Страница:
Сааведра покачала головой.
— Не этот человек стоял рядом с тобой, Элейна. У него было лицо моего Сарио. — Она повернулась. — Вы прибегли к обряду Чиевы до'Сангва, верно?
Гиаберто был потрясен ее вопросом.
— Откуда ты знаешь? Откуда тебе вообще об этом известно? Сааведра с улыбкой, медленно вернулась к столу. Взяла кусочек хлеба, принялась разглядывать корочку, взвесила на ладони — по крайней мере хлеб пекут по старинке! — а потом встала так, чтобы видеть их всех.
— Знаю, потому что тоже обладаю Даром. — Она раскрыла ладонь и показала им Ключ. За прошедшие века вес его стал привычным. — Этот Ключ, Чиева до'Орро, принадлежит мне. Видите ли, я прошла конфирматтио особого рода — меня заставил Сарио — и получила Ключ, а с ним и все права, которыми обладают Грихальва.
Посыпались протесты, возражения, мужчины заговорили одновременно. Элейна молчала. Сааведра не обращала на них внимания, казалось, недоверие нисколько ее не оскорбило. Она слышала эти слова и раньше. Сама говорила их Сарио. Женщина не может обладать Даром.
— Только мужчин природа наделяет Даром, — уверенно заявил Гиаберто. — А долг женщины производить на свет Одаренных сыновей. Этот Ключ — всего лишь символ священных уз, объединяющих до'Веррада и Вьехос Фратос.
Тем временем единственная женщина в комнате молча ждала, когда смолкнут все протесты, и просто смотрела на Первую Любовницу, которая, по собственному признанию, являлась еще и Первой Одаренной женщиной.
Сааведра встретилась глазами с Элейной.
— Ты мне завидуешь?
Молодая женщина покраснела.
— Матра Дольча! Да, признаюсь, я тебе и в самом деле завидую. — А потом тихо прибавила:
— Прости меня.
— Не нужно извиняться, — сказала Сааведра. — Не стоит делать это сейчас. Не сожалей, что тебе не ниспослан Дар. Матра дает нам то, что считает нужным.
— Но если ты Одарена… — Кабрал с сомнением выступил вперед. — Прошу прощения, что я задаю вопрос, но… Мечелла сказала правду? У тебя будет ребенок?
— Да, — спокойно ответила Сааведра. — Ребенок, который должен был родиться три века назад, еще появится на свет.
Кабрал тяжело вздохнул.
Как это ни странно, глаза Элейны неожиданно наполнились слезами, и она поспешно отвернулась.
Сааведра, не задумываясь о том, что делает, протянула руку.
— Нет, прошу тебя.., пожалуйста, не отворачивайся! Матра эй Фильхо! Ты единственная из них можешь меня понять. Неужели ты мне в этом откажешь? — Сааведра почувствовала, как и у нее на глазах появились слезы. — Матра Дольча, я здесь совсем одна, мое время давно прошло, я ни с кем не знакома — у меня есть только этот ребенок, ребенок Алехандро, который узнает о своем отце и о том времени, когда жила его мать, разве что из уроков древней истории. — Сааведре стало трудно говорить. — Ты же все понимаешь, правда? Ты чувствуешь. Сердцем, да и умом тоже.
Элейна стояла спиной к Сааведре. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она медленно повернулась и протянула ей дрожащую руку.
— Прости меня… Я не завидую твоему Дару. — Они взялись за руки. — Это правда, у тебя никого нет… И если ты захочешь, то станешь мне сестрой. Совсем как Беатрис, которая и на самом деле мне сестра. И Агустин… — Голос ее пресекся, она выпустила руку Сааведры. — Прошу меня простить. Я должна пойти посмотреть, не проснулся ли Агустин.
— Иди посмотри, ниниа мейа.
Сааведра с сожалением проводила ее глазами. А потом обратилась к Гиаберто:
— Кто такой Агустин?
Ответил ей Кабрал, сердито и печально одновременно:
— Агустин — ее младший брат, недавно прошедший конфирматтио. Он умирает, потому что Сарио облил горячим маслом из лампы картину мальчика, написанную красками с примесью крови.
Сааведра вздрогнула. Затем поцеловала кончики пальцев и приложила их к сердцу.
— Матра Дольча… Который Сарио?
— Этот. — Гиаберто показал на лицо, которое она не узнала. — Но нам не удалось применить к нему Чиеву до'Сангва.
Сааведра ответила не сразу. Она знала, как Сарио защитил себя.
— Мы еще не поняли, каким образом ему удалось это сделать, — продолжал Гиаберто, приняв ее молчание за удивление. Бросил взгляд на портрет. — Впрочем, может быть, на самом деле он не Сарио. Не наш Сарио. — Он обернулся к Сааведре. — Ты уверена, что видела в зеркале Сарио?
Впервые за свою жизнь — жизнь, исковерканную магией, — Сааведра Грихальва произнесла клятву, к которой даже они не могли отнестись несерьезно.
— Номмо Чиева до'Орро. — Она видела, что они ее услышали, отметила их потрясение. — Его одежда менялась, но лицо оставалось всегда одним и тем же. И Чиева у него на груди. — Неожиданно Сааведра задрожала, словно в комнату ворвался порыв холодного ветра. — Возможно, жестокость — или, наоборот, великодушие — заставили его нарисовать зеркало… Видимо, у него были на это свои собственные причины. Но я думаю, оно показывало правду — настоящий мир и его истинное лицо. И в этом мире всегда был Сарио.
— В таком случае, если твой Сарио приходил с Элейной, нашей Элейной… — Лицо Кабрала посерело. — Прости меня за то, что я сомневаюсь в твоих словах, пожалуйста, прости, но в это так трудно поверить.
Сааведра развела руками.
— Так же трудно, как поверить в меня.
— Как такое может быть? — Голос Гиаберто дрожал. Да, нелегко говорить: для нее все произошло вчера, для них — несколько веков назад.
— Вы не знаете его так, как я, — сказала она. — Не знаете того Сарио, каким мне дано было его увидеть, — хотя он и живет среди вас. Я поняла — к сожалению, слишком поздно! — что Сарио способен на все. Он может достигнуть заоблачных высот, подчинить себе любое заклинание, добиться безграничного могущества. Благодаря Дару он не ведает никаких преград. — Она тяжело вздохнула. — В мое время не было — да и в ваше тоже нет — равных Сарио Грихальве.
— Твои слова звучат так, будто ты его любишь! — В голосе Гиаберто слышался упрек.
Сааведра нисколько не смутилась.
— Я любила его так сильно, как только могла. Как никого другого. Но любовь бывает разной, и то, что я давала Сарио, не имело ничего общего с тем, что связывало меня с Алехандро.
— Ниниа мейа, — с состраданием произнес Кабрал и взял руки Сааведры в свои. — Я буду рад, если ты станешь считать меня своим дядей, так же, как Элейну — сестрой. Ты Грихальва, одна из нас, часть меня… — Он рассмеялся. — Боюсь, по возрасту ты годишься мне в прапрабабушки, но все равно ты моложе меня.
Старик, старше остальных иллюстраторов, нарушил торжественность момента, отчаянно заколотив тростью по полу.
— Хватит! — Его трескучий, слабый голос дрожал, было ясно, что жить ему осталось недолго. — Все эти разговоры о Сарио — этот Сарио, тот Сарио — неуместны, в то время как я хочу выяснить нечто на самом деле чрезвычайно важное. — Он сердито уставился на Сааведру. — Желтый нипали — как его делали? Мы создаем лишь нечто похожее, но наша краска не дает того эффекта, какого достигали старые мастера. Как ее смешивали?
Слишком много потрясений. Сааведра расхохоталась.
— Вы больше не умеете делать желтый нипали? Матра Дольча, да вам ужасно повезло, что я вернулась, не так ли?
Кабрал выпустил ее руки из своих и энергичным жестом привлек к себе всеобщее внимание.
— Минутку!
Как странно видеть, что лишенный Дара иллюстратор пользуется таким влиянием среди Вьехос Фратос! Но Сааведра уже поняла, что Кабралу можно доверять, ее восхищали его доброта и мудрость — и ей так нужны были друзья.
— Сарио опасен не только для нас, но и для всей Тайра-Вирте. Если то, что говорит Элейна, правда и Сарио действительно написал портрет герцога Ренайо, благодаря которому полностью подчинил того себе… — Он покачал головой. — Давайте предположим, что это правда, что первый Сарио Грихальва еще жив. Как можно такое осуществить? На это способен лишь Одаренный иллюстратор, правильно? А они есть только среди Грихальва.
— Исключено! — снова запротестовал Гиаберто.
Сааведра устала выслушивать бесконечные препирательства и потому оставила Вьехос Фратос и подошла к Пейнтраддо Чиеве Сарио Грихальвы, ее Сарио.
Всего несколько дней назад… Дней? Нет, веков. Несколько дней назад она разговаривала с ним, спорила, поняв, что он собой представляет, чем стал; несколько дней назад она лежала в объятиях Алехандро, была счастлива рядом с ним, знала, что они будут вместе до тех пор, пока смерть их не разлучит.
Она еще жива. А он умер три века назад.
Ее снова затопила волна боли. Чтобы справиться с ней, на время забыть, Сааведра обратилась к Вьехос Фратос. К Кабралу.
— Тебе, — она поманила его, а когда он подошел, вложила свою руку в его, — тебе он бы позавидовал. Теперь я это понимаю гораздо лучше, чем раньше. Его безумие помогло мне… — Она показала на картину. — Этот человек позавидовал бы тебе и твоему могуществу…
— У меня его нет, — возразил Кабрал. — Я не наделен Даром.
— На самом деле твоя сила совсем в другом. В долгой жизни. В способности зачинать детей. — Сааведра вздохнула. — Однажды Сарио мне сказал, что не желает иметь ничего общего с детьми, но я думаю, он лгал. А еще он заявил, что иллюстратор живет только в своих произведениях и что он найдет способ это изменить. — Она взглянула на Кабрала. — Ты знаешь историю Тайра-Вирте. Как долго прожил первый Сарио?
— Мне кажется, он умер в тридцать пять лет.
А Алехандро… Какой оказалась его жизнь, длинной или короткой? И появилась ли в его постели другая женщина, женщина, родившая ему детей?
Конечно, появилась. Род до'Веррада продолжается и по сей день, триста шестьдесят три года спустя. Но она не могла решиться задать этот вопрос. Это причиняло боль.
— Ты интересовался, — обратилась она к Гиаберто, — как может Сарио жить так долго. Я могу ответить на твой вопрос, потому что прочла эту книгу от корки до корки. — Она показала на книгу, лежащую на столе — на картине. — Это копия Кита'аба. Вам она известна в неполном варианте, и вы называете ее Фолио. Там есть заклинание, благодаря которому можно перенести сознание и дух одного человека в тело другого…
Открылась дверь, ведущая на лестницу, и все повернули головы в ту сторону, но оказалось, что это всего лишь Элейна.
— Агустин спит. — Ее лицо было печально. — Может быть, даже лучше, что он не просыпается, если сон избавляет его от боли. — Она взглянула на Сааведру и тяжко вздохнула. — Я слышала тебя. Пару дней назад я спросила Сарио, как получилось, что ему так много всего известно. И он ответил: “Я давно живу”. Мне его слова тогда показались такими странными, ведь он всего на шесть лет старше меня. — Она посмотрела на всех, потом снова на Сааведру. — Я могу проверить, правда ли это. Я должна вернуться в Палассо.
— Матра эй Фильхо! Ты не боишься рискнуть?
— Невозможно, — перебил их Гиаберто. — Слишком опасно. Кабрал присоединился к Гиаберто, хотя и не так уверенно.
— Элейна, милая, ты же должна понимать, что, если Сарио в состоянии заставить Ренайо плясать под свою дудку, он, вне всякого сомнения, может поступить точно так же и с тобой.
Она убедительно покачала головой. Сааведра восхищалась ее спокойной отвагой.
— Он не причинит мне никакого вреда и не сделает своей марионеткой. — Элейна с вызовом посмотрела на Гиаберто. — Он написал мой портрет, который защищает меня от влияния иллюстраторов Грихальва.
Сааведра с новым интересом взглянула на Элейну. Красива, хотя и не ослепительна; молода, полна жизни и энергии; но самое главное — в ней есть вдохновляющая сила, она вызывает в душе отклик, привлекает к себе.
И Сааведра поняла, что это Луса до'Орро, тот самый Золотой Свет, что был дарован и Сарио.
Художник. Вот чем она занимается с Сарио, а потому знает его так хорошо. Живопись. Она учится. Чтобы разгорелся ее собственный огонь.
И все же…
— Он тебя любит? — спросила Сааведра.
Он всегда любил ее, насколько вообще был способен любить кого-то, кроме себя и своего искусства; но ведь он прожил так долго, наверняка у него были и другие женщины. Или, может быть, одна другая женщина?
Элейна покраснела, но ответила твердо:
— Он не мой любовник. Но… — Ее колебания выдавали глубокое волнение. — Но я его ученица, Возмущенные возгласы. Вьехос Фратос и в самом деле не те, что раньше. Сааведра не могла припомнить, чтобы мужчины выдвигали такие мелкие, пустые доводы, так легко устраивали скандалы по пустякам. Они не отпустят ее в Палассо.
А она бы пошла; она пошла — невзирая на опасность, и оказалась здесь, в этом времени, хотя ей следовало умереть вместе с Алехандро.
— Но ведь только я могу вернуться! — воскликнула Элейна. — Он мне доверяет и думает, что я доверяю ему. Скажите, что я должна сделать!
Гиаберто стал расхаживать по комнате.
— Меннина моронна, — бормотал он.
— Да, — согласилась Элейна. — Но так нужно, тио. Он резко обернулся.
— Если все обстоит так, как ты говоришь… Если он написал твой портрет красками с кровью, тогда ты и в самом деле можешь его не опасаться, он не способен причинить тебе зло. Эйха! Ты должна отправиться в Палассо. — Он смахнул капли пота с верхней губы. — Сначала следует освободить Ренайо от его влияния. Найди портрет, опусти его в ванну с водой, налей туда скипидар, и пусть полотно хорошенько намокнет. Когда картина будет уничтожена, добавь еще воды, как можно больше, а потом все вылей в сток. Таким образом его власти над герцогом придет конец без вреда для самого Ренайо.
— А почему бы мне просто не сжечь портрет или какую-нибудь другую из его картин? — сердито спросила Элейна. — Позвольте мне сделать с ним то, что он сотворил с моим Агустином!
Сааведра остановила спор, прежде чем он разгорелся с новой силой.
— Я должна его увидеть, — просто сказала она. — Я должна увидеть этого человека и понять, что он собой представляет.
Элейна, стоявшая совсем рядом с ней, пробормотала так тихо, что только Сааведра услышала ее слова:
— Если это действительно он, представить себе невозможно, как много он знает о живописи!
Самая настоящая Луса до'Орро. Да, Элейна женщина, но такой же иллюстратор, как и все остальные.
Холодно, спокойно Сааведра продолжала:
— Я предлагаю Элейне вернуться к нему и отнести записку. От меня, я напишу ее сама, он — мой Сарио — прекрасно знает мою руку. И если это действительно Сарио, он обязательно явится. — Она посмотрела на молодую женщину, его ученицу, понимая, что следующее задание причинит ей боль. — Когда он покинет Палассо, Элейна должна будет уничтожить все его картины способом, описанным Гиаберто. Все до единой. А как только Сарио придет ко мне, сюда, в ателиерро, мы займемся им все вместе. Вьехос Фратос. И я. Возможно, лишь я одна знаю, как следует с ним поступить. — Она больше не испытывала боли. Лишь ощущала безжалостную необходимость. — Так он меня учил. Мне понадобятся краски. И нужно вымыть до блеска пол.
— Что ты намерена сделать? — опасливо поинтересовался Гиаберто.
Сааведра разгладила на животе складки бархатного платья.
— Сарио гениален, но он совершил две трагические ошибки. Он был уверен, что никто не обратит внимания на очевидные вещи. — Она сделала глубокий вдох, чтобы поведать им новую тайну. — Первое — он доказал мне, что я тоже наделена Даром. И второе — он нарисовал Фолио, а точнее, Кита'аб на столе в комнате, где держал меня в плену. В этой книге я прочитала секреты, или рецепты, могучей магии тза'абов. Обещаю вам, номмо Чиева до'Орро, я поймаю моего кузена в ловушку, и он больше не сможет никому причинить зла.
Сааведра видела: они больше не сомневаются, они поверили и приняли ее в свои ряды. Молодой иллюстратор принес бумагу и мелок, положил на стол.
Голос Кабрала прозвучал спокойно и очень тихо.
— Прежде чем мы начнем действовать, я должен сообщить вам, Вьехос Фратос, одну очень важную вещь, которая скоро станет достоянием всей семьи Грихальва. — Он бросил мгновенный взгляд на Элейну. — Вы наверняка слышали, что ассамблея Временного Парламента составила проект конституции. Через два дня они встретятся в Катедраль Имагос Брийантос в присутствии Премио Санкто и Премиа Санкты, чтобы представить документ Великому герцогу, — Он посмотрел на каждого из собравшихся, включая Сааведру. — И в этот день, я думаю, весьма красноречивый человек благородного происхождения Святым Именем Матры эй Фильхо объявит, что Великий герцог Ренайо является незаконнорожденным — чи'патро Грихальва, если уж быть точным до конца. Что он вовсе не до'Веррада.
Сааведра испытала страшное потрясение, как, впрочем, и все остальные, хотя по совершенно иной причине. Для них в словах Кабрала таилась угроза их герцогу; для нее они означали, что в жилах человека, которого все считали до'Веррада, течет кровь тза'аба. Она снова погладила рукой платье, подумав о своем собственном чи'патро до'Веррада.
— Вне всякого сомнения, — заметила она, — ваш герцог за такую наглость может отправить лжеца в ссылку.
— А если это правда? — Кабрал грустно улыбнулся.
— Ложь! — выкрикнул Гиаберто. — Либертисты не знают стыда! Они готовы опуститься до самой невероятной лжи. Кабрал, неужели ты думаешь, что им кто-нибудь поверит?
— А если этот красноречивый человек благородного происхождения является кузеном барона до'Брендисиа? Если он потребует, чтобы Великий герцог Ренайо поклялся на священных кольцах Премио Санкто и Премиа Санкты в том, что он и его наследники и в самом деле принадлежат к роду до'Веррада? — Кабрал едва заметно покачал головой. — А что, если он не сможет дать такой клятвы, опасаясь за свою душу? Кто осмелится лгать перед лицом Матры эй Фильхо?
Лицо Гиаберто неприятно побагровело.
— Ты хочешь сказать, Кабрал, что и в самом деле веришь в то, что Ренайо до'Веррада не сын Арриго?
Сааведра перестала что-либо понимать, пока Элейна не наклонилась к ней и не объяснила, что Арриго является отцом нынешнего Великого герцога.
Гиаберто дико захохотал.
— Даже если это и в самом деле так по какой-то невозможной причине, ты понимаешь, что станется с Тайра-Вирте? Открыть всем, что Великий герцог не до'Веррада? — Он помотал головой. — Первый сын Арриго умер, не оставив наследников, его дочь вышла замуж за человека благородного происхождения из Диеттро-Марейи, и все ее дети — иностранцы.
Мысленно Сааведра применила привычный термин — “эстранхиеро”.
— После сестры Арриго, Лиссии, — продолжал Гиаберто, — осталось только двое внуков: юная графиня до'Дрегец, названная в честь Лиссии, и ее брат, будущий граф до'Кастейа.
— Верно, — спокойно согласился с ним Кабрал.
— Мы и так находимся на грани волнений, агитаторы либертистов рьяно выступают против существующего порядка. Что будет с родом Грихальва? Где будем мы без поддержки до'Веррада? — Гиаберто зло нахмурился, он был явно возмущен словами Кабрала. — Я считаю, что ты самый настоящий бунтовщик, Кабрал. И болтун. Иначе зачем тебе поддерживать какого-то безумца?
Но теперь неожиданно разозлился Кабрал.
— Берто, чтобы защитить Тайра-Вирте, до'Веррада и нас самих, мы должны предупредить Ренайо!
Гиаберто с негодованием воздел руки к небесам.
— Великий герцог Ренайо чей-то незаконнорожденный сын? Невозможно! Ну, предположим на минуточку, что это правда. И какой же фильхо до'канна, скажите на милость, является его отцом?
Кабрал положил руку на свою серебряную Чиеву, сжал пальцы.
— Я был бы тебе очень признателен, Берто, если бы ты не говорил о моей матери в подобной манере.
Молчание. Даже Сааведра поняла, что означают слова Кабрала. “Это правда: в Тайра-Вирте правит не до'Веррада”. Элейна побледнела и прошептала чье-то имя. Сааведре оно было знакомо не больше, чем имя Арриго. “Я многого не знаю и не понимаю”. Ей показалось, что земля выскользнула у нее из-под ног, лишив надежной опоры. Но ведь на развалинах старой жизни она должна выстроить новую. И не только ради себя.
В пронзительной тишине, возникшей оттого, что никто не мог прийти в себя от потрясения, она вдруг задала очень личный вопрос:
— А какова судьба Алехандро? Он тоже был герцогом до'Веррада, чистокровным, среди его предков не значилось ни незаконнорожденных детей, ни чи'патрос. Что стало с ним?
Эйха, как больно! Осознание того, что она больше никогда его не увидит, разве что на портретах; не сможет обнять, даже просто прикоснуться рукой. Ей не суждено поговорить с ним — только с совсем чужими ей людьми.
Эстранхиерос.
Кабрал понимал, как она страдает, его голос прозвучал мягко и ласково.
— Он правил много лет. Женился…
— Его жена была из Пракансы.
Сааведра знала. Они с Алехандро говорили об этой женщине, и Сааведра горько плакала, уткнувшись лицом в его бархатный камзол.
— Верно. Хотя он женился гораздо позже, чем хотели его советники. Легенды утверждают, что причиной тому было глубокое горе, которое он испытал, когда его покинула возлюбленная.
Кабрал вдруг смущенно замолчал, словно новыми глазами увидев перед собой живое воплощение этой утраты. Казалось, он был взволнован правдой, которая ему открылась.
И вот наконец они пришли, слезы, рожденные состраданием, прозвучавшим в его голосе, и ее болью. Он прекрасно знал — по его собственному признанию, — что значит любить того, кого любить нельзя.
Она вытерла слезы, а он спокойно продолжал:
— Сарио Грихальва был Верховным иллюстратором, а Алехандро правил Тайра-Вирте великодушно и благородно многие годы. Он один из самых любимых наших герцогов.
— А он боялся, что никогда не сможет стать настоящим Великим герцогом, — улыбнулась Сааведра. Она помнила, как пыталась развеять страхи своего возлюбленного.
Вокруг по-прежнему царило напряженное молчание. Все ждали, что она скажет, были потрясены ее реакцией. Боялись ее. Она видела это по их лицам и позам. Она замечала похожие взгляды, когда люди, мужчины и женщины, взирали на Сарио.
Все, кроме Кабрала и Элейны. Они понимали, хотя и по совершенно иной причине, что им вовсе не следует ее опасаться.
"Я заставлю их уважать меня. Я такая же, как и они. У меня есть Дар. Но я не Сарио”.
Она снова, не отдавая себе отчета в том, что делает, погладила платье у себя на животе.
"Алехандро, любимый, я клянусь тебе, как мы клялись друг Другу, — это дитя получит все, что принадлежит ему по праву рождения и крови”.
Она оглядела собравшихся, вспомнив их возгласы изумления, когда они услышали признание Кабрала: герцог Тайра-Вирте — не до'Веррада! Сделала глубокий вдох. Пора. Уже давно пора. Задержка произошла из-за Сарио.
— Я и в самом деле жду ребенка, — сказала она. — Это ребенок Алехандро. Грихальва. Чи'патро. Но и до'Веррада. Что будет с ним?
Глава 89
— Не этот человек стоял рядом с тобой, Элейна. У него было лицо моего Сарио. — Она повернулась. — Вы прибегли к обряду Чиевы до'Сангва, верно?
Гиаберто был потрясен ее вопросом.
— Откуда ты знаешь? Откуда тебе вообще об этом известно? Сааведра с улыбкой, медленно вернулась к столу. Взяла кусочек хлеба, принялась разглядывать корочку, взвесила на ладони — по крайней мере хлеб пекут по старинке! — а потом встала так, чтобы видеть их всех.
— Знаю, потому что тоже обладаю Даром. — Она раскрыла ладонь и показала им Ключ. За прошедшие века вес его стал привычным. — Этот Ключ, Чиева до'Орро, принадлежит мне. Видите ли, я прошла конфирматтио особого рода — меня заставил Сарио — и получила Ключ, а с ним и все права, которыми обладают Грихальва.
Посыпались протесты, возражения, мужчины заговорили одновременно. Элейна молчала. Сааведра не обращала на них внимания, казалось, недоверие нисколько ее не оскорбило. Она слышала эти слова и раньше. Сама говорила их Сарио. Женщина не может обладать Даром.
— Только мужчин природа наделяет Даром, — уверенно заявил Гиаберто. — А долг женщины производить на свет Одаренных сыновей. Этот Ключ — всего лишь символ священных уз, объединяющих до'Веррада и Вьехос Фратос.
Тем временем единственная женщина в комнате молча ждала, когда смолкнут все протесты, и просто смотрела на Первую Любовницу, которая, по собственному признанию, являлась еще и Первой Одаренной женщиной.
Сааведра встретилась глазами с Элейной.
— Ты мне завидуешь?
Молодая женщина покраснела.
— Матра Дольча! Да, признаюсь, я тебе и в самом деле завидую. — А потом тихо прибавила:
— Прости меня.
— Не нужно извиняться, — сказала Сааведра. — Не стоит делать это сейчас. Не сожалей, что тебе не ниспослан Дар. Матра дает нам то, что считает нужным.
— Но если ты Одарена… — Кабрал с сомнением выступил вперед. — Прошу прощения, что я задаю вопрос, но… Мечелла сказала правду? У тебя будет ребенок?
— Да, — спокойно ответила Сааведра. — Ребенок, который должен был родиться три века назад, еще появится на свет.
Кабрал тяжело вздохнул.
Как это ни странно, глаза Элейны неожиданно наполнились слезами, и она поспешно отвернулась.
Сааведра, не задумываясь о том, что делает, протянула руку.
— Нет, прошу тебя.., пожалуйста, не отворачивайся! Матра эй Фильхо! Ты единственная из них можешь меня понять. Неужели ты мне в этом откажешь? — Сааведра почувствовала, как и у нее на глазах появились слезы. — Матра Дольча, я здесь совсем одна, мое время давно прошло, я ни с кем не знакома — у меня есть только этот ребенок, ребенок Алехандро, который узнает о своем отце и о том времени, когда жила его мать, разве что из уроков древней истории. — Сааведре стало трудно говорить. — Ты же все понимаешь, правда? Ты чувствуешь. Сердцем, да и умом тоже.
Элейна стояла спиной к Сааведре. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она медленно повернулась и протянула ей дрожащую руку.
— Прости меня… Я не завидую твоему Дару. — Они взялись за руки. — Это правда, у тебя никого нет… И если ты захочешь, то станешь мне сестрой. Совсем как Беатрис, которая и на самом деле мне сестра. И Агустин… — Голос ее пресекся, она выпустила руку Сааведры. — Прошу меня простить. Я должна пойти посмотреть, не проснулся ли Агустин.
— Иди посмотри, ниниа мейа.
Сааведра с сожалением проводила ее глазами. А потом обратилась к Гиаберто:
— Кто такой Агустин?
Ответил ей Кабрал, сердито и печально одновременно:
— Агустин — ее младший брат, недавно прошедший конфирматтио. Он умирает, потому что Сарио облил горячим маслом из лампы картину мальчика, написанную красками с примесью крови.
Сааведра вздрогнула. Затем поцеловала кончики пальцев и приложила их к сердцу.
— Матра Дольча… Который Сарио?
— Этот. — Гиаберто показал на лицо, которое она не узнала. — Но нам не удалось применить к нему Чиеву до'Сангва.
Сааведра ответила не сразу. Она знала, как Сарио защитил себя.
— Мы еще не поняли, каким образом ему удалось это сделать, — продолжал Гиаберто, приняв ее молчание за удивление. Бросил взгляд на портрет. — Впрочем, может быть, на самом деле он не Сарио. Не наш Сарио. — Он обернулся к Сааведре. — Ты уверена, что видела в зеркале Сарио?
Впервые за свою жизнь — жизнь, исковерканную магией, — Сааведра Грихальва произнесла клятву, к которой даже они не могли отнестись несерьезно.
— Номмо Чиева до'Орро. — Она видела, что они ее услышали, отметила их потрясение. — Его одежда менялась, но лицо оставалось всегда одним и тем же. И Чиева у него на груди. — Неожиданно Сааведра задрожала, словно в комнату ворвался порыв холодного ветра. — Возможно, жестокость — или, наоборот, великодушие — заставили его нарисовать зеркало… Видимо, у него были на это свои собственные причины. Но я думаю, оно показывало правду — настоящий мир и его истинное лицо. И в этом мире всегда был Сарио.
— В таком случае, если твой Сарио приходил с Элейной, нашей Элейной… — Лицо Кабрала посерело. — Прости меня за то, что я сомневаюсь в твоих словах, пожалуйста, прости, но в это так трудно поверить.
Сааведра развела руками.
— Так же трудно, как поверить в меня.
— Как такое может быть? — Голос Гиаберто дрожал. Да, нелегко говорить: для нее все произошло вчера, для них — несколько веков назад.
— Вы не знаете его так, как я, — сказала она. — Не знаете того Сарио, каким мне дано было его увидеть, — хотя он и живет среди вас. Я поняла — к сожалению, слишком поздно! — что Сарио способен на все. Он может достигнуть заоблачных высот, подчинить себе любое заклинание, добиться безграничного могущества. Благодаря Дару он не ведает никаких преград. — Она тяжело вздохнула. — В мое время не было — да и в ваше тоже нет — равных Сарио Грихальве.
— Твои слова звучат так, будто ты его любишь! — В голосе Гиаберто слышался упрек.
Сааведра нисколько не смутилась.
— Я любила его так сильно, как только могла. Как никого другого. Но любовь бывает разной, и то, что я давала Сарио, не имело ничего общего с тем, что связывало меня с Алехандро.
— Ниниа мейа, — с состраданием произнес Кабрал и взял руки Сааведры в свои. — Я буду рад, если ты станешь считать меня своим дядей, так же, как Элейну — сестрой. Ты Грихальва, одна из нас, часть меня… — Он рассмеялся. — Боюсь, по возрасту ты годишься мне в прапрабабушки, но все равно ты моложе меня.
Старик, старше остальных иллюстраторов, нарушил торжественность момента, отчаянно заколотив тростью по полу.
— Хватит! — Его трескучий, слабый голос дрожал, было ясно, что жить ему осталось недолго. — Все эти разговоры о Сарио — этот Сарио, тот Сарио — неуместны, в то время как я хочу выяснить нечто на самом деле чрезвычайно важное. — Он сердито уставился на Сааведру. — Желтый нипали — как его делали? Мы создаем лишь нечто похожее, но наша краска не дает того эффекта, какого достигали старые мастера. Как ее смешивали?
Слишком много потрясений. Сааведра расхохоталась.
— Вы больше не умеете делать желтый нипали? Матра Дольча, да вам ужасно повезло, что я вернулась, не так ли?
Кабрал выпустил ее руки из своих и энергичным жестом привлек к себе всеобщее внимание.
— Минутку!
Как странно видеть, что лишенный Дара иллюстратор пользуется таким влиянием среди Вьехос Фратос! Но Сааведра уже поняла, что Кабралу можно доверять, ее восхищали его доброта и мудрость — и ей так нужны были друзья.
— Сарио опасен не только для нас, но и для всей Тайра-Вирте. Если то, что говорит Элейна, правда и Сарио действительно написал портрет герцога Ренайо, благодаря которому полностью подчинил того себе… — Он покачал головой. — Давайте предположим, что это правда, что первый Сарио Грихальва еще жив. Как можно такое осуществить? На это способен лишь Одаренный иллюстратор, правильно? А они есть только среди Грихальва.
— Исключено! — снова запротестовал Гиаберто.
Сааведра устала выслушивать бесконечные препирательства и потому оставила Вьехос Фратос и подошла к Пейнтраддо Чиеве Сарио Грихальвы, ее Сарио.
Всего несколько дней назад… Дней? Нет, веков. Несколько дней назад она разговаривала с ним, спорила, поняв, что он собой представляет, чем стал; несколько дней назад она лежала в объятиях Алехандро, была счастлива рядом с ним, знала, что они будут вместе до тех пор, пока смерть их не разлучит.
Она еще жива. А он умер три века назад.
Ее снова затопила волна боли. Чтобы справиться с ней, на время забыть, Сааведра обратилась к Вьехос Фратос. К Кабралу.
— Тебе, — она поманила его, а когда он подошел, вложила свою руку в его, — тебе он бы позавидовал. Теперь я это понимаю гораздо лучше, чем раньше. Его безумие помогло мне… — Она показала на картину. — Этот человек позавидовал бы тебе и твоему могуществу…
— У меня его нет, — возразил Кабрал. — Я не наделен Даром.
— На самом деле твоя сила совсем в другом. В долгой жизни. В способности зачинать детей. — Сааведра вздохнула. — Однажды Сарио мне сказал, что не желает иметь ничего общего с детьми, но я думаю, он лгал. А еще он заявил, что иллюстратор живет только в своих произведениях и что он найдет способ это изменить. — Она взглянула на Кабрала. — Ты знаешь историю Тайра-Вирте. Как долго прожил первый Сарио?
— Мне кажется, он умер в тридцать пять лет.
А Алехандро… Какой оказалась его жизнь, длинной или короткой? И появилась ли в его постели другая женщина, женщина, родившая ему детей?
Конечно, появилась. Род до'Веррада продолжается и по сей день, триста шестьдесят три года спустя. Но она не могла решиться задать этот вопрос. Это причиняло боль.
— Ты интересовался, — обратилась она к Гиаберто, — как может Сарио жить так долго. Я могу ответить на твой вопрос, потому что прочла эту книгу от корки до корки. — Она показала на книгу, лежащую на столе — на картине. — Это копия Кита'аба. Вам она известна в неполном варианте, и вы называете ее Фолио. Там есть заклинание, благодаря которому можно перенести сознание и дух одного человека в тело другого…
Открылась дверь, ведущая на лестницу, и все повернули головы в ту сторону, но оказалось, что это всего лишь Элейна.
— Агустин спит. — Ее лицо было печально. — Может быть, даже лучше, что он не просыпается, если сон избавляет его от боли. — Она взглянула на Сааведру и тяжко вздохнула. — Я слышала тебя. Пару дней назад я спросила Сарио, как получилось, что ему так много всего известно. И он ответил: “Я давно живу”. Мне его слова тогда показались такими странными, ведь он всего на шесть лет старше меня. — Она посмотрела на всех, потом снова на Сааведру. — Я могу проверить, правда ли это. Я должна вернуться в Палассо.
— Матра эй Фильхо! Ты не боишься рискнуть?
— Невозможно, — перебил их Гиаберто. — Слишком опасно. Кабрал присоединился к Гиаберто, хотя и не так уверенно.
— Элейна, милая, ты же должна понимать, что, если Сарио в состоянии заставить Ренайо плясать под свою дудку, он, вне всякого сомнения, может поступить точно так же и с тобой.
Она убедительно покачала головой. Сааведра восхищалась ее спокойной отвагой.
— Он не причинит мне никакого вреда и не сделает своей марионеткой. — Элейна с вызовом посмотрела на Гиаберто. — Он написал мой портрет, который защищает меня от влияния иллюстраторов Грихальва.
Сааведра с новым интересом взглянула на Элейну. Красива, хотя и не ослепительна; молода, полна жизни и энергии; но самое главное — в ней есть вдохновляющая сила, она вызывает в душе отклик, привлекает к себе.
И Сааведра поняла, что это Луса до'Орро, тот самый Золотой Свет, что был дарован и Сарио.
Художник. Вот чем она занимается с Сарио, а потому знает его так хорошо. Живопись. Она учится. Чтобы разгорелся ее собственный огонь.
И все же…
— Он тебя любит? — спросила Сааведра.
Он всегда любил ее, насколько вообще был способен любить кого-то, кроме себя и своего искусства; но ведь он прожил так долго, наверняка у него были и другие женщины. Или, может быть, одна другая женщина?
Элейна покраснела, но ответила твердо:
— Он не мой любовник. Но… — Ее колебания выдавали глубокое волнение. — Но я его ученица, Возмущенные возгласы. Вьехос Фратос и в самом деле не те, что раньше. Сааведра не могла припомнить, чтобы мужчины выдвигали такие мелкие, пустые доводы, так легко устраивали скандалы по пустякам. Они не отпустят ее в Палассо.
А она бы пошла; она пошла — невзирая на опасность, и оказалась здесь, в этом времени, хотя ей следовало умереть вместе с Алехандро.
— Но ведь только я могу вернуться! — воскликнула Элейна. — Он мне доверяет и думает, что я доверяю ему. Скажите, что я должна сделать!
Гиаберто стал расхаживать по комнате.
— Меннина моронна, — бормотал он.
— Да, — согласилась Элейна. — Но так нужно, тио. Он резко обернулся.
— Если все обстоит так, как ты говоришь… Если он написал твой портрет красками с кровью, тогда ты и в самом деле можешь его не опасаться, он не способен причинить тебе зло. Эйха! Ты должна отправиться в Палассо. — Он смахнул капли пота с верхней губы. — Сначала следует освободить Ренайо от его влияния. Найди портрет, опусти его в ванну с водой, налей туда скипидар, и пусть полотно хорошенько намокнет. Когда картина будет уничтожена, добавь еще воды, как можно больше, а потом все вылей в сток. Таким образом его власти над герцогом придет конец без вреда для самого Ренайо.
— А почему бы мне просто не сжечь портрет или какую-нибудь другую из его картин? — сердито спросила Элейна. — Позвольте мне сделать с ним то, что он сотворил с моим Агустином!
Сааведра остановила спор, прежде чем он разгорелся с новой силой.
— Я должна его увидеть, — просто сказала она. — Я должна увидеть этого человека и понять, что он собой представляет.
Элейна, стоявшая совсем рядом с ней, пробормотала так тихо, что только Сааведра услышала ее слова:
— Если это действительно он, представить себе невозможно, как много он знает о живописи!
Самая настоящая Луса до'Орро. Да, Элейна женщина, но такой же иллюстратор, как и все остальные.
Холодно, спокойно Сааведра продолжала:
— Я предлагаю Элейне вернуться к нему и отнести записку. От меня, я напишу ее сама, он — мой Сарио — прекрасно знает мою руку. И если это действительно Сарио, он обязательно явится. — Она посмотрела на молодую женщину, его ученицу, понимая, что следующее задание причинит ей боль. — Когда он покинет Палассо, Элейна должна будет уничтожить все его картины способом, описанным Гиаберто. Все до единой. А как только Сарио придет ко мне, сюда, в ателиерро, мы займемся им все вместе. Вьехос Фратос. И я. Возможно, лишь я одна знаю, как следует с ним поступить. — Она больше не испытывала боли. Лишь ощущала безжалостную необходимость. — Так он меня учил. Мне понадобятся краски. И нужно вымыть до блеска пол.
— Что ты намерена сделать? — опасливо поинтересовался Гиаберто.
Сааведра разгладила на животе складки бархатного платья.
— Сарио гениален, но он совершил две трагические ошибки. Он был уверен, что никто не обратит внимания на очевидные вещи. — Она сделала глубокий вдох, чтобы поведать им новую тайну. — Первое — он доказал мне, что я тоже наделена Даром. И второе — он нарисовал Фолио, а точнее, Кита'аб на столе в комнате, где держал меня в плену. В этой книге я прочитала секреты, или рецепты, могучей магии тза'абов. Обещаю вам, номмо Чиева до'Орро, я поймаю моего кузена в ловушку, и он больше не сможет никому причинить зла.
Сааведра видела: они больше не сомневаются, они поверили и приняли ее в свои ряды. Молодой иллюстратор принес бумагу и мелок, положил на стол.
Голос Кабрала прозвучал спокойно и очень тихо.
— Прежде чем мы начнем действовать, я должен сообщить вам, Вьехос Фратос, одну очень важную вещь, которая скоро станет достоянием всей семьи Грихальва. — Он бросил мгновенный взгляд на Элейну. — Вы наверняка слышали, что ассамблея Временного Парламента составила проект конституции. Через два дня они встретятся в Катедраль Имагос Брийантос в присутствии Премио Санкто и Премиа Санкты, чтобы представить документ Великому герцогу, — Он посмотрел на каждого из собравшихся, включая Сааведру. — И в этот день, я думаю, весьма красноречивый человек благородного происхождения Святым Именем Матры эй Фильхо объявит, что Великий герцог Ренайо является незаконнорожденным — чи'патро Грихальва, если уж быть точным до конца. Что он вовсе не до'Веррада.
Сааведра испытала страшное потрясение, как, впрочем, и все остальные, хотя по совершенно иной причине. Для них в словах Кабрала таилась угроза их герцогу; для нее они означали, что в жилах человека, которого все считали до'Веррада, течет кровь тза'аба. Она снова погладила рукой платье, подумав о своем собственном чи'патро до'Веррада.
— Вне всякого сомнения, — заметила она, — ваш герцог за такую наглость может отправить лжеца в ссылку.
— А если это правда? — Кабрал грустно улыбнулся.
— Ложь! — выкрикнул Гиаберто. — Либертисты не знают стыда! Они готовы опуститься до самой невероятной лжи. Кабрал, неужели ты думаешь, что им кто-нибудь поверит?
— А если этот красноречивый человек благородного происхождения является кузеном барона до'Брендисиа? Если он потребует, чтобы Великий герцог Ренайо поклялся на священных кольцах Премио Санкто и Премиа Санкты в том, что он и его наследники и в самом деле принадлежат к роду до'Веррада? — Кабрал едва заметно покачал головой. — А что, если он не сможет дать такой клятвы, опасаясь за свою душу? Кто осмелится лгать перед лицом Матры эй Фильхо?
Лицо Гиаберто неприятно побагровело.
— Ты хочешь сказать, Кабрал, что и в самом деле веришь в то, что Ренайо до'Веррада не сын Арриго?
Сааведра перестала что-либо понимать, пока Элейна не наклонилась к ней и не объяснила, что Арриго является отцом нынешнего Великого герцога.
Гиаберто дико захохотал.
— Даже если это и в самом деле так по какой-то невозможной причине, ты понимаешь, что станется с Тайра-Вирте? Открыть всем, что Великий герцог не до'Веррада? — Он помотал головой. — Первый сын Арриго умер, не оставив наследников, его дочь вышла замуж за человека благородного происхождения из Диеттро-Марейи, и все ее дети — иностранцы.
Мысленно Сааведра применила привычный термин — “эстранхиеро”.
— После сестры Арриго, Лиссии, — продолжал Гиаберто, — осталось только двое внуков: юная графиня до'Дрегец, названная в честь Лиссии, и ее брат, будущий граф до'Кастейа.
— Верно, — спокойно согласился с ним Кабрал.
— Мы и так находимся на грани волнений, агитаторы либертистов рьяно выступают против существующего порядка. Что будет с родом Грихальва? Где будем мы без поддержки до'Веррада? — Гиаберто зло нахмурился, он был явно возмущен словами Кабрала. — Я считаю, что ты самый настоящий бунтовщик, Кабрал. И болтун. Иначе зачем тебе поддерживать какого-то безумца?
Но теперь неожиданно разозлился Кабрал.
— Берто, чтобы защитить Тайра-Вирте, до'Веррада и нас самих, мы должны предупредить Ренайо!
Гиаберто с негодованием воздел руки к небесам.
— Великий герцог Ренайо чей-то незаконнорожденный сын? Невозможно! Ну, предположим на минуточку, что это правда. И какой же фильхо до'канна, скажите на милость, является его отцом?
Кабрал положил руку на свою серебряную Чиеву, сжал пальцы.
— Я был бы тебе очень признателен, Берто, если бы ты не говорил о моей матери в подобной манере.
Молчание. Даже Сааведра поняла, что означают слова Кабрала. “Это правда: в Тайра-Вирте правит не до'Веррада”. Элейна побледнела и прошептала чье-то имя. Сааведре оно было знакомо не больше, чем имя Арриго. “Я многого не знаю и не понимаю”. Ей показалось, что земля выскользнула у нее из-под ног, лишив надежной опоры. Но ведь на развалинах старой жизни она должна выстроить новую. И не только ради себя.
В пронзительной тишине, возникшей оттого, что никто не мог прийти в себя от потрясения, она вдруг задала очень личный вопрос:
— А какова судьба Алехандро? Он тоже был герцогом до'Веррада, чистокровным, среди его предков не значилось ни незаконнорожденных детей, ни чи'патрос. Что стало с ним?
Эйха, как больно! Осознание того, что она больше никогда его не увидит, разве что на портретах; не сможет обнять, даже просто прикоснуться рукой. Ей не суждено поговорить с ним — только с совсем чужими ей людьми.
Эстранхиерос.
Кабрал понимал, как она страдает, его голос прозвучал мягко и ласково.
— Он правил много лет. Женился…
— Его жена была из Пракансы.
Сааведра знала. Они с Алехандро говорили об этой женщине, и Сааведра горько плакала, уткнувшись лицом в его бархатный камзол.
— Верно. Хотя он женился гораздо позже, чем хотели его советники. Легенды утверждают, что причиной тому было глубокое горе, которое он испытал, когда его покинула возлюбленная.
Кабрал вдруг смущенно замолчал, словно новыми глазами увидев перед собой живое воплощение этой утраты. Казалось, он был взволнован правдой, которая ему открылась.
И вот наконец они пришли, слезы, рожденные состраданием, прозвучавшим в его голосе, и ее болью. Он прекрасно знал — по его собственному признанию, — что значит любить того, кого любить нельзя.
Она вытерла слезы, а он спокойно продолжал:
— Сарио Грихальва был Верховным иллюстратором, а Алехандро правил Тайра-Вирте великодушно и благородно многие годы. Он один из самых любимых наших герцогов.
— А он боялся, что никогда не сможет стать настоящим Великим герцогом, — улыбнулась Сааведра. Она помнила, как пыталась развеять страхи своего возлюбленного.
Вокруг по-прежнему царило напряженное молчание. Все ждали, что она скажет, были потрясены ее реакцией. Боялись ее. Она видела это по их лицам и позам. Она замечала похожие взгляды, когда люди, мужчины и женщины, взирали на Сарио.
Все, кроме Кабрала и Элейны. Они понимали, хотя и по совершенно иной причине, что им вовсе не следует ее опасаться.
"Я заставлю их уважать меня. Я такая же, как и они. У меня есть Дар. Но я не Сарио”.
Она снова, не отдавая себе отчета в том, что делает, погладила платье у себя на животе.
"Алехандро, любимый, я клянусь тебе, как мы клялись друг Другу, — это дитя получит все, что принадлежит ему по праву рождения и крови”.
Она оглядела собравшихся, вспомнив их возгласы изумления, когда они услышали признание Кабрала: герцог Тайра-Вирте — не до'Веррада! Сделала глубокий вдох. Пора. Уже давно пора. Задержка произошла из-за Сарио.
— Я и в самом деле жду ребенка, — сказала она. — Это ребенок Алехандро. Грихальва. Чи'патро. Но и до'Веррада. Что будет с ним?
Глава 89
Естественно, она к нему вернулась. И униженно попросила прощения.
Придворные в Палассо отметили Канун Миррафлорес балом, на который он не пошел. Он был в ярости. В ярости! Пусть танцуют и веселятся, в то время как за воротами собралась толпа и, словно дикий зверь, терпеливо ждет своего часа, зная, что их капкан — конституция — очень скоро захлопнется. Пусть танцуют, не подозревая о том, как пылает ненавистью его сердце.
Она и мальчишка — не наделенная Даром женщина и не прошедший обучения юнец… Как им удалось догадаться, что можно разговаривать друг с другом через скрепленные кровью картины? Сколько он мог бы совершить, если бы эта мысль пришла в голову ему самому? Неужели он убил Иль-Адиба слишком рано? Может быть, старик научил его не всему, что знал?
После того как были погашены лампы и факелы, он просидел всю ночь в своей комнате, уставясь невидящим взглядом на картины. Он сделал достаточно — впрочем, никогда нельзя говорить: “Я выполнил все, что задумал”.
Он стал Верховным иллюстратором — снова! — однако это изначально входило в его намерения. Великий герцог Ренайо полностью в его власти. Через принцессу Аласаис Ренайо будет править Гхийасом или даже превратит его в одну из провинций, точно так же Алехандро — при содействии Сарио — поступил с Хоаррой. Если либертисты окажутся слишком опасными, он убьет нескольких из них; расправился же он с единственным наследником Кастейи и таким образом дал возможность первому Клеменсо из Тайра-Вирте жениться на младшей дочери из рода Кастейа и присоединить это графство. Титул герцога оказался недостаточно почетным для первого Бенетто, поэтому он — будучи Риобаро — при помощи пары “Договоров”, написанных красками, в которые подмешал свою кровь, организовал бракосочетание с наследницей делла Марей, чьи политические связи и колоссальное состояние позволили Бенетто объявить себя Великим герцогом. Если б он — в качестве Сарио — пожелал, Ренайо мог бы взять себе более солидный титул. Принц. Король. Все эти годы он прослужил до'Веррада и Тайра-Вирте. Ведь именно так его учили.
Но зачем? Разве все это имеет значение? Зачем быть Верховным иллюстратором? Какое ему дело, кто правит Тайра-Вирте и получат ли либертисты свою конституцию?
Эстудо бросила его! Жизнь бессмысленна, если некому передать свои огромные знания. Если никто не признает его величайшим художником из рода Грихальва, когда-либо жившим на свете.
До сих пор его веселили идиоты, считавшие себя экспертами в вопросах живописи и не сумевшие понять, что все шедевры созданы одним и тем же человеком. Впрочем, его уже перестало это развлекать. Его сжигало желание отпереть Галиерру прямо сегодня ночью и сменить фальшивые имена под картинами, поставить “Сарио Грихальва”, на этой и на той, “Сарио Грихальва” на всех самых лучших произведениях, выставленных там на всеобщее обозрение.
Придворные в Палассо отметили Канун Миррафлорес балом, на который он не пошел. Он был в ярости. В ярости! Пусть танцуют и веселятся, в то время как за воротами собралась толпа и, словно дикий зверь, терпеливо ждет своего часа, зная, что их капкан — конституция — очень скоро захлопнется. Пусть танцуют, не подозревая о том, как пылает ненавистью его сердце.
Она и мальчишка — не наделенная Даром женщина и не прошедший обучения юнец… Как им удалось догадаться, что можно разговаривать друг с другом через скрепленные кровью картины? Сколько он мог бы совершить, если бы эта мысль пришла в голову ему самому? Неужели он убил Иль-Адиба слишком рано? Может быть, старик научил его не всему, что знал?
После того как были погашены лампы и факелы, он просидел всю ночь в своей комнате, уставясь невидящим взглядом на картины. Он сделал достаточно — впрочем, никогда нельзя говорить: “Я выполнил все, что задумал”.
Он стал Верховным иллюстратором — снова! — однако это изначально входило в его намерения. Великий герцог Ренайо полностью в его власти. Через принцессу Аласаис Ренайо будет править Гхийасом или даже превратит его в одну из провинций, точно так же Алехандро — при содействии Сарио — поступил с Хоаррой. Если либертисты окажутся слишком опасными, он убьет нескольких из них; расправился же он с единственным наследником Кастейи и таким образом дал возможность первому Клеменсо из Тайра-Вирте жениться на младшей дочери из рода Кастейа и присоединить это графство. Титул герцога оказался недостаточно почетным для первого Бенетто, поэтому он — будучи Риобаро — при помощи пары “Договоров”, написанных красками, в которые подмешал свою кровь, организовал бракосочетание с наследницей делла Марей, чьи политические связи и колоссальное состояние позволили Бенетто объявить себя Великим герцогом. Если б он — в качестве Сарио — пожелал, Ренайо мог бы взять себе более солидный титул. Принц. Король. Все эти годы он прослужил до'Веррада и Тайра-Вирте. Ведь именно так его учили.
Но зачем? Разве все это имеет значение? Зачем быть Верховным иллюстратором? Какое ему дело, кто правит Тайра-Вирте и получат ли либертисты свою конституцию?
Эстудо бросила его! Жизнь бессмысленна, если некому передать свои огромные знания. Если никто не признает его величайшим художником из рода Грихальва, когда-либо жившим на свете.
До сих пор его веселили идиоты, считавшие себя экспертами в вопросах живописи и не сумевшие понять, что все шедевры созданы одним и тем же человеком. Впрочем, его уже перестало это развлекать. Его сжигало желание отпереть Галиерру прямо сегодня ночью и сменить фальшивые имена под картинами, поставить “Сарио Грихальва”, на этой и на той, “Сарио Грихальва” на всех самых лучших произведениях, выставленных там на всеобщее обозрение.