Раевский Андрей. Конец игры

   Редколесье тянулось недолго, и вскоре за деревьями показалась небольшая просёлочная дорога.
   — Далеко ли до большой дороги? — спросил Сфагам у встречных крестьян.
   — С таким справным конём, как у тебя — полдня, не больше.
   — А далеко ли по главной дороге до Канора?
   — За день доберёшься. Там ведь не просто дорога — Императорский
   Тракт! Лучшей дороги во всей стране не найдёшь!
   Сфагам пришпорил коня. Если его забросили поближе к Императорскому Тракту, значит, надо было не терять время и больше ни на что не отвлекаться.

Глава 29

   Первые два-три дня, проведённые Гемброй на таинственной загородной вилле, показались особенно длинными и тягостными. Её бурная натура не терпела однообразия и бездействия, и время от рассвета до заката тянулось нестерпимо медленно. Затем сознание понемногу успокоилось, впав в вялый полусон, и дни словно укоротились, как это бывает в тюремном заточении или во время долгой болезни.
   Каждый день на небольшом внутреннем дворике Гембра под надзором охранников упражнялась в метании камня. Мишенью служило специально сделанное чучело. Сначала отрабатывался бросок с трёх шагов, затем с пяти и, наконец, с десяти. Постепенно сокращалось и время прицеливания. Навык оттачивался день ото дня, и вскоре мгновенные смертельные броски приобрели не только должную силу, но и безошибочную точность. Ах, как хотелось ей запустить этим увесистым камнем в лоб нахально пялящегося на неё охранника. Тут уж и никакой шлем не помог бы! Но приходилось удерживаться…
   Первые же дни показали тщетность надежд на побег. Планы, постоянно возникающие в голове Гембры, отпадали один за другим. Дом был переполнен хорошо натасканной и очень дисциплинированной охраной. Угрюмые служанки были той же пробы.
   Раза два приезжал Фронгарт. Он больше не пытался заводить с Гемброй свои развязно-издевательские разговоры, а просто стоял поодаль, наблюдая за её упражнениями на дворике. Потом он давал охранникам какие-то указания и уходил.
   Однажды поздно вечером он в сопровождении нескольких стражников неожиданно появился в комнате Гембры и приказал ей следовать с ним. Они вышли на тёмную галерею, нависавшую над ярко освещённым обеденным залом первого этажа. Засмотревшись вниз на слуг, снующих вокруг огромного стола, Гембра неожиданно почувствовала, как грубые руки охранника схватили её за плечи и резко развернули вперёд к свету факела. Перед ней стоял небольшого роста пожилой человек в роскошной меховой накидке и с большим золотым медальоном на груди. От него исходила такая мощная волна уверенности в своей способности повелевать, что не было никаких сомнений, в том, что он стоит неизмеримо выше всех находящихся в доме. Да и не только в доме. Чего стоила одна смиренно-подобострастная поза Фронгарта, склонившегося в полупоклоне справа от вельможи.
   — Вот это она и есть? — спросил хозяин, внимательно осмотрев Гембру цепким и жёстким взглядом.
   — Да, господин, это она.
   Вельможа ещё раз внимательно осмотрел Гембру, и, пожевав губами, вновь обратился к Фронгарту.
   — Так она всё знает?
   — Знает всё, что ей следует знать, господин. Не более.
   Вельможа удовлетворённо кивнул.
   — Будь готова, — строго сказал он Гембре. — Скоро сделаешь своё дело.
   «Не своё, а ваше!» — хотела ответить Гембра, но сдержалась и покорно кивнула.
   — Ну хорошо… С этим ясно. Ты за неё отвечаешь, — бросил вельможа Фронгарту.
   — Уведите её, — тихо распорядился тот, кивнув на пленницу. — Хотя нет, постойте!
   Он догнал уже спускающегося вниз по лестнице господина и о чём-то с ним коротко поговорил.
   — За хорошее поведение и успехи в тренировках тебе оказана честь присутствовать на ужине в обществе самого сиятельного господина Бринслорфа, — криво улыбаясь, сообщил он Гембре. — Иди, переоденься!
   Ответив ещё более кривой улыбкой, та направилась в свою комнату, думая о том, что, быть может, это не слишком радостное для неё застолье всё же поможет ей что-то понять о той игре, невольной участницей которой её сделали.
   За большим, ярко освещённым столом собралось человек сорок приближённых императорского дяди. Сам он с невозмутимо-строгим видом сидел во главе стола, огоньки от светильников плясали в его небольших тёмных глазах, которыми он неустанно следил за всеми перемещениями в зале.
   Когда Гембра спустилась к столу, застолье уже началось. Перебивая негромкую музыку, звучали подобострастные тосты в честь хозяина и его родственников. Сам же он пока хранил молчание.
   Всем было известно, что могущественный Бринслорф был ревнителем строгих старых традиций и врагом праздности и излишеств. А люди, близкие ко двору знали и то, что его вражда с регентом империи Элгартисом не была обычной борьбой за власть и влияние на юного императора. Их взаимная неприязнь имела гораздо более глубокие причины. Эти люди не ужились бы вместе никогда и нигде. Всё, связанное с древними традициями, было для Бринслорфа святым и неприкосновенным. Его идеалом была величественная неподвижность, и достижение этого идеала осуществлялось благодаря неукоснительному следованию старине. Он боготворил древность и искренне верил в то, что существующий порядок вещей можно исправить и вернуть в правильное русло. Надо лишь избавиться от врагов и предателей, ограничить в человеческих сердцах стремление к роскоши и разврату, восстановить веру в справедливость закона и с трепетом в душе почитать древних богов. Тогда жизнь станет такой же спокойной, благополучной и, главное, достойной, как во времена древних династий. Но для осуществления всего этого Бринслорфу не хватало власти. Помимо неудовлетворённой жажды неограниченного господства, которую он попросту устал скрывать, его жгло изнутри также и чувство несправедливости. Ведь именно он, Бринслорф, не просто знает, как исправить положение дел в стране, но и сам способен всё это осуществить. Почему же боги поставили у кормила власти не его, а этого!… Элгартиса Бринслорф ненавидел всей душой. Все слова и поступки регента вызывали у него неприятие и возмущение. Здравый и практический ум Элгартиса не искал ответы на вопросы сегодняшнего дня в дне вчерашнем. Он не слишком серьёзно относился к древним ритуалам и обычаям и всегда предпочитал действовать сообразно обстоятельствам, а не по священным образцам старины. Именно в этом усматривал Бринслорф главную угрозу порядку, а потому и считал он регента не только своим личным врагом, но и врагом государства. Вот почему ритуальные здравицы в его честь звучали в компании Бринслорфа всегда как-то двусмысленно и произносились с некоей особой интонацией.
   Не желая привлекать к себе внимание, Гембра села было в дальнем конце стола, но Фронгарт пересадил её ближе к середине, чтобы не упускать из виду. Это было даже лучше — сюда доносились разговоры с обоих концов стола. После двух-трёх кубков терпкого красного вина разговоры стали громче и раскованнее. То здесь, то там слышались смелые шутки в адрес регента и его приближённых.
   Наконец хозяин поднялся со своего места, поднимая небольшой золотой кубок. За столом мгновенно воцарилась почтительная тишина.
   — Много лет назад, — начал Бринслорф, — ко мне пришёл искусный мастер, который научился изготавливать из дерева и металла некое подобие печатей для каждой из букв или цифр. Он говорил, что с их помощью можно будет обойтись без труда сотен переписчиков — достаточно будет просто собрать слово или фразу из отдельных печатей и сделать нужное количество оттисков. Вот тогда я понял, что страна в опасности! А кто из вас скажет мне, почему?
   Ответа не последовало.
   — Что станет со страной, спрашиваю я вас, когда священные книги перестанут быть священными? — поднял голос Бринслорф. — Чего будет стоить древний Закон, если его можно будет купить по цене хлеба? Однажды в давние времена древо порядка уже сотряслось, когда святые тайны памяти оказались доверены письму. Тогда мир устоял, а вот теперь… Теперь опасность ещё серьёзнее!
   — А что стало с мастером, светлейший? — прозвучал чей-то вопрос.
   — Какая разница? При чём тут мастер? — почти раздражённо ответил Бринслорф, ища глазами автора реплики, — что-то происходит в головах. И теперь ещё этот со своим новым учением… Поднимем же кубки за то, чтобы боги дали нам сил отстоять наш добрый порядок! И чтобы никто не смог нам помешать!
   Стол ответил взрывом восторженных возгласов и звоном кубков.
   Не торопясь, заедая вино жареной крольчатиной, Гембра внимательно прислушивалась к разговорам. Но отовсюду неслась лишь обычная пьяная чепуха — пустая и бесполезная. От скуки Гембра стала разглядывать угрюмые статуи воинов в тёмных нишах, полукольцом опоясывающих ярко освещённый стол. Её охватило какое-то странное и непривычное состояние полного безразличия ко всему. Удастся ли выпутаться из этой истории, или нет — какая разница! Любой исход представлялся заранее известным и заранее скучным. Она даже подумала, что не будет в случае чего особенно бороться за свою жизнь. Всё надоело… «Безразличие — плата за свободу», — сказал как-то Сфагам. Теперь она, кажется, поняла, что он имел в виду. Но почему так быстро?…
   Неожиданно она почувствовала на себе взгляд человека, сидящего напротив. «Откуда он взялся? Вроде бы его раньше не было», — с недоумением подумала Гембра, пытаясь разглядеть скрытое в глубокой тени капюшона лицо. Лёгким кивком незнакомец указал ей на группу гостей, оживлённо беседующих справа от него.
   — Вот тогда надо будет действовать не медля!… — донеслись до неё возбуждённые реплики.
   — Нет, не тогда, а попозже! Сначала народ должен воочию убедиться, что верховная власть поддерживает лжепророка, и вот тогда можно будет начать…
   — Нет! И тогда рано! Вот когда лжепророк будет убит возмущённым народом и народ бросится на его покровителей. А когда его покровители призовут войска и почти подавят беспорядки, пролив кровь на улицах Канора, — вот тогда придёт наше время! Сил у нас хватит — уличная чернь нам не помощник!
   «Э, да тут не просто грязные делишки — тут настоящая измена», — подумала Гембра, быстро сообразив, в какой большом и гнусном деле её хотят использовать как мелкую фишку.
   Тем временем незнакомец откинул назад свой капюшон и явил присутствующим свою весьма необычную голову с вихрастой красно-рыжей шевелюрой, ртом до ушей и большим клювоподобным носом. Разговоры вокруг стихли. Украдкой переглядываясь, гости с любопытством разглядывали незнакомца, чьё появление здесь было явно для всех неожиданным. В зале повисла напряжённая тишина.
   — Уверен ли ты, что всё произойдёт именно так, как вы предполагаете? — спросил незнакомец одного из участников услышанного Гемброй разговора.
   — Уверен ли я? Безусловно! — запальчиво ответил тот. — Если никто в последний момент не струсит и не наделает глупостей, то скорее кролик с этого блюда ускачет в поле, чем наше дело сорвётся!
   — Ну, что касается кролика, то об этом можно справиться у него самого… Тебе не скучно здесь, приятель? — спросил таинственный гость, слегка склонившись над блюдом.
   В ответ тушка слегка дёрнулась и приподнялась над блюдом. Едва появившаяся на лицах гостей ухмылка вмиг исчезла. С каменными лицами они следили глазами, за тем, как оживший кролик нелепыми прыжками соскочил со стола и ускакал куда-то в темноту. Кто-то брезгливо отбросил недоеденный кусок.
   — Вот видишь, — невозмутимо провозгласил незнакомец, — всякое бывает! А ты говоришь…
   — Кто ты? — звучно разнёсся по залу голос Бринслорфа, — я тебя не помню.
   — Зовут меня Валпракс… Но это не имеет никакого отношения к тому, что я собираюсь сказать.
   — Что же ты собираешься сказать? — сдавленным голосом спросил хозяин.
   Валпракс наигранно вздохнул и несколько минут в полной тишине разглядывал потолок, запрокинув вверх свою глумливую физиономию.
   — Так что же ты хотел нам поведать? — повторил свой вопрос Бринслорф с ноткой сдержанной угрозы в голосе.
   Валпракс снова тяжко вздохнул.
   — Хорошо!… Но сперва позволь мне задать тебе вопрос, почтеннейший Бринслорф. Вот все мы, то есть, точнее, все вы слышите с детства до старости о том, что раньше всё было лучше и что не худо бы вернуть старые времена. А припомнишь ли ты хоть один случай, чтобы кому-нибудь удавалось возродить хоть ЧТО-НИБУДЬ? Или что-нибудь куда-нибудь вернуть? А? Вот я не помню! А мне, смею заметить, есть что вспомнить!
   — Если это даже никому прежде не удавалось, то мне удастся! — резко ответил Бринслорф. — Я исправлю погрязшую в пороке жизнь, как бы трудно это не было.
   — Э-эх… — покачал головой Валпракс, — Не хочешь ли ты сказать, что управляешь течением времени? Тогда почему ты удивился при виде ожившего жареного кролика? Нет, почтеннейший Бринслорф, не ты хозяин времени… Как и большинство людей, ты просто не видишь разницы между трудным и невозможным. Странно! Ведь эта разница столь огромна…
   — Не хочешь ли ты меня поучить? — сдавленным голосом спросил Бринслорф.
   — Что ты! Куда уж мне! Тем более что люди если и понимают иногда какие-то главные вещи, то только на своём собственным опыте, да и то, как правило, перед самой смертью. А тебе, почтеннейший Бринслорф, боги отмерили долгую жизнь! И вот за это и неплохо бы выпить!
   Гости, неуверенно поглядывая то на хозяина, то на странного оратора, подняли и в тишине осушили кубки.
   — Твои речи непозволительно дерзки, но я желаю выслушать тебя до конца, — проговорил Бринслорф, нервно вертя в руке свой золотой кубок.
   Валпракс снова вздохнул, вперив в потолок рассеянный взгляд своих огромных жёлто-зелёных глаз.
   — Непростые вещи должен я объяснить тебе, почтеннейший Бринслорф… да и не знаю, понравятся ли тебе мои объяснения…Вот ты думаешь, что всё твоё беспокойство происходит оттого, что дела в стране идут не так, как должно, или власть не в тех руках… А ведь на самом деле все твои беды внутри тебя.
   — Как это понимать?
   — Это значит, что не мир вокруг тебя свихнулся и вот-вот погибнет, а сама твоя душа разорвана изнутри и не знает мира и покоя. Но ей мало себя самой — и не в себе ищет она источник покоя. Ей непременно надо добиться единения с миром, и потому мучает её зуд непрестанного переделывания этого самого мира. Но не беспокойся — не один ты такой… Множество людей только тем и спасаются, вернее, им кажется, что спасаются бесконечным переделыванием мира. Каждый в своём уголке. Кто дома строит, кто огород копает, кто воюет, кто служит, а ты вот вознамерился переделать жизнь всей страны. А скажи мне, почтеннейший Бринслорф, знаешь ли ты хоть один случай, чтобы некий государственный муж не императорского рода, поднявшийся к вершинам власти по длинной лестнице, был бы в конце концов доволен результатами своих трудов. Чтобы мир переделался и стал таким, как надо. Я впрочем, помню одного такого, лет четыреста назад, но был он полным дураком. А вот ты, поди, и ни одного не припомнишь! Не переделывается мир! И ты со своими порывами несамостоятельной души ничем не отличаешься от тех поборников новой веры, которых ты преследуешь. Просто ты хочешь исправить растение, загнав его снова в землю, а они тянут его силой вверх к солнцу. Вот и вся разница! А главный твой враг, который при власти, — так он просто следует естественному ходу вещей и не рвётся ничего переделывать. Он понимает, что если цель оправдывает средства, то, стало быть, она в них же и заключается. Поэтому он подгоняет цель под средства, а не средства под цель, как ты. Это не менее подло, но, по крайней мере, более честно. Вот почему боги вручили бразды правления ему, а не тебе…Хотя, конечно, он ничуть не меньший мерзавец, чем ты, — дружеским тоном добавил демон, прихлёбывая вино из бокала.
   — Господин, здесь измена! — выкрикнул кто-то рядом с Гемброй.
   — Уж кто бы говорил об измене, шутник! — отозвался Валпракс, цепкими звериными зубами отхватывая кусок жареного мяса.
   — Ну а что ты ещё намерен мне сообщить, прежде чем отправиться в мою темницу? — спросил Бринслорф, с трудом сдерживая гнев.
   — Что ещё?… Да, много чего ещё можно сказать… да толку что? Ты ведь всё равно меня не слышишь. А я почём зря слова тратить не люблю…Любите слово, пока оно не стало делом! — демон назидательно поднял вверх длинный когтистый палец. Его и без того пугающе широкий рот растянулся ещё больше, изобразив подобие ухмылки. — А в темнице твоей мне делать нечего! Вот ещё!… Там, небось, и поговорить особо не с кем!
   — Взять его! — тихо распорядился хозяин.
   Несколько вооружённых людей, схватившись за мечи, двинулись к странному гостю.
   — Эй погоди!… Ещё один вопрос! — замахал руками тот, одновременно запихивая в рот очередной кусок печёного пирога с сыром. — Вот скажи мне, почтеннейший хозяин, ведь в прежние времена воины дрались лучше, не то, что сейчас, так ведь?
   Бринслорф не отвечал, а только, поджав губы, смотрел на Валпракса немигающим взглядом.
   — Лучше дрались, лучше! По глазам вижу, что лучше! А то давай проверим, да и ребята твои заодно разомнутся! А я тут пока ещё съем что-нибудь…
   Неожиданно резко развернувшись, демон выбросил изо рта длинный змеиный язык и коснулся им статуи копьеносца, стоящей в одной из глубоких затенённых ниш в ближайшей стене. Тотчас по каменной фигуре пробежало и тут же погасло лёгкое голубое пламя. Древний воин повернул голову и шагнул вперёд из ниши на свет, угрожающе подняв копьё. Передвигаясь неестественными рывковыми движениями и вращая головой, он двинулся к столу. Люди Бринслорфа, придя в себя от оцепенения, кинулись на него со своими мечами. Зал заполнился криками, шумом и звоном оружия. Несколько приближённых сгрудились вокруг хозяина, закрывая его своими телами, хотя ожившая статуя и не собиралась на него нападать. Она, скорее, сама защищалась своим копьём от наседавших со всех сторон людей Бринслорфа, и от ударов этого копья нападающие, как пушинки, разлетались в разные стороны.
   Едва Гембра успела подумать, что, может быть, в этой суматохе представится случай улизнуть, как прямо перед ней возникла ухмыляющаяся физиономия Фронгарта.
   — Наверх! — коротко скомандовал он.
   Цепкие руки охранников незаметно, но твёрдо взяли её под локти.
   Пришлось подчиниться. Поднимаясь по лестнице, Гембра не отрываясь глядела вниз, где среди шумного погрома его виновник продолжал с невозмутимым видом уплетать хозяйское угощение. Неожиданно он, быстро встав из-за стола и отшвырнув в сторону полуобглоданную кроличью кость, непринуждённо, лёгким прыжком подскочил вверх и оказался прямо на галерее второго этажа лицом к лицу с Гемброй.
   — Уж если попала в сильное течение, так зря не барахтайся — береги силы! — наставительно проговорил он. Невесело подмигнув Фронгарту, он снова выбросил изо рта свой длинный змеиный язык, задев им каменного воина. Тот застыл с занесённым для удара копьём, затрясся лёгкой дрожью и с грохотом рассыпался на куски.
   — Всё, что ли? — неизвестно кого спросил демон. — Ну, всё так всё! — ответил он сам себе и, вытянув вверх удлиняющиеся на глазах руки, ухватился за темнеющую высоко под потолком балку. — Прощайте, досточтимые ловчилы, холуи, интриганы и заговорщики. Скучно тут у вас! Прощай и ты, достопочтенный Бринслорф! Подумай над тем, что я сказал, когда перестанешь злиться!
   С этими словами Валпракс, упруго подтянувшись, подскочил вверх, пробив головой крышу. А через мгновенье его закутанная в плащ фигура взмыла вверх и скрылась в образовавшемся проёме. Лишь серые полы плаща, наполнившись ночным ветром, мелькнули в вышине и растаяли в иссиня чёрном звёздном небе.
   Охранники ещё не успели закрыть за Гемброй дверь в её комнату, а она уже полностью разгадала смысл слов странного гостя. Теперь она знала твёрдо — чувство безысходности никогда больше не овладеет ей.

Глава 30

   — Наконец-то! — тихо воскликнул Анмист, завидев вдали полускрытую клубами дорожной пыли процессию. Целых полдня он ждал на этом холме, пока регент вернётся с охоты. Место для обзора было удобным — вся дорога от главной въездной арки до голубой полоски дальнего леса просматривалась как на ладони. Однако часы ожидания не казались Анмисту долгими. Во-первых, он, как и всякий прошедший монашескую школу, обладал железным терпением, а во-вторых, ему было чем занять время. После долгой медитации, целью которой было нащупывание благоприятного энергетического канала для осуществления задуманного дела, он до мельчайших подробностей продумывал план своих действий в случае того или иного поворота событий.
   В последние дни столица была охвачена неясным возбуждением в ожидании какого-то исключительного события. Это чувствовали все, не говоря уже о тех, кто подобно Анмисту, был наделён тонким видением. И это тонкое видение подсказывало, что предстоящее появление в Каноре пророка Айерена из Тандекара, которого всё чаще называли в народе Фервурдом, непременно скажется на его, Анмиста, судьбе, на всех его целях и его планах. И особенно на самых главных и сокровенных. Что-то очень важное должно было произойти в ближайшее время, и Анмист не мог встретить это, будучи растворённым в безликой и неразумной городской толпе. Время прятаться прошло — настало время активно включаться в события. Так он решил…
   Ещё несколько минут Анмист напряжённо вглядывался в приближающуюся процессию. Случай, казалось, благоприятствовал ему — регент ехал верхом, а не в повозке. Его можно было узнать по длинной, ослепительно белой с чёрным узором меховой накидке — одежде, приличествующей лишь облечённым высшей властью мужам неимператорского рода. Анмист сорвался с места и, подхватив свой кожаный мешок, стал быстро спускаться с холма, скользя по влажной и поникшей осенней траве.
   — Эй, чудак! Ты, небось, растерял здесь кучу золотых монет, что даже не замечаешь на дороге самого светлейшего регента империи! — весело крикнул дежурный офицер охраны, проверяющий дорогу шагов за пятьсот впереди всей процессии.
   Видимо, регент пребывал в хорошем расположении духа, и оно передалось всем его приближённым. Офицер резко осадил коня, едва не сбив Анмиста, который ещё несколько минут продолжал невозмутимо копаться в траве на обочине дороги. Наконец, он выпрямился и приветствовал всадника лёгким поклоном.
   — Неужели это сам регент едет? — учтиво спросил Анмист.
   — Именно он! — усмехнулся офицер. — Светлейший Элгартис — милостью богов регент Алвиурийской империи. А ты тут считаешь муравьёв и путаешься на дороге.
   — Я не считаю муравьёв, я ищу белую травку, — как бы извиняясь, пробормотал Анмист, великолепно изображая святую рассеянность.
   — Белую травку? Не вижу здесь никакой белой травки! Трава бывает или зелёная, или жёлтая.
   — Это — для простого зрения. Тонкое зрение видит и белую траву, которая грубому зрению кажется зелёной.
   — Ха! Погоди-ка! — офицер развернул коня и, взбив облачко пыли, поскакал назад, навстречу процессии.
   Анмист хорошо видел, как офицер подъехал к регенту с коротким докладом. Теперь оставалось только подождать, пока процессия приблизится. Слегка пришпорив своего белого с золочёной сбруей коня, Элгартис оторвался от свиты и подъехал к стоящему в почтительной позе Анмисту.
   — Так это ты ищешь здесь белую траву?
   — Я, светлейший.
   — Странно. С тех пор, как мы взялись наводить порядок в государстве, здесь никто ничего не находил!
   Опустив голову, Анмист тихонько рассмеялся. В ответ регент благосклонно усмехнулся. Он редко встречал людей, схватывающих на лету его своеобразные шутки.
   — Так зачем же тебе белая трава?
   — О, светлейший! Чтобы ответить на этот вопрос, я должен рассказать тебе мою историю. Если тебе угодно выслушать…
   — Угодно, угодно, — иронично кивнул Элгартис.
   — Так вот… — начал Анмист, — с детства я воспитывался в одном из духовных братств и достиг немалых успехов в тайных монашеских искусствах. Но затем произошло событие, которое изменило всю мою жизнь. Как-то наставник поручил мне сопровождать в военном походе некоего знатного человека — светского покровителя нашего монастыря, заботясь о его безопасности и скрашивая походные будни учёными беседами. Между нами возникла тесная дружба, и она-то меня и подвела! Когда военная удача отвернулась от моего подопечного друга, я вместо того, чтобы просто помочь ему покинуть поле боя, сам вступил в бой, нарушив тем самым первейшую заповедь монаха. Ведь монахам категорически запрещено применять боевые искусства в мирской жизни, не говоря уже об участии в боевых действиях.
   — Этот мне известно, — вставил Элгартис.
   — О боги, скольких людей лишил я жизни в тот день!… А, главное, того человека это не спасло… Он тоже погиб. После этого я уже не мог оставаться монахом… А вскоре мне было видение. Три великих учителя древности Тинтлар Книжник, Ванлиарк Добрый и Канфларт Старший явились мне во сне и провозгласили мне своё решение. В своей великой милости они заступились за меня перед богами судьбы и не стали полностью лишать меня всех духовных наработок, что обрекло бы меня на рождение в теле ничтожнейшего из рабов или животного. Мне было сказано, что мой удел — поиск бесконечного совершенства в служении простейшей усладе тела — чревоугодию. Раз уж подъём к вершинам духа для меня оказался закрыт. Однако меня утешает мысль, что изысканная еда размягчает сердца людей и отвращает их от дурных мыслей и поступков. Так я стал поваром…