Резанова Наталья Владимировна. Чудо и чудовище

   Ее голос был более обычного жесток и непреререкаем, и все с готовностью поспешили исполнить приказы. Так что вскоре в опустевшем зале остались только Дарда и Хариф.
   Дарда подошла к слепому. Видевшие ее во дворе Хаддада сразу бы узнали эту походку. Так она подбиралась к противнику, прежде чем нанести удар. Но Харифа она не ударила.
   – Ты знал. – Теперь ее голос был совсем иным – хриплым, прерывающимся. – Ты знал с самого начала.
   Он не ответил. Может быть, он вспоминал, как давней ночью, в зале другого дворца, стоял перед Тахашем, А может, и нет.
   – Ты хорошо сыграл свою игру. Я думала, ты обманываешь Нир, а ты не обманывал никого, кроме меня. И меня же учил – для мести поспешность губительна! Ты не спешил. Чудный замысел! Раз нельзя отомстить Тахашу, надо отыграться на его дочери, Сделать ее своей любовницей и послать на смерть. А не убьют меня – тоже неплохо, можно стать советником при царице, а с местью еще обождать…
   – Все было не так, Дарда. То есть – сначала было так. Но потом все изменилось. Я не обманывал тебя, поверь мне.
   – А вот этого не надо было говорить! У тебя есть право на месть и ненависть. Только не надо продолжать врать.
   – Дарда, я…
   – Хватит. Не доводи до дурного. Уходи, я не хочу тебя видеть.
   Она отвернулась, хотя Хариф не мог этого увидеть. Слышно было, как стучит по каменному полу его посох. Потом наступила тишина. Дарда побрела по залу – одна, в темноте. Она поняла, что свалится, если не передохнет немного. Наткнулась на какое-то кресло и уселась в него, не обратив внимания, что это – трон Зимрана.
   Выспаться ей не удалось ни в тот день, ни на следующий. Слишком много навалилось дел, и сразу. Она вступила в мятеж ради мести, а не для того, чтобы стать царицей. Но теперь, когда выяснилось, что месть ее не имеет смысла, царицей приходилось быть. Нужно было наводить порядок в городе и стране, рассчитаться с войсками, назначить наместников. Меж тем, выяснилось, что Рамессу действительно сбежал, предположительно в Дельту, к себе на родину. Уту вызвался в погоню, и Дарда согласилась – не столько ради похищенных из казны сокровищ, сколько для того, чтобы бывший управитель не навел на них своих соплеменников.
   Лаши следил за порядком в Зимране, однако, по его мнению, бывшего главу городской стражи можно было вернуть на прежнюю должность. Дарда обещала подумать.
   – Кстати, что случилось с Харифом? – спросил Лаши после беседы о Шраге.
   – А что с ним случилось?
   – Он спрашивал меня, не согласишься ли ты с ним поговорить.
   – Ему что, жить негде в этом городе?
   Лаши усмехнулся.
   – Как бы не так! Он теперь великий провидец. Разве не сбылось его предсказание, что ты станешь царицей? Народ вокруг его тучами собирается, а жрецы разодраться между собой готовы, чтобы за право предоставить ему жилье при своем храмах.
   – Вот видишь. Он в пустыне не пропал, не пропадет и в столице. А говорить я с ним не хочу.
   У Лаши хватило сообразительности не продолжать эту тему.
   На второй день пребывания во дворце Дарда посетила Братскую башню. И, выслушав историю Даллы, поняла, что не испытывает к ней ненависти. Странно – Далла при всей своей красоте оказалась несчастнее безобразной Паучихи. Во всем. По крайней мере, Дарде не приходилось терять детей. Даже как женщина Дарда была счастливей. Сколько бы не лгали ей Хариф и девушки из Каафа, приходившие к ней в шатер. Притворная любовь есть настоящая любовь, если она приносит радость.
   Очевидно, ей следовало благодарить ту няньку, Берою, за совершенную подмену. Оставшись во дворце, вряд ли бы Дарда обрела силы и знания, необходимые для женщины с ее наружностью. И вообще, необходимые для жизни.
   А Далла… Она – слабое существо. Груз злодейства, который она взвалила на себя, не по ней. Другие творят и большие преступления, и спят спокойно. Далла же сломлена. Из чего, правда, не следует, что ее пора отпустить на волю и осыпать благодеяниями.
   Злость Дарды против Харифа улеглась – на нее не было ни сил, ни времени. И она понимала, что с ним дело обстоит тоже не так просто. Он приучал ее к мысли, что кроме него, ее никто не способен любить. Но может, он боялся, что все обстоит наоборот? И его настойчивое: "верь мне!" было не только лживым заклинанием, но криком о помощи, который она не услышала.
   Все так. Но Дарда понимала также, что того, что было прежде, уже не будет. И видеть его по-прежнему не хотела.
   По многим причинам ей нужно было забыть о личных переживаниях. Она знала – сейчас Нир опьянен победой, и люди славят торжество справедливости. Но стоит случиться засухе, неурожаю, или вражескому нападению – виновницей всего окажется лживая преступница, новая самозванка, узурпаторша престола. А попритихшие ныне зимранцы спустя месяц-другой отойдут, и припомнят, что царицы в Зимране не правят сами, хотя бы их право на престол не подлежало никакому сомнению.
   Но даже если внутри страны будет все благополучно, Нир останется маленьким государством между одряхлевшей, но все еще могущественной Дельтой и полным сил и алчности Шамгари. Пока шамгарийцы выжидают, но богатства Дельты слишком велики, чтоб ожидание это могло длиться десятилетиями. И тогда, сколько бы ни продолжалась война, исход ее будет предрешен.
   Но пройдет время, когда и Шамгари устанет, обленится и одряхлеет…
   А мы?
   Кто мы – игрушки жестоких богов или их потерянные дети?
   Дни сменялись, а у Дарды все еще не было времени выбраться из цитадели. Большую часть времени приходилось проводить в зале приемов. Дарда не жаловалась. Во дворце было душно, а зал, полностью облицованный камнем, представлял собой довольно прохладное помещение. Если бы его не заполняли посетители.
   Посетители были уже не те, что в первые дни. Иммер отбыл в Кааф, поскольку его беспокоила ситуация на границе. Дарда заверила его,что пришлет воинское пополнение в город так скоро, как это будет возможно… И слово свое она собиралась сдержать. Усиление гарнизона Каафа – вот причина, ради которой воевал Иммер, и для Дарды эта причина была достаточно веской.
   Она не сомневалась, что на смену Иммеру из Каафа не замедлит прибыть почтенный Шмайя. Его интересует расширение торговли. Это тоже заслуживает уважения. Кроме того, Дарда приветствовала бы приезд финансиста постольку, поскольку хотела бы сбыть ему личные вещи бывших цариц, в особенности наряды, которыми полны были сундуки в женских покоях. Дарда не могла их носить, ибо выглядела бы в них нелепо, а стоили они дорого. Пока что Дарда приказала служанкам наскоро пошить себе платье в старом нирском стиле – широкое и длинное, с рукавами, собранными в складки. Волосы она прикрывала сеткой, а сверху набрасывала тонкое покрывало. В таком виде она принимала присягу от зимранцев и нирских князей, – первым среди них, разумеется, был Иммер.
   При прощании Дарда вручила ему, помимо причитающейся доли в золоте из царской сокровищницы, подробное письмо для матери Теменун, где обрисовала происходящее в Зимране. Никкаль еще не имела в столице своего постоянного дома, но ясно было, что таковой вскоре появится, и жрицам из святилища Каафа, прибывшим вместе с войском, понадобятся помощь и руководство. И Дарда предпочла бы, чтоб это руководство осуществляла мать Теменун, или те, кого она назначит, но не царица. В отношения же Кемоша и Хаддада Дарда вообще не хотела мешаться. Пусть жрецы сварятся между собой, меньше времени у них будет на интриги против царицы. К счастью, жрец Кемоша, признав ее власть, по привычке не ждал от женщины ни помощи, ни противодействия.
   Однако ее посетила Фратагуна – поблагодарить за свое освобождение. Дарда предложила передать бывшую царицу под опеку храма Мелиты.
   – О, нет, – сказала Фратагуна. – Видишь ли, она упорно верила, что я злоумышляю против нее, хотя это была неправда. Если бы она хоть раз поговорила со мной без задних мыслей… но нет, она предпочла заточить меня.
   – Что ж, обстоятельства сложились так, что ты можешь стать тюремщицей прежней своей тюремщицы.
   – Я этого не хочу.
   – А чего ты хочешь?
   – Я устала… Мне уже не так мало лет. Кроме того, выйдя из башни, я услышала, что женщины по всей стране оставляют Мелиту, и переходят к Никкаль. И, не сочти за оскорбление твоей богини, мне не хочется этого видеть. Если ты позволишь, я вернусь на родину, в Калидну,
   – Что ж, пока в царстве не кончилась смута, поживи у госпожи Фариды. – Фарида снова заняла городской дом своей семьи. – А потом поступай, как найдешь нужным.
   Уту с разведчиками все еще не сумел изловить Рамессу, но не оставлял надежды. По его сведениям управитель бежал в княжество Маттену, и Бегун, в соответствии с прозвищем, намеревался его обогнать.
   Хариф приходил каждый день. Дарда не приказывала его прогонять, но принимать отказывалась.
   Почти такую же настойчивость проявлял старый Сахак, правда совсем по другой причине. Он напоминал Дарде, что ее родовые владения нынче безвластны, и, ежели она не собирается перебираться в Маон, то, по крайности следует назначить туда наместника. Дарда даже пожаловалась Лаши на настырного старика.
   – Ну и назначь ты наместника. Людей, что ли нет?
   – Людей полно. Проверенные на счету. Могу тебя назначить. Хочешь быть князем Маонским?
   – Сейчас нет. – – Лаши не удивился и не счел сказанное за шутку, как сделал бы полгода назад. – А со временем – кто знает? Может, остепенюсь, наконец. Чего я хотел от жизни – дом, сад… Там есть сад?
   – Сахак говорит, что есть.
   – Ну, вот. И семьей обзаведусь. – Он усмехнулся. – Подумать только, что пару лет назад я думал взять за себя дочку Нисима. Нет уж, теперь меньше, чем на дочери Иммера, не женюсь.
   Дарда подумала о подземном ходе из княжеской купальни в рощу Псоглавца, о традициях, поколениями передающихся среди женщин этой семьи, и сказала:
   – Дело твое, конечно. Но я бы не посоветовала.
   Таковы были обстоятельства, когда вернулся один из людей Бегуна, и сообщил, что к Зимрану направляется посольство из Шамгари.
   Дарда не удивилась. Несколько лет назад она убедилась, что Гидарн внимательно следит за событиями в Нире. Падение наследников Ксуфа, заклятого врага Шамгари – наверняка тот случай, которого Гидарн дожидался, чтобы привлечь Нир к союзу против Дельты. Непонятно только, как они успели. От Шошаны путь неблизкий. Или послы давно стояли на границе и ждали царского гонца, или скакали со всей мочи, меняя лошадей.
   Недоумение Дарды объяснялось тем, что Далла, поглощенная рассказом о своих несчастьях, забыла упомянуть о послании, отправленном ею Гидарну.
   Итак, не успели жители столицы передохнуть от свалившихся на город перемен, как их постигла еще одна – шамгарийцы на улицах Зимрана. Правда, не в качестве завоевателей, а послов, может быть, даже просителей. Это предположение льстило истерзанному самолюбию зимранцев. И они без гнева и возмущения взирали на проезд посольства. События последних месяцев приучили зимранцев легче воспринимать то, что казалось им недавно диким и варварским – обычай знати ездить верхом, а не в колесницах (хотя шамгарийцы сражались также и на колесницах), обилие стрелков среди воинов, и нелепую, по местным взглядам одежду – кафтаны, широкие штаны, шапки и колпаки. Правда, часть телохранителей посла – горцы из Восточного Шамгари выглядели так, что на них таращили глаза даже люди, видавшие всяческие виды. Плащи у них были из лошадиных шкур, содранных вместе с ушами и гривой. Лошадиная голова служила шлемом, а грива – султаном. Мечей эти воины не носили, только длинные кинжалы, зато у каждого был ременной аркан с петлей.
   Другие телохранители были одеты в чешуйчатые доспехи и вооружены мечами, большими луками с камышовыми стрелами и короткими копьями.
   Вообще говоря, шамгарийцам повезло, что ныне за порядком в городе следили воины новоприбывшие, в основном, южане, для которых шамгарийцы были не заклятыми врагами, а соседями, причем не очень близкими. Иначе вряд ли бы шествие посольства через город прошло так мирно.
   Царице сообщили, что посольство возглавляет благородный Виндафрена, человек происхождения знатного, хотя к царскому роду и не принадлежащий. Дарда распорядилась, чтоб и посла и свиту его разместили непосредственно во дворце – как из уважения к знатности, так и из соображений безопасности. Она также пригласила во дворец зимранских жрецов и аристократов, не говоря о своих полководцах и советниках. Послы должны были видеть, что нирцы едины, независимо от происхождения и веры.
   – Отыщи Харифа, – сказала она Лаши, – и передай, что его присутствие желательно.
   Лаши настолько уже стал придворным, что не спросил: "Зачем?"
   – Наряжаться будешь для послов? – светски поинтересовался он.
   – Покрывало надену поплотнее. А со временем закажу себе маску для приемов. Может, даже золотую. Зачем людей пугать?
   Насчет покрывала она не шутила. Наследственный венец Маонских князей, в котором Дарда, к радости Сахака, принимала присягу, и серебряный наборный пояс, перехватывающий свободное платье из тонкого льна – вот были все ее украшения. Она никак не могла привыкнуть к мысли, что роскошь есть неотъемлемый признак власти.
   Благородный Виндафрена, безусловно, так и думал. Его распашной кафтан топорщился от золотого шитья. Мантия, уложенная прихотливыми складками, волочилась по полу. Борода, завитая локонами, была забрана в золотой футляр. Высокую шапку с отворотами, какие носилио большинство шамгарийцев, обвивала шелковая голубая лента – это означало принадлежность к знати. Сам посол был средних лет, крупный, ширококостный. Его круглое лицо не выражало никаких чувств. То ли это была предписанная долгом невозмутимость, то ли надменному послу великого и могучего царства безразличны были делишки какого-то Нира. То, что царица, принимая его, не открывает лица, нисколько его не удивило его. В Шамгари с открытыми лицами на людях появлялись только простолюдинки.
   Дарда ожидала увидеть в свите посла Дипивару, торговца-шпиона. Ей рассказывали, что тот в последние годы дважды появлялся в Зимране. Но Дипивары не было – должно быть, исполнял какие-то другие поручения царя Гидарна. Посла сопровождал переводчик, и его манера говорить частя и постоянно кланяться выгодно оттеняла величественную осанку и медленную речь посла. Дарде переводчик был ни к чему – как многие жители Каафа, она прилично знала шамгарийский язык. Но пока она решила умолчать об этом.
   Пока речи посла повторяются дважды, у нее будет дополнительное время обдумать ответ. Начиналась речь с цветистых восхвалений красоты царицы Зимрана. Дарда не сочла это за насмешку, приняв за формальное выражение приветствия. К Солнцеподобному, например, принято было обращение "Сорок раз простираюсь перед тобою ниц", но вряд ли правитель Дельты требовал, чтоб этот ритуал каждый раз обязательно исполнялся. Дальше, когда пошла речь о выгодах союза между Ниром и Шамгари, стало интереснее. Особенно, когда обрисовалась мысль, что союз следует укрепить брачным венцом. Об этом Дарда прежде не думала, однако подобное действие представлялось логичным.
   – Памятуя о скорбной утрате, постигшей царицу, и о тяжелом бремени, каковое легло на ее плечи. – бубнил переводчик, – и почитая благородных ее предков, государь Гидарн, владыка непобедимого Шамгари, чей престол сияет в прекрасной Шошане, предлагает вступить с ним в замужество, дабы любить, чтить и защищать…
   То, что он желает разделить с ней бремя власти – это ясно. И что может угрожать Ниру, если она не согласится, чтобы Гидарн ее защищал – также. Но – какая утрата? Вряд ли Гидарн, упомянув ее благородных предков, имел в виду Офи и Самлу. А маонские князья умерли много лет назад.
   И внезапно ее осенило. В Нире разве что в отдаленных горных и пустынных селениях не знают, что власть в Зимране переменилась. Но посольство вышло из Шошаны, когда в Зимране еще правила Далла. Ту действительно постигла скорбная утрата – смерть сына. И Гидарн отправил сватов к прекрасной вдове!
   И все же трудно представить, чтоб за время, прошедшее с тех пор, как посольство пересекло границу, Виндафрена так ничего и не узнал. Трудно. Но если он и впрямь прнебрегает происходящим в Нире… а языка нирского он не знает, переводчик же упоминал царицу, не называя имени…
   Она дослушала речь переводчика. Виндафрена выглядел все так же безмятежно. Зря они не взяли с собой Дипивару. А так – придется его слегка огорошить.
   Когда толмач умолк, Дарда произнесла по шамгарийски:
   – Прежде чем дать ответ на великодушное предложение государя Гидарна, я хочу спросить благородного Виндафрену – на ком желает жениться владыка Шамгари?
   Посол слегка повел головой. Он был озадачен, но не слишком. Вероятно, решил, что у царицы Зимрана неладно со слухом. Величественная медлительность манер подвела его. Он не успел ответить.
   Дарда заговорила вновь.
   – Подозреваю, что государь Гидарн послал сватов к царице Далле, правдивые слухи о красоте которой обошли пять царств. Но за время, пока ты добирался к нам, благородный Виндафрена, в Зимране и Нире произошли изменения. – И Дарда отбросила покрывало, чтобы посол мог увидеть ее во всей красе.
   От невозмутимости Виндафрены не осталось и следа. Его щеки налились багровым румянцем, из приоткрытого рта вместо сочного, густого баритона вырвалось нечто полупридушенное.
   Нирцы, заполнявшие зал, разразились хохотом. Но они смеялись не над царицей, а над послом. Дарда еще во дворе Хаддада научилась использовать собственную внешность наиболее выигрышным для себя способом.
   – Открылось, что называвшая себя царицей Далла, – всего лишь несчастная самозванка. И потому боги отобрали у нее царство и передали его мне.
   – Прости, царица, я ничего этого не знал…
   – Это простительно, – милостиво сказала Дарда. – Непростительно будет, если ты скроешь правду от своего государя. Я далека от того, чтобы отвергать его предложение. Но, посол Виндафрена, отправляйся сейчас отдохнуть после пути долгого и утомительного, А когда наберешься сил, возвращайся в Шошану и передай государю такие слова: есть две женщины в Зимране. Есть Далла, лишенная власти. Род ее низок, и судьба ее зла. И умирают горькой смертью один за другим и мужья ее, и сыновья. Ничего нет у нее, кроме красоты. Но красота ее такова, что потрясает царства. И есть я, Дарда. Только низкий лжец, лишенный совести, назовет меня красивой. Но я – законная царица Зимрана, княгиня Маона и правительница Нира, как по праву рождения, так и по праву оружия. Кого выберет владыка Гидарн, та и будет его женой.
   На этом прием и закончился. Нирцы были чрезвычайно довольны, даже те, кто не понял сказанного Дардой на незнакомом языке. Унижение гордых шамгарийцев – вот что они увидели. Но Дарда предполагала знала, что в зале есть хотя бы один человек, который видит дальше остальных, при том, что лишен зрения.
   Хариф остался, когда другие ушли. Ощупью нашел скамью (Дарда приказала расставить их вокруг вдоль стен), сел. Дарда надеялась, что он не станет упрекать ее, или, напротив, оправдываться. И не ошиблась.
   – Я, собственно, в ответе не сомневаюсь, – были первые его слова.
   – Я – тоже. Это политическая сделка, красота здесь не при чем. Скорее всего, Гидарн даже не явится сюда, и брак будет заключен по доверенности.
   – Возможно. В любом случае ему выгоднее, чтобы ты оставалась на своем месте.
   – Но если мы ошиблись, и он ищет красоты – он ее получит. Кстати, я отдам ему Даллу, какой бы выбор он ни сделал. Не могу же я вечно держать ее при себе. Пусть об этом голова болит у Гидарна. В Шамгари царю дозволено иметь много жен, а гарем в Шошане более надежное место, чем Братская башня.
   – Значит, ты уже не думаешь о мести?
   – Нет. Эту игру мы уже отыграли. Мы оба.
   – Ты простила меня?
   – То, что с нами случилось, не прощается. Просто проходит. – Она вздохнула. – И что б тебе не предсказать тогда в Маоне, что моя жизнь будет тихой и скучной? Погибшие остались бы живы, ты бы сохранил зрение…
   – Что пользы? Ты все равно не веришь в мои предсказания,
   – Не верю. Но я заметила, что предсказания сбываются независимо от того, веришь в них или нет.