Рейто Енё. Карантин в Гранд-отеле

   — Все шутки шути-ишь!
   Чтоб ей провалиться. Он не ответил и начал быстро переодеваться.
   — Марти-и-ин!…
   Черт бы побрал этого Мартина.
   — В чем дело?
   — Когда будешь идти вниз, захвати ключ от главной двери. Я не могу уйти-и, а он остался у меня в комнате.
   Ну и воет же!
   — Ладно. Принесу… Больше ничего не надо?
   — Можешь притащить копченой рыбы… Занесешь все в прачечную… Только будь поосторожнее!!
   Костюм был уже на нем. Чуть широковат. Покрой старомодный, и рукава начали протираться на локтях. Но как-никак смокинг — редкость в тропиках! Сложенную пижаму он положил на лестнице. Вряд ли тут кто-нибудь скоро набредет на нее.
   — Ма-арти-и-ин… Марти-и-ин… Чертова баба поднимет на ноги весь отель!
   — Ну, что там еще!
   — Будь как можно осторожнее! А то ведь нам запретят встречаться, когда ты приходишь в прачечную!
   — Ладно! Буду осторожным!
   — А завтра я тебя жду, Ма-арти-и-ин!…
   — Вот и отлично!
   Черт бы побрал и Мартина, и эту бабу. У Феликса от голода кружилась голова. Он медленно спустился на несколько ступенек к выходу в коридор.
   — Ма-арти-ин?!
   Заткнись же ты! Он замер, ничего не отвечая.
   — Ты слышишь, Марти-ин? Хорошо, если б ты принес… «А еще лучше, если б тебя унесло», — подумал Феликс.
   — Если б ты принес, Мартин, коралловые бу-усы… Они лежат за зеркалом… только не переверни ва-азу…
   Тишина. Внизу хлопнула дверь. Ушла, наконец, эта дьяволица… Он осторожно выглянул и сразу же отдернул голову назад. У лифта, жуя соломинку и по временам сплевывая на пол, стоял все тот же негритенок…
   Ладно, в конце концов можно спуститься и по этой винтовой лестнице. Женщина перекрикивалась с ним откуда-то снизу и к тому же сейчас вышла.
   Он очень медленно двинулся по лестнице. Второй этаж. Он глянул вниз. Далеко — наверное, в одном из подвальных коридоров — виднелось круглое пятно света… Оттуда, видимо, и перекрикивалась с ним женщина.
   Эх, если бы переменить себе лицо… Как легко это делается в книгах и до чего невозможно в жизни… С первого этажа послышались голоса. Он остановился. Послышались шаги, что-то звякнуло. Сабля?… Ага, это тот капитан…
   — Допрос не дал никаких положительных результатов. У всех есть алиби. Те же, кто оставался в своих комнатах, стоят выше всяких подозрений.
   Чуть позади капитана стоял инспектор Элдер.
   — На мой взгляд, подозревать надо каждого, у кого нет алиби, — перебил он.
   Капитан с чуть обиженным видом повернулся к нему.
   — Мне бы не хотелось, Элдер, чтобы вы впутывались в это дело. В «Гранд-отеле» необходим особый подход. Любая бестактность, любой скандал могут привести к самым необозримым последствиям…
   — Мне и в голову не приходило вмешиваться в ваши дела. Тем более, что это совершенно излишне, раз ваша группа уже начала следствие. А вот помощь ваша, я думаю, мне может понадобиться…
   Капитан подозрительно поглядел на инспектора, пользовавшегося, несмотря на сравнительно молодой возраст, почти сказочной славой во всей колонии. Правда, по мнению капитана, слава эта была основана большей частью на везении и умении держать себя в обществе. Расследование щепетильных политических дел и крупных преступлений часто, минуя других, поручалось инспектору, что, разумеется, не вызывало восторга его коллег.
   — Если вам понадобятся мои люди, только скажите, — ответил капитан. — Хотя я и не знаю, какое вам, собственно поручено дело.
   — Если я, в конечном счете, сяду в лужу, а, к сожалению, похоже, что так оно и будет, придется просить вашей помощи. Что-то фортуна отвернулась от меня…
   — А то, что вы допрашивали Мод Боркман, тоже связано с вашим заданием?! — спросил один из стоявших рядом полицейских.
   — Должен заметить, Элдер, что вы совершенно незаконно вмешиваетесь в дело, порученное моей группе…
   — Прошу прощения, но с Мод Боркман я беседовал исключительно в связи со своим заданием. Я ищу человека, который был прослежен до сада этого отеля и, вполне возможно, забрался в одну из комнат… Именно поэтому я беседовал с несколькими жильцами, хотя и не сумел выяснить ничего интересного. А сейчас я отправляюсь немного поспать. Всего доброго.
   — Шарлатан, — проговорил один из полицейских, когда Элдер исчез из виду. — Что-то на манер туземных колдунов. Мастер пускать пыль в глаза. Ну, а серьезную работу, само собой, никогда не ценят так, как всякие фокусы-покусы.
   — Ну, господа, — сказал капитан, — своим заместителем я назначаю Седлинца. Работать, оставаясь, по возможности, в тени. Завтра необходимо выяснить, кто мог быть заинтересован в смерти доктора Ранке.
   — И надо, — вставил один из полицейских, — разыскать унесенный убийцей с собою кинжал. Где кинжал, там и убийца.
   — Правильно. Проверьте часовых и не забывайте: побольше такта, Седлинц. Это «Гранд-отель»!… Спокойной ночи.
   Шаги, хлопанье дверей. Полицейские отправились спать.
   «Ужас Явы» двинулся дальше по винтовой лестнице. Освещения на ней не было — видимо, по вечерам ею не пользовались. Просто свинство так скупердяйничать. Устраивая тут свидания, Мартин и та женщина прямо-таки жизнью рискуют.
   Кажется, он уже на первом этаже. Внизу подвалы. Оттуда доносились голоса и стук посуды. Комнаты для прислуги?
   — Не вздумайте пытаться… — прошептал чей-то голос.
   — Я ничего не могу… Я боюсь… Всюду полно полицейских…
   — Не бойтесь… Полицейские уже спят да сюда они и не пришли бы… Одним словом, говорите, иначе…
   — Я ничего не знаю… Я только видела, что нож забрала мисс Боркман… Завернула в белую салфеточку…
   — Значит, она и есть убийца!
   Молодой человек застыл на месте. Этот отель словно переполнен привидениями… Опуститься ниже?… Чуть двинувшись, он может спугнуть эту пару, спустившуюся в подвал, чтобы побеседовать… Шептались они взволнованно, ясно было слышно каждое слово.
   — Завтра расскажете об этом полиции.
   — Нет… нет… все откроется, и тогда никому не избежать тюрьмы…
   — Ма-арти-ин…
   Черт побери!… Эта уж их наверняка спугнет. Шепот мгновенно умолк… Звук удаляющихся шагов… Молодой человек не смел тронуться с места.
   — Ма-артин… Почему же ты не принес рыбу, кораллы и ключ?! Ты слышишь, Мартин?
   Тишина. Потом шаги и сердитое ворчанье.
   — Не слышит… напился или спит, свинья проклятая… ну, погоди-ка…
   «Ничего не скажешь — галантная дамочка, — подумал молодой человек. Выбрал же ее себе этот Мартин».
   Он вышел в коридор первого этажа. А у девушки дела, действительно, плохи. Если кинжал у нее и полиция получит донос, ей конец… Что-то надо предпринять…
   Прежде всего, однако, надо хоть немного поесть… Почему это здесь так темно?
   Он на что-то наткнулся. Стол. Сбоку просачивался слабый свет. Столы. Плохо дело. Это ресторан отеля и, судя по всему, с ужином уже давно покончено. Но ведь откуда-то чуть доносятся сюда звуки джаза…
   Ну, это из бара «Гранд-отеля». Народа там, наверное, сейчас почти нет. Неважно — главное, что там первоклассная кухня.
   Он спокойно вышел в холл. Освещение и здесь было довольно экономным. В другом конце огромного, пустого зала швейцар, прислонившись к стойке, что-то читал. Молодому человеку пришло в голову, что на нем нет галстука. Мягкий воротничок ночной рубашки еще сошел бы под смокингом здесь в тропиках — но только с галстуком. На одном из столиков стояла «пунка» — маленький вентилятор с прикрепленными к лопастям длинными шелковыми лентами. Он оторвал одну из лент и быстро завязал узел. Немного старомодная «бабочка», но каждый, в конце концов, одевается по своему вкусу.
   Теперь он уже спокойно направился в сторону бара. Швейцар поднял глаза, но, увидев, что гость не собирается подходить к нему, снова погрузился в чтение.
   Феликс, этот почти уже загнанный охотниками зверь, вошел в бар.
   Голубоватый свет. Чудесная танцевальная музыка… и полным полно народу. Шорох платьев, шарканье ног, сигаретный дым и аппетитный запах закусок над подсвеченным снизу прозрачным паркетом… Негромко плачет гармоника. Голоса, звон бокалов и тарелок по временам заглушают ее. Освещение изменилось, стало розоватым… Короткая вспышка смеха: это неудержимо расхохоталась вдова-сицилианка, увидев, как Вангольд нерасчетливым движением швырнул скорлупу вареного рака прямо на колени сидящего чуть дальше губернатора Шиллинга. Драгоценности на сидевших в полумраке господах поблескивали, словно белые жуки-светлячки, шелестели созданные фантазией парижских портных буквально из клочка материи шелковые платья. Плечи, спины и обнаженные руки женщин резко выделялись в сумраке.
   Феликс подошел к стойке бара. Бармен-туземец приветливо улыбнулся.
   — Бокал шампанского со льдом — побольше льда! — приказал голодный, нахальный, загнанный незнакомец.
   Через мгновенье бокал стоял уже перед ним, рядом на блюдечке лежали кубики льда и костяная ложечка. В этот момент к нему подошла заведующая баром — бельгийка с волосами цвета спелой пшеницы. Звучало танго, и весь свет был сконцентрирован на паркете, так что различить можно было только ее силуэт, но этого было достаточно, чтобы Феликс оценил ее великолепную фигуру.
   — Меня зовут Одетта Дюфлёр. Здесь, в баре, вы — мой гость…
   — Счастлив это слышать.
   Он поставил бокал, из которого как раз собирался отхлебнуть. А ведь так хочется сделать хоть глоток холодного шампанского.
   — Вы танцуете? — спросила Одетта Дюфлёр.
   — Конечно. Разрешите пригласить вас?
   Они сделали пару кругов по залитому теперь темно-лиловым светом паркету.
   — Танцуете вы отлично, — прошептала директриса.
   — Люблю музыку — вот и все. Не так уж трудно танцевать, когда ведешь женщину с такими легкими движениями и таким чувством ритма… Какими духами пахнут ваши волосы? Нет, нет, это не «Лантерик»!… Это «Шалимар»!
   — Верно. Вы и впрямь разбираетесь…
   Какая-то доля секунды темноты и тишины, и теперь уже ослепительный свет залил помещение. Загнанный зверь привычным легким жестом взял Одетту под руку и направился к своему столику, к шампанскому… Он протянул руку к бокалу…
   Странно, что после конца танца не слышно аплодисментов. Вообще, все как будто онемели. С бокалом в руке молодой человек обернулся.
   Что произошло?!
   Глаза всех присутствующих были устремлены к нему. Одетта, приоткрыв маленький, ярко накрашенный ротик, тоже растерянно глядела на него.
   Молодой человек стоял, словно окаменев, не выпуская бокала из рук. Он чувствовал, что произошла какая-то катастрофа… Внезапно он увидел свое отражение в висевшем напротив зеркале и у него мороз пробежал по коже.
   За стойкой бара стоял с бокалом шампанского в руке молодой человек в черной, с бархатным воротником куртке миссионера, принадлежащего к одному из самых суровых монашеских орденов.

Глава 12

   Именно так. Он стоял перед изумленной публикой в черной куртке с квадратными роговыми пуговицами — одежде людей, проведших по меньшей мере пять лет среди прокаженных и отказавшихся от всех мирских удовольствий… А в руке у него был бокал шампанского. И мгновенье назад он танцевал!…
   Сейчас начнется невиданный еще в стенах «Гранд-отеля» скандал, который неминуемо завершится его арестом.
   Внезапно молодой человек высоко поднял бокал с шампанским и голосом, в котором звучал металл, сказал:
   — Люди! Призрак смерти уже бродит по дому сему! Я пришел, чтобы напомнить вам о невидимой руке, начертавшей письмена на стенах дворца Набупалассара! Напомнить, что среди мраморных колонн и шелковых занавесей чума пишет свое «мене, текел!» так же, как и в хижине последнего рыбака. Я пришел, чтобы танцевать и развлекаться вместе с вами, ибо, быть может, даже глухие уши услышат, даже слепые глаза увидят призрак смерти, когда я высоко подниму этот сосуд греха…
   В глухой тишине он высоко поднял бокал, а затем, швырнув его о пол, обвел всех взглядом и, уже отходя от стойки, сказал:
   — Для того я и заказал шампанское… Чтобы уничтожить его как символ мирского греха.
   Бармен с суеверным страхом прошептал:
   — Это я понимаю… Но для чего нужен был лед?… Ответа не последовало, поскольку суровый миссионер уже покинул тяжелыми шагами бар.

Глава 13

   Князь Сергей задумчиво проговорил Мод, сидевшей вместe с ним за одним из дальних столиков:
   — Нечто фантастическое… В прошлом году в Сингапуре какой-то миссионер выбежал на сцену варьете и начал танцевать вместе с балетом… Отвратительное было зрелище…
   Мод не ответила.
   Тяжелое впечатление, которое неожиданное событие произвело на общество, понемногу рассеивалось.
   — Совершенно неуместный поступок, — сказал советник Маркхейт миссис Вилльерс, вместе с которой он ужинал, предварительно точно установив, что у нее нет никаких признаков бубонной чумы. — Если бы он не был миссионером, его бы стоило привлечь к ответственности за распространение паники на территории, охваченной карантином…
   — Кто это был? — взволнованно спросила вдова-сицилианка у господина Вангольда, с которым она успела случайно познакомиться. Коммерсант был до того расстроен отсутствием жены, что, находясь в столь убитом состоянии духа, за ужином по рассеянности сел вместо своего за столик синьоры Релли, а красавица-вдова предложила ему остаться за ее столиком и после того, как недоразумение выяснилось. После ужина они вместе пошли в бар, чтобы немного освежиться.
   — Какой-то миссионер, — ответил Вангольд, — больше я о нем ничего не знаю.
   — Петер! — подозвала вдова официанта.
   — Слушаю, синьора.
   — Кто этот миссионер?
   — Не знаю, синьора. Сегодня у нас очень много новых гостей, — ответил официант и поспешил к другим столикам, откуда его уже нетерпеливо подзывали. Разбираться со всякими миссионерами — дело управляющего.
   — Вас так интересуют миссионеры?
   — Да. Девушкой я была влюблена в одного проповедника. Надежды на то, чтобы добиться согласия моих родителей, у нас, к сожалению, не было, и он уехал миссионером к каким-го дикарям. Мой покойный муж был добрым, умным человеком, он любил меня, но я никогда не могла забыть Крессона. Став вдовой, я стараюсь почаще бывать в местах, где можно встретить миссионеров, где… все напоминает мне о нем…
   — Вы надеетесь когда-нибудь встретить его вновь? — спросил Вангольд.
   — Его нет в живых. Он принес себя в жертву призванию, и я за свой счет поставила ему памятник на его родной земле.
   — Его прах доставили на родину? — растроганно спросил Вангольд.
   — Нет, — холодно ответила вдова и после короткой паузы добавила: — Дикари съели его…
   У их столика остановился Линднер, оперный певец.
   — Не нравятся мне такие миссионеры, — сказал он, и на его усталом жирном лице появилось выражение обиженного ребенка. — Теперь опять придется принимать снотворное, а я уже совсем хорошо себя чувствовал.
   — Никаких снотворных! — воскликнула вдова. — Присаживайтесь к нам! Петер! Бутылку чинцано… синьор Линднер… господин Вангольд…
   — Рад познакомиться, — проговорил коммерсант, приподымаясь, чтобы пожать руку Линднеру. — Когда-то я был поклонником вашего голоса. Еще в молодости, конечно. Вы чудесно пели Лоэнгрина, да и фигура у вас была великолепная! Эх, где те старые, добрые времена…
   Вангольд вздохнул и, кажется, так и не понял, почему Линднер присел за столик с таким ледяным выражением на лице.
   — А теперь выпьем все до дна! — воскликнула синьора Релли, поднимая бокал с рубиново-красным вермутом. Все выпили, даже Линднер, которому пить вовсе не хотелось. Вдова поднялась и, проговорив: — Прошу извинить меня, — вышла из зала.
   — Исключительно симпатичная женщина, — заметил Вангольд и вновь наполнил бокалы. Чувствовал он себя просто замечательно. Сказывалась и непривычная для него обильная выпивка и… и… изумительно приятное общество синьоры Релли… — А пели вы когда-то просто феноменально, — обратился он к Линднеру, желая доставить удовольствие знаменитому артисту. — Ужасно жаль, что у вас пропал голос. Это уже насовсем? Я знавал одного церковного певчего, у которого горло через некоторое время прочистилось. Может быть, и у вас будет так же.
   — Исключено, — ответил смертельно бледный Линднер. — Любые нервные переживания вредят голосу, а меня до смерти раздражает всякая глупая болтовня…
   — Серьезно? Вот и я выхожу из себя, когда начинаю говорить со своим кладовщиком. Я ему говорю: «Господин Штук, принесите то-то и то-то», а он…
   — Синьора Релли что-то долго не возвращается, — нетерпеливо проговорил певец.
   — Верно. По-моему, она решила разыскать миссионера, только что обругавшего нас.
   …Господин Вангольд был прав. Выйдя в холл, синьора Релли огляделась и увидела миссионера, сидевшего за маленьким столиком и что-то втолковывавшего официанту.
   — Прошу извинить меня, но я поужинаю здесь. Я не могу и не хочу снова возвращаться в этот Содом, — говорил Феликс, бросая уничтожительный взгляд в сторону бара.
   — Я с удовольствием подам и сюда, но могу предложить только кусок вареной рыбы. Повариха приготовила ее для себя, потому что лечится от ожирения.
   — Что? В таком первоклассном отеле?!
   — К сожалению, среди наших гостей редко бывают миссионеры. Наши жильцы — грешники, которым и в голову не приходит, что по пятницам надо соблюдать пост, так что у господина миссионера наши блюда могут вызвать только отвращение: ростбиф, цыплята-табака и все такое прочее.
   У господина миссионера потекли слюнки при одном упоминании о ростбифе и цыплятах (табака!), но он угрюмо произнес:
   — Что ж, принесите рыбу и воды, чтобы ее запить… Он продолжал мрачно сидеть за столиком, готовый рвать на себе волосы от досады.
   — Прошу прощения, господин миссионер… Я — вдова Релли…
   Перед ним стояла высокая, со стройной фигурой женщина. На грубовато очерченном, но приятном лице огнем горели глаза.
   — Я не могу отделаться от впечатления, вызванного вашими словами. То, что вы только что сделали, было так жутко и так прекрасно…
   — Наш долг — бороться с грехом… — он нетерпеливо огляделся, высматривая официанта. Черт с ним, пусть блюдо будет постным, лишь бы побыстрее!
   — Мне нужен человек, с которым я могла бы поговорить откровенно. Если у вас найдется для меня полчаса, прошу вас: выслушайте меня и…
   — Сейчас я собираюсь поужинать, — заметил он, увидев приближающегося официанта с рыбой.
   — Мне так это необходимо! Мне нужен суровый, с горящими глазами проповедник, которому я могла бы раскрыть тайны сердца…
   К сожалению, при этих словах она взмахнула рукой и выбила поднос у не ожидавшего подобной резвости официанта. Кусок рыбы, разбрызгивая соус, шлепнулся на ковер.
   — О Мадонна! — в отчаянии воскликнула синьора Релли. — До чего я неловка… Прошу вас, разрешите пригласить вас к себе на чашку чая, чтобы хоть как-то возместить испорченный ужин… Не отказывайтесь, иначе вы меня обидите… Я живу в двадцатом номере, это совсем рядом…
   — Хорошо… но мне сегодня можно есть только постное, — ответил он, сдаваясь, и посмотрел на лежащий на полу кусок рыбы так, словно это было тело только что скончавшегося, горячо любимого родственника.
   Коротко кивнув официанту, миссионер с совершенно пустым желудком направился к лестнице.
   В следующее мгновенье он, круто повернувшись, исчез в темном помещении ресторана.
   По лестнице навстречу ему спускался инспектор Элдер.

Глава 14

   Элдер видел его только одно мгновенье и немедленно поспешил к швейцару.
   — Вам знаком этот миссионер?
   — Да, конечно. Но сегодня прибыло столько народу, что, если господин инспектор хочет что-то о нем узнать, мне надо будет поглядеть…
   — Выясните его имя и все прочие данные.
   Из бара вышел официант и поспешно подошел к синьоре Релли.
   — Не могли бы вы вернуться в бар, синьора. Два господина за вашим столиком ругают друг друга во весь голос.
   — О Санта Мадонна! — воскликнула вдова и поспешила за официантом.
   — Отец Пауло Соргетте, миссионер, — прочел швейцар. — Прибыл на автобусе вместе с экскурсией с Явы, номер в «Гранд-отеле» оплачен банковским переводом. Задержался здесь из-за известных вам событий.
   — В каком номере он живет?
   — Шестьдесят шестом. Третий этаж.
   — Спасибо…
   Инспектор подошел к двери в ресторане. Дверь была заперта! Теперь уже он без всяких колебаний подошел к лифту и вошел в кабину.
   — Третий этаж… — Лифт, загудев, тронулся с места… Инспектор готов был надавать самому себе пощечин за то, что сразу не бросился вслед за этим миссионером.
   Лифт остановился. Инспектор взялся за ручку двери.
   — Нельзя, господин, — сказал негритенок-лифтер. — Мы как раз между этажами.
   — Почему же остановился лифт?
   — Наверное, на каком-то этаже кто-то открыл дверь.
   — И что теперь делать? — нетерпеливо топнул ногой Элдер.
   — Надо позвонить швейцару. Он пройдет по этажам, закроет дверь и мы сразу же двинемся. Только он ужас как медленно ходит. Если дверцу открыли на одном из верхних этажей, мы здесь до самого утра проторчим. У бедняги ишиас. Страх как неудобно, если работаешь швейцаром… Я бы такого держать не стал.
   — Ты уже позвонил?
   — Еще нет, но это быстро делается, — успокаивающим тоном ответил мальчишка и нажал на одну из кнопок. — А теперь сами увидите, сколько времени будет копаться этот старичок.
   Действительно, прошло с полчаса, пока он обошел все шесть этажей, обнаружив в конце концов, что забыл поглядеть на первом, а дверь-то была приоткрыта именно там.
   Лифт дрогнул, загудел, и мальчишка распахнул дверцу.
   — Пятый этаж.
   Элдеру кровь бросилась в голову.
   — Мне нужен третий!
   — Одну секундочку!…
   Лифт двинулся вниз! Через пару секунд он остановился, Элдер шагнул к двери, но лифтер снова остановил его.
   — Опять где-то открыта дверца. Похоже, кто-то решил поразвлекаться.
   — Мать его!…
   …Примерно через три четверти часа после этого инспектор стоял наконец перед дверью шестьдесят шестого номера. Куртка миссионера висела на тремпеле, у порога стояла пара башмаков.
   Инспектор постучал в дверь.
   — Кто там? — спросил хрипловатый голос.
   — Мне нужен преподобный отец…
   Послышалось шарканье ног, и дверь приотворилась. Выглянул седой мужчина с изможденным лицом.
   — Вы ищете меня?
   — Да. Вас ждут в салоне, отец Краффорд.
   — Меня зовут Пауло Соргетте!
   — Прошу прощения, тогда это ошибка. Мне нужен отец Краффорд.
   — Этого не может быть. Отца Краффорда еще в прошлом году изжарили на берегу озера Виктории…
   — По-видимому, это другой Краффорд.
   — Послушайте! Кто вы?! Я не верю ни единому вашему слову! И совсем недавно кто-то скребся у моей двери! Что все это значит?
   — Я — старший инспектор Элдер. А деньги, между прочим, в любом случае разумнее было бы сдать на хранение в сейф.
   — Что… Откуда вы знаете?…
   — Швейцар сказал, что вы получили перевод. Когда вы уснули?
   — В одиннадцать, — ответил миссионер, захлопывая дверь.
   Сейчас время подходило к двенадцати.
   Элдер на несколько секунд задумался, а потом быстро наклонился.
   На башмаках миссионера поблескивали крохотные капельки влаги. Жидкость на поверхности кожи высыхает медленно, но с вечера капельки должны были давно исчезнуть. А вот сок от шлепнувшейся на пол рыбы брызнул во все стороны…
   Нет сомнений, что, пока миссионер спал, кто-то воспользовался его одеждой. В том, кто именно, у инспектора сомнений тоже не было…

Глава 15

   Мод попрощалась с князем Сергеем у двери своего номера.
   — Не бойтесь, — сказал он. — Я уверен, что надежда еще не потеряна…
   — Я… мне бы такую уверенность…
   — Надо верить!
   — Но профессор возвращается сегодня…
   — Тс-с! Не стоит сушить голову из-за того, чему мы все равно не можем помочь. Спокойной ночи.
   Князь ушел, и Мод вошла в свою комнату. Щелчок выключателя — и в залившем комнату ярком свете она увидела перед собою молодого человека с полотенцем вместо набедренной повязки, но зато в безукоризненно сшитом клетчатом пиджаке, чуточку разве что коротковатом.
   — Как вы посмели!…
   — Тихо! Постараюсь покороче. Время не терпит и к тому же я зверски голоден. Немедленно отдайте мне нож и белую салфетку, в которую он был завернут.
   У Мод словно отнялся язык.
   — Не задавайте вопросов и ничего не пытайтесь объяснить, а просто делайте то, что я говорю. Кто-то видел, как вы забрали нож. В вашей комнате будет обыск.
   — Кто… видел это?
   — Побыстрее, пожалуйста. Если нож найдут здесь, вам конец!
   — Но откуда мне знать…
   — Сейчас нет времени торговаться. Вы должны поверить мне, иначе погибли. Нож!
   Поколебавшись несколько мгновений, Мод быстро подошла к окну и вытащила из щели между рамой и карнизом белый сверточек.
   — Вот он. Хотите еще что-нибудь?
   — Нет… Если вы сами не хотите рассказать…
   — Я не буду ничего рассказывать. Можете думать все, что вам угодно. Вы сам убийца и вряд ли можете считать меня такой уж преступницей.
   — Зачем вы забрали нож?
   — Я думала, что виноват совсем другой, и хотела спасти его… А вы… вы… каким образом вы очутились здесь…
   — Для завершения сегодняшнего вечера… Вернув одежду миссионеру, я в неописуемо скупом костюме добежал до винтовой лестницы, чтобы снова взять пижаму. Вместо нее там лежало с полдюжины выстиранных простынь и полотенец. Пижамы и след простыл! Вообразите мое положение! Что делать? Я обернулся полотенцем и поспешил сюда. В это время господин, которого трое парней, именуя Вангольдом, с трудом доволокли до номера, улегся, видимо, спать и вывесил для чистки свой костюм. Пиджак я позаимствовал у него, а брюки, к сожалению, не подошли. Пару сапог пришлось занять до утра у жильца восемьдесят седьмого номера. Подозреваю, что он — полицейский.