- Ну и ну! Я-то думал - кто-то шпионит у нас в лагере, я и поймаю, отличусь... А тут - такая добыча!
Он поволок ее к костру. На нее уставились десятки пьяных глаз, полных вожделения.
- Глядите, ребята, - сказал схвативший ее туранец, - чем я, Хазбал, поживился!
Он сорвал с нее темное покрывало, выставив на всеобщее обозрение ее побледневшие от страха прелести. На ней осталась лишь короткая рубашка из бледного полотна, в которой она спала.
- А ну отпустите меня, вы, туранские свиньи, - закричала она. - Я княжна Ишкала, и Красные Орлы от вас места мокрого не оставят...
Туранец захохотал, обнажив редкие гнилые зубы. Остальные подхватили его смех.
- Княжна, говоришь? Думаешь, для нас это много значит? Да плевали мы на то, кто твой папаша Княжна так княжна, и с княжной позабавимся. Семь бед один ответ!
Он вцепился в ее рубашку и разорвал ее от шеи до талии.
- А не жирно ли для такого, как ты, Хазбал? - спросил толстый бритоголовый туранец, поднимаясь на ноги. Пояс этого человека был перехвачен богатым кушаком, лицо и мускулистый торс изборождены шрамами. - Я беру ее себе, по праву командира.
- Вот как, Камчак? - оскалился Хазбал. - Думаешь, если я воюю в твоем отряде, ты и добычу мою можешь отнимать? Ладно, бери девчонку, но только после того, как я сам позабавлюсь.
Бритоголовый побагровел:
- Вздумал спорить со мной, ты, червяк? Да я тебя в порошок сотру!
Хазбал толкнул Ишкалу в толпу ухмыляющихся разбойников. В мгновение ока ее запястья и лодыжки стянули веревками.
- Попридержите свои сучки, пока я не разберусь с этим ублюдком! крикнул им Хазбал, доставая из ножей заточенный обоюдоострый кинжал.
- Да уж, потанцуем-ка на пару, дружок, - ответил Камчак. - После таких упражнений еще приятнее будет заняться кое-чем повеселее. - Он достал точно такой же кинжал и ринулся на Хазбала, подпрыгивая на своих толстых голых ногах.
- Побереги-ка дыхание, немного тебе еще осталось, ты, мешок свиного сала! - закричал Хазбал и попытался ударить противника кинжалом.
Но Камчак, несмотря на тучность, был ловок и легко увернулся от удара, отклонившись назад. Затем он нанес ответный удар сбоку; он метил Хазбалу в глотку, но не попал и только отсек у противника мочку уха. Увидев кровь, он довольно улыбнулся:
- Первый настоящий удар - мой!
- Мой будет последним, - ответил Хазбал с такой же широкой улыбкой. Его кинжал, блеснув в пламени костра, прочертил в воздухе подобие буквы X, заставив Камчака легко отклониться назад. Тем временем кинжал Хазбала с размаху вошел в его выставленное вперед бедро.
Из ноги брызнула кровь, но Камчак успел ответить: его клинок ударил в плечо атакующего врага и провел багровую черту до самого локтя.
Противники разошлись, чтобы перевязать раны и подготовиться к новой схватке. Зрителям явно доставлял удовольствие этот кровавый поединок двух мужчин за право первым обладать прекрасной пленницей.
Наконец улыбки исчезли с лиц бойцов. Они вновь схватились за кинжалы и стали кружиться друг вокруг друга, извиваясь, как хищные звери. Каждый хотел ударить первым. Они уже забыли о женщине, ими овладела другая страсть страсть к убийству. Хазбал подкрался и замахнулся, целясь Камчаку в брюхо. Тот прикрылся левой рукой, но кинжал Хазбала обогнул ее И стал скользить к шее великана.
Но этот маневр не обманул Камчака. Кинжал Хазбала не успел достичь его глотки: он резко отклонился вправо, схватил врага за пояс и вонзил кинжал ему в живот, трижды для верности повернув лезвие. Лицо Хазбала исказила гримаса; Камчак вынул кинжал из раны - при этом раздался чавкающий звук - и рассек врагу шею за ухом. Хлынул фонтан крови; кровь попала в костер, где собралась в зловонное облачко.
Злобно ухмыляясь, Камчак отирал с клинка кровь поверженного врага и принимал поздравления товарищей, которые не без заискивания расхваливали его мастерство фехтовальщика и с преувеличенным восторгом похлопывали его по плечу.
Ишкала с ужасом смотрела на нависшую над ней великанскую тушу. Торс Камчака, влажный от пота и крови, зловеще блестел при свете костра. Правая рука, которой он только что отер свой меч, была красна от крови. Не обращая внимания на свое раненое бедро, он склонился над женщиной, полный вожделения.
- Начнем же, - прошептал он, разрывая жемчужный пояс Ишкалы и привлекая ее к себе.
Ее затошнило от его смрада, но она подавила позыв к рвоте и собрала дыхание для самого громкого в своей жизни крика. Кто-нибудь да услышит!
- Стойте!
Это произнес чей-то негромкий голос - и сразу наступила полная тишина. Даже на губах у Ишкалы замер крик. Хондемир вошел в освещенный костром круг, и самых заядлых головорезов охватила дрожь.
- Отпустите ее, - приказал он.
Воины, окружавшие Ишкалу, разошлись, оставив княжну наедине с насильником.
Она думала, что тот подчинится приказу Хондемира, но туранский командир явно не настроен был это делать. Он только что завоевал эту женщину в рукопашной схватке, что же ему отдавать ее какому-то чародею!
- Отпустить ее? - Голос Камчака поднялся до визга. Он дернул головой, обрызгав Ишкалу слюной и потом. - Я своими руками добыл эту женщину, Хондемир. Раздобудь себе своим колдовством что-нибудь другое или бери нож и сражайся за нее, как Хазбал! - Он что было мочи обхватил грудь Ишкалы, так что она чуть не задохнулась.
- Нож, говоришь? - спросил Хондемир. - Хорошо, будет тебе нож.
Маг поднял руку, и с его ногтей брызнули разноцветные лучи. Он быстро задвигал пальцами - Ишкала и думать не могла, что человеческие пальцы способны выделывать подобное. Зрелище было таким захватывающим, что она и не заметила, как ручищи, держащие ее, разжались.
Камчак застыл на месте; в его лице и телодвижениях чувствовалась слабость и неуверенность. Он потянулся к поясу, достал из ножен кинжал, поднял его и вдруг застыл. Ишкала подумала, что он собирается напасть на мага, и сама не знала, кому из этой парочки она скорее желает смерти. Но туранец смотрел на свой кинжал так, будто видел его впервые. А когда он занес руку с лезвием, его глаза расширились от ужаса, и Ишкала поняла, что тело этого человека больше не повинуется его воле. Странно медлительным движением Камчак развернул кинжал острием к себе и обеими руками обхватил рукоятку.
Колдун продолжал свои манипуляции; Ишкала увидела, как Камчак подносит лезвие к собственному животу и, с выражением безумия на потном липе, начинает вонзать его в свою плоть. Когда кинжал коснулся тела, он пронзительно взвизгнул и продолжал визжать, пока лезвие погружалось в его тело. Крови было совсем мало - как от обычного пореза. Потом он повернул лезвие и стал вскрывать себе грудную клетку.
Кинжал скользил, И постепенно стало обнажаться месиво из крови и внутренностей. В какой-то момент нож наткнулся на грудную кость - и каким-то чудом двинулся дальше, к гортани. К тому времени, когда Камчак наконец свалился в костер, подняв столб искр и зловонного дыма, разрез достиг щеки.
Наступило молчание. Не слышно было ничего, кроме потрескивания костра. Все с ужасам смотрели на мага, боясь пошевелиться.
Хондемир стоял неподвижно, опустив руки, но глаза его все еще гневно блестели. Рядом с ним теперь стоял Буламб, привлеченный шумом.
- Что случилось, господин мой? - спросил он.
- Небольшое нарушение дисциплины, - ответил маг. - Надеюсь, больше таких прискорбных случаев не будет.
- Не допустим, господин мой, - уверил его Буламб.
- Княжна, - приказал Хондемир, - следуйте за мной. Ишкала повиновалась: она только что видела, каково спорить с этим колдуном. Хладнокровный туранец подал ей покрывало, и княжна с магом пошли прочь от костра.
Они миновали лагерь и вышли к открытой площадке у земляного вала, где маг разбил свою палатку. Молча он вошел внутрь, и княжна кротко последовала за ним. Внутри палатка была обставлена на удивление богато: столики, накрытые прекрасными скатертями, ковры, украшения на стенах. Дымилась маленькая жаровня; несколько изящных бронзовых ламп освещали шатер. Здесь было много книг и пергаментов и несколько странных, тонкой работы инструментов из серебра, бронзы и хрусталя, инкрустированных жемчугом и золотом. Это, видно, и были колдовские приспособления Хондемира. Княжна с удовлетворением отметила, что здесь не было ни духов, ни призраков - никаких сверхъестественных явлений.
- Итак, княжна, что вы делали в туранском лагере поздней ночью? Колдун глядел сурово, но Ишкала старалась не дать запугать себя.
- А почему мне здесь не быть? Я - принцесса королевской крови, и я не обязана объяснять свои действия никому, кроме моего отца. - Она надеялась, что ее надменность поможет скрыть страх.
Хондемир одарил ее насмешливой улыбкой:
- И все равно это была с вашей стороны чистейшей воды глупость. Этим людям до вашего сана нет никакого дела. Для вас это могло закончиться очень скверно. Нет уж, госпожа моя, не надо со мной играть высокомерную царственную особу. У вашего странного поступка может быть лишь одно объяснение: вы шпионили за нами. Что же вы хотели выяснить в туранском лагере?
- Шпионила? Какой может быть шпионаж среди союзников? У таких друзей, как мы, Хондемир, не может быть друг от друга никаких секретов.
- Не испытывайте мое терпение, Ишкала, - ответил колдун. Он поднял руки, и его пальцы начали светиться.
- Я хотела узнать, что мы здесь собираемся делать, - поспешно сказала она. Конечно, это не было ответом на заданный вопрос. Она решила вернуться к прежнему, полному холодного достоинства тону. - Из разговоров ваших туранских бродяг я поняла, что вы собираетесь вернуть себе туранский престол. Я знаю, что моему отцу это неизвестно. Сейчас, когда город осажден гирканийцами, нам меньше всего нужна война с Тураном. Вы не должны использовать нас в своих безумных планах, маг, какую бы службу вы ни обещали нашему городу!
Хондемир повел холеной рукой:
- Разве я прошу у Согарии какой бы то ни было поддержки в моих притязаниях на туранский престол? Конечно же нет! Пожалуйста, княжна, успокойтесь, и мы обсудим это, если желаете. - Он наполнил кубок вином и подал ей, затем указал на лежащую на полу подушечку, приглашая ее садиться.
- Объясните же, - сказала она.
- Мой спор с узурпатором Ездигердом не разрешен, но я не прошу Согарию принять мою сторону в гражданской войне. Я - законный наследник туранского престола. Моя мать, княжна Конашахр, была первой женой короля Йилдиза Туранского. Через несколько месяцев после моего рождения разные политические соображения заставили его изгнать мою мать и взять новую жену, дочь северного сатрапа, в чьей поддержке он нуждался для защиты трона. Эта женщина-мать Ездигерда. Она не хотела, чтобы кто-то стоял между ее сыном и престолом, поэтому она приказала задушить мою мать, и меня тоже, хотя я был тогда всего лишь двухлетним ребенком. Знал ли об этом Йилдиз - не могу сказать. Он был человек слабовольный и легко поддавался на уговоры жен и советников. - Колдун заглянул в чашу, как бы читая в ее глубине свое грядущее. - Но меня не убили. Среди посланных на это дело был один дальний родич моей матери. Ее он спасти не сумел, но ему удалось убить своих сообщников прежде, чем они достигли детской. Он укрыл меня на родовых землях, в пустынях на севере Самары. Родственники вырастили меня; я изучил искусство Истинной Власти. А потом, в один прекрасный день, наша семья была обвинена в измене, родовые земли конфисковали, лучших юношей забрали на службу в части, предназначенные для самоубийственных заданий в безнадежных войнах.
Когда Ездигерд взошел на трон, эти гонения продолжились, пока от всего рода не осталось несколько запуганных стариков, уединенно живущих в своих замках в пустынных местах... и меня. Я поклялся использовать темные искусства, которыми я овладел, чтобы вернуть себе трон, а нашему роду достойное положение. Я сотру самую память об узурпаторе, лжецаре Ездигерде!
- Понятно, - сказала княжна. Она не могла поручиться за истинность только что выслушанной истории, как, впрочем, и безоговорочно отвергнуть ее. Она была достаточно умна и опытна, чтобы знать: стоит появиться новому царю на троне, как грибы из-под земли, появляются другие претенденты; и каждый из неудачливых царских сыновей и братьев готов поклясться в справедливости своих притязаний.
- Прекрасно. Таким образом, вы понимаете, что моя встреча с моими сторонниками не имеет ничего общего с тем, что я делаю на службе у вашего отца. Я лишь воспользовался случаем, чтобы провести в моих войсках кое-какие перемены, не привлекая внимания Ездигерда. Тем не менее наши силы удваиваются - если на нас, паче чаяния, кто-то нападет.
- Весьма мудро, Хондемир, и весьма предусмотрительно.
Ей не хотелось, чтобы эти слова прозвучали саркастически. Хондемир выглядел удовлетворенным, но поведение его было не слишком почтительным. Здесь есть о чем подумать... Похоже, магу попросту все равно, что она расскажет отцу. Не значит ли это, что она уже ничего не сможет рассказать? Ее охватила внезапная дрожь.
- Зачем я здесь вам нужна?
Маг провел рукой в воздухе, и на кончиках его пальцев на миг появилось радужное свечение.
- Просто... связующее звено, дорогая моя. Я работаю для вашего достопочтенного отца. Поскольку сам он не может присутствовать при главном таинстве, мне требуется... помощник, близкий ему по крови. Сыновья нужны ему при защите города. Остается его старшая дочь. Не бойтесь, дитя мое. Вы понадобитесь мне на короткое время, для одного недолгого, но важнейшего этапа таинства. А потом гирканийской угрозы больше не будет и вы сможете отправляться куда пожелаете.
Ишкала не уверена была, что слова мага не содержат если не прямой лжи, то по крайней мере второго смысла. Она могла поручиться в одном: ей грозила серьезная опасность.
- Ну и когда же, - спросила она, - это ритуал начнется? Мне не терпится вернуться домой.
- На пятую ночь, считая от сегодняшней, - сказал Хондемир, - выйдет луна, звезды займут нужное положение, и тогда можно начинать. И никаких хлопот с гирканийцами у вас больше не будет.
- Прекрасно, Хондемир, - произнесла она самым царственным тоном, на какой только была способна. - Жаль, что вы раньше мне все это не объяснили. Тогда можно было бы избежать всех недоразумений этой ночи...
- Недоразумений? - отозвался Хондемир, подняв брови. - Каких недоразумений?
Возвращаясь сквозь непроглядный мрак в свою палатку, Ишкала ясно чувствовала: опасность велика. Где-то сейчас Мансур? Как раз в этот момент сорвиголова был бы как нельзя кстати - при всей своей нерасчетливости...
ГЛАВА 12
Конан проснулся от резкого толчка - поводья киммериец намотал на руку, и когда лошадь сильно дернулась, что-то, видимо, почуяв, варвар тут же позабыл про сон. Он вскочил с земли и потянулся к рукоятке меча. Что напугало животное?
Как и предвидел Рустуф, песчаная буря помогла им уйти от погони гирканийцев, но при этом они потеряли друг друга. Когда ветер улегся, Конан не увидел ни воинов кагана, ни своих товарищей. Он провел несколько часов в тревожном сне, готовый при первом появлении гирканийцев подняться и вскочить в седло.
На востоке забрезжило, и в лучах рассвета Конан увидел одинокого всадника. Может, это Рустуф или Фауд, а может, отбившийся от отряда гирканиец? Конан решил дождаться этого человека. Если это враг, все равно от одного воина убегать нет смысла.
Когда всадник приблизился, Конан увидел, что незнакомец облачен в форменную одежду согарийского гонца. В глаза сразу бросились желтые перья и легкое вооружение.
Всадник выглядел удрученным; он печально ехал, опустив глаза, а тем временем его конь неторопливо ступал по высохшей земле.
Интересно, что парню здесь понадобилось?
- Привет! - гаркнул Конан, когда всадник подъехал поближе. Тот - как заметил киммериец, очень молодой человек - посмотрел на варвара с неподдельным изумлением.
- Кто ты? Неужели дикарь? - проговорил юноша.
- Самый лучший из всех, какие только бывают, - усмехнулся киммериец. А что ты делаешь здесь, в чистом поле? Кому тут нужны твои срочные вести?
- Я не гонец. Я Мансур Альяша, поэт и герой. Я собственноручно убил двух гирканийцев - двумя ударами.
Так это тот сумасшедший поэт, о котором говорили вчера солдаты в таверне! Конан улыбнулся: всякий юнец после первой победы считает себя величайшим воином в мире. Вспыльчивый и самолюбивый мальчик, кажется, воспринял усмешку киммерийца как вызов.
- Вижу, ты мне не веришь. Не раздражай Мансура-великого, чужестранец. Меня учили лучшие согарийские фехтовальщики. Ты, конечно, из караванных охранников и считаешь себя воином, но не равняй себя с такими, как я.
Он грозно взглянул на Конана, но впечатление от этого взгляда несколько портил косо сидящий на голове юноши шлем.
- Нет, - ответил киммериец. - Я служил в десятке армий, во всех чинах от копьеносца до капитана. Я командовал боевым флотом в Море Запада и на море Вилайет. Я воевал во всех странах к западу от Кхитая. И я убил, как-никак, побольше двух воинов, и парни эти совсем не плохо управлялись с мечом.
- Что ж тогда великий воитель делает среди степи на одной-единственной кобыле? - саркастически спросил Мансур.
- До сего дня я был командиром в орде Бартатуи, у гирканийцев. Произошло недоразумение, и мне пришлось бежать. В данный момент...
- Бартатуя! - воскликнул Мансур. - Ты служил проклятым кочевникам! Ни один враг Согарии не останется живым там, где появляюсь я, Мансур Альяша! Юноша спешился и выхватил меч.
- Я больше не...
Но киммериец не успел закончить фразы, как юноша напал на него. Проворчав под нос отборное ругательство, Конан нехотя достал свой собственный меч. Чего ему сейчас не хватало - так это драться посреди голой степи с придурочным молокососом. В собственных силах варвар ни на мгновение не усомнился, но он по опыту знал - даже самого опытного и могучего воина может ранить какой-нибудь ретивый юнец, а в таком заброшенном месте и легкая рана нежелательна.
Мансур провел отвлекающий маневр, якобы намереваясь поразить врага в колено: он рассчитывал резко изменить направление и внезапно нанести удар в горло. Киммериец легко распознал этот прием: таким штучкам учат зингарские фехтовальщики, в расчете на кривые восточные мечи. Он шутя отбил атаку и с размаху шлепнул паренька по голове ладонью. Мальчишка упал, шлем у него свалился.
- Первый урок, - назидательно проговорил киммериец, - никогда в открытом бою не стремись делать слишком длинных выпадов. Если промахнешься не успеешь принять защитную стойку. Ты так далеко отставил колено, что я мог бы размозжить его рукоятью меча.
- Я запомню, - буркнул Мансур. Красный как рак, он поднялся с земли. А теперь защищайся! - И юноша обрушил на ухмыляющегося варвара шквал ударов, так что Конану пришлось слегка потрудиться, чтобы отразить яростную атаку парнишки.
Юноша быстр и ловок - киммериец отметил это, однако ему еще очень далеко до могучего, искушенного в ратном деле варвара. Несколько раз за время поединка Конан без труда мог убить юношу, но почему-то ему не хотелось этого делать. Может быть, Конан вспомнил самого себя в ранней молодости... Впрочем, он и сам был отнюдь не стар. Киммериец исчислял свой возраст не количеством прожитых лет, а победами в битвах.
Мансур быстро выдохся. Он вновь попытался ударить Конана в коленную чашечку, сбить с ног и так закончить бой. Но не тут-то было. Конан резко отвел ногу, и меч юного согарийца проткнул лишь пустоту. Подавшись слишком сильно вперед, парнишка потерял равновесие, и киммериец несильным пинком отправил его на землю.
Согариец по-змеиному извернулся. Он был ослеплен болью, кровь текла по его лицу. Когда юноша утихомирился, Конан шагнул к нему и подобрал его меч. Затем он подошел к коню бедолаги-поэта. Животное пощипывало жесткую, сухую траву и не обращало на киммерийца никакого внимания. Конан заметил притороченный к седлу кожаный бурдючок. Там оказалось желтое согарийское вино, разведенное водой. Славное питье для человека, дышавшего всю ночь степной пылью!
- Есть у тебя какая-нибудь еда? - спросил Конан. - Жрать хочется!
- Немного обжаренного зерна и сухих фруктов в седельной сумке, промямлил Мансур. Теперь он сидел на земле, держась за голову. Она больше не кровоточила, но зато на ней вскочила огромная, как раз достойная героя шишка. Коснувшись ее рукой, Мансур вздрогнул от боли. - Где это ты выучился так драться?
Конан с удовольствием бросил в рот горсть зерна, смочил горло вином.
- Лучше, чем ничего, - проговорил он. Подойдя к Мансуру, все еще со страдальческим видом сидящему на земле, Конан протянул ему бурдюк: - Пей, полегчает.
Мансур сделал большой глоток.
- Да, как-то жить стало полегче... Ты куда направляешься, чужестранец?
- Вообще-то на запал, через Туран и дальше. Кочевники взяли меня в плен, и в конце концов я оказался в войске Бартатуи. Сейчас каган скорее всего собирается украсить моим скальпом свой штандарт. Так что самое время продолжить прерванное путешествие.
Мансур отпил еще вина.
- Я покинул мой город, - сказал он, - чтобы отыскать мою возлюбленную, княжну Ишкалу. Много дней назад ее увез из дворца туранский чародей Хондемир. В сопровождении эскорта яз тысячи Краевых Орлов движутся они в северо-западные степи по загадочному приказанию князя. Но я кожей чувствую, что что-то здесь не так. Нельзя верить этому колдуну. Я отыщу Ишкалу и увезу ее обратно в Согарию.
Хондемир... Это имя показалось Конану знакомым. Он помнил письмо, которое он переводил для Бартатуи. Царь Ездигерд настоятельно разыскивает этого колдуна, обвиняемого в измене и других преступлениях. А разве он не слышал это имя вчера ночью в разговорах советников согарийского князя? Конан не любил магов, но этот, видать, человек способный!
- И ты так вот и идешь по их следам?
- Нет, - ответил Мансур. - В бурю я потерял следы. Вообще-то найти след тысячи всадников - это и городскому школяру под силу. Но буря уничтожила большинство знаков, а я не охотник, чтобы отыскивать следы лошадей в густой траве.
- Поедем вместе, - сказал Конан. - Я бывал разведчиком и следопытом, и охотиться мне доводилось. Следы тысячи всадников я отыщу даже после бури.
- Замечательно! - воскликнул Мансур. - И поможешь мне отбить Ишкалу?
Конан немного подумал.
- Может быть... Скажу точно, когда сам во всем разберусь.
- Ее отец щедро наградит тебя! - сказал Мансур, забыв, что как раз отец-то и послал Ишкалу в Голодную Степь с магом.
- Я не собираюсь возвращаться в Согарию, - ответил Конан, - по многим причинам. Во-первых, я совсем недавно возглавлял вражеский рейд на согарийские земли. А я еще не встречал ни одного правителя, которому дочка была бы дороже крепости. Во-вторых, князю не понравится, что кто-то вмешивается в миссию этого мага, какова бы она ни была.
- Тогда зачем же ты берешься помочь мне? - спросил Мансур.
- Я кое-что слыхал об этом парне, Хондемире. Он враг короля Ездигерда. Возглавлял мятеж... Если я привезу его живьем в Туран или хотя бы его отрубленную башку, Ездигерд сменит гнев на милость и мы с ним потолкуем как два старых добрых приятеля.
- Для человека, у которого нет даже бурдюка вика и сумки с провизией, заметил Мансур, - ты вращаешься в высоких сферах. Такие могущественные цари, как Бартатуя и Ездигерд, жаждут твоей крови. Немногие могут похвастаться подобным!
- Если бы только они... - невесело вздохнул Конан. - Ладно, не будем терять время. Ты готов?
- Думаю, да, - ответил Мансур, потирая ушибленную голову. - Но шлем я еще не скоро смогу надеть. Как бы то ни было - в путь. Сердце мое пребудет в печали, пока я не увижусь с Ишкалой.
- Желудок мой пребудет в печали, пока я не увижу в своей руке кусок чего-нибудь съедобного.
- Как же нам отыскать Хондемира и его эскорт? - гнул свое Мансур, проглотив грубую насмешку варвара.
- Прежде всего найдем ручей, - сказал Конан. - Тысяча лошадей выпивает довольно много воды, а ручьев в этой сухой степи немного. Там, где вода, там и всадники.
Когда они двинулись в путь, уже совсем рассвело. Киммериец почти не отрывал взгляда от земли. Любому городскому лежебоке степь показалась бы безжизненной, но Конан знал, что это не так. Степь полна жизни. Здесь, конечно, кет буйного раздолья трав и густых зарослей кустарника, в которых можно укрыться от хищников. Однако степные звери гораздо меньше лесных и двигаются быстрее. Многие выползают из нор, только когда опускается непроглядная ночная темень. Но все они погибли бы без воды... Наметанный глаз варвара читал степную грамоту, как старый рыночный писец - каракули полуграмотного торговца, решившего отправить церемонное письмо далекой родне. Киммериец отлично знал: если на земле много следов диких животных, значит, ручей неподалеку.
Наконец Конан подал Мансуру знак. Оба натянули поводья. Норовистые лошади останавливаться не желали. Раздув ноздри, они рвались вперед, на северо-запад.
- Постой-ка, - пробормотал киммериец и потянулся за луком, висевшим у него справа за спиной.
- Что, враги? - встрепенулся Мансур.
- Лучше, - ухмыльнулся Конан. - Обед.
Юноша посмотрел в указанном направлении, но сначала так и не смог ничего разглядеть. Потом ему показалось, что на дальнем холме вроде бы движется какое-то темное пятнышко. Впечатление такое, будто соринка в глаз попала или мелькнула перец взором качаемая ветром ветка дерева.
Он поволок ее к костру. На нее уставились десятки пьяных глаз, полных вожделения.
- Глядите, ребята, - сказал схвативший ее туранец, - чем я, Хазбал, поживился!
Он сорвал с нее темное покрывало, выставив на всеобщее обозрение ее побледневшие от страха прелести. На ней осталась лишь короткая рубашка из бледного полотна, в которой она спала.
- А ну отпустите меня, вы, туранские свиньи, - закричала она. - Я княжна Ишкала, и Красные Орлы от вас места мокрого не оставят...
Туранец захохотал, обнажив редкие гнилые зубы. Остальные подхватили его смех.
- Княжна, говоришь? Думаешь, для нас это много значит? Да плевали мы на то, кто твой папаша Княжна так княжна, и с княжной позабавимся. Семь бед один ответ!
Он вцепился в ее рубашку и разорвал ее от шеи до талии.
- А не жирно ли для такого, как ты, Хазбал? - спросил толстый бритоголовый туранец, поднимаясь на ноги. Пояс этого человека был перехвачен богатым кушаком, лицо и мускулистый торс изборождены шрамами. - Я беру ее себе, по праву командира.
- Вот как, Камчак? - оскалился Хазбал. - Думаешь, если я воюю в твоем отряде, ты и добычу мою можешь отнимать? Ладно, бери девчонку, но только после того, как я сам позабавлюсь.
Бритоголовый побагровел:
- Вздумал спорить со мной, ты, червяк? Да я тебя в порошок сотру!
Хазбал толкнул Ишкалу в толпу ухмыляющихся разбойников. В мгновение ока ее запястья и лодыжки стянули веревками.
- Попридержите свои сучки, пока я не разберусь с этим ублюдком! крикнул им Хазбал, доставая из ножей заточенный обоюдоострый кинжал.
- Да уж, потанцуем-ка на пару, дружок, - ответил Камчак. - После таких упражнений еще приятнее будет заняться кое-чем повеселее. - Он достал точно такой же кинжал и ринулся на Хазбала, подпрыгивая на своих толстых голых ногах.
- Побереги-ка дыхание, немного тебе еще осталось, ты, мешок свиного сала! - закричал Хазбал и попытался ударить противника кинжалом.
Но Камчак, несмотря на тучность, был ловок и легко увернулся от удара, отклонившись назад. Затем он нанес ответный удар сбоку; он метил Хазбалу в глотку, но не попал и только отсек у противника мочку уха. Увидев кровь, он довольно улыбнулся:
- Первый настоящий удар - мой!
- Мой будет последним, - ответил Хазбал с такой же широкой улыбкой. Его кинжал, блеснув в пламени костра, прочертил в воздухе подобие буквы X, заставив Камчака легко отклониться назад. Тем временем кинжал Хазбала с размаху вошел в его выставленное вперед бедро.
Из ноги брызнула кровь, но Камчак успел ответить: его клинок ударил в плечо атакующего врага и провел багровую черту до самого локтя.
Противники разошлись, чтобы перевязать раны и подготовиться к новой схватке. Зрителям явно доставлял удовольствие этот кровавый поединок двух мужчин за право первым обладать прекрасной пленницей.
Наконец улыбки исчезли с лиц бойцов. Они вновь схватились за кинжалы и стали кружиться друг вокруг друга, извиваясь, как хищные звери. Каждый хотел ударить первым. Они уже забыли о женщине, ими овладела другая страсть страсть к убийству. Хазбал подкрался и замахнулся, целясь Камчаку в брюхо. Тот прикрылся левой рукой, но кинжал Хазбала обогнул ее И стал скользить к шее великана.
Но этот маневр не обманул Камчака. Кинжал Хазбала не успел достичь его глотки: он резко отклонился вправо, схватил врага за пояс и вонзил кинжал ему в живот, трижды для верности повернув лезвие. Лицо Хазбала исказила гримаса; Камчак вынул кинжал из раны - при этом раздался чавкающий звук - и рассек врагу шею за ухом. Хлынул фонтан крови; кровь попала в костер, где собралась в зловонное облачко.
Злобно ухмыляясь, Камчак отирал с клинка кровь поверженного врага и принимал поздравления товарищей, которые не без заискивания расхваливали его мастерство фехтовальщика и с преувеличенным восторгом похлопывали его по плечу.
Ишкала с ужасом смотрела на нависшую над ней великанскую тушу. Торс Камчака, влажный от пота и крови, зловеще блестел при свете костра. Правая рука, которой он только что отер свой меч, была красна от крови. Не обращая внимания на свое раненое бедро, он склонился над женщиной, полный вожделения.
- Начнем же, - прошептал он, разрывая жемчужный пояс Ишкалы и привлекая ее к себе.
Ее затошнило от его смрада, но она подавила позыв к рвоте и собрала дыхание для самого громкого в своей жизни крика. Кто-нибудь да услышит!
- Стойте!
Это произнес чей-то негромкий голос - и сразу наступила полная тишина. Даже на губах у Ишкалы замер крик. Хондемир вошел в освещенный костром круг, и самых заядлых головорезов охватила дрожь.
- Отпустите ее, - приказал он.
Воины, окружавшие Ишкалу, разошлись, оставив княжну наедине с насильником.
Она думала, что тот подчинится приказу Хондемира, но туранский командир явно не настроен был это делать. Он только что завоевал эту женщину в рукопашной схватке, что же ему отдавать ее какому-то чародею!
- Отпустить ее? - Голос Камчака поднялся до визга. Он дернул головой, обрызгав Ишкалу слюной и потом. - Я своими руками добыл эту женщину, Хондемир. Раздобудь себе своим колдовством что-нибудь другое или бери нож и сражайся за нее, как Хазбал! - Он что было мочи обхватил грудь Ишкалы, так что она чуть не задохнулась.
- Нож, говоришь? - спросил Хондемир. - Хорошо, будет тебе нож.
Маг поднял руку, и с его ногтей брызнули разноцветные лучи. Он быстро задвигал пальцами - Ишкала и думать не могла, что человеческие пальцы способны выделывать подобное. Зрелище было таким захватывающим, что она и не заметила, как ручищи, держащие ее, разжались.
Камчак застыл на месте; в его лице и телодвижениях чувствовалась слабость и неуверенность. Он потянулся к поясу, достал из ножен кинжал, поднял его и вдруг застыл. Ишкала подумала, что он собирается напасть на мага, и сама не знала, кому из этой парочки она скорее желает смерти. Но туранец смотрел на свой кинжал так, будто видел его впервые. А когда он занес руку с лезвием, его глаза расширились от ужаса, и Ишкала поняла, что тело этого человека больше не повинуется его воле. Странно медлительным движением Камчак развернул кинжал острием к себе и обеими руками обхватил рукоятку.
Колдун продолжал свои манипуляции; Ишкала увидела, как Камчак подносит лезвие к собственному животу и, с выражением безумия на потном липе, начинает вонзать его в свою плоть. Когда кинжал коснулся тела, он пронзительно взвизгнул и продолжал визжать, пока лезвие погружалось в его тело. Крови было совсем мало - как от обычного пореза. Потом он повернул лезвие и стал вскрывать себе грудную клетку.
Кинжал скользил, И постепенно стало обнажаться месиво из крови и внутренностей. В какой-то момент нож наткнулся на грудную кость - и каким-то чудом двинулся дальше, к гортани. К тому времени, когда Камчак наконец свалился в костер, подняв столб искр и зловонного дыма, разрез достиг щеки.
Наступило молчание. Не слышно было ничего, кроме потрескивания костра. Все с ужасам смотрели на мага, боясь пошевелиться.
Хондемир стоял неподвижно, опустив руки, но глаза его все еще гневно блестели. Рядом с ним теперь стоял Буламб, привлеченный шумом.
- Что случилось, господин мой? - спросил он.
- Небольшое нарушение дисциплины, - ответил маг. - Надеюсь, больше таких прискорбных случаев не будет.
- Не допустим, господин мой, - уверил его Буламб.
- Княжна, - приказал Хондемир, - следуйте за мной. Ишкала повиновалась: она только что видела, каково спорить с этим колдуном. Хладнокровный туранец подал ей покрывало, и княжна с магом пошли прочь от костра.
Они миновали лагерь и вышли к открытой площадке у земляного вала, где маг разбил свою палатку. Молча он вошел внутрь, и княжна кротко последовала за ним. Внутри палатка была обставлена на удивление богато: столики, накрытые прекрасными скатертями, ковры, украшения на стенах. Дымилась маленькая жаровня; несколько изящных бронзовых ламп освещали шатер. Здесь было много книг и пергаментов и несколько странных, тонкой работы инструментов из серебра, бронзы и хрусталя, инкрустированных жемчугом и золотом. Это, видно, и были колдовские приспособления Хондемира. Княжна с удовлетворением отметила, что здесь не было ни духов, ни призраков - никаких сверхъестественных явлений.
- Итак, княжна, что вы делали в туранском лагере поздней ночью? Колдун глядел сурово, но Ишкала старалась не дать запугать себя.
- А почему мне здесь не быть? Я - принцесса королевской крови, и я не обязана объяснять свои действия никому, кроме моего отца. - Она надеялась, что ее надменность поможет скрыть страх.
Хондемир одарил ее насмешливой улыбкой:
- И все равно это была с вашей стороны чистейшей воды глупость. Этим людям до вашего сана нет никакого дела. Для вас это могло закончиться очень скверно. Нет уж, госпожа моя, не надо со мной играть высокомерную царственную особу. У вашего странного поступка может быть лишь одно объяснение: вы шпионили за нами. Что же вы хотели выяснить в туранском лагере?
- Шпионила? Какой может быть шпионаж среди союзников? У таких друзей, как мы, Хондемир, не может быть друг от друга никаких секретов.
- Не испытывайте мое терпение, Ишкала, - ответил колдун. Он поднял руки, и его пальцы начали светиться.
- Я хотела узнать, что мы здесь собираемся делать, - поспешно сказала она. Конечно, это не было ответом на заданный вопрос. Она решила вернуться к прежнему, полному холодного достоинства тону. - Из разговоров ваших туранских бродяг я поняла, что вы собираетесь вернуть себе туранский престол. Я знаю, что моему отцу это неизвестно. Сейчас, когда город осажден гирканийцами, нам меньше всего нужна война с Тураном. Вы не должны использовать нас в своих безумных планах, маг, какую бы службу вы ни обещали нашему городу!
Хондемир повел холеной рукой:
- Разве я прошу у Согарии какой бы то ни было поддержки в моих притязаниях на туранский престол? Конечно же нет! Пожалуйста, княжна, успокойтесь, и мы обсудим это, если желаете. - Он наполнил кубок вином и подал ей, затем указал на лежащую на полу подушечку, приглашая ее садиться.
- Объясните же, - сказала она.
- Мой спор с узурпатором Ездигердом не разрешен, но я не прошу Согарию принять мою сторону в гражданской войне. Я - законный наследник туранского престола. Моя мать, княжна Конашахр, была первой женой короля Йилдиза Туранского. Через несколько месяцев после моего рождения разные политические соображения заставили его изгнать мою мать и взять новую жену, дочь северного сатрапа, в чьей поддержке он нуждался для защиты трона. Эта женщина-мать Ездигерда. Она не хотела, чтобы кто-то стоял между ее сыном и престолом, поэтому она приказала задушить мою мать, и меня тоже, хотя я был тогда всего лишь двухлетним ребенком. Знал ли об этом Йилдиз - не могу сказать. Он был человек слабовольный и легко поддавался на уговоры жен и советников. - Колдун заглянул в чашу, как бы читая в ее глубине свое грядущее. - Но меня не убили. Среди посланных на это дело был один дальний родич моей матери. Ее он спасти не сумел, но ему удалось убить своих сообщников прежде, чем они достигли детской. Он укрыл меня на родовых землях, в пустынях на севере Самары. Родственники вырастили меня; я изучил искусство Истинной Власти. А потом, в один прекрасный день, наша семья была обвинена в измене, родовые земли конфисковали, лучших юношей забрали на службу в части, предназначенные для самоубийственных заданий в безнадежных войнах.
Когда Ездигерд взошел на трон, эти гонения продолжились, пока от всего рода не осталось несколько запуганных стариков, уединенно живущих в своих замках в пустынных местах... и меня. Я поклялся использовать темные искусства, которыми я овладел, чтобы вернуть себе трон, а нашему роду достойное положение. Я сотру самую память об узурпаторе, лжецаре Ездигерде!
- Понятно, - сказала княжна. Она не могла поручиться за истинность только что выслушанной истории, как, впрочем, и безоговорочно отвергнуть ее. Она была достаточно умна и опытна, чтобы знать: стоит появиться новому царю на троне, как грибы из-под земли, появляются другие претенденты; и каждый из неудачливых царских сыновей и братьев готов поклясться в справедливости своих притязаний.
- Прекрасно. Таким образом, вы понимаете, что моя встреча с моими сторонниками не имеет ничего общего с тем, что я делаю на службе у вашего отца. Я лишь воспользовался случаем, чтобы провести в моих войсках кое-какие перемены, не привлекая внимания Ездигерда. Тем не менее наши силы удваиваются - если на нас, паче чаяния, кто-то нападет.
- Весьма мудро, Хондемир, и весьма предусмотрительно.
Ей не хотелось, чтобы эти слова прозвучали саркастически. Хондемир выглядел удовлетворенным, но поведение его было не слишком почтительным. Здесь есть о чем подумать... Похоже, магу попросту все равно, что она расскажет отцу. Не значит ли это, что она уже ничего не сможет рассказать? Ее охватила внезапная дрожь.
- Зачем я здесь вам нужна?
Маг провел рукой в воздухе, и на кончиках его пальцев на миг появилось радужное свечение.
- Просто... связующее звено, дорогая моя. Я работаю для вашего достопочтенного отца. Поскольку сам он не может присутствовать при главном таинстве, мне требуется... помощник, близкий ему по крови. Сыновья нужны ему при защите города. Остается его старшая дочь. Не бойтесь, дитя мое. Вы понадобитесь мне на короткое время, для одного недолгого, но важнейшего этапа таинства. А потом гирканийской угрозы больше не будет и вы сможете отправляться куда пожелаете.
Ишкала не уверена была, что слова мага не содержат если не прямой лжи, то по крайней мере второго смысла. Она могла поручиться в одном: ей грозила серьезная опасность.
- Ну и когда же, - спросила она, - это ритуал начнется? Мне не терпится вернуться домой.
- На пятую ночь, считая от сегодняшней, - сказал Хондемир, - выйдет луна, звезды займут нужное положение, и тогда можно начинать. И никаких хлопот с гирканийцами у вас больше не будет.
- Прекрасно, Хондемир, - произнесла она самым царственным тоном, на какой только была способна. - Жаль, что вы раньше мне все это не объяснили. Тогда можно было бы избежать всех недоразумений этой ночи...
- Недоразумений? - отозвался Хондемир, подняв брови. - Каких недоразумений?
Возвращаясь сквозь непроглядный мрак в свою палатку, Ишкала ясно чувствовала: опасность велика. Где-то сейчас Мансур? Как раз в этот момент сорвиголова был бы как нельзя кстати - при всей своей нерасчетливости...
ГЛАВА 12
Конан проснулся от резкого толчка - поводья киммериец намотал на руку, и когда лошадь сильно дернулась, что-то, видимо, почуяв, варвар тут же позабыл про сон. Он вскочил с земли и потянулся к рукоятке меча. Что напугало животное?
Как и предвидел Рустуф, песчаная буря помогла им уйти от погони гирканийцев, но при этом они потеряли друг друга. Когда ветер улегся, Конан не увидел ни воинов кагана, ни своих товарищей. Он провел несколько часов в тревожном сне, готовый при первом появлении гирканийцев подняться и вскочить в седло.
На востоке забрезжило, и в лучах рассвета Конан увидел одинокого всадника. Может, это Рустуф или Фауд, а может, отбившийся от отряда гирканиец? Конан решил дождаться этого человека. Если это враг, все равно от одного воина убегать нет смысла.
Когда всадник приблизился, Конан увидел, что незнакомец облачен в форменную одежду согарийского гонца. В глаза сразу бросились желтые перья и легкое вооружение.
Всадник выглядел удрученным; он печально ехал, опустив глаза, а тем временем его конь неторопливо ступал по высохшей земле.
Интересно, что парню здесь понадобилось?
- Привет! - гаркнул Конан, когда всадник подъехал поближе. Тот - как заметил киммериец, очень молодой человек - посмотрел на варвара с неподдельным изумлением.
- Кто ты? Неужели дикарь? - проговорил юноша.
- Самый лучший из всех, какие только бывают, - усмехнулся киммериец. А что ты делаешь здесь, в чистом поле? Кому тут нужны твои срочные вести?
- Я не гонец. Я Мансур Альяша, поэт и герой. Я собственноручно убил двух гирканийцев - двумя ударами.
Так это тот сумасшедший поэт, о котором говорили вчера солдаты в таверне! Конан улыбнулся: всякий юнец после первой победы считает себя величайшим воином в мире. Вспыльчивый и самолюбивый мальчик, кажется, воспринял усмешку киммерийца как вызов.
- Вижу, ты мне не веришь. Не раздражай Мансура-великого, чужестранец. Меня учили лучшие согарийские фехтовальщики. Ты, конечно, из караванных охранников и считаешь себя воином, но не равняй себя с такими, как я.
Он грозно взглянул на Конана, но впечатление от этого взгляда несколько портил косо сидящий на голове юноши шлем.
- Нет, - ответил киммериец. - Я служил в десятке армий, во всех чинах от копьеносца до капитана. Я командовал боевым флотом в Море Запада и на море Вилайет. Я воевал во всех странах к западу от Кхитая. И я убил, как-никак, побольше двух воинов, и парни эти совсем не плохо управлялись с мечом.
- Что ж тогда великий воитель делает среди степи на одной-единственной кобыле? - саркастически спросил Мансур.
- До сего дня я был командиром в орде Бартатуи, у гирканийцев. Произошло недоразумение, и мне пришлось бежать. В данный момент...
- Бартатуя! - воскликнул Мансур. - Ты служил проклятым кочевникам! Ни один враг Согарии не останется живым там, где появляюсь я, Мансур Альяша! Юноша спешился и выхватил меч.
- Я больше не...
Но киммериец не успел закончить фразы, как юноша напал на него. Проворчав под нос отборное ругательство, Конан нехотя достал свой собственный меч. Чего ему сейчас не хватало - так это драться посреди голой степи с придурочным молокососом. В собственных силах варвар ни на мгновение не усомнился, но он по опыту знал - даже самого опытного и могучего воина может ранить какой-нибудь ретивый юнец, а в таком заброшенном месте и легкая рана нежелательна.
Мансур провел отвлекающий маневр, якобы намереваясь поразить врага в колено: он рассчитывал резко изменить направление и внезапно нанести удар в горло. Киммериец легко распознал этот прием: таким штучкам учат зингарские фехтовальщики, в расчете на кривые восточные мечи. Он шутя отбил атаку и с размаху шлепнул паренька по голове ладонью. Мальчишка упал, шлем у него свалился.
- Первый урок, - назидательно проговорил киммериец, - никогда в открытом бою не стремись делать слишком длинных выпадов. Если промахнешься не успеешь принять защитную стойку. Ты так далеко отставил колено, что я мог бы размозжить его рукоятью меча.
- Я запомню, - буркнул Мансур. Красный как рак, он поднялся с земли. А теперь защищайся! - И юноша обрушил на ухмыляющегося варвара шквал ударов, так что Конану пришлось слегка потрудиться, чтобы отразить яростную атаку парнишки.
Юноша быстр и ловок - киммериец отметил это, однако ему еще очень далеко до могучего, искушенного в ратном деле варвара. Несколько раз за время поединка Конан без труда мог убить юношу, но почему-то ему не хотелось этого делать. Может быть, Конан вспомнил самого себя в ранней молодости... Впрочем, он и сам был отнюдь не стар. Киммериец исчислял свой возраст не количеством прожитых лет, а победами в битвах.
Мансур быстро выдохся. Он вновь попытался ударить Конана в коленную чашечку, сбить с ног и так закончить бой. Но не тут-то было. Конан резко отвел ногу, и меч юного согарийца проткнул лишь пустоту. Подавшись слишком сильно вперед, парнишка потерял равновесие, и киммериец несильным пинком отправил его на землю.
Согариец по-змеиному извернулся. Он был ослеплен болью, кровь текла по его лицу. Когда юноша утихомирился, Конан шагнул к нему и подобрал его меч. Затем он подошел к коню бедолаги-поэта. Животное пощипывало жесткую, сухую траву и не обращало на киммерийца никакого внимания. Конан заметил притороченный к седлу кожаный бурдючок. Там оказалось желтое согарийское вино, разведенное водой. Славное питье для человека, дышавшего всю ночь степной пылью!
- Есть у тебя какая-нибудь еда? - спросил Конан. - Жрать хочется!
- Немного обжаренного зерна и сухих фруктов в седельной сумке, промямлил Мансур. Теперь он сидел на земле, держась за голову. Она больше не кровоточила, но зато на ней вскочила огромная, как раз достойная героя шишка. Коснувшись ее рукой, Мансур вздрогнул от боли. - Где это ты выучился так драться?
Конан с удовольствием бросил в рот горсть зерна, смочил горло вином.
- Лучше, чем ничего, - проговорил он. Подойдя к Мансуру, все еще со страдальческим видом сидящему на земле, Конан протянул ему бурдюк: - Пей, полегчает.
Мансур сделал большой глоток.
- Да, как-то жить стало полегче... Ты куда направляешься, чужестранец?
- Вообще-то на запал, через Туран и дальше. Кочевники взяли меня в плен, и в конце концов я оказался в войске Бартатуи. Сейчас каган скорее всего собирается украсить моим скальпом свой штандарт. Так что самое время продолжить прерванное путешествие.
Мансур отпил еще вина.
- Я покинул мой город, - сказал он, - чтобы отыскать мою возлюбленную, княжну Ишкалу. Много дней назад ее увез из дворца туранский чародей Хондемир. В сопровождении эскорта яз тысячи Краевых Орлов движутся они в северо-западные степи по загадочному приказанию князя. Но я кожей чувствую, что что-то здесь не так. Нельзя верить этому колдуну. Я отыщу Ишкалу и увезу ее обратно в Согарию.
Хондемир... Это имя показалось Конану знакомым. Он помнил письмо, которое он переводил для Бартатуи. Царь Ездигерд настоятельно разыскивает этого колдуна, обвиняемого в измене и других преступлениях. А разве он не слышал это имя вчера ночью в разговорах советников согарийского князя? Конан не любил магов, но этот, видать, человек способный!
- И ты так вот и идешь по их следам?
- Нет, - ответил Мансур. - В бурю я потерял следы. Вообще-то найти след тысячи всадников - это и городскому школяру под силу. Но буря уничтожила большинство знаков, а я не охотник, чтобы отыскивать следы лошадей в густой траве.
- Поедем вместе, - сказал Конан. - Я бывал разведчиком и следопытом, и охотиться мне доводилось. Следы тысячи всадников я отыщу даже после бури.
- Замечательно! - воскликнул Мансур. - И поможешь мне отбить Ишкалу?
Конан немного подумал.
- Может быть... Скажу точно, когда сам во всем разберусь.
- Ее отец щедро наградит тебя! - сказал Мансур, забыв, что как раз отец-то и послал Ишкалу в Голодную Степь с магом.
- Я не собираюсь возвращаться в Согарию, - ответил Конан, - по многим причинам. Во-первых, я совсем недавно возглавлял вражеский рейд на согарийские земли. А я еще не встречал ни одного правителя, которому дочка была бы дороже крепости. Во-вторых, князю не понравится, что кто-то вмешивается в миссию этого мага, какова бы она ни была.
- Тогда зачем же ты берешься помочь мне? - спросил Мансур.
- Я кое-что слыхал об этом парне, Хондемире. Он враг короля Ездигерда. Возглавлял мятеж... Если я привезу его живьем в Туран или хотя бы его отрубленную башку, Ездигерд сменит гнев на милость и мы с ним потолкуем как два старых добрых приятеля.
- Для человека, у которого нет даже бурдюка вика и сумки с провизией, заметил Мансур, - ты вращаешься в высоких сферах. Такие могущественные цари, как Бартатуя и Ездигерд, жаждут твоей крови. Немногие могут похвастаться подобным!
- Если бы только они... - невесело вздохнул Конан. - Ладно, не будем терять время. Ты готов?
- Думаю, да, - ответил Мансур, потирая ушибленную голову. - Но шлем я еще не скоро смогу надеть. Как бы то ни было - в путь. Сердце мое пребудет в печали, пока я не увижусь с Ишкалой.
- Желудок мой пребудет в печали, пока я не увижу в своей руке кусок чего-нибудь съедобного.
- Как же нам отыскать Хондемира и его эскорт? - гнул свое Мансур, проглотив грубую насмешку варвара.
- Прежде всего найдем ручей, - сказал Конан. - Тысяча лошадей выпивает довольно много воды, а ручьев в этой сухой степи немного. Там, где вода, там и всадники.
Когда они двинулись в путь, уже совсем рассвело. Киммериец почти не отрывал взгляда от земли. Любому городскому лежебоке степь показалась бы безжизненной, но Конан знал, что это не так. Степь полна жизни. Здесь, конечно, кет буйного раздолья трав и густых зарослей кустарника, в которых можно укрыться от хищников. Однако степные звери гораздо меньше лесных и двигаются быстрее. Многие выползают из нор, только когда опускается непроглядная ночная темень. Но все они погибли бы без воды... Наметанный глаз варвара читал степную грамоту, как старый рыночный писец - каракули полуграмотного торговца, решившего отправить церемонное письмо далекой родне. Киммериец отлично знал: если на земле много следов диких животных, значит, ручей неподалеку.
Наконец Конан подал Мансуру знак. Оба натянули поводья. Норовистые лошади останавливаться не желали. Раздув ноздри, они рвались вперед, на северо-запад.
- Постой-ка, - пробормотал киммериец и потянулся за луком, висевшим у него справа за спиной.
- Что, враги? - встрепенулся Мансур.
- Лучше, - ухмыльнулся Конан. - Обед.
Юноша посмотрел в указанном направлении, но сначала так и не смог ничего разглядеть. Потом ему показалось, что на дальнем холме вроде бы движется какое-то темное пятнышко. Впечатление такое, будто соринка в глаз попала или мелькнула перец взором качаемая ветром ветка дерева.