В тот же момент Чезаре отбросил его.
   Бейкер отлетел на несколько шагов и едва успел парировать простой выпад. Он еще раз устремился вперед и, сделав ложный выпад, быстро повернул свою рапиру, но Чезаре ждал его.
   — Очень хорошо, — прозвучал его покровительственный голос из-под маски. — Маэстро Антонелли?
   — Да, — ответил Бейкер, внимательно наблюдая за Кардинале. — Рим, пятьдесят первый год.
   — Мои поздравления, — сказал Чезаре, начиная атаку. — Синьор очень требователен к своим ученикам. Он отбирает только самых лучших.
   Теперь Бейкер был озабочен только защитой. Времени для атаки не оставалось.
   — Наверное, я недостаточно занимался с ним, — с кривой усмешкой процедил он сквозь зубы.
   Чезаре засмеялся опять.
   — Рапира очень требовательный инструмент. А в наше время, как я уже говорил, есть другое, более модное оружие.
   Казалось, рапира Чезаре внезапно ожила. Бейкер чувствовал, что начинает задыхаться. Его рапира стала вдруг очень тяжелой. Чезаре, по-видимому, почувствовал его усталость и ослабил темп своих атак.
   По лицу Бейкера под маской струился пот. Дыхание было затруднено, а Чезаре продолжал двигаться грациозно и дышал свободно. Бейкер понимал, что уже десятки раз Чезаре мог завершить поединок, но каждый раз намеренно отводил свою рапиру в сторону. Ему казалось, что еще немного — и он упадет в изнеможении на пол.
   Поднявшаяся в нем волна ярости вернула силу его рукам. Он мобилизовал все свои резервы для последней, решающей атаки. Парировав рапиру Чезаре, он сделал выпад вперед.
   — Туше! — донеслось со стороны зрителей.
   Бейкер остановился и опустил глаза. Рапира Чезаре покоилась напротив его сердца. Это произошло так быстро, что он даже не заметил укола.
   Он опустил рапиру и поднял маску.
   — Вы слишком хороши для меня, граф Кардинале, — сказал он, тяжело дыша. Чезаре отсалютовал ему рапирой.
   — Мне повезло, что у вас не хватает времени для тренировок, — сказал он, улыбаясь.
   На губах Бейкера появилась натянутая улыбка.
   — Вы очень любезны.
   — Возможно, вы не откажетесь составить мне компанию и пропустить стаканчик, мистер Бейкер?
   — Благодарю, — быстро ответил Бейкер. — Один я бы выпил прямо сейчас. Я заслужил его.
   Они сидели перед камином в гостиной. Чезаре вытянул свои длинные ноги, взглянул на сидящего напротив Бейкера и поднял бокал.
   — Вы пришли сюда не только пофехтовать, мистер Бейкер.
   Бейкер посмотрел на него. В некоторых отношениях Кардинале совсем не был похож на европейца. В данном случае, например, он, не таясь, высказывал свои сомнения.
   — Совершенно верно, граф, — согласился Бейкер. — Действительно, я пришел сюда, чтобы предупредить вас и предложить помощь.
   Чезаре поднял брови.
   — Это очень любезно с вашей стороны, но о чем меня следует предупредить?
   — Мы получили сообщение от наших людей о том, что ваша жизнь находится под угрозой, — сказал Бейкер.
   Чезаре рассмеялся.
   — Как в настоящем боевике!
   — Это не смешно, — возразил Бейкер. — Некоторые люди жаждут вашей смерти.
   — Моей? И что же это за люди? Прежде чем ответить, Бейкер внимательно посмотрел на него и помолчал. Потом медленно и раздельно произнес:
   — Большой Голландец, Элли Фарго, Дэнди Ник.
   Выражение лица Чезаре не изменилось. Оно оставалось равнодушным.
   — А кто они такие?
   — Ответчики по судебному делу, свидетели по которому были убиты. Понимаете ли, они считают, что вы и есть тот самый Стилет.
   Смех Чезаре прозвучал вполне непринужденно.
   — Но почему же в таком случае они хотят убить меня? Если я тот человек, который, по их мнению, спас их несчастные жизни?
   Бейкер наклонился вперед.
   — Именно поэтому. Они боятся вас. Они думают, что вы можете обратить.., свою осведомленность, скажем так, против них.
   — Они глупы, — сказал Чезаре, отпивая из бокала.
   — Но опасны, — серьезно ответил Бейкер. — Защититься от пули в спину нельзя.
   Чезаре встал.
   — Я могу позаботиться о себе сам, — коротко бросил он. — На войне мне приходилось встречаться с большей опасностью, чем та, что угрожает мне от этих людей. Вы должны знать об этом. Я слышал, что ваше ведомство работает весьма основательно. Бейкер кивнул.
   — Да, и все же мы хотели бы быть вам полезны.
   — Ваше ведомство оказало мне всю помощь, на которую только я мог рассчитывать. Возможно, если бы вы не так охотно давали сведения в газеты, эти люди даже не подозревали бы о моем существовании, — холодно сказал Чезаре.
   Бейкер тоже встал.
   — Мы сожалеем об этом, граф Кардинале. Я не представляю себе, как смогли газеты пронюхать о нашем разговоре, но, если у вас будут неприятности, звоните нам без колебаний, -.сказал он и протянул руку на прощание.
   Чезаре пожал ее.
   — Благодарю вас, мистер Бейкер. Однако не думаю, что в этом будет необходимость.
   Чезаре открыл дверь своей квартиры, вошел в небольшую прихожую и начал снимать пальто.
   — Тонио! — позвал он.
   Постояв мгновение, он бросил пальто на кресло, прошел к дверям кухни и заглянул в нее, — Тонио! — опять позвал он. И опять ответа не последовало. Качая головой, вернулся в гостиную. Немного постоял там и направился в спальню. С мальчишкой нужно что-то делать, подумал он, хотя он и племянник Гио. Со слугами следует обращаться одинаково. Слишком часто Тонио не оказывается на месте, когда он приходит домой. Америка испортила его.
   Войдя в спальню, он включил свет и прошел в ванную комнату. Из ванной слышался шум льющейся воды. Он остановился и еще раз окликнул:
   — Тонио!
   Ответа не последовало. Он рванулся к ванной, но тут же остановился. Предупреждение Бейкера молнией пронеслось у него в голове. Он повернул руку, и в ней появился стилет. Тихо подойдя к двери ванной, он рывком распахнул ее.
   — Чезаре?!
   — Илеана?! — Его голос прозвучал эхом ее удивления. — Что ты делаешь здесь? Я думал, что ты в Калифорнии! Илеана подняла полотенце к груди.
   — Я принимаю душ, — сказала она, и взгляд ее упал на стилет в руке Чезаре. — А зачем тебе этот нож? Кто, по-твоему, должен был оказаться в твоей ванной?
   Чезаре отпустил стилет, и тот исчез в его рукаве. Илеана подбежала к нему, обняла мокрой рукой и поцеловала, другой рукой поддерживая полотенце.
   — О, Чезаре! Если бы ты знал, как мне нужна твоя помощь!
   Он посмотрел на нее с сомнением. Обычно Илеана не обращалась к нему с просьбами.
   — А что случилось с твоим богатым техасцем?
   Илеана взглянула на него.
   — Ты злишься на меня? Я понимаю. Это все из-за того, что я не подождала тебя в Монте-Карло.
   Чезаре улыбнулся.
   — Илеана, ты не ответила на мой вопрос, — мягко сказал он.
   Она отвернулась от него, подошла к туалетному столику и села перед зеркалом.
   — Будь снисходителен ко мне, Чезаре, — сказала она просящим тоном, взглянув на свое отражение в зеркале. — Со мной произошла ужасная вещь. — Она сняла небольшое полотенце с крючка и протянула его Чезаре. — Пожалуйста, вытри мне спину. Мне всегда трудно дотянуться.
   Он взял полотенце.
   — Так что же произошло с твоим богатым техасцем, Илеана?
   Она смотрела на него широко открытыми глазами.
   — Я не хочу говорить об этом. Это было ужасно. Тебе не кажется, что я похудела?
   Теперь Чезаре смотрел на нее с откровенной улыбкой.
   — Ты выглядишь нормально. Что случилось? — спросил он, вытирая ей спину.
   Илеана прикрыла на мгновение глаза.
   — Ты меня успокоил. Я была уверена, что похудела. — Она открыла глаза и повернулась к Чезаре. — Техасец? Он оказался женатым.
   — Ты ведь знала об этом, — улыбнулся Чезаре.
   — Разумеется, — сказала Илеана. — Я ведь не ребенок. Но его жена оказалась ужасной женщиной. Ничего не хотела понимать. Выглядела настоящей провинциалкой. И даже сообщила обо мне в департамент иммиграции. А ты знаешь, Чезаре, они все там такие тупые!
   Все еще улыбаясь, Чезаре с сомнением покачал головой.
   — Они совершенно не могли понять, — быстро продолжала она, — как я могла восемь лет прожить в этой стране без денег и без работы. Они сказали, что если у меня нет работы или источников существования, то депортируют меня из страны по моральным соображениям.
   Чезаре положил полотенце.
   — И что ты им ответила?
   — Что я могла ответить? — пожала она плечами. — Я сказала, что работаю у тебя. Они не поверили, когда я сказала им, что мне не нужно было работать, чтобы жить. Чезаре, не дашь ли мне какую-нибудь работу?
   — Не знаю, — посмотрел на нее с улыбкой Чезаре. — Что ты умеешь делать? Стенографировать ты не можешь, печатать тоже. А как я еще могу тебя использовать?
   Илеана поднялась с кресла и повернулась к нему, все еще держа полотенце перед собой, и прямо посмотрела ему в глаза.
   — Ты ведь по-прежнему занимаешься автомобильным бизнесом, не так ли? Чезаре кивнул. Она очень близко придвинулась к нему.
   — Тогда у тебя может найтись какая-нибудь работенка для меня. Когда-то у меня был “роллс-ройс”.
   Он расхохотался и протянул к ней руки. Илеана упала в его объятия, и он поцеловал ее.
   — Ладно. Посмотрим, что можно сделать.
   — Чезаре, ты ведь сделаешь? — возбужденно звучал ее голос. — Ты чудо! — Она погладила его рукой по щеке. — Я не буду доставлять тебе никаких неприятностей, дорогой. Обещаю. Я только должна достаточно долго проработать, чтобы получить документ социального поручительства; кажется, они так его называют. Это все, что им нужно, чтобы убедиться в моем легальном существовании.
   Его руки крепче обняли ее. — У тебя все в порядке с легальным существованием, — засмеялся он. — Ты всегда можешь сказать, что я знал твоих родителей.
   Илеана быстро взглянула на него, чтобы понять, есть ли скрытый смысл в этих словах, но его глаза смеялись. Что-то запершило у нее в горле, и впервые за долгие годы она подумала о своих родителях.
   И прежде всего вспомнила лицо отца в ту ночь, когда он открыл дверь спальни и увидел их всех вместе в кровати — мать, ее, Илеану, и богатого американца.

Глава 13

   Ее мать была англичанкой, вышедшей замуж в семнадцать лет за лихого молодого румына, барона Бронски. В бульварных газетах того времени об этом писали, как о захватывающем романе. Менее чем через год родилась Илеана. Потом произошла революция, и сказка кончилась. Жизнь по-своему соприкасается с романтикой.
   В детстве у нее было мало возможностей узнать родителей как следует. Она смутно помнила, что ее мать считалась очень красивой женщиной, а отец — очень привлекательным мужчиной, но большую часть своей жизни она провела вдали от них, в различных учебных заведениях.
   Сначала в английской школе. Она поступила туда в пятилетнем возрасте, когда началась война. Отец пошел в армию, а мать окунулась в различные общественные обязанности военного времени, и у нее просто не хватало времени для дочери.
   Затем, когда война окончилась, они переехали в Париж, а ее отослали в школу в Швейцарию. Предлогом послужило то, что ее неоднократно раненный, почти калека, отец был якобы слишком занят борьбой за возвращение своих земель и своего бывшего богатства. Это обстоятельство мешало им обосновываться постоянно в каком-либо одном месте. Ей никогда не приходило в голову расспрашивать свою мать о ее отношении к этому. Мать всегда была слишком занята своими друзьями и благотворительной деятельностью. Кроме того, было что-то еще в их отношениях с матерью, что сковывало Илеану, мешая ей откровенно поговорить с ней.
   Тогда Илеане шел четырнадцатый год. Школа в Швейцарии отличалась от английской. В Англии упор делался на чисто академические знания, а в Швейцарии на практические. Школу заполняли богатые молодые девушки из Англии и Америки. Илеана научилась кататься на лыжах, плавать и ездить верхом. Она также научилась одеваться и танцевать, вести непринужденную беседу.
   Когда Илеане исполнилось шестнадцать, начала отчетливо проявляться ее красота. Цвет лица и глаза достались ей от матери, которая считалась красавицей, а гибкость и грация — от отца. Как раз напротив школы, через озеро, располагалось аналогичное учебное заведение для юношей. Между этими двумя школами поддерживалась тесная связь, что открывало дополнительные возможности в воспитательной работе.
   В то лето, когда ей исполнилось шестнадцать, была организована загородная поездка. Ее партнером оказался высокий темноволосый молодой человек, наследник какого-то трона на Ближнем Востоке. У него было такое длинное имя, что никто не мог его запомнить, поэтому все звали его Абом, сокращенно от Абдула. Он был на год старше ее, со смуглым орлиным профилем, голубоглазый и красивый. Каноэ доставило их к небольшому островку, находящемуся в стороне от других, и теперь они лежали в купальных костюмах на Песке, впитывая в себя яркое полуденное солнце.
   Аб перевернулся на бок и какое-то мгновение смотрел на нее. Она взглянула ему в глаза и улыбнулась. Его лицо стало серьезным, он наклонился и поцеловал ее.
   Илеана закрыла глаза, обняла его рукой и притянула ближе к себе. Ей было приятно. Песок и солнце, теплота его рта. Она почувствовала, как он развязывает бретельки ее тонкого купального костюма, и вот уже его пальцы оказались на ее обнаженной груди. Внутри нее возникло приятное возбуждение, а из горла вырвался счастливый смех.
   Он поднял голову и посмотрел на нее, все еще серьезно. Молодые сильные груди и разбуженные соски. Он медленно провел по ним пальцами и поцеловал.
   Она улыбнулась.
   — Мне это нравится, — сказала она. Его глаза не мигая смотрели на нее.
   — Ты все еще девственница? Она не могла понять, говорит он это утвердительно или спрашивает ее. Она молча кивнула.
   — Почему? — спросил он. — Может, это имеет какое-нибудь отношение к твоей религии?
   — Нет, — ответила она. — Я не знаю почему.
   — В школе ребята называют тебя холодной, — сказал он. — В вашем классе уже нет девственниц.
   — Это глупо, — сказала она и почувствовала, как сердце у нее начало сильно биться.
   Он еще раз внимательно посмотрел на нее.
   — Тогда я думаю, что настало время, верно?
   Она молча кивнула. Он поднялся на ноги.
   — Я сейчас вернусь, — сказал он и направился к каноэ.
   Илеана наблюдала, как он шел по пляжу к воде, дошел до каноэ. Она ухватилась за купальные трусики, стянула их к ногам и отшвырнула. Солнце приятно ласкало ее тело. Она повернула голову, чтобы посмотреть, что он там делает.
   Он вынул что-то из кармана брюк и направился к ней.
   — Что это? — спросила она. Он разжал ладонь, чтобы она могла увидеть, что в ней было.
   — С этим ты не забеременеешь, — объяснил он.
   — О, — без всякого удивления заметила она. Им в школе все очень подробно объясняли. Это входило в учебную программу как одна из важных завершающих деталей, которые необходимо знать молодым девушкам, вступающим в самостоятельную жизнь. Она отвернулась, когда он начал снимать плавки.
   Аб опустился на колени в песок перед ней, а она снова повернулась к нему и стала внимательно рассматривать его. В ее голосе прозвучало удивление.
   — Ты красивый, — сказала она, протягивая к нему руку. — Красивый и сильный. Я никогда не думала, что мужчина может быть таким красивым.
   — Мужчины по природе своей красивее женщин, — произнес он как нечто само собой разумеющееся, наклонился и поцеловал ее. — Но ты тоже очень красивая.
   Илеана притянула его ближе к себе. Неожиданно требовательная лихорадка охватила ее тело, и она начала дрожать.
   Он поднял голову, думая, что она, вероятно, испугалась.
   — Я постараюсь не причинить тебе боли, — сказал он.
   — Ты не сделаешь мне больно, — ответила она охрипшим голосом, осознав скрытую в ней способность получать наслаждение. — Я тоже сильная!
   И она действительно оказалась сильной. Значительно сильнее, чем она думала. Потребовался доктор в Лозанне, который окончательно лишил ее девственности на хирургическом столе.
   Ей было восемнадцать, когда она появилась в дверях родительской квартиры в Париже.
   Дверь открыла ее мать и посмотрела на нее, не узнавая.
   — Да? — спросила она с интонацией, с которой обращаются к слугам и людям ниже по положению.
   Илеана улыбнулась про себя. Ничего другого она и не ожидала от своей матери.
   — Привет, мама, — сказала она по-румынски.
   На лице матери появилось удивление.
   — Это ты! — произнесла она. — Да, это я, мама, — ответила Илеана. — Могу я войти?
   Мать отступила от двери.
   — Мы ждали тебя только на следующей неделе.
   Илеана взяла чемодан и вошла в квартиру.
   — Я вам послала телеграмму еще на прошлой неделе, — заметила она. — Вы что, не получили ее? Мать закрыла дверь.
   — Телеграмма. О да, — произнесла она рассеянно. — Твой отец упоминал что-то про телеграмму, перед тем как уехал по делам.
   Илеана почувствовала разочарование.
   — Папа уехал?
   — Он вернется через несколько дней, — быстро ответила мать. — Что-то там возникло с его требованиями в отношении имущества. — Тут она по-настоящему рассмотрела Илеану. — Да ты выше, чем я, — удивилась она.
   — Я выросла, мама, — ответила Илеана. — Я уже не маленькая девочка.
   В голосе матери послышались раздраженные нотки.
   — Ради Бога, Илеана, говори по-французски, не на этом ужасном языке. Ты знаешь, я никогда не могла понять его.
   — Хорошо, мама, — ответила Илеана по-французски.
   — Вот так-то лучше, — сказала мать. — Теперь дай мне рассмотреть тебя.
   Пока мать медленно обходила вокруг нее, Илеана стояла не двигаясь и чувствовала себя, как лошадь в стойле на аукционе.
   — Не взрослит ли тебя твоя одежда, дорогая? — спросила ее мать.
   — Мне восемнадцать, мама. Что ты ожидала, чтобы я носила? Форменную блузку и юбку?
   — Не дерзи, Илеана. Я пытаюсь привыкнуть к мысли, что у меня взрослая дочь. Да я и выгляжу не намного старше тебя, нас еще могут по ошибке принять за сестер.
   Илеана посмотрела на мать. Пожалуй, та была права. Ей каким-то образом удалось сохранить дух молодости. Она не выглядела на свои тридцать шесть лет.
   — Это верно, мама, — сказала она спокойно.
   — И перестань называть меня мамой, — резко заявила старшая женщина. — Это как-то старомодно. Называй меня по имени, а еще лучше — “дорогая”, как твой отец. Меня все сейчас так называют.
   — Хорошо, ма.., дорогая, — ответила Илеана.
   Мать улыбнулась.
   — Вот так совсем неплохо, не правда ли? Пошли, я покажу тебе твою комнату.
   Илеана последовала за матерью по длинному коридору в небольшую комнату за кухней. Ей не нужно было объяснять, что это комната для слуг. Обстановка сама говорила за себя.
   — Она будет весьма миленькой, когда мы приведем ее в порядок, — сказала “дорогая” и взглянула на Илеану, лицо которой оставалось бесстрастным. — В чем дело? — спросила она резко. — Тебе она не нравится?
   — Она маленькая, — ответила Илеана. Ее чулан в школе казался больше этой комнаты.
   — Ну, ты должна с этим примириться, — отрубила “дорогая”. — Ты знаешь, что твой отец не входит в число самых богатых людей мира. Достаточно трудно существовать на средства, которые у нас есть.
   Она собиралась выйти из комнаты, когда раздался звонок в дверь. Она остановилась, затем повернулась к Илеане, и на ее лице появилось испуганное выражение.
   — О, я совсем забыла, у меня сегодня встреча с одним из наших американских друзей, мы приглашены на коктейль. Будь добра, открой, пожалуйста, дверь вместо меня. Скажи ему, что я буду готова через минуту.
   Она поспешила по коридору. Илеана шла за ней. У двери в свою комнату “дорогая” остановилась и посмотрела на Илеану.
   — Сделай мне еще одно одолжение. Не представляйся в этот раз моей дочерью. Скажи ему, что ты моя сестра и пришла навестить меня. Я не чувствую себя достаточно подготовленной, чтобы пускаться в объяснения.
   И мать быстро, прежде чем Илеана смогла ответить, закрыла за собой дверь. Илеана не спеша прошла через холл и гостиную. Ей не нужно было подсказывать, как она должна поступать. Обучение в Швейцарии было достаточно полным и предусматривало самые различные ситуации.
   Когда на следующей неделе домой приехал ее отец, Илеана была поражена тем, как он изменился. Когда-то высокая, стройная фигура сгорбилась. Отец страдал от болей в почти не гнущихся ногах. Он медленно прошел, опираясь на трость, и, как только оказался в комнате, упал в свое кресло на колесиках. Посмотрел на нее и улыбнулся, когда она встала на колени перед ним. Протянул руку и нежно привлек ее к себе.
   — Илеана, — сказал он, — я рад, что ты наконец дома.
   Несмотря на свою немощность, барон вынужден был проводить значительное время в поездках. Решался вопрос о его имуществе, предстояли переговоры с правящим режимом о компенсации за потери, понесенные бывшими владельцами собственности. Возвращение собственности было невозможно, поскольку эта страна входила в советский блок.
   Когда отец уезжал, Илеана старалась отвлечься с друзьями. Она уходила из дому при любой возможности и очень часто использовала черный ход, когда в гостиной слышала голоса.
   Спустя год она получила письмо от школьной подруги с приглашением провести лето в Монте-Карло. Барон отсутствовал, и она поспешила в комнату матери. Возбужденная, она протянула ей письмо.
   Пока мать читала письмо, она говорила:
   — Как чудесно уехать из Парижа в эту невыносимую жару! Пляж и вода. Я просто не могу этого дождаться! Мать бросила письмо на стол.
   — Ты не можешь поехать, — сказала она. — Мы не можем себе этого позволить.
   — Не могу? — недоверчиво прозвучал голос Илеаны. — Но мне не потребуются никакие деньги. Я буду их гостьей. “Дорогая” посмотрела на нее.
   — Тебе потребуются туалеты, — сказала она. — Ты не должна выглядеть нищенкой.
   — У меня есть платья, — вспылила Илеана. — Все, что я привезла из школы, выглядит на мне вполне прилично.
   — Но мода изменилась, каждая хороша для своего времени, — ответила “дорогая”. — И все поймут, что ты не можешь позволить себе приобрести пристойный гардероб. Напиши ей письмо и объясни, что, к сожалению, ты уже договорилась с другими. ТЫ можешь воспользоваться моими канцелярскими принадлежностями, если хочешь.
   — Оставь себе свою гербовую бумагу! — сказала Илеана со слезами на глазах. — У меня есть своя.
   И выскочила из комнаты. Когда она была еще в коридоре, раздался звонок в парадную дверь. Голос “дорогой” донесся до нее.
   — Открой, прошу тебя. Я сейчас выйду.
   Сжав зубы, Илеана пошла открывать дверь. Перед ней стоял еще один из американских друзей “дорогой”, уже слегка навеселе. Илеана представилась ему как сестра “дорогой”.
   Он вошел в гостиную, сел на кушетку и оглядел ее.
   — Баронесса никогда не говорила мне, что у нее такая красивая сестра.
   Илеана рассмеялась над его типично американской попыткой проявить галантность.
   — А моя сестра никогда не говорила мне, что у нее есть такой симпатичный друг.
   Он самодовольно рассмеялся.
   — Жаль, что я должен возвращаться сегодня домой. В противном случае мы могли бы поближе познакомиться.
   В дверях раздался голос “дорогой”.
   — Ты должен вернуться, Джон? О, мне так жаль!
   Она вошла в комнату, и Джон с трудом поднялся на ноги.
   — Меня вызвали, — сказал он с сожалением. — Авария на фабрике.
   — Это очень плохо, — ответила “ дорогая”, пожимая ему руку.
   — Да, очень плохо, — повторил он искренне, глядя ей в глаза. — Три раза мы обедали вместе и вместе выпивали, и каждый раз я говорил себе, что вот в следующий раз все будет в порядке. А вот теперь я должен возвращаться, и уже никогда не будет следующего раза.
   — Ты вернешься в Париж? — спросила мать.
   — Вернусь, — ответил он, — но кто знает когда?
   Он снова сел на кушетку и посмотрел на “дорогую”.
   — Я заходил в бар внизу и пропустил три виски, прежде чем подняться сюда.
   "Дорогая” рассмеялась своим притворным, напоминающим колокольчик смехом, который Илеана знала так хорошо.
   — По какому поводу? — спросила она. Его лицо стало серьезным.
   — Я хочу попросить тебя о чем-то очень важном.
   "Дорогая” посмотрела на Илеану.
   — Не принесешь ли ты нам льда из морозильника? Джон любит класть побольше льда в свое виски.
   Илеана повернулась и вышла из комнаты. Она вытащила кубики льда и положила их в небольшую сервизную чашу. Когда вернулась в комнату, оба — Джон и мать — молчали. Устанавливая чашу на небольшом кофейном столике перед кушеткой, она увидела пачку лежащих на нем банкнот. Это были американские доллары.
   Илеана взглянула на Джона. Он молчал, все еще держа в руке бумажник. Она вопросительно посмотрела на мать.
   Заметив этот взгляд, Джон обратился к “дорогой”:
   — Я дам две с половиной тысячи долларов, если она примет участие в вечеринке.
   Илеана вдруг поняла, что он имеет в виду. С пылающим лицом она выбежала из гостиной и, оказавшись в своей комнате, закрыла за собой дверь.
   Буквально через минуту к ней зашла “дорогая”. Она холодно посмотрела на дочь.
   — Почему ты убежала из комнаты? — сердито спросила она. — Как маленькая. Илеана уставилась на мать.
   — Но ты же понимаешь, о чем он просит, мама. Это отвратительно. Он хочет, чтобы мы обе легли с ним в постель.