее характерным представителем "века
торгаша", века все большего утверждения новых буржуазных общественных
отношений, - купцом, торговцем, - дано резкое противопоставление "поэзии" и
"прозы" в широком значении этих слов: "возвышенных", романтических
представлений о действительности - "пира воображенья", "чудных грез",
"пламенных восторгов" - и трезвого, сугубо "прозаического" восприятия жизни.
Диалог "поэта" и "прозаика" заканчивается полной победой последнего, что
ярко подчеркнуто и небывало смелым стилистическим приемом. Убежденный
железной логикой Книгопродавца, Поэт от восторженных речей и пламенных