Страница:
ГЛАВА 13
Ведущие американские психонейроиммунологи Д. Гольдштейн и Д. Соломон доказали, что у больных синдромом хронической усталости происходит расстройство регуляции центральной нервной системы, главным образом ее височно-лимбической области.
– Мы сейчас куда?
– Не знаю, – пожал плечами Смит.
– Может быть, в Шандол?
– А что там в Шандоле?
– Не знаю, – пожал плечами Малыш, – просто он рядом.
Внизу, подтверждая слова Одиночки, появилась кромка огромного Шандольского леса – огромное зеленое пятно, уходящее за горизонт.
– Слушай, а где ты научился всем этим трюкам?
– У меня такое впечатление, что я такой родился. Сам-то ты кто?
– Бродяга, – беспечно крикнул Малыш, подставляя лицо ветру. Его челка рвалась на свободу, беснуясь вокруг высокого лба. – Ни отца ни матери не помню. Воспитывался в приюте. А недавно сбежал.
Сколько он себя помнил, он всегда жил один.
– Почему? Я вот тоже жил в приюте.
– В каком?
– В муниципальном приюте Бурга.
– Вот видишь. А я? Муниципальный приют Рора. Пять тысяч населения. Городок на краю жизни. Директор порол нас кнутом. Слушай, а что ты еще можешь?
Смит отпустил рычаги управления, откинулся в кресле и заложил руки за спину.
– Ну вот, например.
Двигатель, послушный его воле, стал то набирать, то сбрасывать обороты.
– Здорово! А монетки можешь в воздухе держать?
Не дожидаясь ответа, Малыш подбросил монетку. Она застыла в воздухе, чуть вращаясь вокруг своей оси, будто кто-то подвесил ее на невидимой ниточке. Малыш бросил еще одну. Эта повисла чуть ниже.
– Здорово! – рассмеялся он. – А еще!
В воздухе сверкнула третья монетка. Тот же эффект.
– А теперь пожонглируй!
Малыш, казалось, искренне наслаждался этой игрой.
Смит чувствовал, как ставшая давно привычной теплая волна горячеет, как это было в Норткампе, когда на него напал Охотник. Монеты стали медленно двигаться по кругу одна за другой. Они двигались неторопливо, как чертово колесо в старом парке провинциального городка. Малыш захлопал в ладоши.
– Мы могли бы с тобой выступать в цирке. Ты и я. Я умей здорово шутить и заводить публику. И еще ходить колесом. Да, я умей ходить колесом и немного стоять на руках.
Смит смутно почувствовал, что кто-то нечто подобное ему предлагал.
Беглецам не делают предложений.
НЕТ, делают.
С тобой можно любую скважину работать.
Но это мальчишка, всего лишь сирота, который увидел фокус.
Гармонию ровного, негромкого гула двигателя нарушил дробный звон. Это упали монеты. Смит нагнулся, чтобы подобрать их. Монет было четыре. Он посмотрел на Малыша. Малыш улыбнулся и пожал плечами.
– Извини, я не знал, что ты четыре сразу не можешь.
– Я просто задумался, – холодно ответил Смит. – Как тебя зовут?
– Малыш. Зови меня просто Малыш. Слушай, а давай поднимемся повыше. Я никогда не ездил на «Дестере».
Смит кивнул.
Сверкающий, голубой шар аэромобиля рванул вверх почти вертикально.
– У-у-у! – завыл от восторга Малыш. – Вот это класс! А ну-ка нажмииии!
Смит заставил двигатель работать на предельных оборотах.
– Если мы поднимемся еще выше, то сможем увидеть за лесом Шандол.
Смит увлек азарт Малыша, и он двинул «Дестер» еще выше. Они исчезли в облаках.
– Ну и как, мы увидим твой Шандол в этом тумане?
Малыш высунул руку в окно:
– Я поймал облако! Я поймал облако!
Он всего лишь мальчишка.
Смит улыбнулся и повернулся к Малышу. На него смотрели старушичьи глаза и два темных дула. Он перевел глаза ниже. Два пальца Малыша лежали на спусковых крючках.
– В одном – пуля, в другом – ампула со снотворным. Выбирай.
– Кто ты?!
– Я тот, кому ты нужен. Я не могу без тебя, Адам. Я хочу, чтобы ты был моим. Ты мне так понравился в этих «Дарах природы». Я просто обалдел.
– Что ты хочешь?
– Что ж, вы псионики все такие идиоты. Видимо, это своеобразная компенсация за ваши способности. Я тебе ясно сказал: «выбирай».
Смит усмехнулся. «Дестер» накренился, и Малыш повалился на спину, едва не выпав в открытое окно.
– Смит, не дури, это может плохо кончиться.
– Для кого? – Спросил Смит и накренил аэромобиль еще больше.
– Сам напросился! – крикнул Малыш и нажал оба курка одновременно. В грудь Смиту ударила пуля и ампула с тончайшей иглой на конце. Обе они скатились по телу Смита вниз и упали рядом с монетами. Но одновременно двигатель «Дестера» заглох, и машина камнем понеслась вниз. Смит мгновенно приказал двигателю запуститься. «Дестер» тут же выровнялся. Он работал на малых оборотах, словно не понимая, что произошло, и теперь не решаясь на форсаж. Он выжидал, что же будет дальше. Точнее, выжидал Смит. Произошедшее несколько удивило его.
– Четыре монетки! – весело крикнул Малыш. – Четыре монетки! Плюс двигатель. У всех псиоников есть предел, Адам. У всего есть предел. Тебе не удержать машину, если я буду стрелять не переставая. Мы рухнем.
– Ты разобьешься тоже.
– Абсолютно верно! А ты не такой идиот, как я думал. Посмотри в мои глаза, и ты увидишь, что мне наплевать. Мне наплевать, Смит! Я тебе не Хуч, которому сказали взять тебя живым, и он старался взять тебя живым. А мне плевать!
Для убедительности Малыш сплюнул. Две монеты взлетели с пола, как реактивные ракеты, и тут же прилепились к глазам Малыша. Он стал похож на покойника, которому положили на глаза монеты, чтобы он заплатил перевозчику Харону.
– А-а-а-а! – заорал Малыш, так что чуть не выплюнул легкие, и стал палить с обоих стволов. Монеты упали одновременно с тем, как заглох двигатель. «Дестер» летел, рассекая воздух, как самурайский меч гнилую тряпку.
Очередная пуля ударила Смита в плечо довольно ощутимо. Что-то укололо в левую сторону груди. Смит запаниковал.
Сначала двигатель!
Снова заурчало, закашляло, загудело. Аэромобиль несколько раз дернулся, вильнул вправо-влево и наконец с трудом, но выровнялся. Смит стряхнул с себя пулю и выдернул из груди ампулу. Малыш наблюдал за ним с интересом.
– Паника снижает твои способности, старик. Ты уж прости, но это факт. Ладно, хватит дурака валять. Сам же видишь.
Смит весело посмотрел на Малыша:
– А с монетами я тебя здорово.
– Да. Я сам чуть не рассмеялся.
– Что ты хочешь?
– Ну вот и конец путешествию. Давай начистоту. Я – Охотник. И как только что выяснилось – я Лучший Охотник.
Малыш не замечал, что «Дестер» постепенно снижался.
– Ты заказан, старик. И тут уж ничего не поделаешь. Рано или поздно до тебя доберутся не так, так эдак. Тебе еще повезло, что поймал тебя я. Хуч небось коленную чашечку хотел прострелить или вообще ногу отрезать. Кстати, за что ты его так бластером?
– Первый раз, когда он в меня стрелял, я пулю остановил. Сам не знаю, как получилось. Второй раз он взял бластер. Вот и пришлось…
Малыш расхохотался.
– Похоже на Хуча! Такое прямое решение. Теперь короче. Ты ведешь себя спокойно. Я всаживаю тебе ампулу. Ты засыпаешь, и я отвожу тебя к клиенту. И все довольны. Клиент хочет, чтобы ты был жив. Им нужны твои способности, только и всего.
Им не нужны мои способности!
– Давай уроним «Дестер»?
– Давай, – быстро согласился Малыш.
– Я пошутил.
– Вот и хорошо. Ну что, маленький укол?
Смит кивнул. Малыш взмахнул головой, откидывая челку, и нажал на спусковой крючок. Ампула задрожала, воткнувшись в грудь Смиту. Смит чуть дернулся и прикрыл глаза. Малыш положил оба пистолета себе на колени, достал мини-телефон и приложил его к уху.
– Хуч? Это Малыш. Я хочу, чтобы лично ты представил меня на Совете, как Лучшего.
Хуч, сидевший за одним из своих компьютеров в штаб-квартире, крутанулся на стуле вокруг оси.
– Малыш, ты бредишь?
– Я взял его Хуч. Взял!
Малыш посмотрел на начинающего дремать Смита почти с любовью. Сейчас он обожал этого глупого, но по-своему очень симпатичного псионика.
– Никто не смог! А я смог.
Хуч поднялся со стула. У него немедленно заболела голова, и стало саднить под свежей повязкой. Все операторы притихли, прислушиваясь к разговору.
– Теперь твой гонорар заплатят мне. А ты представишь меня на Совете. Я – Лучший. Через десять лет после Великолепного Марджа.
– Как тебе это удалось?
Хуч не в силах сдержать головокружения или обиды, или растерянности, или недоумения, упал в кресло. В трубке звенел, раскалывался на трескучие ноты, проникал за пределы барабанных перепонок смех Малыша. У Хуча создавалось впечатление, что прямо в уши ему каркала огромная черная ворона. Каркала и долбила острым длинным клювом прямо в висок, там, где такая тонкая кость… Хуч почувствовал испарину на лбу, перед глазами возник затылок Фримена, на котором бушевало ярко-алое пятно лезвия энергоножа. Оно становилось все ярче, цвет его пульсировал и расплывался, заполняя все зрительное пространство. Хуч выронил телефон и тихо сполз со стула. Он уже не видел, как к нему бежали испуганные операторы, как мигала лампочка тревоги. Топот ног, крики, доносящиеся сквозь вату загустевшего пространства…
– Хуч? Алло, Хуч?
Малыш потряс телефон и пробормотал сам себе:
– И этого вырубил.
Он снова глянул на Смита. Его тело обмякло, глаза были полуприкрыты. Двигатель почти потерял обороты. «Дестер» снижался. Малыш потянулся к рычагам управления и потянул ручку на себя, выравнивая машину. Прибавил оборотов. Включил автопилот. Двигатель откликнулся довольным урчанием. Теперь нужно сесть. И тут Малыш увидел смотрящий на него глаз Смита. Глаз подернула пелена сна, но сквозь эту пелену отчетливо проступала осмысленность. Малыш откинулся назад и схватил лежащие у него на коленях пистолеты и направил их на Смита, размышляя, а не вколоть ли ему еще одну дозу, не убьет ли она его объект. И в это время непреодолимая сила схватила оба пистолета и прилепила к железной раме бокового окна так, что Малыш оказался почти распятым. Пистолеты он рефлекторно сжал еще сильнее. Спина его оказалась прижатой к дверце. И тут, похолодев от ужаса, он услышал, как издевательски щелкнул замок. Среагировать Малыш не успел. Дверца распахнулась, а примагниченные смитовской силой к раме окна пистолеты потащили его за собой.
– А-а-а-а! – завопил Малыш и наконец отпустил рукоятки. Но было поздно. Он наполовину оказался снаружи. В кабине остались только ноги, которым не за что было зацепиться. Встречный поток ударил в распахнутую дверцу, а она, будучи не в состоянии ответить ветру, с досады ударила Малыша. От удара он вывалился наружу. Не зря, ой, не зря говорят: «Пристегивайтесь ремнями безопасности».
Смит уже не видел, как Одиночка летел вниз, а полы его пижонски распахнутого пиджака хлопали, словно крылья подстреленной птицы. В воздухе его еще несколько раз перевернуло, а затем он беззвучно камнем упал на поляну перед Шандольским лесом.
Смит попытался еще некоторое время бороться со снотворным, но потом вспомнил, что была и первая ампула. Из нее ему досталось немного, но... Глаза окончательно закрылись. Мозг стал окутывать неприятный туман.
Он почти взял меня. Почти взял…
«Дестер» постепенно, едва заметно снижался. Автопилот не был запрограммирован на какой-то определенный маршрут. Он просто застабилизировал машину, и теперь она летела прямо по чуть наклонной траектории, то есть по той, в которой ее застал начавшийся поединок между Охотником и Смитом.
Малыш лежал на поляне. Его глаза были устремлены вверх. Теперь они перестали быть старушечьими. Они стали глазами обычного подростка. В них еще теплилась жизнь, они старались ухватить «Дестер» вернуть его назад. Но аэромобиль уже летел над лесом.
Он неуклонно снижался. И вот его колеса начали задевать верхушки сосен. Машину несколько раз основательно тряхнуло. Если бы она была оборудована радаром, гирокомпасом и аварийной системой управления, она, возможно, дотянула бы до Шандола. Но это была машина для серьезных мужчин, которые любят контролировать трассу – только ручное управление. Поэтому произошло то, что и должно было произойти. «Дестер» рухнул в самую чащу. В мгновение ока супераэромобиль последней модели стал мертвым, как яйцо динозавра. Он падал, ломая ветви отвесно вниз, пока не врезался в землю, воткнувшись в нее на полтора метра в глубину. Двигатель напоследок взвизгнул, колеса попытались закрутиться, но все это напоминало предсмертную конвульсию.
Смита несколько раз во время падения ударило обо все углы, которые только имелись в кабине. Напоследок он ткнулся головой в рычаг управления. Из разбитого лба хлынула кровь.
ГЛАВА 14
Интересную гипотезу о природе этого заболевания выдвинули исследователи одной из клиник в Калифорнии, обследовавшие 900 пациентов. По их мнению, болезнь вызывается токсином арабинолом.
Через некоторое время Смит понял, что он гриб. Огромный, пористый гриб. Он явственно видел (или чувствовал?), как от него во все стороны расходятся миллионы нитей, сине-белые, пульсирующие, они разбегались по всем направлениям и где-то там (где он не мог отчетливо различить) соединялись с другими грибами, составляли с ними одно целое, какое-то единое пространство. И пространство это дышало неравномерно и тяжело. Смиту не хотелось быть грибом, но было совершенно ясно, что если он оборвет эти нити, что-то исчезнет навсегда, что-то прервется, уйдет безвозвратно. И этот уход станет непоправимой катастрофой. Смирившись с новыми ощущениями, Смит начал разглядывать нити. Они не были одинаковыми. Одни были очень толстыми, другие едва различимыми. В местах, где его губкообразное тело соединялось с ними, было приятно и тревожно одновременно. Через нити в него что-то втекало. Оно питало его, делало упругим и сильным. Внезапно он увидел, что к нему приближается огромный красный слизень. Вот сейчас он коснется его, а убежать невозможно – нити могут оборваться. Нужно попытаться придумать что-то еще. Но слизень уже в миллиметре. У него странная для слизня поверхность: шершавая, в мелких трещинках и пупырышках. И вот слизень прикоснулся к нему и пополз всем своим извивающимся телом вверх. Смит не выдержал и проснулся.
Как только он открыл глаза, в голову ударила страшная боль. Как будто его голова стала яйцом, из которого стремится вылупиться безобразный птенец. Он мечется в темном пространстве и бьет своим клювом во все стороны. Смит поспешил закрыть глаза, но боль не утихла. Наоборот, она стала еще сильнее. Он снова открыл глаза, смутно припоминая сокрушительное падение. Веки разлипались с трудом. Он провел по ним рукой, отдирая корку засохшей крови. Сквозь туман он увидел перед собой монету, пулю и мелкие осколки ампулы. Что-то влажное и шершавое коснулось его щеки. Смит вздрогнул и поднял голову. В ней немедленно началась локальная ядерная война. Складывалось впечатление, что ему изнутри делали лоботомию без анестезии. Снова влажное движение по щеке. Смит повернул голову направо, туда, где совсем недавно сидел Малыш, Охотник, который чуть не взял его. Он увидел перед собой два глаза, выглядывающих из-под черной челки. Глаза были лиловыми и настороженными. Они ждали его реакции. Затем из черных, шерстяных зарослей выскочил красный слизень и несколько раз коснулся его щеки, оставляя после себя мокрые густые следы. Смиту наконец удалось сфокусировать взгляд. Перед ним, виляя хвостом, стоял ризеншнауцер. Огромный, черный, лохматый. Он приподнял уши и сам приподнялся на передних лапах, которыми упирался в сиденье. Взгляд Смита упал на рулевую колонку, она вся была в его крови. Дышать было невероятно больно. Левый бок просто разламывался. Казалось, что там между ребер застряло рыцарское копье. Смит посмотрел. Никакого копья. Он с трудом сообразил, что у него, скорее всего, сломаны ребра, которые готовы вот-вот проткнуть легкие. Левая рука повисла плетью. Вывих? Перелом?
Вокруг – никого. Только лес, щебетание птиц и одичавший ризеншнауцер, который при всем желании не смог бы зализать его ран. Голова отчаянно кружилась. И кружение это все ускорялось. Словно ей управлял какой-то мятежный карусельщик, который мстил всему свету за позор Галилея…
Смит снова провалился в темноту. Только на этот раз его голова откинулась назад. Ризеншнауцер несколько раз осторожно тявкнул, издал жалобное поскуливание и бросился прочь в лесную чащу. Через несколько секунд треск ломаемых им кустов стих.
А Смит летел в полной темноте. Точнее, не летел, а падал. Он понимал, что это падение будет длиться вечность, что он обречен падать так до тех пор, пока его сознание не накроет волна абсолютного безумия, безумия, которое является полным отрицанием сознания как такового. И вот тогда он превратится в Ничто. И все равно будет продолжать падать. Но внезапно падение прекратилось. Теперь это напоминало полет. Он словно плыл куда-то, в каком-то направлении. Через некоторое время он понял, что это направление не сулит ему ничего хорошего, что нужно вырваться, остановить движение. И он рванулся вверх и увидел яркий ослепительный свет. Ему стало радостно и хорошо. Все кончилось.
Хуч и Лаймон, заменивший погибшего Фримена, были похожи на двух автогонщиков, недавно побывавших в крупной аварии. У Хуча из-под бейсболки виднелся бинт, у Лаймона рука была на перевязи. Лаймон, огромный, рыжий, веснушчатый парень слушал Хуча с прилежностью первого ученика в классе.
– Малыш не мог врать. Он действительно его взял.
– Такое возможно? – засомневался Лаймон. – Когда он остановил двигатели всех наших трех коптеров, я подумал, что перед нами карающий ангел Господень.
– С Малышом все возможно. Но куда он после этого исчез?
– Может, он решил использовать объект самостоятельно, не передавать его клиенту?
– У него контракт со Стерном. Малыш так поступить не мог. Он воспитан на охотничьих принципах. Это тебе не Борг.
– Есть какие-нибудь еще дополнительные способы связи с ним?
– Есть, – неохотно признался Хуч, – один. Но я боюсь его использовать.
– Почему?
– У меня дурное предчувствие. Ладно. Делать нечего.
Хуч повернулся к компьютеру и стал перебирать по монитору пальцами.
– Вот, – сказал он, – это наш с Малышом личный контакт на случай смерти одного из нас. При остановке сердца автоматически включается маяк, позволяющий определить местонахождение тела. Если нажать вот сюда, то можно проверить, жив он или мертв, а если мертв, то где находится. Нажми ты.
Лаймон с удивлением посмотрел на босса. Железный Хуч, Старший, выглядел слишком бледным. И причиной тому было не сотрясение мозга и не двукратное фиаско Охотника. Он испытывал к Малышу какие-то сентиментальные чувства, что для Охотника считалось абсурдом. Эмоции мешают делу. Нажимая на указанную иконку, Лаймон подумал, что Старший сдал и что недалек тот час… Но он тут же отогнал эту мысль. На экране вспыхнула карта, а на ней, недалеко от Шандольского леса, заплясал красный огонек.
Хуч прикрыл глаза. Он думал о Малыше, которого когда-то подобрал на улице в тот момент, когда он отправил на тот свет восьмерых двадцатилетних подонков, которые в небольшом тупичке хотели сделать из него живую мишень. Они поставили его к стенке и забрасывали пивными бутылками. Его поразила спокойная ненависть Малыша, его желание защитить свою жизнь любой ценой и презрение к противнику любой весовой категории. Четыре года назад… Всего за четыре года Одиночка мог стать Лучшим. Хуч верил, что Малыш взял Смита. Но потом что-то случилось. Что-то, что привело к гибели мальчишку, который слишком хорошо умел играть во взрослые игры.
– Как рука? – спросил он Лаймона.
– Повязку уже можно снять. Я, в общем, ее ношу, чтобы косить от дежурств.
– Тогда собирайся. Поедем, заберем Малыша. Там же найдем и след Смита. Когда будем его брать, не забудь мне напомнить о контракте, иначе я за себя не ручаюсь.
Лаймон поднялся, сбросил с плеча повязку и чуть подвигал рукой.
– Нормально.
Боль, заставившая его вспомнить о реальности, была такой невыносимой, что он потерял сознание в своем небытии, почти у самого входа в пресловутый туннель. И как следствие очнулся.
Остро пахло сосновыми иголками и дымом. И еще чем-то терпким, щекочущим ноздри. Смит не выдержал и чихнул, несмотря на то, что чихание вызывало боль во всем теле, он чихал и не мог остановится.
– Это хорошо, – услышал он мелодичный женский голос. В далеком уже забытом детстве отец брал его с собой на рыбалку. Ловить он не мог, но отец снимал с одного из сторожков особый малиновый колокольчик, и Смит (тогда его, кажется, звали подругому?) играл с ним. Ему казалось, что колокольчик разговаривает с ним на непонятном, но таком приятном языке. Словно нежная ладошка ласкала барабанные перепонки. Остальные колокольчики трещали, как сварливые старухи на базаре. А в звоне этого чувствовалась какая-то осмысленная связанность. И вот теперь он снова услышал его, но теперь отлично понимает все, что колокольчик хочет ему сказать.
– Это хорошо, что ты чихаешь. Это очень хорошо.
В ноздри ударил тот самый терпкий запах, который сначала ощущался едва-едва, а теперь был совсем близко. Смит открыл глаза. Перед ним плавала дымящаяся глиняная плошка. Только теперь он почувствовал, как распух у него во рту язык, как саднит горло. Он приподнял голову и стал жадно пить, обжигаясь и не чувствуя этого. И сразу его окатило будто волной, состоящей из тысячи маленьких иголочек. Волна несколько раз прокатилась от пяток до макушки, каждый раз наполняя его новыми ощущениями: расслабление, напряжение, легкость, упругость, ломота.
Плошка исчезла. Теперь Смит мог рассмотреть своего колокольчика. Им оказалась девушка, чуть больше двадцати лет. Длинные, до пояса, черные волосы были стянуты у затылка. Высокие скулы, огромные серые глаза и черные брови вразлет. Широкие плечи, невидимая талия и узкие бедра. Она была бы похожа на спортсменку, если бы не бесформенный балахон, перетянутый какой-то непонятной бечевкой. В привязанных к бечевке ножнах застыл нож с самодельной рукояткой. Она смотрела на него спокойно, как врач на пациента.
– Я думала, ты совсем собрался уходить. Ты не против, если я твой «Дестер» присвоила?
– Э-э…
Она пожала плечами:
– Впрочем, от тебя это все равно не зависит.
– Э-это… не мой «Дестер», – наконец удалось выговорить Смиту.
Ее бровь выгнулась, как только что проснувшаяся кошка.
– Надо же. А я думала, ты городской мальчик.
– Я тоже… так думал.
Смит попробовал улыбнуться. Она присела на что-то, на что, Смит не видел.
– Жаль. Я так понимаю, ты в бегах?
Смит едва заметно кивнул.
– Вот черт, а я-то думала, с городского мальчика срезать деньжат за лечение.
– У… меня… в кармане…
– Эти я уже забрала. Богатый мальчик.
Смит попытался встать. Грудь стягивала тугая повязка.
– У тебя сломаны ребра и разбита в нескольких местах голова.
– Сколько я здесь?
– Два дня. Странно, что ты так быстро очнулся.
– «Дестер» все еще там?
– Как же, – фыркнула она.
– Это хорошо, – Смит уже сидел.
– Его ищут?
– Да.
– Пусть ищут. Он давно уже разобран на запчасти, а корпус отправлен на переплавку. У меня с этим быстро. Есть будешь?
Смит кивнул и огляделся. Он находился в просторной бревенчатой хижине. В узкое окно рвались ветви деревьев. Где-то в дальнем углу белела печь.
– Я ей давно не пользуюсь. В подвале генератор.
Смит разглядел вполне современную кухню с полным набором оборудования. Патриархальность непостижимым образом соединялась с современностью. Он заметил компьютер и деревянную кадку. На стене висело несколько топоров и бластер «Лайтлидер».
Помещение показалось ему слишком просторным для одной женщины.
– Как тебя зовут? – Спросил он.
– Армо. А тебя?
– Смит. Адам Смит.
– Ну да, как же я сразу не догадалась. Конечно, Смит. Кто же еще… Есть будешь?
Смит кивнул.
– Ну если ты такой шустрый, что уже встаешь, давай к столу. Стол сильно напоминал стол в кафе «Дары природы». Сходство довершали длинные лавки. Смит доковылял до стола и сел. Армо поставила перед ним тарелку с дымящимся варевом, ложку и хлеб.
– Ты поосторожней пока. Два дня все-таки не ел.
Смит попробовал похлебку. Она пахла какими-то кореньями и травами и показалась ему вкуснее всего на свете. Смит, обжигаясь, начал есть. После нескольких первых ложек ему стало жарко, на лбу выступила испарина. Армо сидела напротив и смотрела на него.
– А ты что делаешь здесь в лесу?
– Здесь нет чашек контроля, полицейских из Черного эскадрона и не нужно платить налогов. А вот тебя как сюда занесло?
– Это долгая история.
– Понятно, но деньги я тебе не верну.
Смит снова кивнул и опять принялся за еду. Тем временем Армо встала и начала раскладывать по столу тарелки. Они выстроились в два ряда по обеим сторонам стола, как летающие тарелки на инопланетном космодроме. Рядом аккуратно ложились ложки и хлеб. Смит насчитал шесть тарелок.
– Мы кого-то ждем?
– Боишься?
Смит не ответил, а продолжил трапезу. В это время снаружи послышались грубые голоса и топот ног. Смит невольно обернулся к двери. Она распахнулась, и в дом ввалилась толпа разномастных мужиков. Все они были бородаты, курносы, широкоплечи и угрюмы. Заметив Смита, они мгновенно смолкли. Первым заговорил Атаман (так окрестил его про себя Смит):