Рокотов Сергей. Свинцовый хеппи-энд

   - Нормально, - бубнил Кандыба, делая своими длинными ногами огромные шаги и уже опережая Кузьмичева. - Озверел я тут с тоски, не могу на одном месте сидеть, вот и сорвался. Но ты силен, однако...
   - Сочтемся славою, Яков! Главное - догнать. Только бы не убежала...
   - Догоним, куда денется.
   Марина уже заметила погоню и быстро побежала по корявой от замерзшей грязи дороге. Сил у нее было мало и от снотворного, и от плохой пищи. Она стала задыхаться, чувствуя, что они догоняют ее.
   - Остановись, девочка, остановись, хуже будет! - кричал Кузьмичев.
   - Хуже не будет, - совсем обессилев, произнесла Марина. Она уже больше не могла бежать, ноги стали как ватные, сердце билось, словно маятник, стучало в висках, она задыхалась.
   - Остановись, сучара! - крикнул Кандыба.
   Марина сделала какой-то отчаянный рывок и прибавила ходу. Преследователи отстали, хотя они уже буквально стали наступать ей на пятки.
   Однако перспектив не было никаких. Открытая местность, унылая корявая дорога, справа штормящее море, слева бескрайняя степь. Ни домов, ни машин, ни людей. Сейчас они схватят ее и выместят на ней всю свою злобу.
   Рывок, сделанный ею, был последним. Сил больше не осталось, она едва двигалась. Все, пусть делают, что хотят, пусть насилуют, режут, убивают... Но бежать она больше не может.
   -Да не сомневайтесь вы, Владимир Алексеевич, - произнес майор милиции Дронов, высокий сухощавый человек лет сорока двух. - Не сомневайтесь, это тот самый дом. Мы уже здесь поработали, всех соседей расспросили. Впрочем, это работа несложная, тут поблизости только две семьи - Степановы, старик да старуха, и Калиниченко, Харитон и Татьяна. И все в один голос говорят - были тут люди, были. Как раз подходящие под ваши описания. Один невысокий, в темных очках, лет пятидесяти с лишним, другой длинный, сутулый и со странными волосами, как будто в парике, и с усиками, словно накладными. Появились ниоткуда и исчезли в никуда. Харитон им картошку таскал, селедку в магазине покупал, хлеб. Они щедро расплачивались, он и рад стараться. Говорит, будто и третий поначалу был, здоровенный такой, с выступающей вперед челюстью и грубый очень. Но того давно уже он не видел. Все совпадает, никаких сомнений.
   - А кто владелец этого дома? - спросил Владимир, закуривая.
   - Не было времени выяснять. А соседи говорят, давно уже, лет десять назад, тут жил некто Волощук. Видимо, на него дом и оформлен. Завтра утром уточним.
   - Значит, снова опоздали, - одними губами улыбнулся Сергей, и улыбка его показалась Владимиру какой-то страшноватой.
   - Давайте-ка еще раз побеседуем с этим Хари-тоном Калиниченко, - предложил Владимир.
   - Навряд ли... - покачал головой майор Дронов. - Мы беседовали с ним три часа назад, и он уже почти лыка не вязал. А на столе у него была еще одна почти полная бутылка. Так что... Такие, как он, не прекращают, пока все не допьют.
   - Так с женой поговорим.
   - А она уже и тогда лыка не вязала, валялась на кровати и стонала. А потом, извините за выражение, сблевала прямо на пол. Так что придется ждать до утра.
   - Тогда пошли побеседуем со стариками.
   - Неловко будить, мы их и тогда разбудили, а сейчас три часа ночи.
   - Товарищ Дронов, - укоризненно поглядел на него Раевский. - Разве вам Илья Романович не объяснил, с какой целью мы сюда приехали?
   - Вкратце... Но, в общем-то, я в курсе.
   - Пойдемте тогда.
   Они пошли в дом стариков Степановых. Дронов долго не мог достучаться до них, но, наконец, дверь им открыли. На пороге стояла скрюченная старуха.
   - Ошалели, что ли, по ночам шляться, пожилых людей беспокоить? проворчала она.
   - Извините, - произнес Раевский. - Только уж дело у нас больно серьезное. Расскажите, пожалуйста, о тех людях, которые жили в доме на окраине поселка.
   - Да рассказывали же и я, и старик мой вам, гражданин начальник. Не знали мы их совсем. Не знали и в дела их нос не совали. Харитон, видела я, продукты им таскал, вот у него и спрашивайте. А сейчас такое время - нос сунешь куда не надо, его тебе сразу и откусят. Так что нам ничего не надо, живем пока, хлеб жуем, а подохнем, никто и не пожалеет. Такие вот дела, милые люди. С нас спрос невелик, сами видите, как живем.
   За ее спиной появилась и взъерошенная седая голова старика.
   - Опять по нашу душу пришли. Видать, дело у вас очень сурьезное.
   - Очень, очень серьезное, - сказал Раевский. - За любую информацию мы готовы щедро заплатить...
   - О ком? - с хитрецой в глазах поглядел на него старик.
   - О людях, которые жили в заброшенном доме на окраине поселка.
   - Бандиты они, что ли?
   - Бандиты, бандиты, да еще какие.
   - Ну, дела... Чуял я, что мы рядом с бандитами жили. То-то душа не на месте была...
   - Послушайте, я вижу по вашим глазам, что вы что-то знаете, - сказал Владимир. - Расскажите, я очень вас прошу.
   Старик замялся.
   - Да что вы в дверях-то стоите? Проходите в дом, раз уж пришли в такую неурочную пору.
   Старуха бросила на мужа неодобрительный взгляд, однако пропустила незваных гостей в свое убогое жилище.
   Владимир, Сергей, Марчук и Дронов прошли в комнату. Старик Степанов предложил им две табуретки, сам уселся на нечто среднее между кушеткой и креслом. Владимир взял табуретку и сел напротив него. Остальные продолжали стоять, старуха также стояла у стены с крайне недовольным лицом. Было очевидно, как ей не хочется, чтобы старик о чем-то рассказывал.
   - Буду говорить открытым текстом, - произнес Владимир. - Скажите вот что у вас есть дети?
   - Погиб наш сынок на афганской войне. А дочка- умерла три года назад. От рака умерла, - вздохнул старик. - Внуки с зятем в Севастополе живут, он женился заново.
   - А теперь послушайте меня. У меня много лет назад украли единственную дочь. Мы с женой все время ищем ее. И нам стало точно известно, что бандиты прячут ее в этом самом доме. Неужели вам не хочется нам помочь?
   - А, - махнул корявой рукой старик. - Была не была!
   - Была не была?! - окрысилась на него старуха. - Ишь ты, какой добрый! А если эти бандюки порежут нас за твою доброту, тогда что? К кому за помощью станешь обращаться, к этим "новым русским"? В Москву позвонишь? Да нас с тобой тут на куски порвут, и никто даже не вспомнит, похоронить некому будет, так и сгнием тут, в этой халупе.
   - Молчи! - закричал на нее- старик, вскакивая. - Один черт, нам мало осталось, так добрым людям по крайней мере поможем. Молчи! Я тут хозяин, решил сказать, значит, все! Мое слово - закон!
   - Если вы поможете мне найти дочь, я куплю вам квартиру в Севастополе, а майор Дронов оставит вам свой номер телефона, и никто вас пальцем не тронет, сказал Раевский.
   - Не надо мне никакой квартиры! - горячился старик. - Ничего мне от вас не надо! Я ветеран войны! Подыхать скоро, расскажу, и все! Слушайте меня внимательно. Вчерась, примерно в двенадцать или в час дня, выглянул я в окно. И что вижу, глазам своим не верю - по дороге бежит девушка, раздетая, в каком-то стареньком платьице. Стройненькая такая, с распущенными светлыми волосиками. Буквально откуда-то от нашего дома отбежала и понеслась по дороге. И тут за ней рванулись двое мужиков. Ну, те самые, которые в доме этом жили, один невысокий, в очках, а другой лысый, как колено, сухой, страшный такой, то был с волосами и с усами, а на самом деле он лысый, - с какой-то жуткой яростью произнес старик Степанов, как будто именно в отсутствии волос на голове и заключается вина этого человека. - Тоже в одних свитерках, без пальто бегут. А на улице холодища жуткая, студеный ветер с моря дует. Так вот, чешут эти двое по улице, пистолетами машут, орут, бранятся. А она, бедненькая, из последних сил от этих извергов улепетывает. Я было хотел выскочить, помочь ей, но бабка вот меня удержала. - Он мрачным взглядом окинул притихшую и раскрывшую рот жену. - Век себе не простил бы, если бы они ее догнали.
   - А что, они не догнали? - прошептал Раевский.
   - То-то и оно, - хитро улыбнулся старик. - Они было уже все, догнали ее. Как вдруг откуда ни возьмись машина по улице в нашу сторону мчится, старенькая такая, ну, "уазик" военный вроде бы... И прямо перед этой девушкой и тормознул "уазик" этот. Дверца приоткрылась, девушка туда и сквозанула. А этим двоим только метра три до нее осталось, они уже ,свои ручищи к ней протягивали, видно, из сил она совсем уже выбилась, бедненькая. Они тогда из своих пушек по машине начали палить, но я так понял, что тот, кто в машине был, тоже находился при оружии. Далековато уже было, я толком ничего и не рассмотрел, глазами слаб, как-никак восьмидесятый годок на свете живу. Шум, возня, выстрелы один за другим. Стреляли в них из машины, это точно. Пригибались они, на землю падали, чтобы в них пуля не угодила. А "уазик" так ловко развернулся и на полной скорости обратно помчался... А эти два засранца так на дороге и остались. Жалко только, что не подстрелили их, гадов. Встали они, отряхнулись и поперлись, не солоно хлебавши, обратно к себе в лачугу.
   - А вы что?
   - А мы что? Понятно что, перепугались мы с бабкой до смерти. Двери на замочек, затаились и нос свой из дома не высовывали. Трусом я на старости лет стал, вот что. Раньше ничего не боялся, а теперь боюсь, хоть осталось-то всего ничего. Лучше уж пулю бы схлопотать, чем так жить. - Он снова мрачно поглядел на свою старуху. - А уж ночью вот товарищ майор пришел, мы ему и открыли. Такие вот дела, граждане хорошие, - подвел итог старик Степанов. - А потом, я так полагаю, эти гады из домишки убрались восвояси, раз вы их разыскиваете, добавил он.
   - Ну и дела, - покачал головой Дмитрий Мар-чук. - Как все это понимать? Одни загадки.
   - Ладно, - махнул рукой Владимир. - Главное, что она спаслась. Ее кто-то спас. И Павел Дорофеевич со своим странным компаньоном остались с носом.
   - Мне кажется, что супруги Калиниченко завтра нам могут сообщить массу интересных вещей, - озадаченно произнес майор Дронов.
   - А что же нам делать теперь? - спросил Владимир.
   - Поехали в Севастополь, ночевать ведь где-то надо. Устали все, а завтра предстоит тяжелый день. Мне кажется, что все обойдется. Она спаслась и вскоре объявится.
   - Если в ее жизни не появится новый Ираклий, - добавил Сергей. - Она имеет обыкновение исчезать на целые годы.
   - Мы подождем, Сережа, - дотронулся до его плеча Раевский. - Мы подождем... Сколько ждали, подождем и теперь. Я ведь, честно говоря, настраивался на самый худший вариант. Больно уж суровые люди эти Кузьмичев и Кандыба.
   - Так что, поехали в город? - спросил майор Дронов.
   - Поехали. А эти, как их, Калиниченко, с ними ничего не случится?
   - А что с ними может случиться? Помрут разве что с перепоя, - махнул рукой Дронов. - Поедем в Севастополь. А утром подъедем. Да и вообще не факт, что они знают что-нибудь конкретное.
   Раевский щедро отблагодарил старика Степанова за добрую весть. Тот деловито пересчитал зелененькие купюры и торжествующим взглядом поглядел на оживившуюся старуху.
   - Добро иногда вознаграждается, - произнес он с гордым видом. - Людям добро сделаешь, и они к тебе с добром.
   В севастопольской гостинице заняли несколько самых лучших номеров. Еще из машины Раевский позвонил Кате.
   - Господи, - прошептала она. - Господи, сколько же довелось пережить нашей бедной девочке. И все только из-за меня, из-за моей глупости.
   - Прекрати об этом, Катюша. Мы найдем ее, и, полагаю, на сей раз скоро. Она ведь где-то здесь, совсем рядом.
   - Она была рядом с нами в течение многих лет. Только мы не знали об этом. Ладно, извини меня, все равно то, что ты сообщил, это здорово. Я теперь хоть засну ненадолго, уже несколько часов сижу у телефона и дрожу. Спасибо тебе, Володя.
   Владимир поселился в одном номере с Сергеем. Они думали, что сразу же заснут, но, когда вошли в номер, спать им совершенно расхотелось. Открыли бутылку армянского коньяка.
   - Вы знаете, Владимир Алексеевич, я стал забывать ее лицо, - произнес Сергей. - Я совершенно не представляю, какой она стала. Да и люди рассказывают о ней совершенно разные и порой диаметрально противоположные вещи. Гараев говорил, что она совершенно потеряла память и находится в каком-то блаженном состоянии, то же подтверждали и жены Сулейманова, старики в абхазском селении говорили, что она абсолютно нормальная женщина, добрая, вежливая, очень любит своего Ираклия. - При этих словах он опустил голову и отвел взгляд. - А этот подонок Крутой, как вы говорили, вообще утверждал, что это совершенно нормальная, очень горячая женщина, которая прекрасно узнала Кузьмичева и вообще рассуждала вполне резонно и логично. Как все это сопоставить?
   - Сопоставить сложно. Но можно, - ответил Владимир. - Мне кажется, что поначалу она действительно потеряла память, это были последствия шока, удара головой о мостовую и, разумеется, двух ранений. Потом она пришла в некое стабильное состояние. Ираклий любил ее, заботился о ней, как о ребенке, и она стала жить его жизнью, его проблемами. Она не могла обходиться без него, жила за ним, как за каменной стеной. Возможно, какие-то проблески памяти стали у нее появляться, но она не хотела их развивать, ей было лучше пребывать в блаженном состоянии, нежели мучиться противоречиями. Пойми, ей столько пришлось пережить, что хватит на многих. Удивляюсь, как ее психика вообще смогла все это выдержать. Марчук в Стамбуле встречался с друзьями Ираклия, и они рассказывали про Вареньку. Она была доброй и покладистой женщиной, с Ираклием они жили душа в душу. Все поражались на них и завидовали им. И если бы не было неопровержимых доказательств того, что это она, можно было бы подумать, что это вообще совершенно другая женщина... Ведь то, что ты рассказывал о ней, расходится с описаниями ее в качестве жены Ираклия. Та Марина, которую знал ты, - это рискованная, склонная к авантюрам женщина, способная вести опасный, полный приключений образ жизни. Елена же, жена Ираклия - мягкая, добрая, покладистая женщина, говорящая тихим голосом, задумчивая, вежливая со всеми. А вот та женщина, о которой говорил Крутой, это снова та самая, которая вела вместе с тобой столь оригинальный образ жизни.
   - И как же все это объяснить?
   - В каждом человеке, Сережа, живут как бы несколько людей. Попадая в определенные жизненные обстоятельства, человек становится то одним, то другим. А иногда, да что там иногда, в большинстве случаев человек живет совершенно не свойственной ему жизнью, а то, что дремлет в нем, так и умирает, не раскрывшись. Только актеры способны жить совершенно разными и не похожими друг на друга образами, и все же это только игра. Правда, порой игра становится второй натурой.
   - Так что же, она все время играла? Когда же она играла, интересно было бы узнать?
   Владимир видел, что, помимо тревоги за судьбу любимой женщины, Сергей испытывает еще и муки ревности - и к покойному Ираклию, и к тому неизвестному, кто спас ее на этот раз.
   - Да никогда она не играла, в том-то все и дело... Это просто различные стороны ее характера. Она, видимо, очень одаренная и своеобразная натура, наша Варенька и Марина... Она вполне естественно может быть и одним человеком, и совершенно другим. В одних условиях это мягкая, добрая домашняя хозяйка; жена, мать, дочь, в других же - жесткая и непреклонная женщина, способная драться, сражаться, ну... и делать другое, то, чего я никак одобрить не могу. Но не осуждаю ее, разумеется, не пойми меня неправильно. Наши преступные рассеянность и халатность предопределили ее жизнь, сделали ее такой, какой она стала. А оказываясь в обычных условиях, когда ей не надо сражаться за жизнь и кусок хлеба, она становится другой, вот и все. А тут, безусловно, еще и сказались последствия травмы и ранения. Скорее всего смерть Ираклия произвела на нее такое страшное впечатление, что она снова вспомнила все предыдущее и снова стала той,' которой была до вашей поездки в Царское Село. Снова выстрелы, снова кровь, снова борьба... И она возвращается в прежнюю ипостась, становится прежним человеком. О том, кстати, свидетельствуют и вчерашние события - ведь убежать из такой маленькой халупы от двух кровавых отморозков далеко не простое дело, не простое и очень опасное, смертельно опасное. А она пошла на это.
   - И выиграла! - крикнул Сергей, вскакивая и взмахивая сжатым кулаком.
   - И выиграла! - подтвердил Владимир. - Давай выпьем за нее, Сережа. Мне кажется, что в настоящее время ей хорошо, я душой чувствую это.
   Они подняли рюмки и залпом выпили.
   Затем их разговор перешел в другое русло.
   - Совершенно поразительна и история с этим пресловутым Кузьмичевым, сказал Владимир. - Тогда, два года назад, о его необычной биографии и таинственном исчезновении шумели все газеты. И впрямь - депутат Думы оказался не Кузьмичевым, а каким-то Болеславом Шмыгло, промышлявшим в семидесятых годах грабежами и разбоями. Все его документы оказались липовыми, он организовал убийство своей первой жены, потом убийство ее киллера, вслед за этим убил родного брата, опознавшего его в Киеве, и внезапно исчез. Его сообщник - некто Юферов - признался во всем, но твердо стоял на одном - о судьбе Кузьмичева он ничего не знает.
   - И что, его судили?
   - Да. Я узнавал, его недавно судили. Ему повезло - он получил двадцать лет. А все ожидали пожизненного. Но таков был приговор. Следователь полагал, что кто-то подтолкнул Юферова к даче показаний, именно тот, кто впоследствии расправился с Кузьмичевым. Но доказать это не удалось. И это, кстати, было в пользу Юферова, человек сам дал чистосердечные показания, признался в совершенных им убийствах. Если бы его жертвой был не депутат Верховной Рады Украины, он мог бы даже получить и меньший срок: чистосердечное признание большое смягчающее обстоятельство. Все, в общем-то, легко объяснялось, обоих взяли в заложники их враги, заставили Юферова дать чистосердечные признания, сдали его правосудию, а Кузьмичева тихо убрали. Но вот его воскресение из мертвых в эту схему никак не укладывается. Так все здорово организовать и упустить его, это очень странно. Тем не менее это так. Хотя, разумеется, точных доказательств, что это именно он, а не похожий на него человек, мы не имеем.
   - Помню этого Кузьмичева, - произнес Сергей. - Тогда он здорово расправился со мной, а особенно с Костей Пискарем. Я отделался легкими травмами, а Пискарь загремел на шесть лет, проведя на свободе не более месяца. Господи, как давно все это было, - тяжело вздохнул он.
   Припомнился захолустный Землянск, безлюдная ночная улица Ленина, он, шестнадцатилетний, избитый, бредущий к вокзалу. И тень, мелькнувшая куда-то в подворотню, жалобный детский голосок: "Не бейте меня, только не бейте".
   Тогда все только начиналось, все было впереди... А что теперь? Где она теперь?
   Они легли только под утро. И уже через полтора часа их разбудил телефонный звонок. На проводе был майор Дронов, предложивший им поехать в Рыбачье, чтобы побеседовать там с запойными супругами Калиниченко.
   Вскоре к гостинице подъехала милицейская машина. Они сели в нее и направились в Рыбачье. Там их ждал сюрприз.
   Едва начинало светать. Дронов постучал в дверь дома Калиниченко. Никто не открывал.
   - Откройте! - крикнул он. - Харитон! Татьяна! Это я, майор Дронов из уголовного розыска! Мне надо с вами поговорить!
   Однако за запертой дверью царило гробовое молчание.
   - Чего тарабаните? - послышался сзади скрипучий голос старика Степанова. Видел я их утром, рано-ранешенько собрались куда-то, дверь на замок заперли и потащились по дороге. Я-то встаю ни свет ни заря, на завалинке сидел, воздухом дышал. Крикнул им, куда намылились в такую рань? А они и не обернулись, идут себе, идут, и все. Пропали в тумане. Видите, какой туман сегодня, сырость, дышать нечем. Да, глядишь, скоро в нашем поселке никого, кроме нас со старухой, и не останется.
   - И вы не останетесь, скоро переедете в Севастополь, - произнес Раевский. - А ведь неспроста эти Калиниченко так рано покинули Рыбачье, - добавил он, бросая взгляды то на Дронова, то на Сергея. - Чувствую я, имеют они какое-то отношение ко вчерашним событиям.
   Они остались в Севастополе еще на трое суток, а потом, так ничего толком и не выяснив, улетели в Москву. Дронов обещал им постоянно держать их в курсе дела. Но пока ни следов бандитов, ни следов таинственно исчезнувшей четы пьянчуг Калиниченко нигде обнаружено не было.
   Но самое главное, что не было никаких известий от счастливо спасенной из лап бандитов кем-то неизвестным Марины.
   Материалы про Павла Дорофеевича Кузьмичева, опубликованные в центральных и местных газетах ранней весной девяносто шестого года, буквально потрясли захолустный городок Землянск. Народ говорил только об этом и ни о чем другом.
   И впрямь, случай был из ряда вон выходящий, Даже для нашего бурного и криминального времени. Человек, который долгие годы жил в Землянске, был директором детского дома, ставший депутатом двух Верховных Советов и Государственной Думы, оказался уголовником и в придачу к тому вовсе не Кузьмичевым, а неким Болеславом Шмыгло, заказавшим в Киеве убийство своего родного брата. Молодая жена Кузьмичева Галина стала в городе центром внимания.
   "И куда он мог запропаститься, гад такой?" - задавали вопрос досужие люди, которые еще совсем недавно голосовали за него на нескольких выборах.
   "В бега, наверное, пустился, если поймают, ему не поздоровится..."
   "Вот сволочь-то оказался. А на вид такой культурный, вежливый, деловитый. А мы-то, дураки, за него целых три раза голосовали..."
   "Подумаешь, Кузьмичев. Мы вон за Ельцина два раза голосовали, мы все, как бараны, скажут - голосуй, мы и голосуем. Вот и навыбирали воров и бандитов на свою голову. Жили хреново, а стали жить еще хуже..."
   В Землянский детский дом нагрянула суровая комиссия из Министерства народного образования, провела там серьезную проверку, директор детдома Грибулина была освобождена от работы, как и некоторые педагоги и воспитатели.
   Кузьмичев не появлялся, он был объявлен во всероссийский розыск.
   Виктор Нетребин, вернувшись из Киева, появился в доме Кузьмичева веселый и довольный.
   - Буду теперь жить здесь, - улыбнулся он Галине и поцеловал ее.
   - А как же... - испуганно спросила она. - А если он вернется?
   - Не вернется, - уверенным тоном произнес Виктор. - Никогда он уже не вернется, так что будь спокойна. Жизнь только начинается.
   Галина хотела уточнить, что именно Виктор имеет в виду, но он категорически отказался вдаваться в подробности того, что произошло в Киеве. И она прекратила расспросы.
   В ноябре того же года Галина родила девочку. Ее назвали Дашей в честь покойной матери Виктора. Однако зарегистрирована девочка была как Дарья Павловна Кузьмичева, ведь формально он был жив и являлся законным супругом матери родившейся девочки. Положение Галины было довольно странным и двусмысленным, однако на первых порах она отнюдь не горевала по этому поводу. Виктор давно уже жил в доме на правах хозяина. Он устроился работать на какую-то фирму, получал неплохую зарплату, а Галина преспокойненько пользовалась банковским счетом пропавшего без вести Павла Дорофеевича. А счет был вполне внушительным.
   - Что, Галка? - смеялся по вечерам Виктор. - Интересно моя жизнь складывается. Мучил меня в детстве Павел Дорофеевич, палками заставлял бить, к столбу привязывал, по три дня голодом морил. А теперь что - живу в его доме, сплю с его женой. Хорошо...
   - Сплюнь, - предостерегала Галина. Но он только смеялся в ответ.
   Еще до рождения дочери Галина съездила в Москву, где в Институте красоты ей сделали пластическую операцию. Безобразный шрам, рассекавший все лицо, практически исчез. И вообще она буквально расцвела на глазах. А после родов еще более похорошела.
   - Как же благотворно на тебя действует отсутствие законного супруга!- смеялся Виктор. - Ты стала настоящей красавицей!
   - Можно подумать, я не была ею раньше? - кокетливо говорила Галина.
   Однако ей далеко не всегда было так весело. Что-то порой начинало мучить и тяготить ее. Некая тайная тревога, предчувствие какой-то надвигающейся беды. О Кузьмичеве давно уже перестала писать пресса, жареных тем хватало и без него, однако это не означало, что о нем перестали думать, Сказанное было сказано, намеки в газетах о том, что он руками киллера Ковальчука расправился со своей первой женой Светланой, пугало Галину. Пугало ее и собственное участие в подготовке устранения Павла Дорофеевича, хотя роль ее была довольно ничтожна: от нее требовалось лишь позвонить на его мобильный телефон и узнать, где он в настоящее время находится. И тем не менее она была все же не настолько глупа, чтобы не понять, для чего делается этот звонок. А потом поездка мужа в Киев, совпавшая с внезапным исчезновением Виктора, и все. Шум в прессе, связанный с арестом киллера Юферова, признавшегося в двух убийствах по заказу Кузьмичева, а затем появление сияющего как медный самовар Виктора, уверившего ее, что мужа она может больше не ждать.
   Виктор был вполне доволен своей жизнью. Еще бы - круглый сирота, несчастный детдомовец, затем беглец, бомж, человек без образования, весьма сомнительных занятий, вдруг становится хозяином дома, мужем зажиточной молодой женщины, отцом ее ребенка. Он наслаждался своим положением буквально каждую секунду, его просто распирало от гордости и счастья. К тому же Галина видела, что у него есть и еще какая-то причина для этой гордости. Она лишь могла догадываться об этой тайной причине.
   Самой же ей было далеко не так хорошо. Радовалась жизни она только поначалу, потом к этой радости прибавилось ощущение тревоги, которое потихоньку вытеснило радость. Ее постоянно мучил вопрос - что стало с Кузьмичевым? Она должна была узнать это, без этого ей не жилось, не спалось, не дышалось.
   И вот в начале сентября девяносто восьмого года, более чем через два года после исчезновения мужа, как-то вечером она уложила дочку спать, забралась с ногами на диван, пристально поглядела на Виктора, сидевшего перед телевизором с бокалом пива в руках, и произнесла: