Лейни Дайан Рич
Улыбка святого Валентина
Глава 1
Зима никак не хотела сдаваться весне. Пушистые белые хлопья грозили залепить снегом не только карниз, но и все окно моей комнаты. Это, однако, не мешало мне в двадцатый раз смотреть «Гордость и предубеждение» в версии Би-би-си.
Усевшись по-турецки и положив руку на пакет сырных чипсов, вскрыть который я собиралась, как только найду достойный предлог для того, чтобы оторвать свой драгоценный зад от видавшего виды диванчика и достать из холодильника бутылочку шардонне, я следила за развитием драматических событий на экране. И разумеется, не сдержала восхищенного вздоха, когда прозвучала долгожданная фраза: «Позвольте мне признаться вам в своем глубочайшем уважении и пылкой любви!»
Ну кто еще мог так изящно и метко отобразить пикировку влюбленных, как это сделала несравненная Джейн Остен!
То краснея, то бледнея, бедняжка Элизабет с округлившимися глазами слушала высокомерные рассуждения Дарси о том, почему она его недостойна. Но вот Элизабет прищурилась, готовясь дать гневную отповедь его несправедливым упрекам, и я слегка расслабилась, предвкушая сцену их примирения.
Дзинь!
Резкий звонок телефона мгновенно разрушил хрустальный дворец моих грез.
– Проклятие! – в сердцах воскликнула я и с ненавистью посмотрела на аппарат, вот уже третий год криво висящий на стене кухни. Повесить его нормально я так и не удосужилась.
«Насколько мне известно, в подобных ситуациях принято благодарить за мудрый совет, – промолвила наконец Элизабет, взглянув в холодные глаза Дарси. – Но я не нахожу для этого сил».
Дзинь-дзинь!
– Заткнись! – прорычала я, затравленно озираясь по сторонам в тщетной попытке найти пульт, не попадавшийся мне на глаза вот уже несколько недель. – Я дожидалась этой сцены битых три часа, созерцая дурацкие светские вечеринки с их бесконечными пересудами под аккомпанемент фортепьяно.
Пискнул автоответчик, приобретенный мною по дешевке на блошином рынке, и мой простуженный в феврале голос произнес лаконичную фразу:
– Меня нет дома. Советую заняться собственными проблемами.
Такой ответ, однако, не мог удовлетворить мою маму.
– Порция, деточка! – Голос Мэгс был тягучим и сладким, как мед. Я не обращала внимания на ее манеру растягивать слова, пока не перебралась в штат Нью-Йорк, где принято глотать окончания. Чтобы не выделяться, сама я вскоре начала изъясняться скороговоркой. Но стоило лишь мне чуточку захмелеть, как мой неистребимый южный акцент тут же давал о себе знать.
– Ты слышишь меня, деточка? Нужно самой отвечать на звонки, а не заставлять людей разговаривать с бездушной машиной. Это очень вредно, Вера говорит, что это пагубно влияет на нашу карму.
– Вера уверена, что карму разрушает даже лак для волос! – не сдержавшись, пробормотала я, в сотый раз шаря руками под подушками, словно бы многократное повторение этого ритуала могло вернуть мне утраченное электронное устройство.
Мэгс издала театральный вздох, услышать который можно сейчас разве что на спектакле по пьесе Теннесси Уильямса, и промолвила:
– Сдается мне, что тебя действительно нет дома. Ничего не поделаешь! Тогда позвони мне, деточка, пожалуйста, как только прослушаешь эту запись. Дело чрезвычайно срочное!
Слова «срочное дело» в устах Мэгс обретали иное значение, чем у нормальных людей. К примеру, они вполне могли означать, что Мэгс потеряла свои красные шлепанцы и хочет уговорить меня помочь ей найти их. Еще роковое заклинание могло быть ею произнесено в связи с кончиной ее любимой кинозвезды сороковых годов – это требовало немедленного сбора всей нашей семьи и распития бутылки вина по поводу горькой утраты.
Однажды я попалась на эту удочку и в результате битых два часа обсуждала с Мэгс возмутительный поступок Фелиции Каллахан, неизвестной мне служащей местной торговой палаты, выгнанной с работы за кражу четырех дыроколов и тридцати восьми долларов мелочью.
– Непременно позвони мне сегодня же, деточка! Как только вернешься с работы. Хотя непонятно, где это тебя до сих пор черти носят? Ну да Бог с тобой! Буду ждать твоего звонка. Пока!
Швырнув с досады подушку в стенку, я вскочила с дивана, собираясь нажать на кнопку «стоп-кадр». Обычно я трачу массу сил и времени на безуспешные поиски пульта, вместо того чтобы просто подойти к видеосистеме. Но пульт исчез одновременно с Питером, и его поиск стал для меня делом принципа: одна только мысль, что сбежавший от меня любовник объявится на пороге моей квартиры, только чтобы произнести одну фразу «Забери свою игрушку!», приводила меня в ярость, граничащую с неистовством. И я лихорадочно разрывала очередную упаковку чипсов.
– Вот так приличные люди и превращаются в алкоголиков, обжор, невротиков и психопатов, – пробормотала я, тяжело вздохнув.
Автоответчик жалобно пискнул и заткнулся.
Теребя пальцами край пакета с сырными чипсами, я побрела на кухню, чтобы достать из холодильника бутылку и откупорить ее. Мысленно же я продолжала пребывать со своими любимыми героями, замершими в нелепых позах на экране. Швырнув пакет на стол, я достала одной рукой из ящика штопор, а другой взялась за ручку холодильника.
Именно в этот миг я словно бы взглянула на себя со стороны – такое случается, как я где-то читала, с людьми, на которых снисходит прозрение. Картина, явившаяся моему мысленному взору, потрясла меня до глубины души.
В линялом халате, с всклокоченными сальными волосами, в мутных очках, сползших на кончик носа, со штопором в руке, я походила на душевнобольную, не осознающую происходящего с ней кошмара и потому небезопасную для общества.
Нет, подумалось мне, пока здесь жил Питер, все обстояло не настолько скверно. Во всяком случае, я была всегда чисто вымыта, аккуратно причесана и одета, весела и полна оптимизма. И не пила вина ежедневно.
Но вот однажды... Ах, да что уж там темнить, смейтесь, зубоскалы! Вернувшись домой в День святого Валентина, я обнаружила, что вещи моего любовника исчезли, а на титульном листе книги, лежащей раскрытой на диване, оставлено прощальное послание. Не обыкновенной книги, заметьте, а написанной самим Питером.
Здесь уместно пояснить, что свою книгу он писал по ночам в течение двух лет. Я же варила ему кофе и служила музой. И что же, спросите вы, в результате? Я вызубрила его творение назубок, однако все другие люди так и остались его потенциальными читателями, предпочитая покупать в магазине новинки Кунца и Стил, стоящие с книгой Питера на одной полке.
Я протерла стекла очков, водрузила их на переносицу и прочла, склонившись над диваном:
«Прости! Желаю тебе всего хорошего. Люблю. Питер».
И кто мне объяснит, что это должно означать? Что заставило его так странно закончить свое послание?. И куда он подевался, черт его побери! Сбежал с новой любовницей? А может, с любовником? Или же предпочел отшельничество моему обществу и залег в берлогу? А главное – что из всего этого для меня хуже?
На протяжении шести недель последовавшей за этим прострации я терзалась подобными проклятыми вопросами и, жалея себя, обливалась горькими слезами. Постепенно со мной произошла неприятная метаморфоза: из самоуверенной соискательницы докторской степени я превратилась в дрожащую от неосознанного страха, лохматую, неопрятную и частенько пьяненькую неврастеничку, болезненно привязанную к просмотру фильма «Гордость и предубеждение». Любопытно, что оправдывала я эту свою слабость тем, что пишу диссертацию под названием «Влияние Джейн Остен на процесс становления постфеминистской литературы».
Стоит ли говорить, что я не написала ни строчки с тех пор, как Питер меня бросил, выходила из квартиры только на работу и в магазин, а порой задумывалась, не пора ли мне обзавестись котом.
По иронии судьбы в разгар своего романа с горе-литератором я не раз ловила себя на мысли, что было бы неплохо, если бы в один прекрасный день Питер просто исчез из моей жизни, оставив меня свободной. Но вот теперь, когда моя дурацкая мечта наконец осуществилась, я почему-то объявила траур.
Прихватив с собой бутылку и бокал, я вернулась в комнату, где, лавируя между разбросанными по полу блокнотами и карандашами, удобно устроилась на диване.
На телевизионном экране застыла, скорчив смешную рожицу, худосочная крашеная блондинка – кинозвезда славных 70-х, безвозвратно канувших в Лету.
Я вновь оказалась перед дилеммой: возобновить ли мне свои ритуальные поиски пульта или же встать и нажать на кнопку воспроизведения записи.
Мои раздумья прервала телефонная трель.
После звонка Мэгс прошло менее четверти часа. Если это снова она, похоже, что у нее ко мне действительно возник неотложный вопрос.
Я заставила себя встать и прошла на кухню.
– Кто это? – хрипло спросила я, взяв трубку.
– Порция, солнце мое! Я чувствовала, что ты дома!
– Я принимала душ, – слукавила я, отхлебнув из бокала. – Это ты звонила?
– Да, моя славная!
Я машинально рассматривала содержимое мусорного ведра: порой пульты обнаруживаются в самых невероятных местах.
– Деточка! Мне срочно требуется твоя помощь! У меня жутко разболелась спина, малейшее движение вызывает адскую боль. Ты просто не представляешь, как я страдаю! Доктор Бобби утверждает, что мне необходим строгий постельный режим.
Только в городке Трули, штат Джорджия, выпускнику ветеринарного колледжа позволительно было называться «доктором Бобби». Затолкав мусорное ведро под раковину, я выпрямилась и воскликнула:
– Какой ужас!
– Разве я могла такое предвидеть! – огорченно вздохнула Мэгс. – Но раз доктор Бобби настаивает на выполнении своих рекомендаций, дела мои действительно плохи.
– Сочувствую, – сказала я, заподозрив подвох.
– Я тронута, крошка, но одного сочувствия мне мало. «Вот оно, началось!» – подумала я, насторожившись.
– Видишь ли, деточка, – выдержав паузу, продолжала Мэгс. – Мы очутились в трудном положении, Вера не в силах в одиночку управляться в книжном магазине, а Бев уже нуждается в отдыхе, сказывается возраст, как ты сама понимаешь. Вот я и подумала...
Я поднесла бокал к губам и невозмутимо поинтересовалась:
– Подумала? Любопытно! О чем же?
– Честно говоря, это не только моя идея, – призналась Мэгс, уловив в моем тоне иронию. – Так решил наш семейный совет.
– И что же именно вы там решили?
– Ну, что ты могла бы на какое-то время приехать к нам.
– И как долго, по-вашему, я должна у вас находиться? – жестко спросила я.
– Ах, весьма непродолжительное время, деточка! Только лето! Это было бы чудесно!
– Целое лето? – переспросила я, едва не поперхнувшись вином. – Да вы в своем уме?
– К августу я уже точно встану на ноги! – бодро заявила Мэгс. – В крайнем случае к сентябрю...
Издав стон, я обернулась и оглядела свое захламленное жилище, лихорадочно подыскивая причину для отказа. Рушилась моя мечта защитить докторскую диссертацию и к следующей весне получить должность старшего преподавателя. Да что уж там говорить, ко всем чертям летела вся моя личная жизнь!
Скользнув помутившимся взглядом по окну, залепленному снегом, я сглотнула подступивший к горлу ком и взглянула в зеркало.
Лучше бы я этого не делала.
– Ну и чучело! – выдохнула я, потрясенная своим отражением, и, отвернувшись к окну, стала ощупывать лицо, поправлять очки и приглаживать волосы.
– Порция? – с тревогой окликнула меня Мэгс. Она обладала поразительной интуицией и порой пугала меня своей проницательностью.
Я снова посмотрела в зеркало. Бледное, как у покойника, лицо, мешки под глазами, а вокруг головы – светящийся нимб.
Вот до чего довело меня одиночество! У меня похолодело в груди. Еще раз оглядев комнату, я чуть было не лишилась чувств, потрясенная воцарившимся в ней хаосом. Повсюду валялись пустые упаковки из-под продуктов, банки и бутылки. У меня по коже пробежали мурашки.
– Ты меня слышишь, деточка? – раздался в трубке нетерпеливый голос Мэгс.
Все завертелось и замелькало у меня перед глазами. Меня охватил ужас. Одна! Я совсем одна! Какой кошмар! Я на грани сумасшествия.
– Куда ты пропала, Порция! – не унималась Мэгс. Встряхнув головой и сделав успокаивающий вдох, я наконец отозвалась:
– Я слушаю тебя.
– Вот и прекрасно, – удовлетворенно произнесла Мэгс, очевидно, не уловив ноток ужаса в моем голосе. – Мне показалось, что нас разъединили. Телефонная связь в последнее время стала просто отвратительной! Так когда же нам тебя ждать? Приезжай лучше в середине мая!
– Минуточку, Мэгс! – Я прижала трубку к груди, чувствуя, что мне требуется передышка. От вида моего жилища меня тошнило, поэтому я подняла глаза к потолку – единственному месту, пока еще не запятнанному следами моего стремительного скольжения в адскую бездну.
Пора было пошевелить мозгами и сделать наконец выбор своего дальнейшего жизненного пути. Оставшись в своей захламленной квартире, я скорее всего завела бы четырех кошек и уже никогда не написала бы ни строчки, а только, глядя на экран, произносила бы вместе с актерами слова их ролей в фильмах по произведениям Остен. Так, может, действительно лучше бросить все и уехать на лето в Джорджию к своим бойким «барышням»? Разумеется, они далеко не ангелочки, эти старые шалуньи, но их компания все же лучше, чем полное одиночество.
– Порция! Да что с тобой происходит? – раздался из трубки вопль Мэгс, не на шутку обеспокоенной моим поведением.
– Подожди еще минуточку, – ответила я и, подняв с пола монетку, подбросила ее в воздух. Выпадет «орел» – останусь в Сиракьюсе, а если «решка» – отправлюсь в Трули.
Поймав монетку, я припечатала ее шлепком к тыльной стороне ладони. Выпала «решка».
– Ну не томи же меня, Порция! – взмолилась Мэгс. Я вздохнула, швырнула монетку на пол и легонько повертела головой, разминая мышцы шеи, затекшие от напряжения.
Бешено стучавшее до того сердце тотчас же успокоилось, и мне стало легче дышать. Я взглянула на календарь.
– Последняя лекция у меня девятнадцатого мая, – сообщила я затаившей дыхание Мэгс. – Пожалуй, трех дней на сборы и дорогу мне хватит. Я смогу быть у вас двадцать второго. Разумеется, если мне удастся сдать квартиру на время своего отсутствия.
Мэгс обрадованно взвизгнула и разразилась довольным кудахтаньем. Думаю, при этом она даже подпрыгивала, позабыв о боли в спине.
– Это прекрасно, деточка! – воскликнула она. – Я не сомневалась, что ты к нам приедешь. Я просто была в этом уверена! – Она снова залилась радостным смехом.
Я схватила красный карандаш, судорожно перелистала ежедневник, случайно оказавшийся под рукой, и добавила:
– Но мне необходимо вернуться в Сиракьюс двадцать второго августа.
Я обвела эту дату красным кружком. Итак, в гостях мне предстояло пробыть три месяца. Выдержу ли я такой срок? В этом я сильно сомневалась, учитывая состояние своего пошатнувшегося здоровья. Но рискнуть стоило, хотя бы для того, чтобы вырваться из этого порочного круга и начать что-то делать. Уж лучше провести лето в компании бесшабашных «барышень», чем блуждать одной по городским помойкам и кормить консервированной едой бродячих кошек.
Поболтав с Мэгс еще немного, я положила трубку, выключила телевизор и, собираясь посетить туалет, взяла с полки последний рулон бумаги. Под ним неожиданно обнаружился проклятый пульт.
Остолбенев, я тупо уставилась на поцарапанный продолговатый предмет, на поиски которого потратила жалкие остатки своих сил и массу времени. Как надо понимать эту находку? И тут наступило прозрение: я вдруг отчетливо осознала, что Питер ко мне уже никогда не вернется.
Со злости закинув идиотский пульт в дальний угол комнаты, где он, ударившись о стенку, благополучно приземлился на потертый цветастый ковер, я закатила глаза к потолку, сдерживая навернувшиеся слезы. Будь у меня ласковый пушистый котенок, подумалось мне, все было бы нормально. Хотя, рассудила я, наморщив лоб, одной кошки мне, пожалуй, все же маловато. Несомненно, над этой проблемой требовалось еще поломать голову. Но в данный момент у меня для этого не было ни желания, ни вдохновения. Взяв с полки последнее чистое полотенце, я направилась в санузел, отложив интеллектуальные потуги до возвращения из Трули.
Путешествие в автомобиле я предпочла воздушному по двум причинам. Во-первых, легче развернуть на шоссе автомобиль, чем заставить пилота самолета лечь на обратный курс, если вдруг мне вздумается вернуться. Во-вторых, поездка на машине обеспечивала мне своеобразную отсрочку от коллективных объятий моих милых «барышень» – мамочки, тетушки и бабушки. Свое прозвище они получили в Трули не случайно: так уж вышло, что в нашей семейке почему-то не хватало господина Фаллона, причем – хронически. И когда – разумеется, неким волшебным образом – кто-то из «барышень» беременел, то рождалась обязательно девочка.
Помню, когда я была еще крохой, Мэгс частенько говаривала, что.не стоит из-за этого расстраиваться. На все Божья воля. И я свыклась с этим удивительным обстоятельством, как привыкают к своим веснушкам или к дальтонизму. Но не примирилась окончательно, хотя поразительный феномен оказался на редкость устойчивым. Я назвала это явление «эффектом тефлоновой вагины». Кстати, наверное, стоит запатентовать это название, оно весьма оригинально, не правда ли?
На протяжении всех четырнадцати часов поездки до городка Трули, расположенного в штате Джорджия и населенного 6618 аборигенами, я уговаривала себя быть по возможности любезной и не реагировать на шуточки, намеки, уколы и неумышленные оскорбления своих любимых родственников. Я поклялась излучать благожелательность и наслаждаться каждой минутой, проведенной в обществе чудаковатых старых перечниц. Я даже была готова ради их удовольствия пользоваться косметикой и менять наряды. Ну разве стоит из-за мелочей трепать себе нервы? Лето пролетит незаметно, а в конце августа я возвращусь в Сиракьюс. Так что можно и потерпеть.
Опустив стекло, я вдохнула чистый воздух и полюбовалась обагренным закатом горным хребтом. На меня снизошло божественное умиротворение, мне даже немного взгрустнулось, когда я проезжала мимо Бэттлфилд-Парка, направляясь к Мэйн-стрит, где при виде дорогих моему сердцу мест у меня перехватило горло. Особенно остро ощутила я ностальгию, когда вдоль Мэйн-стрит потянулись лавочки и магазинчики. Над входом в один из них, книжный, красовалась деревянная вывеска «Пейдж». У меня возникло желание притормозить свою дребезжащую «мазду» и войти в чарующий мир книг, журналов, канцелярских принадлежностей, открыток и забавных сувениров. Даже защемило сердце: ведь это был наш семейный магазин, с очаровательным крохотным кафетерием, пропитанным волшебными ароматами.
– Как же я соскучилась по тебе, – прошептала я, глядя на витрину, пока на единственном в Труле светофоре горел красный свет.
– Глазам своим не верю! Неужели это Порция Фаллон! – раздался за моей спиной восторженный женский голос.
Обернувшись, я увидела приятную пышную даму в голубом платье, которая махала мне рукой с крыльца аптеки Уайтфилдов. Я рассмеялась и помахала ей в ответ.
– Привет, Мардж! Ну и острый же у тебя глаз! И как это ты меня сразу заприметила! Мы с тобой не виделись вот уже двенадцать лет, – с тех пор как я отсюда уехала. Значит, я не так уж сильно изменилась!
– Рада вновь видеть тебя дома! – крикнула она.
Зажегся зеленый, и я поехала дальше. От центра городка до нашего двухэтажного домика в колониальном стиле всего-то шесть кварталов, однако я не спешила миновать их. Я ехала медленно, вспоминая каждый дуб, с которого когда-то упала, каждый дом, куда я забегала к кому-то из подруг, чтобы одолжить губную помаду или покурить марихуаны.
Все было на своих прежних местах, и это меня чрезвычайно удивляло и умиляло. Согласитесь, немного странно, когда за двенадцать лет в городе не происходит никаких изменений! Просто мистика какая-то.
Наконец я остановилась на дорожке напротив нашего дома и, выбравшись из машины, усмехнулась, удивляясь, что я чего-то опасалась в начале своего путешествия. Старый добрый городок остался прежним, и ничего пугающего в этом не было. Здесь ребятишки спокойно играли на улице, все соседи знали друг друга, а приближающееся лето сулило мне беззаботное времяпрепровождение вроде употребления охлажденного чая на веранде, продуваемой горным ветром, насыщенным хвойным ароматом сосен. И конечно же, мои «барышни» будут милы со мной, хотя Мэгс, возможно, вообще не придется из-за своего недуга покидать кровать. Так о чем же мне беспокоиться? Все будет нормально. А может, даже весело и забавно.
Не успела я открыть багажник, как скрипучая дверь нашего дома распахнулась и раздались радостные вопли. Послышался топот чьих-то ног, и я вздрогнула, увидев сбегающую по ступенькам с завидной резвостью Мэгс. Она была переполнена живостью и энергией, а на ее лице я не заметила никаких следов страданий.
– Рада тебя видеть, Мэгс, – сказала я, переведя дух после ее дружеских объятий. – Как твоя спина?
Она махнула рукой, предлагая мне простить ей этот маленький обман, и проворковала:
– Со спиной у меня все в полном порядке. Мне просто хотелось выманить тебя к нам. И вот ты здесь!
Она одарила меня ослепительной улыбкой, и в ее голубых глазах запрыгали лукавые искорки. Ни уколов совести, ни неловкости Мэгс явно не испытывала, вероятно, будучи совершенно уверенной, что я не взбешусь от ее выходки.
Впрочем, все обстояло даже проще: она просто не дала себе труда задуматься о возможных последствиях своего розыгрыша.
Я перевела негодующий взгляд на крыльцо. С него мне махала рукой моя тетушка Вера, держа в другой бокал с прозрачной жидкостью, в которой позвякивали кубики льда. Даже не пробуя ее напитка, я могла с уверенностью сказать, что это джин с тоником – любимое пойло всех «барышень» Фаллон.
Бог ей судья.
– Поднимайся скорее сюда, – позвала меня она. – Отпразднуем твой приезд!
Без особых усилий подхватив мой саквояж с заднего сиденья, Мэгс укоризненно покачала головой:
– Не понимаю, почему ты не обзаведешься приличным чемоданом, Порция. Или сумкой на колесиках, что еще удобнее.
Я выхватила у нее саквояж, повесила на плечо дорожную сумку, лежавшую в багажнике, захлопнула дверцу – и замерла, пронзенная странной мыслью, что когда-то уже слышала от нее эти слова.
Мэгс отобрала у меня саквояж, похлопала меня ладонью по спине и сказала:
– Ступай в дом, дорогая! Вера и Бев ужасно по тебе соскучились.
Она повернулась ко мне спиной и стала подниматься по ступенькам, давая мне тем самым понять, что разговор окончен. Однако наказать ее за такую бесцеремонность, сев за руль и умчавшись обратно в Сиракьюс, у меня не было возможности, так как свою квартирку я сдала. Поэтому мне поневоле пришлось стиснуть зубы и последовать за Мэгс, убеждая себя, что нет смысла беситься из-за выходки человека, не обремененного моральным долгом и понятием о правилах приличия.
Тем не менее, возмущенно глядя ей вслед, я испытывала жгучее желание прочитать ей нотацию обо всех ее недостатках и пороках. Утешало меня только то, что в доме меня угостят джином с тоником и накормят.
Увидев меня на пороге, Вера радостно всплеснула руками, вскочила и стала приплясывать. Мэгс тем временем поставила саквояж на подставку в прихожей. Вера крепко обняла меня, отступила на шаг, продолжая держать руками за плечи, и воскликнула:
– Ты, как всегда, неотразима!
От нее пахло жасмином, длинные волосы с проседью были заплетены в толстую косу, на цветущем лице почти не было заметно морщин. Она выглядела значительно моложе своих пятидесяти лет. Окинув меня лучистым взглядом, Вера добавила:
– Я так рада вновь видеть тебя дома!
– Я тоже, – сказала Бев, подойдя к нам. – Позволь уж и мне тебя обнять!
Следует отметить, что и ее объятия тоже были по-прежнему крепкими.
Мэгс принесла на подносе два высоких бокала с фирменным напитком и, вручив один из них мне, села на стул. Бев и Вера удобно устроились в креслах, я присела на скрипучий табурет, и мы молча уставились друг на друга, пытаясь разглядеть в знакомых лицах незнакомые черты.
В наступившей томительной тишине, нарушаемой только жужжанием мухи, бьющейся об оконное стекло, и позвякиванием льда в бокалах, у меня вдруг мелькнула удивительная мысль, что мои «барышни» в чем-то похожи на медвежьи кровати, обнаруженные златокудрой героиней детской сказки.
Вера была подобна пуховой перине: наделенная добрым сердцем, она никогда ни о ком не сказала худого слова и горько плакала, найдя на земле под дубом возле нашего дома птенца, выпавшего из гнезда.
Бев была жестокой, но справедливой, к ней можно было прийти поплакаться, если тебя незаслуженно обвинили в списывании или пользовании шпаргалками на контрольной по математике. Однако от нее не стоило ожидать сочувствия, если ты, допустим, распустила нюни из-за того, что на школьной вечеринке Эдди Коллир поцеловал не тебя, а Памелу Скотт.
Что же касается Мэгс, то ее вполне можно было сравнить с наиболее удобной постелью: у нее хватало интуиции, чтобы вовремя поинтересоваться, что тебя гложет; ей доставало смекалки, чтобы понять, когда лучше оставить тебя в покое, а также такта, чтобы не злорадствовать по поводу твоего промаха; она была хороша собой, имела безупречный вкус, не жаловалась на боль в ступнях, какими бы высокими ни были каблуки ее туфель. В общем, Мэгс была бы безупречна, не будь она такой редкой сумасбродкой.
Усевшись по-турецки и положив руку на пакет сырных чипсов, вскрыть который я собиралась, как только найду достойный предлог для того, чтобы оторвать свой драгоценный зад от видавшего виды диванчика и достать из холодильника бутылочку шардонне, я следила за развитием драматических событий на экране. И разумеется, не сдержала восхищенного вздоха, когда прозвучала долгожданная фраза: «Позвольте мне признаться вам в своем глубочайшем уважении и пылкой любви!»
Ну кто еще мог так изящно и метко отобразить пикировку влюбленных, как это сделала несравненная Джейн Остен!
То краснея, то бледнея, бедняжка Элизабет с округлившимися глазами слушала высокомерные рассуждения Дарси о том, почему она его недостойна. Но вот Элизабет прищурилась, готовясь дать гневную отповедь его несправедливым упрекам, и я слегка расслабилась, предвкушая сцену их примирения.
Дзинь!
Резкий звонок телефона мгновенно разрушил хрустальный дворец моих грез.
– Проклятие! – в сердцах воскликнула я и с ненавистью посмотрела на аппарат, вот уже третий год криво висящий на стене кухни. Повесить его нормально я так и не удосужилась.
«Насколько мне известно, в подобных ситуациях принято благодарить за мудрый совет, – промолвила наконец Элизабет, взглянув в холодные глаза Дарси. – Но я не нахожу для этого сил».
Дзинь-дзинь!
– Заткнись! – прорычала я, затравленно озираясь по сторонам в тщетной попытке найти пульт, не попадавшийся мне на глаза вот уже несколько недель. – Я дожидалась этой сцены битых три часа, созерцая дурацкие светские вечеринки с их бесконечными пересудами под аккомпанемент фортепьяно.
Пискнул автоответчик, приобретенный мною по дешевке на блошином рынке, и мой простуженный в феврале голос произнес лаконичную фразу:
– Меня нет дома. Советую заняться собственными проблемами.
Такой ответ, однако, не мог удовлетворить мою маму.
– Порция, деточка! – Голос Мэгс был тягучим и сладким, как мед. Я не обращала внимания на ее манеру растягивать слова, пока не перебралась в штат Нью-Йорк, где принято глотать окончания. Чтобы не выделяться, сама я вскоре начала изъясняться скороговоркой. Но стоило лишь мне чуточку захмелеть, как мой неистребимый южный акцент тут же давал о себе знать.
– Ты слышишь меня, деточка? Нужно самой отвечать на звонки, а не заставлять людей разговаривать с бездушной машиной. Это очень вредно, Вера говорит, что это пагубно влияет на нашу карму.
– Вера уверена, что карму разрушает даже лак для волос! – не сдержавшись, пробормотала я, в сотый раз шаря руками под подушками, словно бы многократное повторение этого ритуала могло вернуть мне утраченное электронное устройство.
Мэгс издала театральный вздох, услышать который можно сейчас разве что на спектакле по пьесе Теннесси Уильямса, и промолвила:
– Сдается мне, что тебя действительно нет дома. Ничего не поделаешь! Тогда позвони мне, деточка, пожалуйста, как только прослушаешь эту запись. Дело чрезвычайно срочное!
Слова «срочное дело» в устах Мэгс обретали иное значение, чем у нормальных людей. К примеру, они вполне могли означать, что Мэгс потеряла свои красные шлепанцы и хочет уговорить меня помочь ей найти их. Еще роковое заклинание могло быть ею произнесено в связи с кончиной ее любимой кинозвезды сороковых годов – это требовало немедленного сбора всей нашей семьи и распития бутылки вина по поводу горькой утраты.
Однажды я попалась на эту удочку и в результате битых два часа обсуждала с Мэгс возмутительный поступок Фелиции Каллахан, неизвестной мне служащей местной торговой палаты, выгнанной с работы за кражу четырех дыроколов и тридцати восьми долларов мелочью.
– Непременно позвони мне сегодня же, деточка! Как только вернешься с работы. Хотя непонятно, где это тебя до сих пор черти носят? Ну да Бог с тобой! Буду ждать твоего звонка. Пока!
Швырнув с досады подушку в стенку, я вскочила с дивана, собираясь нажать на кнопку «стоп-кадр». Обычно я трачу массу сил и времени на безуспешные поиски пульта, вместо того чтобы просто подойти к видеосистеме. Но пульт исчез одновременно с Питером, и его поиск стал для меня делом принципа: одна только мысль, что сбежавший от меня любовник объявится на пороге моей квартиры, только чтобы произнести одну фразу «Забери свою игрушку!», приводила меня в ярость, граничащую с неистовством. И я лихорадочно разрывала очередную упаковку чипсов.
– Вот так приличные люди и превращаются в алкоголиков, обжор, невротиков и психопатов, – пробормотала я, тяжело вздохнув.
Автоответчик жалобно пискнул и заткнулся.
Теребя пальцами край пакета с сырными чипсами, я побрела на кухню, чтобы достать из холодильника бутылку и откупорить ее. Мысленно же я продолжала пребывать со своими любимыми героями, замершими в нелепых позах на экране. Швырнув пакет на стол, я достала одной рукой из ящика штопор, а другой взялась за ручку холодильника.
Именно в этот миг я словно бы взглянула на себя со стороны – такое случается, как я где-то читала, с людьми, на которых снисходит прозрение. Картина, явившаяся моему мысленному взору, потрясла меня до глубины души.
В линялом халате, с всклокоченными сальными волосами, в мутных очках, сползших на кончик носа, со штопором в руке, я походила на душевнобольную, не осознающую происходящего с ней кошмара и потому небезопасную для общества.
Нет, подумалось мне, пока здесь жил Питер, все обстояло не настолько скверно. Во всяком случае, я была всегда чисто вымыта, аккуратно причесана и одета, весела и полна оптимизма. И не пила вина ежедневно.
Но вот однажды... Ах, да что уж там темнить, смейтесь, зубоскалы! Вернувшись домой в День святого Валентина, я обнаружила, что вещи моего любовника исчезли, а на титульном листе книги, лежащей раскрытой на диване, оставлено прощальное послание. Не обыкновенной книги, заметьте, а написанной самим Питером.
Здесь уместно пояснить, что свою книгу он писал по ночам в течение двух лет. Я же варила ему кофе и служила музой. И что же, спросите вы, в результате? Я вызубрила его творение назубок, однако все другие люди так и остались его потенциальными читателями, предпочитая покупать в магазине новинки Кунца и Стил, стоящие с книгой Питера на одной полке.
Я протерла стекла очков, водрузила их на переносицу и прочла, склонившись над диваном:
«Прости! Желаю тебе всего хорошего. Люблю. Питер».
И кто мне объяснит, что это должно означать? Что заставило его так странно закончить свое послание?. И куда он подевался, черт его побери! Сбежал с новой любовницей? А может, с любовником? Или же предпочел отшельничество моему обществу и залег в берлогу? А главное – что из всего этого для меня хуже?
На протяжении шести недель последовавшей за этим прострации я терзалась подобными проклятыми вопросами и, жалея себя, обливалась горькими слезами. Постепенно со мной произошла неприятная метаморфоза: из самоуверенной соискательницы докторской степени я превратилась в дрожащую от неосознанного страха, лохматую, неопрятную и частенько пьяненькую неврастеничку, болезненно привязанную к просмотру фильма «Гордость и предубеждение». Любопытно, что оправдывала я эту свою слабость тем, что пишу диссертацию под названием «Влияние Джейн Остен на процесс становления постфеминистской литературы».
Стоит ли говорить, что я не написала ни строчки с тех пор, как Питер меня бросил, выходила из квартиры только на работу и в магазин, а порой задумывалась, не пора ли мне обзавестись котом.
По иронии судьбы в разгар своего романа с горе-литератором я не раз ловила себя на мысли, что было бы неплохо, если бы в один прекрасный день Питер просто исчез из моей жизни, оставив меня свободной. Но вот теперь, когда моя дурацкая мечта наконец осуществилась, я почему-то объявила траур.
Прихватив с собой бутылку и бокал, я вернулась в комнату, где, лавируя между разбросанными по полу блокнотами и карандашами, удобно устроилась на диване.
На телевизионном экране застыла, скорчив смешную рожицу, худосочная крашеная блондинка – кинозвезда славных 70-х, безвозвратно канувших в Лету.
Я вновь оказалась перед дилеммой: возобновить ли мне свои ритуальные поиски пульта или же встать и нажать на кнопку воспроизведения записи.
Мои раздумья прервала телефонная трель.
После звонка Мэгс прошло менее четверти часа. Если это снова она, похоже, что у нее ко мне действительно возник неотложный вопрос.
Я заставила себя встать и прошла на кухню.
– Кто это? – хрипло спросила я, взяв трубку.
– Порция, солнце мое! Я чувствовала, что ты дома!
– Я принимала душ, – слукавила я, отхлебнув из бокала. – Это ты звонила?
– Да, моя славная!
Я машинально рассматривала содержимое мусорного ведра: порой пульты обнаруживаются в самых невероятных местах.
– Деточка! Мне срочно требуется твоя помощь! У меня жутко разболелась спина, малейшее движение вызывает адскую боль. Ты просто не представляешь, как я страдаю! Доктор Бобби утверждает, что мне необходим строгий постельный режим.
Только в городке Трули, штат Джорджия, выпускнику ветеринарного колледжа позволительно было называться «доктором Бобби». Затолкав мусорное ведро под раковину, я выпрямилась и воскликнула:
– Какой ужас!
– Разве я могла такое предвидеть! – огорченно вздохнула Мэгс. – Но раз доктор Бобби настаивает на выполнении своих рекомендаций, дела мои действительно плохи.
– Сочувствую, – сказала я, заподозрив подвох.
– Я тронута, крошка, но одного сочувствия мне мало. «Вот оно, началось!» – подумала я, насторожившись.
– Видишь ли, деточка, – выдержав паузу, продолжала Мэгс. – Мы очутились в трудном положении, Вера не в силах в одиночку управляться в книжном магазине, а Бев уже нуждается в отдыхе, сказывается возраст, как ты сама понимаешь. Вот я и подумала...
Я поднесла бокал к губам и невозмутимо поинтересовалась:
– Подумала? Любопытно! О чем же?
– Честно говоря, это не только моя идея, – призналась Мэгс, уловив в моем тоне иронию. – Так решил наш семейный совет.
– И что же именно вы там решили?
– Ну, что ты могла бы на какое-то время приехать к нам.
– И как долго, по-вашему, я должна у вас находиться? – жестко спросила я.
– Ах, весьма непродолжительное время, деточка! Только лето! Это было бы чудесно!
– Целое лето? – переспросила я, едва не поперхнувшись вином. – Да вы в своем уме?
– К августу я уже точно встану на ноги! – бодро заявила Мэгс. – В крайнем случае к сентябрю...
Издав стон, я обернулась и оглядела свое захламленное жилище, лихорадочно подыскивая причину для отказа. Рушилась моя мечта защитить докторскую диссертацию и к следующей весне получить должность старшего преподавателя. Да что уж там говорить, ко всем чертям летела вся моя личная жизнь!
Скользнув помутившимся взглядом по окну, залепленному снегом, я сглотнула подступивший к горлу ком и взглянула в зеркало.
Лучше бы я этого не делала.
– Ну и чучело! – выдохнула я, потрясенная своим отражением, и, отвернувшись к окну, стала ощупывать лицо, поправлять очки и приглаживать волосы.
– Порция? – с тревогой окликнула меня Мэгс. Она обладала поразительной интуицией и порой пугала меня своей проницательностью.
Я снова посмотрела в зеркало. Бледное, как у покойника, лицо, мешки под глазами, а вокруг головы – светящийся нимб.
Вот до чего довело меня одиночество! У меня похолодело в груди. Еще раз оглядев комнату, я чуть было не лишилась чувств, потрясенная воцарившимся в ней хаосом. Повсюду валялись пустые упаковки из-под продуктов, банки и бутылки. У меня по коже пробежали мурашки.
– Ты меня слышишь, деточка? – раздался в трубке нетерпеливый голос Мэгс.
Все завертелось и замелькало у меня перед глазами. Меня охватил ужас. Одна! Я совсем одна! Какой кошмар! Я на грани сумасшествия.
– Куда ты пропала, Порция! – не унималась Мэгс. Встряхнув головой и сделав успокаивающий вдох, я наконец отозвалась:
– Я слушаю тебя.
– Вот и прекрасно, – удовлетворенно произнесла Мэгс, очевидно, не уловив ноток ужаса в моем голосе. – Мне показалось, что нас разъединили. Телефонная связь в последнее время стала просто отвратительной! Так когда же нам тебя ждать? Приезжай лучше в середине мая!
– Минуточку, Мэгс! – Я прижала трубку к груди, чувствуя, что мне требуется передышка. От вида моего жилища меня тошнило, поэтому я подняла глаза к потолку – единственному месту, пока еще не запятнанному следами моего стремительного скольжения в адскую бездну.
Пора было пошевелить мозгами и сделать наконец выбор своего дальнейшего жизненного пути. Оставшись в своей захламленной квартире, я скорее всего завела бы четырех кошек и уже никогда не написала бы ни строчки, а только, глядя на экран, произносила бы вместе с актерами слова их ролей в фильмах по произведениям Остен. Так, может, действительно лучше бросить все и уехать на лето в Джорджию к своим бойким «барышням»? Разумеется, они далеко не ангелочки, эти старые шалуньи, но их компания все же лучше, чем полное одиночество.
– Порция! Да что с тобой происходит? – раздался из трубки вопль Мэгс, не на шутку обеспокоенной моим поведением.
– Подожди еще минуточку, – ответила я и, подняв с пола монетку, подбросила ее в воздух. Выпадет «орел» – останусь в Сиракьюсе, а если «решка» – отправлюсь в Трули.
Поймав монетку, я припечатала ее шлепком к тыльной стороне ладони. Выпала «решка».
– Ну не томи же меня, Порция! – взмолилась Мэгс. Я вздохнула, швырнула монетку на пол и легонько повертела головой, разминая мышцы шеи, затекшие от напряжения.
Бешено стучавшее до того сердце тотчас же успокоилось, и мне стало легче дышать. Я взглянула на календарь.
– Последняя лекция у меня девятнадцатого мая, – сообщила я затаившей дыхание Мэгс. – Пожалуй, трех дней на сборы и дорогу мне хватит. Я смогу быть у вас двадцать второго. Разумеется, если мне удастся сдать квартиру на время своего отсутствия.
Мэгс обрадованно взвизгнула и разразилась довольным кудахтаньем. Думаю, при этом она даже подпрыгивала, позабыв о боли в спине.
– Это прекрасно, деточка! – воскликнула она. – Я не сомневалась, что ты к нам приедешь. Я просто была в этом уверена! – Она снова залилась радостным смехом.
Я схватила красный карандаш, судорожно перелистала ежедневник, случайно оказавшийся под рукой, и добавила:
– Но мне необходимо вернуться в Сиракьюс двадцать второго августа.
Я обвела эту дату красным кружком. Итак, в гостях мне предстояло пробыть три месяца. Выдержу ли я такой срок? В этом я сильно сомневалась, учитывая состояние своего пошатнувшегося здоровья. Но рискнуть стоило, хотя бы для того, чтобы вырваться из этого порочного круга и начать что-то делать. Уж лучше провести лето в компании бесшабашных «барышень», чем блуждать одной по городским помойкам и кормить консервированной едой бродячих кошек.
Поболтав с Мэгс еще немного, я положила трубку, выключила телевизор и, собираясь посетить туалет, взяла с полки последний рулон бумаги. Под ним неожиданно обнаружился проклятый пульт.
Остолбенев, я тупо уставилась на поцарапанный продолговатый предмет, на поиски которого потратила жалкие остатки своих сил и массу времени. Как надо понимать эту находку? И тут наступило прозрение: я вдруг отчетливо осознала, что Питер ко мне уже никогда не вернется.
Со злости закинув идиотский пульт в дальний угол комнаты, где он, ударившись о стенку, благополучно приземлился на потертый цветастый ковер, я закатила глаза к потолку, сдерживая навернувшиеся слезы. Будь у меня ласковый пушистый котенок, подумалось мне, все было бы нормально. Хотя, рассудила я, наморщив лоб, одной кошки мне, пожалуй, все же маловато. Несомненно, над этой проблемой требовалось еще поломать голову. Но в данный момент у меня для этого не было ни желания, ни вдохновения. Взяв с полки последнее чистое полотенце, я направилась в санузел, отложив интеллектуальные потуги до возвращения из Трули.
Путешествие в автомобиле я предпочла воздушному по двум причинам. Во-первых, легче развернуть на шоссе автомобиль, чем заставить пилота самолета лечь на обратный курс, если вдруг мне вздумается вернуться. Во-вторых, поездка на машине обеспечивала мне своеобразную отсрочку от коллективных объятий моих милых «барышень» – мамочки, тетушки и бабушки. Свое прозвище они получили в Трули не случайно: так уж вышло, что в нашей семейке почему-то не хватало господина Фаллона, причем – хронически. И когда – разумеется, неким волшебным образом – кто-то из «барышень» беременел, то рождалась обязательно девочка.
Помню, когда я была еще крохой, Мэгс частенько говаривала, что.не стоит из-за этого расстраиваться. На все Божья воля. И я свыклась с этим удивительным обстоятельством, как привыкают к своим веснушкам или к дальтонизму. Но не примирилась окончательно, хотя поразительный феномен оказался на редкость устойчивым. Я назвала это явление «эффектом тефлоновой вагины». Кстати, наверное, стоит запатентовать это название, оно весьма оригинально, не правда ли?
На протяжении всех четырнадцати часов поездки до городка Трули, расположенного в штате Джорджия и населенного 6618 аборигенами, я уговаривала себя быть по возможности любезной и не реагировать на шуточки, намеки, уколы и неумышленные оскорбления своих любимых родственников. Я поклялась излучать благожелательность и наслаждаться каждой минутой, проведенной в обществе чудаковатых старых перечниц. Я даже была готова ради их удовольствия пользоваться косметикой и менять наряды. Ну разве стоит из-за мелочей трепать себе нервы? Лето пролетит незаметно, а в конце августа я возвращусь в Сиракьюс. Так что можно и потерпеть.
Опустив стекло, я вдохнула чистый воздух и полюбовалась обагренным закатом горным хребтом. На меня снизошло божественное умиротворение, мне даже немного взгрустнулось, когда я проезжала мимо Бэттлфилд-Парка, направляясь к Мэйн-стрит, где при виде дорогих моему сердцу мест у меня перехватило горло. Особенно остро ощутила я ностальгию, когда вдоль Мэйн-стрит потянулись лавочки и магазинчики. Над входом в один из них, книжный, красовалась деревянная вывеска «Пейдж». У меня возникло желание притормозить свою дребезжащую «мазду» и войти в чарующий мир книг, журналов, канцелярских принадлежностей, открыток и забавных сувениров. Даже защемило сердце: ведь это был наш семейный магазин, с очаровательным крохотным кафетерием, пропитанным волшебными ароматами.
– Как же я соскучилась по тебе, – прошептала я, глядя на витрину, пока на единственном в Труле светофоре горел красный свет.
– Глазам своим не верю! Неужели это Порция Фаллон! – раздался за моей спиной восторженный женский голос.
Обернувшись, я увидела приятную пышную даму в голубом платье, которая махала мне рукой с крыльца аптеки Уайтфилдов. Я рассмеялась и помахала ей в ответ.
– Привет, Мардж! Ну и острый же у тебя глаз! И как это ты меня сразу заприметила! Мы с тобой не виделись вот уже двенадцать лет, – с тех пор как я отсюда уехала. Значит, я не так уж сильно изменилась!
– Рада вновь видеть тебя дома! – крикнула она.
Зажегся зеленый, и я поехала дальше. От центра городка до нашего двухэтажного домика в колониальном стиле всего-то шесть кварталов, однако я не спешила миновать их. Я ехала медленно, вспоминая каждый дуб, с которого когда-то упала, каждый дом, куда я забегала к кому-то из подруг, чтобы одолжить губную помаду или покурить марихуаны.
Все было на своих прежних местах, и это меня чрезвычайно удивляло и умиляло. Согласитесь, немного странно, когда за двенадцать лет в городе не происходит никаких изменений! Просто мистика какая-то.
Наконец я остановилась на дорожке напротив нашего дома и, выбравшись из машины, усмехнулась, удивляясь, что я чего-то опасалась в начале своего путешествия. Старый добрый городок остался прежним, и ничего пугающего в этом не было. Здесь ребятишки спокойно играли на улице, все соседи знали друг друга, а приближающееся лето сулило мне беззаботное времяпрепровождение вроде употребления охлажденного чая на веранде, продуваемой горным ветром, насыщенным хвойным ароматом сосен. И конечно же, мои «барышни» будут милы со мной, хотя Мэгс, возможно, вообще не придется из-за своего недуга покидать кровать. Так о чем же мне беспокоиться? Все будет нормально. А может, даже весело и забавно.
Не успела я открыть багажник, как скрипучая дверь нашего дома распахнулась и раздались радостные вопли. Послышался топот чьих-то ног, и я вздрогнула, увидев сбегающую по ступенькам с завидной резвостью Мэгс. Она была переполнена живостью и энергией, а на ее лице я не заметила никаких следов страданий.
– Рада тебя видеть, Мэгс, – сказала я, переведя дух после ее дружеских объятий. – Как твоя спина?
Она махнула рукой, предлагая мне простить ей этот маленький обман, и проворковала:
– Со спиной у меня все в полном порядке. Мне просто хотелось выманить тебя к нам. И вот ты здесь!
Она одарила меня ослепительной улыбкой, и в ее голубых глазах запрыгали лукавые искорки. Ни уколов совести, ни неловкости Мэгс явно не испытывала, вероятно, будучи совершенно уверенной, что я не взбешусь от ее выходки.
Впрочем, все обстояло даже проще: она просто не дала себе труда задуматься о возможных последствиях своего розыгрыша.
Я перевела негодующий взгляд на крыльцо. С него мне махала рукой моя тетушка Вера, держа в другой бокал с прозрачной жидкостью, в которой позвякивали кубики льда. Даже не пробуя ее напитка, я могла с уверенностью сказать, что это джин с тоником – любимое пойло всех «барышень» Фаллон.
Бог ей судья.
– Поднимайся скорее сюда, – позвала меня она. – Отпразднуем твой приезд!
Без особых усилий подхватив мой саквояж с заднего сиденья, Мэгс укоризненно покачала головой:
– Не понимаю, почему ты не обзаведешься приличным чемоданом, Порция. Или сумкой на колесиках, что еще удобнее.
Я выхватила у нее саквояж, повесила на плечо дорожную сумку, лежавшую в багажнике, захлопнула дверцу – и замерла, пронзенная странной мыслью, что когда-то уже слышала от нее эти слова.
Мэгс отобрала у меня саквояж, похлопала меня ладонью по спине и сказала:
– Ступай в дом, дорогая! Вера и Бев ужасно по тебе соскучились.
Она повернулась ко мне спиной и стала подниматься по ступенькам, давая мне тем самым понять, что разговор окончен. Однако наказать ее за такую бесцеремонность, сев за руль и умчавшись обратно в Сиракьюс, у меня не было возможности, так как свою квартирку я сдала. Поэтому мне поневоле пришлось стиснуть зубы и последовать за Мэгс, убеждая себя, что нет смысла беситься из-за выходки человека, не обремененного моральным долгом и понятием о правилах приличия.
Тем не менее, возмущенно глядя ей вслед, я испытывала жгучее желание прочитать ей нотацию обо всех ее недостатках и пороках. Утешало меня только то, что в доме меня угостят джином с тоником и накормят.
Увидев меня на пороге, Вера радостно всплеснула руками, вскочила и стала приплясывать. Мэгс тем временем поставила саквояж на подставку в прихожей. Вера крепко обняла меня, отступила на шаг, продолжая держать руками за плечи, и воскликнула:
– Ты, как всегда, неотразима!
От нее пахло жасмином, длинные волосы с проседью были заплетены в толстую косу, на цветущем лице почти не было заметно морщин. Она выглядела значительно моложе своих пятидесяти лет. Окинув меня лучистым взглядом, Вера добавила:
– Я так рада вновь видеть тебя дома!
– Я тоже, – сказала Бев, подойдя к нам. – Позволь уж и мне тебя обнять!
Следует отметить, что и ее объятия тоже были по-прежнему крепкими.
Мэгс принесла на подносе два высоких бокала с фирменным напитком и, вручив один из них мне, села на стул. Бев и Вера удобно устроились в креслах, я присела на скрипучий табурет, и мы молча уставились друг на друга, пытаясь разглядеть в знакомых лицах незнакомые черты.
В наступившей томительной тишине, нарушаемой только жужжанием мухи, бьющейся об оконное стекло, и позвякиванием льда в бокалах, у меня вдруг мелькнула удивительная мысль, что мои «барышни» в чем-то похожи на медвежьи кровати, обнаруженные златокудрой героиней детской сказки.
Вера была подобна пуховой перине: наделенная добрым сердцем, она никогда ни о ком не сказала худого слова и горько плакала, найдя на земле под дубом возле нашего дома птенца, выпавшего из гнезда.
Бев была жестокой, но справедливой, к ней можно было прийти поплакаться, если тебя незаслуженно обвинили в списывании или пользовании шпаргалками на контрольной по математике. Однако от нее не стоило ожидать сочувствия, если ты, допустим, распустила нюни из-за того, что на школьной вечеринке Эдди Коллир поцеловал не тебя, а Памелу Скотт.
Что же касается Мэгс, то ее вполне можно было сравнить с наиболее удобной постелью: у нее хватало интуиции, чтобы вовремя поинтересоваться, что тебя гложет; ей доставало смекалки, чтобы понять, когда лучше оставить тебя в покое, а также такта, чтобы не злорадствовать по поводу твоего промаха; она была хороша собой, имела безупречный вкус, не жаловалась на боль в ступнях, какими бы высокими ни были каблуки ее туфель. В общем, Мэгс была бы безупречна, не будь она такой редкой сумасбродкой.