Во второй раз за один день она потеряла всякую способность двигаться и говорить. Скованная ужасом, она смотрела, как Джон, споткнувшись о цепь, пошатнулся и едва не упал. Невероятным усилием он сумел сохранить равновесие и, утвердившись на ногах, насмешливо уставился на Кэти, пока ее отец строго отчитывал матросов. Наконец сэр Томас отпустил их, и они остались втроем.
   — Так, так, — протянул Джон, нарушив затянувшееся молчание. — Напрасно я за тебя волновался. Я должен был помнить, что кошки всегда приземляются на все четыре лапы.
   — Ну, ты!.. — прорычал сэр Томас, торопливо шагнув вперед. Звякнув цепями, Джон повернулся к нему лицом: его зубы оскалились, словно у дикого зверя. Кэти рванулась к отцу и повисла у него на руке.
   — Папа, не надо! — горячо проговорила она, перебегая умоляющим взглядом с одного мужчины на другого. Затем она добавила почти шепотом: — Я хочу поговорить с ним наедине, папа. Пожалуйста.
   — Невозможно! — отрезал сэр Томас, чьи глаза сузились от ненависти. Если бы здесь не было Кэти, он с величайшим удовольствием отправил бы этого негодяя прямиком в ад. Собственноручно.
   — Папа, пожалуйста! — жалобно повторила Кэти. Сэр Томас перевел глаза на ее побелевшее лицо, и его взгляд смягчился.
   — Дитя мое, это совершенно невозможно, — терпеливо сказал он. — Этот молодчик способен снова использовать тебя как заложницу, чтобы выторговать себе свободу. Прости, дитя мое, но это так.
   — Твой отец прав, Кэти, — медленно сказал Джон, придавая своим словам странное содержание, которое она затруднилась определить. — Если ты подойдешь ко мне слишком близко, я могу накинуть вот эти цепи на твою белую шейку и сломать ее одним махом. Лучше не рискуй, киска.
   — Заткнись, негодяй! — рявкнул сэр Томас, нацелив дуло пистолета ему в голову. — Ты должен благодарить мою дочку за то, что все еще жив. Если бы она не сказала мне о ребенке, которого она зачала, после того как ты ее изнасиловал, я бы позволил тебя повесить без всякого сожаления. Тебе дарована жизнь, чтобы ты мог восстановить ее доброе имя.
   — Папа! — в отчаянии крикнула Кэти, видя, как зловеще потемнело лицо Джона. События разворачивались совсем не так, как она планировала. Если бы только они могли остаться наедине…
   — После того как я ее изнасиловал? — повторил Джон с дерзкой иронией. — Если она вам это сказала, то она просто лжет.
   Лицо сэра Томаса побагровело. Он сдерживался из последних сил, чтобы не нажать на курок. Его указательный палец сводило судорогой от желания немедленно прострелить Джону череп.
   — Значит, вы хотите, чтобы я на ней женился? — злобно произнес Джон, отчего сердце Кэти облилось кровью.
   — А почему бы и нет? — крикнула уязвленная его тоном Кэти. — Это твой ребенок, и ты делишь со мной ответственность за него. Ты обязан, по меньшей мере, сделать так, чтобы его не сочли незаконнорожденным.
   — Ты изворотливая скользкая сучка, — прошипел Джон, прожигая ее уничтожающим взглядом.
   — Если ты снова заговоришь с моей дочерью в таком тоне, я пристрелю тебя на месте. — Сэр Томас обрел самообладание, и от его голоса веяло ледяным холодом.
   Ни Джон, ни Кэти не откликнулись на его слова. Они впились глазами друг в друга. Во взгляде каждого из них смешались гнев и боль, и эта пелена, застилавшая их глаза, мешала им разглядеть страдания другого. Сэр Томас слегка расслабился. Он был весьма удовлетворен ходом этого разговора. Если озлобленный негодяй будет продолжать в том же духе, Кэти возненавидит его еще быстрее, чем он рассчитывал.
   — А если я откажусь? — спросил Джон после долгой паузы.
   — Тебя повесят, — невозмутимо ответил сэр Томас. Кэти прикусила губу. Джон остановил на ней тяжелый взгляд.
   — Ты с этим согласна? — коротко спросил он. Кэти потупила взор.
   — Джон, я знаю, что ты не хочешь на мне жениться, но я должна заботиться о ребенке. Прости.
   — Значит, согласна. — Он резко повернулся к ним спиной, вполголоса бормоча ругательства.
   Кэти хотела броситься к нему и обвить руками его широкие плечи, но враждебность самого Джона и присутствие ее отца погасили ее внезапный порыв. Она подумала, что после церемонии у них будет достаточно времени, чтобы помириться.
   — Кажется, у меня небольшой выбор, — наконец сказал Джон. —
   Я надеюсь, миледи, вы не ожидаете от меня предложения по всей форме.
   Его жестокие издевки ранили девушку, словно отравленные стрелы. «Какой же он все-таки негодяй», — яростно подумала Кэти. Отец был прав. Джон никогда ее не любил!
   Получив согласие Джона, что, с точки зрения сэра Томаса, было делом второстепенным, опытный дипломат быстро уладил оставшиеся формальности. Не прошло и двадцати минут, как Кэти и Джон стояли перед капитаном Уинслоу, и означенный джентльмен, хоть и сбитый с толку, но внешне невозмутимый, произносил слова, которые сочетали их священным брачным союзом. Кэти была удивлена тем, как холодно звучал ее голос, когда она отвечала на вопросы капитана Уинслоу. Ответы Джона и вовсе были пропитаны ледяным равнодушием. Внезапно Кэти почувствовала, что ненавидит его. Он цинично пренебрегал ее судьбой и судьбой ребенка, и это казалось ей отвратительным.
   Когда капитан Уинслоу добрался до ритуала с обручальным кольцом, сэр Томас торопливо стянул золотую печатку со своего собственного пальца. Джон безмолвно взял у него кольцо и надел его на палец Кэти, стараясь не прикасаться к ее руке больше, чем это было необходимо. Кэти была готова разрыдаться, чувствуя, с каким холодным отвращением он переносит ее вынужденную близость. Нет, не о таком браке она мечтала!
   Она тупо подписала бумагу, которую ей протянул капитан Уинслоу, а вслед за ней на документе небрежно нацарапал свое имя Джон. Наконец капитан объявил их мужем и женой, и Кэти с надеждой посмотрела на Джона. Он ответил ей неприятной ухмылкой.
   — Ты что, ждешь, что я после этого фарса запечатлею на твоих губках торжественный поцелуй? — протянул он, и, не успев подумать, Кэти закатила ему звонкую пощечину. Он зарычал и занес свой кулак, но в это время трое мужчин, в оцепенении наблюдавшие за скандальной сценой, опомнились и поспешили на помощь невесте.
   Сэр Томас с силой опустил рукоять пистолета на голову Джона, а капитан Уинслоу ударил его по макушке массивной Библией, которую он использовал во время церемонии. Джон рухнул без сознания. Мэйсон подбежал к двери и позвал матросов, немедленно появившихся в большом количестве. Они уволокли Джона из каюты. Кэти кусала стиснутый кулачок, чтобы удержаться от рыданий. Она
   знала, что сама спровоцировала гневную вспышку Джона, и горько сожалела об этом. Она не хотела причинить ему никакого вреда.
   — Папа, пожалуйста, посмотри, чтобы с ним ничего не случилось, — тихо попросила она.
   Сэр Томас кивнул и увел за собой из каюты капитана и камердинера. Когда он снова вернулся, Кэти стояла около окна; по ее щекам катились слезы. Сэр Томас почувствовал, как его ненависть к пирату просыпается с новой силой.
   — С Джоном все в порядке, да, папа? — едва выговорила она. Сэр Томас подошел к дочери и обнял ее за плечи. Кэти доверчиво приникла к его груди.
   — Да, с ним все в порядке, — печально произнес сэр Томас. Что-то в его голосе заставило Кэти быстро вскинуть глаза.
   — Папа…
   — Дитя мое, я надеюсь, что слова, которые я сейчас буду вынужден сказать, не ранят тебя. Я хочу, чтобы ты посмотрела на это как на благословение.
   — Папа!..
   — Он сбежал, Кэти. Он покинул тебя и твоего ребенка, наплевав на мою клятву о его помиловании. Теперь ты видишь, дитя мое, что я оказался прав.

Глава 12

   Лондон был совсем не похож на то, что представляла себе Кэти. Вместо величавых дворцов, окруженных парками, она увидела скучные серые дома, отделенные от улиц крохотными дворами за изгородями чугунного литья. По мостовым безостановочно грохотали кебы, а крики уличных торговцев не умолкали до самого заката. Все канавы были завалены мусором, но, казалось, никто не обращал ни малейшего внимания на исходившую от них вонь. Опорожнить содержимое ночного горшка с высоты третьего этажа на голову ничего не подозревающего пешехода было среди лондонцев обычным делом. Лондон ее мечты был элегантным, веселым и модным городом. Реальный Лондон был просто грязным.
   Заточенная в роскошном доме своей тети Элизабет на Рипли-стрит, Кэти поначалу не находила себе места, потом заскучала и наконец впала в безутешное уныние. Хотя она уже могла претендовать на роль зрелой женщины и даже вдовы, тетя Элизабет запретила ей покидать дом без сопровождения, сочтя это неподобающим. Поздний срок ее беременности не давал Кэти возможности посещать балы, ужины и музыкальные вечера, которыми изобиловал светский сезон в Лондоне. Единственным времяпрепровождением для Кэти служили чинные променады по окрестностям, или поездки в тетином экипаже по парку в компании Марты, или вылазки в близлежащие магазины.
   Удовольствие, которое Кэти получала от этих развлечений, скоро поблекло. Надвигающаяся зима с ее стужей сделала пребывание в парке неуютным для каждого, чья кровь привыкла к теплым широтам, а растущий живот не давал ей увлечься модной одеждой. В течение нескольких недель Кэти занимала себя тем, что подбирала приданое для новорожденного, но когда все — до последнего чепчика — было куплено, она не могла найти, чем ей еще заняться. Она
   бесцельно слонялась по дому, уныло улыбалась в ответ на попытки сэра Томаса и Марты ее развеселить. Однако решительно отказывалась признать, что ее невиданно скверное настроение имеет что-либо общее с изменой и бегством Джона. В душе она поклялась, что он был закрытой страницей ее жизни.
   Сестре сэра Томаса, Элизабет Огасте Мэри Олдли, в замужестве леди Стэнхоуп, меланхолия Кэти казалась пустым капризом. По ее непоколебимому мнению, девушка должна была благодарить Бога за то, что отделалась так легко. Если бы не ее, леди Стэнхоуп, великодушное согласие укрыть племянницу в тени своей безупречной репутации, Кэти оказалась бы изгоем — вопреки всем усилиям сэра Томаса замять это неблаговидное дело. Хотя герцогиня Кентская и отказывалась обсуждать детали поведения леди Кэтрин на борту пиратского корабля, супруги Грэйди были не так щепетильны и охотно делились известными им фактами, которые, впрочем, были щедро сдобрены их фантазией. Одной этой скандальной истории было достаточно, чтобы вдребезги сокрушить репутацию самой добродетельной леди.
   Тогда в бой вмешалась леди Стэнхоуп и с ходу опровергла все слухи как совершенную ложь. Ее племянница, говорила леди Стэнхоуп, грозно обводя взглядом своих слушателей, тайно обвенчалась в Лиссабоне с одним американцем. К сожалению, молодой человек заболел лихорадкой и умер через считанные дни после брачной церемонии. И тогда, основываясь на теории, что ничто не рассеет печали вдовы лучше, чем полная перемена обстановки, сэр Томас отправил горюющую дочь в Англию, чтобы она провела лето со своей тетей. Когда «Анну Грир» захватили пираты, Кэти была уже в положении. Узнав об этом, капитан пиратов по-рыцарски предложил будущей матери воспользоваться своей каютой и впоследствии обращался с ней с надлежащим уважением. Сэр Томас разыскал свою дочь в Кадисе после того, как герцогиня и те, недостойные даже упоминания, лгуны были выкуплены. Вот что действительно произошло, по словам леди Стэнхоуп. В свете могли сколько угодно хихикать над этим рассказом, но только за спиной самой леди, которой никто не осмеливался возражать открыто.
   Сама Кэти испытывала полное безразличие к слухам, хотя и была благодарна своей тете за ее старания. Она не предвкушала, как будет блистать в высшем свете после рождения ребенка, и вообще не собиралась туда входить. Она сказала отцу, что ее гораздо больше устроило бы удалиться с новорожденным ребенком в загородное
   имение. Сэр Томас был потрясен. Он с ужасом предвидел, как весь его сложный план пойдет прахом из-за непредсказуемости женской натуры. Заручившись помощью Марты, он не уставал перечислять своей дочери все те блага, которые выпадут на ее долю, если она займет должное место в обществе, и даже намекнул на возможность второго замужества. Когда Кэти логично заметила, что о втором замужестве не может быть и речи, так как она в действительности не была вдовой, сэр Томас смущенно заявил, чтобы она об этом не беспокоилась. Придет время, и все будет улажено.
   Кроме леди Стэнхоуп, Кэти, сэра Томаса и слуг в особняке на Рипли-стрит обитал также человек, носящий титул лорда Стэнхоу-па. Жирный, лоснящийся, краснолицый, он был единственным ребенком овдовевшей леди Стэнхоуп, которая не чаяла в нем души. Она свято верила в непогрешимость суждений Гарольда, и когда Гарольд, сморщив нос, посмотрел на свою кузину и объявил ее дикаркой, леди Стэнхоуп с ним согласилась. Она без устали внушала девушке, что причиной ее падения послужили порочные наклонности ее необузданного характера. Кэти, памятуя о карьере своего отца и тех неприятностях, которые она ему уже причинила, выслушивала тетушкины проповеди с терпеливым смирением. Однако она не видела никаких причин церемониться с Гарольдом и открыто презирала его.
   Первое декабря Кэти встретила на шестом месяце беременности. Она чувствовала себя большой и неуклюжей, как готовая отелиться корова, и недовольство своей внешностью, а также общее недомогание делало ее раздражительной и сварливой со всеми, кто попадался ей на глаза. Напряжение в доме выросло до такой степени, что Кэти предпочитала проводить большую часть времени в своей спальне. Это была просторная, изящно обставленная комната с креслами, обитыми атласом, зеркальным туалетным столиком и пышным персидским ковром. Однако недостаток свежего воздуха и моциона сделал девушку бледной и вялой. Ее дни протекали на оттоманке перед камином, где она, отложив в сторону книжку или вязание, невольно погружалась в тоскливые полугрезы, неизменной темой которых был Джон. В конце концов Кэти сумела себя убедить, что если она когда-нибудь и любила его, то теперь ее любовь умерла. И все же она не могла думать об этом без слез.
   Всерьез озабоченная ее меланхолией, Марта без конца совещалась по этому поводу с сэром Томасом. Он тоже встревожился. Несмотря на раздувшийся живот, его дочь сильно потеряла в весе и
   была неправдоподобно тихой. Сэр Томас начал задумываться, что, возможно, он совершил ошибку. Он знал, что лекарство от ее недуга все еще находится у него в руках, но любое изменение первоначального замысла сэра Томаса должно было произойти незамедлительно, иначе после третьего января что-либо изменить будет уже невозможно: Кэти и в самом деле станет вдовой.
   Ньюгейтская тюрьма, как обнаружил сэр Томас во время своего первого из многочисленных визитов туда, была ужасным местом. Для заключенного без влиятельных друзей и без денег и к тому же приговоренного к смерти, это место было кромешным адом. Стражники могли запросто вытащить какого-нибудь пленника в тюремный двор, привязать его к специальному столбу и отхлестать плетями до полусмерти. Небрежно брошенная гинея помогала сделать такое истязание ежедневным. Сэру Томасу не пришлось тратить свои деньги на подкуп стражников, чтобы они урезали пленнику порции пищи. Стандартный тюремный рацион состоял из куска черствого хлеба и кружки мутной воды два раза в день.
   Сэр Томас вдоволь насытил свою жажду мести, ежедневно наблюдая за экзекуцией. Он с наслаждением следил за тем, как мужчина, некогда могучего телосложения, на его глазах превращается в обтянутый кожей скелет. Брезгливо воротя нос от тошнотворного запаха, который исходил от немытого тела Джона, сэр Томас с мрачной радостью представлял, как содрогнулась бы от отвращения Кэти, увидь она сейчас своего пирата, в облике которого не осталось ничего от прежнего сокрушителя женских сердец. И все-таки он волновался, не зная, как поведет себя Кэти, если благодаря какому-нибудь нежелательному стечению обстоятельств она узнает, что ее муж был повешен в Тайберне (Место в Лондоне, где совершались публичные казни), а не бежал, как она предполагала. Вдруг она примет это чересчур близко к сердцу?
   Однако никакой гнев не мог сравниться с тем диким чувством, которое сам Джонатан Хейл испытывал к сэру Томасу. Сумасшедший блеск загорался в его воспаленных серых глазах, когда они останавливались на ненавистном мучителе, а его спекшиеся губы кривились в зверином оскале. Хотя узник был закован в цепи по рукам и ногам и находился под постоянной охраной вооруженных тюремщиков, сэр Томас старался держаться от него подальше. Но однажды, когда сэр Томас обдуманно упомянул о своих надеждах на блестящее будущее дочери, пират издал не поддающийся описанию вопль и в тигрином прыжке едва не вцепился ему в горло. Сэр Томас чудом успел отскочить, а стражники тем временем обработали Джона дубинками так, что он потерял сознание. Затем они поволокли его к столбу, привязали и, облив ведром холодной воды, чтобы он пришел в себя, вновь начали его избивать. Сообразив, что он может усугубить страдания пирата, если выдаст эти побои за месть своей дочери, сэр Томас доверительно сообщил пленнику, что на ежедневных экзекуциях настояла именно Кэти. При одном упоминании ее имени Джон напустил на себя угрюмую глухоту, но злобный блеск его глаз и подергивание мускула на щеке убедили сэра Томаса, что он прекрасно понял смысл его слов.
   Казнь Джона должна была состояться третьего января в семь часов утра. Когда позади осталось Рождество, сэр Томас начал испытывать особенно серьезные сомнения в мудрости принятого им решения. Повесить негодяя недолго, но принесет ли это добро самой Кэти? Вместо того чтобы забыть о своем увлечении через пару часов после приезда в Лондон, она, вопреки предположениям сэра Томаса, чахла с каждым днем. Если бы она действительно любила этого пирата, сэр Томас нашел бы в себе силы поставить счастье дочери превыше собственной карьеры. Однако опытный дипломат до сих пор полагал, что чувства Кэти были недолговечным девичьим капризом, который со временем развеется как дым. По-видимому, он немного ошибся в своем прогнозе, и девушке, для того чтобы излечиться, потребуется больший срок. Но возвращать этого пирата из тюрьмы и пытаться вновь воссоединить его с Кэти было слишком o поздно. Наконец сэр Томас решил, что казнь должна состояться — в интересах всех лиц, вовлеченных в эту историю. Даже сам пират будет приветствовать свою смерть как избавление от невыносимых пыток в Ньюгейтской тюрьме.
   Утро нового, тысяча восемьсот сорок третьего года выдалось ясным и очень морозным. Окна девичьей спальни были затянуты причудливыми ледяными узорами. Огонь в камине выгорел до нескольких тлеющих головешек, и в комнате воцарился промозглый холод. Кэти закуталась в толстое атласное одеяло так, что наружу выглядывали только ее глаза и кончик покрасневшего носа. Она собралась было выбраться из постели и поворошить угли в камине, но затем решила повременить. Совсем скоро Марта должна принести ей утренний шоколад: вот она-то и разожжет огонь заново.
   В дверь спальни чопорно постучали, и Кэти не удержалась от печальной улыбки. Обычно Марта вела себя так, словно была ее
   матерью, а не служанкой, и когда она становилась подчеркнуто официальной, это означало, что ее няня не на шутку обижена. Кэти вздохнула, потому что умиротворить обиженную Марту было не легче, чем уговорить бронзового Будду послать дождь на рисовые поля. Кажется, старушка все еще дулась на ее резкие слова, сказанные прошлым вечером. Видит Бог, она не хотела обижать Марту — это получилось как-то само собой. В последнее время она стала такой нервной и издерганной, что едва узнавала себя.
   — Да! — откликнулась она на стук в дверь, обреченно предчувствуя, что ей придется провести большую часть утра за умасливанием своей нянюшки.
   Марта вошла в спальню с достоинством, которому позавидовала бы сама королева Виктория.
   — Я принесла вам шоколад, миледи.
   Сухая форма обращения сказала Кэти более ясно, чем самая гневная диатриба, что Марта чувствует себя глубоко уязвленной. Кэти снова вздохнула. Этим утром она не была расположена решать сложные дипломатические задачи. Обложившись подушками, она устроилась в полусидячем положении — даже это потребовало от нее величайших усилий.
   — Пожалуйста, не сердись на меня, — жалобно произнесла Кэти, когда Марта поставила поднос с шоколадом и теплыми круассанами ей на колени. — Ты и папа — единственные друзья, которые у меня, кажется, остались. Если и ты покинешь меня, что же я буду делать?
   — Никто и не собирается вас покидать, мисс Кэти, — добрая старушка торопливо откликнулась на печальный надрыв в ее голосе. — Это всегда так бывает. Когда ждешь ребенка, становишься маленько раздражительной, а тут еще этот пират, сердца у него нет! Когда я вижу, как вы изменились, я его убить готова, знать бы только, где его сыскать.
   — Марта, пожалуйста! — крикнула Кэти, до крови закусив губу. Любое упоминание имени Джона отзывалось у нее в сердце пронзительной болью. Марта и сэр Томас, как правило, в разговорах тщательно обходили эту тему. И хотя Кэти делала все возможное, чтобы изгнать из своих мыслей его худощавое лицо, зачатый им ребенок все сильнее шевелился внутри нее, не давая девушке забвения и покоя. Образ Джона Хейла начинал преследовать ее и ночью и Днем, словно привидение, обреченное вечно скитаться в недрах ее памяти.
   — Прошу прощения, мисс Кэти.
   Марта была готова откусить себе язык за то, что нечаянно напомнила Кэти причину всех ее невзгод. Вдруг девушка улыбнулась своей няне с неожиданной теплотой, понимая, что Марте нелегко выносить ее грустный вид.
   — Какое платье мне сегодня надеть? — этот вопрос был призван привлечь внимание Марты к более мирским заботам и блестяще в этом преуспел. Марта не могла скрыть радости, видя, что ее подопечная наконец-то проявляет интерес к своей внешности. Обычно она позволяла Марте самой выбрать для нее платье, даже не трудясь взглянуть на стоявшее в углу зеркало, когда ее туалет бывал завершен. Конечно, Марте приходилось признать, что выбор у девушки был небогатый. Выдуманная история ее вдовства заставляла Кэти носить платья черного цвета, которые нельзя было украсить ни ленточкой, ни букетиком цветов. Вдобавок леди Стэн — " хоуп сочла, что молодой безутешной вдове не к лицу носить любые драгоценные украшения, кроме простенького обручального кольца. С неодобрением обводя взглядом мрачное однообразие девичьего гардероба, Марта не удивлялась скверному настроению своей любимицы. Такие наряды вогнали бы в уныние любую молодую барышню.
   — Вот это шелковое платье очень милое, — покривив душой, произнесла Марта.
   Кэти не дала себя обмануть.
   — Для похорон, — проворчала она, свесив ноги с кровати, чтобы Марта помогла ей одеться.
   Сегодня был особенный день. От Кзти требовалось произвести впечатление самой высоконравственной и образцовой вдовы. По заведенному обычаю, в новогодний день друзья, родственники и знакомые обменивались визитами. Леди Стэнхоуп постановила, что Кэти — так как в ее нынешнем положении она не могла никуда выезжать — должна была оставаться в гостиной и принимать всех визитеров. Спрятав девушку от гостей, говорила леди Стэнхоуп, они только дадут новую пищу для слухов, и во избежание кривотолков Кэти должна в этот день являть собой ангела во плоти.
   Держа в голове наставления леди Стэнхоуп, Марта аккуратно уложила золотистые длинные волосы Кэти в скромный пучок на ее макушке. Бледность девушки и ее манеры настоящей леди должны были говорить сами за себя. Если же кто-то не удовлетворится этими ясными знаками и полезет к леди Кэтрин с бестактными расспросами, Марта планировала как бы случайно опрокинуть на колени этому нахалу чайник с горячей водой. Она решила оставаться рядом со своей хозяйкой на протяжении всего дня, и никто, даже сама леди Стэнхоуп, не смог бы ей помешать сделать так, как она задумала!
   — Марта, я выгляжу ужасно! — воскликнула Кэти, рассматривая себя в зеркало. Непривычная прическа делала ее внешность неожиданно кроткой, как у овечки, а бледность лица и рук наводила на мысли о чахотке. Строгое черное платье с рукавами до самых запястий скрывало всякий намек на ее фигуру, но зато подчеркивало выпирающий вперед круглый живот. Кэти едва могла поверить, что девушка, чьи потухшие голубые глаза смотрели на нее из зеркала, была ее собственным отражением.
   — Вы выглядите так, как должна выглядеть вдова, — быстро возразила Марта, подхватывая шерстяную шаль, в которую она собиралась закутать Кэти, когда они спустятся в гостиную. Девушке никак не годилось простужаться. Она так истаяла и осунулась, что ее могла унести любая, самая пустячная хворь.
   День протекал с тягучей медлительностью. Сидя на неудобном, набитом конским волосом диване, которые как раз вошли тогда в моду, Кэти, несмотря на ноющие конечности, старалась соблюдать чинную неподвижность и вежливо отвечать на вопросы всех любопытных. Марта словно коршун кружила поблизости, ни на минуту не отлучившись из комнаты. В этот день старушка была удивительно неуклюжей, и Кэти даже начала подозревать, что она чем-то заболела. Целых четыре раза она опрокидывала чайник на колени ничего не подозревавших посетителей.