Дмитрий РЕЗАЕВ
СКВАЖИНА №9
Мир – соковыжималка.
А мы в ней – фрукты.
Вольный перевод Шекспира
– Ты хоть помнишь, кто ты, и что-нибудь вообще? – спросил Билл.
– Конечно. Конечно, помню. Все в порядке.
– Кто твои папа и мама?
– Герберт и Вера. Герберт и Вера Смит.
Стивен Кинг «Темная башня»
А на девятый день бродяга умер. Такие дела. Последними его словами были:
– Разве это плохо? Бывает куда как хуже…
Курт Воннегут «Бойня № 5 или Крестовый поход детей»
ГЛАВА 1
Медики давно изучили этот феномен и назвали его синдромом хронической усталости.
Все было непонятным с самого начала. Многое осталось непонятным до самого конца. Если окончательная разгадка и существует, то уж точно не в этой жизни. Что разбудило его в то утро? Странная мысль или…
Утробный, дребезжащий звук проникал даже сквозь звуконепроницаемые стеклопакеты. Звук заставлял вибрировать воздушное пространство в радиусе двух километров. Иногда он прерывался, чтобы наполнить воздух тревожным ожиданием его возобновления. Люди в желтых жилетах суетились возле истекающей маслом машины, которая вгрызалась в дорожное покрытие. Их лица хранили отсутствующее выражение. Они знали, что причиняют массу неприятностей всем жильцам окрестных домов, и как бы пытались оградиться за маской непроницаемости от неминуемых упреков.
Сколько он себя помнил, он всегда жил один. Отец канул в небытие, когда ему исполнилось пять. Проволока черной с седыми клочками бороды царапает щеку, дыхание, словно таежный воздух. Смейщиеся серо-коричневые глаза. Вот и все, что осталось. Мать вставала перед ним ослепительно красивой, в ситцевом платье с какими-то легкомысленными желтыми цветочками. Она исчезла, когда ему исполнилось семь. Просто исчезла, и все. Она вышла в соседнюю комнату (гостиную, кухню?) и не вернулась. Он даже не испугался. «Мама пошла в магазин», – подумал он тогда и заснул. А утром за ним приехали. С тех пор он жил один. От родителей не осталось даже фотографий. Он не смог бы найти и тот дом, в котором они жили. Единственное, что он помнил, – две уродливые фигурки странно-страшных существ над большим, торжественным, парадным входом. Они постоянно притягивали его взгляд. Он не боялся, но каждый раз, когда обращал на них внимание, почему-то волновался. Два каменных уродца. Только и всего. Он тщательно хранил все воспоминания о матери, об отце и о… них. Это не составляло труда, поскольку воспоминаний было немного.
Грохот то усиливался, то стихал, но по-прежнему не оставлял никаких шансов на то, что когда-нибудь прекратится.
Бесшумных строительных работ не бывает.
Люди в желтых жилетах прекратили суетиться и уселись на бордюр перекурить. Машина сама знала что делать.
Одиночество не угнетало его. Он был совершенно один в муниципальном приюте. Тусклые лица, серые передники воспитательниц, серая каша, серые влажные простыни. Он был совершенно один в школе для особо одаренных детей. Ярко-зеленая доска, ослепительно белый мел. Старичок в пенсне с золотой оправой, который называл его на «вы», при этом чуть кланяясь.
Он был один на выпускном экзамене в престижной школе (главной школе!). Его взяли туда со стипендией и даже сняли для него (пожизненно!) квартиру в престижном районе Бурга. Зачем-то он был им нужен.
Друзей у него не было. Подружки были, но немного. Некоторых девушек тянуло к нему. Одну из них он, кажется, любил. Как ее звали, не помнил.
Он привык к тому, что люди либо сторонятся его, либо видят в нем что-то странное, либо восхищаются им, как какой-нибудь диковинкой (сирота-вундеркинд!). Он привык.
Но сегодня утром….
Звук срывался на высокие, визгливые, почти истеричные ноты, когда бур натыкался на неожиданное сопротивление грунта. Он возмущенно, со злобой преодолевал его и снова начинал удовлетворенно урчать на низких тонах, словно кот, который позволял себя гладить хозяйке, зная, что скоро она даст ему не сухой корм, а настоящую сметану.
Сначала он был уверен, что его разбудил именно этот звук. Но потом…
…он проснулся оттого, что наконец понял причину своего одиночества.
Мысль вспыхнула в его голове, как двухсотваттная лампочка в крохотной кладовке. Он вскочил, свесив с кровати мускулистые икры. Сердце бешено колотилось. Реальность изменила свои очертания. Он словно впрыгнул в параллельный мир. С удивлением отметил, что подушка валяется на полу. На краю – темное пятно от слюны. В окно бил яркий солнечный свет.
Что-то изменилось. И причиной этого изменения была мысль-открытие. Самая старшая в иерархии человеческих мыслей. Возвышающаяся над мыслишками, догадками, обрывками воспоминаний и прочим мозговым шлаком, всплывающим пеной из глубин подсознания. Мысль была четкой и яркой.
Это не люди сторонились его. Это он сторонился людей.
И не просто сторонился. А прятался!
Семилетним он прятался за беспамятством. Потом надежным убежищем стали блестящие способности. Они позволяли ему скрывать лицо за толстой книгой или таиться в самом темном углу библиотеки, не посещать вечеринки и общественные места. Он «череп», он «ботаник», он зациклен на учебе.
Он пружинисто вскочил с кровати. Огляделся. Простыни были смяты так, будто их всю ночь жевал бультерьер.
Вместе с ним встал и вопрос: от кого он прячется?
Он прошел в ванну. Из зеркала на него глянул молодой человек весьма симпатичной наружности. Правильное лицо, сошедшее с рекламы нового лака для волос. В глазах – свежесть. Словно не было смятых простыней, не было ошеломляющего открытия, не было… чего-то еще. Чего-то, что вползло к нему в квартиру этой ночью, искорежив действительность, словно танк – малолитражный автомобиль.
Он начал чистить зубы электрической щеткой. Шум электромоторчика завизжал в унисон бурильной машине за окном. Он непроизвольно поморщился. По телу пробежала теплая волна (такое с ним бывало не раз, когда он испытывал чистые эмоции), и… бур захлебнулся. Он как будто чем-то подавился, когда очередной кусок гранита попал ему не в то горло. Наступила тишина. Он удивленно посмотрел на свою щетку. Она тоже перестала дрожать. Он потряс ее. Никакого эффекта. Видимо, подсели батареи. Он заменил их и снова принялся за утреннюю гигиену. Бур за окном молчал. Сломался наконец.
Покончив с утренним туалетом, он поплелся на кухню, с удовольствием шлепая босыми ногами по паркету. Он снова и снова возвращался к мучившему его вопросу. Но теперь уже более спокойно. Черт его знает, что ему приснилось. Вполне возможно, именно неизвестный ночной кошмар и стал причиной его тревоги.
Яйца легли на сковородку ровными желтыми кругами. Вокруг также аккуратно ежился на раскаленном масле белок.
Сегодня.
Что сегодня?! Он прекратил кулинарные манипуляции. Что сегодня!?
Сегодня.
Они нашли его. Те, от кого он прятался. Он напрягся. Никто не хочет оказаться сумасшедшим. Никто. А он особенно. Он не хотел попасть в закрытую лечебницу, где так трудно спрятаться от тех, кто…
Кто!?
Он в отчаянии швырнул вилку на пол. Нужно взять себя в руки, поесть, а затем просмотреть отчет. К обеду он должен его сдать. Он несколько раз глубоко вздохнул. Затем залез в аптечку и достал успокоительные таблетки. Желтая наклейка на пузырьке придала уверенности. Он вспомнил, что таблетки лучше принимать на полный желудок и сел за стол преисполненный решимости довести завтрак до логического конца. Он ел яичницу со старательностью школьника, желающего, во что бы ни стало, угодить любимому учителю. Но, доев, невольно вздохнул с облегчением. Стало понятно, что помощи таблеток не избежать. Желтый пузырек вновь завертелся в его ладони.
Он подошел к окну. Бур был похож на слона, которому прищемили хобот. Что-то неестественное вкралось в эту утреннюю картину. И он мгновенно понял, что именно. Рабочие в желтых жилетах не обращали никакого внимания на поломанный агрегат. Они снимали амуницию. Каски уже лежали на асфальте. Рядом падали желтые крылья жилетов. Рабочие торопливо бросали окурки и бежали в сторону подъезда. Его подъезда!
Паника, которую он сдерживал все утро, вырвалась наружу, едва не прихватив с собой яичницу. Он не успел сообразить, как ему удалось так быстро одеться. Через несколько секунд он уже покинул квартиру.
Они нашли его! Нашли. Они искали его столько лет. И наконец нашли. Все. Точка.
Рабочие сосредоточенной кучкой стояли у лифта на первом этаже. Один – самый угрюмый – с длинноствольным пистолетом в руке перекрывал пожарный выход. Еще один заблокировал парадную дверь, чтобы никто не вошел.
Консьерж сидел за конторкой с удивленно-возмущенным лицом. Мертвым лицом. Лица только что умерших людей сохраняют странную застывшую живость, свойственную скульптурам подлинных мастеров. Между бровей затаилось черное пятнышко. Как у индийских женщин, вышедших замуж. Невеселая свадьба. Свадьба со смертью под гудение лифта и зловещее перешептывание мыслей «рабочих».
Он видел все это столь же отчетливо, как и люк, ведущий на чердак. Видимо, стресс обострил его восприятие. Если это не так, то тогда: «Добро пожаловать, старая добрая паранойя». Он положил руку на прут железной лестницы и с тихим проворством стал карабкаться вверх.
Двери лифта распахнулись. Рабочие гибко просочились внутрь. Кнопка вспыхнула, двери плавно закрылись, и их потащило наверх.
– Надейсь, мы застанем его спящим, – предположил один из «рабочих».
Еще один хмуро мотнул головой:
– С таким прикрытием, как эта гигантская бормашина, мы не смогли бы застать спящим даже покойника. Так что готовьтесь.
– Говорят, он не знает.
– Они все не знают, а потом…
– Хоть из какой он категории, известно?
– В том-то и дело, что нет.
Последнее сообщение добавило лицам «рабочих» суровости.
Люк на чердак открылся легко. У многих жильцов, любителей позагорать на крыше, имелись электронные ключи. Он выбрался на чердак и аккуратно закрыл люк.
Одновременно с этим движением разъехались в стороны створки лифта. «Рабочие» очутились перед дверью его квартиры. Теперь он их видел в тонкую щель. Старший «рабочий» достал пластиковую отмычку и осторожно отпер дверь. Хозяин удовлетворенно кивнул сам себе. Его охватила радость. Путешествие в психушку откладывалось. Дальше он смотреть не стал, а пошел вглубь чердака мягким кошачьим шагом.
Старший пропустил группу вперед, а сам остался на площадке. Он втянул носом воздух. Что-то его настораживало. Запах кожаных сандалий? Зубной пасты? На площадке кто-то только что был. Присутствие еще не исчезло окончательно. Старший осмотрел лестницу, ведущую на чердак. Он увидел, то, что и ожидал увидеть – еле различимые следы. Кто-то только что взбирался по лестнице. Гармония крашеного металла была нарушена. Те места, где ступала нога человека, были темнее. Старший заглянул в комнату:
– Он ушел чердаком. Они все-таки предупредили его.
«Рабочие» выскочили на площадку и заскользили вверх по лестнице на чердак. Двое остались «прибраться».
Он ланью пронесся по чердаку до выхода на крышу. Взлетел по лесенке и выбрался на свежий воздух, где его мощным ударом встретило летнее солнце. Он перескочил через взвизгнувшую девицу, которая обнаженной лежала в шезлонге, и побежал к антенной площадке. Там он надеялся затеряться среди спутниковых тарелок и чашек контроля. Мелькнула мысль вызвать «Черный эскадрон». Но ее тут же захлестнула волна страха. А если они и есть «Черный эскадрон»?
Голова Старшего показалась из люка и внимательно осмотрела окрестности. Старший не видел Адама Смита, но знал, что он здесь. Женщина в шезлонге. Это плохо – лишний свидетель. Антенное поле – это хорошо. Больше ему прятаться негде. Никто еще не уходил от Охотника. Даже перед профессионалом у него фора.
Невозможно скрыться незаметно. Даже растворившись в воздухе, вы все равно оставите след, как корабль оставляет след в океане. Вода чуть меняет цвет, и опытный глаз всегда разглядит дорожку, по которой прошло судно. Иногда даже через два дня, особенно если корабль большой.
Старший осторожно вылез на крышу. Оружия у него нет. Но, черт его знает, из какой он категории. От предположений захватило дух, и засосало под ложечкой. Этого Старший не любил. Бояться нельзя. Стоит один раз отпустить вожжи, и страх сожмет тебе шей коленями и погонит к пропасти. Спокойно. К какой бы категории ни относился Адам Смит, пуля всегда сильнее. Главное не потерять контроль.
Следом за Старшим на крышу выбрались остальные. Они стали рассредоточиваться по периметру, стараясь расположиться так, чтобы в поле их зрения попали все укромные местечки.
Никакого удовольствия от загорания больше получить не удавалось. Этот полоумный тип, который перепрыгнул через нее самым бесцеремонным образом (по-моему, симпатичный?) испортил все настроение. Она открыла недовольные глаза и увидела мужское лицо, смотревшее на нее с досадой. Фигура стояла, загораживая солнце, и представляла собой практически черный силуэт. Она хотела выругаться, но у самого ее лица возник баллончик с газом, затем брызнула струя (приятный запах!). А потом ей стало хорошо.
Они медленно сжимали кольцо вокруг антенного поля. Смит видел их. Не так отчетливо, как ему хотелось, – только быстрые, мелькающие тени, – но все же видел. Сколько их? Десять, двадцать? Не стоит давать волю фантазии, которую питает страх. Рабочих у бурильной машины было четверо. Четверо, а никак не двадцать. Кто они? Судя по ловким движениям – опасные типы. Он физически ощущал приближение противника. Больше ждать не было никаких сил. Нервы зазвенели как натянутые струны, и он рванул с места, даже не отдавая себе отчет, в каком направлении бежит. Он огибал антенны, как слаломист. Перед ним мелькнул выход с чердака в соседний подъезд. Смит успел сообразить, что это последний подъезд, а сразу за ним – тридцатиметровая пустота. Больше ни о чем подумать он не успел. Прямо перед ним стоял человек с пистолетом в руке. Смит, не останавливаясь, буквально вбежал в него, как бы отказываясь поверить в существование препятствия. Тот от неожиданности вскрикнул и исчез за парапетом. Его вопль оборвался где-то внизу. Смит лихорадочно огляделся. Где-то здесь должна быть пожарная лестница. Он осторожно перегнулся через парапет и осмотрел стену, стараясь оставить в расфокусе хищно затаившийся в ожидании новой жертвы асфальт. Где-то внизу краешек глаза уловил черно-красное пятно. Вот она, лестница. Адам усилием воли перевалил свое тело через край крыши и, нащупав лестницу, стал спускаться. Нужно все делать быстро. Очень быстро, иначе…
Он поднял голову вверх и увидел выглядывающее из-за крыши лицо. Черные угольки глаз гипнотизировали его. Он не знал, но догадался – Старший. К двум глазам добавился третий. Смит даже сразу не сообразил, что это дуло пистолета.
– Поднимайтесь наверх, мистер Смит. Зря вы так волнуетесь. Мы не хотим причинить вам вреда. Напротив. Нас послали охранять вас. Поднимайтесь, – он протянул ему руку, – я помогу вам.
– Охранять? От кого? – Смит крепче вцепился в поручни.
– Я не могу разговаривать с вами в таком положении, – Старший улыбнулся. – Скажите, от кого вы бежите?
Действительно от кого? От ночного кошмара? Смит потряс головой, отгоняя наваждение.
– Я не верю вам, – выдохнул он и продолжил спуск.
– Почему?! – оскорбился Старший.
– Я не верю людям с пистолетами, – объяснил Смит.
В его фигуре было столько уверенной целеустремленности, что Старший на мгновение опешил и с удивлением посмотрел на пистолет, проверяя, уж не выронил ли он оружие. Иначе с чего бы Смит стал таким смелым? Замешательство продлилось микросекунду. Старший буквально задохнулся от гнева.
– Стоять!!! – страшно закричал он. – Наверх! Живо! Или я буду стрелять!
Смит еще раз посмотрел на своего преследователя. Этот будет. Сомневаться не приходилось. Он глянул вниз. Далеко. Как же далеко! Он вздохнул и стал медленно подниматься. Пуля в голове или голова на асфальте – оба варианта его не привлекали. Он вдруг почувствовал прилив сил и быстро, упруго полез вверх. Старший улыбнулся и скрылся за краем крыши.
Когда Адам перевалился через парапет, Старший встретил его с улыбкой.
– Мистер Смит, вы убили человека. Столкнули живого человека с десятого этажа.
Смит вытер лоб тыльной стороной ладони.
– Ваш человек угрожал мне пистолетом. А если и вы будете мне угрожать оружием, не исключено, что попытаюсь столкнуть и вас.
Улыбка исчезла. Чеширский кот без улыбки. Нехороший чеширский кот. Брови Старшего сомкнулись на переносице. Глаза превратились в узкие щелочки. Губы стали тонкими и бескровными.
– Вы доставляете нам слишком много хлопот, мистер Смит. Я могу прострелить вам колено, а затем отвезти в багажнике автомобиля туда, куда мне нужно.
– Кто вы?
– Это не имеет значения. Я всего лишь выполняю поручение. Конфиденциальное поручение. Свои вопросы вы будете задавать не мне.
– Так вы Охотник?! Вы – Охотник!
Старший едва заметно кивнул.
– Это не имеет значения. Вам придется отправиться с нами.
Из-за спуска в последний подъезд показался еще один Охотник. Он вопросительно посмотрел на Старшего.
– Все в порядке, – ответил на его немой вопрос Старший, – наблюдайте за улицей. Вполне возможно, что он успел вызвать Эскадрон, хотя и вряд ли.
– Вызвал, можете не сомневаться. Еще из квартиры. Я заметил вас в окно. Вас и ваш идиотский бур. Это незаконное лишение свободы, – с вызовом крикнул Смит.
– Время, шеф, – напомнил второй Охотник, постучав пальцем по запястью, и скрылся.
Старший вытянул руку с пистолетом.
– Извините, Смит, но мы торопимся. Хоть вы меня и сильно разозлили, ограничимся легким ранением в мягкие ткани. Черт вас знает, из какой вы категории.
– Это ошибка! – завизжал Смит, – ошибка! У меня нет никакой категории. Свяжитесь с заказчиками! Это оши…
Договорить он не успел. Раздался сухой треск выстрела. Вопреки собственным ожиданиям, Смит не зажмурил, а, наоборот, распахнул глаза как можно шире. Он буквально вцепился взглядом в дуло пистолета. Он даже разглядел приближающуюся к выходному отверстию пулю. Она медленно вращалась в канале ствола, окруженная парами пороховых газов, сизых, как нос пьяницы. Вот она высунула тупое свинцовое рыльце, принюхалась и вылетела на оперативный простор. Потом, словно ослепнув, она порыскала из стороны в сторону и… упала. Шлепнулась на рубероидную поверхность крыши. Глаза Старшего стали стеклянными. Он смотрел на пулю, приоткрыв рот. Смотрел и не мог оторваться. Его будто мгновенно залило цементом. Над головой неслись веселые, кудрявые облака. Где-то рядом чирикали воробьи. Иногда шумно вздыхал ветер. А он все смотрел и смотрел. Пуля абсолютно целая лежала в полутора метрах от его правого ботинка. Старший огромным усилием воли заставлял себя представить, что ее там нет. Но она там была. Вселенная рухнула.
Адам Смит быстро спускался по пожарной лестнице, оставив Старшему возможность самостоятельно выйти из состояния катотонии. Он удивительно легко выгнал из головы все мысли, догадки и вопросы. Сейчас он был сконцентрирован только на последовательных, ритмичных движениях, позволявших ему все дальше и дальше уходить от этой странной утренней погони.
Старший медленно поднял голову. Смита не было. Он с трудом сделал два шага по направлению к парапету. По его лицу ручьями лил пот. Рука с зажатым в ней пистолетом мелко тряслась. Он с ужасом посмотрел на нее и разжал пальцы. Пистолет упал у его ног, обиженно звякнув. Рука тут же перестала трястись, и Старший с облегчением вздохнул. Трель телефонного звонка чуть не лишила его чувств. Он приложил ладонь к уху. Раздался искаженный расстоянием голос:
– Эй, ну что там? Какой он категории?
Старший так и не смог вернуться в нормальное состояние:
– Стерн? У него НЕТ категории.
– Как это нет? У них у всех есть категория. Что он сделал? Скажи мне, что он сделал? Что он может? Вы выяснили это?
– Он ушел. Просто ушел.
Старший устало присел на парапет. Равнодушно глянул вниз, плюнул, вынул сигарету и закурил. Ему было хорошо. Он знал, что с этой минуты перестал быть Охотником. Напряжение мгновенно отпустило, в нем теплой волной разливалось благодушие. Бывший Старший, прищурившись, глянул на солнце – хорошо!
ГЛАВА 2
Хронический синдром усталости характеризуется наступлением персистирующей или рецидивирующей усталости при одновременно большом напряжении.
Высотка напоминала зуб из металлокерамики. Полированная стеклянная поверхность презрительно отталкивала солнечный свет. Сто этажей, наполненных сверхприбылью. В это здание входили люди, преисполненные собственного достоинства. Они не знали никаких иных проблем, кроме принятия эффективных управленческих решений. Страна обтянутых кожей кейсов, безупречно повязанных галстуков и дорогого мужского парфюма, скоростных лифтов, огромных кабинетов и умопомрачительных секретарш с влажными губами и знанием иностранных языков. Королевство менеджеров, раскинувшее свои владения среди орд варваров, передвигающихся на общественном транспорте и пожирающих холестерин, разогретый в микроволновках. Королевство, чьи границы нерушимы. Любой тунеядец, бытовой алкоголик и неудачник знал, как называется это королевство – Первая энергетическая компания.
Королевство ненавидели все. И все мечтали о нем. О тех богатствах, которые скрывались за сталью и бетоном: представительских расходах, корпоративных кредитных карточках, командировках на Гавайи, закрытых счетах в швейцарских банках, загородных виллах, дорогих автомобилях, сделанных на заказ, и воскресных партиях в гольф с Президентом.
Первая энергетическая компания. Сто этажей. Вы ошиблись – вам не сюда.
Биш поднимался в персональном лифте, двери которого открывались прямо в комнате отдыха его кабинета. Голова, обычно переполненная пунктами распорядка дня, на этот раз была абсолютно пуста. Пока думать было не о чем. Текущие неприятности не могли испортить открытия, которое его Разведчики сделали месяц назад. Перспектива новой разработки была настолько огромна, что Биш едва сдерживал улыбку. Прибыль ожидалась такой высокой, что с трудом поддавалась подсчету.
Двери скользнули в разные стороны мягко и бесшумно, словно виртуозы-полотеры. В ноздри ударил приятный освежающий воздух. Биш прошел в заднюю комнату, бросил в кресло портфель, а сам уселся на диван. Набрал на клавиатуре программу завтрака и откинулся на спинку, заложив руки за затылок. Приятно хрустнули суставы. На мгновение его захлестнула волна абсолютного счастья. Господи, как же хотелось жить и жить!
До начала объединенного заседания оставалось еще полчаса.
На столе, клацнув, открылась крышка, и на мельхиоровом подносе появился завтрак – высококалорийный и очень вкусный. Его готовил этажом ниже личный повар Биша. Энергия для готовки была бесплатной. Она же освещала здание, питала компьютеры, телевизоры и все остальное. Все работало практически даром.
Биш взял вилку и проткнул ей воздушный омлет с грибами. Одновременно он с удовольствием поглядывал на хрустальный бокал с ледяным апельсиновым соком.
В углу тактично пропищал телефон.
– Да, – активировал его собственным голосом Биш.
– Это я – Мирт. Дата начала разработок откладывается. Это к тому, чтобы ты был в курсе перед собранием.
– Ты имеешь в виду Скважину № 9?
– А что же еще?
– Ну не знаю… У нас в разработке около полусотни месторождений.
– Рад, что у тебя с утра хорошее настроение, и ты способен валять дурака. Лично мне не до смеха. У разведки крупная авария. Мы тут все в мыле.
Биш напрягся и положил вилку на стол.
– Это серьезно? Ты же знаешь, что для нас значит Девятая.
– Пока все в пределах нормы. Чуть-чуть ошиблись с технологией, но радикального – ничего.
Биш снова взялся за вилку, подцепил очередной кусочек омлета, в котором, как бабочка в янтаре, застыл кусочек трюфеля, и плавно отправил в рот. Тщательно прожевав, Биш продолжил:
– Я надейсь на тебя. Что ты делаешь сегодня вечером? Может, сходим в оперу?
– Хочешь поговорить об этом? Вряд ли. Дел по горло.
Сухой щелчок оборвал связь. Биш, прикрыв глаза, пил апельсиновый сок. Его тело наполнялось жизненной силой. О Девятой никто не знает. И вопрос только один: подавать заявку или выждать? Есть такие браконьеры, которые за время процедуры подачи и рассмотрения заявки умудряются выкачать из скважины миллионы. Нет, лучше сначала начать разработку, а уже потом подавать заявку. Старый закон Шерри еще действовал, хотя ему и было уже около двухсот лет: начал разработку – скважина твоя. Это все равно что подать заявку. Правда, потом придется платить совсем другие налоги. Но при таких сверхприбылях, которые ожидаются от Девятой, можно и потерпеть. С другой стороны, не платить большие налоги – дело принципа любой уважающей себя кампании. Это вопрос престижа, вопрос уровня квалификации ее менеджеров. А Биш был не просто менеджером. Он был королем менеджеров.