Страница:
– Будет сделано.
– Группа слежения засекла «хвост»?
– Нет.
– Я тоже ничего не заметила. Сейчас завезу домой Пибоди и поеду к себе. Буду работать дома. Связь кончаю, Даллас.
– Дом, милый дом? – спросила Пибоди, когда Ева отключила связь.
– Дом, милый дом – это то место, где ты начнешь рыть данные о погибшей жене Пеллы. Детали, подробности – все, что сможешь нарыть. Я сумею выбить разрешение на просмотр его медкарты. К Доббинсу тоже стоит приглядеться получше.
– Значит, сегодня опять мне не светит потрахаться.
Эти слова Ева проигнорировала.
– Я еще раз прокачаю временно недосягаемого Хью Клока. Парень занимается антиквариатом? Это предполагает разъезды. Да, кстати, проверим, кто из этих парней любит оперу. А Рорк приглядится к их недвижимости. Может, эти дома что-то нам дадут. В любом случае мне нужны поэтажные планы.
Ева медленно отъехала от тротуара, надеясь засечь слежку. Вдруг кто-то вольется в поток движения следом за ней? Но она ничего не заметила на забитой движением улице, кроме тяжело ползущих в потоке автомобилей. Их шины превратили выпавший снег в кашу.
17
– Группа слежения засекла «хвост»?
– Нет.
– Я тоже ничего не заметила. Сейчас завезу домой Пибоди и поеду к себе. Буду работать дома. Связь кончаю, Даллас.
– Дом, милый дом? – спросила Пибоди, когда Ева отключила связь.
– Дом, милый дом – это то место, где ты начнешь рыть данные о погибшей жене Пеллы. Детали, подробности – все, что сможешь нарыть. Я сумею выбить разрешение на просмотр его медкарты. К Доббинсу тоже стоит приглядеться получше.
– Значит, сегодня опять мне не светит потрахаться.
Эти слова Ева проигнорировала.
– Я еще раз прокачаю временно недосягаемого Хью Клока. Парень занимается антиквариатом? Это предполагает разъезды. Да, кстати, проверим, кто из этих парней любит оперу. А Рорк приглядится к их недвижимости. Может, эти дома что-то нам дадут. В любом случае мне нужны поэтажные планы.
Ева медленно отъехала от тротуара, надеясь засечь слежку. Вдруг кто-то вольется в поток движения следом за ней? Но она ничего не заметила на забитой движением улице, кроме тяжело ползущих в потоке автомобилей. Их шины превратили выпавший снег в кашу.
17
– Я дома, – объявила Ева, когда ворота закрылись за ней. – Отключить глаза и уши. Даллас.
«Здесь нет безобразной хляби под колесами», – подумала она. Безупречно чистый снег укрывал землю белым ковром, укутывал пушистым мехом голые ветви деревьев. Дом Рорка вздымался над безмолвием безмятежного пейзажа. И, как на полотне живописца, пейзаж был совершенно неподвижен.
Выйдя из машины и ощутив кожей ледяное дыхание мартовского воздуха, Ева подумала, что Пибоди все-таки была права: весна уже близко.
Когда она вошла в дом, из тени в холле возник Соммерсет. За ним хвостом плелся толстый кот Галахад.
– Должен вам передать, что Рорк сегодня вернется поздно. У него накопилось много дел и с ними надо разобраться. Он ведь столько времени теперь занимается вашими делами.
– Он сам этого хотел, Пугало. – Ева не изменила своей привычке и демонстративно бросила пальто на столбик перил.
– У вас кровь на брюках.
Ева опустила взгляд. Она уже почти забыла об укусе. Чертов парень!
– Она уже высохла.
– Значит, вы не закапаете пол, – невозмутимо заметил Соммерсет. – Мэвис просила вам передать, что ей не удалось определить происхождение волосяной накладки, но они с Триной полагают, что сумели свести выбор крема и одеколона к трем вариантам. Информация у вас на столе.
Ева поднялась на несколько ступенек. Во-первых, ей хотелось поскорее подняться наверх, а во-вторых, это позволяло ей смотреть на Соммерсета сверху вниз.
– Они уехали?
– Еще в полдень. Леонардо вернулся. Я организовал их транспортировку домой к Мэвис. Трина останется с ними, пока это дело не закончится.
– Отлично. Прекрасно.
Ева поднялась еще на две ступеньки и снова остановилась. Этот чопорный тип сидел глубоко в ее печенках, но она расслышала искреннюю тревогу в его голосе. Каковы бы ни были его недостатки, – а на эту тему Ева могла бы рассуждать бесконечно, так что лучше и не начинать, – в глубине его души жила необъяснимая слабость к Мэвис.
– Им не о чем беспокоиться, – сказала она, глядя прямо ему в глаза. – Им ничто не угрожает.
Соммерсет лишь кивнул в ответ. Ева опять двинулась наверх. Галахад побрел за ней.
Она вошла в спальню, но лишь бросила взгляд на огромную, роскошную кровать и отвернулась, прекрасно понимая, что если ляжет, то уже не сможет подняться. Нет, это не вариант. Вместо этого она разделась, сняла и положила оружие в кобуре, включая вытяжное, которое в этот день приторочила к щиколотке, вместе с жетоном на тумбочку, а сама натянула безрукавку и шорты.
Ева начала было снимать бинт на ноге, но вовремя остановилась. Стоит ей взглянуть на следы зубов, как укушенное место сразу же снова заболит. Такая уж она дура.
Что ей сейчас действительно нужно, так это хорошая разминка. Выбросить все из головы и заставить тело проснуться.
Галахад был с ней решительно не согласен. Он использовал свое время по-другому: он уютно устроился в самой середине кровати.
– Вот поэтому ты такой толстый, – наставительно сказала ему Ева. – Ешь, спишь, ну, может, порыскаешь немного по дому, и опять за свое: жрать и спать. Надо бы заставить Рорка придумать тренажеры для домашних животных. Растрясти хоть немного твои жиры.
Галахад недвусмысленно продемонстрировал ей свое отношение к такому проекту: широко зевнул и зажмурил глаза.
– Ладно, валяй! Можешь не обращать на меня внимания.
Ева вошла в лифт и спустилась в спортзал. Она совершила двухмильную пробежку в своей любимой виртуальной обстановке: по морскому берегу, чувствуя под ногами песок, вдыхая запах моря, слушая шум прибоя, любуясь волнами.
Она закончила бег в каком-то трансе: физическое усилие вкупе с красотой пейзажа оказало на нее гипнотическое действие. После этого она переключилась на подъем тяжестей, а затем, довольная и вспотевшая, перешла на упражнения по отработке гибкости. А завершив комплекс, отправилась под душ.
Ну, допустим, укус на ноге начал протестующее пульсировать, и все же Ева сказала себе, что это лучше, чем спать. В то же время ей пришлось признать, что у кота, дрыхнущего на кровати, вид был чертовски довольный. Она натянула просторные брюки, черный свитер, с удивлением отметив, что он кашемировый, и толстые носки, перебросила через плечо сумку с файлами и направилась в кабинет.
В кабинете Ева запрограммировала целый кофейник кофе и выпила первую кружку, пока вводила в компьютер последние данные, расхаживала по кабинету, изучала доски с фотографиями. Остановившись, она заглянула прямо в глаза убийце на портрете, сделанном детективом Янси.
– Ты приехал сюда умирать? Тед, Эд, Эдвард, Эдвин? Все дело в смерти? В завершении жизненного цикла? Что это – твоя собственная опера? – Опять Ева прошлась взад-вперед, изучая лицо каждой из жертв. – Ты их выбрал, ты их использовал. Ты их выбрасывал. Но все они кого-то представляют. Знать бы, кого? Кем та женщина была для тебя? Матерью, возлюбленной, сестрой, дочерью? Она предала тебя? Бросила тебя? Отвергла?
Ей вспомнилось кое-что сказанное Пеллой, и она нахмурилась.
– Она умерла у тебя на руках? А может, что-то похуже? Может, ее взяли в плен? Убили? Что это – воссоздание ее смерти?
Ева изучила свое собственное лицо, копию снимка с удостоверения личности, прикрепленную к доске. «Интересно, что он видит, когда смотрит на мое лицо? – подумала она. – Ведь я – не просто еще одна жертва, я – его противник. А ведь это что-то новенькое, не так ли? Охота на охотника. Грандиозный финал. Да, пожалуй, на этот счет Мира была права. Неожиданная развязка. Аплодисменты, аплодисменты… Занавес!»
Ева налила себе вторую кружку кофе, села и вскинула ноги на стол. Может, он не просто любитель оперы? Исполнитель? Разобиженный солист или композитор…
«Исполнитель не вписывается в психологический портрет, – решила Ева. – Для этого нужно не только много лет учиться, нужен командный дух. Умение петь в ансамбле. Умение подчиняться дирижеру. Нет, это не в его духе. А вот композитор… может быть. Не исключено. Большинство людей, которые что-то сочиняют, чаще всего работают в одиночестве. Полные хозяева над словами и нотами».
– Компьютер, исходя из имеющихся данных, провести следующую серию вероятностных тестов:
Какова вероятность того, что исполнитель вернулся в Нью-Йорк и наметил жертвой лейтенанта Еву Даллас в стремлении завершить работу, которую он считает своей миссией?
Какова вероятность того, что это стремление порождено его собственной приближающейся смертью или желанием покончить с собой?
Какова вероятность того, что с учетом его склонности указывать в качестве местожительства оперные театры, он сам профессионально связан с оперой?
Какова вероятность того, что с учетом хронологии серийных убийств, чередующихся с периодами покоя, он использует медицинские препараты, чтобы подавить или высвободить свою жажду убивать?
Принято.
– Стоп. Я еще думаю. Какова вероятность того, что жертвы персонифицируют некое лицо, связанное с исполнителем, лицо, некогда в прошлом убитое методами, которые он использует сейчас? Начать тесты.
Принято. Работаю…
– Да уж, работай.
Откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, Ева отхлебнула кофе.
Мысленно она перебирала, пережевывала данные, использовала результаты, чтобы сформулировать новые задания. А потом она просто позволила всему этому уложиться в своей голове.
Когда вошел Рорк, она сидела, положив скрещенные ноги на стол, держа в руке кофейную кружку. Ее глаза были закрыты, лицо ничего не выражало. Кот прокрался в кабинет следом за Рорком и устремился к раскладному креслу: вдруг кто-то его опередит? Захватив свое место, он тут же растянулся и уснул, словно и не спал только что, словно переход из спальни в кабинет был многомильным.
Рорк хотел пройти в кухню, но остановился на полпути и замер перед доской с фотографиями. Если бы кто-то врезал ему под дых стальной битой, то и тогда потрясение было бы не таким сильным, как сейчас, когда он увидел лицо Евы на доске, среди лиц убитых и пропавших без вести.
Дыхание с шумом вырвалось у него из груди. Воздуха не осталось. Вот так, наверное, уйдет жизнь, если он потеряет Еву. Потом воздух вернулся, руки сами собой стиснулись в кулаки. Он явственно представил, как его кулаки размалывают лицо человека, посмевшего увидеть в Еве жертву, некий большой приз в своей коллекции. И он буквально ощутил соприкосновение своих кулаков с плотью, кровью, костями реального, но неведомого человека.
Он упивался фантомной болью в ободранных костяшках пальцев.
Ей не место на этой доске. Ее не должно здесь быть – в этой кошмарной галерее смерти.
Но ведь это она сама поместила себя сюда, сообразил Рорк. Она сама повесила свою фотографию в один ряд с остальными. Стальные нервы, подумал он. Его коп, его жена, его мир. Хладнокровно, ни секунды не колеблясь, выстраивает факты, данные, хотя теперь ее собственная жизнь стала частью этих фактов и данных.
Рорк приказал себе успокоиться и попытался понять, почему она поместила свою фотографию на эту страшную доску. Ей нужно увидеть всю картину в целом. Он отвернулся от доски и взглянул на нее. Ничего не изменилось. Она сидела точно так же, как в тот момент, когда он вошел: откинувшись, закрыв глаза. Целая и невредимая.
Он подошел к ней, чувствуя, что гнев и страх еще не улеглись. Ему хотелось схватить ее, обнять, прижать к себе и не отпускать. Никогда. Вместо этого он протянул руку, чтобы забрать у нее кофейную кружку.
– Хочешь кофе, свари себе сам, – пробормотала Ева и открыла глаза.
Она, оказывается, и не спала. Она была далеко, в какой-то особой зоне.
– Извини, я ошибся. Думал, ты спишь.
– Я взяла время на раздумье, не слышала, как ты вошел. Как дела?
– Неплохо. Я поплавал и принял душ, чтобы внушить себе, что я все еще человек.
– А я сделала пробежку и потолкала железо. Как правило, это срабатывает. Я тут прокачала вероятности, сопоставила кое-какие данные. Надо написать отчет и еще кое-что проверить. Когда…
– Мне нужно десять минут, – перебил ее Рорк.
– Для чего?
– Десять минут. – Он взял у нее кофейную кружку, отставил в сторону, потом крепко схватил ее за плечи и поднял с кресла. – Чтобы только ты и только я.
Ева насмешливо выгнула бровь, когда Рорк потянул ее за собой прочь от стола.
– Десять минут? Нашел чем гордиться!
– Я говорю не о сексе. – Рорк обнял Еву, продолжая двигаться и увлекая ее за собой. Ева наконец догадалась, что это медленный танец. – Точнее, не совсем о нем. Мне нужно десять минут тебя. – Он наклонился и прижался лбом к ее лбу. – Только ты и я. И чтоб больше никого и ничего.
Ева глубоко вдохнула воздух, втянула с воздухом его запах. Его кожа пахла чистотой. Водой и мылом.
– Мне уже нравится, – призналась она и коснулась губами его губ, а потом склонила голову набок. – От тебя хорошо пахнет. И на вкус ты тоже ничего.
Он провел пальцем по маленькой ямочке у нее на подбородке, потом ответил на поцелуй.
– Да, мне тоже нравится твой вкус. И тут есть одно маленькое местечко. – Помогая себе пальцем, Рорк заставил ее слегка повернуть голову и прильнул губами к нежной коже за ухом. – Вот это самое местечко. Оно бесподобно.
– Только это место?
– Да нет, если подумать, есть и другие, но это – мое самое-самое любимое.
Ева улыбнулась и положила голову на плечо Рорку – это было ее самое любимое место, – позволив ему вести в этом медленном танце.
– Рорк.
– Ммм?..
– Ничего. Просто мне нравится это говорить. Его рука стала поглаживать ей спину. Вверх-вниз, вверх-вниз…
– Ева, – сказал он. – Ты опять права. Мне нравится это говорить. Я люблю тебя. Могу повторять бесконечно. Лучше этого ничего на свете нет.
– Слушать тоже приятно. Но лучше всего – просто знать. – Она подняла голову и снова встретилась с его губами. – Я люблю тебя.
Они стояли обнявшись. Танец растаял так же незаметно, как и начался. Рорк прижимался лбом к ее лбу.
– Вот так-то лучше, – прошептал он. – Так гораздо лучше.
Он отстранился и поднес ее руки к губам.
Вот как у него это получалось? Каким-то непостижимым образом он умел сделать так, что у нее внутри все сворачивалось в комок, похожий на кота, уютно спящего на раскладном кресле. Теплое прикосновение его губ к ее коже и эти запредельно синие глаза, глядящие на нее поверх их сомкнутых рук… Ей хотелось бы иметь в своем распоряжении не десять, а сто десять минут, чтобы просто… чтобы просто быть. Если только он будет рядом с ней.
– Это чертовски здорово, – сказала Ева.
– Давай-ка я принесу нам поесть, – предложил Рорк, – а ты мне расскажешь об этих вероятностях.
– Я сама принесу нам поесть. Сейчас уже моя очередь. А ты и сам можешь посмотреть эти вероятности, если хочешь.
Ева отступила на шаг, повернулась… И увидела свою фотографию на доске. Увидела так, как – она только теперь это сообразила! – он должен был ее увидеть. Увидела его глазами.
– О боже, боже! – Ева схватила себя за волосы и потянула, словно хотела вырвать их с корнем. – Слушай, это было глупо. Я глупая. Я ее повесила только потому…
– Не говори, что ты глупая. Это неправда. Ты вовсе не глупая… по большей части. – Его голос звучат холодно и спокойно. – Когда ты делаешь глупости, я всегда сообщаю тебе об этом.
– Да, я знаю. Но на этот раз я просто…
Ева замолчала, когда он вскинул руку.
– Ты поместила там свое фото, потому что тебе надо быть объективной. Более того, тебе надо увидеть себя его глазами. Если ты этого не сделаешь, можешь допустить ошибку.
– Верно. – Ева сунула руки в карманы. – Да, точно подмечено. А с этим у тебя есть проблемы?
– А тебе легче станет, если я скажу, что с этим у меня есть проблемы? Я же вижу, что не станет. Я с этим справлюсь. И я убью его, если он тебя хоть пальцем тронет.
– Эй, погоди!
– Я не имею в виду обычные синяки и шишки, даже укусы, – Рорк бросил выразительный взгляд на ее ногу. – Ты их прямо-таки коллекционируешь с пугающей регулярностью.
– Я сама могу за себя постоять, – огрызнулась Ева, почему-то обидевшись. – И не я одна их коллекционирую. Ты сам собрал неплохую коллекцию синяков и шишек, приятель. – Она прищурила глаза, когда он поднял палец. – Терпеть не могу, когда ты так делаешь.
– Жаль. Если он сумеет пробраться мимо меня, пробиться сквозь твою защиту, сквозь все слежки и прослушки и причинит тебе вред, я его прикончу голыми руками, причем так, как сам захочу. И тебе придется с этим смириться, потому что такой уж я есть и таким ты должна меня принимать. Я же принимаю тебя такой, какая ты есть, когда ты вешаешь свою фотографию на эту проклятую доску.
– Он не пробьется сквозь мою защиту.
– Значит, у нас нет проблем, не так ли? Что у нас на ужин?
Еве хотелось спорить, но она не находила поля для маневра. Поэтому она пожала плечами и направилась в кухню.
– Мне нужны углеводы.
Невозможный человек! Как же он ее доводит! Вот только что руку ей целовал с такой нежностью, так романтично, что она превратилась в желе, а уже в следующую минуту начинает говорить, что совершит убийство. И его голос звучит так спокойно, так невозмутимо, страшнее, чем бластер, приставленный к виску.
А самое страшное было в том, – Ева это поняла, когда проснувшийся кот боднул головой ее ногу, – что он абсолютно искренен и в том, и в другом случае. Черт, да он такой и есть. И то, и другое в нем органично сочетается.
Ева заказала спагетти с мясными тефтельками, прислонилась к прилавку и вздохнула. Пусть он достает ее до печенок, пусть он сложный, трудный и опасный, все равно она любит его – всего в целом и каждый кусочек составляющей его головоломки в отдельности.
Ева дала уже сходившему с ума от нетерпения Галахаду понемногу от каждой порции – по справедливости – и отнесла тарелки в кабинет. Она сразу увидела, что Рорк правильно понял употребленное ею слово «углеводы» и открыл бутылку красного вина. Он сидел, потягивая вино, и просматривал данные на экране ее компьютера.
– Может, он причинит тебевред. – Ева поставила тарелки на свой письменный стол. – И тогда я его убью.
– Ладно, меня это устраивает. Интересные вопросы тут поставлены, лейтенант. – Как будто это был обычный ужин – а для них, возможно, это и был самый обычный ужин. Рорк ловко намотал на вилку спагетти. – Любопытные проценты.
– Высока вероятность, что Мира верно определила, почему он вернулся в Нью-Йорк и почему его выбор пал на меня. Высок процент, что он профессионально связан с оперой. Но я не могу это принять. Что-то тут не так.
– Почему?
– Это же серьезная работа, верно? Она отнимает массу сил и энергии и требует взаимодействия с другими людьми. Я, конечно, учитываю его связь с оперой, она, несомненно, есть, – добавила Ева, изучая данные на экране, – но чем больше я об этом думаю, тем меньше меня это убеждает. Он не командный игрок. Он тихушник, работает в одиночку. На каком-то уровне можно, наверно, назвать его убийства «исполнениями», но я смотрю на них иначе. Они более интимны. Все с глазу на глаз, все остается между ним и его жертвой, пока он с ней не покончит.
– Дуэт, – предложил Рорк.
– Дуэт. Гм… – Ева обдумала этот вариант. – Ладно, допустим, дуэт. Да, я это вижу. Один мужчина, одна женщина, их взаимоотношения. Все это очень личное. Допустим, это исполнение, но без публики. Он слишком интимен, этот дуэт, никто не должен его видеть. Потому что, мне кажется, в какой-то момент он был интимно связан с женщиной, которую воплощают все его жертвы. Да, ты прав. Они были дуэтом.
– И его партнерша была убита.
– Да, его поезд пустили под откос, – кивнула Ева. – Вот почему, я думаю, он использует различные препараты, чтобы какое-то время держать себя в узде. Или, наоборот, чтобы на краткое время отпустить вожжи. Тут мы с компьютером согласны. Поэтому я ищу лекарства, способные подавлять потребность убивать. А если, как мы думаем, он смертельно болен, он наверняка принимает лекарства от своей болезни. Ты знаешь Томаса Пеллу?
– Ммм… нет, имя мне незнакомо.
– А он, похоже, тебя знает.
– Я знаю многих людей, – пожал плечами Рорк.
– И многие знают тебя. Да, я понимаю. Томас Пелла владел двумя ресторанами в Маленькой Италии. Продал их вскоре после того, как вся эта каша заварилась девять лет назад.
– Может быть, я их купил. Или один из них. Я проверю свои записи.
– Проверь еще одно имя. Хью Клок, торговец антиквариатом. Ты же покупаешь кучу всякого старья.
– Мне это имя ничего не говорит.
– И все-таки я его прокачаю. И еще одного Ньюкирк вспомнил по старому делу. Парень, который занимался таксидермией. Ну, ты знаешь, что это такое. Чучела животных.
– Что неизменно вызывает у меня вопрос: за каким хреном это может кому-то понадобиться?
– И не говори. – Ева перевела взгляд на Галахада. Он уже вернулся из кухни и теперь умывался после ужина. – Вот взять, к примеру, его. Вот ты бы захотел… когда он использует все свои девять жизней?
– Боже меня упаси! Это было бы не только – я полагаю, тут правильное слово «жутко» – для нас, но и унизительно для него самого.
– Вот и я так думаю. Мне понравилась версия с чучельником. Есть в этом что-то символическое. Дом смерти и все такое. Но он чист. Живет на спутнике Вегас-2 безвыездно вот уже четыре года. Я проверила. Ну, короче, хочешь, я расскажу тебе истории этих двоих и еще одного, которого я сегодня опрашивала, – Доббинса?
– Я уверен, что это столь же блестящий застольный разговор, как и философские рассуждения о таксидермии и дохлых котах. Валяй.
В своей квартире в нижней части города Пибоди и Макнаб вели дуэль на компьютерах. Поскольку ему лучше работалось под музыку, а ей было все равно, воздух взрывался мусорным роком и недавно воскресшим рэпом. Пибоди сидела, сгорбившись, мысленно отсеивая оглушительные звуки, и упорно пробивалась сквозь сложный поиск.
Макнаб вел себя как непоседливый щенок: то и дело вскакивал, снова садился, напевая мелодии. Пибоди не понимала, как в таких условиях можно работать. Но она знала, что только так он и может работать.
Следы от китайского обеда, заказанного на дом, были заметны около обеих рабочих станций. Пибоди уже жалела, что не отказалась от последнего яичного рулета.
Когда она наконец обнаружила искомые данные, глаза у нее заслезились. Подступившие слезы говорили о том, что она переутомлена и запас сил у нее кончается.
– Эй, эй, Пибоди! – Макнаб заметил выражение ее лица. – Выключить музыку! Компьютер, остановить операцию и сохранить. Что случилось, детка?
– Все так печально! У меня так тяжело на душе.
– Но почему? – Макнаб подошел к ней сзади и обнял.
В общем-то, она неплохо устроилась, вынуждена была признать Пибоди. Ей грех жаловаться, когда есть кому пожалеть ее и приласкать в трудную минуту.
– Я нашла Терезу. Терезу ди Веккьо, жену Томаса Пеллы, одного из типов, которых мы с Даллас сегодня опрашивали.
– Да, я помню. Из записок старого Ньюкирка по первому делу.
– Они поженились в апреле. Оба работали во внутренних войсках. Он был капралом, она медсестрой. И вот смотри. – Пибоди постучала ногтем по экрану компьютера. – В июле ее направили в этот район, на границе Сохо и Трайбеки. Взрыв, жертвы в основном среди гражданского населения. В районе еще велся огонь, но она все-таки пошла. На ней был костюм медсестры с красным крестом. Но ее убил снайпер, когда она пыталась добраться до раненых. Ей было всего двадцать лет. Она хотела помочь раненым гражданским лицам, а ее убили. – Откинувшись на спинку кресла, Пибоди костяшками пальцев вытерла слезы. – Я не знаю, что со мной, мне это просто душу разрывает. Это ж надо иметь надежду, верно? Ну, чтобы пожениться, когда такое тогда творилось. А потом ее убили. Она хотела только помочь раненым, и ее убили. Ей было всего двадцать.
Макнаб наклонился и чмокнул ее в макушку.
– Хочешь, пока я этим займусь?
– Нет. Мы сегодня опрашивали этого старика. Нет, ну он на самом деле не такой старик, но казалось, он старше Моисея – в этой постели, с кислородной маской и все такое. А потом я все это прочитала и представила себе, как он был молод, как любил эту девушку. Свою невесту. К тому же… она слишком молода.
– Я знаю, как это тяжело, малышка, но…
– Да нет, ты не понимаешь. Я хочу сказать, да, это тяжело, но она была слишком молода, чтобы стать причиной серии. – Слезы, все еще блестевшие на ресницах Пибоди, были забыты. – Ей было всего двадцать, а самой молодой из жертв двадцать восемь. От двадцати восьми до тридцати трех – такой у него возрастной интервал. Так что Тереза ди Веккьо, в замужестве Пелла, умерла слишком молодой, а это значит, что Пеллу можно вычеркнуть из списка подозреваемых.
– А вы всерьез подозревали этого старика?
– Он подходит по возрасту, примерно – по типу, у него есть связь с Городскими войнами, живет в частном особняке плюс к тому озлоблен на весь мир. Смертельно болен – якобы опухоль у него. Даллас это проверяет. Потерял молодую жену – хорошенькую, с темно-каштановыми волосами. Но на этом сходство кончается. – Пибоди откинулась на спинку кресла и покачала головой, глядя на экран. – Не укладывается в схему. Ее убила пуля снайпера, ее не пытали. Она на восемь лет моложе самой младшей из жертв на момент убийства. Не вписывается в профиль. Но что-то есть. Даллас назвала это зудом. Был зуд, когда мы с ним говорили.
– Может, он что-то знает? Может, он как-то с этим связан?
– Да, может быть. Надо переправить это к Даллас, а потом я вернусь к Пелле. Надо взять глубже, откопать скрытые данные.
– Давай я тебе помогу. – Макнаб энергично потер ее плечи, потом принялся играть с кончиками ее волос. – Ну как? Полегчало?
– Да. Наверно, просто недосып сказывается, и на мозги слишком многое давит.
– Тебе надо сделать перерыв.
– Пожалуй. – Пибоди опять потерла глаза, но на этот раз, чтобы прогнать усталость, а не вытереть слезы. – Если б не было так холодно, я пошла бы прогуляться. Мне надо подышать свежим воздухом, размяться немного.
– Не знаю, как насчет свежего воздуха, – заговорил Макнаб, когда она встала из-за стола, – а вот насчет разминки могу тебе поспособствовать. – Ухмыляясь, как гиена, он ущипнул ее за попку.
«Здесь нет безобразной хляби под колесами», – подумала она. Безупречно чистый снег укрывал землю белым ковром, укутывал пушистым мехом голые ветви деревьев. Дом Рорка вздымался над безмолвием безмятежного пейзажа. И, как на полотне живописца, пейзаж был совершенно неподвижен.
Выйдя из машины и ощутив кожей ледяное дыхание мартовского воздуха, Ева подумала, что Пибоди все-таки была права: весна уже близко.
Когда она вошла в дом, из тени в холле возник Соммерсет. За ним хвостом плелся толстый кот Галахад.
– Должен вам передать, что Рорк сегодня вернется поздно. У него накопилось много дел и с ними надо разобраться. Он ведь столько времени теперь занимается вашими делами.
– Он сам этого хотел, Пугало. – Ева не изменила своей привычке и демонстративно бросила пальто на столбик перил.
– У вас кровь на брюках.
Ева опустила взгляд. Она уже почти забыла об укусе. Чертов парень!
– Она уже высохла.
– Значит, вы не закапаете пол, – невозмутимо заметил Соммерсет. – Мэвис просила вам передать, что ей не удалось определить происхождение волосяной накладки, но они с Триной полагают, что сумели свести выбор крема и одеколона к трем вариантам. Информация у вас на столе.
Ева поднялась на несколько ступенек. Во-первых, ей хотелось поскорее подняться наверх, а во-вторых, это позволяло ей смотреть на Соммерсета сверху вниз.
– Они уехали?
– Еще в полдень. Леонардо вернулся. Я организовал их транспортировку домой к Мэвис. Трина останется с ними, пока это дело не закончится.
– Отлично. Прекрасно.
Ева поднялась еще на две ступеньки и снова остановилась. Этот чопорный тип сидел глубоко в ее печенках, но она расслышала искреннюю тревогу в его голосе. Каковы бы ни были его недостатки, – а на эту тему Ева могла бы рассуждать бесконечно, так что лучше и не начинать, – в глубине его души жила необъяснимая слабость к Мэвис.
– Им не о чем беспокоиться, – сказала она, глядя прямо ему в глаза. – Им ничто не угрожает.
Соммерсет лишь кивнул в ответ. Ева опять двинулась наверх. Галахад побрел за ней.
Она вошла в спальню, но лишь бросила взгляд на огромную, роскошную кровать и отвернулась, прекрасно понимая, что если ляжет, то уже не сможет подняться. Нет, это не вариант. Вместо этого она разделась, сняла и положила оружие в кобуре, включая вытяжное, которое в этот день приторочила к щиколотке, вместе с жетоном на тумбочку, а сама натянула безрукавку и шорты.
Ева начала было снимать бинт на ноге, но вовремя остановилась. Стоит ей взглянуть на следы зубов, как укушенное место сразу же снова заболит. Такая уж она дура.
Что ей сейчас действительно нужно, так это хорошая разминка. Выбросить все из головы и заставить тело проснуться.
Галахад был с ней решительно не согласен. Он использовал свое время по-другому: он уютно устроился в самой середине кровати.
– Вот поэтому ты такой толстый, – наставительно сказала ему Ева. – Ешь, спишь, ну, может, порыскаешь немного по дому, и опять за свое: жрать и спать. Надо бы заставить Рорка придумать тренажеры для домашних животных. Растрясти хоть немного твои жиры.
Галахад недвусмысленно продемонстрировал ей свое отношение к такому проекту: широко зевнул и зажмурил глаза.
– Ладно, валяй! Можешь не обращать на меня внимания.
Ева вошла в лифт и спустилась в спортзал. Она совершила двухмильную пробежку в своей любимой виртуальной обстановке: по морскому берегу, чувствуя под ногами песок, вдыхая запах моря, слушая шум прибоя, любуясь волнами.
Она закончила бег в каком-то трансе: физическое усилие вкупе с красотой пейзажа оказало на нее гипнотическое действие. После этого она переключилась на подъем тяжестей, а затем, довольная и вспотевшая, перешла на упражнения по отработке гибкости. А завершив комплекс, отправилась под душ.
Ну, допустим, укус на ноге начал протестующее пульсировать, и все же Ева сказала себе, что это лучше, чем спать. В то же время ей пришлось признать, что у кота, дрыхнущего на кровати, вид был чертовски довольный. Она натянула просторные брюки, черный свитер, с удивлением отметив, что он кашемировый, и толстые носки, перебросила через плечо сумку с файлами и направилась в кабинет.
В кабинете Ева запрограммировала целый кофейник кофе и выпила первую кружку, пока вводила в компьютер последние данные, расхаживала по кабинету, изучала доски с фотографиями. Остановившись, она заглянула прямо в глаза убийце на портрете, сделанном детективом Янси.
– Ты приехал сюда умирать? Тед, Эд, Эдвард, Эдвин? Все дело в смерти? В завершении жизненного цикла? Что это – твоя собственная опера? – Опять Ева прошлась взад-вперед, изучая лицо каждой из жертв. – Ты их выбрал, ты их использовал. Ты их выбрасывал. Но все они кого-то представляют. Знать бы, кого? Кем та женщина была для тебя? Матерью, возлюбленной, сестрой, дочерью? Она предала тебя? Бросила тебя? Отвергла?
Ей вспомнилось кое-что сказанное Пеллой, и она нахмурилась.
– Она умерла у тебя на руках? А может, что-то похуже? Может, ее взяли в плен? Убили? Что это – воссоздание ее смерти?
Ева изучила свое собственное лицо, копию снимка с удостоверения личности, прикрепленную к доске. «Интересно, что он видит, когда смотрит на мое лицо? – подумала она. – Ведь я – не просто еще одна жертва, я – его противник. А ведь это что-то новенькое, не так ли? Охота на охотника. Грандиозный финал. Да, пожалуй, на этот счет Мира была права. Неожиданная развязка. Аплодисменты, аплодисменты… Занавес!»
Ева налила себе вторую кружку кофе, села и вскинула ноги на стол. Может, он не просто любитель оперы? Исполнитель? Разобиженный солист или композитор…
«Исполнитель не вписывается в психологический портрет, – решила Ева. – Для этого нужно не только много лет учиться, нужен командный дух. Умение петь в ансамбле. Умение подчиняться дирижеру. Нет, это не в его духе. А вот композитор… может быть. Не исключено. Большинство людей, которые что-то сочиняют, чаще всего работают в одиночестве. Полные хозяева над словами и нотами».
– Компьютер, исходя из имеющихся данных, провести следующую серию вероятностных тестов:
Какова вероятность того, что исполнитель вернулся в Нью-Йорк и наметил жертвой лейтенанта Еву Даллас в стремлении завершить работу, которую он считает своей миссией?
Какова вероятность того, что это стремление порождено его собственной приближающейся смертью или желанием покончить с собой?
Какова вероятность того, что с учетом его склонности указывать в качестве местожительства оперные театры, он сам профессионально связан с оперой?
Какова вероятность того, что с учетом хронологии серийных убийств, чередующихся с периодами покоя, он использует медицинские препараты, чтобы подавить или высвободить свою жажду убивать?
Принято.
– Стоп. Я еще думаю. Какова вероятность того, что жертвы персонифицируют некое лицо, связанное с исполнителем, лицо, некогда в прошлом убитое методами, которые он использует сейчас? Начать тесты.
Принято. Работаю…
– Да уж, работай.
Откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, Ева отхлебнула кофе.
Мысленно она перебирала, пережевывала данные, использовала результаты, чтобы сформулировать новые задания. А потом она просто позволила всему этому уложиться в своей голове.
Когда вошел Рорк, она сидела, положив скрещенные ноги на стол, держа в руке кофейную кружку. Ее глаза были закрыты, лицо ничего не выражало. Кот прокрался в кабинет следом за Рорком и устремился к раскладному креслу: вдруг кто-то его опередит? Захватив свое место, он тут же растянулся и уснул, словно и не спал только что, словно переход из спальни в кабинет был многомильным.
Рорк хотел пройти в кухню, но остановился на полпути и замер перед доской с фотографиями. Если бы кто-то врезал ему под дых стальной битой, то и тогда потрясение было бы не таким сильным, как сейчас, когда он увидел лицо Евы на доске, среди лиц убитых и пропавших без вести.
Дыхание с шумом вырвалось у него из груди. Воздуха не осталось. Вот так, наверное, уйдет жизнь, если он потеряет Еву. Потом воздух вернулся, руки сами собой стиснулись в кулаки. Он явственно представил, как его кулаки размалывают лицо человека, посмевшего увидеть в Еве жертву, некий большой приз в своей коллекции. И он буквально ощутил соприкосновение своих кулаков с плотью, кровью, костями реального, но неведомого человека.
Он упивался фантомной болью в ободранных костяшках пальцев.
Ей не место на этой доске. Ее не должно здесь быть – в этой кошмарной галерее смерти.
Но ведь это она сама поместила себя сюда, сообразил Рорк. Она сама повесила свою фотографию в один ряд с остальными. Стальные нервы, подумал он. Его коп, его жена, его мир. Хладнокровно, ни секунды не колеблясь, выстраивает факты, данные, хотя теперь ее собственная жизнь стала частью этих фактов и данных.
Рорк приказал себе успокоиться и попытался понять, почему она поместила свою фотографию на эту страшную доску. Ей нужно увидеть всю картину в целом. Он отвернулся от доски и взглянул на нее. Ничего не изменилось. Она сидела точно так же, как в тот момент, когда он вошел: откинувшись, закрыв глаза. Целая и невредимая.
Он подошел к ней, чувствуя, что гнев и страх еще не улеглись. Ему хотелось схватить ее, обнять, прижать к себе и не отпускать. Никогда. Вместо этого он протянул руку, чтобы забрать у нее кофейную кружку.
– Хочешь кофе, свари себе сам, – пробормотала Ева и открыла глаза.
Она, оказывается, и не спала. Она была далеко, в какой-то особой зоне.
– Извини, я ошибся. Думал, ты спишь.
– Я взяла время на раздумье, не слышала, как ты вошел. Как дела?
– Неплохо. Я поплавал и принял душ, чтобы внушить себе, что я все еще человек.
– А я сделала пробежку и потолкала железо. Как правило, это срабатывает. Я тут прокачала вероятности, сопоставила кое-какие данные. Надо написать отчет и еще кое-что проверить. Когда…
– Мне нужно десять минут, – перебил ее Рорк.
– Для чего?
– Десять минут. – Он взял у нее кофейную кружку, отставил в сторону, потом крепко схватил ее за плечи и поднял с кресла. – Чтобы только ты и только я.
Ева насмешливо выгнула бровь, когда Рорк потянул ее за собой прочь от стола.
– Десять минут? Нашел чем гордиться!
– Я говорю не о сексе. – Рорк обнял Еву, продолжая двигаться и увлекая ее за собой. Ева наконец догадалась, что это медленный танец. – Точнее, не совсем о нем. Мне нужно десять минут тебя. – Он наклонился и прижался лбом к ее лбу. – Только ты и я. И чтоб больше никого и ничего.
Ева глубоко вдохнула воздух, втянула с воздухом его запах. Его кожа пахла чистотой. Водой и мылом.
– Мне уже нравится, – призналась она и коснулась губами его губ, а потом склонила голову набок. – От тебя хорошо пахнет. И на вкус ты тоже ничего.
Он провел пальцем по маленькой ямочке у нее на подбородке, потом ответил на поцелуй.
– Да, мне тоже нравится твой вкус. И тут есть одно маленькое местечко. – Помогая себе пальцем, Рорк заставил ее слегка повернуть голову и прильнул губами к нежной коже за ухом. – Вот это самое местечко. Оно бесподобно.
– Только это место?
– Да нет, если подумать, есть и другие, но это – мое самое-самое любимое.
Ева улыбнулась и положила голову на плечо Рорку – это было ее самое любимое место, – позволив ему вести в этом медленном танце.
– Рорк.
– Ммм?..
– Ничего. Просто мне нравится это говорить. Его рука стала поглаживать ей спину. Вверх-вниз, вверх-вниз…
– Ева, – сказал он. – Ты опять права. Мне нравится это говорить. Я люблю тебя. Могу повторять бесконечно. Лучше этого ничего на свете нет.
– Слушать тоже приятно. Но лучше всего – просто знать. – Она подняла голову и снова встретилась с его губами. – Я люблю тебя.
Они стояли обнявшись. Танец растаял так же незаметно, как и начался. Рорк прижимался лбом к ее лбу.
– Вот так-то лучше, – прошептал он. – Так гораздо лучше.
Он отстранился и поднес ее руки к губам.
Вот как у него это получалось? Каким-то непостижимым образом он умел сделать так, что у нее внутри все сворачивалось в комок, похожий на кота, уютно спящего на раскладном кресле. Теплое прикосновение его губ к ее коже и эти запредельно синие глаза, глядящие на нее поверх их сомкнутых рук… Ей хотелось бы иметь в своем распоряжении не десять, а сто десять минут, чтобы просто… чтобы просто быть. Если только он будет рядом с ней.
– Это чертовски здорово, – сказала Ева.
– Давай-ка я принесу нам поесть, – предложил Рорк, – а ты мне расскажешь об этих вероятностях.
– Я сама принесу нам поесть. Сейчас уже моя очередь. А ты и сам можешь посмотреть эти вероятности, если хочешь.
Ева отступила на шаг, повернулась… И увидела свою фотографию на доске. Увидела так, как – она только теперь это сообразила! – он должен был ее увидеть. Увидела его глазами.
– О боже, боже! – Ева схватила себя за волосы и потянула, словно хотела вырвать их с корнем. – Слушай, это было глупо. Я глупая. Я ее повесила только потому…
– Не говори, что ты глупая. Это неправда. Ты вовсе не глупая… по большей части. – Его голос звучат холодно и спокойно. – Когда ты делаешь глупости, я всегда сообщаю тебе об этом.
– Да, я знаю. Но на этот раз я просто…
Ева замолчала, когда он вскинул руку.
– Ты поместила там свое фото, потому что тебе надо быть объективной. Более того, тебе надо увидеть себя его глазами. Если ты этого не сделаешь, можешь допустить ошибку.
– Верно. – Ева сунула руки в карманы. – Да, точно подмечено. А с этим у тебя есть проблемы?
– А тебе легче станет, если я скажу, что с этим у меня есть проблемы? Я же вижу, что не станет. Я с этим справлюсь. И я убью его, если он тебя хоть пальцем тронет.
– Эй, погоди!
– Я не имею в виду обычные синяки и шишки, даже укусы, – Рорк бросил выразительный взгляд на ее ногу. – Ты их прямо-таки коллекционируешь с пугающей регулярностью.
– Я сама могу за себя постоять, – огрызнулась Ева, почему-то обидевшись. – И не я одна их коллекционирую. Ты сам собрал неплохую коллекцию синяков и шишек, приятель. – Она прищурила глаза, когда он поднял палец. – Терпеть не могу, когда ты так делаешь.
– Жаль. Если он сумеет пробраться мимо меня, пробиться сквозь твою защиту, сквозь все слежки и прослушки и причинит тебе вред, я его прикончу голыми руками, причем так, как сам захочу. И тебе придется с этим смириться, потому что такой уж я есть и таким ты должна меня принимать. Я же принимаю тебя такой, какая ты есть, когда ты вешаешь свою фотографию на эту проклятую доску.
– Он не пробьется сквозь мою защиту.
– Значит, у нас нет проблем, не так ли? Что у нас на ужин?
Еве хотелось спорить, но она не находила поля для маневра. Поэтому она пожала плечами и направилась в кухню.
– Мне нужны углеводы.
Невозможный человек! Как же он ее доводит! Вот только что руку ей целовал с такой нежностью, так романтично, что она превратилась в желе, а уже в следующую минуту начинает говорить, что совершит убийство. И его голос звучит так спокойно, так невозмутимо, страшнее, чем бластер, приставленный к виску.
А самое страшное было в том, – Ева это поняла, когда проснувшийся кот боднул головой ее ногу, – что он абсолютно искренен и в том, и в другом случае. Черт, да он такой и есть. И то, и другое в нем органично сочетается.
Ева заказала спагетти с мясными тефтельками, прислонилась к прилавку и вздохнула. Пусть он достает ее до печенок, пусть он сложный, трудный и опасный, все равно она любит его – всего в целом и каждый кусочек составляющей его головоломки в отдельности.
Ева дала уже сходившему с ума от нетерпения Галахаду понемногу от каждой порции – по справедливости – и отнесла тарелки в кабинет. Она сразу увидела, что Рорк правильно понял употребленное ею слово «углеводы» и открыл бутылку красного вина. Он сидел, потягивая вино, и просматривал данные на экране ее компьютера.
– Может, он причинит тебевред. – Ева поставила тарелки на свой письменный стол. – И тогда я его убью.
– Ладно, меня это устраивает. Интересные вопросы тут поставлены, лейтенант. – Как будто это был обычный ужин – а для них, возможно, это и был самый обычный ужин. Рорк ловко намотал на вилку спагетти. – Любопытные проценты.
– Высока вероятность, что Мира верно определила, почему он вернулся в Нью-Йорк и почему его выбор пал на меня. Высок процент, что он профессионально связан с оперой. Но я не могу это принять. Что-то тут не так.
– Почему?
– Это же серьезная работа, верно? Она отнимает массу сил и энергии и требует взаимодействия с другими людьми. Я, конечно, учитываю его связь с оперой, она, несомненно, есть, – добавила Ева, изучая данные на экране, – но чем больше я об этом думаю, тем меньше меня это убеждает. Он не командный игрок. Он тихушник, работает в одиночку. На каком-то уровне можно, наверно, назвать его убийства «исполнениями», но я смотрю на них иначе. Они более интимны. Все с глазу на глаз, все остается между ним и его жертвой, пока он с ней не покончит.
– Дуэт, – предложил Рорк.
– Дуэт. Гм… – Ева обдумала этот вариант. – Ладно, допустим, дуэт. Да, я это вижу. Один мужчина, одна женщина, их взаимоотношения. Все это очень личное. Допустим, это исполнение, но без публики. Он слишком интимен, этот дуэт, никто не должен его видеть. Потому что, мне кажется, в какой-то момент он был интимно связан с женщиной, которую воплощают все его жертвы. Да, ты прав. Они были дуэтом.
– И его партнерша была убита.
– Да, его поезд пустили под откос, – кивнула Ева. – Вот почему, я думаю, он использует различные препараты, чтобы какое-то время держать себя в узде. Или, наоборот, чтобы на краткое время отпустить вожжи. Тут мы с компьютером согласны. Поэтому я ищу лекарства, способные подавлять потребность убивать. А если, как мы думаем, он смертельно болен, он наверняка принимает лекарства от своей болезни. Ты знаешь Томаса Пеллу?
– Ммм… нет, имя мне незнакомо.
– А он, похоже, тебя знает.
– Я знаю многих людей, – пожал плечами Рорк.
– И многие знают тебя. Да, я понимаю. Томас Пелла владел двумя ресторанами в Маленькой Италии. Продал их вскоре после того, как вся эта каша заварилась девять лет назад.
– Может быть, я их купил. Или один из них. Я проверю свои записи.
– Проверь еще одно имя. Хью Клок, торговец антиквариатом. Ты же покупаешь кучу всякого старья.
– Мне это имя ничего не говорит.
– И все-таки я его прокачаю. И еще одного Ньюкирк вспомнил по старому делу. Парень, который занимался таксидермией. Ну, ты знаешь, что это такое. Чучела животных.
– Что неизменно вызывает у меня вопрос: за каким хреном это может кому-то понадобиться?
– И не говори. – Ева перевела взгляд на Галахада. Он уже вернулся из кухни и теперь умывался после ужина. – Вот взять, к примеру, его. Вот ты бы захотел… когда он использует все свои девять жизней?
– Боже меня упаси! Это было бы не только – я полагаю, тут правильное слово «жутко» – для нас, но и унизительно для него самого.
– Вот и я так думаю. Мне понравилась версия с чучельником. Есть в этом что-то символическое. Дом смерти и все такое. Но он чист. Живет на спутнике Вегас-2 безвыездно вот уже четыре года. Я проверила. Ну, короче, хочешь, я расскажу тебе истории этих двоих и еще одного, которого я сегодня опрашивала, – Доббинса?
– Я уверен, что это столь же блестящий застольный разговор, как и философские рассуждения о таксидермии и дохлых котах. Валяй.
В своей квартире в нижней части города Пибоди и Макнаб вели дуэль на компьютерах. Поскольку ему лучше работалось под музыку, а ей было все равно, воздух взрывался мусорным роком и недавно воскресшим рэпом. Пибоди сидела, сгорбившись, мысленно отсеивая оглушительные звуки, и упорно пробивалась сквозь сложный поиск.
Макнаб вел себя как непоседливый щенок: то и дело вскакивал, снова садился, напевая мелодии. Пибоди не понимала, как в таких условиях можно работать. Но она знала, что только так он и может работать.
Следы от китайского обеда, заказанного на дом, были заметны около обеих рабочих станций. Пибоди уже жалела, что не отказалась от последнего яичного рулета.
Когда она наконец обнаружила искомые данные, глаза у нее заслезились. Подступившие слезы говорили о том, что она переутомлена и запас сил у нее кончается.
– Эй, эй, Пибоди! – Макнаб заметил выражение ее лица. – Выключить музыку! Компьютер, остановить операцию и сохранить. Что случилось, детка?
– Все так печально! У меня так тяжело на душе.
– Но почему? – Макнаб подошел к ней сзади и обнял.
В общем-то, она неплохо устроилась, вынуждена была признать Пибоди. Ей грех жаловаться, когда есть кому пожалеть ее и приласкать в трудную минуту.
– Я нашла Терезу. Терезу ди Веккьо, жену Томаса Пеллы, одного из типов, которых мы с Даллас сегодня опрашивали.
– Да, я помню. Из записок старого Ньюкирка по первому делу.
– Они поженились в апреле. Оба работали во внутренних войсках. Он был капралом, она медсестрой. И вот смотри. – Пибоди постучала ногтем по экрану компьютера. – В июле ее направили в этот район, на границе Сохо и Трайбеки. Взрыв, жертвы в основном среди гражданского населения. В районе еще велся огонь, но она все-таки пошла. На ней был костюм медсестры с красным крестом. Но ее убил снайпер, когда она пыталась добраться до раненых. Ей было всего двадцать лет. Она хотела помочь раненым гражданским лицам, а ее убили. – Откинувшись на спинку кресла, Пибоди костяшками пальцев вытерла слезы. – Я не знаю, что со мной, мне это просто душу разрывает. Это ж надо иметь надежду, верно? Ну, чтобы пожениться, когда такое тогда творилось. А потом ее убили. Она хотела только помочь раненым, и ее убили. Ей было всего двадцать.
Макнаб наклонился и чмокнул ее в макушку.
– Хочешь, пока я этим займусь?
– Нет. Мы сегодня опрашивали этого старика. Нет, ну он на самом деле не такой старик, но казалось, он старше Моисея – в этой постели, с кислородной маской и все такое. А потом я все это прочитала и представила себе, как он был молод, как любил эту девушку. Свою невесту. К тому же… она слишком молода.
– Я знаю, как это тяжело, малышка, но…
– Да нет, ты не понимаешь. Я хочу сказать, да, это тяжело, но она была слишком молода, чтобы стать причиной серии. – Слезы, все еще блестевшие на ресницах Пибоди, были забыты. – Ей было всего двадцать, а самой молодой из жертв двадцать восемь. От двадцати восьми до тридцати трех – такой у него возрастной интервал. Так что Тереза ди Веккьо, в замужестве Пелла, умерла слишком молодой, а это значит, что Пеллу можно вычеркнуть из списка подозреваемых.
– А вы всерьез подозревали этого старика?
– Он подходит по возрасту, примерно – по типу, у него есть связь с Городскими войнами, живет в частном особняке плюс к тому озлоблен на весь мир. Смертельно болен – якобы опухоль у него. Даллас это проверяет. Потерял молодую жену – хорошенькую, с темно-каштановыми волосами. Но на этом сходство кончается. – Пибоди откинулась на спинку кресла и покачала головой, глядя на экран. – Не укладывается в схему. Ее убила пуля снайпера, ее не пытали. Она на восемь лет моложе самой младшей из жертв на момент убийства. Не вписывается в профиль. Но что-то есть. Даллас назвала это зудом. Был зуд, когда мы с ним говорили.
– Может, он что-то знает? Может, он как-то с этим связан?
– Да, может быть. Надо переправить это к Даллас, а потом я вернусь к Пелле. Надо взять глубже, откопать скрытые данные.
– Давай я тебе помогу. – Макнаб энергично потер ее плечи, потом принялся играть с кончиками ее волос. – Ну как? Полегчало?
– Да. Наверно, просто недосып сказывается, и на мозги слишком многое давит.
– Тебе надо сделать перерыв.
– Пожалуй. – Пибоди опять потерла глаза, но на этот раз, чтобы прогнать усталость, а не вытереть слезы. – Если б не было так холодно, я пошла бы прогуляться. Мне надо подышать свежим воздухом, размяться немного.
– Не знаю, как насчет свежего воздуха, – заговорил Макнаб, когда она встала из-за стола, – а вот насчет разминки могу тебе поспособствовать. – Ухмыляясь, как гиена, он ущипнул ее за попку.