Робертсон Дженнифер. Танцор меча

   — Увели твоего брата, — я не ждал от нее подтверждения, — и убили остальных.
   — Всех, кроме меня.
   Я остановил жеребца и резким движением схватил поводья мерина. Кисточки на ремешках успели выгореть и потускнели.
   — Как, в аиды, — потребовал я, — налетчики пропустили тебя?
   На несколько секунд голубые глаза скрылись за опустившимися веками, а потом она посмотрела на меня.
   — А я не сказала, что меня пропустили.
   Я потерял дар речи. Передо мной стояла картина: Южные налетчики стаскивали с лошади Северную девочку. Приятных эмоций я при этом не испытал. А прекрасная Северянка не сводила с меня глаз, как будто точно знала, о чем я думал, и смирилась с этим, не испытывая ни стыда, ни унижения от открывшихся мне сцен. Это был просто факт из ее жизни.
   Я тут же задумался, мог ли человек, о котором говорил Мун — человек, выслеживающий ее — быть одним из тех налетчиков. Но… она сказала, что это случилось пять лет назад… За такое время мужчина забудет любую женщину.
   Но женщина не забыла брата.
   Я выпустил ее поводья.
   — И теперь ты приехала на Юг устроить охоту на кумфу, разыскать брата, который скорее всего уже мертв?
   — Он не был мертв пять лет назад, — холодно сказала она. — Он не был мертв, когда Осмун видел его.
   — Если Осмун видел его, — отметил я. — Ты думаешь, если ты держала меч у его горла, он сказал правду? Он говорил то, что ты хотела услышать,
   — я нахмурился. — После пяти лет то, что ты затеяла почти невозможно, баска. Если тебе очень нужен твой брат, почему ты так долго ждала?
   Она не улыбнулась и не показала, что заметила мое раздражение.
   — Мне нужно было научиться вести дела, — спокойно объяснила она. — Изменить традиции.
   Я посмотрел на серебряную рукоять, видневшуюся за ее левым плечом. Женщина, носящая меч — да, это действительно изменение традиций. На Севере или на Юге. Но мои подозрения относительно того, какие дела она имела в виду, скорее всего были ложны.
   Я ухмыльнулся.
   — Только потеряешь время, баска. После пяти лет в рабстве на Юге… Я уверен, что он уже мертв.
   — Это возможно, — согласилась она. — Но точно я узнаю все только когда доберусь до Джулы.
   — Аиды, — с отвращением проговорил я, — заняться мне больше нечем, — я яростно уставился на малиновую спину, постепенно удалявшуюся от меня, потом шлепнул жеребца пятками по бокам и снова догнал Северянку.
 
   Мы решили остановиться когда небо уже усыпали звезды. Я приготовил еду из сушеного мяса кумфы. К деликатесам оно не относилось, но им можно было набить желудок. Самым лучшим в нем было то, что при его приготовлении в качестве сохраняющего вещества использовалась не соль. В Пендже меньше всего хотелось соленого мяса. Трудно было заставить себя сглотнуть даже щепотку соли, необходимую для жизни. Само мясо кумфы было жестким и безвкусным, но вымоченное в масле, оно становилось мягким и приятным, и было лучшей едой при переходе через пустыню. На долгую дорогу его требовалось немного, к тому же оно мало весило, так что его запас почти не обременял лошадь. За годы, проведенные в пустыне, я успел хорошо с ним познакомиться.
   Дел, однако, не оценила его свойства, но была слишком вежлива, чтобы выдать чувство отвращения. Она грызла кумфу как собака грызет оказавшуюся несъедобной кость: желания никакого, но ясно, что больше ничего не дадут. Я улыбнулся про себя и, дожевав свою порцию, смыл ее в желудок несколькими глотками воды.
   — На Севере нет кумфы? — поинтересовался я, когда она заглотнула последнюю полоску.
   Она поднесла ладонь ко рту.
   — Нет.
   — Ты ее еще оценишь.
   — Хм…
   Я передал ей кожаную флягу.
   — Выпей. Это поможет.
   Она шумно глотнула, потом заткнула флягу и вернула мне.
   Я начал заворачивать распакованное мясо.
   — Знаешь, что такое кумфа?
   Взгляд голубых глаз был красноречивее слов.
   — Рептилия, — объяснил я, — живет в Пендже. Невысокая, с возрастом вырастает до двадцати футов и становится жесткой как кожа на ботинке. Они примерно вот такие, — я свел руки в кольцо так, что пальцы едва соприкасались. — Но если отловить и снять шкуру с молодой, получишь неплохое мясо. У меня две сумки им забиты. Этого нам вполне хватит, чтобы пересечь Пенджу.
   — И это вся еда?
   Я пожал плечами.
   — Встретим караван — купим что-нибудь. Можем остановиться в паре селений. Но мясо кумфы наша основная диета, — я улыбнулся. — Оно не портится.
   — Хм…
   — Ты его еще оценишь.
   Я довольно потянулся, прижался спиной к седлу и расслабился. Ну вот и я, в пустыне, наедине с прекрасной женщиной. Живот набит, а закат обещает прохладную ночь. Звезды дополняли обстановку до идиллии. Когда мы доберемся до Пенджи все, конечно, изменится, а пока я был почти счастлив. Для полного счастья мне не хватало глотка акиви, но когда я покидал кантину в поисках Дел, у меня уже не оставалось ни монеты.
   — Сколько до Пенджи? — спросила Дел.
   Я повернул голову и увидел, что она заплетает волосы в обычную косу. Стыдно было даже смотреть, как она скручивает это великолепие, но я понимал, что в песках такие волосы как у Дел могли причинить немало неудобств.
   — Подъедем завтра, — я оперся о седло. — Теперь, когда мы устроились, может расскажешь, почему ты подошла именно ко мне в кантине?
   Она перевязала косу кожаным шнурком.
   — В Харкихале мне сказали, что скорее всего брат попал к Осмуну Торговцу, но из разговоров я поняла, что найти этого Осмуна будет нелегко. Тогда я попросила назвать кого-нибудь из его друзей, — Дел пожала плечами.
   — Три разных человека сказали: здоровый танцор меча, называет себя Песчаный Тигр, хорошо знает Осмуна. И я стала искать танцора меча вместо работорговца.
   Харкихал — городок около границы. Грязное местечко, и если ей удалось выудить такую информацию из людей, которые — я знал по своему опыту — держали рот закрытым, пока не дожидались должного поощрения, она обладала незаурядными способностями.
   Я посмотрел на Северянку повнимательнее. Мне не верилось, что она могла справиться с мужчиной, но что-то в ее глазах мешало сделать окончательное заключение.
   — Значит ты искала в кантине меня, — я потрогал шрамы, доходившие до подбородка. — Да, думаю узнала ты меня без труда.
   Она пожала плечами.
   — Они описали тебя. Сказали, ты жесткий как мясо старой кумфы, только тогда я их не поняла, — она прищурилась. — И они говорили о шрамах на твоем лице.
   Я подумал, что ей хотелось спросить, откуда эти шрамы. Ими обычно интересовались все, особенно женщины. Шрамы были частью легенды, и я не уклонялся от рассказа.
   — Песчаный тигр, — веско сообщил я ей и встретил прямой взгляд. — Они как кумфа, живут в Пендже. Хищные, опасные звери. Не откажутся полакомиться человечиной, если кто-то по глупости заявится в их логово.
   — Как ты?
   Я засмеялся.
   — Я знал, что делал, когда шел к ним. Я должен был убить большого тигра, который наводил ужас на поселение. Ему удалось содрать с меня несколько кусков кожи и провести когтями по лицу, как видишь, но я с ним расправился, — я показал на ожерелье, висевшее на мой шее — черные, хищно загибающиеся когти, нанизанные на темный шнур. Мое лицо испробовало их на себе. — Это все, что от него осталось. Шкуру я взял в свой хиорт, — снова прямой взгляд. — Шатер.
   — И теперь тебя называют Тигр.
   — Песчаный Тигр. Тигр — сокращенно, — я пожал плечами. — Имя не хуже любого другого, — я немного подумал, а потом решил, что это не повредит моей репутации — и не уронит меня в глазах Дел — и рассказал всю историю.
   — Я до мельчайших подробностей помню день, когда все это случилось, — зловеще начал я, подготавливая ее к леденящему кровь повествованию. — Песчаный тигр крал детей, которые отходили от поселка. Никто не мог выследить зверя и положить конец этим злодеяниям. Двое рискнувших охотников были убиты около его логова. Шукар испробовал все свои магические заклинания, но ни одно не помогло — от магии всегда мало проку. Тогда шукар объявил, что племя чем-то прогневило богов и те ниспослали наказание, и что человек, который сможет погубить зверя, заслужит вечную благодарность племени, — я пожал плечами. — Ну, я взял свой нож и вошел в логово, а когда выбрался оттуда, тигр был мертв.
   — И чем потом вознаградило тебя племя?
   Я улыбнулся.
   — Ну, награда была столь велика, все юные красавицы племени, благодарные мне за мой подвиг, падали передо мной на колени и каждая умоляла взять ее в жены. Мужчины чествовали меня и готовы были отдать мне все, что имели. Так что по понятиям Салсет я был вознагражден сполна.
   — И сколько жен у тебя было? — мрачно поинтересовалась Дел.
   Я погладил шрамы на лице.
   — Честно говоря, ни одной. Я не связываю себя надолго с женщинами, — я пожал плечами. — Для меня и одна жена много, не говоря уже о нескольких.
   — А почему ты оставил племя?
   Я закрыл один глаз и покосился на яркую звезду.
   — Захотелось чего-то нового. Даже кочевое племя, такое как Салсет, может показаться клеткой. Так что я побродил по земле, а потом занялся танцами мечей, достиг седьмого ранга и стал самим собой.
   — На Юге хорошо платят?
   — Я очень богат, Дел.
   Она улыбнулась.
   — Я вижу.
   — И буду еще богаче, когда мы закончим твою охоту.
   Она покрепче затянула шнурок, стягивающий светлую косу.
   — Но ты считаешь, что мы не найдем моего брата, так?
   Я вздохнул.
   — Пять лет — долгий срок, Дел. С ним могло случиться все, что угодно. Особенно если он был у работорговцев.
   — Я не собираюсь сдаваться, — резко объявила она.
   — Ну конечно. Я и не думал, что ты сдашься.
   Она стянула бурнус через голову, аккуратно свернула его и положила рядом с седлом. Весь день ее тело было закутано в шелк и вдруг, увидев бледную, нежную кожу, я снова понял — и морально, и физически — как я хочу ее. И один долгий, восхитительный момент, когда она смотрела на меня, во мне вновь проснулась надежда. Ее лицо осталось совершенно спокойным. Я ждал приглашения, но она ничего не сказала. Она просто вытащила из ножен меч и положила его рядом с собой на песок. Послав мне длинный, загадочный взгляд, Дел улеглась и повернулась ко мне спиной — туника плотно обтянула бедра.
   Жемчужно-розовая сталь поблескивала при свете звезд, радужно переливались руны.
   Похолодало и я поежился. Впервые за множество ночей я не снял бурнус. Вместо этого я растянулся на чепраке и смотрел на звезды пока не заснул.
   Аиды, так я никогда еще не проводил ночь…

4

   Неопытный глаз не определит, где кончает править пустыня и начинаются владения ее старшей, беспощадной сестры. Но для таких как я, тридцать с лишним лет бродивших по пескам, граница между пустыней и Пенджей ясна как день и сразу бросается в глаза.
   Дел остановила свою лошадь рядом с моей, осмотрелась и удивленно взглянула на меня. Косу она перекинула через левое плечо и ее конец лежал на красном шелке, покрывавшем высокую грудь. Нос Дел порозовел от солнца и я знал, что если она срочно не накинет капюшон, очень скоро такой же оттенок приобретет все ее лицо.
   Мой капюшон был на голове, хотя я мог обойтись и без этого. Дел напряженно проследила за моим взглядом. Я кивнул.
   — Здесь, моя баска с Севера, начинается Пенджа.
   Она осмотрела пространство. Горизонт скрывался за рядами грязно-коричневых дюн. Казалось, что даже из неба солнце высосало все цвета. Над нами возвышался огромный купол из бледного топаза и лишь у края появлялся серо-голубой ободок. К югу, западу и востоку не было ничего, мили и мили пустоты. Аиды, наверное, такие же.
   Дел обернулась. К северу тоже было жарко и пыльно, но чувствовалось, что земля жила и обещала справиться с песком и возродиться. Пенджа тоже обещала — обещала, напевая песню смерти.
   Дел не скрыла недоумения.
   — Как ты определил? Почему именно здесь?
   Я показал на песок под копытами ее лошади.
   — Посмотри. Видишь разницу?
   — Песок как песок.
   Но прежде чем я успел сделать ей выговор за такое бездумное заявление, она соскочила с пыльного серого мерина, наклонилась и набрала полную ладонь песка.
   Дел пропускала песок между пальцами пока ладонь не опустела. На ней осталось лишь несколько крупинок полупрозрачных серебряных кристаллов. В них и заключался губительный секрет Пенджи: кристаллы ловили и задерживали солнечное тепло, усиливали его, отражали, тысячекратно увеличивая яркость и температуру, так что все, кроме песка, сгорало.
   Дел медленно сжала пальцы.
   — Теперь я поняла, — она поднялась и осмотрела бесконечную Пенджу. — Сколько миль?
   — Кто знает? Пенджа как дикий зверь, баска, для нее нет преград. Ее не огородить забором, у нее нет границ. Она идет куда захочет вместе с ветром, она свободнее любого кочевника, — я пожал плечами. — Сегодня она может быть в милях от поселения, а через пару дней поглотить в нем все, до последней козы и ребенка. Поэтому без проводника нельзя. Если ты раньше не пересекала Пенджу, ты не знаешь меток, не знаешь, где искать колодцы, — я махнул рукой на Юг. — Там, баска, правит смерть, — она плотно сжала губы и я добавил: — Баска, я не пытаюсь запугать тебя. Я не преувеличиваю. В Пендже не бывает излишних мер предосторожности.
   — Но ее МОЖНО пересечь, — она посмотрела на меня, стряхнула кристаллы и вытерла ладонь о бурнус. — Ты же переходил ее.
   — Переходил, — согласился я, — но прежде чем пересечь неотмеченную границу и шагнуть на серебряный песок, ты должна понять, что будет ждать тебя там.
   Маленький мерин ткнулся ей в бок носом, требуя внимания. Дел положила одну руку ему на лоб, а другую под широкую морду и начала нежно поглаживать твердые мускулы. Но ее взгляд и внимание были прикованы ко мне.
   — Тогда скажи, что там будет меня ждать.
   Она не испугалась. Сначала я подумал, что она притворялась, чтобы я не принял ее за слабую, глупую женщину, которая пытается играть в мужчину, но потом понял, что ошибся. Она действительно была сильной. И что более важно, она готова была выслушать меня.
   Жеребец фыркнул, сдувая пыль с ноздрей. В неподвижном тяжелом воздухе я услышал, как зазвенели трензельные кольца, тяжелые кисточки застучали по медным украшениям уздечки. Насекомое с низким жужжанием опустилось на ухо гнедому. Жеребец раздраженно тряхнул головой, отгоняя паразита, и затанцевал на песке. От этого поднялись облака пыли и он снова фыркнул. В пустыне все идет по кругу. Колесо, бесконечно вращающееся в изменчивой постоянности окружающего мира.
   — Во-первых, миражи, — начал я, — губительные миражи. Ты думаешь, что видишь оазис, а когда подъезжаешь к нему, он превращается в песок и небо и расплывается в воздухе. Если хотя бы раз поверить в такой мираж, можно уйти слишком далеко от настоящего оазиса, настоящего колодца. И тогда верная смерть.
   Она ждала продолжения молча, почесывая морду серому мерину.
   — Может начаться самум, — рассказывал я, — сирокко. Это что-то вроде песчаных бурь, а песчаные бури Пенджи будут вопить, визжать и стонать пока не сдерут плоть с костей человека. Есть еще кумфы. И песчаные тигры.
   — Но с песчаным тигром можно справиться, — она сказала это резко. Так резко, что я нахмурился, пытаясь понять, серьезно она говорила или просто подшутила над моим именем и моей репутацией.
   — Можно столкнуться с борджуни, — продолжил я. — Это воры и они ненамного лучше падальщиков пустыни. Нападают на неосторожных путников и караваны, крадут все, снимают с человека последний бурнус, а потом убивают.
   — Это все? — спросила она, когда я замолчал.
   Я вздохнул — ну, если ей и этого мало…
   — Всегда есть шанс столкнуться с кочевыми племенами. Кое-кто из них дружелюбен, как Салсет и Талариан, но большинство, вроде Ханджи и Вашни, воинственные племена, приносящие человеческие жертвы. Отличаются только ритуалами, — я сделал паузу. — Вашни увлекаются вивисекцией, Ханджи — каннибалы.
   Она подумала и снова кивнула.
   — Что еще?
   — Тебе этого недостаточно?
   — Достаточно, — тихо сказала она, — может быть более, чем достаточно. Но мне кажется, что ты кое-что от меня скрываешь.
   — А что еще ты хочешь от меня услышать? — раздраженно спросил я. — Или ты думаешь, что я не знаю, как тебя развлечь и рассказываю сказки?
   — Нет, — она прижала ладонь ко лбу, прикрывая глаза, и посмотрела на юг, сквозь сверкающие пески. — Ты не сказал ни слова о колдовстве.
   Я опешил и разъяренно уставился на нее. Потом фыркнул.
   — Меня интересует только магия, заключенная в круге.
   Под пылающим солнцем ярко-красная ткань выгорала на глазах, а золотые кисточки ослепительно сияли.
   — Танцор меча, — мягко сказала она, — будет лучше, если ты перестанешь принижать то, что скрывает великую силу.
   Я выругался.
   — Аиды, баска, ты говоришь как шукар, он тоже пытался заставить людей поверить, что он вместилище тайн и магии. Слушай, я не скажу, что магии нет, потому что она есть. Но магией называют разные вещи, и сколько раз за свою жизнь я видел как прикрываясь этим словом обманывали дураков, отбирая у них деньги и воду. Это жульничество, баска, и таких мошенников можно разоблачить.
   Она долго пристально смотрела мне в лицо, словно взвешивая что-то, потом неохотно кивнула.
   — Скептик, — отметила она. — Может даже дурак. Но знаешь… это твое дело. Я не священник, чтобы пытаться обратить тебя в свою веру, — Дел повернулась и пошла вперед.
   Не задумываясь, я шагнул в сторону, чтобы ее пропустить, и схватил свободно повисший повод мерина. Серый уже собрался идти за ней.
   — В аиды, куда ты отправилась?
   Она остановилась. Застыла на неотмеченной границе. Ничего мне не ответила. Она просто вытащила свой сияющий меч и вонзила его в песок, словно пригвождая к земле человека, а потом отпустила рукоять. Меч возвышался над песками, руны на лезвии радужно переливались. Она села перед ним, скрестила ноги и закрыла глаза. Руки безвольно опустились на колени.
   Лицо опалял зной. Когда едешь, можно забыть о жаре и сконцентрироваться на движении. Но сидя на лошади, застывшей посреди раскаленных песков, зная, что слезть придется еще не скоро, я чувствовал только зной… и удивлялся, наблюдая за странным поведением женщины.
   Глаза закрыты. Голова опущена. Тишина. Фигурка, закутанная в малиновый шелк, ноги скрещены на песке. Перед ней Северный меч из неизвестной стали, рукоять сияла в плывущем воздухе.
   Я чувствовал, как по лицу стекали капли пота. Лоб, живот, руки, все было влажным. Шелковая ткань бурнуса намокла и прилипала к коже. Острый запах бил в ноздри.
   Я пригляделся к мечу. Мне казалось, что под тонкой пленкой металла двигались тени и это уже относилось к области магии, той могущественной магии, которой владели единицы. Я моргнул, и видение тут же пропало.
   Нет, магия существовала только в круге танцора меча.
   Дел легко вскочила и вытащила меч из песка. Клинок скрылся в ножнах за левым плечом, а Дел подошла к серому и перекинула повод на шею мерина.
   Я не удержался и мрачно спросил:
   — Ну и что это было?
   Она быстро вскочила в седло.
   — Я просила разрешения продолжить мое дело. Так принято на Севере, готовясь к опасному путешествию.
   — Просила у кого? — не понял я. — У меча?
   — У богов, — серьезно ответила она. — Но может, если ты не веришь в магию, ты не веришь и в богов?
   Я улыбнулся.
   — Точное попадание, баска. Ладно, если боги… или меч… дали тебе разрешение, поехали дальше, — я показал рукой. — На Юг, баска. Все время на Юг.
 
   Выносить Южное солнце тяжело всем. Оно висит над тобой на выжженном небе как зловещий бог аид и смотрит вниз единственным круглым глазом. Бурнус хорошо защищает кожу, но не спасает от жары. Шелк, нагреваясь, сам задерживает тепло, и если ткань не лежит складками, а прикасается к телу, обжигает как раскаленный металл.
   Через некоторое время глаза начинают болеть, устают щуриться от безжалостного сияния, а если закрыть их, видно было яркое красное солнце, просвечивающее сквозь веки. Пески Пенджи сверкают ослепительно. Сначала янтарно-красные переливы дюн, покрытых коркой драгоценных кристаллов, притягивают и очаровывают, но с каждой проходящей минутой кристаллы сияют все ярче, и блеск начинает резать глаза.
   А вокруг стоит давящая тишина, которую нарушает только шелест песка под копытами лошадей и случайный скрип кожаного седла на чепраке.
   Сотни лет Южные лошади выводились в расчете на зной и слепящее солнце. Длинные челки предохраняли их глаза от света и частично изолировали тепло. Шерсть у них редкая, а шкуры скользкие как шелк. Сколько раз я мечтал о том, чтобы человек был приспособлен к жизни в песках так же как пустынная лошадка… и был бы таким же нетребовательным.
   Воздух плывет. Вы смотрите вперед и видите ровный горизонт, ровное небо, ровный цвет. Вы чувствуете как из вас пьют жизнь, высасывая влагу из кожи до тех пор, пока вы не поймете, что превратились в сухую оболочку, готовую рассыпаться на миллион частей при первом же порыве ветра. Но ветер не подует, и молитесь, чтобы его не было, потому что ветер — это начало самума, это летящий песок, острый как зубы кумфы, который въедается в вашу плоть.
   Я посмотрел на Дел, вспомнил свежесть ее бледной кожи и понял, что не хочу видеть как она обгорит, потрескается и покроется рубцами.
   Мы пили мало, но вода из фляг исчезала на удивление быстро. Даже если воду расходовать аккуратно, через некоторое время, к своему ужасу, понимаешь, как мало ее осталось. Знание того, что она здесь, под рукой, и можно сделать глоток, терзает сильнее чем жажда. Пока вода у вас есть, ваша рука тянется к ней. Это проверка на силу воли, и множество сильных на вид людей ее не выдерживали. Дел выдержала. Но воды оставалось все меньше.
   — Почти добрались до колодца, — нарушил я тишину. — Впереди.
   Она вздрогнула от неожиданности и подняла голову.
   — Где?
   Я показал.
   — Видишь темную линию? Это насыпь из камней вокруг колодца. Вода не лучшая, чуть солоноватая… но мокрая. Сойдет.
   — У меня еще осталось во флягах.
   — У меня тоже. Но здесь просто так мимо воды не проходят. В Пендже ничего лишнего не бывает. Даже если фляги полны, остановись. Иногда жизнь зависит от одного купания, — я помолчал. — Как твой нос?
   Она потрогала его и страдальчески сморщилась.
   — Болит.
   — Если найдем алла, местное растение, я сделаю мазь. Она снимет боль и нос больше не будет обгорать, — я усмехнулся. — И не отказывайся, баска. Твоя нежная Северная кожа не создана для солнца Пенджи.
   Она сжала губы.
   — А твоя создана.
   Я рассмеялся.
   — Я жесткий как мясо старой кумфы, помнишь? Пенджа мой дом, Дел… как и любое другое место, — я посмотрел на горящие пески. — Если у танцора меча вообще может быть дом.
   Не знаю, зачем я это сказал. Тем более ей. Иногда женщины используют вырвавшиеся из глубины души фразы как оружие. Мечей у них нет, и они наносят раны словами.
   Но у Дел меч был, и мне показалось, что она не должна легко бросать слова.
   — Есть, — тихо сказала она. — Есть дом. Дом танцора в круге.
   Я резко взглянул на нее.
   — Что можешь ТЫ знать о круге, баска?
   Дел задумчиво улыбнулась.
   — А ты думаешь, я ношу меч в надежде запугать его видом?
   Ну, это у нее получалось. Даже если она не знала, как его держать.
   — Запугать им Муна тебе удалось, — неохотно признал я, — значит кое-что ты умеешь. Но в круге? — я покачал головой. — Баска, вряд ли ты понимаешь, что такое круг.
   Она не перестала улыбаться, но больше не сказала ни слова.
 
   Гнедой осторожно выбирал дорогу между темных, горячих камней. После шелеста песка странно было снова слышать удары копыт о гранит. Серый Дел уже не отставал от моего жеребца, хотя гнедой шел значительно быстрее чем днем. Лошади почувствовали воду.
   Я соскочил на землю бросил повод, зная, что от воды жеребец не удерет. Дел спрыгнула с серого и молча наблюдала за моими поисками.
   То, что я искал, нашлось в стороне, в куче камней — это была железная ручка. За многие годы она погнулась и проржавела, но мне удалось просунуть под нее ладонь и крепко ухватиться. Я стиснул зубы и рванул, застонав от усилия. Тяжелая крышка колодца сдвинулась.
   Дел нетерпеливо подошла ко мне, потянув за собой сопротивлявшегося серого — вот что заставило меня насторожиться. А потом серый отказался пить. Дел уговаривала его, нежно шептала что-то на Северном, а ничего не добившись, растерянно посмотрела на меня. Я зачерпнул воды, понюхал ее, коснулся кончиком языка мокрой ладони и тут же сплюнул.
   — Отравлена.
   — Но… — Дел замолчала. Добавить было нечего.
   Я поставил крышку на место и в одной из сумок нашел кусок угля. Дел молча смотрела как я рисовал на металле черное Х. Наверняка вскоре поверхность покроется песком и метка затеряется, но я сделал все, что было в моих силах, чтобы предупредить других путешественников. Многие добирались до колодцев из последних сил, и я помнил случаи, когда люди пили отравленную воду даже зная, что она отравлена. Вид воды сводил их с ума и они не могли остановиться. Я помнил их мучительные, страшные смерти.
   Я взял одну из фляг, плеснул воды в ладонь и поднес к морде гнедого. Этого хватило ему лишь на то, чтобы смочить горло. Глядя на меня, и Дел налила из своей фляги серому. Всю дорогу от хиорта Осмуна мы ехали спокойно, не подгоняя лошадей, и они были еще свежими. Теперь им предстояло долго нести нас на себе, прежде чем на горизонте появится следующий колодец.