Робинс Сари. Что надеть для обольщения

   – Выходит, я искушаю вас, Эдвина?
   – В некотором смысле. Я никогда не предполагала, что меня…
   Прескотта охватила радость, но он сумел ее сдержать. Она в первый раз с ним флиртовала! Может быть, именно новизна того, что она испытывала, усиливала остроту ее желания.
   – Я никогда раньше не испытывала… такого искушения, – вымолвила она, чуть дыша. – Никогда.
   Радость постепенно перерастала в восторг. Прескотт прямо-таки купался в счастье. Так, значит, Эдвина хочет его так же сильно, как он хочет ее! Господи, какой это волшебный вечер!
   Однако Прескотт был полон решимости сделать все от него зависящее, чтобы Эдвине было хорошо с ним. Он знал, что эту женщину не так-то легко завоевать.
   Он запрокинул ее голову. Ее кремового оттенка кожа вся словно светилась изнутри. Эта нежная, как лепесток розы, кожа и сладкие восхитительные губы могут свести с ума любого мужчину. Но сегодня эта женщина принадлежит ему и только ему.
   – Я не хочу, чтобы у вас остались какие-нибудь сожаления, Эдвина.
   – Какие могут быть у меня сожаления, если мы с вами еще ничего не сделали?
   – Какая дерзость! Мне она нравится в вас. – Прескотт потянулся губами к ее губам. Он вложил в свой поцелуй всю силу страсти, с какой он хотел быть внутри ее.
   Эдвина прижалась к Прескотту. Она обвила его шею руками, и ее тело стало словно бы таять рядом с ним, как плавится воск свечи. Это были те же ощущения, которые она испытывала, когда он целовал ее на улице в нише. И даже гораздо более сильные.
   Прескотт гладил ее плечи и спину. Прильнув к нему, Эдвина тихо стонала. Ей было так хорошо, что он твердо знал, что она будет принадлежать ему. И очень скоро.
   Прескотт отстранился – немного более резко, чем следовало.
   – Не здесь, – прохрипел он.
   Эдвина зашаталась, и Прескотт привлек ее к себе. Она закрыла глаза, откинула голову назад и подставила ему свою изящную шею, соблазнительный изгиб которой притягивал его, как магнитом. И неожиданно для него самого губы Прескотта скользнули по нежной, солоноватой на вкус коже.
   Его рука – как будто сама по себе – обвилась вокруг талии Эдвины, а затем проникла ей под накидку. Через тонкую кисею платья Прескотт гладил ее грудь, лаская жесткий сосок.
   От ее глухого стона у него мурашки побежали по коже.
   – Я хочу вас, Эдвина, – хрипло простонал Прескотт.
   Она медленно гладила его плечо, предплечье и руку, сжимавшую ее грудь. Затем неожиданно – словно внезапно очнулась – она резко отпрянула от него. Прескотт схватил ее руку.
   – Не бойтесь, Эдвина.
   – Я не боюсь, Прескотт. Просто… Ну, до меня только сейчас дошло, что мы с вами находимся в общественном месте, в парке…
   Прескотт замер, потом тихонько засмеялся, после чего, запрокинув голову, громко расхохотался.
   – Не смейтесь надо мной! – мягко сказала она, отчего он засмеялся еще громче.
   Схватив Эдвину за руку, он поцеловал ее ладонь.
   – Вы такая ужасно практичная. Меня это забавляет. Вы правы. Нам нужно найти какое-нибудь укромное местечко. – «И как можно скорее». Он давно не был так возбужден.
   – Куда мы можем пойти? – В ее голосе слышались нетерпение, которое радовало его, и жажда, которую он горел желанием как можно скорее утолить.
   – Я не могу пригласить вас в Андерсен-Холл…
   Эдвина кусала вспухшие губы.
   – А я не могу пренебрегать тем, что ко мне в общество приходят дамы. К тому же мои слуги…
   Нет, разумеется, они не должны ничего знать…
   – О, я придумала. – Она хотела отодвинуться от него, но Прескотт сцепил свои руки у нее на талии.
   Эдвина встала на цыпочки и нежно поцеловала его в губы.
   – Одну минутку.
   Прескотт нехотя отпустил ее.
   Она открыла ридикюль, который свисал у нее с запястья, и, вытащив что-то, вложила ему в руку.
   – Возьмите этот ключ. Он от двери черного хода в моем доме. После девяти часов вечера этой дверью никто не пользуется. В это время почти все мои слуги уже в постели.
   Эдвина тянула его за руку вниз по ступенькам, к выходу из парка.
   – Сейчас, наверное, уже больше семи… – бормотал Прескотт, с трудом скрывая нетерпение.
   – Я знаю, – широко улыбнулась она, а затем громко рассмеялась.
   Прескотт шел рядом с Эдвиной и тоже смеялся. Он чувствовал себя опьяненным чарами Эдвины. Его сердце учащенно билось в предвкушении грядущего блаженства. Мысленно он благодарил небеса за то, что они послали ему такой щедрый дар – несравненную Эдвину Росс.

Глава 22

   Эдвина ощущала нервозность. Ее движения были порывисты, а сердце учащенно билось от напряженного ожидания встречи с Прескоттом. Она заменила в своей спальне дешевые свечи из сала на более дорогие восковые.
   До сих пор Эдвина не могла поверить, что решилась на такую неслыханную дерзость. Одно дело – флиртовать и целоваться с Прескоттом, другое дело – начать с ним связь. Пригласить его к себе, превосходно понимая, что она ему предлагает! У нее было ощущение, что ее телом и рассудком кто-то завладел – какое-то незнакомое ей, чужое существо, обладающее бесшабашной дерзостью, которой обычно Эдвине не хватало.
   Она зажгла свечи, добавила поленьев в камин и окинула взглядом свою спальню. В комнате царил ужасный беспорядок.
   Гардероб стоял с раскрытыми дверцами, ящики комода были выдвинуты. Изысканно вышитое покрывало на кровати лежало вместе с небрежно брошенными платьями, нижними юбками и корсетами.
   Содержимое ее письменного стола – всевозможные бумаги, перья для письма, подушечки для промокания чернил – лежало в беспорядке на столешнице, вместе со стоявшей там же чернильницей, напоминая о тщетной попытке Эдвины составить список дел, которые необходимо сделать, чтобы приготовиться к приходу Прескотта.
   Сколько же сейчас может быть времени? О Господи! Вода в ванне, наверное, уже остыла.
   Эдвина бросилась в ванную комнату, разделась и погрузилась в воду с ароматом ландыша.
   Из приоткрытого окна дуло, и Эдвина вскоре покрылась гусиной кожей. После нескольких минут купания в прохладной воде она насухо вытерлась полотенцем и надела на себя шелковую рубашку. Она снова прошла в спальню и принялась внимательно изучать свое отражение в большом зеркале.
   Рубашка цвета слоновой кости была ей до колена.
   Эдвина кусала губы, проводя пальчиком по единственному украшению своей рубашки – кисейной оборке у выреза, завязывающегося на шелковые тесемки.
   – О Господи! – с ужасом воскликнула Эдвина, с обреченным видом глядя на рубашку. – Какое убожество! Разве может быть на свете что-то менее соблазнительное, чем это? – Эдвина была так расстроена, что готова была отказаться от задуманного.
   Но она не привыкла так быстро сдаваться. Кроме того, Прескотту она кажется привлекательной. Он сам ей это сказал.
   Эдвина вздохнула и еще раз внимательно всмотрелась в свое отражение.
   – Ну и дела! Я надеваю на себя одежду только для того, чтобы ее с меня сняли! – «По крайней мере, я надеюсь, что ее с меня снимут», – мысленно поправила она себя. – Так что же следует надевать женщине, если она задумала соблазнить мужчину?
   Ее сердце радостно забилось, когда она вспомнила о розовых панталончиках.
   Она достала из комода эти панталончики, которые чуть ниже колена заканчивались ленточками и были отделаны по краям премиленькими брюссельскими кружевами цвета слоновой кости. Эдвина пыталась самостоятельно справиться с расположенной сзади застежкой.
   Перед свиданием с Прескоттом она отослала свою горничную Пенни ночевать к сестре, а остальным слугам строго-настрого приказала покинуть второй этаж. Эдвина не хотела, чтобы кто-то из слуг узнал о ее сумасбродном увлечении. Не то чтобы она стеснялась – хотя в определенной степени так оно и было, – но ее больше страшило то, что кто-нибудь или что-нибудь остановит ее или заставит почувствовать неловкость из-за того, что она решила сделать.
   Эдвина с ужасом уставилась на лежащий на кровати ворох нижних юбок и корсетов. Ее охватила растерянность. В искусстве обольщения она чувствовала себя дилетантом. Необходимо было составить логически выстроенный стратегический план соблазнения, однако она ощущала острую нехватку знаний и опыта.
   Да еще вдобавок ко всему надо было что-то делать с прической.
   Постепенно волнение Эдвины улеглось и сменилось тревогой, от которой у нее тоскливо заныло под ложечкой.
   Боже! Во что она ввязалась! Зачем она вручила Прескотту этот злополучный ключ?
   – О Господи, что же я наделала?! – Эдвина беспомощно опустилась на постель, вне себя от отчаяния.
   Она пригласила в свой дом неотразимого мужчину, чтобы предаться с ним страсти, а сама понятия не имеет, как ей все это обставить, что ей нужно делать, как себя вести и все такое прочее! В то время как ее блистательный избранник знавал немало искушенных женщин, которые точно знают, что делать, как себя вести и уж тем более – что надеть для обольщения!
   Где-то в глубине души Эдвина, конечно, понимала, что одежда в этот момент не настолько важна, но сейчас она находилась на грани нервного срыва. Охваченная паникой, она сидела на кровати, и слезы медленно струились по ее щекам. Закрыв лицо руками, она горько зарыдала.
   – А, вот вы где! – услышала она знакомый низкий бархатный голос.
   Придя в ужас от того, что Прескотт увидит ее в таком состоянии, да еще в комнате, в которой все перевернуто вверх дном, Эдвина еще больше запаниковала. Она резко вскочила с кровати, схватила первое подвернувшееся ей под руку покрывало, закрылась им и уткнулась лицом в мягкую ткань.
   – Что случилось, Эдвина? – с тревогой в голосе спросил Прескотт и остановился в нескольких шагах от нее. – Скажите мне, что вас беспокоит!
   Искренняя забота, которая прозвучала в его голосе, задела самые потаенные струнки ее души, и от этого она почувствовала себя еще более жалкой. Она только качала головой, не в силах говорить из-за душивших ее рыданий.
   Он подошел, обнял ее вздрагивающие от рыданий плечи и молча прижал Эдвину к себе. Она снова ощутила его запах мускуса – такой манящий и родной.
   Ей сразу же стало спокойно и хорошо в его объятиях. Эдвина почувствовала, что ее нежно любят, что ею дорожат.
   – Я все понимаю, Эдвина. Не волнуйтесь. Нам вовсе не обязательно с вами чем-то заниматься. Я буду последним негодяем, если попытаюсь что-нибудь с вами сделать.
   Чуть-чуть оторвав покрывало от лица, она судорожно вздохнула.
   – Не… Не говорите так.
   – Это правда. Я вел себя как бесчувственный негодяй, не подумав о том, как вам тяжело на это решиться.
   Что? Он не только ослепительно красивый, но еще и чуткий и понимающий? А она думала, что так не бывает! Видимо, Прескотт Дивейн какое-то исключение из всех существующих правил!
   Еще немного убрав от лица покрывало, Эдвина всхлипнула.
   – Ну, в общем, я просто… – Она засопела носом. – Просто я не знаю, как это делается.
   – Что делается?
   Господи, да как же ему объяснишь, что она не только не подготовилась как следует к свиданию, что она убого одета и выглядит не привлекательнее фонарного столба, но еще вдобавок ко всему от того, что она плачет, нос у нее сейчас наверняка распух и красный, как у пьяницы? Она вновь почувствовала себя жалкой и никчемной, закрыла лицо руками и уткнулась в покрывало.
   – Ну-ну, будет, – успокаивал Эдвину Прескотт, пытаясь ее обнять, но ему мешало покрывало, которым она отгораживалась от него.
   Он осторожно убрал покрывало и привлек Эдвину к себе. Она уткнулась лицом в его широкое плечо, упираясь носом в шерстяную ткань его пиджака. Вздрогнув, она вздохнула, словно бы купаясь в его тепле и в его восхитительном мускусном запахе.
   – Я все понимаю, Эдвина, – приговаривал Прескотт, гладя ее по голове. – Не беспокойтесь. Мы ничего не будем делать.
   Разочарование, которое она испытала после этих его слов, оказалось гораздо сильнее чувства никчемности. Значит, он ее больше не хочет! Да и можно ли его за это упрекнуть? Ведь она сплошное недоразумение, а не женщина! Она – глупая ревущая корова! Она на его месте тоже не захотела бы такую женщину.
   Эдвина сама себе удивлялась, как у нее хватило наглости пригласить Прескотта к себе и вручить ему ключи. И вот теперь все ее планы пошли прахом. У нее вырвалось еще одно рыдание.
   – Давайте сейчас немного посидим здесь вместе, пока вы не успокоитесь. А после этого я пойду домой.
   Пойдет домой? Оставит Эдвину наедине с ее страданием и с чувством собственной никчемности и жалости к самой себе? Сердце у нее готово было разорваться от горя.
   Однако слезы почему-то перестали литься. Видимо, настала пора вести себя как разумная женщина, какой она была обычно.
   Судорожно вздохнув, Эдвина проглотила комок в горле и взяла себя в руки. К ней постепенно возвращалась природная сила духа и способность мыслить логически. Она осознала, что в сложившейся ситуации у нее есть два выхода: либо броситься на Прескотта в попытке заново разжечь в нем страсть, либо постараться собрать жалкие остатки своего достоинства. Так как, по ее мнению, ни один нормальный мужчина не способен воспылать страстью к зареванной дурехе с красным распухшим носом и с всклокоченными волосами, Эдвина предпочла достоинство.
   Она медленно высвободилась из объятий Прескотта, отвернулась от него, чтобы он не видел ее распухшее, в красных пятнах, лицо, и подошла к открытому окну. Глядя в окно невидящим взглядом, Эдвина лихорадочно просчитывала шансы сохранить достоинство после такой жалостливой, душераздирающей сцены.
   И вдруг в окне она увидела свое отражение: на ней ничего нет, кроме рубашки и панталон! А ворот рубашки распахнут, как у шлюхи!
   Господи, час от часу не легче!
   Она закрыла лицо руками и с трудом сдержала стон. С этим уже ничего нельзя поделать. Она предстала перед ним во всей красе. Более того, после этого зрелища маловероятно, что он бросится на нее, обуреваемый безудержной страстью.
   Эдвина утерла слезы рукой и тихо кашлянула.
   – Извините… – хрипло проговорила она.
   – Вам не за что извиняться.
   Эдвина не смотрела на него. Но, услышав его шаги по ковру и почувствовав тепло его тела, поняла, что Прескотт стоит у нее за спиной. Однако он не прикасался к ней. И от этого глубокая печаль охватила ее сердце.
   – Не надо было мне заставлять вас поверить… Ну, в общем, извините меня, Прескотт.
   – Вы не сделали ничего дурного, Эдвина. Это целиком моя вина. Мне не нужно было нажимать на вас, когда было очевидно, что вы еще не готовы.
   – Не готова? Я не знаю, можно ли быть менее готовой, чем я.
   Собравшись с мужеством, она решила, что уже в состоянии покончить с этой нелепой ситуацией. Она медленно повернулась.
   Лицо Прескотта выражало искреннюю озабоченность.
   – Ах, Эдвина! – воскликнул он и нежно обнял ее.
   О Господи, ей так хорошо, очень, очень хорошо, когда он ее обнимает! Прижавшись к его груди, Эдвина слышала гулкие удары его сердца, наслаждаясь этим мгновением счастья, потому что понимала, что скоро оно растает в тумане.
   – Я чувствую себя ужасно, потому что стал причиной ваших переживаний, – пробормотал Прескотт. – Ваша преданность покойному супругу достойна восхищения.
   Она захлопала ресницами.
   – Ч-что?
   – Мне не следовало даже пытаться подбивать вас на осквернение светлой памяти вашего покойного супруга. Видимо, вы его так любили… Очевидно, ваши чувства сильны по-прежнему. Он был… Ему очень повезло с вами. Я ему от души завидую.
   Эдвина чуть отстранилась от Прескотта, чтобы посмотреть на него.
   – Вы подумали, что… – она показала на свое зареванное лицо, – все это… потому что я скорблю по своему умершему мужу?
   – Я знаю, что вы его искренне любили, и, очевидно, даже мысль о близости со мной вас очень сильно расстраивает. Ваши чувства серьезны и глубоки, и от этого я только еще больше уважаю вас и не могу вами не восхищаться.
   – Ах, дорогой мой, – вырвалось у Эдвины, которая была растрогана до слез. Но она не могла, воспользовавшись ситуацией, спрятаться за благочестивым фасадом бедной безутешной вдовушки. Любая неискренность была ей противна.
   Эдвина высвободилась из объятий Прескотта, подошла к кровати, вынула из стопки одежды нежно-розовый пеньюар и надела его. При этом, завязывая пояс, она чересчур сильно стянула талию, но не стала ослаблять пояс, решив таким своеобразным способом наказать себя.
   Стиснув руки в замок, она снова повернулась к Прескотту:
   – Я переживаю не из-за кончины своего мужа, Прескотт.
   – Не из-за этого? Из-за чего же тогда?
   Эдвина вздохнула и опустила глаза.
   – Мне кажется… все это объясняется тем, что я непростительно неопытна в вопросах страсти. – Эдвина прошла дальше в комнату. – Я в полном смятении. Я не умею… Я не знаю, как стать… соблазнительной. – Ее щеки запылали. – Просто мне противно чувствовать себя глупой неумехой… Особенно учитывая, что вы привыкли иметь дело с дамами, весьма искушенными в любовных делах.
   Прескотт сделал шаг к Эдвине.
   – Так, значит, скорбь по покойному супругу здесь ни при чем?
   Она покачала головой:
   – Нет.
   – Но в общем, было бы вполне естественно иметь такое чувство… словно предаешь родного человека…
   Скривив губы, Эдвина покачала головой:
   – Ничего подобного я не испытываю, поверьте мне.
   У него в глазах вспыхнула надежда.
   – Может быть, вам кажется, что, когда вы со мной, вы оскверняете его память?..
   Она снова покачала головой:
   – Вовсе нет.
   – Наверное, вы не можете не сравнивать нас?..
   – Ну, по-моему, совсем этого избежать нереально.
   Прескотт опустил глаза и заметно сник.
   В уголках губ Эдвины притаилась улыбка.
   – Но, положа руку на сердце, сэр Джеффри во многих отношениях вам проигрывает.
   Прескотт воспрянул духом, но в его глазах все еще было сомнение.
   – Правда?
   – По крайней мере до сих пор было именно так. Я возьму на себя смелость заявить, что это как сравнивать… черствый подгоревший гренок с горячей пшеничной лепешкой, намазанной маслом и клубничным вареньем.
   – Неужели я в этом примере – лепешка?
   – О да, – улыбнулась она. – С пылу с жару.
   – Вам следовало упомянуть абрикосовое варенье, а не клубничное.
   – Как я могла перепутать?! – картинно всплеснула руками Эдвина и была вознаграждена его несравненной улыбкой, от которой у нее стало тепло на душе.
   Прескотт подошел к ней, взял за руки и сказал:
   – Я пришел к вам, Эдвина, потому что хочу вас. А все остальное – мелочи.
   – Но, придя ко мне, вы застали меня орошающей слезами покрывало. Это не самый лучший способ соблазнить мужчину.
   – Зато он отличается оригинальностью…
   – Покрывало – не лучшее, что женщине нужно, чтобы соблазнить мужчину.
   – В этом я должен с вами согласиться. Но вы исправили свою оплошность.
   – Когда надела свой розовый пеньюар?
   – Да нет же, глупышка. Когда вы улыбнулись мне. Улыбка – единственная одежда, которая нужна женщине, чтобы соблазнить мужчину.
   После этих слов Прескотт прижался губами к губам Эдвины. И то, что он делал, гораздо красноречивее любых слов свидетельствовало о том, что все тревоги Эдвины были напрасны. Для Прескотта Дивейна не имело ровно никакого значения, как сейчас выглядит Эдвина и во что она одета. Его ни капли не смущало, что у нее растрепанные волосы, зареванное лицо и ярко-красный вспухший нос. Не говоря уже о ее перевернутой вверх дном спальне.

Глава 23

   Прескотт торопливо сбросил туфли и пиджак, жилет и рубашку. Он поцеловал Эдвину так, что у нее захватило дух и закружилась голова.
   От его поцелуя у нее словно выросли крылья. Эдвине казалось, что она парит в небе, пока она не поняла, что это Прескотт поднял ее на руки.
   Он поднес ее к кровати и, прижимая к себе одной рукой, другой стал сбрасывать с кровати ворохи одежды и белья. Затем положил Эдвину на постель и накрыл ее своим стройным телом. Прескотт принялся осыпать ее шею горячими влажными поцелуями, отчего у нее перехватило дыхание.
   – Вы так хорошо пахнете, – бормотал он. Его губы заскользили по обнаженной груди Эдвины и задержались на соске.
   Выгнув спину, Эдвина выдохнула:
   – Ах, ах… Господи милостивый…
   – Нет, это не Господи, это всего лишь я, – ворковал Прескотт, глядя на нее и улыбаясь. А затем снова стал ее ласкать.
   Глаза Эдвины сами собой закрылись, а тело накрыла волна горячего желания. Никто никогда так не ласкал ее – словно по мановению волшебной палочки вызывая к жизни подспудно дремавшие в ней инстинкты.
   Сначала Прескотт гладил нежную лодыжку Эдвины, а затем его рука заскользила вверх по ее ноге, и он развязал ленточку подвязки.
   Когда Прескотт неуклонно поднимался к колену, а затем к бедру, Эдвина затаила дыхание. Она уже изнемогала от желания.
   – Прескотт…
   Эдвина тяжело дышала, сгорая от необузданной страсти, которой никогда дотоле не испытывала.
   Прескотт остановился. Он лежал, опираясь на локоть, и улыбаясь смотрел на Эдвину. Ее щеки пылали, а глаза потемнели от желания. Она обняла Прескотта за плечи и привлекла к себе. С ее губ слетел слабый стон.
   Эдвина исступленно целовала Прескотта, как будто хотела навсегда запомнить ни с чем не сравнимый вкус его губ.
   Воодушевленный порывом Эдвины, Прескотт ринулся вперед и прижался к ее мягкой плоти, даря ей невероятное по силе наслаждение.
   Тело Эдвины извивалось под ним. Закрыв глаза, она без остатка отдалась своим необыкновенным ощущениям. Ей казалось, что она спала всю свою жизнь – вплоть до этой ночи, до этого волшебного момента.
   – Господи, как вы великолепны! – пробормотал Прескотт, задыхаясь.
   Эдвина открыла глаза и встретила его тяжелый от желания взгляд. Она была не в силах что-либо сказать.
   За свою жизнь Прескотт был в постели со многими женщинами. Но ничего из того, что он испытывал раньше, не могло подготовить его к яростному напору страсти Эдвины – дикой и безудержной. Каждый ее стон потрясал его до глубины души, наполнял неукротимой энергией его чресла, устремляя его вперед. Он подарил Эдвине новый для нее чувственный опыт – ни с чем не сравнимый и восхитительный, – когда она с изумлением узнавала, на что способно ее собственное тело. Прескотт показывал Эдвине неведомые ей доселе возможности ее собственной страсти.
   Он погрузился в нее до конца и на секунду замер, боясь потерять над собой контроль. А затем начал двигаться, то выходя из нее, то погружаясь все глубже.
   – О… О… Боже мой… – Закрыв глаза, она тихонько стонала.
   Это было фантастично. Весь белый свет словно исчез и превратился в темное небо, усыпанное блестящими звездами, жаром и яркими радостными ощущениями.
   Прескотт непроизвольно вскрикнул, и все существо Эдвины возликовало. Обнимая его так крепко, как будто от этого зависела ее жизнь, она закричала от наслаждения.
   Обессиленный, он повалился на нее, тяжело дыша и щекоча ей шею своим теплым дыханием. Они оба были запыхавшиеся, мокрые от пота, обессиленные… и счастливые. Их сердца бешено стучали в такт.
   Осознав, что она до сих пор продолжает держаться за него, Эдвина быстро отпустила Прескотта, издав глубокий, судорожный вздох. Ей казалось, что прежде, чем она открыла глаза, прошла целая вечность.
   Эдвина погладила плечи Прескотта. При мерцающем свете свечей его бархатная на ощупь кожа отливала золотом.
   Прескотт Дивейн – самый лучший мужчина.
   Наверное, только такому незаурядному, имеющему богатый опыт в общении с женским полом и выдающиеся способности мужчине, как Прескотт, под силу было вытащить на поверхность много лет дремавшую в ней страсть. Так искусно и мастерски, что Эдвина запомнит эту ночь на всю жизнь. Она отогнала назойливую, как надоедливая муха, мысль об огромном множестве женщин, с которыми, вероятно, он успел переспать за свою жизнь…
   «Ну хватит, Эдвина. Довольно. Перестань. Не надо все портить. Изволь наслаждаться моментом – он неповторим и прекрасен!»
   Эдвина нежно гладила спину Прескотта. Ощущения от прикосновений к нему были восхитительными. У Прескотта была гладкая кожа и твердые рельефные мускулы.
   Вздохнув, Эдвина крепко прижалась к нему.
   Через мгновение он приподнялся, опираясь на локоть, и посмотрел на нее счастливыми глазами.
   – Вы так прелестны, Эдвина.
   Она кусала губы.
   – Я надеюсь… Ну, надеюсь, я сделала все для вашего… э-э… удовлетворения.
   Прескотт нахмурился и медленно высвободился из ее объятий. Затем сел и обмотал простыню вокруг пояса. В тот же миг Эдвина словно ощутила горечь потери. Она, смущаясь, подняла с пола свой розовый пеньюар, надела его и села напротив Прескотта.
   Некоторое время они молчали.
   Прескотт провел рукой по своим отливавшим медью волосам и вздохнул.
   – Нам не обязательно сейчас об этом говорить, если только вы сами не хотите…
   Пожав плечами, Эдвина повторила слова, которые Прескотт сам произнес, когда они были в бельведере.
   – Думаю, сейчас – самый подходящий момент для этого.
   Он потер подбородок.
   – Ну, просто мне интересно, что было не так с вашим покойным супругом.
   Эдвина взглянула на Прескотта с нескрываемым изумлением.
   – Он был болен?
   Не говоря ни слова, она покачала головой.
   – Сколько же времени, черт возьми, вы были женаты?
   – Три года.
   – И все три года вы считали, что «не созданы для страсти»? Это ужасно!
   Она улыбнулась. Потом прыснула со смеху. Эдвина смеялась так, что слезы выступили на глазах.