Робардс Карен. Никому не говори…

   Карли не слишком пришлись по душе слова Лиссы, но она постаралась не показать этого.
   — Мэтт работал у моей бабушки. — Пора было бросить камень в огород Лиссы, пока сестра Мэтта не вспомнила кое-что похлеще. Карли редко видела трех сестер Конверс — бабушка не позволяла ей ходить не только к Мэтту, но и вообще в бедные кварталы города, — но время от времени они все же виделись. — Я тебя тоже помню. Ты была совсем крошечная, ходила в незашнурованных ботинках, потому что не умела завязывать шнурки, и вечно из-за чего-то хныкала. Однажды соседский мальчишка сунул тебе в волосы жвачку. Ты умоляла Мэтта вынуть ее. Тогда он достал из кармана перочинный нож и отрезал у тебя клок волос. Он думал, что ты успокоишься, но когда ты увидела свою прядь у него в руке, то заревела еще громче. Он тогда ужасно разозлился.
   Лисса улыбнулась.
   —Очень похоже на нас с Мэттом.
   —Э-э, прошу прощения, — вежливо сказала Сандра, переминаясь с ноги на ногу. Карли прекрасно знала, что это значит. — Можно воспользоваться вашей ванной?
   При этом она наградила Карли таким взглядом, что та сочла за благо не вмешиваться.
   — Конечно. Ванная там. — Лисса, настроение которой после обмена воспоминаниями явно улучшилось, пошла вперед и поманила Сандру за собой. — Пойдемте. Я покажу.
   Они прошли в светлую, нарядную кухню, из которой одна дверь вела в ванную, другая — в прачечную. Пол прачечной был уставлен корзинами с грязным бельем. Увидев их, Карли поняла, что кому-то в этом доме действительно было нужно как можно скорее заняться стиркой.
   — Ты все время живешь с Мэттом? Или… — Карли хотела спросить, не приехали ли сестры к нему в гости, но не успела закончить фразу, как Лисса кивнула. Они прислонились к стене кухни и стали ждать возвращения Сандры.
   — Я — да. Но я единственная из сестер, кто еще живет с ним. Вернее, буду жить до следующего месяца. Потом я уеду в университет штата Джорджия. Моя сестра Дани уже учится там, а Эрин только что закончила учебу. Дани вернется в университет вместе со мной, а Эрин выходит замуж. Так что в середине июля Мэтт останется совсем один. В первый раз за все время, прошедшее со дня смерти мамы. — Лисса улыбнулась. — Мы пытаемся подготовить его к самостоятельной жизни. Поэтому и не стираем. Боимся, что он слишком привык к нашей опеке и без нас просто не выживет.
   Сандра вышла, и Лисса повела подруг наверх. Показав Сандре спальню сестры, девушка проводила Карли до комнаты Мэтта.
   Стены дома были оклеены обоями пастельных тонов с цветочным рисунком, повсюду чувствовалась женская рука — обилие комнатных растений и безделушек. Спальня Мэтта выглядела иначе, с гладкими белыми стенами, бежевым ковром, минимальным количеством дубовой мебели и еще одним уродливым креслом с высокой спинкой, даже более потрепанным, чем то, которое находилось в гостиной. Перед креслом стоял маленький телевизор.
   — Мэтт не позволяет нам трогать его комнату, — с сожалением сказала Лисса, обводя спальню взглядом. — Говорит, что ему и так нравится. Но зато здесь есть своя ванная. — Она показала на дверь в дальней стене. — Вон там.
   Карли кивнула и поставила сумку. Она просто падала с ног от усталости. Долгий путь от Чикаго до Бентона измотал ее. Когда Карли припарковала трейлер у дома бабушки, ее единственным желанием было принять душ и как можно скорее лечь в постель. Последовавшие за этим события заставили ее позабыть об усталости, но сейчас возбуждение прошло и ее силы быстро таяли. Даже тревога за Хьюго не помешала ей с тоской посмотреть на кровать.
   — Спокойной ночи. — Поняв намек, Лисса двинулась к двери, но остановилась на пороге, оперлась рукой о косяк и ехидно улыбнулась: — Интересно, что скажет Шелби, когда узнает, что Мэтт привел тебя ночевать. Он никогда не приводит к себе девушек. Она этого просто не переживет.
   Карли не успела объяснить, какие обстоятельства привели их с Сандрой в дом шерифа, как Лисса, продолжавшая улыбаться, помахала ей рукой и вышла из комнаты .
   Карли, застывшей с открытым ртом посередине спальни Мэтта, оставалось только одно: обдумывать слова Лиссы и, к собственному стыду, ломать голову над тем, кто такая Шелби и кем она приходится Мэтту.

Глава 11

   «Если бы этот проклятый кот принадлежал не Карли, а кому-нибудь другому, я утопил бы его в пруду, — подумал Мэтт. — А еще лучше оставил бы этого зверюгу на дереве, где его нашел Толер. Или отдал на съедение собаке». Псину шуганули, но та сидела за ближайшим кустом и с надеждой следила за тем, как Мэтт, проклиная стоявших в сторонке и улыбавшихся Толера и Антонио, сам полез на дерево за шипевшим и царапавшимся саблезубым тигром.
   Но кот принадлежал Карли. Этого было достаточно, чтобы он позволил этому зверю исцарапать ему руки и чуть не свалился с проклятого дерева, развеселив своих помощников ничуть не хуже, чем знаменитый комик Монти Питона.
   Часы, проведенные рядом с Карли, заставили Мэтта вспомнить ту ночь двенадцатилетней давности, когда кудрявая девочка-подросток, которую он всю жизнь считал кем-то вроде четвертой сестры, вдруг превратилась в женщину. Красивую женщину с огромными голубыми глазами, которые смотрели на него с обожанием, с нежными губами, дрожащими под его взглядом, и стройным гибким телом, которое при каждом повороте прижималось к нему теснее, чем собственное белье. Черт побери, он оказал ей услугу, согласившись пойти с ней на выпускной бал, и, как всякое доброе дело, оно не осталось безнаказанным.
   Впрочем, винить ее в случившемся не приходилось. Карли было восемнадцать лет, но суровая бабка держала внучку в такой строгости, что у той даже ухажера не было. Мэтт несколько лет относился к ее откровенному обожанию и почитанию так же, как дерево относится к солнечному свету, и отвечал ей небрежной симпатией, временами переходившей в настоящую нежность. Многие жители городка смотрели на него с опаской, но только не Карли. Она считала его героем, и Мэтт знал это. Он был тронут и старался стать лучше, чем был на самом деле. Когда он увидел, что Карли плачет из-за отсутствия кавалера на выпускном балу, ему было легко осчастливить бедняжку.
   Но она удивила его. В тот вечер гадкий утенок превратился в лебедя. Когда Карли в нарядном платье и с новой прической появилась на крыльце и поздоровалась с ним, он не поверил своим глазам. Конечно, он тут же справился с собой, танцевал с ней в спортзале, разукрашенном по случаю выпускного бала, давал возможность похвалиться своим кавалером перед другими девчонками и тщательно оберегал от пунша, приправленного ромом, хотя сам отведал его изрядно. Мэтт не мог сказать, в какой момент его потянуло к ней, но к окончанию бала его намерение отвезти Карли прямо домой поколебалось.
   Оказавшись в машине, Карли прижалась к нему, откинула голову на спинку сиденья и с мечтательным выражением в глазах призналась, что большинство ее одноклассников сняли номера в бентонском мотеле, чтобы догулять остаток ночи.
   — И думать не смей, — лаконично велел Мэтт, потому что его самого одолевало искушение.
   Но по дороге домой Карли сказала, что умирает от жажды. Мэтт подумал, что виноват в этом он, потому что весь вечер не давал ей пить ничего, кроме воды из фонтанчика. Поэтому он остановился у ночного магазина и купил ей кока-колу, а себе — банку пива. Потом Карли стала так просить дать ей глоточек пива, что Мэтт смилостивился, свернул в проулок, съехал на обочину и протянул ей банку. Она сделала глоток, закашлялась, сморщила нос от отвращения и сказала:
   — Гадость!
   Тогда он засмеялся и ответил:
   — Кудряшка, ты еще не доросла до пива.
   Карли выпрямилась, посмотрела на него и серьезно произнесла:
   — Я доросла до всего.
   После чего крепко поцеловала его в губы.
   Ситуация мгновенно вышла из-под контроля, и все его благие намерения полетели к черту.
   Потом Мэтт отвез ее домой, лег спать, а когда проснулся и вспомнил, что наделал, его чуть не вывернуло наизнанку. Он не мог смотреть в глаза даже самому себе, не то что Карли.
   Что он мог сказать? «Мне очень жаль, произошла ошибка, и теперь я чувствую себя так, словно трахнул собственную сестру»?..
   Это воспоминание заставило Мэтта поморщиться. Именно так и следовало сказать, разве что другими словами и немного потактичнее. Но это было бы все же лучше, чем избегать Карли до конца лета и самому умирать от стыда.
   Поэтому сегодня ночью Мэтт пришел на выручку проклятому коту и теперь нес его Карли в качестве покаянного приза. А в ближайшие дни собирался попросить у нее прощения по всей форме.
   После чего воинственно настроенная Карли почти наверняка пошлет его куда подальше.
   Представив себе эту картину и тяжело вздохнув, Мэтт вошел в темный дом — слава богу, на этот раз обошлось без сюрпризов — и поднялся по лестнице. Котище с острыми когтями молча лежал на дне взятого у Толера брезентового вещевого мешка, который Мэтт нес перед собой так осторожно, словно там находилась бомба.
   Шел пятый час утра. Дом бабушки Карли полностью проверили, сфотографировали и сняли отпечатки пальцев. Кроме того, прочесали прилегающий участок и осмотрели все стоявшие на нем строения. Проклятого кота сняли с дерева.
   Как только Мэтт с риском для жизни засунул это белое чудовище в вещмешок, задребезжал его телефон. Звонила Синди Николе, сообщавшая, что в спальне раздается напугавший ее до смерти зловещий стук. Поскольку миссис Николе, страдавшая прогрессирующей паранойей, часто жаловалась на полтергейст, творящийся в ее доме, и Мэтт лично несколько раз проводил там проверки, он не считал себя обязанным ехать на вызов и предоставил эту честь Антонио, который так смеялся над поединком своего шефа с котом, что чуть не надорвал живот.
   Мэтт от души надеялся, что на этот раз полтергейст окажется настоящим и достаточно страшным, чтобы напугать не только миссис Николе, которая заперлась в шкафу спальни и говорила шепотом, боясь привлечь злых духов, но и Антонио.
   После этого он счел свой долг выполненным и отправился домой, с котом под мышкой.
   Добравшись до лестничной площадки, Мэтт вспомнил, что не знает, в какой из комнат спит Карли. В конце концов, это неважно. Важно то, что ему самому не придется спать рядом с проклятым котом. Дверь его спальни была крепкой, с надежным замком, а в данной ситуации ничего другого не требовалось. Он посадит своего пленника в камеру, проверит, не вернулась ли Дани, и, если та вернулась, пойдет спать в гостиную. А если нет…
   Черт побери, ей двадцать лет. Девять месяцев из двенадцати она проводит в колледже, и он понятия не имеет, что сестра делает по ночам. Даже если ее нет в спальне, он все равно спустится на первый этаж и завалится на диван.
   Мэтт тихо открыл дверь своей комнаты, не желая будить того, кто спал там. Перекрыл выход проклятому коту, который мог шмыгнуть обратно, и, стараясь действовать бесшумно, вытряхнул зверюгу из мешка. Кот со стуком шлепнулся на пол, вскочил на лапы и сердито замахал хвостом, изумленно оглядываясь по сторонам. Мэтт наблюдал за котом несколько секунд и только потом понял, что он его видит. В спальне было светлее, чем в остальном доме. Подняв глаза, Конверс увидел, что из ванной в комнату сочится свет. Дверь была лишь приоткрыта, но и этого оказалось достаточно. Он посмотрел на кровать, пытаясь понять, кто там лежит, и нахмурился. Подушки были смяты, покрывало отброшено, но кровать оказалась пустой.
   Мэтт сделал вполне естественный вывод — человек, который спал в его постели, сейчас находился в ванной, — но, сам не зная почему, посмотрел в дальний угол комнаты. Там в его уютном старом кресле сидела Карли. Она свернулась калачиком, подтянула колени к подбородку и казалась сейчас маленькой и несчастной.
   И она смотрела на него. Незаметная в тени огромного кресла, Карли сидела тихо, неподвижно, наверняка надеясь, что Мэтт ее не заметит, и при этом следила за каждым его движением. Сначала Мэтт ощутил некоторую неловкость и чувство вины за то, что так небрежно обошелся с ее любимцем. Однако, пристальнее всмотревшись в ее лицо, он тут же забыл о коте.
   Карли прижимала кулак ко рту, изо всех сил пытаясь не плакать, но все равно плакала.
   Проклятие… Только этого ему не хватало! Последние семь лет ему не было житья от баб. Когда умерла мать, он бросил многообещающую карьеру в морской пехоте, вернулся домой, начал воспитывать младших сестер и каждый день сталкивался с целым ворохом женских эмоций и проблем, в подавляющем большинстве совершенно непостижимых для него. И вот теперь, когда сестры выросли и перед ним забрезжила надежда на освобождение, на него свалилась рыдающая особа женского пола.
   Нет. Нет, черт возьми! Это ему совершенно не нужно!
   Но ведь это была Карли. Он начал заботиться об этой девочке, когда ей исполнилось восемь лет. К собственному неудовольствию, Мэтт обнаружил, что инстинкт защитника, который неизменно вызывала в нем Карли, все еще силен. Их добрые отношения кончились на заднем сиденье его машины, но то, на чем они держались, до сих пор было живо. Он начинал понимать, что такие старые связи сродни умению ездить на велосипеде — если ты его освоил, то уже не забудешь никогда. Он не мог так просто повернуться, уйти и оставить ее сидеть в темноте и плакать. Черт бы все побрал…
   —Эй! — окликнул он ее. — В чем дело?
   —Уходи, — хрипло произнесла Карли. В ее голосе звучали слезы, но тон был враждебным.
   «Вот и хорошо, — сказал он себе. — Она не хочет меня видеть. Я свободен. Можно повернуться и…» Она шмыгнула носом. Громко, совсем по-детски.
   — Проклятье, — пробормотал Мэтт, покоряясь судьбе, затем вошел в спальню и закрыл за собой дверь.
   Кот злобно зашипел на него и залез под кровать, но Мэтт не обратил на это внимания. Проклиная судьбу, которая привела Карли именно в эту комнату, он остановился перед креслом, сунул руки в карманы и посмотрел на нее сверху вниз. Карли подняла на него . глаза, полные слез.
   Сейчас она показалась ему совсем маленькой и беззащитной. Ее кудрявая голова была бессильно откинута на спинку кресла, босые ноги она зябко поджала под себя. Если не считать изменившегося цвета волос и обретенной ею женственности, которую Мэтт не мог не заметить, она мало чем отличалась от прежней Карли:
   — Я нашел твоего кота.
   Если она плакала из-за Хьюго, то ему повезло: эта проблема была решена.
   — Угу… Большое спасибо. А теперь уходи.
   Нет, на везение рассчитывать не приходилось. Судя по голосу, Карли ничуть не утешилась. Было ясно, что его рабочий день еще не кончился. Мэтт знал, что женщины могут плакать из-за любого пустяка. Но чем бы ни было вызвано ее горе, переживала она по-настоящему.
   Мэтт чертыхнулся про себя.
   — Ладно, Кудряшка, рассказывай. В чем дело? — Он что, телефон доверия? Мэтт валился с ног, и в данный момент плачущая женщина — любая плачущая женщина — была ему совсем ни к чему. Но уйти и оставить ее плачущей в темноте он не мог.
   Глаза Карли сузились.
   — Тебе что-то непонятно?
   Ее слова повлияли на Мэтта совсем не так, как она рассчитывала. Они тронули его. Карли была маленькой и хрупкой, но характера ей было не занимать. Жизнь у нее тоже была несладкая, но она не сдавалась. Это качество восхищало Мэтта в мужчинах, а в женщинах — и подавно.
   — Мне непонятно все. Я хочу знать, почему ты плачешь, и не уйду, пока не расскажешь.
   — Если так, можешь стоять здесь столбом хоть всю ночь. Мне-то что?
   Мэтт вздохнул. Да, похоже, это надолго.
   — Ты упряма, как ребенок.
   —А ты любопытен, как сорока. Так что мы квиты. Мои слезы тебя не касаются.
   —Еще как касаются. В конце концов, я твой самый старый друг. — Иногда лесть помогала. Особенно с женщинами. Во всяком случае, попробовать стоило.
   — С чего это ты взял? Мы с тобой не друзья. Лесть не помогла. Мэтт расстался с надеждой лечь спать до рассвета и опустился перед ней на корточки.
   — В чем дело, малышка? — В его голосе прозвучала такая нежность, что Мэтт сам удивился.
   Карли бросила на него сердитый взгляд. Это могло бы помочь Мэтту, если бы у нее так не дрожали губы.
   —Мне приснился плохой сон, ясно? Но сейчас все в порядке. Или будет в порядке, если ты уйдешь и займешься собственными делами, а мои предоставишь мне.
   —Не хочешь рассказать, что тебе приснилось? — настаивал он.
   —Нет.
   —Что-то связанное с матерью?
   Матерью Карли была любившая выпить потаскушка, бросавшая своего единственного ребенка на соседку и исчезавшая из дома на несколько дней. Однажды она вообще не вернулась домой; позже Карли узнала, что мать удрала в Калифорнию и начала новую жизнь со своим очередным приятелем.
   Когда соседка, заботившаяся о Карли, поняла, что произошло, она вызвала социальных работников и передала им девочку. Те выполнили все необходимые формальности, и Карли очутилась в учреждении, которое власти штата деликатно называли «центром для кризисных детей». Карли оставалась там, пока не приехала бабушка, которую девочка до тех пор и в глаза не видела, и не забрала ее. Мэтт знал эту историю так же, как и весь Бентон. Но то, что Карли много лет снилось, будто ее бросили, знал он один. Потому что Карли сама рассказала ему о своих ночных кошмарах и не раз скулила в его неловких объятиях, как раненый щенок. Насколько он помнил, Карли могла довести до слез только мысль о матери.
   —Нет! — на ее лице было написано возмущение. Карли явно не нравилось, что Мэтт помнил ее больные места.
   —Точно?
   —Нет! Ну, ладно, мне приснился Дом.
   —Ага… — «Домом» Карли называла приют, где она жила до приезда бабушки. — Наверно, сон был очень плохой, если ты так расстроилась.
   —Это было… ужасно.
   Ее голос дрожал, и Мэтт понял, что речь идет не о сне, а о том, что ей довелось пережить в приюте. И тут ему пришло в голову, что Карли никогда не рассказывала о проведенном там времени. Она пробыла в центре недолго — недели две, не больше. Он всегда считал, что этого слишком мало, чтобы запомнить на всю жизнь. Как гласила любимая поговорка ее бабушки, бесполезно плакать из-за разлитого молока. Эта суровая старуха не поощряла воспоминаний о былых обидах. Но, видимо, он ошибался. Карли все помнила.
   —Рассказывай.
   —Я не вспоминала об этом много лет, — сказала Карли так тихо, что Мэтту пришлось напрячь слух. — Не знаю, что вдруг случилось… Но сегодня мне почему-то приснилось, что я снова попала туда. Там были… старые железные кровати, которые скрипели при каждом движении. Во сне я услышала, что одна из них заскрипела. — Карли сделала паузу и тяжело вздохнула. — Я так испугалась…
   Ее голос дрогнул. Карли не хотела больше плакать. Она снова прижала кулак ко рту и посмотрела на Мэтта с вызовом. Но, как она ни храбрилась, слезы вновь потекли по ее щекам.
   Эти слезы разрывали ему сердце.
   Мэтт наклонился, не дав Карли опомниться, взял ее на руки, как маленькую, сел в кресло и посадил ее к себе на колени. Карли обвила руками его шею, уткнулась лицом в плечо и плакала в его объятиях, пока не кончились слезы. Он не говорил ничего, только обнимал, слушал ее всхлипывания и был рядом. Долгие годы действуя методом проб и ошибок, Мэтт убедился, что ничего другого в таких случаях не требуется.
   Наконец Карли выплакалась и затихла в его объятиях. Она все еще судорожно дышала — Мэтт чувствовал, как вздымалась и опадала ее грудь, — но рыдания прекратились.
   — Ну что, полегчало? — спросил он, отведя волосы от уха Карли.
   Упругие пряди обвились вокруг его пальцев, щека коснулась его щеки. Кожа Карли была влажной, шелковистой и слегка отдавала знакомым запахом «Ирландской весны». Мэтт понял, что, принимая душ, она воспользовалась его мылом.
   Карли кивнула.
   —Я чувствую себя дурой, — тихо сказала она, все еще пряча от него лицо. — Я никогда не плачу. Точнее, не часто.
   —Знаю. — Пальцы Мэтта перебирали ее волосы.
   —Лучше бы ты оставил меня одну. Я бы быстро пришла в себя.
   —Знаю.
   —Это ты виноват. Ты единственный человек, при котором я всегда плачу. Ты так на меня действуешь.
   —Рад служить.
   Карли прерывисто вздохнула, выпрямилась и посмотрела на него.
   —Не верю. — Она вытерла мокрые щеки ладонями.
   —Чему?
   Мэтт так устал, что разговаривать ему не хотелось. Карли сидела у него на коленях, и он обнимал ее за талию. Она была нежной, теплой, очень женственной, и Мэтт явственно ощущал прикосновение ее ягодиц к своим бедрам. Стоило ей пошевелиться, как это ощущение усиливалось. Что было ему очень приятно, но Карли знать об этом не следовало.
   — Тебе. Себе. Всему этому, — она жестом обвела кресло и их обоих. Потом снова шмыгнула носом и тяжело вздохнула. Мэтт улыбнулся, вспомнив, какой бесстрашной она была в детстве. Следившая за ним Карли напряглась и нахмурилась.
   — Задница! — буркнула она. Улыбаться ему не следовало.
   Он так устал, что буквально слился с креслом; малейшее движение требовало огромных усилий. Мэтт откинул голову на спинку кресла, сомкнутые руки его касались обнаженной спины Карли, и он солгал бы, если бы стал утверждать, что это прикосновение не доставляет ему удовольствия. Мэтт чувствовал возбуждение и был бы счастлив лечь с этой женщиной в постель. Но «этой женщиной» была Карли, а он не собирался во второй раз наступать на одни и те же грабли.
   И все же зрелище было приятное: милое лицо, правда, в настоящий момент слегка подпорченное покрасневшими глазами и мрачным взглядом; хрупкие плечи, едва прикрытые двумя тонкими бретельками с вышитыми на них маргаритками; пышная округлая грудь, сильно изменившаяся со времен их юности и сладострастно рвавшаяся наружу из кремового вязаного топа; тонкая талия и слегка тронутая загаром кожа.
   Остального Мэтт не видел, потому что на Карли были пижамные брюки, но ему и не требовалось это видеть; он и так знал, что под ними скрывалась привлекательная женская плоть. Он слишком хорошо помнил ее гладкий плоский живот, стройные ноги, лобок с мелкими кудрями, еще более упрямыми, чем на голове. А ее попка… Аккуратная, круглая и казавшаяся чертовски соблазнительной еще до того, как он снял с Карли старомодные белые хлопчатобумажные трусики, которые она носила под бальным платьем.
   Его тело мгновенно отозвалось на эти воспоминания, что, впрочем, было совсем неудивительно. Да, не стоило ему вспоминать.
   — Ты слышал, что я сказала? — Карли заерзала и слегка отстранилась от него. Мэтт заставил себя забыть о собственных ощущениях и сосредоточился на ее словах. — Я сказала, что ты задница.
   —Я слышал тебя, — спокойно ответил Мэтт. Он слишком устал, чтобы спорить. Тем более что у нее было право так его обзывать. — Ты права.
   —Что?!
   Ага… Карли чуть подскочила на его коленях. Значит, подействовало.
   — Ты права, — повторил он. — Я действительно задница.
   Карли была, кажется, готова убить его взглядом. «Ох уж эти женщины… — подумал Мэтт. — Ты с ними соглашаешься, а они злятся еще пуще прежнего».
   И тут он вспомнил, как хорошела Карли, когда злилась.
   — Ты хоть знаешь, о чем я говорю? — возмутилась она.
   Теперь Карли сидела спокойно, но заняла такую позицию, что ладони Мэтта сами собой очутились на ее обнаженной спине. Ее кожа напоминала теплый шелк. Руки Мэтта медленно начали спускаться ниже, почти против его желания.
   — Конечно, знаю. Подумаешь, какая тайна… Ты все еще сердишься на меня за то, что случилось двенадцать лет назад?
   Мэтт сказал это нарочито резко, чтобы разозлить Карли. Во-первых, он хотел проверить, способны ли ее глаза метать искры, а щеки полыхать, как когда-то. Во-вторых, хотел заставить ее слезть с его коленей и прекратить пытку, пока он не потерял остатки самообладания.
   Как он и ожидал, глаза Карли расширились и засверкали, к лицу прилила кровь. Она со свистом втянула в себя воздух. А потом неожиданно замахнулась, собираясь ударить, но Мэтт успел перехватить ее руку. Теперь он крепко прижимал ее к себе, не давая пошевелиться.
   — Сукин сын! — прошипела она, дрожа от ярости. Их лица разделяло всего несколько сантиметров. Мэтт видел ее гневно горевшие глаза и плотно сжатые губы. Карли не пыталась вырваться, но при этом тяжело дышала — скорее от злости, чем от физических усилий. Мэтт ощутил прикосновение ее мягкой теплой груди, вдохнул нежный аромат кожи и вдруг ярко представил ее обнаженную, принимающую душ в его ванной.
   — Подлый сукин сын. Грязный, подлый…
   Черт побери, она снова была права. Он действительно был сукиным сыном. Причем гораздо более гнусным, чем ей представлялось. Несмотря на все, что было между ними, несмотря на глубокую симпатию, которую он испытывал к ней, и чувство стыда за то, что поддался природным инстинктам и разрушил их добрые отношения, несмотря на ее справедливый гнев, он все еще желал ее так, что это причиняло ему физическую боль.
   —…трусливый сукин сын! — закончила она.
   —Прости меня, если сможешь, — искренне ответил Мэтт.
   Просьба о прощении запоздала на много лет. У него возникло гнетущее чувство, что уже ничего не поправить. Замысел разозлить Карли, заставить ее соскочить с его колен и таким образом облегчить собственное положение провалился.
   — Я не должен был давать себе волю тогда, после выпускного бала, — продолжал он покаянным тоном. — А потом не должен был избегать тебя. Просто я не ожидал, что наши отношения зайдут так далеко. Мы были приятелями. Друзьями. Когда я проснулся на следующее утро и понял, что натворил, мне стало стыдно. Поэтому я и старался держаться от тебя подальше.