Тихо было, как в могиле.
   Голубь пошел вперед по расходящемуся в разные стропы коридору и добрался до двери, возле которой видел таинственную женщину. Черный вход. Он подергал за ручку. Закрыто.
   Голубь бесцельно поплутал по боковым коридорчикам. Он искал какой-нибудь выход, но дом был настоящим лабиринтом. Тогда Голубь присел на лестнице, ведущей в комнаты для прислуги, и выкурил сигарету. Что ж, можно остаться здесь до завтра. Он выбросил окурок и отправился дальше. И опять оказался в безмолвном, темпом холле. Тишина угрожающе нависала над залом. Но у Голубя были крепкие нервы. Он решил отыскать хоть какое-то подобие кровати, где сможет проспать те несколько часов, которые необходимы, чтобы стать полноценным дезертиром.
   Он двинулся вверх по лестнице, которая вела из холла на антресоли. Наверняка спальни там.
   Деревянная лестница пронзительно скрипела, выдыхая из себя тучи пыли. Вот уж правда удобное местечко для привидений.
   Наконец— то коридор. Голубь ткнулся в первую же дверь напротив лестницы. Кромешная темнота. Не беда. Главное, чтоб было куда лечь, спать и так лучше всего в темноте, ну а привидения, глядишь, не станут его трогать.
   Он осторожно передвигался вдоль стены. Около шкафа рука нащупала выключатель. Щелчок. Вспыхнул свет.
   И Голубь испуганно вскрикнул.
   Посреди комнаты в луже крови ничком лежал мужчина в пижаме, мертвый.

Глава седьмая

1
 
   — Но-но… — вполголоса произнес Голубь, попятившись. — Но-но… Не теряй голову, Аренкур. Судьба, видно, во что бы то ни стало намерена втянуть тебя в какую-нибудь пакость. Берегитесь, мсье! Будьте благоразумны!…
   Голубь склонился над трупом. Сколько, интересно, он здесь лежит?
   Что значит сколько? Господи помилуй!… Ведь кровь еще даже не свернулась, из лужи медленно вытекает ручеек, который вот-вот достигнет ковра. Он тронул лежащего за руку. Рука сохраняла остатки тепла. Голубь опустился рядом с телом на колени и перевернул его на спину. Остекленевший взгляд с несомненностью доказывал, что смерть уже наступила.
   Убитому мужчине было лет около сорока. В полуметре от него лежал кинжал, которым ему пронзили сердце. Постойте, это не кинжал! Это штык! Узкий легионерский штык. Голубь поднял его…
   Будь он детективом, вот ему готовая улика. Легионеры всегда помечают свое оружие, чтобы, если кто потеряет или забудет, не мог стащить у другого.
   Чтобы лучше разглядеть знак, Голубь поднес штык к самому лицу.
   И, потрясенный, выронил его из рук.
   Это был его собственный штык!
   Но-но!
   Главное — благоразумие, Аренкур. Соберитесь с мыслями. Что здесь могло произойти? Как что?!
   Ведь этот штык он метнул в окно, когда раздался вой сирены.
   Значит?
   Значит, пока он слонялся по коридорам в поисках выхода, кто-то проник из сада в дом, прихватил его, поднялся сюда, убил этого человека и…
   И? Одним прыжком он оказался за дверью и слетел вниз по лестнице. Не исключено, что убийца еще в доме.
   Он включил в холле свет. Неподвижная пыльная мебель, тишина, лишь отзвуки его собственных шагов и скрип пересохшего паркета.
   И вдруг… Что это?… Вдалеке будто бы послышалось приятное женское пение… Голубь застыл на месте. Значит… все-таки привидения существуют?
   Глупости!
   Он прислушался. Где-то очень тихо напевала женщина:
   Si l'on savait… Si l'on savait… [Если б знать… Если б знать… (фр.)]
   А дальше без слов, одну мелодию, будто укачивая ребенка…
   Голубь пошел на звук голоса. Вверх по лестнице…
   Через открытую дверь было видно лежащее на полу неподвижное тело. Вперед…
   Он явственно слышал, что поют в комнате, соседней с той, где произошло убийство. Приложил к двери ухо.
   Сомнений не было: в комнате приятно напевал женский голос. Какая-то ненормальная или… или кто?
   Но— но!
   Но— но, Аренкур. Что за странное ощущение, словно ты чем-то подавился? За дверью поют. Да, поют. А ты стоишь снаружи, и руки у тебя немного потные и холодные. Вперед, рядовой! Вперед, черт возьми, пора с этим кончать, ведь вы все же благородный жулик!
   Он толкнул дверь и…
   В комнате сразу стало тихо. Последние звуки растаяли, уже когда он входил.
   Комната была пуста.
   Та комната, в которой, когда он взялся за ручку, еще кто-то пел, теперь была пуста, на полу, покрытом толстым слоем пыли, не виднелось ни одного следа.
   Кто же тогда пел?
   Не важно. Пусть ищет, кто хочет. С него довольно. В конце концов какое ему до всего этого дело? Голубь вышел из комнаты и закрыл дверь. Надо забрать с собой штык, чтобы не оставлять следов, и бегом отсюда.
   Si I'on savait… Si I'on savait…
   Опять запела в комнате женщина.
   Опять?!
   Ах, проклятье, ну я тебе… Молнией он влетел в комнату. Никого. И песня не слышна, хотя, пока он открывал дверь, последний звук слышался отчетливо.
   Голубь выглянул в коридор. В огромном, залитом светом холле все было тихо и неподвижно. Он закрыл дверь и облокотился на перила. У человека, прошедшего морскую академию, нервы так просто не сдают. И все-таки.
   Si I'on savait… Si I'on savait…
   Опять зазвучала в комнате песня. Скрестив руки на груди, Голубь сверлил глазами дверь. «Ошибаешься, голубушка, если думаешь, что я стану тебя открывать. В привидения я не верю. Всей этой неразберихи понять не могу и признаю, что в левой части груди ощущаю некоторую тяжесть».
   Он вернулся в комнату, где лежал убитый. Теперь пение не прекращалось.
   За слегка прикрытой, оклеенной обоями дверцей слышалось тихое журчание. Голубь заглянул туда и обнаружил, что это ванная комната. Из крана над ванной текла вода, готовая вот-вот перелиться через край. Подскочив, Голубь завернул кран, потом огляделся. На стуле лежал разложенный белый фрак со всеми причиндалами. На полочке перед зеркалом кисточка и бритва. Ими, видно, недавно пользовались, потому что мыло не успело высохнуть… На маленьком столике валялась всякая мелочь: часы, носовой платок, самопишущее перо…
   «Благодарю покорно. Пора отсюда убираться. Для одного раза многовато», — подумал Голубь и вышел из ванной.
   Перед ним вырос лейтенант в парадной форме, щелкнул каблуками и, отдав честь, отрапортовал: — Разрешите доложить, половина двенадцатого.
   Превосходно. У его ног валяется труп. В соседней комнате кто-то поет. И лейтенант докладывает рядовому, что уже половина двенадцатого.
   Голубь нутром чуял, что тут какая-то путаница, но выяснять сейчас, что к чему, опасно. Он слегка откашлялся и спросил:
   — Неужели уже половина двенадцатого?
   — Так точно, господин майор.
   Первым его желанием было обернуться и посмотреть на этого стоящего за его спиной майора. Пришлось напрячь все свои нервы, чтобы оставаться как можно более спокойным и безучастным.
   — Конечно, конечно… — сказал он, вынужденный в очередной раз откашляться.
   — Машина у черного входа. Извольте одеться, а я пока выключу повсюду свет. Это сейчас самое важное.
   Неужели? Голубь безразлично пожал плечами, хотя в глубине души полагал ход мыслей лейтенанта несколько странным, если он считает, что, стоя рядом с убитым минутой назад человеком, самое главное-повсюду выключить свет…
   Когда лейтенант ушел, Аренкур потер двумя руками лоб. Да, здесь нужны стальные нервы. Тут как в воде, когда схватит судорога: начнешь дергаться — тебе конец, а распластаешься неподвижно — останешься на плаву.
   Поэтому Голубь вернулся в ванную и преспокойно начал одеваться. Облачился в приготовленный белый фрак. Он был немного широковат, но не слишком.
   С обувью тоже повезло. Туфли оказались всего на размер больше, чем нужно. Голубь переложил в карманы свои вещи и огляделся. На вешалке висел тропический шлем. Он и его надел. На туалетном столике лежал массивный золотой портсигар, карманный нож на форменной офицерской цепочке и другие мелочи. Он все сунул в карман, испытывая, как джентльмен, вполне понятную брезгливость. Чужие вещи! Но что он мог поделать?
   Под шелковым носовым платком оказались еще одни часы. Наручные! Слыханное ли дело, чтобы человек носил сразу двое часов? Видно, время в этой дурацкой истории играет особую роль.
   Плыть по течению, главное — плыть по течению, убеждал себя Голубь, застегивая на руке часы. Безвкусная барочная вещица. Серебряная крокодилья голова, украшенная разными завитушками. Изо рта выступает завод. Только больной наденет такие часы на светский прием. Но что тут поделаешь?
   Он вышел из ванной.
   Лейтенант стоял рядом с трупом и, завидя Голубя, вытянулся в струнку.
   — Можем отправляться? — спросил он.
   Голубь нерешительно кивнул в сторону мертвеца.
   Лейтенант махнул рукой. — Не станем из-за него задерживаться.
   Пожалуй. Дался ему, действительно, этот труп. Они спустились по скрипучей лестнице. Пересекли холл и по коридору двинулись к черному входу.
   Теперь он был открыт!
   Они вышли в безлюдный переулок. В тени раскидистых деревьев стоял невероятно маленький закрытый автомобильчик. Офицер открыл дверцу и сказал:
   — Прошу садиться, господин майор… Уже двенадцать.
   Голубь влез в машину. Лейтенант сел за руль, захлопнул дверцу, и они тронулись.
   Машина проехала авеню Мажента и, развернувшись, подкатила прямо к освещенным воротам…
   Ого!
   Резиденции коменданта! Хорошо он будет выглядеть… Но дверь автомобиля уже распахнулась, швейцар склонился в угодливом поклоне и не разгибался, пока лейтенант и за ним Аренкур входили в вестибюль. В ярко освещенном просторном зале их встретили лакеи в позументах.
   Десять лет тюрьмы, как пить дать, думал Голубь, безучастно скользя взглядом по мощным колоннам из черного мрамора.
   По мраморной лестнице, уходящей, подобно лестнице Иакова, куда-то в небеса, навстречу им торопливо спускался полковник. У Голубя дрогнули колени. Еще секунда — и он бы щелкнул каблуками и застыл по стойке смирно.
   — Добро пожаловать, мой друг… — радостно приветствовал его полковник.
   Со смятенным сердцем Голубь пожал протянутую ему руку и изобразил на лице вымученную улыбку, словно его принуждали улыбаться, тыча в спину длинной иглой.
   Но полковник уже вел его по устланной красным ковром лестнице Иакова.
   Пожизненное заключение, как пить дать… С головы до ног в кандалах.
   Навстречу им попался какой-то господин с физиономией юфтевой выделки, на белом фраке его поблескивал орден, голову венчала красная феска. Наверное, паша.
   Полковник на ходу представил Голубя:
   — Маркиз Франсуа Вербье.
   Что же это творится, Господи! Чистое безумие!
   Они дошли до огромного зала, где по сверкающему паркету фланировали лишь несколько пожилых дам и
   двое— трое военных высокого ранга. К ним приблизился седой великан, увешанный орденами, в парадном маршальском мундире.
   Комендант Орана!
   — Ваше превосходительство, — вымолвил полковник, — разрешите представить вам моего старого друга, маркиза Франсуа Вербье.
   — Рад с вами познакомиться… Маршал Кошран. Военный комендант этого прекрасного города.
   Утром получу пулю в затылок, решил про себя Голубь.
   Теперь полковник тащил его к низенькому, толстому генералу с длиннющими усами, шепча по дороге:
   — Ну, с этим, по крайней мере, не нужно знакомиться…
   Как так? Почему с этим не нужно знакомиться? Впрочем, все равно. Не нужно так не нужно. Он не будет настаивать. Полковник многозначительно кивнул и покинул их. Что это? Куда он уходит?… Генерал, улыбаясь, похлопал Голубя по плечу и негромко сказал:
   — Вы отлично выглядите, мой друг. — Потом нежно взял его под локоток и куда-то повел.
   Утром поставят к стенке. Теперь уже точно.
   Они вышли на большой балкон, откуда по мраморной лестнице можно было спуститься в расположенный за дворцом парк. В нем, казалось, росли все редкостные и цветы, встречающиеся в этих местах, пальмы были увешаны крошечными разноцветными лампочками. А на ступеньках ведущей вниз белоснежной мраморной лестницы в почетном карауле стояли солдаты. По одному на каждой ступеньке.
   — Идите к фонтану, — быстро прошептал генерал. — Маккар, возможно, не пришел, но это не страшно. Для вас сейчас главное пригласить на танец госпожу Колетт, остальное узнаете у фонтана. Виконт Ламбертье вас найдет. Так что идите. Но имейте в виду, что Маккар, возможно, не пришел.
   — Не беда. Я уже знаю…
   Направление — фонтан! Генерал наверняка смотрит, так что нужно идти туда.
   На влажно поблескивающие статуи гигантского фонтана лили свет мощные шарообразные лампионы. Искрились в танце водяные струи, в пряном от цветочного запаха воздухе плыла томная мелодия. Чья-то рука опустилась Голубю на плечо.
   — Рад вас видеть.
   С хорошо разыгранным безразличием Голубь ответил:
   — Я счастлив, виконт Ламбертье…
   Подошедший смертельно побледнел, колени у него подогнулись.
   — Ради всего святого! Вы сошли с ума?… Не называйте меня по имени!
   Ну, знаете, пора кончать. Они, видно, тут сговорились его дурачить. Почему только этот парень такой бледный и стучит с перепугу зубами? Нет, уже улыбается и, показывая рукой на одну из украшающих фонтан нимф, говорит:
   — Карту принесли?
   Вытянув руку в сторону другой нимфы, Голубь ответил:
   — Нет.
   — И хорошо сделали, что не взяли ее с собой. За нами наверняка следят. Подождем до завтра, Маккар не пришел.
   Голубь пренебрежительно отмахнулся:
   — Не беда…
   Виконт исчез. Ну, пора дать деру. Самое время. С безучастным видом он сделал несколько шагов, как вдруг перед ним вырос лакей с сандвичами. Хо-хо, а ведь он голодный! Да еще какой голодный!
   Голубь съел два сандвича. У другого лакея несколько кусков торта. Теперь он сам отыскивал лакеев. За два-три круга он наелся до отвала, зато чертовски захотел пить. Прохладительные напитки тоже разносили. Но Голубь ни на секунду не осмеливался остановиться: он забыл свое имя и старался избежать новых знакомств. Поэтому он хватал с подноса проходящего мимо лакея стакан, быстро опрокидывал его и шел дальше. В желудке у него смешался невиданный коктейль:
   шампанское, малиновый сок, вермут, миндальное молоко, красное шабли и порция разбавленного нашатырного спирта, которым обносили на случай комариных укусов.
   Смотри— ка, этот парк еще и вертится!
   …Позже, когда хлопающие в ладоши гости уже в третий раз исполняли вместе с ним «Луи уехал на Гибриды», Голубь с изумлением обнаружил, что играет на рояле, а музыканты со своими инструментами стоят напротив сцены. Почему это они не играют?
   Он уже не помнил, что сам прогнал их. Господи, он же в приличном обществе… Господин майор… Начнем, пожалуй, с этого до-минорного этюда… Как же там? Проклятый Шопен! Вечно с ним что-нибудь не так… Знаете, пока он вспомнит этот пассаж, лучше сыграть, если они не против, конечно, «Песню веселых шахтеров»…
   …Маркиз Вербье покорил общество. Оно и понятно: подобные балы только тогда и удаются, если среди гостей найдется какой-нибудь веселый, открытый и слегка подвыпивший субъект.
   Теперь Голубь готов был уйти, но его окружали все новые и новые толпы, а он все бубнил сквозь зубы: «Убирайся восвояси… быть беде… иди домой…»
   Желудок, вообразив себя миксером, с силой взбалтывал выпитое. Кажется, там сбоку было что-то вроде двери… Пойдем посмотрим…
   Кто— то выступил из-за клумбы и взял его за руку.
   — Я Маккар.
   — А мне сказали, что вы не придете… — испуганно промямлил Голубь.
   — Они ошиблись. Завтра на место отправятся трое. Меня к вам послал Лорсакофф. Будьте добры, скажите, который час?
   Голубь вынул из кармана золотые часы.
   — Уже час ночи…
   Маккар оглянулся и, не говоря ни слова, взял часы и положил их себе в карман.
   — Все в порядке… — прошептал он.
   — Вы думаете? — грустно поинтересовался Голубь.
   — Прошу, — сказал тот, второй. — Вот вам пачка «Симон Арц». И он сунул в руку Голубю какую-то пачку. Невелик барыш. Двадцать штук сигарет за золотые часы… Если б хоть «Капораль»…
   — До свидания, — попрощался Маккар и быстро тихим шепотом добавил:— В пачке пятнадцать тысяч франков…
   И был таков.
   — Эй! Вернитесь! Пожалуйста… — крикнул Голубь, но Маккар исчез. — Не беда…
   Но как он опять оказался у фонтана, в самой толпе? А вон и толстый низенький генерал с большими усами… Его лицо Голубь видел за вечер много раз, тот явно следил за ним…
   Кто— то тронул Голубя за плечо.
   — Половина второго.
   Он обернулся. Перед ним стоял лейтенант, имеющий привычку гасить свет, когда в доме покойники. А еще сообщать точное время. Без слов Голубь последовал за ним.
   Перед воротами стоял все тот же неправдоподобно маленький автомобильчик. Детская коляска с мотором!
   Лейтенант включил зажигание…
   Молча они петляли по городским улицам, сначала широким и освещенным, потом, ближе к предместью, убогим и заброшенным. Наконец остановились. Из-под колес автомобиля прыснули в разные стороны бездомные собаки. Лейтенант нажал на тормоз и тихо произнес:
   — Два часа…
   Ну как есть радио! Регулярно сообщает точное время.
   Голубь вышел в недружелюбную, пустынную ночь и стал поджидать провожатого. Но тот хлопнул дверью, газанул и уехал, оставив его одного.
   В белом фраке! Посреди поля!
   Ну и видок у него сейчас! Нигде ни души. Одна за другой вернулись собаки и, терзаемые любопытством, бродили в отдалении. Хорошие шуточки позволяет себе господин лейтенант, в смятении думал Голубь.
   В нескольких шагах от него стояла одинокая хибара. Отлично! Вдруг там найдется какое-нибудь тряпье, в которое можно переодеться.
   Но что он будет делать без своих вещей? Он хотел всего лишь вернуться в свою роту, а за потерю обмундирования полагается несколько лет принудительных работ.
   Эхма, ну и влип он в историю…
   С тяжелым сердцем и отвратительным вкусом во рту открыл Голубь дверь хибарки. Вошел в затхлое помещение, чиркнул спичкой. И даже вскрикнул от изумления.
   На лавке в образцовом порядке лежала его форма, личное оружие, а под лавкой аккуратно стояли башмаки.

Глава восьмая

1
 
   Лорсакофф метался по комнате, словно загнанный в клетку хищник. Его окно выходило на рыбацкую пристань с чахлыми, изъеденными пылью пальмами. Светало. В маленьком грязном пригородном домишке было тихо. Кофейня на первом этаже давно закрылась, и хозяин-араб спал теперь на одеяле перед своим заведением.
   В коридоре скрипнули деревянные ступеньки. Русский потянулся к заднему карману. В дверь постучали. Он слегка приоткрыл ее.
   — Ну наконец-то! — сказал он и, впустив посетителя, снова запер дверь. — Принесли часы?
   — Все в порядке, — ответил Маккар, ибо посетителем был именно он.
   Видевшие его на балу никогда бы не догадались, что это тот же самый человек. На нем был голубой комбинезон, какой обычно носят портовые грузчики, и грязные теннисные тапочки без шнурков, надетые на босу ногу.
   Маккар вынул часы. Лорсакофф жадно потянулся за ними.
   — Но ведь… Ив говорил про наручные…
   — Он отдал эти.
   — Погасите свет!
   Маккар повиновался. Через секунду русский опять подал голос:
   — Зажгите!
   После того как щелкнул выключатель и вновь вспыхнул свет, к желудку Маккара оказался приставлен револьвер и смертельно бледный Лорсакофф прошипел:
   — А ну выкладывайте часы! И не вздумайте отпираться! С вами все ясно, Маккар. Я уже год подозреваю вас в предательстве. Вы точно так же продали братьев Юнгханс. Но теперь вы попались.
   — Вы что, спятили? — спокойно поинтересовался Маккар. — Я спросил его, который час, он, как и было условлено, щелкнул крышкой, я взял у него часы и отдал сигаретную пачку.
   — Ив совершенно определенно сказал по телефону, что речь идет о наручных часах. О часах доктора Бретая.
   — А это что за часы? Да вы посмотрите получше!
   — Достаньте часы, — приказал Лорсакофф, все еще держа Маккара на прицеле. — Стойте на месте и давайте их сюда… Да не ройтесь в кармане, не то пристрелю.
   Он осмотрел часы и с удивлением пробормотал:
   — Б. И. Это часы лейтенанта, вне всякого сомнения. Бертрам Ив.
   Лорсакофф уже не так уверенно держал револьвер. Пришедший насмешливо улыбнулся.
   — Послушайте, Лорсакофф, я вас нисколько не боюсь, я в любую минуту могу с вами расправиться. — Говоря это, он прижал к ладони большой палец, и из массивного перстня вырвалась длинная, тонкая струйка какой-то жидкости, которая, шипя, запенилась на скатерти, оставив на ней через несколько секунд большую дыру. — Серная кислота… Пока вы рассматривали часы, я мог вас запросто прикончить. Но мне это не выгодно, мы нужны друг другу. Особенно теперь, когда стало ясно, что Ив работал на себя, а нас с вами использовал в своих целях.
   — Тогда зачем он так подробно рассказывал мне по телефону об этих часах в виде крокодильей головы с защелкивающейся крышкой?
   — Чтобы потянуть время и замести следы.
   Лорсакофф опустил револьвер.
   — Странно… Но я вижу, что относительно вас я, кажется, ошибался. Хуже всего, что никто из нас не знает этого лейтенанта в лицо.
   — Отчего же, я его сегодня видел.
   — Откуда вы знаете, что это был он?
   — Генерал Обер спустился с ним под руку по лестнице, а позже он встретился с виконтом Ламбертье в условленном месте у фонтана.
   — Ну и каков он из себя?
   — Еще чуднее, чем о нем говорят. Желторотый мальчишка лет двадцати двух, клянусь. Недурен собой, хотя немного веснушчатый, все время улыбается и строит из себя дурачка. Так притворялся пьяным, что любой артист позавидовал бы.
   — Но зачем ему было говорить по телефону, что план у него в часах, если он собирался нас обмануть?
   — Может, когда звонил, еще не собирался. А потом что-то произошло.
   Лорсакофф выругался.
   — Ну, если все действительно так, он еще об этом пожалеет. Я ему шею сверну!
   — Каким образом?
   — Глупец! Разве вы не знаете, как мы договорились? План доктора Бретая необходимо проверить на месте. Он должен туда приехать. И тогда он в моих руках. Сообщите обо всем Лапорте и Хильдебранту.
   — По-моему, в первую очередь надо поговорить с Гризоном. Он один был лично связан с лейтенантом.
   — Вы правы! Идемте к Гризону.
   Лорсакофф сунул часы в карман, потушил свет, и они отправились. У ворот русский на секунду остановился:
   — Хм… Тут только что спал араб. Куда он мог подеваться?
   Они постояли, вертя в задумчивости головами по сторонам, но дело было срочное, и они поспешили уйти.
   …Хозяин кофейни осторожно спустился с лестницы. Потому как все это время он подслушивал за дверью.
 
2
 
   Серый, промозглый рассвет съел сантиметр за сантиметром ночные тени вокруг деревьев и домов.
   Лорсакофф и Маккар почти бежали.
   Протянувшийся до самого берега моря длинный переулок зиял пустотой. Вдруг, однако, перед ними возникла фигура. То был солдат, вдребезги пьяный. Он что-то напевал себе под нос и натыкался на стены домов. Потом принялся грязно поносить арабов, вызывая их на улицу для расправы… Потом, привалившись к одному из домов, откопал в кармане сигарету и еще издали призывно замахал двум одиноким пешеходам.
   — Подойдите поближе, господа… дайте огонька бедному солдату… который завтра, может, умрет за цивилизацию… родина вас не забудет… Vive lа France!!!! [— Да здравствует Франция! (фр.)]
   Лорсакофф и Маккар направлялись именно в тот дом, у которого остановился легионер. Лорсакофф, смеясь, вытащил зажигалку и долго щелкал ею: бензина, по-видимому, осталось совсем мало. Солдат, как это свойственно всем пьяным, почти навалился на него.
   — Не поднимайтесь…
   — Гризона нет дома?
   — Он дома. Мертвый. Его убили.
   — Иди на рыбный рынок…
   Зажигалка наконец вспыхнула, солдат несколько раз затянулся и, сдвинув набекрень фуражку, пошел дальше, шатаясь и распевая что-то нечленораздельное…
   — Бедный Гризон, — сказал Маккар. — Вы были правы, Лорсакофф. Кто-то встрял в игру, и Ив решил с нами порвать.
   — Берегитесь, Маккар, кроме вас, никто с ним не говорил, только вы знаете его в лицо, и он помнит об этом…
   — Можете меня не пугать, я…
   Грянул выстрел. Пуля просвистела рядом с головой Маккара. Оба метнулись в подворотню. Подождали.
   Тишина.
   Маккар осторожно выглянул. Улица была безмолвна и пустынна. Нигде никого.
   — Norn de Dieu… [Черт… (фр.)] — скрипнул зубами Маккар. — Видно, мерзавцы взялись за дело всерьез.
   На рынке, в утренней суете, они опять встретились с солдатом, который окликнул их, попросив поднести ему стакан водки, — он как-никак отправляется в пустыню. Они зашли в кабак.
   Рассказывай, Хильдебрант, — прошептал русский.
   — Ночью у меня с Гризоном была назначена встреча, -заговорил солдат. -Я постучал, никто не открывает. Тогда я нажал на ручку. Оказалось, дверь не заперта. В квартире все вверх дном, вещи валяются на полу, постельное белье порвано, а посреди комнаты лежит мертвый Гризон с раздробленным черепом, весь исколотый ножом.
   Они помолчали.
   — Вы сегодня выступаете? — спросил Маккар.
   — Да. В Ат-Тарир, Гризон все точно разнюхал.
   — Послушай, — перебил солдата Лорсакофф, — пока не поступят новые указания, имей в виду: если раздобудешь ручные часы в виде крокодильей головы, получишь пятьдесят тысяч франков. С Лапорте я тоже хочу поговорить. Мы еще сегодня встретимся. А до тех пор действуйте, как договорились.
   Легионер поспешил в казарму. Перед выступлением солдаты получили увольнительную до утра. Пока он разговаривал с начальником караула, патруль привел Голубя. Тот с сияющей физиономией протянул запястья, чтобы на них защелкнули наручники.