Рокотов Сергей. Свинцовый хеппи-энд

   - Откуда это вы взяли? - нахмурил черные густые брови Харитон.
   - Так... Некие упражнения памяти... Знаете, люди нам порой что-то рассказывают о своей родне, а нам это так неинтересно слушать, мы вроде поддакиваем, а сами думаем о своем. И все же что-то остается. И когда надо, это что-то поднимается со дна памяти.
   - И что же вы такое интересное вспомнили? - слегка привстал с места Харитон, хмуря свои черные брови.
   - Да так, один давний разговор. Это было в ночь с девяносто третьего на девяносто четвертый год. Я тут неподалеку встречал Новый год. И кое-кто под водку долго и нудно рассказывал мне о своей родне. Не потому рассказывал, что это мне очень интересно было, а потому, что молчать было невмоготу. Плохо нам очень было, вот он и говорил о разном без умолку. Поведал он, например, о своем покойном дядюшке, родном брате его отца, и о своей тетушке, которую звали Люба. Так вот эта Люба в свое время вышла замуж за некоего Федора Калиниченко. А сына своего Федор назвал Харитоном в честь отца своей супруги. У деда Харитона было трое детей - Борис, Люба и Антон...
   - Хорошо вы, вижу, разбираетесь в нашей родословной, - мрачно заметил Харитон, бросая быстрый взгляд на притихшую жену.
   - Ой, что только не пригодится в жизни? - усмехнулся Сергей. - Даже такие воспоминания. Казалось бы, совершенно негодные к применению. Дальше продолжать или нет?
   - Продолжайте, очень даже интересно.
   - Люба родила вас, Харитон, а Антон кого родил? - улыбнулся Сергей и слегка дотронулся до могучего плеча Харитона. Марчук напряженно слушал, слегка приоткрыв рот, вроде бы до него начало кое-что доходить.
   - Антон родил Георгия, вот кого. А фамилия вашего дедушки Харитона Климов, не правда ли? Значит, и мама ваша в девичестве Климова?
   - Ну Климова, Климова, что это преступление какое? - пробурчал Харитон.
   - А теперь ответьте мне, Харитон Федорович, на последний вопрос, где сейчас находится ваш двоюродный брат Георгий Антонович Климов? - глядя в упор на Калиниченко, спросил Сергей.
   Калиниченко сильно побледнел, стараясь не глядеть в глаза собеседникам, взял со стола пачку "Беломора", вытащил папироску, нервно закурил.
   - Где находится? Дома находится у себя, где ему еще быть?
   - Нет его там. Я проверял, заехал по дороге. Дом Климова глухо заперт на замок, - произнес Сергей, бросая быстрый взгляд на Марчука. - Разве, если бы он был дома, я вел бы такой подробный разговор про ваших родственников?
   - Вынюхал, - мрачно процедил Калиниченко. - Ведь вынюхал же.
   - Можно подумать, это было так трудно узнать. Просто никому не пришло в голову узнавать родословную каких-то пьянчуг из поселка Рыбачье под Севастополем. А если бы стали выяснять, давно бы все поняли. Так-то вот, Дмитрий Андреевич, - он победоносно поглядел на частного сыщика.
   - Ладно, Харитон, - наконец, нарушила молчание и Татьяна. - Что уж теперь? Расскажи...
   - Со свету ведь сживет! - крикнул Харитон, вскакивая с места. - Да и слово я ему давал, как я могу слово мужское нарушить?
   - Неужели вы полагаете, Харитон Федорович, что мы желаем Георгию Антоновичу зла? - укоризненно поглядел на Калиниченко Сергей.
   - Я ваших дел не знаю, - задумчиво произнес Харитон. - Разобраться в них не только без поллитра, но даже и с поллитровкой никак невозможно. Я, конечно, вам все расскажу, что знаю. Только предупреждаю заранее, господа хорошие, чтобы вы никаких претензий ко мне не имели. Я ведь на самом деле не знаю, где сейчас Гошка.
   Поначалу машины видно не было, поначалу вдали появилась лишь какая-то точка. И тем не менее эта точка почему-то вселяла в нее чувство уверенности, придавала сил. Именно увидевшее, она нашла в себе силы сделать резкий рывок. Потом она поняла, что по направлению к ним на предельной скорости мчится автомобиль.
   Силы оставили ее, она уже чувствовала дыхание преследователей. Еще буквально несколько минут, даже минута, полминуты, и они схватят ее. А когда они ее схватят, они будут обращаться с ней по-другому, с Кузьмичева спадет маска благожелательности, которую он надел. Ей-то прекрасно известно, кто это такой - это садист, палач по своей природе, недаром она боялась его больше всех и тогда, в детдоме, боялась, и попав в его лапы спустя много лет, только старалась не подавать виду, что боится.
   И помощник у него соответствующий. Даже не верится, что это вообще живой человек - лысое, безбровое чудовище, упырь, убивший Ираклия и Георгия, существо, способное на все. Да, они только что подрались, чем она сумела воспользоваться, но драка эта напоминала поединок чудовищ из фильма ужасов, и не более того. А сейчас они найдут общий язык, сейчас они с ней разберутся...
   Вот она - развязка! Справа море, слева бескрайняя степь, сзади почти пустой поселок, над головой черные грозные тучи. И мерзлая, кривая дорога.
   - Стой, гадюка, стой, хуже будет, - раздается за спиной грозный голос Кандыбы.
   Кузьмичев молчит, он только шипит, тяжело дышит, хрипит. Как-никак ему идет шестой десяток.
   Она больше не может, у нее останавливается дыхание. Такое ощущение, что сейчас разорвется сердце, так она устала. Ноги - ватные, а в висках стучит, словно маятник. Господи, за что ей все это?! За те преступления, которые она совершала?! За ограбленные квартиры? За сожженные дачи? Но ведь она бы могла жить по-другому, она всю жизнь напряженно борется за свое существование, почему же весь мир ополчился против нее? Господи, хоть бы кто-нибудь пришел к ней на помощь! Сережа, Сергей, где ты?! Где мои родители?! Все говорят, что они очень богаты и влиятельны?! Почему же они не могут найти ее и отомстить этим подонкам?!
   - Вот и все, - наконец, раздается хриплый от усталости голос Кузьмичева, и его потная рука дотрагивается до ее спины. - Попалась... Ну, сейчас ты узнаешь, почем что и как. Скоро твой крутой папаша получит какую-нибудь часть твоего нежного тельца и будет несговорчивее.
   Он задыхается, ему трудно говорить, и тем не менее он говорит, чтобы ей стало страшнее, чтобы силы совсем оставили ее. И он добивается своей цели, она замедляет бег.
   - Кого еще черт несет? - слышит она голос Кандыбы. Он орет на несущийся на них военный "уазик".
   Она видит в машине свое спасение, делает последний рывок. Только бы машина не проехала, только бы она остановилась. А может быть, это едут именно за ней, едут, чтобы ее спасти из этих страшных лап...
   - Мама! - кричит она. - Папа! Сережа! Помогите мне!
   Машина резко останавливается. Открывается дверца, и сильная рука помогает ей сесть.
   - Стой! - закричал Кузьмичев, целясь из пистолета в водителя.
   - Пригнись! - слышит Марина голос рядом и, даже не глядя на его обладателя, пригибается. И тут же раздаются сразу два выстрела. Кузьмичев и Кандыба стреляют почти одновременно.
   Водитель "уазика" резко разворачивается. Затем тоже вытаскивает пистолет и стреляет в Кузьмичева. Марина видит, как тот падает, чтобы в него не попала пуля. Еще один выстрел водителя - и снова мимо.
   Все, водитель нажал на педаль акселератора и погнал машину по неровной дороге. Вдогонку гремят выстрелы. Но они уже вне пределов их досягаемости, на сей раз выдержка подвела Кандыбу, он не попал ни в водителя, ни в колеса, ни в бензобак. Слишком уж неожиданно все повернулось.
   И только тут Марина повернула голову к своему спасителю.
   - Господи, - прошептала она, узнавая его. - Это вы?
   - Я, девочка моя, я, - ответил Георгий Климов, отрывая руку от руля и дотрагиваясь до ее плеча, дрожащего как в лихорадке.
   - Откуда вы взялись? - Происходящее кажется ей некой фантасмагорией, до того все это нереально и странно.
   - Долгая история, - горько усмехнулся Усатый. - Когда-то нас послал твоей матери дьявол, теперь меня послал тебе бог. Об одном жалею - что не попал в него. Живуч, однако, Славик Шмыгло. Ох, живуч...
   - Какой Шмыгло? - не поняла Марина.
   - Еще более долгая история, - ответил Усатый. - Но я тебе все расскажу несколько позже. Ты обо всем должна знать.
   Теперь у Марины появилась возможность внимательно поглядеть на Климова. Собственно говоря, она помнила его только по давнему свиданию в Бутырской тюрьме в девяносто первом году, все остальное - детские отрывочные воспоминания.
   Теперь ему было где-то под пятьдесят. Его непокрытая голова была совершенно седой, он очень исхудал, щеки ввалились, а лицо было какого-то пепельного цвета. И только густые седые усы и задорно блестящие черные глаза напоминали о том человеке, который вместе с Надеждой приходил к ней на свидание в тюрьму. Климов был одет в кожаную куртку, шея повязана черным вязаным шарфом.
   - А где... - Марина замялась, не зная, как ей назвать свою приемную мать, похитившую ее у настоящих родителей.
   - Надя-то? - вздохнул Усатый. - Она умерла.
   - Давно?
   - Да уж почти пять лет. Это было в новогоднюю ночь...
   - Она болела?
   - Нет, это я болел. И теперь болею. Только никак не помру. А она... Она повесилась, Марина...
   - Что вы говорите?!!!
   - Да вот... Причем после того, как твой Сергей рассказал нам о твоей смерти.
   - Боже мой! Какой кошмар! - Марина закрыла лицо руками, представляя себе повесившуюся Надежду. А потом убрала руки и внимательно поглядела на Усатого. Значит... Он был у вас?
   - Был. Все подробно рассказал. И я недоглядел. Мы с ним пили в соседней комнате, а она... Я ведь слышал какой-то шум, но... А, что теперь говорить?! Ты знаешь, девочка, мы большие грешники, мы вмешались в твою судьбу, из-за нас все твои беды и страдания. И за это бог наказал нас обоих.
   - Не надо теперь об этом... - Она не знала, как ей называть Климова.
   - Георгий меня зовут, - понял ее Усатый. - Георгий Антонович. А бог нас с Надькой наказал за наше преступление перед тобой и твоими родителями. Она покончила с собой, а я... Болею все, но никак не помру. И хорошо, что не помер. Спас вот тебя.
   - Вы знаете, кто гнался за мной?
   - А как же? Собственной персоной Славик Шмыгло, то есть Павел Дорофеевич Кузьмичев, непотопляемый, бессмертный. Как жаль, что я не попал в него! Но, видно, не судьба. Значит, бог уготовил ему другую смерть. И еще это значит, что я еще не все дела сделал на этом свете и надо будет еще немного продержаться.
   - А куда мы едем? Где мы вообще находимся? Море рядом. Мне ведь никто не сказал, куда меня привезли.
   - А откуда тебя привезли?
   - Из Стамбула.
   - Значит, правду писали газеты, а я не верил. Послушай, девочка, мы ничего не знаем о жизни друг друга. Расскажи о себе. У меня такое ощущение, что все это происходит во сне. Я глазам своим не верю. Я же тебя похоронил несколько лет назад. Читал потом в газетах, что ты вроде бы жива, что родители тебя ищут. И про то, что в Стамбуле произошло, тоже читал. Только не верил. И ведь ехал я сюда не для того, чтобы спасти тебя.
   - А для чего же? Неужели это случайность? Быть того не может.
   - Да нет, не случайность, - усмехнулся Усатый. - Ехал я сюда как раз по душу моего старого кореша Славика Шмыгло, то есть Павла Дорофеевича Кузьмичева. Еду, спешу, готовлю оружие, чтобы всадить пулю в его толоконный медный лоб и вдруг... Как я умом не тронулся, до сих пор не пойму. По дороге бежит девушка. Ну, это все в пределах моего понимания. За ней гонятся Кузьмичев с каким-то уродом. Но когда я увидел, что это ты, тут я просто обалдел. Оттого-то и промазал, рука дрогнула. Ну и спешка, разумеется. Мысль одна была - спасти тебя, только тебя спасти и больше не подвергать никакой опасности. Разве, если бы это была не ты, я бы удрал от этих отморозков?! Мне так и так подыхать, а от пули лучше было бы, чем от болезни.
   - А откуда вы узнали, что ваш враг здесь?
   - Он не здесь, - устало улыбнулся Усатый. - Он уже там, - он показал рукой назад. - А мы едем в надежное место, где тебя никто не найдет. Ты должна жить, жить назло всем смертям и чертям! Я уверен, Надька на том свете видит нас и радуется, как она радуется, Маринка. Как она тебя любила, если бы ты только знала это, ты бы ей все простила. Бог не дал ей детей, а она так хотела. Вот и решилась на кражу ребенка, то есть тебя...
   - Значит, вы знаете, кто мои настоящие родители? - спросила Марина.
   - Знаю, - вздохнул Усатый. - Еще твой Сергей рассказывал. Да и, говорю же, из газет наслышан. Миллионер Раевский ищет пропавшую много лет назад дочь. Дочь миллионера Раевского в руках бандитов. Пресса шумела, дай боже. А потом писать перестали. И вот недавно новые сообщения. Про нападение в Стамбуле писали и про гибель твоего мужа. Только я не верил, что это ты, ну никак не мог поверить. И теперь не верю. А к своим родителям ты вернешься, обязательно вернешься, и очень скоро. Одна у меня к тебе просьба...
   - Какая?
   - Побудь немного со мной. Мне недолго осталось...
   - Вы больны?
   - Да, Маринка, болен. И очень тяжело. Вот и наказание за мои грехи. Но не будем об этом. Теперь мне стало легче, ты даже не представляешь, насколько легче. Ведь как только я услышал, что твоего мужа убили, а тебя похитили, мечтал только об одном - спасти тебя. Глупые мечты, несбыточные. А вот, надо же - сбылась мечта. А вторая мечта - рассчитаться со Шмыгло, то есть с Кузьмичевым. И тоже чуть было не сбылась. А сбудется ли, кто знает? Навряд ли уже...
   - И все же, как вы попали сюда?
   - Стечение обстоятельств, - слабой болезненной улыбкой улыбнулся Усатый. Счастливое стечение обстоятельств. Надо же такому случиться, чтобы тебя привезли в дом, находящийся по соседству с халупой моего двоюродного брата Харитона Калиниченко. Ну вот, на трассу выехали, - произнес он. Машина повернула и оказалась на широкой трассе. - Вот она, дорога на Ялту. Как я гнал, если бы ты знала, как я гнал, выжимал из этого козла возможное и невозможное. И успел...
   - Они кричали, что изуродуют меня, как только поймают, - вспомнила Марина, и плечи ее задрожали. Она была уверена, что Кузьмичев и Кандыба выполнят свои обещания,
   - Найду его, - заскрипел зубами Усатый. - Должен я его найти. Ладно, ты рассказывай, путь неблизкий, рассказывай все. А потом расскажу я.
   - Мы едем к вам в Ялту?
   - В Ялту, только не ко мне. Эти могут явиться туда, и не одни. Он же узнал меня, Славик-Павлик. Узнал, я видел. А дом мой он знает, киллеров туда подсылал в свое время.
   - Это когда Сережу заподозрили в вашем убийстве?
   - Точно. Так что туда никак нельзя. В другое место поедем, там и отсидимся. Про него никто не знает, ни одна душа. А Харитон продукты таскал твоим похитителям, картошку, селедку, хлеб. Они его за придурка считали, пьет он здорово, запойно. А память у него дай бог каждому. Вспомнил он лицо Кузьмичева, по телевизору видел, когда тот еще депутатом был. И я ему говорил о нем по пьяному делу. И вот, приехал недавно Харитон ко мне в Ялту и рассказывает, что жив Кузьмичев.
   - А почему он должен быть мертв? - не поняла смысла его слов Марина.
   - Потому что я его утопил, - усмехнулся Усатый. - Не знал, что говно в воде не тонет, выплыл он. Я про это Харитону не рассказывал, ни к чему, газеты шумели, что пропал он бесследно в Киеве. А тот, оказывается, жив. Харитон рассказал мне, что видел его в Рыбачьем. Я собрался, зарядил пистолет, сел на машину и вперед с песней. И что я вижу? Ладно, путано мы с тобой говорим. Теперь я тебя слушаю. Рассказывай все подряд.
   Марина начала свой рассказ с того момента, когда Султан Гараев и Ахмед Сулейманов положили ее в свою машину в Царском Селе...
   Усатый слушал внимательно, стараясь не пропустить из ее рассказа ни единого словечка. Порой он закрывал от ужаса глаза и качал головой.
   - Бедная девочка, - произнес он, когда она закончила свой рассказ. Сколько же тебе довелось пережить.
   Рассказ был длинным, и, когда Марина его закончила, они находились уже недалеко от Ялты.
   - О себе я расскажу уже на месте, - сказал Усатый, находясь под сильным впечатлением от того, что рассказала ему Марина. - Думаю, что тебе тоже будет интересно. Хотя, должен заметить, моя жизнь была попроще, хотя и почти в два раза длиннее.
   В Ялте они останавливаться не стали, а проехали дальше и вскоре оказались в чудном экзотическом месте - Никитском ботаническом саду.
   - Мы с Сережей были здесь несколько лет назад, - сказала Марина. - Мы тогда побывали во многих местах и Кавказа, и Крыма.
   - Ты очень скучаешь по нему? - спросил Усатый.
   - Очень, - призналась Марина. - Я теперь не понимаю, как я могла столько лет жить без него. Ираклий сумел заменить мне всех - и родителей, и любимого человека. Если бы вы знали, какой это был человек. Мне кажется, что у него не было ни одного недостатка.
   - Ты любила его?
   - Наверное, нет. Не любила в истинном смысле этого слова. Но в другом смысле я очень любила его. Он заботился обо мне, как о ребенке, мне с ним было легко и просто. Но если бы тогда я не потеряла память, вряд ли мне было бы с ним так просто, я бы постоянно думала о Сереже. А так - только какие-то всплески воспоминаний, знаю, что есть где-то любимый человек. Но не могу вспомнить ни его лица, ни его имени. А рядом Ираклий, высокий, красивый, отважный, всеми уважаемый, создавший мне идеальный образ жизни. Выстрелы в Стамбуле окровавленные трупы на мостовой снова поставили все на свое место и вернули меня в ту холодную ночь в Царском Селе, где тоже были выстрелы, где был окровавленный труп. Только мой... Вы знаете, я стала жалеть, что все вспомнила. Я вообще очень жалею о том, что прекратилась наша жизнь с Ираклием. Она была спокойной, мирной. И он сам был всегда спокоен. Когда за нами в горное селение прилетел вертолет, он говорил о предстоящем полете, как об увеселительной прогулке, а не об опасном приключении. Он всегда говорил медленно, размеренно, с таким небольшим приятным акцентом. Мне очень нравилось, как он говорил, у него был такой красивый голос. И этот подонок, лысый подонок в парике и с наклеенными усами, лишил его жизни. - Голос у нее задрожал, на глазах появились слезы. - Скажите, почему на свете царит зло? Почему зло всегда побеждает добро? Зачем мы вообще родились на свет, если он так гадок и мерзок?!
   - Нас не спросили, когда рожали на свет, девочка. Нам оставалось только бороться за свое существование. А кто не выдерживал этой борьбы, тот кончал так, как закончила свою жизнь моя несчастная Надежда. Ну что, кажется, мы подъезжаем. Здесь, в этом месте, тебя никто не найдет.
   Машина подъехала к уютному маленькому домику, затерянному между деревьями и кустарниками Ботанического сада.
   Усатый остановил машину и помог Марине выйти. Открыл ключом дверь домика.
   - Заходи...
   Она вошла в дом. Там было чисто и уютно. Три маленькие комнаты, кухня, все удобства.
   - Ну как? Лучше, чем в гостях у Кузьмичева и Кандыбы?- спросил Усатый.
   Марина улыбнулась с благодарностью и слегка дотронулась до плеча Усатого. Он едва заметно вздрогнул от этого прикосновения.
   - Эх, Надька, Надька, - не произнес, а буквально простонал он. - Много бы я отдал, чтобы она сейчас нас видела. Как она тебя любила, если бы ты только знала. Как ей трудно было жить в последние годы. Жила одной надеждой, вздрагивала при каждом стуке, при каждом шорохе, все ждала, что ты придешь к нам, что ты найдешь у нас убежище. А вместо тебя пришел Серега со своей страшной вестью. И ведь не подтвердилась эта весть-то. Живая ты, девочка наша, живая. Эх, Надька, Надька, как бы она сейчас радовалась.
   Марина ничего не ответила. Она до сих пор не могла прийти в себя после пережитого в Рыбачьем. Она вошла в комнату и села на диван.
   - Тебе надо купить одежду, - заметил Усатый. - Ты в таком платье, без пальто, без обуви. Я позабочусь об этом.
   - А чей это дом? - спросила Марина.
   - Моей хорошей знакомой, Галины Петровны Вороновой. Она живет в Симферополе. Раньше она работала в Ботаническом саду, а ее покойный муж был ответственным работником горисполкома. Она познакомилась с Надеждой, когда та работала в ювелирторге, Надя доставала ей дефицитные товары. А домик этот тоже исторический. Тут, как она рассказывала, несколько лет назад скрывалась одна молодая московская парочка. И удачно скрывалась, надо заметить. Милиция, правда, все же вычислила этот домик, но было уже поздно. Но это другая история. Мы от милиции не скрываемся, мы скрываемся от бандитов. Трудно сказать, что у них на уме. А тебе рисковать больше нельзя, ты должна жить, хватит с тебя выстрелов, крови, погонь. Я должен вернуть тебя в целости и сохранности твоим родителям и твоему Сергею. А пока поживем здесь, если ты не против.
   - Я не против, Георгий Антонович, я так устала от всего этого, - тяжело вздохнула Марина.
   - Спасибо тебе, - прошептал Усатый, снимая с себя теплую кожаную куртку.
   - За что?
   - За то, что ты осталась жива. За то, что разговариваешь со мной, за то, что не смотришь на меня с ненавистью. У тебя есть на это все основания.
   - Не надо больше об этом, - попросила Марина. - Не будем вспоминать про бездну, над которой, мы все летим. Надо лететь и не глядеть вниз, иначе все иначе страшный конец.
   - А вот это ты хорошо сказала, нельзя глядеть вниз. Ладно, тут у меня кое-что есть, давай с тобой обедать. Наверняка ты устала от кузьмичевских харчей.
   - Да уж это точно,.- весело засмеялась Марина. - Они меня разносолами не баловали.
   - Если бы не Харитон Калиниченко, они тебя бы вообще голодом уморили, засмеялся и Усатый. - Я помню, что ты и в детстве очень любила покушать. - Лицо его снова помрачнело от будоражащих душу воспоминаний прошлого. - Ты была такая толстенькая, кругленькая, как мячик. Ела все подряд - и кашу, и сыр, и сосиски. Мясо любила, колбасу. Надька тебя перекармливала. Я ее за это ругал. Скажи, у тебя остались от детства хоть какие-нибудь воспоминания?
   - Отрывочные. Сами понимаете, моя жизнь с вами закончилась, когда мне было всего четыре годика. Но помню женские руки - теплые руки, протянутые ко мне... И вообще какую-то ауру тепла и любви. Потом все стало по-другому. В первом детдоме было неплохо, хотя все равно это был казенный дом, а уж у Кузьмичева, сами понимаете. Обстановка страха и ненависти. И только Сережа вернул меня в нормальную человеческую обстановку. А потом были и Оскар, и Ираклий... Да и Ахмед, как впоследствии выяснилось, ранивший меня, тоже прекрасно со мной обращался. Нет, не так уж мало на свете хороших людей, как это порой кажется.
   - Все равно, негодяев гораздо больше, - возразил Усатый, выходя на кухню за продуктами.
   Вдвоем они накрыли на стол, Усатый пожарил картошки, сварил сосиски, порезал овощи, поставил бутылку коньяка.
   - За что выпьем? - спросил он.
   - За нее, за Надежду Николаевну, - произнесла Марина. - Выпьем ее памяти...
   - Ты не держишь на нее зла? - удивился Усатый. - Ведь все твои беды именно из-за нее, чего там говорить?
   - Конечно, не держу. Она столько перестрадала. Сейчас мы выпьем, и вы мне все расскажете о своей и ее жизни. Мне интересно, правда, очень интересно. Я ведь практически ничего об этом не знаю, а это большая часть моей жизни.
   Они выпили по рюмке, и Усатый рассказал Марине о своей жизни и жизни Надежды. Она слушала внимательно, подперев подбородок кулаками и слегка приоткрыв рот.
   - Нет, я не держу зла ни на нее, ни на вас, - произнесла Марина, когда Климов закончил свое повествование. - Вам тоже довелось перестрадать выше всех человеческих пределов. Однако очень интересна роль этого Шмыгло, или Кузьмичева, в нашей жизни. Долго ли этот человек будет становиться на нашем пути?
   - Полагаю, недолго, - нахмурился Усатый. - Теперь он загнан в угол. Его будут искать и друзья Ираклия, и твои родители, да и я, разумеется, тоже, пока есть еще силы. Так что для него скоро все закончится, можешь быть в этом уверена.
   -- И все же, я не устаю удивляться вашему рассказу о заплыве через Днепр. Как-то это все... - Она замялась, не зная, какое ей подобрать выражение.
   - Глупо, ты это хотела сказать? Так оно и есть, Маринка. Очень глупо. В девятнадцатом веке люди стрелялись на дуэли или бились на шпагах. Я, разумеется, из простого сословия, но тоже захотелось какой-то романтики. А с таким, как он, какая может быть романтика, действительно, глупость одна получилась. Я бы мог его застрелить, зарезать, что угодно с ним сделать, он был полностью в моих руках. А я дал ему шанс выжить, маленький шанс, но он воспользовался и им. И Витька Нетребин еще с ним плыл, мог и утонуть, неважнецки он плавал, честно говоря. А этот профессионал, непотопляемый, несгораемый, недостреленный, недорезанный. Я вообще начинаю подозревать, не бессмертен ли он, как Кащей. Когда Харитон рассказал мне, что он видел в Рыбачьем живого и здорового депутата Кузьмичева, я ему не поверил, думал, плетет он что-то с пьяных глаз. Поехал разбираться, а тут вот что, оказывается, творится. Ладно, тебя я спас, это главное. А уж с Кузьмичевым в крайнем случае как-нибудь и без меня разберутся. Перед покойной Надькой только стыдно сколько раз она меня попрекала, что я ему не отомстил за все его дела. Ну что, Маринка, давай теперь выпьем за тебя, за то, чтобы твои приключения, наконец, закончились. Они подняли рюмки и чокнулись.
   - Будь здорова и счастлива, Маринка! - улыбнулся Усатый. - Ты ведь тоже у нас непотопляемая и непробиваемая, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить.
   Он любовался ее нежным лицом, небесно-голубыми глазами, распущенными русыми волосами. Она сидела напротив него и молчала.
   - Какое сегодня число? - наконец, спросила она.
   - Да уже тринадцатое декабря, - ответил Климов. - Скоро Новый год.
   - Сегодня у Сережки день рождения, - мечтательно произнесла Марина. - Ему исполняется тридцать три года. Я не видела его уже более пяти лет. Каким он, интересно, стал?
   Новый год они решили встречать вместе дома у Раевских. После того как выяснилось, что Марине удалось бежать и она прячется где-то у Климова, с плеч Сергея, Владимира и Кати упал словно какой-то тяжеленный камень. Ее не было с ними, но чувствовали они себя уже совершенно по-другому. Они постоянно находились в некоем возбужденном, взвинченном состоянии. Каждый день, каждый час, каждую минуту ждали ее появления, хотя бы телефонного звонка или другой какой-нибудь весточки. Но она не появлялась и не появлялась. И тревога за ее жизнь стала снова проникать в их души.