Рэнни Карен. Его единственная любовь

   – Что мы будем делать дальше? – спросила она, надеясь, что голос ее не выдаст, что он не задрожит, как дрожало ее сердце.
   – Сейчас, – ответил он с улыбкой, – мы обманем солдат, которые нас преследуют.
   Она в ужасе обернулась, но не увидела никого, кроме коня Ворона, трусившего за ними.
   – Они непременно бросятся за нами в погоню, – сказал он, натягивая вожжи.
 
   – Мне их догнать, сэр? – спросил лейтенант Армстронг.
   Его лицо представляло неподвижную маску, выражавшую крайнее неодобрение.
   Харрисон, придя в себя, обернулся и кивнул двум капитанам, стоявшим рядом с ним.
   – Об этом уже позаботились, лейтенант, – ответил он. Он наблюдал за тем, как Монро и Уилмот делают вид, что преследуют дерзких воров. Как только те скрылись из виду, оба замедлили скачку. До своего бесславного возвращения в форт еще можно немного отдохнуть.
   – Я был бы счастлив присоединиться к ним, сэр, – сказал лейтенант Армстронг.
   Резвый молодой человек, подумал Харрисон. Что это с ним такое: чем старше он становится, тем нетерпимее относится к молодежи? Щенячье рвение Армстронга было утомительно.
   – Вы нужны здесь, лейтенант, – резко возразил он.
   Армстронг кивнул и отступил назад, отдав честь, как положено, но морально он явно был уничтожен.
   Харрисон дождался, пока Армстронг ушел, и посмотрел в том направлении, где скрылся полковник Лэндерс. Было смертельно опасно принимать сторону мятежников, но такая роль на редкость подходила ему. Харрис, однако, сомневался в том, что полковнику удастся добиться своего без неприятностей. Слишком много шума наделали похитители фургона, да еще эти куры так раскудахтались, что могли переполошить весь лагерь.
   Заложница полковника была привлекательной молодой женщиной, но куда ей до его Элисон, подумал адъютант Лэндерса. Ее лицо всплыло в памяти Харрисона, как это случалось сотни раз на дню.
   Элисон Фултон была самой прекрасной женщиной, какую ему только доводилось встречать. Но он был слишком безобразен для нее и однажды совершил ошибку, сказав ей об этом. Она так разгневалась, что после этого не разговаривала с ним несколько дней.
   – Я никогда не позволю любить себя за мою красоту, Томас, – сказала Элисон. – Потому что если вас интересует только моя внешность, значит, вы меня совсем не знаете.
   Он улыбнулся, вспомнив Элисон, и это воспоминание, как всегда, было мучительным и острым. Однажды они столкнулись в конторе префекта. Это была случайная встреча. Она принесла обед своему отцу, а он стоял как дурак и с разинутым ртом пялился на нее. Мысли об Элисон всегда были мучительны, потому что надежды на взаимность Харрисон не питал.
   Он решительно отвернулся. Вместо того чтобы вспоминать о ней, он должен сосредоточиться на том, чтобы рассеять подозрения лейтенанта Армстронга относительно полковника.

Глава 16

   Они с такой легкостью оторвались от английского патруля, что Лейтис только диву давалась. Солдаты поскакали в одном направлении, а они с Вороном – в другом.
   Наконец он остановился и снова привязал лошадь к фургону, а потом сел рядом с ней.
   Солнце село, а они ехали дальше через холмы, и скоро их совсем поглотила темнота. Ночь была ясной, сверху на них смотрели звезды, посылая с неба свой бледный свет, который не мог соперничать со светом полной луны. Охрипшие куры все еще истошно кудахтали, порой им вторили из подлеска голоса каких-то диких птиц.
   Она потеряла представление о том, где они едут и как долго. Наконец, они остановились у селения, столь бедного и заброшенного, что оно казалось безлюдным.
   Ворон спрыгнул на землю и направился к ближайшему дому. Из дверей выглянул на стук плешивый пожилой человек. Его лысина блестела в лунном свете.
   Он спросил сердито:
   – Кто вы и чего вам надо?
   – Мое имя ничего вам не скажет, – ответил Ворон, – но я привез вам еду.
   Дверь тотчас захлопнулась у него перед носом.
   Лейтис подавила улыбку. Ворон стоял, глядя на запертую дверь, потом пожал плечами. Подошел к другому дому, постучал в дверь, и ему открыла старуха, сжимавшая костлявыми пальцами тонкую шипящую свечу.
   – Я привез вам еду, – сказал Ворон, слегка поклонившись.
   – А кто вы такой?
   – Тот, кому небезразлична ваша жизнь.
   – В таком случае иди и убей англичанина, – сказала она и тоже захлопнула дверь у него перед носом.
   Лейтис пыталась задушить поднимавшийся в ней смех, но Ворон все-таки его услышал.
   Он вернулся к повозке. Лунный свет освещал его хмурое лицо.
   – Почему они ничего не берут? – спросил он.
   – А ты надеялся, что они станут целовать тебе руки? – Она улыбнулась. – Мы гордый народ, Ворон. Мы никогда ничего не берем даже у своих.
   Она спрыгнула на землю, подошла к первому дому и громко постучала в дверь.
   – Мы украли немного английских припасов, – сказала она, прежде чем старик успел открыть рот. – Этот человек, – она указала на Ворона, – пользующийся дурной славой Ворон. Англичане его ищут за дерзкую отвагу и подстрекательства к бунту.
   Старик с любопытством оглядывал обоих.
   – У нас есть куры. И мука, – добавила она, догадавшись о содержимом одного из бочонков. Что же до остального, подумала Лейтис, пожалуй, стоит взглянуть, что там еще есть, прежде чем хвастаться.
   Старик улыбнулся, обнажив большую щербинку между передними зубами.
   – Куры? – спросил он, выходя из дома.
   – Английские куры, – ответила Лейтис, улыбаясь и указывая ему, куда идти. – Они без умолку кудахчут, прямо житья нет, но из них получится славное жаркое.
   Ворон вернулся ко второму дому и снова постучал в дверь. Когда ее открыли, он заговорил:
   – Вон в той повозке провиант. Мы украли его у английских солдат.
   – Украли? – спросила женщина.
   – Хотите получить свою долю?
   Она попыталась заглянуть ему за спину, чтобы разглядеть фургон.
   – А у вас овес есть?
   – Пойдите и взгляните сами, – уговаривал он ее. Она кивнула, но вместо того чтобы последовать за ним, направилась к соседнему дому и вызвала хозяйку. Не прошло и нескольких минут, как вокруг фургона собралось человек двадцать. С бочек сняли крышки и принялись изучать содержимое коробок.
   В фургоне оказалось два бочонка с мукой, два с овсом и множество солений. Там были также солонина и огромный пласт бекона, столь толстый, что он был похож на целую свиную тушу. Брюква вызвала только смех, и Лейтис прекрасно понимала почему. Овощи и без того были основной едой скоттов после того, как англичане отобрали и порезали их скот.
   Сначала выгрузили кур, потом мясо. Произошло это так быстро, будто на фургон с припасами налетела туча саранчи. Хотелось бы думать, что им на какое-то время хватит еды.
   Но было ясно, что очень скоро эти люди снова начнут голодать.
   Лейтис и Ворон опять забрались в фургон и направились в другую деревню.
   – Для обитателей Гилмура не осталось пищи, – сказал он. – Я думал, ее хватит на всех.
   – Нелегко накормить целый народ, – мягко возразила она. Он ничего не ответил, только положил руку ей на плечо и легонько его сжал.
   Радость и возбуждение, которые она испытывала прежде, рассеялись, сменившись приятным и легким ощущением товарищества. Внезапно Лейтис захотелось положить голову ему на плечо и прошептать на ухо слова, которые, возможно, утешили бы его или хотя бы облегчили его горечь. Но она не находила слов.
   Чуть позже они снова остановились в крошечной деревушке.
   Ворон спрыгнул на землю и помог спуститься Лейтис. Она улыбнулась, оценив такое проявление галантности.
   Он обошел повозку сзади и снял две последние клетки с курами, полбочонка муки и бочонок овса. Ему пришлось проделать несколько ходок, пока он не перенес все это к дверям крошечного домика. Дверь открылась, и он поставил клетку с курами на бочонок с овсом.
   В дверях стояла старая женщина. Ее белые волосы ярко сверкали в лунном свете. Она без улыбки вглядывалась в его прикрытое маской лицо.
   – Как поживаете? – спросил Ворон.
   – Лучше благодаря щедрости одного незнакомца, – сказала она, и в ее голосе прозвучал легкая ирония. Она протянула руку и коснулась дрожащими пальцами края его маски. – Не всегда разумно скрывать, кто ты на самом деле, – сказала она.
   – Я привез вам немного еды, – сказал он, ставя бочонки у ног старухи, а Лейтис несла за ним клетку с курами.
   Старуха выглядела смущенной, потом улыбнулась и тяжело опустилась на стул.
   – Будет справедливо, если мы снова заключим сделку, – сказала она, указывая на большую корзину. – Тебе это нужно? – спросила она поворачиваясь к Лейтис.
   Ее руки покоились на подлокотниках стула. Пальцы были натруженными и распухшими. Она была исхудавшая, похожая на птичку. Но в ней чувствовались воля и несгибаемый характер, и, казалось, она изнутри светилась.
   Лейтис прошла через комнату, открыла корзинку и заглянула в нее. Там было полно мотков крашеной шерсти, но при свете тонкой свечи трудно было разглядеть их цвет.
   – Мне это больше не нужно, – сказала старушка, и ее глаза весело сверкнули, когда она бросила взгляд на Ворона.
   – Ваш ткацкий стан забрал инвернесский Мясник? – внезапно спросила Лейтис.
   – Не знаю я никакого Мясника, – с улыбкой ответила женщина. – Тебе пригодится эта шерсть?
   Лейтис кивнула.
   – В таком случае забери ее вместе с моим благословением, – сказала старая женщина.
   – Благодарю вас, – ответила Лейтис, поднимая корзинку. Старушка протянула сморщенную руку и погладила Лейтис по щеке.
   – И тебе спасибо, – сказала она. – Мне приятно сознавать, что моя шерсть пригодится.
   – Ты ее знаешь? – спросила Лейтис Ворона, когда они шли к фургону.
   – .Как-то встречались, – ответил он.
   – Что она хотела сказать, упомянув о сделке?
   Он покачал головой, помогая ей взобраться в фургон. И снова Лейтис поняла, что он не скажет ей правды.
   – Мне надо где-нибудь спрятать фургон, – сказал он чуть позже, – там, где англичане его не найдут.
   Она с пониманием кивнула. Фургон может пригодиться для горцев, но англичане ни в коем случае не должны догадаться об их деятельности.
   Они наконец нашли заброшенную, примостившуюся на склоне холма деревню, покинутую жителями. Луна освещала пустые лачуги, и они отбрасывали длинные тени, создавая иллюзию стоящих человеческих фигур там, где не было ни души. Оставив повозку на задах одного из пустых домов, Ворон выпряг лошадей и огрел их вожжами.
   – В конце концов, их найдут, – пояснил он, приторачивая корзинку с шерстью к седлу. – Или они сами найдут дорогу в форт.
   – Мы похожи на коробейников, – сказала Лейтис с улыбкой.
   Он помог ей взобраться на коня, а потом отошел в сторону. Когда Ворон вернулся, в его руке был кустик вереска с остроконечными, как лезвия, стеблями. Он протянул вереск Лейтис. Она взяла подношение обеими руками, как букет.
   – Благодарю, – сказала она, тронутая до глубины души.
   – В Шотландии столько вереска, – мягко сказал Ворон. – Упорное растение, как и народ этой страны.
   – Но даже вереск нуждается в почве, в корнях, в том, чтобы черпать силы из земли, – ответила Лейтис, нежно лаская пальцами крошечные цветочки.
   – Этого мало, да? – спросил он.
   Она поняла, что он говорит об их сегодняшних ночных приключениях.
   – Да, мало, – согласилась она.
   – Но ведь всегда будет мало, – сердито возразил он.
   – Возможно, что и так, но в одиночку ты не изменишь мир.
   – Мне плевать на мир, – резко возразил он, – но эти люди мне небезразличны.
   – Но ведь во всей Шотландии дела обстоят так же скверно, как здесь?
   Она чувствовала, что задала этот вопрос из чистого любопытства.
   – Здесь еще лучше, чем в других местах. Несомненно, англичане больше внимания уделили строительству форта Уильям, чем запугиванию шотландцев.
   – Зато они достигли этой цели, когда сровняли с землей Гилмур, – сказала она. – Невзирая на то, что в замке не было ни пушек, ни другого оружия и он не представлял для них никакой угрозы.
   – А что случилось с его жителями?
   – Большинство перебрались в деревню, – ответила Лейтис. – Некоторые переселились в другие места. Многие умерли.
   – Англичане не собираются уходить отсюда, – внезапно сказал Ворон.
   Она посмотрела на него.
   – Знаю.
   – Шотландия никогда не станет такой, как прежде.
   Она только кивнула, потому что пришла к этому выводу много месяцев назад.
   – Интересно, покинут ли Шотландию обитатели Гилмура, – сказал он через несколько минут.
   Она повернулась и внимательно посмотрела ему в лицо.
   – Англичане были бы этому рады, – сказала она. – Главное, чтобы в Шотландии не осталось скоттов, и не важно, как это произойдет.
   – Значит, они упорствуют только назло англичанам? – спросил он с иронией.
   – Они упорствуют потому, что здесь их дом.
   – Дом – не только место, Лейтис, – заметил он, к ее удивлению. – Это и люди. Для меня Гилмур теперь всего лишь скорлупа, пустая оболочка без Нийла Макрея.
   – Так ты знал старого лэрда?
   Он кивнул, но больше ничего не добавил. Очевидно, у него не было охоты говорить о себе.
   – Кто-то недавно мне сказал, что вы не могли бы жить, лишившись гордости. Сколько еще времени пройдет, пока вас не заставят отказаться и от нее? Для скоттов полное разоружение и полный отказ от национального костюма почти одно и то же.
   – Они придают огромное значение своей одежде, – сказала Лейтис смущенно.
   – Возможно, это удержит скоттов от бунта.
   – Это будет не так-то просто, – сказана она, невольно улыбнувшись. – Разве англичанам не известно, что наши люди готовы драться даже нагишом?
   Он хмыкнул, и возникшее было между ними напряжение разрядилось.
   – Как бы они смогли жить дальше? И куда могли бы направиться? – спросила она чуть позже.
   – В то место, где они могли бы оставаться скоттами, говорить на своем языке, носить свой любимый тартан, держать по кинжалу в каждой руке и играть на своих волынках до тех пор, пока кровь не брызнет из ушей.
   Внезапно она осознала, что он вполне серьезен.
   – Ты говоришь, как Хемиш, – сказала она. – Мой дядя верит в то, чему не бывать.
   Он улыбнулся, и лунный свет заиграл на его маске.
   – Открою тебе одну тайну, Лейтис, – сказал он. – Когда я хочу, чтобы что-нибудь случилось, это происходит.
   Когда они добрались до места, где оставили лодку, луна уже доползла до горизонта. Он помог Лейтис сойти с коня, а когда она устроилась в ялике, отвязал корзинку с шерстью и подал ей.
   Потом отвязал канат, удерживавший лодку, и спрыгнул в нее сам.
   Лейтис наблюдала за ним, не притворяясь перед собой, что ее интересует только его умение обращаться с веслами. Или что ей не хотелось бы заглянуть под его маску. Она восхищалась им, ей было интересно в нем все. Он был не прочь посмеяться и попроказничать, ему были небезразличны беды совершенно чужих людей, и он так нежно ее поцеловал, что сердце Лейтис совсем растаяло.
   Было неразумно вспоминать о его поцелуе. Но ей почему-то казалось, что он был вполне уместен, и это ее даже испугало. Поцелует ли он ее снова? Ночь еще не кончилась, и она еще оставалась одной из вольных Макреев.
   Это была зачарованная волшебная ночь, подходящее время для того, чтобы перевоплотиться. Как жаль, что на ней нет маски! Или она уже перестала быть Лейтис Макрей, а стала кем-то другим?
   Под водой мелькали серебристые тени и блики. Она опустила руку и чуть было не коснулась спины проплывавшей рыбы. Лейтис усмехнулась, потому что это ее позабавило.
   – Мои братья учили меня щекотать рыбу, – сказала она.
   – И старались отучить чувствовать себя женщиной? – спросил он, улыбаясь.
   – Вряд ли мне захочется вернуться назад, в детство, – сказала она. – Воспоминания о нем вытеснены более поздними событиями, – призналась Лейтис. – Нос течением времени все кажется больше и значительнее. Даже мои чувства. Я никогда не испытывала большего счастья, большего восторга, чем в детстве. Я никогда не бывала тогда в таком гневе, как теперь, когда впадаю в ярость. И никогда прежде я не ведала такой печали, как теперь.
   Его улыбка обнажила ровные белые зубы, казавшиеся еще белее по контрасту с темной кожей. Она подалась вперед и осторожно коснулась его маски.
   – Это все еще необходимо? – спросила она. – Я никогда не проболтаюсь, никому не открою, кто ты.
   Его рука легла на ее руку, и она почувствовала сквозь перчатку тепло его ладони.
   – Сегодня многие твои надежды сбылись, не так ли?
   – Признаюсь, были минуты, когда я замирала от ужаса, – ответила Лейтис, запрокидывая голову и глядя на небо. Его восточный крап понемногу светлел. Скоро должен был наступить рассвет. – Но я почувствовала себя сильной, – сказала Лепте, глядя на приближающуюся полоску берега, – хозяйкой своей судьбы.
   – Это точное определение свободы, – тихо ответил он, укладывая весла на дно лодки. – Это то, что Шотландия потеряла.
   Она покачала головой.
   – Между свободой целой страны и свободой отдельной личности есть разница, – сказала Лейтис, удивив его.
   Он долго и внимательно смотрел на нее, будто изучал.
   – Как это так? – спросил он, наконец.
   – Если человек сражается за свободу своей страны, – сказала она, как бы размышляя вслух, – он сражается за идею. Свобода Шотландии от Англии не изменила бы моей жизни. Но когда человек сражается за личную свободу, он борется за свой образ жизни. Ему выбирать, будет он плотником или кузнецом, рыбаком или фермером.
   Он уже стоял на берегу и помог ей выбраться из лодки. Потом они вместе молча подошли к пещере.
   – Будь ты свободна, Лейтис, – сказал он, наконец, зажигая фонарь, – как бы ты распорядилась своей жизнью?
   В неровном, колеблющемся свете фонаря черты лица возлюбленной Иониса, казалось, ожили. Лейтис посмотрела вниз, на гладкий пол пещеры, и высказала то, что было у нее на сердце. Но тотчас же спохватилась: присутствие этого человека заставляло ее почему-то говорить только правду.
   – Во-первых, меня бы здесь не было, – сказала она отрывисто, глядя на поднимающуюся вверх лестницу, – я не была бы пленницей полковника.
   – Он хорошо с тобой обращается?
   Она посмотрела ему в лицо с печальной улыбкой.
   – Как любой добросовестный тюремщик, – сказала она. – Его денщик говорит, что я живу в роскоши, как привилегированная особа. Но я не могу ходить, где мне вздумается, и делать то, что хочу.
   – А что бы ты делала, если бы могла?
   Она уже стояла у входа в пещеру и смотрела на сверкающую поверхность озера. Оно никогда не бывало спокойным. Его воды постоянно бились о берег.
   – Что бы я делала? – повторила она его вопрос. – Кто я такая? – тихо сказала Лейтис. – Простая женщина. Для меня была важна моя семья, я постоянно тоскую по своим близким. Поэтому я хотела бы иметь семью, и это самое главное. Вероятно, я хочу вести обычную жизнь, как многие другие женщины. Я хотела бы иметь маленький уютный домик и друзей.
   – Довольно скромные желания, – рассудил он.
   – А ты, Ворон? – спросила Лейтис, глядя ему прямо в лицо. – Чего бы хотел ты?
   – Поцеловать женщину при лунном свете, – ответил он.
   Он привлек ее поближе к себе, не рассчитывая на покорность, и постарался собраться с силами и мыслями, чтобы решить, что делать, если она заупрямится.
   Но Лейтис молчала, и вдруг стало так тихо, что Алек понял: он никогда не забудет этой минуты.
   Их разделяло слишком многое, но не они были в этом повинны.
   Алек наклонился к ней, а она положила руку ему на грудь Она молчала, и он мог только надеяться и желать, чтобы она чувствовала те же смущение и робость, что и он.
   Она судорожно вздохнула, и ему захотелось поймать этот вздох и задержать его, запомнить его звук, вдохнуть глубоко в себя. Ее губы были нежными и сладостными, а полуоткрытый рот будто приглашал к продолжению. Но он не посмел этим воспользоваться. Не поцеловал ее со всей страстью, а только слегка, нежно коснулся ее губ.
   Потом он отстранился от нее, и она услышала тяжкий вздох где-то у своего виска.
   – Лейтис, – прошептал он ее имя, и опять наступила тишина.
   В свете фонаря ее глаза казались глубже, а ее душа была открыта ему, как никогда прежде. А впрочем, возможно, это было капризной игрой его воображения, фантазией мужчины, плененного прелестью женщины.
   Он говорил себе, что единственное, что их связывает, – это тень того ребенка, каким она была когда-то, и дух того мальчика, каким он себя помнил и знал давным-давно. Но эта мысль промелькнула и пропала, померкла перед более значительной правдой.
   Он печально улыбнулся, подумав о том, что они живут в смутное время, которое совсем не подходит для того, чтобы влюбляться.
   – Значит, вам не удалось захватить этих ворюг, Харрисон? – расспрашивал полковник на рассвете своего адъютанта.
   За его спиной разбирали его походную палатку. Долгие годы, проведенные им в военных кампаниях, научили его подолгу обходиться без сна или спать очень мало. И он был благодарен судьбе и своему телу за такую привычку, потому что он только несколько часов назад вернулся из Гилмура. Он сумел незамеченным проскользнуть в свою палатку и немного отдохнуть, а проснувшись на рассвете, одеться без помощи своего еще полусонного адъютанта.
   Алек хмуро смотрел на Харрисона, что, как он полагал, было достаточно похоже на гнев.
   Его адъютант стоял понурившись, похожий на побитого щенка. Алек напомнил себе позже сказать Харрисону, что столь полное уничижение в будущем необязательно. Но сейчас он подавил усмешку и хмуро взирал на подчиненного.
   – Я полагаю, вы выслали им вслед погоню?
   – Да, сэр. – Харрисон на мгновение поднял голову и встретил взгляд начальника, но тут же отвел глаза.
   По тому, как внезапно Харрисон словно окаменел, Алек понял, что их подслушивают.
   – Почему мне не сообщили о случившемся немедленно – спросил он.
   – Вы просили не беспокоить вас, сэр, – вяло отозвался Харрисон.
   – В будущем вы должны ставить меня в известность о подобных происшествиях немедленно, в любое время дня и ночи, при первом появлении этих чертовых скотов, – приказал он жестко.
   Харрисон отдал ему честь и вышел с опущенной головой, как и подобало подчиненному, получившему суровый нагоняй от начальства. Такая уловка была необходима по ряду причин, в том числе и для того, чтобы защитить Харрисона от возможных подозрений. Алек не хотел, чтобы его люди пострадали от того, что он сам стал Вороном.
   Однако было не так-то легко совместить две столь различные сущности. Последние часы показали, что он ни то и ни другое: ни полковник, ни Ворон, а некий сплав обоих.
   Армстронг получил приказ помочь лейтенанту Каслтону охранять оставшиеся запасы провианта, то есть два фургона с продовольствием и лошадей.
   Англичане обычно предпочитали двигаться только в пустынных, необжитых местах, но полковник старался следовать по проторенным через холмы путям.
   Лейтенант Армстронг нахмурился, глядя на фургоны перед собой. Хотя и наполовину пустые, они двигались тяжело и медленно. Должно быть, солдаты-ездовые не спешили вернуться в форт Уильям. Казалось, они наслаждались неспешностью этой поездки и тем, что продвигались со скоростью улитки.
   – Не могли бы вы ехать чуть-чуть побыстрее? – спросил он, поравнявшись с первым фургоном.
   – Прошу прощения, сэр, фургон шире, чем колея, и следует проявлять осторожность. Если колеса попадут в выбоину, мы вообще встанем.
   – Ну, поступайте как знаете, – сказал Армстронг раздраженно и нетерпеливо.
   Передний фургон остановился. Что случилось? Неужели что-то с колесом? Он поскакал вперед, еще более разгневанный.
   – Что там, рядовой? – спросил он ездового.
   – Там какие-то две женщины, сэр, – ответил солдат, показывая пальцем на маячивших впереди людей.
   – Прикажи им посторониться! – велел Армстронг.
   – Похоже, они нас не слушают.
   Армстронг тотчас понял, что имел в виду солдат. Голоса женщин были настолько громкими, что их можно было услышать в форту Уильям. Он опередил обоз и остановился подле двух женщин, стоявших прямо на дороге. Одна держала клетку с курицей, вторая пыталась ее отобрать.
   – Она моя! Он мне ее привез!
   – Ну и что? Ночью-то я сплю! И почему я должна остаться без курицы, если не видела этого вашего привидения?
   – Это моя курица!
   – Покажи мне, Фиона, где на ней написано твое имя! А? – Вторая женщина заглядывала в клетку, будто пытаясь рассмотреть что-то на клюве птицы. – Нет, ничего такого не видно.
   – Вы препятствуете продвижению войск его величества! – сурово сказал Армстронг.
   Одна из женщин с усмешкой повернулась к другой.
   – Слышишь, Мэвис? Мы затрудняем продвижение войск его величества.
   – Ты говоришь, затрудняем? – переспросила вторая женщина.
   – Прекратите перебранку и убирайтесь вместе со своей курицей. Закончите спор где-нибудь в другом месте! – распорядился Армстронг. – Пока я не принял мер и не помог вам убраться с дороги!
   Обе женщины с очевидной неохотой посторонились.
   Он махнул ездовым, чтобы те проезжали, наклонился и одним рывком выхватил клетку с курицей из рук женщины. Подняв ее до уровня глаз, он принялся разглядывать курицу, которая тоже уставилась на него.
   – Откуда у тебя эта птица? – спросил он, припомнив, что в украденном фургоне были клетки с курами.
   Ни одна из женщин не ответила.
   – Я отдам курицу той из вас, кто все мне расскажет, – пообещал он.
   – Прошлой ночью ко мне в дом приходил человек, – сказала одна из женщин.