Патриция Райс
Желание и честь
Пролог
Март 1816 года
Сквозь пелену проливного дождя неясно вырисовывался силуэт старой кареты, из которой вышел закутанный в плащ человек и быстро натянул на лицо капюшон. Кучер спрыгнул с козел и последовал за своим пассажиром к светящимся окнам таверны.
– Ты мог бы приехать и в почтовой карете, – проворчал кучер, продолжая давно начатый разговор.
– Я мог бы прилететь и на крыльях вампира, – сердито буркнул его собеседник явно с чужеземным акцентом.
Пьяница Том, стоя с кувшином в руках под навесом и не решаясь выйти под дождь, услышал слова незнакомца и побледнел. Он первым увидел этот черный громыхающий экипаж. Благородные господа в последние годы редко отваживались рисковать своей жизнью и экипажами, добираясь по рытвинам и ухабам до этой затерянной в глуши деревушки. Но ужасные слова приехавшего прозвучали громко и отчетливо. Ахнув, Том бросился в таверну предупредить посетителей.
Не подозревая, что их подслушивают, кучер возмущенно произнес:
– Это зашло слишком далеко, Гэвин! Несколько лет ты прятался на другом конце света и трудился не покладая рук, чтобы заработать денег на дорогу. Пора бы уже определиться. Здесь ты благородный маркиз! Держи крестьян в строгости и время от времени кидай им монетку. Они будут кланяться тебе в ноги.
– Я не хочу, чтобы мне кланялись в ноги! Мне не нужен этот проклятый титул. Мне нужна крыша над головой и возможность заработать на что-то повкуснее червивых галет. Чем я буду заниматься в оставшееся время, никого не касается.
Пряча лицо под капюшоном, Гэвин осторожно вступил под низкий потолок тускло освещенной таверны.
Немногочисленные в этот поздний час посетители забились в дальний угол. Никто не поднялся приветствовать его или предложить кружку эля. Гэвин хмуро оглядел настороженные лица. Они совсем не знали его, а вели себя так, словно у него было три головы вместо одной, хотя и израненной. Должно быть, кто-то видел его на дороге и сообщил о нем еще до их приезда. Вот уже несколько лет, когда он появлялся в жалких прибрежных тавернах, люди отводили взгляд, и он привык к одиночеству. Ему не нужны были эти невежественные трусливые люди. Ему нужно было только узнать дорогу.
– И ты хочешь, чтобы я вел себя как благородный аристократ? – шипящим шепотом спросил он кучера, поворачиваясь, чтобы уйти.
– Трус! – презрительно бросил тот и вошел в таверну, намереваясь расспросить о дороге. Его спутник вернулся к карете.
Когда они вновь выехали на дорогу, дождь усилился. Теперь на козлах сидел другой возница, а прежний – молодой человек хрупкого телосложения – перебрался в карету и стряхивал воду со своей шляпы. Никто не позаботился о том, чтобы зажечь фонари по бокам экипажа, и путники видели лишь темные силуэты друг друга.
– Тебе понадобятся слуги, – нарушил молчание молодой человек, когда колеса провалились в яму и карету тряхнуло. – Он глуповат, но знает, как добраться до поместья.
Гэвин закашлялся, что можно было принять за хриплый смех.
– Приятное начало – глупый лакей. Мне нравится твоя идея, Майкл.
На этот раз тон человека, которого он назвал Майклом, был серьезным:
– Если ты собираешься похоронить себя в этой глуши, то не надейся, что я составлю тебе компанию.
Человек в плаще откинул капюшон и понимающе кивнул. В темноте его лицо казалось бледным пятном.
– Ты, как всегда, поступишь так, как считаешь нужным. Разве я когда-нибудь мешал тебе?
Путники замолчали. Они могли бы сказать друг другу очень многое, но все слова уже давно были сказаны. Под шум дождя и раскачивание кареты они думали о цели своего путешествия.
Мокрые ветви деревьев царапали дверцы кареты – они свернули на узкую дорогу. Опираясь на трость, Гэвин старался удержать равновесие и только морщился, когда карета проваливалась в очередную яму, а потом рывком взлетала вверх. В нем крепло подозрение, что они приближаются к его родовому гнезду.
Но даже живого воображения Майкла не хватило на то, чтобы представить возникшую перед ними немыслимую картину. На холме распласталось безобразное строение с остроконечными крышами и средневековыми башенками, соединенными римскими арками, возвышающимися над зданием. Карета остановилась, и путники, незнакомые с английской архитектурой, с изумлением воззрились на фантастическое сооружение.
Как бы в ответ на мысли Гэвина, Майкл прошептал:
– Как ты думаешь, не увидим ли мы внутри Спящую красавицу?
Отведя взгляд от причудливой крыши, Гэвин покачал головой:
– Если и увидим, то она будет лежать среди колючек, и черт меня подери, если я стану прорываться сквозь них.
Вздохнув, он распахнул дверцу кареты, не дожидаясь, пока это сделает новый кучер, и спустил ногу с подножки. Она по щиколотку увязла в грязи.
Ни в одном окне мрачного фасада не светилось приветливого огонька.
Позднее, глядя на горевшую в камине уродливую декоративную полку и кухонный табурет, Гэвин угрюмо размышлял о полученном наследстве, ради которого он трудился в поте лица, зарабатывая на проезд в Англию, в надежде на более или менее достойное существование. Он рассчитывал появиться здесь в соответствующем новому титулу виде, чтобы не краснеть перед родственниками, которых пока не знал. Поверенные его семьи сообщили, что у него есть какие-то кузины. Он оповестил их о дате приезда, но они не только уехали, забрав с собой всех до единого слуг, но и вообще уничтожили все следы своего пребывания. Ему остался только этот полуразвалившийся замок, требующий огромных средств на восстановление, которых у него не было.
Подвинув к камину украшенное изящной резьбой, но страшно грязное кресло, Гэвин задумался о том, сколько же времени пустовал этот дом. Все вокруг было покрыто толстым слоем грязи. Плющ пробивался сквозь щели в рамах. Правда, крыша не протекала, и трещин на стенах не было.
Ночьеще не наступила, а в комнатах было уже темно. В стенах наверняка гнездятся мыши, а в трубах воет ветер. И ради этого убожества он купил новую одежду и карету! Лучше бы он сберег свои скудные средства на обратную дорогу.
В каштановых волосах Майкла мелькали светлые блики от горевшего камина. Он зачарованно рассматривал богатую лепнину на высоком потолке, опутанную паутиной, и громко восхищался покрытыми пылью массивными дубовыми шкафами с книгами, стоявшими плотными рядами на полках. Он наугад вынимал книги одну за другой, стряхивал с них пыль и перелистывал. Судя по его тихим возгласам, он считал, что нашел сокровище, но Майкл никогда не отличался практичностью. Книгами сыт не будешь.
– Утром мы осмотрим поместье, – громко произнес Гэвин, с таким же успехом он мог бы говорить сам с собой. Майкла это не интересовало. – Еще можно успеть засеять поля. Поверенный сообщил мне, что земли пока не заложены.
– Он также добавил, что денег на это нет, – рассеянно заметил Майкл, перелистывая какой-то древний фолиант.
Письмо поверенного потрясло Гэвина. После краткого упоминания о том, что имение несколько лет принадлежало его ближайшему родственнику, он объявлял Гэвина Лоренса восьмым маркизом Эффингемом и наследником Эринмид-Мэнор, поскольку покойный маркиз не имел потомков мужского пола. Письмо содержало приглашение приехать к нему в удобное для Гэвина время. Даже тогда Гэвин понимал, что не следует ожидать многого. Стоило взглянуть на его отца и деда, чтобы понять, что единственным достоянием Лоренсов и Эффингемов были обаяние и красивая внешность. Но уже несколько лет Гэвин не переставал думать об этом дурацком письме. В Англии у него была семья, принадлежащая к сливкам общества, и там был его дом. Он знал, что отцу верить нельзя, но он хотя бы не солгал о своем происхождении. Это подтверждало письмо поверенного. В нем было лжи не больше, чем в рассказах отца об этом наследстве. Просто не были упомянуты некоторые существенные детали.
В Эринмид-Мэнор не было никаких кузин или вдовствующих маркиз, там вообще никто не жил. Замок мог предоставить им приют, и только, потому, что весь прогнил насквозь, и требовалось немало денег на его восстановление. Судя по всему, у предыдущего хозяина были дорогостоящие привычки, и его, как и других Лоренсов, преследовали неудачи.
Гэвин провел последние годы, плавая по морям и ведя торговлю в портах разных стран, зарабатывая деньги, и в результате пришел к тому же, с чего и начал, – он был беден и лишен семьи, с той лишь разницей, что теперь он оказался в чужой стране среди незнакомых людей и обычаев и у него не было здесь друзей. Уж лучше бы он остался в Америке.
Глядя на деревянный герб над камином, Гэвин поднял бокал, приветствуя многочисленных предков. На этот раз они, по крайней мере, дали ему крышу над головой.
Сквозь пелену проливного дождя неясно вырисовывался силуэт старой кареты, из которой вышел закутанный в плащ человек и быстро натянул на лицо капюшон. Кучер спрыгнул с козел и последовал за своим пассажиром к светящимся окнам таверны.
– Ты мог бы приехать и в почтовой карете, – проворчал кучер, продолжая давно начатый разговор.
– Я мог бы прилететь и на крыльях вампира, – сердито буркнул его собеседник явно с чужеземным акцентом.
Пьяница Том, стоя с кувшином в руках под навесом и не решаясь выйти под дождь, услышал слова незнакомца и побледнел. Он первым увидел этот черный громыхающий экипаж. Благородные господа в последние годы редко отваживались рисковать своей жизнью и экипажами, добираясь по рытвинам и ухабам до этой затерянной в глуши деревушки. Но ужасные слова приехавшего прозвучали громко и отчетливо. Ахнув, Том бросился в таверну предупредить посетителей.
Не подозревая, что их подслушивают, кучер возмущенно произнес:
– Это зашло слишком далеко, Гэвин! Несколько лет ты прятался на другом конце света и трудился не покладая рук, чтобы заработать денег на дорогу. Пора бы уже определиться. Здесь ты благородный маркиз! Держи крестьян в строгости и время от времени кидай им монетку. Они будут кланяться тебе в ноги.
– Я не хочу, чтобы мне кланялись в ноги! Мне не нужен этот проклятый титул. Мне нужна крыша над головой и возможность заработать на что-то повкуснее червивых галет. Чем я буду заниматься в оставшееся время, никого не касается.
Пряча лицо под капюшоном, Гэвин осторожно вступил под низкий потолок тускло освещенной таверны.
Немногочисленные в этот поздний час посетители забились в дальний угол. Никто не поднялся приветствовать его или предложить кружку эля. Гэвин хмуро оглядел настороженные лица. Они совсем не знали его, а вели себя так, словно у него было три головы вместо одной, хотя и израненной. Должно быть, кто-то видел его на дороге и сообщил о нем еще до их приезда. Вот уже несколько лет, когда он появлялся в жалких прибрежных тавернах, люди отводили взгляд, и он привык к одиночеству. Ему не нужны были эти невежественные трусливые люди. Ему нужно было только узнать дорогу.
– И ты хочешь, чтобы я вел себя как благородный аристократ? – шипящим шепотом спросил он кучера, поворачиваясь, чтобы уйти.
– Трус! – презрительно бросил тот и вошел в таверну, намереваясь расспросить о дороге. Его спутник вернулся к карете.
Когда они вновь выехали на дорогу, дождь усилился. Теперь на козлах сидел другой возница, а прежний – молодой человек хрупкого телосложения – перебрался в карету и стряхивал воду со своей шляпы. Никто не позаботился о том, чтобы зажечь фонари по бокам экипажа, и путники видели лишь темные силуэты друг друга.
– Тебе понадобятся слуги, – нарушил молчание молодой человек, когда колеса провалились в яму и карету тряхнуло. – Он глуповат, но знает, как добраться до поместья.
Гэвин закашлялся, что можно было принять за хриплый смех.
– Приятное начало – глупый лакей. Мне нравится твоя идея, Майкл.
На этот раз тон человека, которого он назвал Майклом, был серьезным:
– Если ты собираешься похоронить себя в этой глуши, то не надейся, что я составлю тебе компанию.
Человек в плаще откинул капюшон и понимающе кивнул. В темноте его лицо казалось бледным пятном.
– Ты, как всегда, поступишь так, как считаешь нужным. Разве я когда-нибудь мешал тебе?
Путники замолчали. Они могли бы сказать друг другу очень многое, но все слова уже давно были сказаны. Под шум дождя и раскачивание кареты они думали о цели своего путешествия.
Мокрые ветви деревьев царапали дверцы кареты – они свернули на узкую дорогу. Опираясь на трость, Гэвин старался удержать равновесие и только морщился, когда карета проваливалась в очередную яму, а потом рывком взлетала вверх. В нем крепло подозрение, что они приближаются к его родовому гнезду.
Но даже живого воображения Майкла не хватило на то, чтобы представить возникшую перед ними немыслимую картину. На холме распласталось безобразное строение с остроконечными крышами и средневековыми башенками, соединенными римскими арками, возвышающимися над зданием. Карета остановилась, и путники, незнакомые с английской архитектурой, с изумлением воззрились на фантастическое сооружение.
Как бы в ответ на мысли Гэвина, Майкл прошептал:
– Как ты думаешь, не увидим ли мы внутри Спящую красавицу?
Отведя взгляд от причудливой крыши, Гэвин покачал головой:
– Если и увидим, то она будет лежать среди колючек, и черт меня подери, если я стану прорываться сквозь них.
Вздохнув, он распахнул дверцу кареты, не дожидаясь, пока это сделает новый кучер, и спустил ногу с подножки. Она по щиколотку увязла в грязи.
Ни в одном окне мрачного фасада не светилось приветливого огонька.
Позднее, глядя на горевшую в камине уродливую декоративную полку и кухонный табурет, Гэвин угрюмо размышлял о полученном наследстве, ради которого он трудился в поте лица, зарабатывая на проезд в Англию, в надежде на более или менее достойное существование. Он рассчитывал появиться здесь в соответствующем новому титулу виде, чтобы не краснеть перед родственниками, которых пока не знал. Поверенные его семьи сообщили, что у него есть какие-то кузины. Он оповестил их о дате приезда, но они не только уехали, забрав с собой всех до единого слуг, но и вообще уничтожили все следы своего пребывания. Ему остался только этот полуразвалившийся замок, требующий огромных средств на восстановление, которых у него не было.
Подвинув к камину украшенное изящной резьбой, но страшно грязное кресло, Гэвин задумался о том, сколько же времени пустовал этот дом. Все вокруг было покрыто толстым слоем грязи. Плющ пробивался сквозь щели в рамах. Правда, крыша не протекала, и трещин на стенах не было.
Ночьеще не наступила, а в комнатах было уже темно. В стенах наверняка гнездятся мыши, а в трубах воет ветер. И ради этого убожества он купил новую одежду и карету! Лучше бы он сберег свои скудные средства на обратную дорогу.
В каштановых волосах Майкла мелькали светлые блики от горевшего камина. Он зачарованно рассматривал богатую лепнину на высоком потолке, опутанную паутиной, и громко восхищался покрытыми пылью массивными дубовыми шкафами с книгами, стоявшими плотными рядами на полках. Он наугад вынимал книги одну за другой, стряхивал с них пыль и перелистывал. Судя по его тихим возгласам, он считал, что нашел сокровище, но Майкл никогда не отличался практичностью. Книгами сыт не будешь.
– Утром мы осмотрим поместье, – громко произнес Гэвин, с таким же успехом он мог бы говорить сам с собой. Майкла это не интересовало. – Еще можно успеть засеять поля. Поверенный сообщил мне, что земли пока не заложены.
– Он также добавил, что денег на это нет, – рассеянно заметил Майкл, перелистывая какой-то древний фолиант.
Письмо поверенного потрясло Гэвина. После краткого упоминания о том, что имение несколько лет принадлежало его ближайшему родственнику, он объявлял Гэвина Лоренса восьмым маркизом Эффингемом и наследником Эринмид-Мэнор, поскольку покойный маркиз не имел потомков мужского пола. Письмо содержало приглашение приехать к нему в удобное для Гэвина время. Даже тогда Гэвин понимал, что не следует ожидать многого. Стоило взглянуть на его отца и деда, чтобы понять, что единственным достоянием Лоренсов и Эффингемов были обаяние и красивая внешность. Но уже несколько лет Гэвин не переставал думать об этом дурацком письме. В Англии у него была семья, принадлежащая к сливкам общества, и там был его дом. Он знал, что отцу верить нельзя, но он хотя бы не солгал о своем происхождении. Это подтверждало письмо поверенного. В нем было лжи не больше, чем в рассказах отца об этом наследстве. Просто не были упомянуты некоторые существенные детали.
В Эринмид-Мэнор не было никаких кузин или вдовствующих маркиз, там вообще никто не жил. Замок мог предоставить им приют, и только, потому, что весь прогнил насквозь, и требовалось немало денег на его восстановление. Судя по всему, у предыдущего хозяина были дорогостоящие привычки, и его, как и других Лоренсов, преследовали неудачи.
Гэвин провел последние годы, плавая по морям и ведя торговлю в портах разных стран, зарабатывая деньги, и в результате пришел к тому же, с чего и начал, – он был беден и лишен семьи, с той лишь разницей, что теперь он оказался в чужой стране среди незнакомых людей и обычаев и у него не было здесь друзей. Уж лучше бы он остался в Америке.
Глядя на деревянный герб над камином, Гэвин поднял бокал, приветствуя многочисленных предков. На этот раз они, по крайней мере, дали ему крышу над головой.
Глава 1
Май 1817 года
Языки пламени вырывались из окон нижнего этажа и лизали наличники верхнего. Клубы густого черного дыма ползли по мрачному небу. На лужайке перед домом женщины в ночных рубашках в ужасе прижимались друг к другу. Каждый раз, когда внутри дома рушилась какая-нибудь балка, они издавали истерические вопли. Все с отчаянием и болью следили за хрупкой женской фигурой, появившейся в окне верхнего этажа. Огонь, медленно поглощая старое дерево, подбирался к тому месту, где она стояла. Клубившийся вокруг нее дым временами скрывал ее, но она хладнокровно сбрасывала вниз узлы с ценными вещами.
– Она сошла с ума! – заявил лакей с каштановыми волосами, когда слуги бросились к спасенному имуществу.
Диллиан не обратила внимания на слова незнакомого слуги, которого, очевидно, только недавно наняли. Валявшееся поблизости одеяло неожиданно навело ее на спасительную мысль. Она нетерпеливо отмахнулась от протянутого ей мешочка с деньгами, составлявшими все ее состояние, если не считать бесполезных бумаг погибшего на войне отца. Она не сводила глаз с одеяла, в которое были завернуты сброшенные вещи. Бланш прекрасно справлялась с ролью героини-мученицы, но Диллиан не собиралась позволить своей лучшей подруге, кузине, чьей компаньонкой она была, умереть героической смертью. Бланш должна жить, и она ее спасет.
– Хватайтесь за углы этого одеяла! – крикнула она лакею и дюжему дворецкому. – Растяните его, чтобы леди Бланш могла спрыгнуть!
Радостный вопль сменил крики отчаяния: люди поняли, чего хочет от них Диллиан.
Бланш снова появилась в окне. Одеяло уже было туго натянуто руками дюжины слуг, и все хором кричали ей:
– Прыгайте!
Леди Бланш заколебалась, и сердце Диллиан заледенело от ужаса. Она знала, что пламя уже уничтожило старую деревянную лестницу. Окна нижнего этажа обуглились, и огонь перекинулся на старинные перекрытия. Только благодаря быстрой реакции Бланш всех домочадцев успели разбудить и благополучно вывести из дома, но у нее не хватило времени спастись самой. Бланш всегда была не от мира сего. Она заботилась, прежде всего, о других, а о себе в последнюю очередь. Она не ведала, что такое эгоизм, иногда доводя этим Диллиан до отчаяния. Вот и сейчас она была готова взобраться на стену и свернуть кузине шею.
– Бланш, прыгай! Сейчас же! – пытаясь перекричать рев пламени и истерические вопли, умоляла Диллиан.
Сквозь дым Диллиан на мгновение увидела, что Бланш взглянула в ее сторону. Порыв ветра раздул пламя, и оно устремилось вверх.
Крики отчаяния пронзили ночной воздух, когда пылающий ад поглотил белую фигуру.
Увидев, что охваченная пламенем Бланш выпрыгнула из окна и упала на туго натянутое одеяло, толпа облегченно вздохнула.
Слезы катились по щекам лакея, подскочившего к ней, чтобы сбить огонь и обернуть женщину в пылающей рубашке одеялом. В свете пожара блеснули его каштановые волосы. Он осторожно поднял на руки легкий сверток, и толпа молча расступилась, давая ему дорогу.
Громкие крики сменились тихими рыданиями.
Отказываясь верить в очевидное, Диллиан, расталкивая людей, устремилась за лакеем.
Бланш не может умереть. Она перережет себе горло, войдет в пещеру льва, но не допустит, чтобы Бланш умерла.
А если окажется, что пожар – дело рук Невилла, Диллиан вместо себя швырнет в пасть льва этого знатного, самодовольного молодого герцога.
Стоя на запятках блестящего черного экипажа и держась за поручень, Диллиан дрожала от холода и страха. Карету, катившуюся в темноте по изрытой колеями, заросшей травой дороге, бросало из стороны в сторону. На повороте карета резко накренилась, и Диллиан в ужасе схватилась за перекладину. Она заметила возвышавшееся впереди здание, только когда они подъехали к нему вплотную.
Фиалковые глаза Диллиан распахнулись от изумления: на фоне звездного неба, словно заколдованный, возник силуэт готического замка. Все окна в нем были темными, нигде не светилось ни одного огонька. Куда привез их этот сумасшедший?
Карета остановилась, и кучер спрыгнул на землю. Он забарабанил в тяжелую дубовую дверь, а Диллиан оглянулась в поисках места, где она могла бы спрятаться. Здесь росло множество подходящих для этого колючих кустов, но если она туда полезет, то наверняка разорвет свое платье в клочья. Впрочем, сейчас ее это не волновало, и она бросилась к кустам.
И в этот момент тяжелая старая дверь замка заскрипела.
Выглянув из-за куста, Диллиан увидела возникшую на пороге высокую сухощавую фигуру человека в плаще, полы которого шевелил холодный весенний ветер. Возница, понизив голос, что-то ему объяснял. Диллиан испугалась, когда незнакомец спустился по каменным ступеням и подошел к карете.
Черный человек внес Бланш в разверзшееся чрево мрачной готической пещеры, и Диллиан, отбросив все страхи, последовала за ним.
Восьмой маркиз Эффингем не заметил, как следом за ним проскользнула легкая тень. Тени не вызывали у него беспокойства. Он достаточно долго жил среди теней и привык не обращать на них внимания.
Он тихо выругался, когда древние часы на лестнице со свистом вздохнули и пробили одиннадцать раз. Он проклинал часы, проклинал этот замок, проклинал своего брата, который бежал впереди него по покрытой пылью лестнице. Он проклинал лестницу, по которой поднимался со своей беспомощной ношей. Он проклинал все поколения Эффингемов, вложивших целое состояние в строительство этого ужасного здания величиной с деревню, в котором можно было разъезжать в карете.
Он еще не исчерпал весь запас ругательств, когда Майкл, пробежав по длинному коридору, распахнул дверь в самую дальнюю комнату. В подобных случаях маркиз иногда подозревал брата в утонченной мести за то, что не он получил наследство. Но он слишком хорошо знал его, чтобы верить в подобное. Появление Майкла с этой находящейся в бессознательном состоянии женщиной могло означать лишь одно – его брат ввязался в новую легкомысленную авантюру. Если бы маркиз не знал, что у брата душа шире его груди, он повернулся бы и ушел. Но они вместе пережили так много, что он не мог отказать ему в помощи.
Кроме того, в этом мире Майкл был глазами и ушами Гэвина, что позволяло ему вести ту жизнь, которая его устраивала. Старая рана в боку, полученная на войне, дала о себе знать, когда он нес женщину наверх. Ее широкая длинная рубашка волочилась по полу, из-под чепчика выбивались длинные светлые пряди и падали на его руку. Гэвин больше ничего не смог рассмотреть в обманчивой тени неосвещенного коридора.
Когда он вошел в комнату, где Майкл уже разжигал камин, девушка пошевелилась. Положив ее на одну из немногих сохранившихся кроватей, маркиз отошел к окну, собираясь раздвинуть шторы.
– Не надо! – остановил его Майкл. – Свет может быть опасен для ее глаз. Здесь жуткий холод. Где хранится уголь?
Гэвин резко повернулся на властный голос брата. Когда его разбудил стук Майкла, на нем были только панталоны и чулки, в которых он спал. Плащ с капюшоном он накинул, уже направляясь к дверям. Плащ служил им обоим одеялом, укрывая от холода и любопытных взглядов. Темнота в неосвещенной комнате и низко надвинутый капюшон скрывали его глаза, но от слов его веяло холодом.
– Сейчас май. Я не покупал уголь. Гостей я не ожидал.
– Но теперь у тебя гостья. Я поищу дрова.
После ухода брата Гэвин отошел в тень, наблюдая за женщиной на постели. Очевидно, она скоро придет в себя. Он знал, что Майкл может выйти за дровами и исчезнуть на неделю. И у него появилось горячее желание задать своему родственнику хорошую трепку.
Тихие стоны, доносившиеся с кровати, пробуждали жалость в его сердце или, вернее, в том, что от него осталось, но он ничем не мог ей помочь. Он не решался зажечь свечу или лампу (если бы даже она у него была), чтобы посмотреть, сильно ли она пострадала. А она, должно быть, пострадала, если Майкл привез ее сюда.
Гэвин с облегчением вздохнул, услышав шаги брата. За это время его аристократические ноги в чулках чуть не примерзли к полу. У Гэвина мелькнула мысль ускользнуть через потайной ход и оставить Майкла с его пациенткой, но тогда он ничего не узнает.
Майкл принес свечу и угольный ящик со щепками и растопкой. Подняв свечу, он оглядел темные углы и, наконец, заметил застывшую фигуру брата.
– Посмотри-ка, Гэвин, она приходит в себя! Подойди и устрой ее поудобнее.
– Может, ей удобнее смотреть в потолок? – не трогаясь с места, сухо спросил Гэвин, равнодушно наблюдая, как брат разводит огонь в камине.
Майкл громко выругался, сердито глядя на маркиза.
– У нее завязаны глаза! Она ничего не видит. Может быть, она уже никогда не будет видеть. Ты для нее только голос и руки. Можешь не беспокоиться о своей прекрасной физиономии.
Вероятно, в словах Майкла и была доля правды. Но эта история с начала и до конца походила на дешевую мелодраму. Впрочем, факт оставался фактом – в его постели лежала женщина и стонала от боли. Гэвин неохотно подошел посмотреть, чем он может ей помочь.
– Кто она? – тихо спросил он. – И какого черта ты привез ее сюда?
Неожиданно женщина перестала стонать. У Гэвина возникло подозрение, что она слышит его, и он проклял свой несдержанный язык. Он слишком долго жил вдали от цивилизации.
– Ее зовут Бланш Персиваль. Она богатая наследница. Кто-то поджег ее дом. Она постаралась спасти всех своих слуг, а сама оказалась в ловушке. Поэтому она не придумала ничего лучше, как выбросить из окна все ценности своей компаньонки. – Голос Майкла не соответствовал сарказму его слов. – Пока слуги нашли одеяло, чтобы она могла выпрыгнуть… – Он пожал плечами и посмотрел на женщину. – Доктор говорит, ей повезло, что она осталась в живых. Она – героиня. Я думал, ты оценишь иронию.
Майклу удалось разжечь камин, и он перенес свечу к кровати. Призрачный свет упал на лежавшую женщину. Гэвин увидел, что голова у нее забинтована. Повязка скрывала ее глаза, но не обожженные щеки. Он невольно поднес руку к шрамам на своем лице.
– Ее надо отправить в больницу, – резко произнес он, отворачиваясь и предоставляя Майклу поправить подушки под ее обгоревшими волосами и накрыть ее простыней.
– Я уже сказал: кто-то поджег ее дом. Я не мог рисковать.
Гэвину не хотелось слышать об этом. Если бы не Майкл, он вел бы спокойную, размеренную жизнь, скрываясь в этом обветшалом приюте отшельника. Однако Майкл просто не был способен сидеть на одном месте и влачить жалкое существование в своем убогом доме. Ему постоянно требовалось куда-то ехать и обязательно вместе с братом. И не один раз Гэвин подумывал о том, чтобы отослать своего младшего брата к родственникам в далекую Америку.
Правда, едва ли кто-нибудь из этих надутых пуритан принял бы молодого человека двадцати шести лет, который не переставал изображать из себя то камердинера знатного джентльмена, то уличного музыканта. На этот раз, судя по покрытой сажей ливрее, он играл роль лакея. Гэвин никогда не мог понять, что толкает Майкла на подобные поступки. Он догадывался, что Майклом руководило его собственное странное понимание морали, весьма отличающееся от общепринятого. Родственники отреклись от него, когда он был еще очень молод. Это только укрепило стремление Майкла вести себя так, словно в него вселился дьявол.
Но Гэвин знал, что за человек скрывается под этой обманчивой маской. И поэтому не выгонял брата. Гэвин и раньше давал приют многочисленным бездомным, искалеченным и голодающим подопечным Майкла, но не помнил, чтобы брат когда-нибудь приводил в дом взрослую женщину. Гэвин не мог забыть чумазого бездомного ребенка, которого однажды зимой привел Майкл. К сожалению, склонность Майкла к спасению несчастных не научила его отличать честных людей от подлецов. Как только метель утихла, это несчастное дитя исчезло вместе с их последними деньгами, отложенными на еду. И теперь Гэвин был осторожен.
Подозревая, что больная только притворяется спящей, маркиз кивком указал в сторону коридора. Майкл послушно вышел вслед за ним из комнаты.
– Ты говоришь, что привез ее сюда, чтобы защитить от поджигателей? – с недоверием спросил Гэвин.
– А ты бы предпочел, чтобы я оставил ее там, где ее могут убить?
– Я бы предпочел, чтобы ты нашел для нее другое место! Сам посуди, Майкл, что мне с ней делать? Слуги верят, что в доме водятся привидения. Да эта глупенькая горничная в ужасе убежит, если я позову ее сюда.
– Мы не можем сказать слугам, что она здесь. Они разнесут эту новость по всей округе, и мало ли кто ее услышит. Тебе придется все делать самому, старина. Я должен отвезти эту карету в Дувр или куда-нибудь еще, чтобы сбить их со следа.
Гэвин круто повернулся к нему, взмахнув плащом, и развел руками.
– Ты просто сумасшедший, вот ты кто! Она изойдет криком, как только увидит меня.
Не обращая внимания на его слова, Майкл прислушался. Убедившись, что женщина за стеной спит, он сухо произнес:
– Ты не слушаешь меня, благородный лорд. Она богата. Вполне вероятно, что она останется слепой и еще более безобразной, чем ты. Она нуждается в защите. Что еще тебе нужно? Защити ее. Добейся ее признательности и расположения. Женись на ней и спаси себя и ее. А в знак благодарности ты пообещаешь быть со мной вежливым до конца наших дней.
Гэвина давно перестало удивлять безрассудство Майкла, но это наглое заявление застало его врасплох. Брат был способен заявиться в больницу и похитить несчастную женщину, нисколько не сомневаясь в том, что поступает правильно, и абсолютно не считаясь с мнением окружающих.
– Полагаю, утром мне следует ожидать визита сыщика с Боу-стрит или солдат, – буркнул Гэвин, представляя себе, как этот дом наполнится людьми и ему, хочешь, не хочешь, придется вести с ними беседу.
– Ни в коем случае. – Майкл достал из кармана бутылочку с настойкой опия и протянул ему. – Я увез ее из дома доктора в его собственной карете, пока он спал. Едва ли кто-то будет ее искать. Он частенько посещает больных по ночам. Мне только надо увезти отсюда карету, чтобы никто ее не заметил. Все, что от тебя требуется, – это продержаться день или два, пока меня не будет.
Тихий стон в соседней комнате заставил Майкла ринуться в спальню к своей пациентке – или жертве? Пока он этого не знал. Гэвин в ярости ударил кулаком в стену и, резко повернувшись, так что плащ взметнулся вверх за его спиной, последовал за братом.
В спальне, кроме белой фигуры на постели, никого не было. Майкл исчез.
Прижавшись к стене, Диллиан слушала приглушенные гневные голоса, раздававшиеся в комнате, куда этот черный призрак отнес Бланш. Ветер гулял по дому, старые стены скрипели и стонали. И грозные голоса в соседней комнате пугали ее меньше, чем то положение, в котором они с Бланш оказались.
Она услышала за дверью шаги. Кто-то босиком шел по коридору. Она еще раньше заметила, что на призраке не было башмаков, и он даже в доме не снимал плаща. Тот, кто похитил Бланш, явно привез их в приют умалишенных.
Но подслушанный разговор немного ее успокоил. Она боялась, что похищение устроил Невилл. Теперь она опасалась того глупца, который думал, что столь знатная дама, как Бланш, будет благодарна за предоставленное ей в этих развалинах убежище.
У нее возникло подозрение, что этот Майкл был одним из многочисленных лакеев Бланш, но она никогда не обращала на них внимания, а сейчас в темноте не могла его рассмотреть. Она слышала, как ушел человек в плаще, но не слышала шагов Майкла.
Диллиан стояла в нерешительности. Ей необходимо повидать Бланш. Но она не хотела, чтобы мужчины узнали о ее присутствии. Если они сообщники Невилла, то Бланш угрожает еще большая опасность. Диллиан потерла ладони, пытаясь согреться. Ей хотелось войти в комнату Бланш и отогреться у огня, но последние годы научили ее терпению и подозрительности. Она не обладает ни физической, ни душевной силой для борьбы с мужчинами. Она не богата и не знатна. Единственным ее достоянием был ум, и он говорил ей, что сейчас ее главное оружие – неожиданность. И пока они не знают о ее присутствии, у нее есть некоторое преимущество.
Она напряженно прислушивалась, но не уловила в соседней комнате ни единого звука. Следует воспользоваться этим. Бланш, очевидно, очень напугана. Она должна ее успокоить.
Осторожно, держась в тени, Диллиан приоткрыла дверь. Пламя камина освещало голые стены и пол. В комнате, кроме Бланш, лежащей на старом тюфяке, никого не было. Набравшись храбрости, Диллиан переступила через порог.
Ее кузина нервно теребила повязку на глазах.
– Не надо! – шепотом остановила ее Диллиан. – Ты что, хочешь ослепнуть?
Бланш живо повернулась в ее сторону.
Языки пламени вырывались из окон нижнего этажа и лизали наличники верхнего. Клубы густого черного дыма ползли по мрачному небу. На лужайке перед домом женщины в ночных рубашках в ужасе прижимались друг к другу. Каждый раз, когда внутри дома рушилась какая-нибудь балка, они издавали истерические вопли. Все с отчаянием и болью следили за хрупкой женской фигурой, появившейся в окне верхнего этажа. Огонь, медленно поглощая старое дерево, подбирался к тому месту, где она стояла. Клубившийся вокруг нее дым временами скрывал ее, но она хладнокровно сбрасывала вниз узлы с ценными вещами.
– Она сошла с ума! – заявил лакей с каштановыми волосами, когда слуги бросились к спасенному имуществу.
Диллиан не обратила внимания на слова незнакомого слуги, которого, очевидно, только недавно наняли. Валявшееся поблизости одеяло неожиданно навело ее на спасительную мысль. Она нетерпеливо отмахнулась от протянутого ей мешочка с деньгами, составлявшими все ее состояние, если не считать бесполезных бумаг погибшего на войне отца. Она не сводила глаз с одеяла, в которое были завернуты сброшенные вещи. Бланш прекрасно справлялась с ролью героини-мученицы, но Диллиан не собиралась позволить своей лучшей подруге, кузине, чьей компаньонкой она была, умереть героической смертью. Бланш должна жить, и она ее спасет.
– Хватайтесь за углы этого одеяла! – крикнула она лакею и дюжему дворецкому. – Растяните его, чтобы леди Бланш могла спрыгнуть!
Радостный вопль сменил крики отчаяния: люди поняли, чего хочет от них Диллиан.
Бланш снова появилась в окне. Одеяло уже было туго натянуто руками дюжины слуг, и все хором кричали ей:
– Прыгайте!
Леди Бланш заколебалась, и сердце Диллиан заледенело от ужаса. Она знала, что пламя уже уничтожило старую деревянную лестницу. Окна нижнего этажа обуглились, и огонь перекинулся на старинные перекрытия. Только благодаря быстрой реакции Бланш всех домочадцев успели разбудить и благополучно вывести из дома, но у нее не хватило времени спастись самой. Бланш всегда была не от мира сего. Она заботилась, прежде всего, о других, а о себе в последнюю очередь. Она не ведала, что такое эгоизм, иногда доводя этим Диллиан до отчаяния. Вот и сейчас она была готова взобраться на стену и свернуть кузине шею.
– Бланш, прыгай! Сейчас же! – пытаясь перекричать рев пламени и истерические вопли, умоляла Диллиан.
Сквозь дым Диллиан на мгновение увидела, что Бланш взглянула в ее сторону. Порыв ветра раздул пламя, и оно устремилось вверх.
Крики отчаяния пронзили ночной воздух, когда пылающий ад поглотил белую фигуру.
Увидев, что охваченная пламенем Бланш выпрыгнула из окна и упала на туго натянутое одеяло, толпа облегченно вздохнула.
Слезы катились по щекам лакея, подскочившего к ней, чтобы сбить огонь и обернуть женщину в пылающей рубашке одеялом. В свете пожара блеснули его каштановые волосы. Он осторожно поднял на руки легкий сверток, и толпа молча расступилась, давая ему дорогу.
Громкие крики сменились тихими рыданиями.
Отказываясь верить в очевидное, Диллиан, расталкивая людей, устремилась за лакеем.
Бланш не может умереть. Она перережет себе горло, войдет в пещеру льва, но не допустит, чтобы Бланш умерла.
А если окажется, что пожар – дело рук Невилла, Диллиан вместо себя швырнет в пасть льва этого знатного, самодовольного молодого герцога.
Стоя на запятках блестящего черного экипажа и держась за поручень, Диллиан дрожала от холода и страха. Карету, катившуюся в темноте по изрытой колеями, заросшей травой дороге, бросало из стороны в сторону. На повороте карета резко накренилась, и Диллиан в ужасе схватилась за перекладину. Она заметила возвышавшееся впереди здание, только когда они подъехали к нему вплотную.
Фиалковые глаза Диллиан распахнулись от изумления: на фоне звездного неба, словно заколдованный, возник силуэт готического замка. Все окна в нем были темными, нигде не светилось ни одного огонька. Куда привез их этот сумасшедший?
Карета остановилась, и кучер спрыгнул на землю. Он забарабанил в тяжелую дубовую дверь, а Диллиан оглянулась в поисках места, где она могла бы спрятаться. Здесь росло множество подходящих для этого колючих кустов, но если она туда полезет, то наверняка разорвет свое платье в клочья. Впрочем, сейчас ее это не волновало, и она бросилась к кустам.
И в этот момент тяжелая старая дверь замка заскрипела.
Выглянув из-за куста, Диллиан увидела возникшую на пороге высокую сухощавую фигуру человека в плаще, полы которого шевелил холодный весенний ветер. Возница, понизив голос, что-то ему объяснял. Диллиан испугалась, когда незнакомец спустился по каменным ступеням и подошел к карете.
Черный человек внес Бланш в разверзшееся чрево мрачной готической пещеры, и Диллиан, отбросив все страхи, последовала за ним.
Восьмой маркиз Эффингем не заметил, как следом за ним проскользнула легкая тень. Тени не вызывали у него беспокойства. Он достаточно долго жил среди теней и привык не обращать на них внимания.
Он тихо выругался, когда древние часы на лестнице со свистом вздохнули и пробили одиннадцать раз. Он проклинал часы, проклинал этот замок, проклинал своего брата, который бежал впереди него по покрытой пылью лестнице. Он проклинал лестницу, по которой поднимался со своей беспомощной ношей. Он проклинал все поколения Эффингемов, вложивших целое состояние в строительство этого ужасного здания величиной с деревню, в котором можно было разъезжать в карете.
Он еще не исчерпал весь запас ругательств, когда Майкл, пробежав по длинному коридору, распахнул дверь в самую дальнюю комнату. В подобных случаях маркиз иногда подозревал брата в утонченной мести за то, что не он получил наследство. Но он слишком хорошо знал его, чтобы верить в подобное. Появление Майкла с этой находящейся в бессознательном состоянии женщиной могло означать лишь одно – его брат ввязался в новую легкомысленную авантюру. Если бы маркиз не знал, что у брата душа шире его груди, он повернулся бы и ушел. Но они вместе пережили так много, что он не мог отказать ему в помощи.
Кроме того, в этом мире Майкл был глазами и ушами Гэвина, что позволяло ему вести ту жизнь, которая его устраивала. Старая рана в боку, полученная на войне, дала о себе знать, когда он нес женщину наверх. Ее широкая длинная рубашка волочилась по полу, из-под чепчика выбивались длинные светлые пряди и падали на его руку. Гэвин больше ничего не смог рассмотреть в обманчивой тени неосвещенного коридора.
Когда он вошел в комнату, где Майкл уже разжигал камин, девушка пошевелилась. Положив ее на одну из немногих сохранившихся кроватей, маркиз отошел к окну, собираясь раздвинуть шторы.
– Не надо! – остановил его Майкл. – Свет может быть опасен для ее глаз. Здесь жуткий холод. Где хранится уголь?
Гэвин резко повернулся на властный голос брата. Когда его разбудил стук Майкла, на нем были только панталоны и чулки, в которых он спал. Плащ с капюшоном он накинул, уже направляясь к дверям. Плащ служил им обоим одеялом, укрывая от холода и любопытных взглядов. Темнота в неосвещенной комнате и низко надвинутый капюшон скрывали его глаза, но от слов его веяло холодом.
– Сейчас май. Я не покупал уголь. Гостей я не ожидал.
– Но теперь у тебя гостья. Я поищу дрова.
После ухода брата Гэвин отошел в тень, наблюдая за женщиной на постели. Очевидно, она скоро придет в себя. Он знал, что Майкл может выйти за дровами и исчезнуть на неделю. И у него появилось горячее желание задать своему родственнику хорошую трепку.
Тихие стоны, доносившиеся с кровати, пробуждали жалость в его сердце или, вернее, в том, что от него осталось, но он ничем не мог ей помочь. Он не решался зажечь свечу или лампу (если бы даже она у него была), чтобы посмотреть, сильно ли она пострадала. А она, должно быть, пострадала, если Майкл привез ее сюда.
Гэвин с облегчением вздохнул, услышав шаги брата. За это время его аристократические ноги в чулках чуть не примерзли к полу. У Гэвина мелькнула мысль ускользнуть через потайной ход и оставить Майкла с его пациенткой, но тогда он ничего не узнает.
Майкл принес свечу и угольный ящик со щепками и растопкой. Подняв свечу, он оглядел темные углы и, наконец, заметил застывшую фигуру брата.
– Посмотри-ка, Гэвин, она приходит в себя! Подойди и устрой ее поудобнее.
– Может, ей удобнее смотреть в потолок? – не трогаясь с места, сухо спросил Гэвин, равнодушно наблюдая, как брат разводит огонь в камине.
Майкл громко выругался, сердито глядя на маркиза.
– У нее завязаны глаза! Она ничего не видит. Может быть, она уже никогда не будет видеть. Ты для нее только голос и руки. Можешь не беспокоиться о своей прекрасной физиономии.
Вероятно, в словах Майкла и была доля правды. Но эта история с начала и до конца походила на дешевую мелодраму. Впрочем, факт оставался фактом – в его постели лежала женщина и стонала от боли. Гэвин неохотно подошел посмотреть, чем он может ей помочь.
– Кто она? – тихо спросил он. – И какого черта ты привез ее сюда?
Неожиданно женщина перестала стонать. У Гэвина возникло подозрение, что она слышит его, и он проклял свой несдержанный язык. Он слишком долго жил вдали от цивилизации.
– Ее зовут Бланш Персиваль. Она богатая наследница. Кто-то поджег ее дом. Она постаралась спасти всех своих слуг, а сама оказалась в ловушке. Поэтому она не придумала ничего лучше, как выбросить из окна все ценности своей компаньонки. – Голос Майкла не соответствовал сарказму его слов. – Пока слуги нашли одеяло, чтобы она могла выпрыгнуть… – Он пожал плечами и посмотрел на женщину. – Доктор говорит, ей повезло, что она осталась в живых. Она – героиня. Я думал, ты оценишь иронию.
Майклу удалось разжечь камин, и он перенес свечу к кровати. Призрачный свет упал на лежавшую женщину. Гэвин увидел, что голова у нее забинтована. Повязка скрывала ее глаза, но не обожженные щеки. Он невольно поднес руку к шрамам на своем лице.
– Ее надо отправить в больницу, – резко произнес он, отворачиваясь и предоставляя Майклу поправить подушки под ее обгоревшими волосами и накрыть ее простыней.
– Я уже сказал: кто-то поджег ее дом. Я не мог рисковать.
Гэвину не хотелось слышать об этом. Если бы не Майкл, он вел бы спокойную, размеренную жизнь, скрываясь в этом обветшалом приюте отшельника. Однако Майкл просто не был способен сидеть на одном месте и влачить жалкое существование в своем убогом доме. Ему постоянно требовалось куда-то ехать и обязательно вместе с братом. И не один раз Гэвин подумывал о том, чтобы отослать своего младшего брата к родственникам в далекую Америку.
Правда, едва ли кто-нибудь из этих надутых пуритан принял бы молодого человека двадцати шести лет, который не переставал изображать из себя то камердинера знатного джентльмена, то уличного музыканта. На этот раз, судя по покрытой сажей ливрее, он играл роль лакея. Гэвин никогда не мог понять, что толкает Майкла на подобные поступки. Он догадывался, что Майклом руководило его собственное странное понимание морали, весьма отличающееся от общепринятого. Родственники отреклись от него, когда он был еще очень молод. Это только укрепило стремление Майкла вести себя так, словно в него вселился дьявол.
Но Гэвин знал, что за человек скрывается под этой обманчивой маской. И поэтому не выгонял брата. Гэвин и раньше давал приют многочисленным бездомным, искалеченным и голодающим подопечным Майкла, но не помнил, чтобы брат когда-нибудь приводил в дом взрослую женщину. Гэвин не мог забыть чумазого бездомного ребенка, которого однажды зимой привел Майкл. К сожалению, склонность Майкла к спасению несчастных не научила его отличать честных людей от подлецов. Как только метель утихла, это несчастное дитя исчезло вместе с их последними деньгами, отложенными на еду. И теперь Гэвин был осторожен.
Подозревая, что больная только притворяется спящей, маркиз кивком указал в сторону коридора. Майкл послушно вышел вслед за ним из комнаты.
– Ты говоришь, что привез ее сюда, чтобы защитить от поджигателей? – с недоверием спросил Гэвин.
– А ты бы предпочел, чтобы я оставил ее там, где ее могут убить?
– Я бы предпочел, чтобы ты нашел для нее другое место! Сам посуди, Майкл, что мне с ней делать? Слуги верят, что в доме водятся привидения. Да эта глупенькая горничная в ужасе убежит, если я позову ее сюда.
– Мы не можем сказать слугам, что она здесь. Они разнесут эту новость по всей округе, и мало ли кто ее услышит. Тебе придется все делать самому, старина. Я должен отвезти эту карету в Дувр или куда-нибудь еще, чтобы сбить их со следа.
Гэвин круто повернулся к нему, взмахнув плащом, и развел руками.
– Ты просто сумасшедший, вот ты кто! Она изойдет криком, как только увидит меня.
Не обращая внимания на его слова, Майкл прислушался. Убедившись, что женщина за стеной спит, он сухо произнес:
– Ты не слушаешь меня, благородный лорд. Она богата. Вполне вероятно, что она останется слепой и еще более безобразной, чем ты. Она нуждается в защите. Что еще тебе нужно? Защити ее. Добейся ее признательности и расположения. Женись на ней и спаси себя и ее. А в знак благодарности ты пообещаешь быть со мной вежливым до конца наших дней.
Гэвина давно перестало удивлять безрассудство Майкла, но это наглое заявление застало его врасплох. Брат был способен заявиться в больницу и похитить несчастную женщину, нисколько не сомневаясь в том, что поступает правильно, и абсолютно не считаясь с мнением окружающих.
– Полагаю, утром мне следует ожидать визита сыщика с Боу-стрит или солдат, – буркнул Гэвин, представляя себе, как этот дом наполнится людьми и ему, хочешь, не хочешь, придется вести с ними беседу.
– Ни в коем случае. – Майкл достал из кармана бутылочку с настойкой опия и протянул ему. – Я увез ее из дома доктора в его собственной карете, пока он спал. Едва ли кто-то будет ее искать. Он частенько посещает больных по ночам. Мне только надо увезти отсюда карету, чтобы никто ее не заметил. Все, что от тебя требуется, – это продержаться день или два, пока меня не будет.
Тихий стон в соседней комнате заставил Майкла ринуться в спальню к своей пациентке – или жертве? Пока он этого не знал. Гэвин в ярости ударил кулаком в стену и, резко повернувшись, так что плащ взметнулся вверх за его спиной, последовал за братом.
В спальне, кроме белой фигуры на постели, никого не было. Майкл исчез.
Прижавшись к стене, Диллиан слушала приглушенные гневные голоса, раздававшиеся в комнате, куда этот черный призрак отнес Бланш. Ветер гулял по дому, старые стены скрипели и стонали. И грозные голоса в соседней комнате пугали ее меньше, чем то положение, в котором они с Бланш оказались.
Она услышала за дверью шаги. Кто-то босиком шел по коридору. Она еще раньше заметила, что на призраке не было башмаков, и он даже в доме не снимал плаща. Тот, кто похитил Бланш, явно привез их в приют умалишенных.
Но подслушанный разговор немного ее успокоил. Она боялась, что похищение устроил Невилл. Теперь она опасалась того глупца, который думал, что столь знатная дама, как Бланш, будет благодарна за предоставленное ей в этих развалинах убежище.
У нее возникло подозрение, что этот Майкл был одним из многочисленных лакеев Бланш, но она никогда не обращала на них внимания, а сейчас в темноте не могла его рассмотреть. Она слышала, как ушел человек в плаще, но не слышала шагов Майкла.
Диллиан стояла в нерешительности. Ей необходимо повидать Бланш. Но она не хотела, чтобы мужчины узнали о ее присутствии. Если они сообщники Невилла, то Бланш угрожает еще большая опасность. Диллиан потерла ладони, пытаясь согреться. Ей хотелось войти в комнату Бланш и отогреться у огня, но последние годы научили ее терпению и подозрительности. Она не обладает ни физической, ни душевной силой для борьбы с мужчинами. Она не богата и не знатна. Единственным ее достоянием был ум, и он говорил ей, что сейчас ее главное оружие – неожиданность. И пока они не знают о ее присутствии, у нее есть некоторое преимущество.
Она напряженно прислушивалась, но не уловила в соседней комнате ни единого звука. Следует воспользоваться этим. Бланш, очевидно, очень напугана. Она должна ее успокоить.
Осторожно, держась в тени, Диллиан приоткрыла дверь. Пламя камина освещало голые стены и пол. В комнате, кроме Бланш, лежащей на старом тюфяке, никого не было. Набравшись храбрости, Диллиан переступила через порог.
Ее кузина нервно теребила повязку на глазах.
– Не надо! – шепотом остановила ее Диллиан. – Ты что, хочешь ослепнуть?
Бланш живо повернулась в ее сторону.