Рэнни Карен. Его единственная любовь

   – Нет! – возразила она гневно, пытаясь вырвать руку.
   – Теперь ступайте, – сказал он остальным, – и я обещаю вам свободу и безопасность. Если помедлите, останетесь здесь узниками.
   И они отступили, попятились, оглядываясь через плечо и, должно быть, поражаясь собственной дерзости, потому что их нежелание уйти можно было истолковать как вызов. Они хотели спасти одного, но потеряли другого члена клана.
   Возможно, это их научит действовать в будущем более разумно и осмотрительно.
   В конце концов, он ведь солдат, Мясник из Инвернесса, как прозвали его сами шотландцы, человек, репутация которого ужасна, а намерения смертоносны.
   Алек улыбнулся и пошел в покои лэрда.

Глава 5

   Мясник махнул рукой, и из тени появился человек. Его лицо было неестественно худым, нос и подбородок острыми. Он пошел за скоттами, провожая их к выходу. Мясник держал Лейтис за руку крепко, но не причиняя боли.
   Она мысленно слышала голоса братьев, отчитывавших ее за глупость, а также тихие стоны матери и гневные тирады отца. Остальные голоса неузнаваемы и не очень ясны. Возможно, это голоса жертв Мясника?
   Что она натворила?
   Он открыл дверь, посторонился давая ей пройти, потом повернулся к своему адъютанту.
   – Покарауль мою гостью, Харрисон, – сказал Мясник. Харрисон кивнул и занял позицию у двери.
   – Мне надо выпустить волынщика, – сказал Алек, глядя на Лейтис.
   – Вы действительно его отпустите? – спросила изумленная девушка.
   Его улыбка ее удивила.
   – Я хозяин своего слова, – ответил он и помолчал немного, ожидая ее реакции.
   Но она не доставила ему этого удовольствия. Однако казалось, не высказанные ею слова реют в воздухе, разделяя их. «Ни одного англичанина нельзя назвать человеком чести».
   Он закрыл за собой дверь и оставил ее в одиночестве. В отчаянии Лейтис оглядывала комнату. Она помогала ухаживать за умирающим лэрдом и потому хорошо знала эту комнату.
   Лейтис снова открыла дверь в зал клана. Харрисон все еще стоял на страже у двери спиной к ней.
   – Оставайтесь на месте, мисс, – сказал он спокойно, будто мог ее видеть. Возможно, он почувствовал ее ужас.
   – Он не может держать меня здесь, – заявила Лейтис, стараясь скрыть свой страх под бравадой.
   Харрисон покосился на нее. Как ни странно, его лицо становилось еще менее привлекательным, когда он улыбался.
   – Не может? Он командир полка. Он может делать все, что ему заблагорассудится, – ответил Харрисон и, протянув руку, захлопнул дверь прямо у нее перед носом.
   Девушка повернулась и оглядела свою темницу. У стены стоял довольно необычный сундук со множеством выдвижных ящиков, перетянутый коричневым кожаным ремнем. Он был основательно потрепанным. Должно быть, Мясник всюду таскал его с собой в своих странствиях.
   Мясник явно выбрал эту комнату для себя.
   Кем же ей предстояло стать – его заложницей или наложницей?
   Лейтис обошла вокруг стола и остановилась, глядя на разложенные полковником карты. Она и не подозревала, что озеро так велико. Оно простиралось до залива. Каждая крошечная пометка на карте, по-видимому, обозначала деревню, а более крупные значки указывали на другой форт, еще одно темное пятно на шотландской земле. Судя по всему, англичане собирались здесь обосноваться надолго.
   Стук в дверь означал появление еще одного молодого человека, принесшего на голове двойной матрас, под которым его почти не было видно. Она наблюдала, как он свалил его на постель, потом отступил к двери и застенчиво ей улыбнулся.
   – Я не стану делить с ним ложе. – Она отступала все дальше и дальше, пока не уперлась спиной в стену.
   – Об этом мне ничего не известно, мисс, – сказал он, и его щеки вспыхнули ярким румянцем. – Мой долг – обеспечить полковника всем необходимым. – Он наклонился и аккуратно уложил матрас на раму, потом потрогал его, уминая обеими руками. – Я должен был набить его сеном, – сказал он, обращаясь к кровати, – но сено пахло лошадьми и навозом.
   Она ничего не ответила, только наблюдала за ним, пока он, ходил вокруг кровати. Она отступила подальше, но он, кажется, не заметил этого, настолько был поглощен своим занятием.
   – Поэтому, – продолжал он, – я набил его травой и сосновым лапником. Но еще я положил туда немного цветов, – доверительно добавил он, оборачиваясь к ней.
   Он вдруг улыбнулся, и его улыбка почему-то напомнила ей частые проказы Фергуса. И это внезапно пришедшее воспоминание ее отрезвило. Она отвела глаза от молодого английского солдата: уместно ли ей им увлечься?
   – Я принесу вам ужин, мисс. – Он направился к двери. – Могу я быть вам еще чем-нибудь полезен?
   – Вы всегда спрашиваете арестанта о его вкусах и желаниях? – спросила она, раздраженная его бодрым тоном.
   – Но вы не узница, мисс, – ответил он серьезно. – Вы гостья полковника.
   Она не нашлась что ответить, и он закрыл за собой дверь.
   Зачем он решил держать у себя Лейтис? «Глупо удерживать Лейтис Макрей в качестве заложницы», – шептал Алеку внутренний голос, похожий на голос его давно почившего деда.
   Тюрьма была расположена недалеко от часовни, и Алек гадал, нарочно ли строитель иронизирует или это вышло случайно. Камера была размером с небольшую комнату, ее единственным отличием были наручники, вделанные высоко в стену, да решетки на окнах.
   Тюрьма была непременным атрибутом любого форта. Для тех, кто не мог мириться с военным положением, это было достойным отрезвляющим средством. В армии его величества неповиновение наказывалось сурово. Но главным образом тюрьма предназначалась для других целей. Люди, которых намеренно приучали убивать, нелегко отказывались от возбуждения и ярости и после битвы.
   Однако узник, которого посетил Алек, был не рядовым, пойманным на краже бутылки спиртного у товарища по казарме, не капитаном, вызвавшим своего сослуживца на дуэль, дабы защитить честь дамы. Это был старый седой шотландец, в глазах и сердце которого полыхала ярость, способная расплавить решетки его камеры. Он был статен, но невысок ростом, и его запястья, скованные вделанными в стену наручниками, были подняты на несколько дюймов выше его головы.
   Алек ощущал ненависть, которую излучали глаза Хемиша.
   Полковник посмотрел на стражника, стоявшего у двери.
   – Дай мне ключи, – сказал он отрывисто и нахмурился, увидев удивление на лице лейтенанта.
   Как младший по званию, тот был обязан мгновенно подчиниться любому приказу и проявить не только послушание, но и почтительность. Однако оказалось, что урок не усвоили ни Седжуик, ни его люди.
   – В чем дело? Почему вы медлите? – резко спросил он. – Вам трудно выполнить приказ?
   – Нет, сэр, – ответил стражник, передавая Алеку кольцо с ключами.
   Алек слышал, как за ним закрылась дверь камеры, и устремил взгляд на Хемиша Макрея. Хемиш был добр к нему, когда он был еще мальчиком. Он учил Алека играть на волынке. Но музыкальным талантом обладал не он, Алек, а Джеймс.
   Хемиш смотрел на англичанина с презрением, что казалось странным для человека в наручниках, прикованного к стене.
   – Так, значит, вы новый командир гарнизона, этого бельма на глазу? – спросил он.
   – Да, это так, – резко ответил Алек, подходя к старику поближе.
   – Зачем вы пришли сюда? От меня вы ничего не добьетесь. Я старик и повидал в жизни слишком многое, чтобы раскаиваться в своем поведении.
   Алек удивленно посмотрел на Хемиша.
   – Это что, награда для скоттов – принять мученическую смерть?
   – А для англичан лучшее развлечение толкать нас на это?
   Хемиш прожигал его взглядом из-под густых кустистых бровей.
   – Если я тебя отпущу, ты обещаешь подчиняться закону? Или ты не слышал о приказе сложить оружие?
   – Об английском законе? Столь же бессмысленном, как и все, что вы, англичане, принесли нам?
   – Вы слишком любите жертвовать собой! – Алек возмутился. – Думаете только о себе и своих идеалах и даже не подозреваете, что из-за этого невинные могут пострадать и заплатить высокую цену за ваше самопожертвование.
   – Вы, англичане, отняли мою страну и убили моих родичей. Куда вам до нашей шотландской гордости!
   Алек расстегнул наручники, потом отступил на шаг. Хемиш принялся растирать онемевшие руки, сверля Алека взглядом.
   – Мы взяли заложника, дабы усмирить тебя и заставить подчиняться, Хемиш Макрей из клана Макреев, – сухо сообщил Алек. – Я предлагаю тебе сделку.
   – Я не торгуюсь, – пробормотал Хемиш. Алек пропустил его слова мимо ушей.
   – Твою волынку уничтожат, и я предлагаю тебе носить более пристойную одежду. – Он смерил взглядом килт Хемиша. – Безопасность заложника, точнее, заложницы, зависит от твоей готовности подчиниться.
   – Я не пойду на это, – ответил Хемиш упрямо.
   – У тебя нет выбора, – возразил Алек.
   – Кого ты взял в заложники?
   – Лейтис. – Алек напрягся, ожидая реакции старика. Но Хемиш только на мгновение закрыл глаза, а когда секундой позже открыл их, повернул голову и сплюнул на пол.
   – Плевал я на угрозы англичанина!
   И ни слова о Лейтис, о безопасности своей племянницы. Алек позвал стражника. Когда тот вошел в камеру, Алек кивнул на Хемиша:
   – Выпусти старого дурака, пока я не передумал.

Глава 6

   Алек вошел в комнату, деревянная дверь с приглушенным стоном захлопнулась за ним. Он зажег свечу и сел за стол.
   Лейтис стояла спиной к стене, сложив руки на груди. Ее подбородок был гордо вздернут, глаза смотрели на него бесстрастно.
   – Тебе нравится сидеть в темноте?
   – Не думаю, что вас беспокоит, удобно ли мне, – ответила она холодно.
   Он снял мундир и повесил его на гвоздь у двери, потом освободился от жилета и остался в одной рубашке и бриджах. Когда он повернулся и подошел к ней, она не отвела глаз. Ее вызывающий взгляд оставался прямым и презрительным.
   Он протянул руку и коснулся ее волос. За долгие годы они потемнели, но в ней оставалось что-то от прежней своенравной девчонки, от юной Лейтис с развевающимися на ветру рыжими кудрями и заразительным смехом.
   Он провел руками по ее плечам, погладил их, спустившись до запястий, и ощутил грубую ткань ее платья. Кончики его пальцев нащупали дырочки на рукавах, прожженные во время пожара. Он знал, что у нее нет другого платья и нет никакого имущества. Кроме этого платья у нее оставался только характер. Порывистая, безрассудная и отчаянно отважная!
   – Я не стану вашей шлюхой, Мясник, – сказала она, и он уловил легкую дрожь в ее голосе. По этой дрожи он понял, что ее гнев был в значительной мере бравадой.
   – Так вы думаете, я за этим привел вас сюда? – спросил он мягко.
   – Да.
   Ее голос был напряженным. Ему приходилось слышать, как люди ему в лицо кричали о своих преступных намерениях, и это производило на него не меньшее впечатление, чем когда они неохотно признавались в них.
   – Я думаю, ваше положение заложницы не требует подобной жертвы. – Он криво улыбнулся.
   Она наградила его недоверчивым взглядом.
   – Англичане устроены, как и все остальные мужчины, – сказала она наконец, отступая от него на шаг. – Они как жеребцы, всегда жаждущие случки.
   Он смотрел на нее, подняв бровь.
   – И вам приходилось быть чьей-нибудь кобылкой, Лейтис?
   – Нет. – Она решительно встретила его взгляд. Он понял, что она лжет.
   – Кто он? – спросил Алек, стараясь подавить инстинкт собственника, столь сильный, что это поразило его.
   Она, казалось, была не меньше удивлена его вопросом. Но и он был удивлен, услышав ответ. При этом ее взгляд был вызывающим.
   – Был один человек, – сказала она с гордостью. – Я его любила, и он ушел сражаться.
   – Значит, вы делили с ним ложе. – Алек мысленно поздравил себя с тем, что его голос прозвучал бесстрастно. Он подошел к камину и уставился на холодную золу.
   – Да, – призналась она тихо. – Я делила с ним ложе.
   Алек не видел ее много лет. И она, несмотря на все воспоминания, осталась для него незнакомкой. Какое ему дело до ее любовного опыта? Однако эти спокойные и рациональные рассуждения не умерили его внезапно вспыхнувшего гнева.
   – Где он теперь? – спросил он, наконец, чересчур настойчиво.
   – Маркус пал при Куллодене.
   Он закрыл глаза и с легкостью представил себе поле боя – не из-за ярости и жестокости этой битвы, а потому, что ночами часто вспоминал о ней. В его снах эта битва вновь и вновь возвращалась к нему. А вдруг он сам убил ее Маркуса или видел, как его убили?
   Он повернулся и посмотрел на Лейтис. Ее щеки покрыл жаркий румянец, она обхватила себя руками за плечи, но не отвела взгляда.
   Стук в дверь прервал тягостное молчание. В комнату вошел Дональд с подносом, поставил его на стол и принялся расставлять приборы.
   – Я принес вам ростбиф, полковник. – Дональд с улыбкой посмотрел на Лейтис.
   – Ты видел нашу гостью? – спросил Алек. – Познакомился с ней? Это наша заложница Лейтис Макрей. Дональд Тэннер, мой сержант.
   Дональд улыбнулся со всей возможной приветливостью.
   Лейтис не ответила на его улыбку, но выражение ее лица слегка смягчилось. В нем стало меньше настороженности. Дональд всегда и везде нравился женщинам. Непонятно почему, но женщины вечно хотели его приголубить.
   – Принести вашу ванну, сэр? – спросил Дональд, и Алек ответил утвердительным кивком.
   Через минуту дверь за ним закрылась, и они вновь остались одни.
   Алек сел за стол, вытянув перед собой ноги. Он не спеша стянул сапоги, ожидая от Лейтис следующей колкости. Он знал, что она последует. Он в этом не сомневался. Лейтис не могла выдержать угнетающего молчания.
   – Теперь вы убедите себя, что коли я познала ласки мужчины, то «это» не будет считаться насилием, – сказала она внезапно.
   Он посмотрел на нее и покачал головой.
   – Неужели вам не ясно, что я мог бы отдать распоряжение сровнять вашу деревню с землей и его бы выполнили неукоснительно? Или мог бы отдать приказ уничтожить всех людей вашего клана и получить за это награду?
   – Англичане всегда награждают за жестокость, – свирепо огрызнулась она. – За жестокость, а не за отвагу.
   – И, несмотря на это, вы поливаете меня грязью, – сказал он, будто не слышал ее слов.
   – Я бы забросала вас навозом, Мясник, да его нет под рукой.
   Он не позволил себе улыбнуться, понимая, что это разозлит ее еще больше. Но в эту минуту ее ярость показалась ему очень смешной.
   – Трудно убивать людей? – спросила она спокойно. Она пыталась его оскорбить, но он предпочел не обращать на это внимания и ответил честно:
   – Трудно посылать людей в бой, зная, что они могут погибнуть. Не сомневаюсь, что и ваши предводители чувствуют то же самое.
   – Надеюсь, что это так, – ответила она удивленно. – Должно быть, человеку не просто послать другого на смерть. Даже если борешься за правое дело.
   – Чем больше смерти видишь; – сказал он упрямо, – тем больше сомневаешься в правоте любого дела, за которое люди умирают.
   Она отвернулась и уставилась в окно, будто созерцание ночи было для нее внове.
   – Ты умеешь ненавидеть, Лейтис, – сказал он тихо.
   – У меня есть для этого основания, – ответила она ледяным тоном, поворачиваясь и глядя на него сузившимися глазами. – Англичане убили всю мою семью и человека, которого я любила.
   Он порывисто встал, подошел к ящику с письменными принадлежностями и вытащил лист бумаги, гусиное перо и чернильницу. Она хмуро наблюдала, как он возвратился к столу и расчистил на нем место для бумаги. В тишине раздался скрип пера.
   Затем он встал, подошел и протянул ей список.
   – Что это? – Она протянула руку к листу бумаги.
   – Это люди, погибшие, как мне известно, от рук скоттов. Думаю, справедливо, что мы сравняли счет. Разве нет?
   Вместо ответа она пробежала глазами список.
   Лейтенант Томас.
   Капитан Гастингс.
   Сержант Робертс.
   Лейтенант Хэнсон.
   Майор Робсон...
   Это был список из двадцати имен. И все они были англичанами, хорошими солдатами и порядочными людьми, не заслужившими такой доли.
   – Ну что? – спросил он. – Почему никаких едких замечаний, Лейтис? Почему не скажешь, что хороший англичанин – только мертвый англичанин?
   Она изучила список, потом сказала очень тихо:
   – Но ведь у них всех были матери, жены или возлюбленные. Было бы жестоко желать им смерти.
   – Но ведь они были англичанами, – возразил он, и в его тоне она почувствовала напряжение. – Разве тебя не обрадовала бы их смерть?
   Лейтис подняла на него глаза.
   – Неужели ты каждый раз радуешься, когда умирает скотт? – спросила она со странной печалью.
   Однажды такое было, и он исповедался в этом Богу, но ей он об этом не расскажет ни за что на свете.
   – Воевать должны только короли, и никто больше, – сказала она после затянувшегося молчания.
   – Ты предпочла бы, чтобы король Джордж и ваш претендент на престол встретились в поединке? – спросил он, удивленный ее замечанием.
   – Но ведь в войне участвуют не только короли и принцы, верно? – Она смотрела ему прямо в лицо. – Это мужчины превратили войну в игру. Не ради мира, а из личных интересов. Например, из-за алчности.
   – Алчности? – Он смущенно улыбнулся. – Имеешь в виду, что полковники метят в генералы, а рядовые мечтают стать сержантами?
   – Или получить земли, замки, власть, – поправила она, возвращая ему список, потом отвернулась и снова уставилась в темное окно.
   – Мир всегда был таким, Лейтис, – сказал он тихо.
   – Это не значит, – возразила она, качая головой, – что он устроен правильно.
   – А каким ты хотела бы видеть мир?
   – Каким он был раньше, – ответила дна устало. – По правде говоря, я и сама не знаю. Теперь мир кажется таким желанным, а это желание таким простым, но очень трудно достижимым.
   – Для всех нас, – ответил он мрачно.
   – А где твой мир, Мясник?
   Он улыбнулся, расслышав в ее тоне оскорбительные нотки, но все же без усилия ответил на ее вопрос:
   – Где дом солдата? Там, куда его пошлет командир. Там, где его мундир или походная койка.
   – Но не здесь, в Шотландии, – возразила она язвительно.
   – Боюсь, что это так, – ответил он, и хотя это и было правдой, его голос был мягок.
   Она расправила плечи, в ее позе чувствовалось напряжение. Она не обратила внимания на его слова и, казалось, забыла о его присутствии. Хоть она и молчала, ее вид выражал явное презрение.
   Раздался стук в дверь, предвещавший появление сержанта. Молодой человек согнулся под весом огромной медной ванны.
   – Где ты это нашел? – спросил удивленный Алек.
   – Майор Седжуик заказал ее в Лондоне, – ответил Дональд, опуская ванну на пол. Дно украшала чеканка из цветов и деревьев, из листьев выглядывали весьма скудно одетые нимфы. – Майор не прочь внести в свою жизнь немного изящества, – заметил Дональд. – Любит позабавиться, как видите. – Он покраснел и поклонился. – Прошу прощения, сэр. Я не хотел проявить неуважение к старшему по званию.
   – Я ничего не слышал. – Алек обменялся лукавым взглядом с сержантом. – Ты не спросил, нет ли у него французского мыла? – саркастически полюбопытствовал он и подошел к ванне, чтобы получше разглядеть этот медный чан.
   Дональд покаянно покачал головой.
   – Все, что мне удалось раздобыть, – это простое солдатское мыло.
   – Прекрасно! Я уже привык, когда у меня щиплет кожу.
   – Ты часто принимаешь ванну? – спросила Лейтис с неожиданным любопытством.
   – Этот ритуал я неукоснительно соблюдаю, если провел день в седле, – сухо ответил он. – К сожалению, я лишен выносливости скоттов, способных скакать верхом с голым задом, сидя днями на жесткой попоне, не замечая ни сыпи, ни запаха.
   Лейтис отвернулась, чтобы скрыть внезапную усмешку. Она вспомнила, как не раз заставляла своих братьев чаще окунаться в озеро.
   Дональд положил полотенца рядом с ванной и вышел.
   Лейтис предпочла бы, чтобы он задержался еще на несколько минут. После его ухода в комнате повисла напряженная, оглушительная тишина.
   Она откинула голову, чтобы посмотреть на англичанина. Трепетный свет льстил его внешности, подчеркивая мужественность, особенно выделяя линию подбородка и очертания носа. Это был посланник властей, судьбой предназначенный властвовать над скоттами Гилмура.
   Он махнул рукой, приглашая ее приблизиться к ванне.
   – Предлагаю вам принять ванну первой.
   И он поклонился ей, как истинный джентльмен. Она старалась скрыть свой страх, не дать ему почувствовать, как она трепещет.
   – Я не собираюсь мыться в вашей ванне. И тем более в вашем присутствии, – сказала она резко.
   – Я позволю вам принимать ванну в уединении, – мягко пообещал он. – Даю слово.
   – Чего стоит слово англичанина, Мясник? – спросила она.
   – Ты говоришь точно как твой дядя, Лейтис, – сказал он резко.
   Он шагнул к ней, и она застыла в ожидании. Но он остановился, будто прочел предостережение в ее глазах.
   – Почему вы, горцы, так упрямы? Климат у вас такой, что ли? – Он повел рукой, подняв ее вверх и плавно опустив вниз, будто очертил их горы и долины. – Или все дело в тумане? Если в этом забытом Богом месте все время идет дождь, возможно, от этого сыреют и загнивают ваши мозги?
   – А ты полагаешь, Мясник, что я покорно подчинюсь твоим желаниям? Не на ту напал! – Она так крепко сжала руки в кулаки, что костяшки пальцев побелели. – Я Лейтис Макрей из Гилмура и не покорюсь желаниям англичанина!
   С минуту он пристально смотрел на нее, потом его губы изогнулись в улыбке. Она по-прежнему хмурилась, но это никак не отразилось на его хорошем настроении.
   – Очень хорошо, – сказал он бесстрастно. – Тогда, по крайней мере раздели со мной трапезу. Или ты слишком горда, чтобы есть английскую пищу? – спросил он с иронией.
   – Я не дура, – ответила она с раздражением. – Пища есть пища. Сомневаюсь, что у нее есть национальность.
   Она подошла к столу и остановилась, глядя на еду, принесенную сержантом: толстые ломти ростбифа лежали высокой горкой рядом с миской, полной жирной подливки. Каравай хлеба с хрустящей коркой блестел, смазанный маслом. Пласт сыра с синими прожилками лежал на отдельной тарелке. Его запах распространялся по всей комнате. Посреди стола стояли два глиняных кувшина с элем, их стенки запотели от выступившей влаги.
   Уже много месяцев ей не доводилось видеть столько пищи. Здесь было достаточно еды, чтобы досыта накормить троих.
   Она села и медленно принялась за еду. Весь последний год она ела не чаще раза в день, и эта трапеза была для нее настоящим пиром.
   Полковник невозмутимо раздевался, вешая одежду на гвоздик. Этот Мясник был аккуратным и собранным, но она полагала, что все солдаты такие. Его безразличие к ее присутствию смущало и удивляло ее.
   Лейтис посмотрела на него через плечо и встретила его пристальный взгляд. Его пальцы замерли на пуговицах полурасстегнутой рубашки. Лицо было бесстрастным.
   Она отвела глаза и снова услышала шуршание его одежды.
   Лейтис смотрела на толстую свечу посреди стола, бледную, кремовую, казавшуюся почти прозрачной. Воск плавился и медленно стекал на серебряный подсвечник. Даже эта свеча напоминала о пропасти между ними. Ее дом освещался перекрученными фитилями, вымоченными в расплавленном жире. Они всегда смердели и чадили. Эта свеча пахла чем-то острым и пряным, но запах был приятным и навевал мысли о дальних чудесных странах.
   В комнату снова вошел Дональд. За ним следовали двое солдат с ведрами дымящейся паром воды. Они опасливо покосились на Мясника, наполнили ванну и удалились.
   – Почему ты спас деревню? – спросила внезапно девушка.
   С минуту он колебался, прежде чем заговорить.
   – Действия Седжуика были бессмысленными. Все равно что бить топором мух. Зачем сжигать деревню, которую теперь придется построить заново?
   – Это и есть твое объяснение? – спросила она с гневом. Она повернулась к нему, но слова застряли у нее в горле.
   Удивительно, что такой крупный мужчина мог поместиться в этом медном чане. В мундире он не выглядел таким огромным.
   Его руки, покрытые негустыми черными волосами, лежали на бортиках чана, а колени доставали до подбородка.
   Она заметила, что он намылил кусок ткани и принялся тереть себе плечи и по его груди побежала мыльная вода. Его рука двигалась медленно круговыми движениями, которые почти завораживали, потом он принялся намыливать и тереть свой плоский живот.
   Он мог быть кем угодно. Скоттом. Воином. Но его взгляд, ровный и властный, был взглядом человека, привыкшего повелевать. Это был взгляд победителя, и, вероятно, в любую эпоху взгляд завоевателя был таким.
   Она не была девственницей. Тогда почему же вид обнаженного мужчины так взволновал ее? Она приказывала себе отвести глаза или сказать ему что-нибудь резкое, показать ему, что она не лишилась дара речи и ума.
   С огромной неохотой она была вынуждена признать, что инвернесский Мясник очень красив. Она уставилась в свою тарелку, напуганная предательскими мыслями, порожденными не только его наготой.
   – Я не собирался тебя смущать, – сказал он ровным голосом, словно для того, чтобы прервать затянувшееся молчание.
   – Мне приходилось видеть нагих мужчин и прежде. – Она постаралась придать бесстрастность своему голосу.
   – Твоего Маркуса?
   Она кивнула, хотя это было неправдой. Их единственное совокупление произошло в спешке, и она с самого начала крепко зажмурила глаза. Но она ухаживала за ранеными и больными и хоронила мертвых. Не раз она видела, как борются двое мужчин в килтах, и в конце схватки они оказывались голыми и спереди, и сзади, и все вокруг могли видеть их наготу.