Страница:
— Стать шлюхой?
— Всем время от времени приходится принимать компромиссные решения.
Элейна вскочила, быстро подошла к окну, потом к двери, снова вернулась к кровати.
— Это ужасное решение. Я не могу отдаться Эдоарду в обмен на то, что он потом мне даст. А если я откажусь, дядя Гиаберто в очередной раз заколдует мой портрет. — Элейна с вызовом посмотрела на Кабрала, надеясь увидеть изумление на его лице.
Но ее слова его совсем не удивили.
— Лучше выходить на дорогу с открытыми глазами.
— Я узнаю, что они снова не наложили чары на мой образ, если буду продолжать испытывать к нему отвращение. Но разве можно лечь в постель с мужчиной, на которого даже смотреть противно? По крайней мере, если они сделают по-своему, моя жизнь превратится в сон.
Кабрал снова попытался разгладить рукава — бессознательное движение человека, который когда-то уделял много внимания своей внешности.
— Женщины выходят замуж, чтобы принести пользу своей семье, а вовсе не следуя зову сердца. Твоя бабушка, Лейла, моя дорогая сестра, была исключением. Она любила Северина и стала его женой, отлично зная, что он умрет раньше нее. Великий герцог Ренайо желает заполучить Аласаис де Гхийас в жены Эдоарду совсем не потому, что у нее хорошенькое личико. Брак с ней возведет его сына на трон обеих стран. Ренайо не забыл, что Энрей назвал своим наследником его, а не Иво.
Элейна подошла к окну, выглянула во двор — в фонтане вода переливалась из верхней чаши, стекала вниз по выложенному желтой и голубой плиткой орнаменту в ярко-желтый бассейн, где тут же начинали резвиться веселые пузырьки.
— Может быть, Элейне будет легче, — тихо сказала Беатрис, — если мама и папа разрешат мне сопровождать ее в Чассериайо. У нее там будет подружка.
— Ты же не замужем, — напомнил ей Кабрал.
— У меня есть маленький сын.
— Верно. Я думаю, это отличная идея, Беатрис. Дон Эдоард, к сожалению, не самая приятная компания, если только ты не без ума от лошадей и гончих до такой степени, что больше ничего тебя не интересует. Однако для роли дуэньи ты не годишься.
— А что ты думаешь насчет жены Дэво, Мары? — Беатрис задала этот вопрос так, словно у нее уже давно созрел предложенный вариант и готовы все возможные возражения. — Она может выступить в роли дуэньи, а я буду подружкой и компаньонкой.
— А почему бы и нет? — отвернувшись от окна, неожиданно беспечно сказала Элейна. — Я с удовольствием буду проводить время в твоем обществе, Беатрис. Как и всегда. Может быть, тогда это окажется не столь ужасно. — Голос ее сорвался.
— Значит, ты согласна? — спросил Кабрал. Элейна не стала кивать. Выбрав этот путь, она пойдет по нему с открытыми глазами.
— Да. Даю слово. Если мне разрешат рисовать…
— Между примерками, меннина, — оживился Кабрал. — Тебе будет необходимо обзавестись парадными туалетами, костюмами для прогулок и езды верхом, самыми разнообразными пеньюарами. Ты станешь принимать гостей, ходить на балы…
Жизнь при дворе! Даже подумать противно. Но деваться некуда, она согласилась.
— Я могу заменять тебя во время примерок, — поспешила предложить Беатрис, точно предвидела, что слова Кабрала вызовут у Элейны бурю негодования.
Ради нее Элейна смолчала.
Кабрал поднялся и поцеловал каждую из сестер.
— Могу я сообщить слуге из Кастейи, что ты не возражаешь против покупки графом Малдонно твоей картины?
Весьма впечатляющий заключительный штрих к разговору.
Ее работа попадет в коллекцию до'Кастейа! Элейна лишь молча кивнула. Кабрал снял картину с мольберта и ушел.
Матра Дольча! Все произошло так быстро. Невозможно себе представить — Беатрис защищает ее! Элейна неожиданно рассмеялась.
— Ты не сможешь заменить меня на примерках. Но с твоей стороны это было очень благородно.
— А тебе захочется простаивать часами, пока портнихи будут возиться с твоими новыми туалетами?
— Нет, конечно. Ты же знаешь, я терпеть не могу…
— В таком случае успокойся. У нас с тобой почти одинаковые габариты, так что это не будет иметь особого значения. Доверься мне, Элейна. И никому ничего не говори. Все будет хорошо.
Глава 61
— Всем время от времени приходится принимать компромиссные решения.
Элейна вскочила, быстро подошла к окну, потом к двери, снова вернулась к кровати.
— Это ужасное решение. Я не могу отдаться Эдоарду в обмен на то, что он потом мне даст. А если я откажусь, дядя Гиаберто в очередной раз заколдует мой портрет. — Элейна с вызовом посмотрела на Кабрала, надеясь увидеть изумление на его лице.
Но ее слова его совсем не удивили.
— Лучше выходить на дорогу с открытыми глазами.
— Я узнаю, что они снова не наложили чары на мой образ, если буду продолжать испытывать к нему отвращение. Но разве можно лечь в постель с мужчиной, на которого даже смотреть противно? По крайней мере, если они сделают по-своему, моя жизнь превратится в сон.
Кабрал снова попытался разгладить рукава — бессознательное движение человека, который когда-то уделял много внимания своей внешности.
— Женщины выходят замуж, чтобы принести пользу своей семье, а вовсе не следуя зову сердца. Твоя бабушка, Лейла, моя дорогая сестра, была исключением. Она любила Северина и стала его женой, отлично зная, что он умрет раньше нее. Великий герцог Ренайо желает заполучить Аласаис де Гхийас в жены Эдоарду совсем не потому, что у нее хорошенькое личико. Брак с ней возведет его сына на трон обеих стран. Ренайо не забыл, что Энрей назвал своим наследником его, а не Иво.
Элейна подошла к окну, выглянула во двор — в фонтане вода переливалась из верхней чаши, стекала вниз по выложенному желтой и голубой плиткой орнаменту в ярко-желтый бассейн, где тут же начинали резвиться веселые пузырьки.
— Может быть, Элейне будет легче, — тихо сказала Беатрис, — если мама и папа разрешат мне сопровождать ее в Чассериайо. У нее там будет подружка.
— Ты же не замужем, — напомнил ей Кабрал.
— У меня есть маленький сын.
— Верно. Я думаю, это отличная идея, Беатрис. Дон Эдоард, к сожалению, не самая приятная компания, если только ты не без ума от лошадей и гончих до такой степени, что больше ничего тебя не интересует. Однако для роли дуэньи ты не годишься.
— А что ты думаешь насчет жены Дэво, Мары? — Беатрис задала этот вопрос так, словно у нее уже давно созрел предложенный вариант и готовы все возможные возражения. — Она может выступить в роли дуэньи, а я буду подружкой и компаньонкой.
— А почему бы и нет? — отвернувшись от окна, неожиданно беспечно сказала Элейна. — Я с удовольствием буду проводить время в твоем обществе, Беатрис. Как и всегда. Может быть, тогда это окажется не столь ужасно. — Голос ее сорвался.
— Значит, ты согласна? — спросил Кабрал. Элейна не стала кивать. Выбрав этот путь, она пойдет по нему с открытыми глазами.
— Да. Даю слово. Если мне разрешат рисовать…
— Между примерками, меннина, — оживился Кабрал. — Тебе будет необходимо обзавестись парадными туалетами, костюмами для прогулок и езды верхом, самыми разнообразными пеньюарами. Ты станешь принимать гостей, ходить на балы…
Жизнь при дворе! Даже подумать противно. Но деваться некуда, она согласилась.
— Я могу заменять тебя во время примерок, — поспешила предложить Беатрис, точно предвидела, что слова Кабрала вызовут у Элейны бурю негодования.
Ради нее Элейна смолчала.
Кабрал поднялся и поцеловал каждую из сестер.
— Могу я сообщить слуге из Кастейи, что ты не возражаешь против покупки графом Малдонно твоей картины?
Весьма впечатляющий заключительный штрих к разговору.
Ее работа попадет в коллекцию до'Кастейа! Элейна лишь молча кивнула. Кабрал снял картину с мольберта и ушел.
Матра Дольча! Все произошло так быстро. Невозможно себе представить — Беатрис защищает ее! Элейна неожиданно рассмеялась.
— Ты не сможешь заменить меня на примерках. Но с твоей стороны это было очень благородно.
— А тебе захочется простаивать часами, пока портнихи будут возиться с твоими новыми туалетами?
— Нет, конечно. Ты же знаешь, я терпеть не могу…
— В таком случае успокойся. У нас с тобой почти одинаковые габариты, так что это не будет иметь особого значения. Доверься мне, Элейна. И никому ничего не говори. Все будет хорошо.
Глава 61
Сарио Грихальва стоял у огромного стрельчатого окна, сквозь которое в ателиерро лился свет. Солнце было яркое и теплое; еще один безоблачный день в эту отвратительную, сухую зиму. Остальные Вьехос Фратос собрались в конце длинного ателиерро, рядом с печкой, наблюдая за тем, как юный Агустин Грихальва прикусил губу, прежде чем взять в руки ланцет и сделать надрез на пальце.
Сколько перемен! Вместо того чтобы, как это было принято раньше, предоставить каждому иллюстратору собственную мастерскую, они взяли и расширили ателиерро, где работали лишенные Дара художники. Сарио возмущала необходимость изображать одобрение, видя, как старые традиции отбрасываются в сторону, словно испорченное полотно. Но когда он все же пытался протестовать, на его одинокий голос никто не обращал внимания, или — что еще хуже — окружающие начинали поглядывать на него чересчур подозрительно. С раздражением он наблюдал своими новыми, молодыми, Обладающими таким острым зрением глазами иллюстратора, как алая капля набухала на бледной коже Агустина, потом ее стряхнули в крошечный флакончик, где она и будет храниться.
Остальные семеро — и среди них один сгорбленный, страдающий костной лихорадкой, на вид совсем старик, несмотря на то что ему недавно исполнилось тридцать восемь, — что-то умиротворенно бормотали. Гиаберто даже похлопал юношу по плечу. Сарио уже в который раз стал свидетелем важнейшего события: Вьехос Фратос приняли нового ученика, и не важно, что он не прошел конфирматтио, как это полагается по традиции. Впереди у него много лет ученичества, мальчик еще не скоро нарисует свой Пейнтраддо Чиеву.
"Слишком слаб, — подумал Сарио. — Не проживет долго. Чересчур хрупок, чувствителен и покорен”.
Да будут прокляты эти гнусные педанты! Они растоптали цветок семьи Грихальва. Чуда не произошло, и ужасный, безжизненный классицизм, с горечью увиденный им десять лет назад, когда он еще был Арриано Грихальва, никуда не исчез! Став новым Сарио, он выбрал карьеру итинераррио, надеясь, что проведенные за границей годы послужат оправданием новому, более яркому стилю живописи, который он намеревался “привезти с собой”, чтобы вдохнуть жизнь и полностью изменить так называемую “академическую” манеру письма.
Но, вернувшись, он обнаружил, что “академический” стиль, будто античное одеяние, окутал все вокруг, превратив искусство в точное изображение деталей, и не более того.
После летней лихорадки, столь похожей на нерро лингву, чуть не уничтожившую семейство Грихальва и — какой парадокс! — наделившую их Даром, выжило так мало Одаренных иллюстраторов. Когда-то стать членом внутреннего кружка художников — подняться до уровня агво, семинно или сангво — считалось честью, которую оказывали только самым лучшим и самым влиятельным иллюстраторам из рода Грихальва. Все это осталось позади. Гиаберто называли Премио Фрато, однако теперь титул означал лишь то, что он является наиболее вероятным преемником Андрее.
Уже поговаривали о том, что, возможно, следует позволить Агустину присутствовать на совещаниях Вьехос Фратос — до того, как он напишет свой Пейнтраддо Чиеву. Сейчас все определялось исключительно отношениями в семье.
Сарио, конечно, один из Вьехос Фратос, но они не желают признавать его талант. Мать этого Сарио скончалась в промежуточные годы, граццо Матра, а его родственники оказались слабаками. Сейчас Совет возглавляет фракция Кабрала и Лейлы, хотя она и умерла — а вместе с ней и ее опасная осведомленность о давно прошедшей ночи.
У него нет сторонников и последователей. Единственный живописец, к кому он испытывает определенную толику уважения, — молодая женщина, которая, как ему стало недавно известно, должна превратиться в игрушку наследника. Они и в самом деле уверены, что она принесет им больше пользы, став любовницей до'Веррада, чем как художница, и все только потому, что природа не наделяет Даром женщин!
Чиева до'Орро! До чего дошло семейство Грихальва! Неужели они забыли все, что знали про живопись; неужели растеряли секреты Тза'аба, а ведь он потратил столько сил, чтобы их добыть. Может, они и Золотой Ключ перестали ценить в погоне за богатством и властью? Неужели Дар для них важнее искусства?
"Я этого не допущу. Не могу допустить”.
Сейчас Сарио двадцать шесть. Но он с удовольствием расстался бы с этим телом и выбрал себе новое, обладающее более влиятельными родственниками, только вот подходящих кандидатов что-то не видно. По крайней мере десять весьма способных мальчиков — причем об одном из них было известно, что он наделен Даром, — погибли во время лихорадки два года назад. А те, кому удалось выжить, оказались лишенными Дара, если не считать Агустина, обладающего отличными связями внутри семьи и.., слабым здоровьем. От него никакого проку. А взять кого-нибудь постарше — слишком опасно.
Сарио устал ждать.
— Эйха, Сарио. Мальчик талантлив, правда? — К нему подошел Никойо Грихальва.
— Сестра гораздо лучше.
Никойо снисходительно улыбнулся.
— Тебе всего двадцать шесть. Ты можешь позволить себе роскошь предаваться новым, романтическим идеям. Для улиц она, возможно, подходит, но в качестве придворного художника — ни в коем случае.
— Великий герцог, естественно, законодатель мод. — Сарио позволил себе насмешливо улыбнуться. — Неужели он и теперь говорит нам, что красиво и верно в искусстве?
— Так было всегда, — сказал Никойо и с издевкой поклонился. Эйха! Никойо с почтением относился к Арриано во время их короткой встречи одиннадцать лет назад. Тогда Арриано был могущественным и уважаемым Послом, а Никойо молодым иллюстратором, стремящимся завоевать свое место под солнцем.
Однако Никойо был из тех людей, кто, получив власть, использует ее в качестве вышки, с которой удобно взирать на своих менее везучих соперников.
— Так было не всегда! — возразил Сарио и тут же смолк. Зачем спорить с дураками? Они ничего не понимают. Копиисты! Никойо чуть приподнял одну бровь, этот трюк он использовал, когда хотел как следует запугать своих учеников. Сарио был в ярости.
Остальные иллюстраторы разошлись, оставив Агустина с дядей перед зеркалом в человеческий рост. Коротко кивнув Никойо, Сарио встал неподалеку, чтобы, понаблюдать за тем, как мальчик под руководством наставника пробует сотворить свое первое заклинание.
— Я уже это делал, — с некоторым вызовом заявил Агустин.
— Правда? — спокойно спросил Гиаберто. — В своей комнате? Надеюсь, без свидетелей?
— Под руководством Элейны. Я взял цветные мелки, немного своей слюны и сосновое масло и на куске шелка нарисовал розы. Потом мы положили мою картинку под подушку Беатрис, чтобы узнать, что ей приснится.
Потрясенный, Сарио ждал, что скажет Гиаберто. Как удалось молодой женщине узнать тайны иллюстраторов? Однако Гиаберто по-прежнему оставался спокоен.
— Ей приснились розы?
— Нет. Ей приснились свиньи. Они ей всегда снятся. Но она сказала, что свиньи были розового цвета. — Агустин усмехнулся.
Солидный жизненный опыт научил Сарио прекрасно разбираться в тончайших нюансах человеческой мимики — он видел, что Гиаберто в ярости, но старательно это скрывает.
— А что произошло на самом деле? — спросил Сарио. Агустин смутился и начал перекатывать между пальцами карандаш.
— Я пытался научиться делать сонное заклинание на шелке. Один раз изобразил розы, в другой — свиней, в третий нарисовал бабушку Лейлу и еще — колокольчик. И каждое утро Беатрис рассказывала, что ей приснилось именно то, что было на шелке.
— И что дальше? — поинтересовался Сарио. Агустин явно нервничал.
— Что-нибудь еще? — резко спросил Гиаберто. Агустин уже не мог сдержать своего волнения и стал грызть ногти, дядюшка тут же шлепнул его по руке. — Никогда так не делай, меннино! Твои руки — это твоя жизнь!
— Элейна не знает, но я нарисовал на шелке ее картину и положил маме под подушку. Я даже взял немножко своей крови и перемешал ее с акварельными красками. Я.., я слышал, будто кровь делает заклинание более действенным. Мне хотелось, чтобы маме приснилось, будто Элейне лучше заняться живописью вместо того…
— Матра эй Фильхо! Ты дурачок! — возмутился Гиаберто.
Агустин весь сжался.
— Очень хитроумный план, — вмешался Сарио, которому понравилась выходка мальчика. — Только сначала нужно узнать тайны магии и лишь потом использовать их. Тебе предстоит открыть для себя еще столько нового!
— Я надеялся, что мое заклинание сработает. Но ничего не вышло.
Мрачное лицо Гиаберто немного смягчилось.
— Эйха! Верно. Я помню, что почувствовал, когда в первый раз понял, какая сила у меня в руках. Мне казалось, я способен на все!
"Так оно и было бы, имей ты способности и желание стать настоящим художником. Но ты такой же ограниченный, как и остальные твои родственники”.
— Значит, ты будешь меня учить? — жалобно спросил Агустин.
— Конечно, — ответил Гиаберто. — Иллюстраторы не бросают Одаренного мальчика из рода Грихальва, если он выполняет законы Золотого Ключа. Знаешь, пожалуй, сегодня можно кое-что попробовать. Подойди к окну. В этот час Дэво всегда подметает двор. Когда он добирается до четвертой плитки дорожки, той, что расположена дальше всех от портика, он присаживается на скамейку отдохнуть. Нарисуй его светлым мелком на стекле и возьми немного своей слюны. А потом подумай — только как следует, — о том, что Дэво понадобился кому-то здесь, наверху. Это называется “чары внушения”, одно из основных заклинаний. Для тебя оно совершенно безопасно, поскольку слюну легко стереть. Освоишь его, можно будет переходить к остальным. Давай.
С сомнением и одновременно восторгом мальчик подошел к окну и, вытянув шею, выглянул наружу."
— Очень дальновидно с твоей стороны, — заявил Гиаберто, пожурив мальчика за любопытство, — ты смог предупредить его об опасности нашего волшебного Дара.
«Дальновидно!»
Сарио недоверчиво посмотрел на иллюстратора. Неужели у самого Гиаберто не возникало таких же мыслей, когда он был мальчишкой? Неужели он не экспериментировал? Впрочем, всегда существовали жалкие личности, которые делали только то, что им говорили другие. Однако Сарио не показалось, что Гиаберто относится к их числу.
Гиаберто Грихальве исполнилось тридцать восемь. Да, несомненно, он находится под каблуком у собственной сестры, которая старше его всего на один час, но недооценивать Гиаберто не стоит; у него и Дионисы одинаково честолюбивые замыслы. Совершенно очевидно, что, имея Одаренного брата-близнеца, Диониса должна была родить сыновей, в свою очередь, наделенных Даром. Поскольку она имела еще двоих малолетних сыновей и четырех дочерей, то обладала влиянием, и с ней приходилось считаться.
— Со своей стороны я заметил, что ты обладаешь талантом, — продолжал Гиаберто сладеньким голосом. Сарио сразу узнал излюбленный политический прием: таким образом претенденты на титул Верховного иллюстратора заманивают в свои сети возможных союзников. — Ты можешь далеко пойти — но только если не будешь настраивать против себя Никойо и Андрее.
— Они больше не понимают настоящего искусства!
— Вот видишь? Я и сам не очень жалую новый, чрезмерно эмоциональный стиль, за который ты так ратуешь. В нем нет достоинства, нет точности. Однако я в состоянии оценить талант моей племянницы Элейны, он весьма значителен, хотя остальные и не видят в ней настоящего художника. И у тебя есть своя, оригинальная манера письма. Но твоя мать умерла, а ты сам восемь лет был оторван от влияния Вьехос Фратос. Ты не пережил с нами ужасов лихорадки, скосившей половину семьи. К тебе все еще относятся как к чужаку. Веди себя со старшими почтительно, пока не завяжешь собственные надежные и солидные связи.
«Знай ты правду, ни за что не осмелился бы так со мной разговаривать! Ты ползал бы передо мной на коленях, умоляя передать тебе хотя бы десятую часть знаний, которые мне удалось накопить за несколько веков жизни…»
Сарио!
Звук его имени — настоящего имени — все еще вызывал у него изумление. Поворачиваясь, он успел увидеть свое отражение в зеркале. И замер на месте. Кто этот человек с ничем не примечательной внешностью? Кто смотрит на него из зеркала? Это не Сарио!
Конечно, нет. Всего лишь плоть. Он снова пожалел, что не выбрал другого мальчика — как его звали? Алеррио, так, кажется. По крайней мере он был красавчиком. Сарио уже надоело простое лицо, которым он сейчас обладал; впрочем, окружающие считали его безвредным. Однако Алеррио погиб во время летней лихорадки.
— Сарио, я рад, что у меня наконец появилась возможность с тобой поговорить. — Андрее остановился и коротко кивнул Гиаберто, который, извинившись, поспешил к Агустину, чтобы посмотреть, как у того продвигаются дела. — Перейду сразу к делу. Великий герцог Ренайо считает твой стиль живописи слишком вольным. Он не хочет, чтобы ты писал “Договор” с Мерсом. Однако…
— Никто не сможет справиться с “Договором” так, как я. Я был при дворе! Разговаривал с королевой Айрин. Нарисовать ее портрет будет совсем не просто. Вам придется работать по моим эскизам…
— Сарио, я не закончил!
В те времена, когда он был Риобаро, он бы и сам так же разговаривал с чересчур рьяным молодым иллюстратором. Ему стало смешно.
— Твои зарисовки молодых женщин не понравились его светлости, — продолжал Андрео. — Он хочет, чтобы ты их переделал — без каких бы то ни было прикрас. Он намерен в течение шести месяцев выбрать невесту для дона Эдоарда, а затем приступить к переговорам. Ему пришлась по вкусу принцесса Аласаис де Гхийас, так что, возможно, тебя попросят внести в портрет определенные, естественно, очень тонкие чары, чтобы Эдоарду приглянулась принцесса. Если ты будешь вести себя с умом, а рисовать так, как пристало художнику из рода Грихальва, тебе могут позволить принять участие в работе над “Помолвкой” и “Бракосочетанием”.
— А если я откажусь?
— То есть если ты не сможешь жить жизнью двора… — предположил Андрее. — Что ж, ты великолепно справился с обязанностями итинераррио, завязал бесценные знакомства. Мне очень жаль, что ты покинул Гхийас до того, как там возникли беспорядки. Тогда у нас был бы собственный свидетель тех событий. А сейчас разведчики Великого герцога каждый день доставляют самые разноречивые слухи и новости. Мы получили второе сообщение о том, что король Иво стал жертвой толпы. И до чего только дошел мир? — Он заклацал языком, совсем как курица-несушка.
Самая настоящая курица. Нет, скорее он похож на петуха — какая у них теперь дурацкая мода! Точно они не могут решить, чего хотят: выглядеть, как обычный строитель, вышедший на работу, или как расфуфыренная шлюха — простые фасоны и дешевые яркие цвета! Сарио заставил себя ответить спокойно:
— Значит, мне не позволено писать “Договоры” или еще какие-нибудь картины, предназначенные для Галиерры?
— Некоторые итинераррио не годятся для работы при дворе. Ты должен сам завоевать свое место, Сарио, и вести себя так, чтобы Великий герцог был тобою доволен. Множество молодых людей, чьи способности заметно превосходят твои, ждут признания — они упорно трудились на благо нашей семьи.
«Чьи способности заметно превосходят твои!»
Сарио с трудом удержался, чтобы не плюнуть Андрее в лицо. Теперь ясно, что он поступил весьма дальновидно, подготовив вторую линию обороны. Да, он был уверен, что его примут дома с распростертыми объятиями, начнут прославлять заслуги, признают требования, он займет заслуженное место… Однако Сарио уже давно научился хранить свои тайны и всегда предусматривал запасные варианты.
— Возможно, я предпочту снова стать итинераррио. Будет полезно получить точную информацию о проблемах, возникших в Гхийасе, Таглисе и Нипали. Как ученые мужи называют это? Чума неповиновения. Что сталось, например, с остальными членами королевской семьи в Гхийасе?
Андрео пожал плечами.
— Самые разные слухи. Все сходятся только в одном — король Иво мертв. А дворец штурмовала разъяренная толпа.
— Звучит не очень обнадеживающе для королевы Айрин и ее дочери Аласаис. Очень милая девушка. — Сарио внимательно наблюдал за выражением лица Андрео, однако упоминание об Аласаис не произвело на того никакого впечатления.
— Можешь не сомневаться. Великого герцога сильно волнует судьба принцессы Аласаис. Тебе, конечно, известно, что покойный король Энрей назвал своего племянника Ренайо наследником.
Известно! Будучи Дионисо, он проследил за тем, чтобы у Энрея не было детей.
— Однако у высшей знати Гхийаса свое представление о том, кто должен занять трон этой страны.
Вот здесь-то и кроется проблема с высшей знатью: их всегда слишком много, и они всегда хотят устроить все по-своему. Они давили на Иво, тогда еще принца, прекрасно понимая — и справедливо, — что король из него получится неважный. А теперь слабость Иво привела к тому, что он пал жертвой толпы простолюдинов.
Андрее махнул рукой.
— Впрочем, ситуация несколько изменилась. Притязания дона Эдоарда на трон не менее обоснованны — по линии Великой герцогини Майрии, да будет благословенна ее память. Если Эдоард женится на Аласаис… Ну, если тебе удастся раздобыть новости о принцессе, я не сомневаюсь — Великий герцог будет относиться к твоим работам более благосклонно.
— Дайте мне один день на размышления, — попросил Сарио. — Возможно, я все-таки решу вернуться на службу итинераррио. Извините.., мне пора.
Слегка кивнув Андрее, он пошел прочь по длинному залу ателиерро. Здесь теперь собирались все иллюстраторы, здесь же они и писали большинство своих картин; считалось неприличным и даже странным, когда иллюстратор вдруг решал работать в собственном ателиерро.
Впрочем, тут было хорошее освещение и достаточно удобно. Огромный зал, наполненный светом, льющимся из окон, расположенных по обеим сторонам — одни выходили во двор, другие на улицу. Потолок поддерживали дубовые балки, а мощные деревянные опоры образовывали проход по центру помещения. На этих колоннах были развешаны автопортреты Одаренных художников из семейства Грихальва, нечто вроде фамильной Галиерры. Портреты ныне живущих иллюстраторов находились, естественно, в кречетте. Но как только живописец умирал, его изображение либо отправлялось в хранилище, — если он не совершил ничего выдающегося на поприще служения семье, — либо выставлялось на всеобщее обозрение в ателиерро.
Сарио шел вдоль веков, заглядывая в глаза мужчин, которых он знал, любил, ненавидел, с которыми сражался. В глаза мужчин, которыми был сам.
Он видел себя по меньшей мере на дюжине портретов: Арриано, Дионисо, Этторо (его блестящей карьере положила конец страшная костная лихорадка), Оакино. Благодарение Матери, Ренсио отправили в хранилище. Сарио не хотелось видеть его доброе лицо. Даже Домаоса оставили в Галиерре лишь в назидание мальчикам Грихальва, чтобы не влюблялись в женщин, которых им не видать, как собственных ушей. А вот Риобаро, великолепный шедевр, восхитительный автопортрет, написанный при свечах, в золотой раме, означающей, что он был Верховным иллюстратором. Тимиррин, благородный Матейо, даже Гуильбарро, проживший такую короткую жизнь, но успевший создать несколько блестящих произведений. Веррейо, Мартайн, Сандор — и самый первый, Игнаддио.
Рядом с дверью Сарио остановился и посмотрел на свое собственное лицо. Он почти забыл, каким ярким и сильным оно было. Неудивительно, что его любила Сааведра.
«Если бы только этот проклятый Алехандро не встал у них на пути…»
Сарио с усилием отбросил в сторону так давно родившийся гнев. Теперь это уже не имеет значения. Сааведра в безопасности. Ей больше ничто не угрожает; она ждет его, Сарио. Просто еще не пришло время. Столько всего еще нужно сделать.
Он начал спускаться по лестнице, и тут ему попался Дэво, поднимавшийся наверх с удивленным выражением на морщинистом лице.
Выйдя на улицу, Сарио медленно зашагал вперед, обдумывая сложившуюся ситуацию. Вот преимущества возраста. Он прекрасно знал, что необходимо спланировать все заранее, быть готовым даже к непредвиденному, иметь запасные варианты. Он уже давно понял, что не в каждой жизни будет пользоваться одинаковым влиянием. Частенько ему приходилось все начинать с нуля. Даже очень осторожный человек иногда совершает ошибки. Следовало выбрать Алеррио, например, но он пожелал взять назад свое имя. Алеррио находился бы не в Мейа-Суэрте, когда разразилась лихорадка, и остался жив; семья рассчитывала, что он получит титул Верховного иллюстратора.
В бытность свою Домаосом он совершил ошибку, влюбившись в бессердечную Бенекитту до'Веррада. Не следовало выбирать бессовестного простофилю Ренсио. А Рафейо! Самая настоящая катастрофа, от которой не так-то легко было оправиться. С каждой новой жизнью Сарио постоянно рисковал — он ведь не мог предвидеть, что ждет его впереди. Не мог предвидеть, например, какой-нибудь неожиданный несчастный случай. Или что Вьехос Фратос будут не в состоянии оценить его по заслугам.
Сколько перемен! Вместо того чтобы, как это было принято раньше, предоставить каждому иллюстратору собственную мастерскую, они взяли и расширили ателиерро, где работали лишенные Дара художники. Сарио возмущала необходимость изображать одобрение, видя, как старые традиции отбрасываются в сторону, словно испорченное полотно. Но когда он все же пытался протестовать, на его одинокий голос никто не обращал внимания, или — что еще хуже — окружающие начинали поглядывать на него чересчур подозрительно. С раздражением он наблюдал своими новыми, молодыми, Обладающими таким острым зрением глазами иллюстратора, как алая капля набухала на бледной коже Агустина, потом ее стряхнули в крошечный флакончик, где она и будет храниться.
Остальные семеро — и среди них один сгорбленный, страдающий костной лихорадкой, на вид совсем старик, несмотря на то что ему недавно исполнилось тридцать восемь, — что-то умиротворенно бормотали. Гиаберто даже похлопал юношу по плечу. Сарио уже в который раз стал свидетелем важнейшего события: Вьехос Фратос приняли нового ученика, и не важно, что он не прошел конфирматтио, как это полагается по традиции. Впереди у него много лет ученичества, мальчик еще не скоро нарисует свой Пейнтраддо Чиеву.
"Слишком слаб, — подумал Сарио. — Не проживет долго. Чересчур хрупок, чувствителен и покорен”.
Да будут прокляты эти гнусные педанты! Они растоптали цветок семьи Грихальва. Чуда не произошло, и ужасный, безжизненный классицизм, с горечью увиденный им десять лет назад, когда он еще был Арриано Грихальва, никуда не исчез! Став новым Сарио, он выбрал карьеру итинераррио, надеясь, что проведенные за границей годы послужат оправданием новому, более яркому стилю живописи, который он намеревался “привезти с собой”, чтобы вдохнуть жизнь и полностью изменить так называемую “академическую” манеру письма.
Но, вернувшись, он обнаружил, что “академический” стиль, будто античное одеяние, окутал все вокруг, превратив искусство в точное изображение деталей, и не более того.
После летней лихорадки, столь похожей на нерро лингву, чуть не уничтожившую семейство Грихальва и — какой парадокс! — наделившую их Даром, выжило так мало Одаренных иллюстраторов. Когда-то стать членом внутреннего кружка художников — подняться до уровня агво, семинно или сангво — считалось честью, которую оказывали только самым лучшим и самым влиятельным иллюстраторам из рода Грихальва. Все это осталось позади. Гиаберто называли Премио Фрато, однако теперь титул означал лишь то, что он является наиболее вероятным преемником Андрее.
Уже поговаривали о том, что, возможно, следует позволить Агустину присутствовать на совещаниях Вьехос Фратос — до того, как он напишет свой Пейнтраддо Чиеву. Сейчас все определялось исключительно отношениями в семье.
Сарио, конечно, один из Вьехос Фратос, но они не желают признавать его талант. Мать этого Сарио скончалась в промежуточные годы, граццо Матра, а его родственники оказались слабаками. Сейчас Совет возглавляет фракция Кабрала и Лейлы, хотя она и умерла — а вместе с ней и ее опасная осведомленность о давно прошедшей ночи.
У него нет сторонников и последователей. Единственный живописец, к кому он испытывает определенную толику уважения, — молодая женщина, которая, как ему стало недавно известно, должна превратиться в игрушку наследника. Они и в самом деле уверены, что она принесет им больше пользы, став любовницей до'Веррада, чем как художница, и все только потому, что природа не наделяет Даром женщин!
Чиева до'Орро! До чего дошло семейство Грихальва! Неужели они забыли все, что знали про живопись; неужели растеряли секреты Тза'аба, а ведь он потратил столько сил, чтобы их добыть. Может, они и Золотой Ключ перестали ценить в погоне за богатством и властью? Неужели Дар для них важнее искусства?
"Я этого не допущу. Не могу допустить”.
Сейчас Сарио двадцать шесть. Но он с удовольствием расстался бы с этим телом и выбрал себе новое, обладающее более влиятельными родственниками, только вот подходящих кандидатов что-то не видно. По крайней мере десять весьма способных мальчиков — причем об одном из них было известно, что он наделен Даром, — погибли во время лихорадки два года назад. А те, кому удалось выжить, оказались лишенными Дара, если не считать Агустина, обладающего отличными связями внутри семьи и.., слабым здоровьем. От него никакого проку. А взять кого-нибудь постарше — слишком опасно.
Сарио устал ждать.
— Эйха, Сарио. Мальчик талантлив, правда? — К нему подошел Никойо Грихальва.
— Сестра гораздо лучше.
Никойо снисходительно улыбнулся.
— Тебе всего двадцать шесть. Ты можешь позволить себе роскошь предаваться новым, романтическим идеям. Для улиц она, возможно, подходит, но в качестве придворного художника — ни в коем случае.
— Великий герцог, естественно, законодатель мод. — Сарио позволил себе насмешливо улыбнуться. — Неужели он и теперь говорит нам, что красиво и верно в искусстве?
— Так было всегда, — сказал Никойо и с издевкой поклонился. Эйха! Никойо с почтением относился к Арриано во время их короткой встречи одиннадцать лет назад. Тогда Арриано был могущественным и уважаемым Послом, а Никойо молодым иллюстратором, стремящимся завоевать свое место под солнцем.
Однако Никойо был из тех людей, кто, получив власть, использует ее в качестве вышки, с которой удобно взирать на своих менее везучих соперников.
— Так было не всегда! — возразил Сарио и тут же смолк. Зачем спорить с дураками? Они ничего не понимают. Копиисты! Никойо чуть приподнял одну бровь, этот трюк он использовал, когда хотел как следует запугать своих учеников. Сарио был в ярости.
Остальные иллюстраторы разошлись, оставив Агустина с дядей перед зеркалом в человеческий рост. Коротко кивнув Никойо, Сарио встал неподалеку, чтобы, понаблюдать за тем, как мальчик под руководством наставника пробует сотворить свое первое заклинание.
— Я уже это делал, — с некоторым вызовом заявил Агустин.
— Правда? — спокойно спросил Гиаберто. — В своей комнате? Надеюсь, без свидетелей?
— Под руководством Элейны. Я взял цветные мелки, немного своей слюны и сосновое масло и на куске шелка нарисовал розы. Потом мы положили мою картинку под подушку Беатрис, чтобы узнать, что ей приснится.
Потрясенный, Сарио ждал, что скажет Гиаберто. Как удалось молодой женщине узнать тайны иллюстраторов? Однако Гиаберто по-прежнему оставался спокоен.
— Ей приснились розы?
— Нет. Ей приснились свиньи. Они ей всегда снятся. Но она сказала, что свиньи были розового цвета. — Агустин усмехнулся.
Солидный жизненный опыт научил Сарио прекрасно разбираться в тончайших нюансах человеческой мимики — он видел, что Гиаберто в ярости, но старательно это скрывает.
— А что произошло на самом деле? — спросил Сарио. Агустин смутился и начал перекатывать между пальцами карандаш.
— Я пытался научиться делать сонное заклинание на шелке. Один раз изобразил розы, в другой — свиней, в третий нарисовал бабушку Лейлу и еще — колокольчик. И каждое утро Беатрис рассказывала, что ей приснилось именно то, что было на шелке.
— И что дальше? — поинтересовался Сарио. Агустин явно нервничал.
— Что-нибудь еще? — резко спросил Гиаберто. Агустин уже не мог сдержать своего волнения и стал грызть ногти, дядюшка тут же шлепнул его по руке. — Никогда так не делай, меннино! Твои руки — это твоя жизнь!
— Элейна не знает, но я нарисовал на шелке ее картину и положил маме под подушку. Я даже взял немножко своей крови и перемешал ее с акварельными красками. Я.., я слышал, будто кровь делает заклинание более действенным. Мне хотелось, чтобы маме приснилось, будто Элейне лучше заняться живописью вместо того…
— Матра эй Фильхо! Ты дурачок! — возмутился Гиаберто.
Агустин весь сжался.
— Очень хитроумный план, — вмешался Сарио, которому понравилась выходка мальчика. — Только сначала нужно узнать тайны магии и лишь потом использовать их. Тебе предстоит открыть для себя еще столько нового!
— Я надеялся, что мое заклинание сработает. Но ничего не вышло.
Мрачное лицо Гиаберто немного смягчилось.
— Эйха! Верно. Я помню, что почувствовал, когда в первый раз понял, какая сила у меня в руках. Мне казалось, я способен на все!
"Так оно и было бы, имей ты способности и желание стать настоящим художником. Но ты такой же ограниченный, как и остальные твои родственники”.
— Значит, ты будешь меня учить? — жалобно спросил Агустин.
— Конечно, — ответил Гиаберто. — Иллюстраторы не бросают Одаренного мальчика из рода Грихальва, если он выполняет законы Золотого Ключа. Знаешь, пожалуй, сегодня можно кое-что попробовать. Подойди к окну. В этот час Дэво всегда подметает двор. Когда он добирается до четвертой плитки дорожки, той, что расположена дальше всех от портика, он присаживается на скамейку отдохнуть. Нарисуй его светлым мелком на стекле и возьми немного своей слюны. А потом подумай — только как следует, — о том, что Дэво понадобился кому-то здесь, наверху. Это называется “чары внушения”, одно из основных заклинаний. Для тебя оно совершенно безопасно, поскольку слюну легко стереть. Освоишь его, можно будет переходить к остальным. Давай.
С сомнением и одновременно восторгом мальчик подошел к окну и, вытянув шею, выглянул наружу."
— Очень дальновидно с твоей стороны, — заявил Гиаберто, пожурив мальчика за любопытство, — ты смог предупредить его об опасности нашего волшебного Дара.
«Дальновидно!»
Сарио недоверчиво посмотрел на иллюстратора. Неужели у самого Гиаберто не возникало таких же мыслей, когда он был мальчишкой? Неужели он не экспериментировал? Впрочем, всегда существовали жалкие личности, которые делали только то, что им говорили другие. Однако Сарио не показалось, что Гиаберто относится к их числу.
Гиаберто Грихальве исполнилось тридцать восемь. Да, несомненно, он находится под каблуком у собственной сестры, которая старше его всего на один час, но недооценивать Гиаберто не стоит; у него и Дионисы одинаково честолюбивые замыслы. Совершенно очевидно, что, имея Одаренного брата-близнеца, Диониса должна была родить сыновей, в свою очередь, наделенных Даром. Поскольку она имела еще двоих малолетних сыновей и четырех дочерей, то обладала влиянием, и с ней приходилось считаться.
— Со своей стороны я заметил, что ты обладаешь талантом, — продолжал Гиаберто сладеньким голосом. Сарио сразу узнал излюбленный политический прием: таким образом претенденты на титул Верховного иллюстратора заманивают в свои сети возможных союзников. — Ты можешь далеко пойти — но только если не будешь настраивать против себя Никойо и Андрее.
— Они больше не понимают настоящего искусства!
— Вот видишь? Я и сам не очень жалую новый, чрезмерно эмоциональный стиль, за который ты так ратуешь. В нем нет достоинства, нет точности. Однако я в состоянии оценить талант моей племянницы Элейны, он весьма значителен, хотя остальные и не видят в ней настоящего художника. И у тебя есть своя, оригинальная манера письма. Но твоя мать умерла, а ты сам восемь лет был оторван от влияния Вьехос Фратос. Ты не пережил с нами ужасов лихорадки, скосившей половину семьи. К тебе все еще относятся как к чужаку. Веди себя со старшими почтительно, пока не завяжешь собственные надежные и солидные связи.
«Знай ты правду, ни за что не осмелился бы так со мной разговаривать! Ты ползал бы передо мной на коленях, умоляя передать тебе хотя бы десятую часть знаний, которые мне удалось накопить за несколько веков жизни…»
Сарио!
Звук его имени — настоящего имени — все еще вызывал у него изумление. Поворачиваясь, он успел увидеть свое отражение в зеркале. И замер на месте. Кто этот человек с ничем не примечательной внешностью? Кто смотрит на него из зеркала? Это не Сарио!
Конечно, нет. Всего лишь плоть. Он снова пожалел, что не выбрал другого мальчика — как его звали? Алеррио, так, кажется. По крайней мере он был красавчиком. Сарио уже надоело простое лицо, которым он сейчас обладал; впрочем, окружающие считали его безвредным. Однако Алеррио погиб во время летней лихорадки.
— Сарио, я рад, что у меня наконец появилась возможность с тобой поговорить. — Андрее остановился и коротко кивнул Гиаберто, который, извинившись, поспешил к Агустину, чтобы посмотреть, как у того продвигаются дела. — Перейду сразу к делу. Великий герцог Ренайо считает твой стиль живописи слишком вольным. Он не хочет, чтобы ты писал “Договор” с Мерсом. Однако…
— Никто не сможет справиться с “Договором” так, как я. Я был при дворе! Разговаривал с королевой Айрин. Нарисовать ее портрет будет совсем не просто. Вам придется работать по моим эскизам…
— Сарио, я не закончил!
В те времена, когда он был Риобаро, он бы и сам так же разговаривал с чересчур рьяным молодым иллюстратором. Ему стало смешно.
— Твои зарисовки молодых женщин не понравились его светлости, — продолжал Андрео. — Он хочет, чтобы ты их переделал — без каких бы то ни было прикрас. Он намерен в течение шести месяцев выбрать невесту для дона Эдоарда, а затем приступить к переговорам. Ему пришлась по вкусу принцесса Аласаис де Гхийас, так что, возможно, тебя попросят внести в портрет определенные, естественно, очень тонкие чары, чтобы Эдоарду приглянулась принцесса. Если ты будешь вести себя с умом, а рисовать так, как пристало художнику из рода Грихальва, тебе могут позволить принять участие в работе над “Помолвкой” и “Бракосочетанием”.
— А если я откажусь?
— То есть если ты не сможешь жить жизнью двора… — предположил Андрее. — Что ж, ты великолепно справился с обязанностями итинераррио, завязал бесценные знакомства. Мне очень жаль, что ты покинул Гхийас до того, как там возникли беспорядки. Тогда у нас был бы собственный свидетель тех событий. А сейчас разведчики Великого герцога каждый день доставляют самые разноречивые слухи и новости. Мы получили второе сообщение о том, что король Иво стал жертвой толпы. И до чего только дошел мир? — Он заклацал языком, совсем как курица-несушка.
Самая настоящая курица. Нет, скорее он похож на петуха — какая у них теперь дурацкая мода! Точно они не могут решить, чего хотят: выглядеть, как обычный строитель, вышедший на работу, или как расфуфыренная шлюха — простые фасоны и дешевые яркие цвета! Сарио заставил себя ответить спокойно:
— Значит, мне не позволено писать “Договоры” или еще какие-нибудь картины, предназначенные для Галиерры?
— Некоторые итинераррио не годятся для работы при дворе. Ты должен сам завоевать свое место, Сарио, и вести себя так, чтобы Великий герцог был тобою доволен. Множество молодых людей, чьи способности заметно превосходят твои, ждут признания — они упорно трудились на благо нашей семьи.
«Чьи способности заметно превосходят твои!»
Сарио с трудом удержался, чтобы не плюнуть Андрее в лицо. Теперь ясно, что он поступил весьма дальновидно, подготовив вторую линию обороны. Да, он был уверен, что его примут дома с распростертыми объятиями, начнут прославлять заслуги, признают требования, он займет заслуженное место… Однако Сарио уже давно научился хранить свои тайны и всегда предусматривал запасные варианты.
— Возможно, я предпочту снова стать итинераррио. Будет полезно получить точную информацию о проблемах, возникших в Гхийасе, Таглисе и Нипали. Как ученые мужи называют это? Чума неповиновения. Что сталось, например, с остальными членами королевской семьи в Гхийасе?
Андрео пожал плечами.
— Самые разные слухи. Все сходятся только в одном — король Иво мертв. А дворец штурмовала разъяренная толпа.
— Звучит не очень обнадеживающе для королевы Айрин и ее дочери Аласаис. Очень милая девушка. — Сарио внимательно наблюдал за выражением лица Андрео, однако упоминание об Аласаис не произвело на того никакого впечатления.
— Можешь не сомневаться. Великого герцога сильно волнует судьба принцессы Аласаис. Тебе, конечно, известно, что покойный король Энрей назвал своего племянника Ренайо наследником.
Известно! Будучи Дионисо, он проследил за тем, чтобы у Энрея не было детей.
— Однако у высшей знати Гхийаса свое представление о том, кто должен занять трон этой страны.
Вот здесь-то и кроется проблема с высшей знатью: их всегда слишком много, и они всегда хотят устроить все по-своему. Они давили на Иво, тогда еще принца, прекрасно понимая — и справедливо, — что король из него получится неважный. А теперь слабость Иво привела к тому, что он пал жертвой толпы простолюдинов.
Андрее махнул рукой.
— Впрочем, ситуация несколько изменилась. Притязания дона Эдоарда на трон не менее обоснованны — по линии Великой герцогини Майрии, да будет благословенна ее память. Если Эдоард женится на Аласаис… Ну, если тебе удастся раздобыть новости о принцессе, я не сомневаюсь — Великий герцог будет относиться к твоим работам более благосклонно.
— Дайте мне один день на размышления, — попросил Сарио. — Возможно, я все-таки решу вернуться на службу итинераррио. Извините.., мне пора.
Слегка кивнув Андрее, он пошел прочь по длинному залу ателиерро. Здесь теперь собирались все иллюстраторы, здесь же они и писали большинство своих картин; считалось неприличным и даже странным, когда иллюстратор вдруг решал работать в собственном ателиерро.
Впрочем, тут было хорошее освещение и достаточно удобно. Огромный зал, наполненный светом, льющимся из окон, расположенных по обеим сторонам — одни выходили во двор, другие на улицу. Потолок поддерживали дубовые балки, а мощные деревянные опоры образовывали проход по центру помещения. На этих колоннах были развешаны автопортреты Одаренных художников из семейства Грихальва, нечто вроде фамильной Галиерры. Портреты ныне живущих иллюстраторов находились, естественно, в кречетте. Но как только живописец умирал, его изображение либо отправлялось в хранилище, — если он не совершил ничего выдающегося на поприще служения семье, — либо выставлялось на всеобщее обозрение в ателиерро.
Сарио шел вдоль веков, заглядывая в глаза мужчин, которых он знал, любил, ненавидел, с которыми сражался. В глаза мужчин, которыми был сам.
Он видел себя по меньшей мере на дюжине портретов: Арриано, Дионисо, Этторо (его блестящей карьере положила конец страшная костная лихорадка), Оакино. Благодарение Матери, Ренсио отправили в хранилище. Сарио не хотелось видеть его доброе лицо. Даже Домаоса оставили в Галиерре лишь в назидание мальчикам Грихальва, чтобы не влюблялись в женщин, которых им не видать, как собственных ушей. А вот Риобаро, великолепный шедевр, восхитительный автопортрет, написанный при свечах, в золотой раме, означающей, что он был Верховным иллюстратором. Тимиррин, благородный Матейо, даже Гуильбарро, проживший такую короткую жизнь, но успевший создать несколько блестящих произведений. Веррейо, Мартайн, Сандор — и самый первый, Игнаддио.
Рядом с дверью Сарио остановился и посмотрел на свое собственное лицо. Он почти забыл, каким ярким и сильным оно было. Неудивительно, что его любила Сааведра.
«Если бы только этот проклятый Алехандро не встал у них на пути…»
Сарио с усилием отбросил в сторону так давно родившийся гнев. Теперь это уже не имеет значения. Сааведра в безопасности. Ей больше ничто не угрожает; она ждет его, Сарио. Просто еще не пришло время. Столько всего еще нужно сделать.
Он начал спускаться по лестнице, и тут ему попался Дэво, поднимавшийся наверх с удивленным выражением на морщинистом лице.
Выйдя на улицу, Сарио медленно зашагал вперед, обдумывая сложившуюся ситуацию. Вот преимущества возраста. Он прекрасно знал, что необходимо спланировать все заранее, быть готовым даже к непредвиденному, иметь запасные варианты. Он уже давно понял, что не в каждой жизни будет пользоваться одинаковым влиянием. Частенько ему приходилось все начинать с нуля. Даже очень осторожный человек иногда совершает ошибки. Следовало выбрать Алеррио, например, но он пожелал взять назад свое имя. Алеррио находился бы не в Мейа-Суэрте, когда разразилась лихорадка, и остался жив; семья рассчитывала, что он получит титул Верховного иллюстратора.
В бытность свою Домаосом он совершил ошибку, влюбившись в бессердечную Бенекитту до'Веррада. Не следовало выбирать бессовестного простофилю Ренсио. А Рафейо! Самая настоящая катастрофа, от которой не так-то легко было оправиться. С каждой новой жизнью Сарио постоянно рисковал — он ведь не мог предвидеть, что ждет его впереди. Не мог предвидеть, например, какой-нибудь неожиданный несчастный случай. Или что Вьехос Фратос будут не в состоянии оценить его по заслугам.