- Мудрые речи, - согласился князь. - Что же ты предлагаешь?
   - Я знаю способ повернуть орду в другую сторону. А затем, когда она окажется далеко от Согарии, л заманю ее в ловушку и вызову самого могущественного из демонов. И он сотрет степняков с лица земли.
   - Ты и вправду можешь это сделать? - В голосе князя прозвучал легкий испуг и одновременно благоговение.
   - Я не терял бы здесь времени, - откликнулся туранец, - если б полностью не посвятил себя колдовским искусствам. Много часов провел я в городских архивах, роясь в древних рукописях, повествующих о степных племенах. В одной из них я нашел любопытную притчу.
   В княжеском зале повисла напряженная тишина. Все внимали Хондемиру, затаив дыхание, как дети на ярмарочной площади слушают искусного сказителя.
   - Столетий пять назад, когда Согария входила в состав Ильбарской Твердыни, город также страдал от набегов кочевых племен. В это время Ильбарской Твердыней правил царь Карун, воинственный властелин. Он собрал огромное войско и пустился в погоню за кочевниками. Много дней он преследовал неуловимых всадников, но те ускользали от царя, лишь дразня властелина. Иногда всадники поворачивали назад, приближались на один полет стрелы, поднимали луки и осыпали преследователей градом смертоносных жал. А потом опять мчались вперед, далеко в степь. И царь Карун не мог их настигнуть.
   Наконец Карун окончательно разгневался и отправил к гирканийцам посланца. Тот передал степнякам слова царя: "Почему вы, гирканийцы, убегаете от меня? Вернитесь и сразитесь с нами, мы вас не боимся. Дайте нам бой, дабы весь мир не потешался над вашей трусостью".
   Предводитель кочевников ответил так: "Зачем нам сражаться сейчас для твоего удовольствия? Это нужно тебе, царь, а не нам. Мы и так уже разграбили вашу страну, захватили ваши сокровища и ваших женщин. Если ты хочешь почувствовать всю силу гирканийской ярости, можешь найти могилы наших предков - они здесь, поблизости. Только тронь их, и мы сразу же примчимся и сразимся с тобой, вот увидишь".
   Но, - продолжал Хондемир, - царю и его войску не хватало воды и съестных припасов. Вместо того чтобы искать затерянные в степи могильники, ильбарситы благоразумно повернули к дому.
   Колдун как бы случайно прошелся по мозаичному полу, шагая прямо по торговым городам и продвигаясь в степь, к северу.
   - Я считаю эту историю весьма важной вот почему. Из нее следует, что у этих неутомимых степных всадников есть одно место, которое они считают неприкосновенным. Это могильники. Для степняков они священны, и, чтобы защитить их, они бросят любое дело, прервут любой набег. Я специально вызвал бесплотных духов степей и повелел им найти гирканийские могильники. И сегодня они принесли мне весть о том, что поиски увенчались успехом. Духи нашли святилище степняков... здесь. - Колдун указал на пол рядом с туфлей. Этот участок мозаики был выложен ровным желтым топазом.
   Амир Джелайр наклонился, чтобы рассмотреть получше.
   - Голодная Степь! Да там наверняка ничего нет, кроме человеческих костей, побелевших от солнца.
   - И все же... Именно там обрели вечный покой предки Бартатуи и его племени. Это место они зовут Курганами Спящих. Дайте мне кавалерийский полк и еще кое-что, и я заманю туда орду. А уж там мрачные чудовища, коих я призову на помощь из глубин Мироздания, разорвут жалких степняков в клочья. Даже само имя Бартатуи забудется навсегда!
   - Кавалерийский полк, - задумчиво проговорил воин, который и прежде сомневался в предложениях колдуна. - Глупо отсылать столько людей из города, когда мы так в них нуждаемся.
   - Но если Хондемир прав, - возразил князь, - может, нам и не понадобится защищать город.
   - Ты сказал, что это место священно для Бартатуи, - подал голос брат князя, - но пойдут ли другие племена и кланы вслед за ним на защиту могильников?
   - Не важно, - махнул рукой Хондемир. - Главное, что сам Бартатуя поспешит вместе со своими ашкузами. Без него остальное войско развалится на небольшие отряды и станет не так опасно. Племенные вожди не настолько тщеславны, чтобы замахнуться на большую осаду без руководства верховного владыки.
   - Тысячу воинов я, может, и смогу выделить, - произнес Амир Джелайр, но это плохая защита от целого гирканийского войска.
   - Более чем достаточно, государь, - заверил князя Хондемир. - Дело в том, что я выяснил еще кое-какие обстоятельства. К тому времени как кочевники нас догонят, мы подойдем уже к самим Курганам Спящих. А у дикарей полно странных суеверий. Например, им запрещено ездить верхом близ Курганов. Более того, на могильниках они не смеют стрелять из лука. Пешие, вооруженные лишь мечами и пиками, эти варвары - все равно что необученный сброд. Дайте мне хороших бойцов под началом опытного командира, и степняки нам не страшны, сколько бы их ни было.
   - Звучит разумно. Что скажете, советники?
   Многие вельможи охотно согласились, другие - лишь скептически качали головами.
   Неожиданно князь кое о чем вспомнил:
   - Добрый Хондемир, ты упоминал, что тебе понадобится еще нечто помимо кавалеристов. Что именно?
   - О, совсем немного. Что может понадобиться в пути? Шатер, в котором я мог бы заниматься на остановках своим искусством, кое-какая утварь... ну и еще одна мелочь.
   - Что же? - спросил князь.
   - Видишь ли, государь, вызвать потусторонне существо - это не то что воина или слугу нанять. Нужно выполнить очень сложные обряды. Поскольку весь ритуал будет вершиться от твоего имени, хорошо бы присутствовать лично тебе. - Князь посмотрел на колдуна с тревогой, но Хондемир упредил возражения, сделав успокаивающий жест: - Конечно, я не собираюсь просить тебя покинуть город в разгар подготовки к осаде. Подойдет любой твой родич. Лучше всего - кто-то из твоих детей.
   Амир Джелайр побледнел и приподнялся со скамьи:
   - Один из моих сыновей? Да разве я могу перенести разлуку с кем-то из них?
   - Я не сказал "сын", государь. Сойдет и дочь. Князь, успокоившись, уселся на место.
   - Дочь? Это другое дело. У меня их несколько. Ишкала - старшая. У нее трудный характер. Я давно уже утратил надежду найти для нее подходящего мужа. Можешь взять ее с собой.
   - Прекрасно, государь. Если в дороге ничего не случится, дочь вернется к тебе цела и невредима, А теперь, повелитель, коль скоро вы приняли мой план, твои воины и твоя дочь должны быть готовы к походу на рассвете десятого дня, считая от сегодняшнего.
   - Да будет так! - громко возвестил князь. - Что ж, с делами мы разобрались, теперь можно и отобедать.
   Поздно вечером, когда Хондемира доставили в его особняк, он мысленно праздновал победу. Князь оказался человеком легковерным, да и не привык Джелайр к таким сложным вопросам. А впрочем, будь он тверже и недоверчивее, Хондемиру все равно скорее всего удалось бы склонить его на свою сторону. Ведь план и в самом деле был хорош, и говорил чародей правду... Кроме одной небольшой детали: чем он на самом деле собирался заняться, достигнув Курганов Спящих.
   А в это время, пока Хондемира несли домой с роскошного княжеского пира, в другом уголке Согарии еще одно веселое, шумное застолье не собиралось заканчиваться. В одной из харчевен, окружавших городской базар, гуляла компания молодых людей. Обычно базарные харчевни обслуживали заезжих торговцев, но эту облюбовали для себя городские повесы: не сумевшие разбогатеть мастера-ремесленники, художники, ученики писцов и звездочетов, а также самые отпетые сынки согарийской знати.
   За одним столиком в этот поздний час было особенно шумно. Люди, сидевшие за ним, были очень молоды. Кувшин с вином уже обошел стол не один круг, и его не раз уже доливали. В компании особенно выделялся один юноша. Говорил он очень красноречиво, несмотря на то что язык у него уже порядком заплетался.
   - Друзья, мы живем во времена упадка, - вешал восторженный юнец. Людям нашего времени ни до чего нет дела, кроме денег. Они покупают дворцы и драгоценные побрякушки, обжираются и пьют вино...
   - Что же плохого в деньгах, Мансур? - со смехом спросил его товарищ. Что худого в дворцах и в изящных творениях ювелиров?
   - И что плохого в том, чтобы есть и пить вино? - подхватил другой гуляка. - А сам ты сейчас чем занимаешься? - Все за столом захохотали.
   - Есть веши более важные, - ответил тот, кого звали Мансуром. Он был едва ли не самым молодым в компании - за плечами у него вряд ли наберется и восемнадцать безоблачных лет. Одежды у юноши особой роскошью и изяществом не отличалась, не в пример его компаньонам, однако и в лице, и в повадках сквозило явно благородное происхождение. Был он строен, высок и хорош собою. На щеках пробивалась каштановая бородка. Трактирные служанки нет-нет да и бросали на юношу лукавые взгляды. Но Мансур, казалось, не обращал на откровенные призывы девиц никакого внимания.
   - Какие же вещи важнее, а, Мансур? - воскликнул один из парней. По тону его было понятно, что такие шутливые перепалки - не редкость между собутыльниками.
   - Слава! И приключения! И вечная любовь! Где в наше спокойное время услышишь звон мечей, свист стрел, воинственные кличи доблестных воинов?
   - Ну, если слухи правдивы, этого мы скоро дождемся, - заметил тот, что был постарше. Но Мансур не обратил внимания на эти слова.
   - Как доказать своим друзьям и своей возлюбленной, что ты мужчина, если не великими подвигами? - настаивал он.
   - Давай-ка поподробней! - одновременно воскликнули его друзья.
   - Так получилось, - продолжал юноша, - что у меня с собой кое-какие стихи, которые я сочинил именно по этому поводу, - он порылся за пазухой, постойте, где же они, должны быть тут. - Наконец Мансур обнаружил у себя за поясом футляр, в котором писцы обычно таскают свои нехитрые инструменты. Однако футляр был пуст.
   - О боги, мы обречены, - воскликнул один из парней. - Мансур собирается читать нам свои стихи! - Послышались стоны и проклятия.
   - Перед таким испытанием нужно подкрепиться! - провозгласил другой, в очередной раз наполняя кубок.
   - Есть вещи, которые человеку не вынести, - заметил юноша в манишке без рукавов: такие носят подмастерья зодчих. Он выхватил из-за пояса кинжал и приставил острие к груди, будто собираясь покончить с собой.
   Мансур не обращал на приятелей внимания. Он извлек свиток со стихами из-за голенища сапога.
   - Вот они где! Слушайте меня внимательно, друзья! Когда-нибудь вы будете рассказывать своим детям, что вам читал стихи сам Мансур Альяша.
   Прижав одну руку к сердцу, а другой держа свиток, Мансур начал декламировать:
   Где вы, времена отцов могучих,
   Боевые кличи, звон мечей,
   Где герои - не бывает лучших
   Доблестней, храбрее, горячей?
   Ваши мышцы - из отборной стали,
   Взором - соколы, душою - львы,
   А сегодня мы другими стали,
   Нет сегодня подвигов, увы!
   Вас страшились гордые туранцы
   И свирепые сыны степей,
   Жалкие отродья - бухрошанцы
   Вас запомнят до скончанья дней...
   Товарищи Мансура откинулись в изнеможении, словно их одолела неизлечимая хворь. А тот, что изображал самоубийцу, дернул вдохновенного поэта за рукав.
   - Мансур, твои стихи прекрасны, но мы-то хотим, чтобы ты рассказал нам о своей возлюбленной.
   - Ах, - вздохнул юноша, - она прекрасна. Но ее божественное имя не смеет сорваться с моих уст. Оно не предназначено для чужих ушей. - Мансур снова свернул рукопись и отложил ее в сторону.
   - Что за тайна вокруг какой-то девчонки? - удивленно спросил юноша в тюрбане звездочета. - Уже две недели ты стонешь и плачешь по ней, а мы так ничего и не знаем. Может быть, девчонка вообще не стоит таких страданий. Он наполнил кубок Мансура, надеясь, что вино развяжет влюбленному поэту язык, хотя едва ли в этом была необходимость.
   - Я дал клятву, - доверительно сообщил Мансур, - что никогда не открою ее имени. Иначе последствия будут ужасны для нас обоих.
   - Ха-ха! - засмеялся "самоубийца". - Кажется, я оказался прав! Она замужем! Жена какого-нибудь толстопузого купца развлекает Мансура в роскошных покоях, пока муженек подсчитывает барыши. Обычная история!
   - Берегись! - крикнул поэт, схватившись за меч у пояса. - Ты оскорбляешь имя моей госпожи!
   - Мы ничего не можем сделать с ее именем, потому как оно нам неизвестно!
   Мансур успокоился.
   - Увы, оно должно оставаться тайной моего сердца. Она слишком высокородна, чтобы подобные мне даже глаза на нее поднимали. Один лишь я и осмелился. Мы поклялись друг другу в любви, но наша любовь обречена из-за разницы в положении.
   Друзья были в восторге: наконец-то Мансур заговорил о таинственной незнакомке.
   - А ты ее опиши, Мансур, - лукаво попросил один из них. - Любой талантливый поэт сумеет так описать свою возлюбленную, что остальные легко смогут ее представить, даже не зная имени.
   - Волосы ее, друзья мои, черны, как полуночное небо...
   - Да вряд ли во всей Согарии найдутся волосы другого цвета, разочарованно протянул лукавый собутыльник Мансура.
   - Кожа ее бела, как восходящая луна...
   - А поточнее нельзя, Мансур? - попросил "самоубийца". Вдруг поэта словно осенило:
   - Подождите! Я знаю, как рассказать вам о ее несравненных качествах.
   Он потянулся к другому сапогу и извлек скатанные в трубку бумажки.
   - Как раз сегодня я посвятил ей стихи. Эта безделица, пока еще черновик, всего-то двести девяносто семь строк. Я...
   Мансур поднял взгляд и увидел, как последние из его друзей спешно - кто в дверь, кто в окно - выскакивают из харчевни. Юноша смущенно оглядел опустевший стол. Потом сел и с горя осушил полную чашу вина.
   - В наше время не осталось ни мужества, ни чести, - пробормотал он, ни любви к поэзии. - Тут он огляделся, ища поддержки, как раз вовремя, чтобы заметить хозяина. Судя по всему, трактирщик вознамерился получить плату. Мансур понял, что настало время спешно уносить ноги.
   Вылетев на улицу, он резвой рысью направился в сторону княжеского дворца, по пути размышляя о превратностях своей судьбы. Как всякий поэт и философ, он понимал, что обречен всю жизнь сносить насмешки товарищей. И в любви ему тоже не на что было рассчитывать, поскольку лишь самая необыкновенная, самая прекрасная дама могла тронуть его сердце. И Мансур нашел такую, нашел в своем родном городе. Но она, как и следовало ожидать, принадлежала к очень высокому роду; юноше из бедной рыцарской семьи нечего и мечтать о подобной возлюбленной.
   Как и все честолюбивые юнцы, Мансур был слишком горд, чтобы служить при дворе мальчиком на побегушках, и слишком беден, чтобы иметь какие-нибудь выгодные связи. Кое-как он зарабатывал уроками фехтования в школе мастера Накшафа. Дело это нехитрое - учить балбесов-переростков основам боя. Однако все, что связанно с оружием, Мансур считал чуть ли не священным. Сейчас юноша мог гордиться своим мастерством. Он еще мальчиком упросил отдать его в фехтовальную школу. Сначала старый учитель пренебрегал им, но потом принял, а приняв - высоко оценил. Б конце концов старик сделал Мансура своим помощником и даже намекал, что, может быть, когда-нибудь способный молодой боец займет его место.
   Мансур на ходу вытащил клинок и провел сложную атаку, - провел безупречно, хоть пребывал сильно под хмельком. Вооружен был юноша туранской саблей, с одной стороны острой как бритва и слегка искривленной. Тонкий и легкий туранский клинок в умелых руках превращался в смертоносную молнию. Мастер Накшаф заставил Мансура освоить в совершенстве все известные типы клинков, но эту легкую саблю юноша полюбил больше всего.
   Он направился к задней стене дворца и отработанным движением спрятал саблю в ножны. Мансур разыскал место, где по стене вилась старая виноградная лоза, кривая, толстая и шишковатая. Юноша оглянулся; переулок, по которому он шел, был пуст. Ни один караульный не показывался на стене. Довольный, что его не видят, Мансур принялся карабкаться наверх.
   "Вот еще одна примета упадка, - думал он, - подобной живой "лестнице" позволяют расти прямо на дворцовой стене". То, что это упущение дворцовой стражи как раз и позволяет ему видеться с воз люб лен иной, отнюдь не уменьшало праведный гнев Мансура. Взобравшись наверх, он спрыгнул в маленький дворик. Было тихо. Он прошел мимо бассейна в середине дворика и вышел на веранду - на таких в жаркое время прячутся от солнца знатные дамы. Осторожно ступая по покрытому замысловатым орнаментом мрамору, юноша еще раз огляделся и страстным шепотом позвал: "Ишкала! ". Он ждал затаив дыхание. Каждый раз, когда Мансур проникал сюда, он понимал: в один прекрасный день вместо возлюбленной может появиться десяток свирепых княжеских воинов.
   - Мансур? - стройная фигурка появилась в дверях, расположенных за мраморной оградой. Мансур, не помня себя от радости, бросился вперед и обнял возлюбленную.
   - Госпожа моя, любимая моя, как я тосковал по тебе с тех пор...
   - Мансур! Ты опять пьянствовал со своими дружками! От тебя несет, как будто ты ночевал в винной бочке.
   - Мне нужно было выпить, чтобы забыться, любовь моя, а иначе мысли о тебе затмевают все на свете. И если бы долг чести повелел мне обнажить меч, я бы...
   - Прекрати эту болтовню, - прошептала девушка, - случилось нечто ужасное.
   Мансур мгновенно протрезвел.
   - Тебя с кем-то обручили?
   - Немногим лучше. Этот страшный туранский колдун сегодня вечером был при дворе. Я, как обычно, спряталась за троном, чтобы послушать, о чем они говорят. Скоро начнется война!
   - Война! - В голове у Мансура тут же возникли сияющие картины великих сражений, где он покроет себя неувядающей славой.
   - Колдун Хондемир говорит, что может предотвратить войну.
   - Какая жалость, - разочаровано протянул Мансур.
   - Он собирается отправиться в поход в далекую пустыню и там сотворить какое-то ужасное колдовство, дабы уничтожить кочевников.
   - Из-за этих колдунов мы окончательно утратили воинскую честь, возмущенно фыркнул Мансур.
   - Все намного хуже. Хондемир сказал, что для этих чар ему нужна я.
   - Ты? Может, лучше объяснишь все с самого начала? Княжна поведала влюбленному поэту о том, что услышала из своего укрытия.
   - Сегодня вечером, - рассказывала девушка, - ко мне подошел командир дворцовой стражи и объяснил, что я должна подготовиться к долгому походу. Нас будут сопровождать Красные Орлы. Колдун обещал, что мне от его чар ничего не сделается, но я не так доверчива, как мой отец. Я сердцем чую проклятый туранец хочет обрушить на город злобные силы.
   - Я этого не позволю, - вскинулся разгневанный Мансур. - Я потребую у князя аудиенции.
   - Любимый, дворцовая стража тебя даже на порог не пустит, - вздохнула княжна. - Я должка подчиняться отцу, даже если он поступает глупо.
   - Я не могу остаться в стороне! - воскликнул в отчаянии Мансур. - С тех пор как мое сердце бьется в такт с твоим... с той минуты, как рука судьбы толкнула меня перелезть через дворцовую стену и найти тебя... когда глаза мои... - Мансур еще некоторое время продолжал в том же духе.
   По правде говоря, дело обстояло несколько прозаичнее. Просто в один прекрасный день, несколькими неделями раньте, юноша гулял с дружками поблизости от дворца. Приятели-то и подбили Мансура взобраться на стену. Он принял вызов, залез наверх, цепляясь за виноградную лозу, и только повернулся, чтобы Отвесить поклон, как вдруг потерял равновесие и упал во внутренний двор, прямо на цветущий душистый куст. Когда у юного смельчака перестало кружиться в глазах, он обнаружил, что пред его взором стоит чудесное видение, настолько прекрасное, что он и вообразить ничего подобного был не в силах. Но сейчас Мансур уже подзабыл далеко не героические подробности знакомства с княжной, сам поверив в ту сказку, что придумал для своей возлюбленной.
   - Ты должен уйти, - втолковывала юноше Ишкала. - Охранники-евнухи сейчас начнут обход. Ты должен обо мне забыть. Если я вернусь из похода хорошо. Если нет, найди другую подругу. - Последние слова девушка произнесла уже сквозь слезы.
   - Я придумаю что-нибудь, любимая, - пообещал Мансур. - Не знаю пока что, но обязательно придумаю. И буду всегда рядом с тобой!
   В глубине двора послышался размеренный лязг доспехов - это шел стражник. Влюбленные бросились бежать. На прощание поцеловав княжну, Мансур подбежал к стене и на этот раз спустился не по виноградным ветвям, а по обычной лестнице.
   Потом он уныло бродил по саду рядом с дворцом. Как ему исхитриться, чтобы оказаться рядом с любимой? Ведь он так нужен ей в этот трудный час. Мансур решил было пойти к дому Хондемира и вызвать мага на поединок. Но куда там! Несомненно, этот негодяй прибегнет к каким-нибудь бесчестным колдовским приемам... Мансур бросил взгляд на серебристый лунный серп, видневшийся меж двух высоких деревьев. Бедный страдалец решил сочинить стихи в честь Ишкалы, сравнив ее красоту с красотой луны. Эта мысль показалась ему весьма оригинальной...
   Утром несчастный поэт очнулся от жуткой головной боли и страшного звона в ушах - шумело, словно он лежал на берегу бурного моря. Мансур со стоном сел и увидел, что несколько работников сосредоточенно подстригают живую изгородь, не обращая ни малейшего внимания на растянувшегося в кустах пьянчужку. Он попытался припомнить события последней ночи. Сначала кто-то непочтительно отозвался о его стихах. Потом - Ишкала! Ее слова пронеслись в памяти огненным смерчем. Что-то надо делать! И зачем он вчера так нализался! Мансур с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, вышел из сада.
   Когда юноша очутился в городских кварталах, в глаза ему сразу бросились столь непривычные для Согарин тревога и напряжение. Люди сновали туда-сюда, чиновники сообщали какие-то важные новости, повсюду маршировали вооруженные солдаты. Город готовился к войне. В любое другое время Мансур бросился бы в самую гущу событий, ведь именно об этом он мечтал долгие годы! Но теперь он мог думать только об Ишкале и той ужасной судьбе, которая ей грозила. Мимо проскакал эскадрон ярко одетых кавалеристов, и тут в голову Мансуру пришла замечательная мысль. Не потрудившись даже зайти домой, чтобы умыться, он поспешил к южным воротам. Там, за городскими стенами, огромное пространство было занято загонами для боевых лошадей и казармами согарийского гарнизона.
   Несколько раз спросив дорогу у спешащих куда-то солдат, Мансур наконец добрался до широкого плаца. Там упражнялись несколько боевых отрядов. Судя по выправке, это настоящие профессионалы. Их остроконечные шлемы венчали воинственные плюмажи из красных перьев. Мансур безошибочно узнал прославленных Красных Орлов, отборную княжескую кавалерию. Юноша отыскал взглядом наблюдающего за маневрами офицера и подбежал к нему.
   - Я - Мансур Альяша, сударь. Желаю вступить в ряды Красных Орлов.
   Офицер только усмехнулся в усы.
   - Теперь, когда война на носу, многие захотят вступить в войско. С какой это стати мне принимать тебя в лучшее кавалерийское подразделение Согарии? Судя по одежде, едва ли кто-то из знатных людей окажет тебе протекцию.
   - Да, у меня нет связей при дворе, - гордо проговорил Мансур, - но я отлично владею клинком. - Он выхватил саблю и молниеносно провел несколько сложных фигур.
   - Неплохо, парень! - заметил явно изумленный офицер. - Я вижу, ты долго и успешно учился. Только вот незадача - всадники не пользуются легким оружием. А вот удержишь ли ты настоящий боевой клинок? - Он извлек свой собственный меч и протянул Мансуру. Оружие было длинным и широким, лезвие загнуто сильнее, чем сабля Мансура. Длина и вес таковы, что мечом можно рубиться сидя в седле.
   Мансур возблагодарил богов за то, что старый Накшаф научил его обращаться и с таким оружием. Он знал, как рубить кавалерийской саблей: проще и мощнее, чем легким мечом.
   - Отменно! - похвалил офицер. - А верхом ездить умеешь?
   - Умею, - уверено ответил Мансур. Он и впрямь неплохо ездил верхом, хотя специальных кавалерийских навыков ему недоставало.
   - Ну так иди вон туда, там собираются салажата. Набирают новое войско для защиты города, и, коли поспеешь, тебе достанется конь.
   - Нет, - настаивал Мансур, - я хочу быть Красным Орлом.
   - Послушай, парень, - нахмурился офицер, - в Красные Орлы так просто не попасть. Многие готовы были служить простыми солдатами, но их не брали, хотя это были опытные воины. Принимают только самых достойных. Иди послужи где-нибудь в другом месте. Через несколько лет наберешься боевого опыта, тогда и приходи к нам.
   Мансур повернул прочь. Все надежды рухнули. Оставалось найти какой-то другой способ последовать за Ишкалой в Голодную Степь.
   ГЛАВА 5
   На закате прикованным к столбам пленникам принесли поесть. Раб поставил деревянную тарелку и кувшин с водой между Конаном и Рустуфом. Козах и киммериец с жадностью набросились на еду. Им дали хлеб, не такой мерзкий, как днем, сыр, а главное - вдоволь копченого мяса.
   - По крайней мере, с едой здесь получше, чем в яме, - заметил Рустуф. Он подхватил кость с приличным шматом мяса и аж заурчал от удовольствия.
   Конан тоже принялся поглощать пищу, хотя и не так остервенело, как козак. Впервые за много дней великану варвару наконец довелось как следует набить желудок.
   - Что ж, перед казнью всегда хорошо кормят. Но смотри не увлекайся. С переполненным брюхом какой из тебя боец? - С этими словами киммериец поднял кувшин и отхлебнул. Там оказалось вполне сносное вино, чуть разбавленное водой.
   - Э-хе! - прошамкал Рустуф с полным ртом баранины. - Наши-то товарищи не так осторожны!
   Действительно, остальные невольники хватали пишу, как голодные шакалы, ссорясь из-за лакомых кусков, и уже давно бы передрались, если б не цепи.