Страница:
— Слушайте! — вмешался капитан. — А может, вы будете разговаривать с нами другим тоном?
— Спокойно, господин капитан. Раздражение мистера Брунса вполне можно понять… Н-да… Где это все время вертят шарманку?…
— И это тоже, — сердито фыркнул больной. — Какой-то дьявол целый день пиликает где-то поблизости.
Элдер направился в сторону ванной, откуда тоже доносились какие-то звуки.
— Играют не там, — быстро проговорил Брунс — Это во дворике напротив.
Элдер нажал на дверную ручку…
— Ну, что там? — раздался голос изнутри.
— Кто там? — спросил капитан.
— Хеккер, — ответил голос. — Что вам от меня нужно? Я купаюсь.
— Это ваш гость? — спросил Элдер у Брунса.
— Да! Может быть, вы и против этого что-то имеете? Портовый рабочий по имени Хеккер застрял здесь из-за карантина. Это мой старый знакомый, зашел сюда выкупаться и почитать журналы.
— Хорошо… хорошо… не надо так горячиться, господин Брунс. Я хотел бы поговорить с вашим другом Хеккером.
Брунс подошел к двери ванной и стукнул в нее ногой.
— Эй! Выходи, да только пошевеливайся.
— Ладно! Чего орать-то, ты…
— Не надо выражаться! Тут полиция.
Капитан провел рукою по лбу. Влияние усталости все больше сказывалось. Сейчас снова пойдет дождь… В такую погоду человеку кажется, что у него нервы натянуты, словно струны.
Дверь ванной отворилась, и в крикливо яркой пижаме вышел Хеккер.
— Что вам угодно? — спросил он с видом аристократа, вытаскивая из кармана сигарету «Брунс».
— Что вы делали в сто втором номере? — крикнул на него Элдер.
— Такой тон…
— Заткнись, а то так врежу, что зубы повылетают! И вынь изо рта сигарету, когда стоишь передо мной!
Слова Элдера произвели изумительный эффект. Поведение Хеккера молниеносно изменилось. Одно движение — и погашенная сигарета исчезла.
— Прошу прощения… господин инспектор… я теперь совершенно переменился…
— Молчать!
— Не разговаривайте в таком тоне с моим гостем, — вмешался Брунс.
— Вы, разумеется, правы. Пойдем, спустимся в прачечную, там я с тобою побеседую… да пошевеливайся, подонок!
— Прошу прощения, господин инспектор… не надо… я и так все вам расскажу… мистер Брунс не станет возражать, чтобы… вы расспросили меня здесь…
— Естественно… — вставил Брунс.
— Ладно. Но тогда я попрошу вас, мистер Брунс, оставить нас, потому что не исключено, что мне придется основательно избить этого голубчика, а в такие минуты мы с Хеккером предпочитаем быть наедине.
— Да, но…
— Выбирайте то, что вам кажется предпочтительнее, мистер Брунс — Каждый раз, когда Элдер поворачивался к американцу, его лицо и голос становились изысканно вежливыми, мгновенно меняясь, когда он снова обращался к Хеккеру. — Ну, погоди, сукин сын! Я тебе все кости переломаю! Ты меня попомнишь!
Брунс вышел в другую комнату. Элдер огляделся вокруг, словно в поисках чего-то. Наконец, найдя длинный ремень от чемодана, он сложил его в несколько раз и подошел к Хеккеру.
— Элдер… — сказал капитан. — Вы же знаете, что при допросах нельзя…
— Послушайте, господин капитан! Хеккер — это по моей части, я ведь работаю в отделе, который отвечает и за порядок в порту. Там приходится иметь дело совсем с другим народом, чем у вас в службе безопасности. Этот Хеккер другого языка не понимает…
— Прошу прощения… господин инспектор… Я признаюсь, что был там… еще перед рестораном… Но к велосипеду я и не притрагивался…
— Значит, запираешься?! — проговорил Элдер таким тоном, будто и впрямь его интересовал этот велосипед. — Выходит, не ты его разобрал?
— Это… это уже потом… Слипе сказал, что продаст меня, если я не помогу разобрать… Ну, я и разобрал, но продавать ничего не продавал… кроме фары и цепи… да и то за гроши…
— Слушай, Хеккер, ты мне надоел. Перебрался бы ты в английские колонии, там бы тебя полиция научила уму-разуму, а с меня хватит. Если ты пообещаешь, что навсегда уберешься с Явы, я отпущу тебя…
— И бить не станете?
— Это уже совсем другой разговор. Об этом мы поговорим после того, как ты мне скажешь, что тебе было нужно в сто втором номере.
— Так я же серьезно и не… Рука с ремнем шевельнулась.
— Я же серьезно… не делал ничего особенно плохого… Когда меня поселили в той каморке с шарманщиком, я несколько раз… залезал сюда, если… тут никого не было… И… воровал сигареты… Но денег ни разу не брал. А по вечерам я удирал из своей каморки и спал в сто втором, потому что…
— Откуда ты взял ключ?
— У меня есть отмычка…
— Откуда…
— Сам сделал, из стальной проволоки… Вы же сказали, что бить не будете!!
— Такого я не говорил. Ну, давай дальше.
— Это и все…
— Не лги! Как все было, когда там встретились мужчина и одна женщина…
— Я не…
— Что?!
— Я не отрицаю: однажды вечером кто-то пришел туда… Я еле успел спрятаться в шкафу. Видеть я его не видел, только слышал, как он расхаживает по комнате. Потом в дверь постучали, и вошла еще и женщина…
— О чем они говорили?
— Почти и не говорили. Мужчина сказал, зло так: «Что ты от меня хочешь?» А женщина прямо прошипела в ответ: «Я вас погублю… Когда Артур обо всем узнает, вам конец… И убежать отсюда не удастся…» Мужчина сказал: «Хочешь денег?» А она ему: «Нет! С этим ты опоздал, мерзавец! Ты думал, что тебе все сойдет! Так ведь? Я собой пожертвовала… Ненавижу эту Вилльерс…»
— А потом?
— Больше я ничего не слышал.
— Ты! Не лги, иначе…
— Больше я ничего не слышал.
Элдер знал людей подобного сорта. Знал, что Хеккер что-то скрывает, но знал и то, что он будет упрямо молчать, чтобы самому не впутаться в беду.
— Чем ты шантажировал этого Брунса?
— Я не…
— Ты снова?
— Я ничего и не отрицаю. Я забрался сюда, думал прихватить чего-нибудь пожрать. Какой-то голый тип выскочил и огрел меня по голове. Когда я пришел в себя, Брунс храпел без задних ног… я осмотрел комнату… и в ящике нашел письма… от какой-то дамы…
— Ты! — инспектор схватил Хеккера за шиворот и крепко встряхнул. — Снова лжешь, мерзавец!
Хеккер, однако, продолжал что-то скрывать. Элдер снова понял, что его старания напрасны. Хеккер не будет говорить, потому что сейчас это выглядело бы как донос, а он лучше выдержит любые побои, чем станет доносчиком…
— Ну, слушай тогда, подонок! Утром и вечером будешь являться ко мне в канцелярию, если хоть раз пропустишь — я тебя арестую. Понял?
— Понял, господин инспектор!
— Нам здесь больше нечего делать, господин капитан. Как только они вышли, в комнату вернулся Брунс.
— Ты хоть понимаешь, пиявка, что я мог запросто от тебя избавиться? — со злостью проговорил он и, вздохнув, закурил сигарету.
— Ничего подобного, — ответил Хеккер. — Я люблю хорошо пожить, а вы, как-никак, торгуете контрабандным оружием. Такие люди неплохо зарабатывают и малость помочь бедному шантажисту им ничего не стоит. Найдется чего-нибудь перекусить?
Похожий на мясника мужчина с измученным лицом мрачно вздохнул.
— Закажи у официанта все, что захочешь. Сукин сын. Хеккер не обиделся.
— Скажите, мистер Брунс, — спросил он, — что это с вами, что вы постоянно вздыхаете?
— Не твое дело. Ясно? Ешь и спи, а меня оставь в покое… Все равно долго ты мою кровь пить не будешь. Мне жить осталось самое большее несколько недель.
— Тоже неплохо, — по крайней мере о пенсии не надо заботиться. А почему бы вам подольше не пожить?
— Потому что не жилец я на этом свете. Хеккер закурил.
— Если б у вас не было такое желтое да измученное лицо, я бы сказал, что вы здоровы, как бык.
— Был… Когда-то… И не так давно. Торговать-то приходится с бандитами и пиратами, тут без здоровья не обойдешься. А теперь заткнись и оставь меня в покое. Не понимаю, чего ради я тебя терплю, когда и так меня прокляли и мне все равно конец…
— Ради того письма, наверное, что я у вас из письменного стола вытащил — это ж для вас верных десять лет тюрьмы…
Несколько мгновений они молчали.
— Чертовски мерзкая погода, — пробормотал Хеккер. — Старею… Раньше плевать мне было на муссон…
И он с огорченным видом проглотил кусок…
— Жри все, что хочешь, только оставь ты меня в покое, — хриплым замогильным голосом проговорил Брунс. Хеккер, однако, только сморщил покрытый потом лоб.
— Нет… что-то аппетит пропал…
— А что ты чувствуешь? — полюбопытствовал Брунс.
— Словно чем-то сжимает голову…
— Вот и у меня то же самое. И еще ногам холодно, а в глазах по временам словно точечки бегают.
Хеккер побледнел.
— А это самое… проклятие… не может быть заразным?
— Не думаю.
— Я ведь тоже… чувствую себя так, будто меня… прокляли.
— Очень даже может быть, — ответил Брунс — Если только мое проклятие могло подействовать…
Глава 33
Глава 34
Глава 35
Глава 36
— Спокойно, господин капитан. Раздражение мистера Брунса вполне можно понять… Н-да… Где это все время вертят шарманку?…
— И это тоже, — сердито фыркнул больной. — Какой-то дьявол целый день пиликает где-то поблизости.
Элдер направился в сторону ванной, откуда тоже доносились какие-то звуки.
— Играют не там, — быстро проговорил Брунс — Это во дворике напротив.
Элдер нажал на дверную ручку…
— Ну, что там? — раздался голос изнутри.
— Кто там? — спросил капитан.
— Хеккер, — ответил голос. — Что вам от меня нужно? Я купаюсь.
— Это ваш гость? — спросил Элдер у Брунса.
— Да! Может быть, вы и против этого что-то имеете? Портовый рабочий по имени Хеккер застрял здесь из-за карантина. Это мой старый знакомый, зашел сюда выкупаться и почитать журналы.
— Хорошо… хорошо… не надо так горячиться, господин Брунс. Я хотел бы поговорить с вашим другом Хеккером.
Брунс подошел к двери ванной и стукнул в нее ногой.
— Эй! Выходи, да только пошевеливайся.
— Ладно! Чего орать-то, ты…
— Не надо выражаться! Тут полиция.
Капитан провел рукою по лбу. Влияние усталости все больше сказывалось. Сейчас снова пойдет дождь… В такую погоду человеку кажется, что у него нервы натянуты, словно струны.
Дверь ванной отворилась, и в крикливо яркой пижаме вышел Хеккер.
— Что вам угодно? — спросил он с видом аристократа, вытаскивая из кармана сигарету «Брунс».
— Что вы делали в сто втором номере? — крикнул на него Элдер.
— Такой тон…
— Заткнись, а то так врежу, что зубы повылетают! И вынь изо рта сигарету, когда стоишь передо мной!
Слова Элдера произвели изумительный эффект. Поведение Хеккера молниеносно изменилось. Одно движение — и погашенная сигарета исчезла.
— Прошу прощения… господин инспектор… я теперь совершенно переменился…
— Молчать!
— Не разговаривайте в таком тоне с моим гостем, — вмешался Брунс.
— Вы, разумеется, правы. Пойдем, спустимся в прачечную, там я с тобою побеседую… да пошевеливайся, подонок!
— Прошу прощения, господин инспектор… не надо… я и так все вам расскажу… мистер Брунс не станет возражать, чтобы… вы расспросили меня здесь…
— Естественно… — вставил Брунс.
— Ладно. Но тогда я попрошу вас, мистер Брунс, оставить нас, потому что не исключено, что мне придется основательно избить этого голубчика, а в такие минуты мы с Хеккером предпочитаем быть наедине.
— Да, но…
— Выбирайте то, что вам кажется предпочтительнее, мистер Брунс — Каждый раз, когда Элдер поворачивался к американцу, его лицо и голос становились изысканно вежливыми, мгновенно меняясь, когда он снова обращался к Хеккеру. — Ну, погоди, сукин сын! Я тебе все кости переломаю! Ты меня попомнишь!
Брунс вышел в другую комнату. Элдер огляделся вокруг, словно в поисках чего-то. Наконец, найдя длинный ремень от чемодана, он сложил его в несколько раз и подошел к Хеккеру.
— Элдер… — сказал капитан. — Вы же знаете, что при допросах нельзя…
— Послушайте, господин капитан! Хеккер — это по моей части, я ведь работаю в отделе, который отвечает и за порядок в порту. Там приходится иметь дело совсем с другим народом, чем у вас в службе безопасности. Этот Хеккер другого языка не понимает…
— Прошу прощения… господин инспектор… Я признаюсь, что был там… еще перед рестораном… Но к велосипеду я и не притрагивался…
— Значит, запираешься?! — проговорил Элдер таким тоном, будто и впрямь его интересовал этот велосипед. — Выходит, не ты его разобрал?
— Это… это уже потом… Слипе сказал, что продаст меня, если я не помогу разобрать… Ну, я и разобрал, но продавать ничего не продавал… кроме фары и цепи… да и то за гроши…
— Слушай, Хеккер, ты мне надоел. Перебрался бы ты в английские колонии, там бы тебя полиция научила уму-разуму, а с меня хватит. Если ты пообещаешь, что навсегда уберешься с Явы, я отпущу тебя…
— И бить не станете?
— Это уже совсем другой разговор. Об этом мы поговорим после того, как ты мне скажешь, что тебе было нужно в сто втором номере.
— Так я же серьезно и не… Рука с ремнем шевельнулась.
— Я же серьезно… не делал ничего особенно плохого… Когда меня поселили в той каморке с шарманщиком, я несколько раз… залезал сюда, если… тут никого не было… И… воровал сигареты… Но денег ни разу не брал. А по вечерам я удирал из своей каморки и спал в сто втором, потому что…
— Откуда ты взял ключ?
— У меня есть отмычка…
— Откуда…
— Сам сделал, из стальной проволоки… Вы же сказали, что бить не будете!!
— Такого я не говорил. Ну, давай дальше.
— Это и все…
— Не лги! Как все было, когда там встретились мужчина и одна женщина…
— Я не…
— Что?!
— Я не отрицаю: однажды вечером кто-то пришел туда… Я еле успел спрятаться в шкафу. Видеть я его не видел, только слышал, как он расхаживает по комнате. Потом в дверь постучали, и вошла еще и женщина…
— О чем они говорили?
— Почти и не говорили. Мужчина сказал, зло так: «Что ты от меня хочешь?» А женщина прямо прошипела в ответ: «Я вас погублю… Когда Артур обо всем узнает, вам конец… И убежать отсюда не удастся…» Мужчина сказал: «Хочешь денег?» А она ему: «Нет! С этим ты опоздал, мерзавец! Ты думал, что тебе все сойдет! Так ведь? Я собой пожертвовала… Ненавижу эту Вилльерс…»
— А потом?
— Больше я ничего не слышал.
— Ты! Не лги, иначе…
— Больше я ничего не слышал.
Элдер знал людей подобного сорта. Знал, что Хеккер что-то скрывает, но знал и то, что он будет упрямо молчать, чтобы самому не впутаться в беду.
— Чем ты шантажировал этого Брунса?
— Я не…
— Ты снова?
— Я ничего и не отрицаю. Я забрался сюда, думал прихватить чего-нибудь пожрать. Какой-то голый тип выскочил и огрел меня по голове. Когда я пришел в себя, Брунс храпел без задних ног… я осмотрел комнату… и в ящике нашел письма… от какой-то дамы…
— Ты! — инспектор схватил Хеккера за шиворот и крепко встряхнул. — Снова лжешь, мерзавец!
Хеккер, однако, продолжал что-то скрывать. Элдер снова понял, что его старания напрасны. Хеккер не будет говорить, потому что сейчас это выглядело бы как донос, а он лучше выдержит любые побои, чем станет доносчиком…
— Ну, слушай тогда, подонок! Утром и вечером будешь являться ко мне в канцелярию, если хоть раз пропустишь — я тебя арестую. Понял?
— Понял, господин инспектор!
— Нам здесь больше нечего делать, господин капитан. Как только они вышли, в комнату вернулся Брунс.
— Ты хоть понимаешь, пиявка, что я мог запросто от тебя избавиться? — со злостью проговорил он и, вздохнув, закурил сигарету.
— Ничего подобного, — ответил Хеккер. — Я люблю хорошо пожить, а вы, как-никак, торгуете контрабандным оружием. Такие люди неплохо зарабатывают и малость помочь бедному шантажисту им ничего не стоит. Найдется чего-нибудь перекусить?
Похожий на мясника мужчина с измученным лицом мрачно вздохнул.
— Закажи у официанта все, что захочешь. Сукин сын. Хеккер не обиделся.
— Скажите, мистер Брунс, — спросил он, — что это с вами, что вы постоянно вздыхаете?
— Не твое дело. Ясно? Ешь и спи, а меня оставь в покое… Все равно долго ты мою кровь пить не будешь. Мне жить осталось самое большее несколько недель.
— Тоже неплохо, — по крайней мере о пенсии не надо заботиться. А почему бы вам подольше не пожить?
— Потому что не жилец я на этом свете. Хеккер закурил.
— Если б у вас не было такое желтое да измученное лицо, я бы сказал, что вы здоровы, как бык.
— Был… Когда-то… И не так давно. Торговать-то приходится с бандитами и пиратами, тут без здоровья не обойдешься. А теперь заткнись и оставь меня в покое. Не понимаю, чего ради я тебя терплю, когда и так меня прокляли и мне все равно конец…
— Ради того письма, наверное, что я у вас из письменного стола вытащил — это ж для вас верных десять лет тюрьмы…
Несколько мгновений они молчали.
— Чертовски мерзкая погода, — пробормотал Хеккер. — Старею… Раньше плевать мне было на муссон…
И он с огорченным видом проглотил кусок…
— Жри все, что хочешь, только оставь ты меня в покое, — хриплым замогильным голосом проговорил Брунс. Хеккер, однако, только сморщил покрытый потом лоб.
— Нет… что-то аппетит пропал…
— А что ты чувствуешь? — полюбопытствовал Брунс.
— Словно чем-то сжимает голову…
— Вот и у меня то же самое. И еще ногам холодно, а в глазах по временам словно точечки бегают.
Хеккер побледнел.
— А это самое… проклятие… не может быть заразным?
— Не думаю.
— Я ведь тоже… чувствую себя так, будто меня… прокляли.
— Очень даже может быть, — ответил Брунс — Если только мое проклятие могло подействовать…
Глава 33
Феликс отлично понимал, что в саду ему задерживаться нельзя… Прижавшись к стене, он пробирался по похожей на трясину, размокшей от дождя земле. Вот, наконец, окошко поменьше. Это не жилая комната.
Он огляделся вокруг и, быстро подтянувшись, оказался внутри. Он ошибся. Это была все же жилая комната, но из тех, что попроще. Вместо обоев — простые крашеные стены, жестяной умывальник, старомодная деревянная кровать, запыленное круглое зеркало.
Здесь вполне могла жить какая-нибудь горничная. Гляди-ка! На зеркале висели коралловые бусы. Комната напоминала ему о той голосистой женщине, которая приняла его за Мартина. Он прилег на потрепанный кожаный диван, который, похоже, поставили здесь по ошибке вместо того, чтобы отправить на свалку. Он чувствовал страшную усталость. Уж не малярия ли? Его тошнило, руки и ноги будто онемели. Такое ощущение появлялось у него сегодня уже не в первый раз, но быстро проходило.
Прошло оно и теперь, как только он лег.
Вот это да!
На столе лежал ключ. Общий, универсальный ключ! Именно его та женщина велела принести Мартину. Он же открывает все двери! Ура!
Теперь он немедленно заберется в какую-нибудь пустующую комнату. Мало того! Выкупается! Да и побриться не помешало бы, а то он чертовски зарос… Раз уж есть ключ… Господи… С таким ключом раздобыть бритву не шутка.
М — да… Вот что делает с человеком необходимость. Он сунул ключ в карман и отправился на охоту за бритвой. Он свернул в слабо освещенный боковой коридор… Чуть дальше отворилась дверь, мужчина в сером костюме вышел из номера, запер дверь, сунул ключ в карман и направился к лестнице, ведущей в холл или ресторан. Вперед!
Ключ легко повернулся в замке, и Феликс вошел в комнату. Искать долго не пришлось, на стекле туалетного сто лика лежал полный набор: бритва, ремень для правки, крем и квасцы.
Он быстро засунул в карман бритву и крем. Все первого сорта. Отличное лезвие, на отделанной перламутром рукоятке золотыми буквами выбито: «Сидни Крик». Захватив ещё мыло и полотенце, он поспешил наружу.
Ну, а топерь. Какая из комнат пустует? Бельэтаж наверняка переполнен. Он начал подниматься по винтовой лестнице наверх.
Постой-ка!…
Перед дверцей кухонного лифта, удобно прислонившись к стене, сидел один из слуг.
— Ну, поехали! — крикнул он в окошко лифта. — Долго там еще?
— Послушай, незачем так орать. — В коридоре появился управляющий Вольфганг.
— Прошу прощения, но клиенты начинают нервничать.
— Все равно кричать не следует. Что там с ковром?
— Вышла небольшая путаница… Я его положил в коридоре, чтобы потом отнести на склад… А он исчез…
— Каким это еще образом?
— Мартин сказал, что по ошибке отнес его в номер господина Брунса. Только там его тоже не видно…
— Улетел, значит… Его разыскивает полиция… Куда он мог деваться из комнаты Брунса?! — вышел из себя управляющий.
— Может, он там и есть в каком-нибудь из ящиков. Господин Брунс не любит ковров и мог засунуть его куда-нибудь…
— Почему же ты не поискал его?
— Потому что… он ведь разрешил нам убирать комнату только в его присутствии, а к ящикам никто из нас и прикасаться не смеет. Ужасный грубиян.
— Улаживайте сами!… Если завтра ковра не будет, пожалеете… Ясно?
— Да .
Загудев, появился маленький лифт с подносами, на которых стояли заказанные блюда. Забрав их, слуга отправил лифт назад.
— Кроме того, в сто втором надо убрать белье с постели. Чтоб завтра его там не было! И приведите в порядок стену: она там совсем обрушивается.
Рассерженный управляющий отправился дальше. Ушел я слуга с подносами. Феликс сразу же покинул свое укрытие на винтовой лестнице. С комнатой все уладилось! Сто второй номер наверняка пуст, раз там начала обрушиваться стенка. В это мгновенье появился лифт со вторыми блюдами. На тарелке лежала чудесная половинка жареного цыпленка. Феликс, недолго думая, сунул ее в карман и поспешил в сто второй номер.
Он огляделся вокруг и, быстро подтянувшись, оказался внутри. Он ошибся. Это была все же жилая комната, но из тех, что попроще. Вместо обоев — простые крашеные стены, жестяной умывальник, старомодная деревянная кровать, запыленное круглое зеркало.
Здесь вполне могла жить какая-нибудь горничная. Гляди-ка! На зеркале висели коралловые бусы. Комната напоминала ему о той голосистой женщине, которая приняла его за Мартина. Он прилег на потрепанный кожаный диван, который, похоже, поставили здесь по ошибке вместо того, чтобы отправить на свалку. Он чувствовал страшную усталость. Уж не малярия ли? Его тошнило, руки и ноги будто онемели. Такое ощущение появлялось у него сегодня уже не в первый раз, но быстро проходило.
Прошло оно и теперь, как только он лег.
Вот это да!
На столе лежал ключ. Общий, универсальный ключ! Именно его та женщина велела принести Мартину. Он же открывает все двери! Ура!
Теперь он немедленно заберется в какую-нибудь пустующую комнату. Мало того! Выкупается! Да и побриться не помешало бы, а то он чертовски зарос… Раз уж есть ключ… Господи… С таким ключом раздобыть бритву не шутка.
М — да… Вот что делает с человеком необходимость. Он сунул ключ в карман и отправился на охоту за бритвой. Он свернул в слабо освещенный боковой коридор… Чуть дальше отворилась дверь, мужчина в сером костюме вышел из номера, запер дверь, сунул ключ в карман и направился к лестнице, ведущей в холл или ресторан. Вперед!
Ключ легко повернулся в замке, и Феликс вошел в комнату. Искать долго не пришлось, на стекле туалетного сто лика лежал полный набор: бритва, ремень для правки, крем и квасцы.
Он быстро засунул в карман бритву и крем. Все первого сорта. Отличное лезвие, на отделанной перламутром рукоятке золотыми буквами выбито: «Сидни Крик». Захватив ещё мыло и полотенце, он поспешил наружу.
Ну, а топерь. Какая из комнат пустует? Бельэтаж наверняка переполнен. Он начал подниматься по винтовой лестнице наверх.
Постой-ка!…
Перед дверцей кухонного лифта, удобно прислонившись к стене, сидел один из слуг.
— Ну, поехали! — крикнул он в окошко лифта. — Долго там еще?
— Послушай, незачем так орать. — В коридоре появился управляющий Вольфганг.
— Прошу прощения, но клиенты начинают нервничать.
— Все равно кричать не следует. Что там с ковром?
— Вышла небольшая путаница… Я его положил в коридоре, чтобы потом отнести на склад… А он исчез…
— Каким это еще образом?
— Мартин сказал, что по ошибке отнес его в номер господина Брунса. Только там его тоже не видно…
— Улетел, значит… Его разыскивает полиция… Куда он мог деваться из комнаты Брунса?! — вышел из себя управляющий.
— Может, он там и есть в каком-нибудь из ящиков. Господин Брунс не любит ковров и мог засунуть его куда-нибудь…
— Почему же ты не поискал его?
— Потому что… он ведь разрешил нам убирать комнату только в его присутствии, а к ящикам никто из нас и прикасаться не смеет. Ужасный грубиян.
— Улаживайте сами!… Если завтра ковра не будет, пожалеете… Ясно?
— Да .
Загудев, появился маленький лифт с подносами, на которых стояли заказанные блюда. Забрав их, слуга отправил лифт назад.
— Кроме того, в сто втором надо убрать белье с постели. Чтоб завтра его там не было! И приведите в порядок стену: она там совсем обрушивается.
Рассерженный управляющий отправился дальше. Ушел я слуга с подносами. Феликс сразу же покинул свое укрытие на винтовой лестнице. С комнатой все уладилось! Сто второй номер наверняка пуст, раз там начала обрушиваться стенка. В это мгновенье появился лифт со вторыми блюдами. На тарелке лежала чудесная половинка жареного цыпленка. Феликс, недолго думая, сунул ее в карман и поспешил в сто второй номер.
Глава 34
Пустой номер был полон запаха заплесневевшей от сырости штукатурки. Феликс быстро прошел в ванную и повернул кран. Полилась теплая вода. Однако даже чудесное ощущение, что сейчас он будет купаться, не прогнало горьковатый привкус во рту и чувство недомогания… Что-то с ним неладно. Даже цыпленок не доставил удовольствия, хотя он давно уже не ел. Добрую половину Феликс выкинул за окно. Потом выложил все из карманов на стул. Ключ, мыло и бритву с надписью «Сидни Крик». Выкупавшись, он, не вылезая из ванны, поставил перед собой зеркало и начал бриться. Как раз когда он покончил с одной щекой, раздался скрип поворачиваемого в замке ключа… Кто-то идет!… Феликс, не выпуская из рук мыло и крем, бесшумно скользнул к окну. Ключ со стула он захватил, но одежда была далеко, на тремпеле у двери…
— Вот так!… Давайте сюда ковер, этот номер все равно пустует, — послышался голос Вольфганга. — И не надо болтать о нем, пока его как следует не почистят.
— А чем это его так испоганили?
— Опрокинули бутылку наливки. А тебе должно быть стыдно. Всего и надо было прямо спросить у Брунса. Он сразу сказал, что сунул ковер в комод…
У Феликса стало легче на душе. В ванную они не зайдут,
— А вообще-то лучше положить его в ванной. Гоп!
У Феликса времени хватило только на то, чтобы молниеносно выскользнуть в окно и, вцепившись в пожарную лестницу, прижаться совершенно голому к стене на высоте третьего этажа. Хорошо еще, что окно выходило в глухой внутренний дворик.
— Неслыханная наглость! — послышался голос Вольфганга. — Какой-то сукин сын забрался сюда, чтобы переодеться!… И выкупаться к тому же!… Заберите это тряпье в канцелярию! Если я узнаю, какой подлец это сделал, я ему это так не спущу! Банда какая-то! Ну, пошли! Пошли!
…Они унесли его одежду. Он стоял в комнате с выбритым до половины лицом, бритвой и ключом в руках, но без одежды.
Он завернул ключ, бритву и мыло в полотенце и привязал узелок к руке. После этого он снова выбрался на лестницу.
Снова начиналась волнующая охота за одеждой.
В полной темноте вовсю хлестал дождь. Одно утешение, что, будь он одет, все равно сразу же промок бы до нитки. Темных окон виднелось всего-навсего три. Первое, справа от него, было тоже окном ванной. Он влез в него.
Плохо. Сквозь неплотно прикрытую дверь пробивался свет и слышались голоса.
Вдова! Он сразу узнал глубокий голос синьоры Релли.
— …У меня в жизни было не так уж много радости, но временами я была счастлива и поэтому мне не больно думать, что я старею…
— Он был добрым человеком? — спросил грубоватый мужской голос.
— Думаю, что да… Отчасти поэтому у меня сейчас и нелегко на душе. Я хотела попросить совета у вашего коллеги, но, странное дело, после двух коротких встреч он больше не попадался мне на глаза.
— Я не знал, что здесь, кроме меня, живет еще кто-то из миссионеров.
— А он даже из того же самого ордена, что и вы: такие же самые пуговицы, такая же бархатная куртка с серым пятном.
— Очень странно…Серое пятно просто-напросто выела на бархате моль…
— Любопытно…
— Гм… Я потом поищу этого странного коллегу… Одним словом, что же беспокоит синьору?
— Очень неприятное дело, и я скорее прошу у вас совета, чем утешения, потому что я, видите ли, обманула полицию. Я сказала, что не знаю Артура Коклина, а я ведь часто встречала его в Сингапуре.
— Почему же вы умолчали об этом?
— Потому что… я знала, что они расспрашивают меня из-за его жены… Она живет здесь в «Гранд-отеле» под чужим именем… а ее муж считает, что она гостит у меня… Ужасно, но у меня такой романтический характер… Эта женщина влюбилась в одного молодого человека… и они хотели бежать… Еще в Сингапуре она попросила меня написать мужу письмо о том, что я приглашаю ее погостить несколько дней у меня. Тогда ей несложно будет уехать… Я написала…
— Вы поступили дурно…
— Я — итальянка… Речь шла о любви, о романтике, о несчастной женщине… Потом я пожалела о сделанном, потому что здесь же оказалась и другая женщина… которая тоже любила этого молодого человека — уже много лет… и пошла ради него на большую жертву… эта женщина тоже была артисткой и танцевала вместе с этим молодым человеком, а потом вышла замуж за старого, безобразного редактора газеты только для того, чтобы у Додди было много-много денег. Речь идет о миссис Вилльерс, той самой, которая исчезла… Перед этим она была у меня, плакала, падала в обморок. Тот молодой человек еще в Сингапуре бросил ее ради другой, и у нее не осталось ничего, кроме старого, нелюбимого мужа и… Она сказала, что напишет мужу той другой, потому что она не может без Додди…
— Грешники, заслуживающие адского огня…
— Si, si… теперь и я это понимаю… но в Сингапуре я все это видела в романтическом свете. И миссис Вилльерс все равно бежала бы так или иначе… Я не сказала полиции то, что я знаю… потому что эта грешная женщина живет здесь под псевдонимом, сказала, что ее фамилия Гулд. Она хочет убежать с этим молодым человеком, а ведь у нее такой чудесный малыш… Вот это я и хотела вам рассказать и попросить помочь советом: как я должна поступить?…
Феликс, позабыв о своем собственном положении, тихонько стоял в темной ванной, откуда было слышно каждое слово.
Советы миссионера не интересовали молодого человека, и он вновь выбрался на пожарную лестницу, чтобы продолжить отчаянную охоту за одеждой. Еще одно темное окошко ванной. Он, крадучись, пробрался к нему… Прислушался… Спрыгнул в комнату и испуганно застыл на холодных плитках паркета…
Комната была отделена от маленького салона одной лишь портьерой. В салоне кто-то как раз включил граммофон…
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day
— Выключи ты эту проклятую музыку, — сказала белокурая, полная женщина в вечернем платье.
В этом номере жил фабрикант мороженого Хиллер со своею женой. Один из некоронованных королей Америки.
— Не указывай, что мне делать, Мей… — ответил он, продолжая повязывать галстук.
— Постыдился бы лучше! Что обо мне будет думать прислуга! Ты же флиртуешь с горничной. А еще американский миллиардер!
Хиллер, насвистывая, надел смокинг и поправил узел галстука. Его жена сорвала с головы украшенную алмазами заколку ценой в верных десять тысяч и швырнула ее в граммофон.
— Отвечай мне!… — закричала она тоном базарной торговки. — Я тебе не комнатная собачка! Ясно?!
Хиллер с равнодушным видом закурил сигарету.
— Не кричи, пожалуйста, — ответил он скучающе, — ты не за стойкой бара.
— Подлец! Если тебе не нравится, что я была кассиршей, надо было жениться на какой-нибудь аристократке. Да только кто пошел бы за такого базарного зазывалу? Из тех, что кривляются перед ларьками… Ты и сейчас остался тем же, что и был: мелким лавочником! Несмотря на все твои миллионы.
Хиллер, насвистывая, посмотрел на часы. Граммофон продолжал свое:
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day
Его жена швырнула на пол вазу, и ее пухлое, начавшее уже увядать, кукольное личико исказилось от ярости.
— Мерзавец! Зазывала! Тебе бы в тюрьме сидеть!
— Пожалуйста, без скандалов, — негромко сказал Хиллер, — потому что…
— Ударишь меня?!… Ты на это способен! Фу!… Рыцарь для горничных.
— Слушай, Мей, прекрати-ка это… Горничная ничем не хуже, чем шофер… Мой собственный шофер. Ты думаешь, что я совсем уж идиот?…
— Мерзавец! Я тебя засажу в тюрьму за клевету… — И она рванула с себя великолепное парижское платье, разодрав его чуть не напополам…
…Феликс поспешно сбежал.
Снова по нему хлестал дождь, а издалека глухо доносилось сквозь ливень, что:
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day.
— Вот так!… Давайте сюда ковер, этот номер все равно пустует, — послышался голос Вольфганга. — И не надо болтать о нем, пока его как следует не почистят.
— А чем это его так испоганили?
— Опрокинули бутылку наливки. А тебе должно быть стыдно. Всего и надо было прямо спросить у Брунса. Он сразу сказал, что сунул ковер в комод…
У Феликса стало легче на душе. В ванную они не зайдут,
— А вообще-то лучше положить его в ванной. Гоп!
У Феликса времени хватило только на то, чтобы молниеносно выскользнуть в окно и, вцепившись в пожарную лестницу, прижаться совершенно голому к стене на высоте третьего этажа. Хорошо еще, что окно выходило в глухой внутренний дворик.
— Неслыханная наглость! — послышался голос Вольфганга. — Какой-то сукин сын забрался сюда, чтобы переодеться!… И выкупаться к тому же!… Заберите это тряпье в канцелярию! Если я узнаю, какой подлец это сделал, я ему это так не спущу! Банда какая-то! Ну, пошли! Пошли!
…Они унесли его одежду. Он стоял в комнате с выбритым до половины лицом, бритвой и ключом в руках, но без одежды.
Он завернул ключ, бритву и мыло в полотенце и привязал узелок к руке. После этого он снова выбрался на лестницу.
Снова начиналась волнующая охота за одеждой.
В полной темноте вовсю хлестал дождь. Одно утешение, что, будь он одет, все равно сразу же промок бы до нитки. Темных окон виднелось всего-навсего три. Первое, справа от него, было тоже окном ванной. Он влез в него.
Плохо. Сквозь неплотно прикрытую дверь пробивался свет и слышались голоса.
Вдова! Он сразу узнал глубокий голос синьоры Релли.
— …У меня в жизни было не так уж много радости, но временами я была счастлива и поэтому мне не больно думать, что я старею…
— Он был добрым человеком? — спросил грубоватый мужской голос.
— Думаю, что да… Отчасти поэтому у меня сейчас и нелегко на душе. Я хотела попросить совета у вашего коллеги, но, странное дело, после двух коротких встреч он больше не попадался мне на глаза.
— Я не знал, что здесь, кроме меня, живет еще кто-то из миссионеров.
— А он даже из того же самого ордена, что и вы: такие же самые пуговицы, такая же бархатная куртка с серым пятном.
— Очень странно…Серое пятно просто-напросто выела на бархате моль…
— Любопытно…
— Гм… Я потом поищу этого странного коллегу… Одним словом, что же беспокоит синьору?
— Очень неприятное дело, и я скорее прошу у вас совета, чем утешения, потому что я, видите ли, обманула полицию. Я сказала, что не знаю Артура Коклина, а я ведь часто встречала его в Сингапуре.
— Почему же вы умолчали об этом?
— Потому что… я знала, что они расспрашивают меня из-за его жены… Она живет здесь в «Гранд-отеле» под чужим именем… а ее муж считает, что она гостит у меня… Ужасно, но у меня такой романтический характер… Эта женщина влюбилась в одного молодого человека… и они хотели бежать… Еще в Сингапуре она попросила меня написать мужу письмо о том, что я приглашаю ее погостить несколько дней у меня. Тогда ей несложно будет уехать… Я написала…
— Вы поступили дурно…
— Я — итальянка… Речь шла о любви, о романтике, о несчастной женщине… Потом я пожалела о сделанном, потому что здесь же оказалась и другая женщина… которая тоже любила этого молодого человека — уже много лет… и пошла ради него на большую жертву… эта женщина тоже была артисткой и танцевала вместе с этим молодым человеком, а потом вышла замуж за старого, безобразного редактора газеты только для того, чтобы у Додди было много-много денег. Речь идет о миссис Вилльерс, той самой, которая исчезла… Перед этим она была у меня, плакала, падала в обморок. Тот молодой человек еще в Сингапуре бросил ее ради другой, и у нее не осталось ничего, кроме старого, нелюбимого мужа и… Она сказала, что напишет мужу той другой, потому что она не может без Додди…
— Грешники, заслуживающие адского огня…
— Si, si… теперь и я это понимаю… но в Сингапуре я все это видела в романтическом свете. И миссис Вилльерс все равно бежала бы так или иначе… Я не сказала полиции то, что я знаю… потому что эта грешная женщина живет здесь под псевдонимом, сказала, что ее фамилия Гулд. Она хочет убежать с этим молодым человеком, а ведь у нее такой чудесный малыш… Вот это я и хотела вам рассказать и попросить помочь советом: как я должна поступить?…
Феликс, позабыв о своем собственном положении, тихонько стоял в темной ванной, откуда было слышно каждое слово.
Советы миссионера не интересовали молодого человека, и он вновь выбрался на пожарную лестницу, чтобы продолжить отчаянную охоту за одеждой. Еще одно темное окошко ванной. Он, крадучись, пробрался к нему… Прислушался… Спрыгнул в комнату и испуганно застыл на холодных плитках паркета…
Комната была отделена от маленького салона одной лишь портьерой. В салоне кто-то как раз включил граммофон…
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day
— Выключи ты эту проклятую музыку, — сказала белокурая, полная женщина в вечернем платье.
В этом номере жил фабрикант мороженого Хиллер со своею женой. Один из некоронованных королей Америки.
— Не указывай, что мне делать, Мей… — ответил он, продолжая повязывать галстук.
— Постыдился бы лучше! Что обо мне будет думать прислуга! Ты же флиртуешь с горничной. А еще американский миллиардер!
Хиллер, насвистывая, надел смокинг и поправил узел галстука. Его жена сорвала с головы украшенную алмазами заколку ценой в верных десять тысяч и швырнула ее в граммофон.
— Отвечай мне!… — закричала она тоном базарной торговки. — Я тебе не комнатная собачка! Ясно?!
Хиллер с равнодушным видом закурил сигарету.
— Не кричи, пожалуйста, — ответил он скучающе, — ты не за стойкой бара.
— Подлец! Если тебе не нравится, что я была кассиршей, надо было жениться на какой-нибудь аристократке. Да только кто пошел бы за такого базарного зазывалу? Из тех, что кривляются перед ларьками… Ты и сейчас остался тем же, что и был: мелким лавочником! Несмотря на все твои миллионы.
Хиллер, насвистывая, посмотрел на часы. Граммофон продолжал свое:
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day
Его жена швырнула на пол вазу, и ее пухлое, начавшее уже увядать, кукольное личико исказилось от ярости.
— Мерзавец! Зазывала! Тебе бы в тюрьме сидеть!
— Пожалуйста, без скандалов, — негромко сказал Хиллер, — потому что…
— Ударишь меня?!… Ты на это способен! Фу!… Рыцарь для горничных.
— Слушай, Мей, прекрати-ка это… Горничная ничем не хуже, чем шофер… Мой собственный шофер. Ты думаешь, что я совсем уж идиот?…
— Мерзавец! Я тебя засажу в тюрьму за клевету… — И она рванула с себя великолепное парижское платье, разодрав его чуть не напополам…
…Феликс поспешно сбежал.
Снова по нему хлестал дождь, а издалека глухо доносилось сквозь ливень, что:
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day.
Глава 35
…Он снова был в ванной. Оттуда он осторожно пробрался в темную спальню. И…
…Из соседней комнаты кто-то вошел. У него хватило времени лишь на то, чтобы прижаться к стенке за шкафом. На пороге стояла горничная в аккуратном чепчике, залитая светом из соседней комнаты. Там сидели три женщины. Молодая и красивая графиня Ольга Петрова — известная теннисистка, Урсула Гугерсгейм, по крайней мере, семидесятилетняя вдова барона фон дер Фрюварта, и Хельга Йоринс — шведка, автор многих работ по метафизике, основательница индийского движения Обновления Душ. Сухопарая седая женщина в черной блузке с высоким воротником и пенсне, Хельга Йоринс (основательница движения Обновления Душ) как раз говорила горничной:
— Вода в ванной должна иметь сорок градусов…
Бежать Феликс не мог, потому что горничная вошла в ванную. Зашумела вода. Гостьи начали прощаться.
— Я пришлю вам эту настойку, — сказала Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта). — В такую сырую погоду человек должен беречься от ревматизма.
— Это так мило с вашей стороны… — ответила Хельга Йоринс — Спасибо… Примите, дорогая, в знак благодарности мой скромный труд «Величие и бессмертие женской морали».
— Спасибо. Вы тоже идете, графиня?
— Задержусь еще на минутку. Мисс Йоринс обещала, что разрешит мне выбрать несколько книг… В такую погоду, когда нельзя ни поиграть в теннис, ни выкупаться в море, чувствуешь себя просто ужасно. Может быть, хоть хорошая книга выручит меня.
Петрова была настоящей красавицей. Белокурая, с тонким лицом и спортивной фигурой. В сером костюме из английской шерсти она напоминала героинь пьес Ибсена. Мягкой, ритмичной походкой она подошла к книжной полке и, помахивая сумочкой, висящей на пальце заложенной за спину руки, начала разглядывать корешки.
Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта) вышла из комнаты в сопровождении мисс Йоринс.
Феликс продолжал стоять неподвижно. То, что он видел в соседней комнате, все больше делало его похожим на изваяние с вытаращенными глазами.
Графиня Петрова быстро оглянулась, выдвинула один из ящиков комода и сунула в сумочку две небольшие вещицы. Затем, обнаружив под стопкой белья пачку банкнот, она прихватила изрядную долю их. Закрыв ящик, она вынула пудреницу и начала приводить в порядок лицо… Для женщин это иногда бывает отличным средством успокоиться.
Воровка…
Вернулась мисс Йоринс.
— Выбрали что-нибудь, дорогая?
— Да, вот эту и эту, — ответила Петрова, показывая наугад на две книги. — Спокойной ночи.
— Это действительно великолепные вещи, — сказало седая теософка, беря в руки одну из подобранных книг. — Чудесно! Вы, оказывается, умеете читать по арабски?…
— Я… когда-то… занималась… Спокойной ночи…
— До свидания. Графиня вышла.
— Ванна готова, — сообщила горничная и, поклонившись ушла.
Мисс Йоринс направилась в ванную. Салон был теперь пуст.
Феликс с отчаянием огляделся по сторонам. Что накинуть на себя, чтобы можно было выскочить в коридор? Покрывало с кровати!… Из ванной слышался плеск воды… Старуха скоро вернется!
Бр — р-р!…
Он схватил покрывало и прыгнул на кровать, стараясг прикрыться им… Кто-то идет!
Поздно!… Кошмар…
Вошел слуга с настойкой и оторопело застыл перед зрелищем, представшим ему в свете, пробивавшемся из соседней комнаты.
Феликс стоял на кровати на четвереньках!… Лакей выронил настойку и метнулся назад в коридор, бормоча:
— Гадость… Что же это… Неслыханно. Вот это да!
Потом у него начался приступ икоты. Еще много недель беднягу передергивало при одном воспоминании об увиденном.
Мисс Йоринс так никогда и не смогла понять, почему Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта) перестала здороваться с нею и при встречах смотрела куда-то в пространство над ее седой головой…
…Из соседней комнаты кто-то вошел. У него хватило времени лишь на то, чтобы прижаться к стенке за шкафом. На пороге стояла горничная в аккуратном чепчике, залитая светом из соседней комнаты. Там сидели три женщины. Молодая и красивая графиня Ольга Петрова — известная теннисистка, Урсула Гугерсгейм, по крайней мере, семидесятилетняя вдова барона фон дер Фрюварта, и Хельга Йоринс — шведка, автор многих работ по метафизике, основательница индийского движения Обновления Душ. Сухопарая седая женщина в черной блузке с высоким воротником и пенсне, Хельга Йоринс (основательница движения Обновления Душ) как раз говорила горничной:
— Вода в ванной должна иметь сорок градусов…
Бежать Феликс не мог, потому что горничная вошла в ванную. Зашумела вода. Гостьи начали прощаться.
— Я пришлю вам эту настойку, — сказала Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта). — В такую сырую погоду человек должен беречься от ревматизма.
— Это так мило с вашей стороны… — ответила Хельга Йоринс — Спасибо… Примите, дорогая, в знак благодарности мой скромный труд «Величие и бессмертие женской морали».
— Спасибо. Вы тоже идете, графиня?
— Задержусь еще на минутку. Мисс Йоринс обещала, что разрешит мне выбрать несколько книг… В такую погоду, когда нельзя ни поиграть в теннис, ни выкупаться в море, чувствуешь себя просто ужасно. Может быть, хоть хорошая книга выручит меня.
Петрова была настоящей красавицей. Белокурая, с тонким лицом и спортивной фигурой. В сером костюме из английской шерсти она напоминала героинь пьес Ибсена. Мягкой, ритмичной походкой она подошла к книжной полке и, помахивая сумочкой, висящей на пальце заложенной за спину руки, начала разглядывать корешки.
Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта) вышла из комнаты в сопровождении мисс Йоринс.
Феликс продолжал стоять неподвижно. То, что он видел в соседней комнате, все больше делало его похожим на изваяние с вытаращенными глазами.
Графиня Петрова быстро оглянулась, выдвинула один из ящиков комода и сунула в сумочку две небольшие вещицы. Затем, обнаружив под стопкой белья пачку банкнот, она прихватила изрядную долю их. Закрыв ящик, она вынула пудреницу и начала приводить в порядок лицо… Для женщин это иногда бывает отличным средством успокоиться.
Воровка…
Вернулась мисс Йоринс.
— Выбрали что-нибудь, дорогая?
— Да, вот эту и эту, — ответила Петрова, показывая наугад на две книги. — Спокойной ночи.
— Это действительно великолепные вещи, — сказало седая теософка, беря в руки одну из подобранных книг. — Чудесно! Вы, оказывается, умеете читать по арабски?…
— Я… когда-то… занималась… Спокойной ночи…
— До свидания. Графиня вышла.
— Ванна готова, — сообщила горничная и, поклонившись ушла.
Мисс Йоринс направилась в ванную. Салон был теперь пуст.
Феликс с отчаянием огляделся по сторонам. Что накинуть на себя, чтобы можно было выскочить в коридор? Покрывало с кровати!… Из ванной слышался плеск воды… Старуха скоро вернется!
Бр — р-р!…
Он схватил покрывало и прыгнул на кровать, стараясг прикрыться им… Кто-то идет!
Поздно!… Кошмар…
Вошел слуга с настойкой и оторопело застыл перед зрелищем, представшим ему в свете, пробивавшемся из соседней комнаты.
Феликс стоял на кровати на четвереньках!… Лакей выронил настойку и метнулся назад в коридор, бормоча:
— Гадость… Что же это… Неслыханно. Вот это да!
Потом у него начался приступ икоты. Еще много недель беднягу передергивало при одном воспоминании об увиденном.
Мисс Йоринс так никогда и не смогла понять, почему Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта) перестала здороваться с нею и при встречах смотрела куда-то в пространство над ее седой головой…
Глава 36
Было около одиннадцати часов. Мод еще читала, когда в дверь постучали.
— Войдите.
В комнату ворвалась диковинного вида дама. На ней была старомодная кофейного цвета блузка, нижняя юбка из темной тафты и лаковые туфли. Лицо с геометрической точностью было разделено на две половины, одна из которых заросла густой щетиной.
— Тс-с… Мне надо переодеться… Одежду я принес с собою… — В руках у странного создания был узел, из которого торчал конец шпаги.
Мод зажала руками рот, чтобы не расхохотаться во весь голос.
— Характерно для вас, — с горечью проговорил Феликс. — Вам бы только хихикать в самых драматических ситуациях.
— Откуда вы явились?
— Может быть, сами узнаете по костюму?…
Он исчез в ванной и через мгновенье вернулся в форме командира линкора Дикмана. Рукава были коротки, брюки доходили только до щиколоток, а один из эполетов отлетел при первом же движении.
— Войдите.
В комнату ворвалась диковинного вида дама. На ней была старомодная кофейного цвета блузка, нижняя юбка из темной тафты и лаковые туфли. Лицо с геометрической точностью было разделено на две половины, одна из которых заросла густой щетиной.
— Тс-с… Мне надо переодеться… Одежду я принес с собою… — В руках у странного создания был узел, из которого торчал конец шпаги.
Мод зажала руками рот, чтобы не расхохотаться во весь голос.
— Характерно для вас, — с горечью проговорил Феликс. — Вам бы только хихикать в самых драматических ситуациях.
— Откуда вы явились?
— Может быть, сами узнаете по костюму?…
Он исчез в ванной и через мгновенье вернулся в форме командира линкора Дикмана. Рукава были коротки, брюки доходили только до щиколоток, а один из эполетов отлетел при первом же движении.