Роббинс Гарольд. Никогда не покидай меня

   — Я мало имел в начале нашей жизни, — сказал я. — Меня устроит, если в ее конце я останусь с тем же.
   Я улыбнулся Элейн.
   — Если, конечно, ты не возражаешь.
   Она сжала мою руку.
   — Мне не нужны твои деньги. Мне нужен только ты.
   Я хочу, чтобы ты был счастлив.
   Я поцеловал ее руку.
   — Ты сделаешь меня счастливым.
   Она поцеловала меня в губы.
   — Сделаю, сделаю, — пообещала Элейн.
   Я откинулся на спинку кресла.
   — Завтра поговорю с Мардж.
   — Может быть...
   Она колебалась.
   — Может быть, тебе следует немного подождать для уверенности.
   — Я и сейчас уверен, — твердо заявил я. — Не стоит тянуть. Это только все затруднит.
   — Что ты ей скажешь? — спросила она.
   Я собрался ответить, но Элейн поднесла палец к моим губам.
   — Нет, — промолвила она. — Не говори мне. Не хочу ничего слышать. Ты скажешь ей то, что втайне боится услышать каждая женщина. Мы живем со страхом, что однажды он придет и скажет, что разлюбил. Я не желаю слышать, что ты ей скажешь. Только обещай мне одну вещь, дорогой.
   Она заглянула в мои глаза.
   — Что? — спросил я.
   — Будь к ней добр, — прошептала она. — И никогда не говори об этом со мной.
   — Обещаю, — сказал я, целуя ее в лоб.
   — Я никогда не надоем тебе, Бред?
   — Никогда, — ответил я, и тут зазвонил телефон.
   Застигнутые этим звонком врасплох, мы отпрянули друг от друга. Телефон ожил впервые за этот уикэнд.
   Элейн вопросительно посмотрела на меня.
   — Кто это может быть? — произнесла она. — Никто не знает, что этот уикэнд я провожу дома.
   Она встала и подняла трубку.
   — Алло, — сказала Элейн.
   Из трубки донесся чей-то голос. На лице Элейн появилось странное выражение.
   — Нет, что вы, я его не видела, — сухим, сдержанным тоном произнесла она и как-то странно посмотрела на меня.
   В трубке снова зазвучал голос. Глаза Элейн широко раскрылись, в них появилась боль. Та боль, которую я заметил в них, когда мы познакомились. Она на мгновение сомкнула веки и покачнулась.
   Я вскочил с ковра и обнял Элейн.
   — Что случилось? — прошептал я.
   Ее лицо выражало муку.
   — Мистер Ровен, — внезапно упавшим голосом произнесла Элейн. — Он здесь. Сейчас я передам ему трубку.
   Она протянула ее мне.
   — Папа? — сказал я в микрофон, глядя на удаляющуюся Элейн.
   Он старался сдерживать свое волнение.
   — Мардж попросила меня разыскать тебя. Твой сын серьезно болен. Она полетела к нему.
   Я почувствовал, как пол закачался под моими ногами.
   — Что с ним?
   — Полиомиелит, — отозвался отец. — Он в больнице.
   Мардж сказала, что ты должен молиться за нас всех.
   На мгновение я потерял дар речи.
   Его голос испуганно зазвучал в трубке.
   — Бред! Бред! С тобой все в порядке?
   — Да, — откликнулся я. — Когда Мардж вылетела?
   — Сегодня днем. Она велела мне связаться с тобой.
   — Где Джини? — спросил я.
   Я услышал щелчок.
   — Я здесь, папа, — произнесла она.
   — Положи трубку, маленькая чертовка! — закричал отец.
   — Ничего, папа, — сказал я.
   Она, должно быть, находилась у второго аппарата, в спальне. Рано или поздно Джини все равно узнала бы о болезни брата.
   — Как ты себя чувствуешь, милая?
   Она заплакала в трубку.
   — Спокойно, детка, — ласково произнес я. — Слезами горю не поможешь. Я немедленно отправлюсь туда и выясню, что можно сделать.
   — Правда, папа?
   Ее голос заметно ожил.
   — Ты нас не оставляешь?
   Я закрыл глаза.
   — Конечно, нет, малышка. А теперь положи трубку и спи. Мне надо поговорить с дедушкой.
   Голос Джини зазвучал еще бодрей.
   — Спокойной ночи, папа.
   — Спокойной ночи, милая.
   В трубке снова щелкнуло.
   — Папа, — сказал я.
   — Да, Бернард.
   — Я выезжаю. Ты не хочешь что-нибудь передать Мардж?
   — Скажи ей, что я молюсь вместе с тобой.
   Я положил трубку с чувством горечи. Мардж не позвонила, потому что она знала. Отец позвонил, потому что он знал. Я обманывал лишь самого себя.
   Я подошел к Элейн.
   — Слышала?
   Она кивнула.
   — Я отвезу тебя в аэропорт.
   — Спасибо.
   Я направился в ванную.
   — Мне надо одеться, — глупо сказал я.
   Она ничего не ответила. Повернулась и исчезла в спальне. Спустя несколько минут вышла оттуда одетой.
   Завязывая галстук, я посмотрел на Элейн в зеркало.
   Узел получился неважный, но сейчас меня это не волновало.
   Ее лицо выражало сочувствие.
   — Мне очень жаль, Бред, — сказала она.
   — Говорят, если вовремя начать лечение, эта болезнь не опасна.
   Элейн кивнула.
   — Теперь врачи справляются с ней гораздо лучше, чем когда...
   В ее глазах снова появилась боль.
   — Дорогая.
   Повернувшись, я прижал Элейн к себе.
   Она оттолкнула меня.
   — Торопись, Бред.

* * *

   Возле трапа я поцеловал ее.
   — Я позвоню тебе, дорогая.
   Она заглянула в мое лицо.
   — Я — и она, — печально сказала Элейн. — Приношу несчастья тем, кого люблю.
   — Не говори глупости. Тут нет твоей вины.
   Ее широко раскрытые глаза смотрели на меня.
   — Не знаю...
   — Элейн! — резким тоном произнес я.
   Ее мысли вернулись издалека.
   — Я буду молиться за его здоровье.
   Повернувшись, она побежала к машине.
   Я поднялся в самолет и отыскал свободное место у окна. Уткнулся в иллюминатор, но не увидел Элейн. Моторы взревели. Я наклонился вперед и обхватил голову руками. В моем сознании крутилась одна безумная мысль. Если тут и была чья-то вина, то не Элейн, а моя.
   Что сказано о грехах отцов?

Глава 31

   Почти в полночь по среднеамериканскому времени я назвал свою фамилию девушке в голубой форме, сидевшей за стойкой больничной регистратуры. Пока она рылась в картотеке, я снял пальто. Через приоткрытую дверь увидел, как разворачивается такси, на котором я приехал из аэропорта.
   Мимо стойки прошла монахиня в серой рясе.
   — Сестра Анжелика, — окликнула ее девушка.
   Монахиня обернулась.
   — Да, Элизабет?
   — Это мистер Ровен. Вы не проводите его в восемьсот двадцать вторую палату? Там лежит его сын.
   Лицо монахини было добрым.
   — Пожалуйста, идите за мной, — тихо сказала она.
   Мы подошли к лифту.
   — После десяти лифтеры уходят, — как бы извиняясь, сказала она и нажала кнопку.
   Покинув кабину на восьмом этаже, мы зашагали по выкрашенному голубой краской коридору. Дойдя до просторного холла, свернули в другой коридор. В конце его я увидел маленькую фигурку, ссутулившуюся возле одной из дверей.
   Я бросился вперед.
   — Мардж! — закричал я.
   Когда я приблизился к ней, она подняла свое лицо с резко обозначившимися от утомления и тревоги морщинками.
   — Бред! — глухо вымолвила она.
   Это был голос человека, пролившего за день немало слез.
   — Бред, ты здесь!
   Она покачнулась; я поддержал ее.
   — Что с ним? — взволнованно спросил я.
   Мардж заплакала.
   — Не знаю. Доктора говорят, что пока ничего сказать нельзя. Кризис еще не наступил.
   Она поглядела на меня, и ее серые глаза напомнили мне об Элейн. В них была та же боль.
   Я не мог смотреть в эти глаза. Перевел взгляд на закрытую дверь.
   — К нему можно зайти? — спросил я.
   — Они разрешили заглянуть в полночь, — ответила Мардж.
   — Уже почти двенадцать.
   Я повернулся к монахине.
   — Позову доктора, — сказала она, зашагала по коридору и исчезла в одной из комнат.
   — Тебе лучше посидеть.
   Я подвел Мардж обратно к дивану и сел рядом с ней.
   Ее лицо было бледным, осунувшимся. Я зажег сигарету и протянул ее Мардж. Она нервно затянулась.
   — Ты что-нибудь ела? — спросил я.
   Она покачала головой.
   — Не могу. Нет аппетита.
   В коридоре послышались шаги. Мы подняли головы.
   Сестра Анжелика возвращалась с врачом.
   — Можете зайти, — мягко сказал он. — Но только на минуту.
   Доктор открыл для нас дверь.
   Мы молча переступили через порог. Увидев сына, Мардж ахнула, ее ногти впились в мою руку.
   Его тело было закрыто аппаратом искусственного дыхания; мы увидели только макушку Бреда. Густые черные волосы блестели и казались жирными. Лицо было белым, веки — плотно сомкнутыми. Тонкая трубка шла от его носа к баллону с кислородом. Бред дышал тяжело, неровно.
   Мардж шагнула вперед, чтобы коснуться сына, но доктор шепотом остановил ее.
   — Не беспокойте его. Он отдыхает, ему нужно беречь силы.
   Она тихо постояла возле кровати, держась за мою руку. Мы наблюдали за сыном. Губы Мардж беззвучно шевелились, она словно говорила с ним.
   Я внимательно глядел на Бреда. Он был моей плотью, его страдания передавались мне. Гигантский плод моего семени, моя частица, боль которой я не мог облегчить.
   Я вспомнил день, когда видел его в последний раз. Я подшучивал над худобой сына, мешавшей ему попасть в футбольную команду. При его росте, заметил я, лучше заняться баскетболом. Эта игра менее опасна. Если он проявит способности, его гонорары смогут достигать пятидесяти тысяч долларов в год.
   Я уже забыл, что он ответил. А сейчас Бред лежал под металлическим аппаратом, который дышал за него, потому что измученный организм сына не мог делать это самостоятельно. Мой малыш. Я шагал с ним ночами по дому, когда он плакал. У него самые могучие легкие в мире, жаловался я. Сейчас бы я не стал жаловаться.
   Только бы они оказались достаточно сильными! Я не мог дышать за него. Это делал металлический монстр с белыми стерильными боками, зловеще поблескивающими в больничном свете.
   — Теперь вам лучше уйти, — прошептал доктор.
   Я повернулся к Мардж. Она послала воздушный поцелуй спящему сыну; я взял ее под руку и вслед за врачом покинул палату. Дверь бесшумно закрылась.
   — Когда что-нибудь будет известно, доктор? — спросил я.
   Он бессильно пожал плечами.
   — Не могу сказать, мистер Ровен. Кризиса пока не было. Он может произойти через час или через неделю.
   Когда именно, никто не знает.
   — Он останется инвалидом?
   — До кризиса ничего нельзя утверждать, мистер Ровен, — ответил врач. — После него мы проведем обследование и все выясним. Сейчас же я могу сказать вам лишь одно.
   — Что именно, доктор? — с тревогой спросил я.
   — Мы делаем все, что в наших силах. Не волнуйтесь напрасно и не пытайтесь заглянуть в будущее. Вы не поможете сыну, если сами заболеете.
   Он повернулся к Мардж.
   — Вы здесь уже давно. Вам пора отдохнуть.
   Она провела тыльной стороной руки по глазам.
   — Я не устала.
   — Заставьте ее отдохнуть, мистер Ровен, — обратился он ко мне. — Вы сможете снова увидеть сына в восемь часов утра. Спокойной ночи.
   Он зашагал по коридору.
   Мы провожали его глазами, пока он не скрылся в своей комнате. Затем я повернулся к Мардж.
   — Ты слышала, что сказал врач?
   Она кивнула.
   — Тогда идем, — сказал я. — В каком отеле ты остановилась?
   — Ни в каком, — глухо произнесла она. — Я приехала сюда прямо из аэропорта.
   — Внизу есть телефон, — сообщила сестра Анжелика. — Вы можете позвонить в гостиницу оттуда.
   Я поблагодарил ее.
   — Где твой чемодан? — спросил я Мардж.
   — В приемном покое, — отозвалась она.
   Мы медленно направились к лифту. Выйдя внизу из кабины, зашагали к стойке.
   — Телефон в коридоре, — сказала мне сестра Анжелика.
   Я оставил женщин у регистратуры и поспешил к телефону. Позвонил в отель и вызвал такси. Вернувшись назад, я не увидел Мардж и монахиню. Я склонился над стойкой.
   — А где моя жена?
   Девушка оторвала взгляд от журнала.
   — Наверно, отправилась с сестрой Анжеликой в часовню, — сказала она, вытягивая руку. — Это за лифтом, первая дверь справа.
   Маленькую часовню заливал золотистый свет от множества мерцающих на алтаре свечей. Я замер у входа, всматриваясь в полумрак. Мардж и сестра Анжелика склонили головы у ограждения. Я медленно прошел вдоль узкого прохода и опустился на колени возле жены.
   Я посмотрел на нее. Руки Мардж сжимали ограждение, лоб касался ее пальцев. Губы шевелились, глаза были закрыты, но она знала, что я нахожусь рядом. Мардж еле заметно придвинулась ко мне.

Глава 32

   Я неподвижно лежал, слушая, как плачет во сне Мардж. Мне не удавалось уснуть. Я вспоминал слова, произнесенные женой перед тем, как утомление, постепенно отнимавшее у Мардж силы, наконец свалило ее.
   — Мне так страшно, Бред, — сказала она.
   — Он поправится, — отозвался я, придав голосу уверенность, которой не испытывал. Невидимая рука сжимала мне горло.
   — Пожалуйста, Господи, — простонала она. — Я не могу потерять и его тоже.
   Я понял, что она знает об Элейн, но ничего не сказал.
   Слова ободрения застыли на моих губах; я не мог сказать ей о своем решении. В другое время, в другом месте, возможно. Но не сейчас.
   Я подумал об Элейн. Теперь я понимал, что она имела в виду. Годы совместной жизни возьмут свою дань.
   Знал, почему она спросила, как я буду себя чувствовать.
   Мардж негромко плакала во сне. Меня охватила такая нежность к ней, какой я никогда прежде не испытывал. Я прижал ее голову к своей груди.
   Она лежала спокойно, тихо, как ребенок. Вскоре Мардж кончила плакать. Дыхание стало ровным, легким. Я ждал, когда ночь отступит, и в окнах забрезжит рассвет...

* * *

   Мы узнали ответ через неделю. Утром в больнице нас встречали улыбками все — сестра Анжелика, девушка из приемного покоя, лифтер, медсестры и санитарки, обычно сдержанно-серьезные на работе.
   Доктор вышел из своего маленького кабинета, протянув нам руки. Я пожал одну, Мардж — другую.
   — Все обошлось, — радостно заявил он. — Ваш сын поправится. Небольшой отдых, и все будет в порядке.
   Не в силах вымолвить ни слова, мы смотрели друг на друга глазами, полными слез. Наши свободные руки крепко сжались. Потом мы проследовали за врачом в палату Бреда.
   Он лежал в постели со слегка приподнятой головой лицом к двери. Аппарат искусственного дыхания стоял в дальнем углу комнаты. Опустившись на колени возле кровати, мы с Мардж поцеловали сына и заплакали.
   Мы увидели на лице Бреда слабое подобие его обычной улыбки. Он пошевелил рукой, указывая на «искусственные легкие».
   — Господи! — произнес он тихо, но с прежней бодростью в голосе. — Уберите отсюда эту аэродинамическую трубу!

* * *

   Из аэропорта я сразу отправился в офис. Отец повез Мардж и сына домой. Еще не было девяти часов, я пришел на работу первым. Я мысленно усмехнулся. Мне предстояло многое сделать. Закрыв дверь кабинета, я начал просматривать бумаги, лежавшие на столе.
   Боб Леви неплохо потрудился. Все это время он выполнял мои функции. Когда прошел слух, что я снова в седле, мои старые клиенты пожелали вернуться ко мне.
   Он принимал их заказы, но по более высоким расценкам.
   Наверно, он решил, что они должны заплатить за свое предательство.
   В десять часов я оторвал взгляд от документов. Где же все? Я ударил по клавише переговорного устройства.
   — Бред, это вы? — удивленно спросила Микки.
   — Нет, привидение! — пробасил я голосом Саймона Легри.
   И тут все мои сотрудники вплоть до мальчишки-посыльного хлынули в кабинет и стали пожимать мне руку. Они были счастливы. Я чувствовал себя превосходно.
   Все было великолепно.
   Когда они удалились, в кабинет вошел Боб.
   — В двенадцать тридцать у нас ленч с членами сталелитейной ассоциации, — сообщил он.
   — О'кей, — отозвался я.
   — Их юрист обещал после ленча положить контракт на ваш стол, — добавил Леви.
   Я посмотрел на него.
   — Не знаю, что бы я без вас делал.
   Он улыбнулся мне.
   — Я испытываю к вам то же чувство. Забавно, не правда ли?
   — Превосходно, — засмеялся я.
   Он удалился в свой кабинет. Рабочее утро шло своим чередом. Незадолго до ленча Микки внесла в кабинет коробку.
   — Это от скорняка.
   Я поглядел на коробку, которую она поставила на стол. Я не сразу вспомнил, что это такое. Потом до меня дошло. Завтра — наш юбилей. Трудно было представить, что с того дня, когда я вез Джини в школу и она подкинула мне эту идею, прошло меньше месяца. Так много событий случилось за это время.
   — Пусть ее положат в машину, — сказал я Микки.
   Она унесла коробку из кабинета. Дверь закрылась за Микки. Я заказал шубу в то утро, когда познакомился с Элейн.
   Элейн! Мои пальцы замерли на столе. Я обещал позвонить ей, но не нашел свободной минуты. Тысяча лет минуло со времени нашего последнего разговора. Я снял трубку и набрал номер междугородной станции.
   Я собирался продиктовать телефонный номер Элейн, когда Боб сунул голову в кабинет:
   — Поторопитесь, — сказал он. — Не стоит опаздывать на первую официальную встречу с ними.
   Я неохотно положил трубку и встал. Позвоню ей сразу после ленча. Взяв шляпу и пальто, я направился к двери.
   Я не знал тогда, что она уже была мертва более двенадцати часов.

Начало вместо конца

   Моя голова раскалывалась, непролитые слезы резали глаза. Не знаю, как долго я сидел, опустошенно глядя в окно и не находя ответа.
   Раздался сигнал селектора. Я устало подошел к столу и снял трубку.
   — Да, Микки.
   — К вам пришла Сандра Уоллес.
   Я на мгновение заколебался. Часы на столе показывали без нескольких минут шесть. Затем принял решение.
   — Пригласите ее, — сказал я.
   Дверь открылась, и в кабинет вошла Сандра. Она казалась воплощением энергии и жизненных сил. Ничто в этом мире, похоже, не могло ее сломить. В этом я был уверен. Она так отличалась от Элейн.
   Ее голубые глаза смотрели на меня.
   — Здравствуй, Бред, — тихо сказала она, остановившись у двери.
   — Сэнди, — ласково произнес я. — Заходи.
   Она медленно прошла вперед.
   — Как дела?
   — Все в порядке, — устало промолвил я.
   — Я рада, что твой сын поправился, — сказала Сандра.
   — Спасибо, — отозвался я.
   Интересно, как она узнала об этом?
   — Почему ты в Нью-Йорке?
   — У меня есть для тебя письмо, — сообщила она.
   — От мистера Брэйди? — спросил я.
   Она покачала головой.
   — Нет.
   Я вопросительно посмотрел на Сандру.
   — От миссис Шайлер, — сказала она.
   В первый миг смысл ее слов не дошел до меня.
   — От миссис Шайлер? — глупо спросил я. — Но она... она...
   — Знаю, — тихо произнесла Сандра. — Я услышала об этом сегодня утром. Мистер Брэйди потрясен.
   — Как оно попало к тебе? — спросил я. — Ты, с ней виделась?
   Она снова покачала головой.
   — Нет. Оно пришло утром с почтой.
   Сандра вынула из сумочки конверт. Протянула его мне. Он был вскрыт. Я поглядел на девушку.
   — Первый конверт адресован мне. Внутри лежит второй. Он — для тебя.
   Я поднял язычок конверта. Знакомый тонкий запах духов долетел до меня. Я закрыл глаза. Увидел перед собой Элейн. Вытащил внутренний конверт. Он был заклеен. Я разорвал его. Посмотрел на Сэнди. Она по-прежнему стояла в кабинете.
   — Я подожду в приемной, — сказала Сандра.
   Я покачал головой.
   — Останься здесь.
   Она подошла к дивану и села. Я опустился в кресло и начал читать письмо Элейн. Ее почерк был аккуратным, убористым, он не выдавал волнения. Очевидно, садясь писать, она уже все обдумала и была тверда в своем решении. Письмо было датировано позавчерашним днем.
   +++
   "Мой дорогой Бред!
   С того момента, как мы расстались в аэропорту, я постоянно молюсь за тебя. Я очень хочу, чтобы твой сын поправился. Это для меня важнее всего на свете.
   Думая о нем, я поняла, какими мелкими и глупыми эгоистами мы оказались. Мы, собравшиеся пожертвовать всем ради мгновенной страсти.
   Ведь на самом деле это — все, что нас связывало.
   Это я тоже поняла. Моя жизнь уже прошла, и я пыталась занять немного твоей.
   Кажется, я говорила о том, что ты напоминал мне Дэвида. У вас с ним много общего. Ты относишься к своей семье с тем же уважением и любовью, которые он испытывал к нам. Вот что в первую очередь привлекло меня в тебе, хотя я не сразу осознала это. Вы, — люди одного типа.
   Оставшись после твоего отлета в одиночестве, я забрела на кладбище, где покоятся Дэвид и дети. Села на скамейку и посмотрела на памятник с уже выбитым моим именем. Там есть для меня место рядом с Дэвидом — то место, которое я занимала при его жизни. И тут мне пришло в голову — если я буду с тобой, я не смогу быть с ним и детьми. Мы никогда не окажемся снова вместе — мы, так много значившие друг для друга.
   Я не хочу принизить мою любовь к тебе, просто моя любовь к Дэвиду и детям слишком велика.
   Пожалуйста, не думай, что я предала нашу любовь.
   Не могу выразить, что она значила для меня. Пожалуйста, думай обо мне хорошо и молись за меня.
   С любовью, Элейн".
   +++
   Мои глаза весь день резало от слез, но сейчас мне стало легче. С моей души точно камень свалился. Я поднялся с кресла.
   — Спасибо за то, что ты привезла мне его, Сэнди, — глухо сказал я.
   Она встала.
   — Я должна была привезти его. Я знала, что ты любил ее.
   Я сделал вздох.
   — Да, я любил ее.
   Я не знал, с какой болью она жила, как сильно страдала. Я помнил лишь ее глаза, дымчато-синие, почти фиолетовые, с затаившейся в их глубине тоской.
   Сандра подошла к двери.
   — Мне пора возвращаться. Я обещала тете Hope вернуться домой к двенадцати.
   — Тете Hope? — удивленно спросил я.
   Она кивнула.
   — Мистер Брэйди привел меня к себе домой и познакомил с ней. Он сказал, что хочет, чтобы я почувствовала себя его дочерью. Я некоторое время поживу у них.
   Странная улыбка тронула ее губы.
   — Любопытно, что ты сказал ему в тот день. Он превратился в совершенно другого человека. Даже начал мне нравиться. Оказывается, он очень мягкий и чуткий.
   Надо только получше узнать его.
   — Я рад, Сэнди, — сказал я, подходя к двери и глядя на девушку. — Теперь ты станешь добрей к ним обоим.
   — Надеюсь, да.
   Улыбнувшись, она подставила мне щеку, точно маленькая девочка.
   Я поцеловал Сандру.
   — До свидания, Сэнди.
   Дверь закрылась за ней; я подошел к окну и распахнул его. Стоя там, я порвал письмо Элейн на мелкие кусочки, и они разлетелись в воздухе.
   Это был конец, и это было начало. Начало новой жизни и нового понимания. Я ничем не отличался от других мужчин, забывавших, что осень — пора зрелости, и отчаянно гнавшихся за весенними страстями. Теперь я стал мудрее. Нельзя повернуть время вспять. Меня ждала жизнь с Мардж и детьми. Прекрасная жизнь. Теперь я знал, что имела в виду Элейн. Место рядом с близкими. Я сделал глубокий вдох. Холодный воздух заполнил мои легкие. Внезапно мне захотелось оказаться дома...
   Я поехал к себе, и тут пошел первый снег. Когда я подруливал к гаражу, все вокруг побелело. Я остановился перед воротами и, сидя в машине, посмотрел на мой дом.
   Все окна светились, даже в комнате Бреда; от них исходило теплое сияние. Перед домом стояло отцовское такси.
   Я вылез из автомобиля и открыл ворота гаража. Петли, как всегда, пронзительно заскрипели. Я снова сел в машину и загнал ее в гараж.
   — Папа! Папа! — услышал я голос Джини.
   Я выбрался из машины; дочь кинулась в Мои объятия Я поцеловал ее.
   — Как дела у моей девочки?
   — Отлично! — бодро ответила она, затем перешла на шепот. — Надеюсь, ты не забыл о подарке для мамы. Она приготовила тебе потрясающе красивые часы.
   Джини зажала рот рукой.
   — Господи! Я проболталась. Обещала маме молчать!
   Я улыбнулся дочери. Наверно, она рассказала Мардж о моем подарке. Джини никогда не умела хранить секреты.
   — Ничего, милая, я тебя не выдам.
   Я взял с сиденья коробку, присланную скорняком.
   Сунул ее под мышку. Затем, взявшись за руки, мы с Джини зашагали к дому. Снег поскрипывал у нас под ногами.