своим светом самих богов, и в другом -- вечно идти по
проторенной дороге, по наезженной колее, дыша в затылок тем,
кто всегда будет впереди. Впервые перспектива вечной жизни
показалась мне не такой заманчивой, более того, она угнетала
меня безысходностью.
В голове, между макушкой и шейными позвонками, бешеным
веретеном завертелась будоражащая воображение идея: спрыгнуть
с вышки. Но это обязательно нужно было сделать, добравшись до
ее вершины. "Это-очень-важно, -- стучал в висках настойчивый
голос, -- это-очень-важно-это-очень..." Не долго думая, я
забросил автомат за спину и полез по скрещенным металлическим
реям наверх. С обзорной площадки вершина казалась совсем
рядом, но на самом деле до нее было не меньше десяти метров:
именно эта вышка, в отличие от других, была высокой, потому
что на ней стояла радиоантенна. Подниматься вверх по
крестовинам очень неудобно, но у меня не было ощущения, что я
совершаю глупый поступок. Напротив, сердце мое трепетало от
осознания того, что я делаю нечто экстраординарное, на что
не способны остальные люди.
Через семь минут я достиг вершины и очутился на крошечном,
полметра в диаметре, пятачке, из которого стрелой уходил в
синее небо красно-белый шпиль. Здесь, на высоте, дул прохладный
ветерок, и, казалось, он вот-вот подхватит меня и унесет в
неведомые дали. Передо мной расстилались пологие зеленые холмы,
на которых можно было различить миниатюрные кудрявые деревца и
шоколадные фигурки лошадей. А дальше... Неожиданно для себя я
увидел на горизонте, за последним холмом, зубчатые силуэты
небоскребов. Это был Каальтенград, тот самый город, который с
детства мне казался бесконечно далеким и волшебно-сказочным и в
котором я давно мечтал побывать... Да, я никогда не был в
Каальтенграде и даже не видел его издали! И я никогда не был в
сотне других замечательных городов, не говоря уже о заморских
странах. Черт побери, я нигде не был и ничего не видел! Эта
мысль моментально протрезвила мой ум и вселила в меня жажду
жизни. Я быстро спустился обратно на площадку, радуясь удачному
окончанию своей авантюры. Мой наставник так и не проснулся --
он сладко спал с открытым ртом, чуть похрапывая. До сих пор мне
часто снится сон: на фоне пронзительно-синего неба я лезу вверх
по бесконечной вышке, чтобы увидеть с ее недосягаемой для
непосвященных вершины нечто волнующе-важное и дающее
сокровенное знание, а снизу раздается сопение и храп
охранника. Когда храп становится совсем громким, я просыпаюсь
и с досадой вижу, что храплю я сам...
Но вернусь к событиям тех дней. На посвящение в вечную
жизнь собрались все, кто получил аттестат, одиннадцать человек.
Не было только Игора. Его родители накануне прислали в
Директорат письмо, в котором писали, что он сильно простужен,
и просили разрешить ему пройти обряд посвящения не в
интернатском храме, а в местном. Директор дал такое
разрешение. Об Игоре, кстати, я теперь вспоминал все меньше и
меньше, а если и вспоминал, то без любви, как о человеке,
оставившем друга.
Процедура посвящения держалась в тайне, и никто из нас не
знал, что нам предстоит. По одному нас заводили в специальную
комнату за алтарем, а тех, кто приобщился к вечным, выводили
через другую дверь, и не было никакой возможности расспросить
их о том, что произошло. В какой-то момент одна девочка стала
испуганно нашептывать остальным, что случайно подсмотрела, как
первого посвященного вынесли из ритуальной комнаты на носилках,
но в это никто не поверил...
Я был пятым. Меня завели в заветную комнату. Посередине
нее была установлена высокая деревянная виселица, упиравшаяся в
потолок. Под ней стоял табурет, по бокам -- два священника.
Этот ритуальный антураж не вызвал во мне ни возвышенного
трепета, ни страха, только интерес. Я почему-то был уверен, что
со мной не сделают ничего плохого, и когда мне сказали снять
рубашку, встать на табурет и засунуть голову в петлю, я с
улыбкой повиновался, воспринимая это как сакральную
игру. "Опусти руки, сын мой," -- сказал один из священников. Я
вытянул руки по швам, и он стал читать заповеди:
Заповедь первая. Не строй иллюзий.
Заповедь вторая. Ни о чем не жалей.
Заповедь третья. Ни в чем себе не отказывай.
Заповедь четвертая. Жизнь имеет смысл только если она
вечна. Презирай смертных.
Заповедь пятая. Сруби засохшее дерево, добей умирающего.
Заповедь шестая. Убей в себе страх.
В этот момент второй священник выбил из-под моих ног
табурет. Это было так неожиданно, что в первый момент я
безумно удивился...
Заповедь седьмая...
...и только в следующий момент ощутил отчаянную беспомощность,
когда под ногами нет опоры...
Забудь родителей, думай о потомстве...
...мои руки инстинктивно дернулись вверх, чтобы зацепиться
за веревку, но петля от резкого движения затянулась еще туже,
так туго, что спазм в горле заставил меня забыть обо всем...
Заповедь восьмая...
В моих легких застрял воздух, выход наружу был для него
перекрыт, и какое-то время я мог дышать им...
Бог сентиментален, не стесняйся просить у него многого...
...Боже, как болит шея! Позвонки вытягиваются и хрустят
под весом тела...
Заповедь девятая...
Перед глазами у меня пошли красные круги, потом черные, потом
запестрели белые точки, потом отключился звук и точки быстро
закружились по спирали, сворачиваясь, как вода в воронке, и
увлекая меня за собой...
Время остановилось, пространство исчезло. Но остался свет,
он был у меня над головой. Я висел в темноте на веревке, не
чувствуя ни боли, ни своего тела. У меня не было тела, но я мог
смотреть по сторонам. Это было удивительно, потому что у меня
не было глаз. Я смотрел по сторонам и видел везде темноту, за
исключением светящегося круга над головой. В этот неясно
очерченный круг уходила толстая веревка, к которой я был
подвешен. Сверху, из круга, доносились голоса и приглушенная
органная музыка. Там была жизнь, таинственная и недосягаемая.
Снизу послышался хриплый нечленораздельный голос. Я
всмотрелся в темноту и увидел безобразное синее лицо с
высунутым набок опухшим языком. Туловища не было видно, только
изуродованную кровоподтеками шею.
-- Кто это? -- спросил я самого себя.
-- Это Каальтен, -- ответил я себе сам.
-- Тот самый?
-- Да.
-- Почему он так беспомощен?
-- Потому что он ничего не может.
-- Но он ведь Человеко-Бог.
-- Такой же, как его изображение. Ни больше ни меньше.
Люди поработили его душу.
-- Зачем мне это знать? -- спросил я самого себя. -- Если
я вернусь на Земмлю, это знание помешает мне.
-- Ты вернешься на Земмлю и забудешь то, что видел, --
ответил я себе сам. -- А если вспомнишь, тебе это покажется
собственной фантазией.
Я почувствовал, что поднимаюсь вверх на веревке. Снизу
послышались нечленораздельные вопли, и я увидел, как ко мне
протягивается из темноты прозрачно-голубая рука с ветхой
книгой. Я взял эту книгу -- она мне показалась важной, и я
крепко прижал ее к груди. Свет становился все сильнее и
сильнее, и когда он стал совсем нестерпимо слепить глаза, я
увидел над собой небо. Я лежал в глухом церковном дворике на
носилках и крепко прижимал руки к груди, словно в них должно
было что-то быть. Но что -- я не помнил. (Когда позднее ко мне
вернулось воспоминание о книге, я решил завести себе
записыватель мыслей, чтобы никогда не терять их).
Под вечер все одиннадцать человек окончательно пришли в
чувство после посвящения, и нам сказали десятую заповедь,
которую никто во время обряда не услышал: "Девятую заповедь
установи себе сам". Тотчас мой мозг озарила мгновенная вспышка,
и я на долю секунды вспомнил, что на том свете говорил с самим
собой, а при возвращении потерял какую-то книгу. Этой ничтожно
малой доли секунды мне хватило, чтобы зафиксировать свое
воспоминание, и я сформулировал для себя собственную заповедь:
"В мире нет ничего, кроме меня самого, моего воображения и моей
книги". Эту заповедь я вывел не логическим путем, но на основе
собственных ощущений. Разумеется, это платоника чистой воды, и
такой постулат трудно принять нормальному здраво мыслящему
человеку, но, как ни странно, его невозможно опровергнуть, по
крайней мере, в рамках данного повествования, потому что любые
аргументы и контраргументы будут плодами моего собственного
разума, отраженными в моей же книге.
Пока я предавался воспоминаниям, мы прибыли в гостиницу.
Снаружи она выглядела так же неказисто, как и остальные
хибары, но просторному светлому холлу не чужды были элементы
роскоши: живые цветы в красочных вазах, миниатюрные фонтанчики
по углам и в центре -- причудливо изогнутая гипсовая виселица
с лепкой в стиле барокко и с подвешенными к ней целующимися
розовыми ангелочками. Но и на этом идеальном образце кича
лежала печать декаданса: у ангелочка был отбит гипсовый
членик. "Пьяные господа офицеры упражнялись в стрельбе", --
театрально вздохнула Лина, поймав мой взгляд.
Портье провел нас в номер. Я осмотрелся по сторонам и
несколько опешил... В центре огромной комнаты возвышалась
греховным алтарем просторная овальная кровать под атласными
покрывалами и воздушно-легкими капроновыми балдахинами,
которые затейливо отражались разноцветными лоскутами на
потолке, щедро облепленном осколками зеркал; за ее изголовьем
в стену был вделан бар из красного дерева с плотными рядами
разнокалиберных бутылок, веселящих глаз яркими этикетками. По
одну сторону от кровати насыщенно-алым углублением в форме
сердца красовалось джакузи, а по другую -- широкий камин из
крупного неотесаного камня. За легкой стеклянной перегородкой
голубел прозрачной водой объемный бассейн.
-- Это что, взятка? -- изумленно поднял я брови.
-- Произошло небольшое недоразумение, -- пояснил Игор. --
Директор распорядился выдать тебе самый лучший номер, и хозяин
гостиницы тут же выполнил приказ, не зная, кто в этом номере
будет жить. Только перед самым твоим приездом выяснилось, что
"самый лучший номер" -- люкс для молодоженов. Менять что-либо
было поздно: все приличные номера заняты.
-- Может, мне и молодую жену в придачу выдадут? --
усмехнулся я.
-- О, тут есть и сауна, -- сообщила Лина. Она была занята
тем, что открывала все двери подряд и любопытно заглядывала
внутрь. -- И парилка!
-- И двухсот-ваттная квадрофоническая система, -- заметил
Игор, пробуя все кнопки подряд.
Воздух вокруг нас оглушительно сотрясся блюзовыми нотами.
-- Как дети, ей-богу! -- сделал я своим друзьям выговор,
уворачивая звук. -- Директор сказал, что ждет меня к ужину. Вы
в курсе?
-- Да, -- ответил Игор. -- Нам нужно быть у него уже через
полчаса. Прими душ и переоденься. Я займусь тем же и заеду за
тобой. У тебя есть цивильная одежда?
-- А что, униформа здесь не приветствуется? --
саркастически вопросил я.
-- На званых директорских ужинах -- нет, -- серьезно
ответил Игор. -- Я распоряжусь, чтобы тебе принесли все, что
надо.
-- Чао! -- помахала рукой Лина, выходя из комнаты вслед за
Игором.
Как только они удалились, я первым делом достал из
портфеля спутниковый телефон засекреченной связи и, как мне
предписывалось, набрал номер личного секретаря Главного
инспектора. Когда я доложил о своем прибытии на объект,
секретарь пожелал мне удачи и добавил:
-- Главный передает вам привет от дяди Юрга.
-- Спасибо, -- ответил я, не задавая лишних вопросов.
На этом разговор был закончен. Разумеется, я не знаком ни
с каким "дядей Юргом", хотя и допускаю, что в целях конспирации
было взято настоящее имя одного из моих многочисленных
родственников. Эта фраза явно была кодовой, но я пока не
знал, что она означает. Оставалось только запомнить ее и
ждать, когда она всплывет в дальнейшем. Такая тщательная
конспирация стала особенно необходима в последние месяцы,
после того как межведомственная борьба за раздел сфер влияния
между инспекцией, тайной полицией и контрразведкой приобрела
формы жестокой войны с использованием любых доступных средств,
кроме физического уничтожения соперников.
Я принял горячий массажный душ и только вышел из ванной, в
дверь постучали. Портье вкатил в комнату тележку. На ней
одиноко стояли черные лакированные ботинки, над которыми на
высокой перекладине покачивались на вешалках смокинг цвета
антрацита, брюки с шелковыми лампасами, открытый жилет и
крахмальный пластрон. Вдобавок я получил от портье широкий
атласный пояс, галстук-бабочку и серебряные запонки. В этом
городе проявляли фантастическую заботу обо мне! Но к добру ли
это?
Когда за мной заехал Игор, я был полностью экипирован. На
нем была точно такая же светская "униформа".
-- Отлично смотришься, -- коротко бросил он, смерив меня
быстрым взглядом с головы до ног. -- Нас ждет машина.
Внешне он был как всегда сосредоточенно-спокоен, но по
отрывистости речи можно было заключить, что он не в духе.
-- А где Лина? -- спросил я, когда водитель усадил нас на
заднее сидение роскошного черного лимузина.
-- Официально мы не женаты, как ты можешь догадаться, --
ответил он. -- Кроме того, она не "вечная". Поэтому я не могу
ее брать с собой на приемы.
-- Но у нее ведь есть какой-то статус?
-- Статус моей служанки, -- невесело усмехнулся Игор.
-- Долго вы вместе? -- спросил я, вспомнив, что никто не
имеет права держать прислугу из числа ликвидантов больше года.
-- В любом законе есть лазейки, -- уловил он мою мысль. --
В конце года я ее увольняю, а первого января снова принимаю на
работу. И так четырнадцать лет...
-- Сколько?! -- я был ошеломлен. -- Но это значит... Это
значит, что ты сразу разыскал ее, когда она ушла из Интерната!
-- Да, -- невозмутимо подтвердил он.
Черт побери, почему я не догадался броситься вдогонку за
Линой, чтобы спасти ей жизнь?! Отчего Игору пришла в голову
такая очевидная идея, а мне -- нет?
-- И ты мне ничего не сказал, уходя из Интерната, чтобы
найти ее? -- посмотрел я на него с укором.
-- Только не говори мне ничего про братство, -- спокойно
предупредил он меня. -- На мою психику это давно не действует.
-- Значит, любовь выше братства? Я тебя не упрекаю ни в
чем, я просто хочу понять...
-- Я скажу тебе честно, как прежде, когда мы во всем
доверяли друг другу, -- он понизил голос. -- Я всегда любил
Лину, но мне казалось, что ты любишь ее больше меня, поэтому я
не хотел мешать тебе. Но в ту последнюю ночь я увидел, что ты
любишь меня больше нее. Это давало мне моральное право...
-- Какая же ты свинья! -- перебил я его, пораженный таким
цинизмом.
-- Извини, -- сказал он, не обижаясь на мое оскорбление.
-- Просто я люблю ее больше всего на свете, понимаешь? Больше
тебя, больше себя и больше своей жизни.
-- Ладно, ты тоже извини, -- хлопнул я его ладонью по
руке.
Лимузин подкатил к светящейся огнями резиденции
Директора. Это была классическая помпезная вилла в два этажа,
с порталом и колоннами, с верандой и оранжереями. На фоне
остального унылого ландшафта она смотрелась дворцом из
восточной сказки. В вестибюле под огромной хрустальной люстрой
гостей встречал сам Директор. Он оказался точно таким, каким я
его себе представлял: массивным, пухлым и румяным, с круглым
мясистым лицом. Его жена была под стать мужу, крупна и широка
в плечах. Вместе они смотрелись как два спекшихся боками
пышных пирожка. Игор торжественно представил меня.
-- О, известный писа-а-атель! -- Директор радостно схватил
меня за руку, как давнего знакомого. -- Читали мы вас, читали!
"Смерть на цыпочках" -- очень даже! Мрачновато, но со вкусом.
-- Да-да, -- так же радостно вторила ему жена.
-- Я польщен, -- приложился я губами к ее тяжелой розовой
руке.
-- "Говори, стерва! -- взревел майор Камински, вздергивая
Смерть на дыбы и вонзая ей в пятки иглы электродов", --
процитировал Директор.
Я еле сдержался, чтобы не поморщиться. Терпеть не могу,
когда меня цитируют мне же. В моем воображении при этом
неизменно рисуется сцена с котенком, которого тыкают мордочкой
в наложенную им кучу.
-- "Говори, сука!" -- сдержанно поправил я Директора,
принимая от официанта бокал с вином.
-- Точно, "сука"! -- захохотал он. -- "Говори, сука!!!"
Его жена только сконфуженно кивала, с легким осуждением
глядя на мужа как на расшалившегося ребенка.
-- Говори, сука! -- крикнул он вдогонку просеменившему
мимо нас поджарому догу.
Собака повернула голову и посмотрела на хозяина грустными
преданными глазами -- тот покатился со смеху. Она радостно
гавкнула в ответ.
-- Ха-ха-ха, молчи, сука! -- заорал Директор сквозь хохот.
-- Я когда прочитал этот кусок, меня самого будто током
шибануло.
Жена с улыбкой протянула ему свой бокал с вином: она явно
мечтала заткнуть ему рот.
-- Да, а этот ваш святой... Как его? -- спросил он, залпом
осушив бокал.
-- Смирян Гивно, -- напомнил я ему имя
заключенного-мученика, которого гонители новой веры утопили в
моей книге про тюрьму в "параше".
-- Да, этот Смирян... У него непонятная религия. И сам он
странный. Ненатуральный. Откуда вы его взяли? Таких в жизни не
бывает.
Я промолчал. Не буду ведь я доказывать, что Смирян Гивно
не более странен, чем "Каальтен-Бруннер". Меня в лучшем случае
не поймут. А могут и побить.
-- Ваша идея с записывателем мыслей -- просто гениальна,
-- Директор вновь принялся терзать меня комплиментами. -- А
сейчас, в эту минуту, вы тоже пишете у себя в голове?
-- Да, -- признался я без особой охоты.
-- Представляю, что вы обо мне понаписали, -- хохотнул
Директор. -- Кем вы меня сделали? Сторожем клеток в зоопарке?
-- Нет, что вы, -- любезно улыбнулся я. -- Я вас сделал
директором фабрики смерти.
Он неопределенно крякнул в ответ, и я не понял,
понравилось ему это или нет.
-- Пишите ближе к жизни, -- назидательно сказал он. -- А
то в некоторых местах выходит слишком заумно. Больше правды.
Реалистичнее. Кстати, Главный инспектор тоже считает, что вам
следует писать все как есть.
Я сдержанно кивнул, а в мыслях сильно удивился. Никогда бы
не мог подумать, что сам Главный читает мои книги! Кстати,
откуда это известно Директору? Значит, они говорили обо мне...
Однако, представляю, как бы вытянулись их лица, если бы "В
смерти на цыпочках" я описал "все как есть"!
Тем временем прибыли новые гости, и хозяева переключили
внимание на них. Бочком-бочком, я улизнул и прошел в большой
гостиный зал, где уже кучковалось человек тридцать. В дальнем
конце зала на просторной сцене выступал необычный квинтет: за
огромным золоченым клавесином, покоившемся на плечах бронзовых
тритонов, наигрывали в четыре руки Аccис и Полиффемус, все
одеяние которых состояло из набедренных повязок и лавровых
венков, на крышке клавесина перед ними полулежала сверкающая
золотой пыльцой обнаженная Галаатея с лютней, чуть поодаль
справа в перламутровой морской раковине, запряженной зубастыми
рыбами с хищным оскалом, раздувал щеки, играя на дудке,
розовотелый ангелок -- пухлый карлик, а слева восседал на
высоком пне в обнимку с волынкой проросший зелеными ветками
Фаввн. На заднем плане возвышалась гора, недра которой
содрогались от низких органных аккордов. Исполняли они
почему-то не гайддновскую "Галаатею", а "Полет ваалькирий",
композицию, явно не предназначенную для таких экзотических
инструментов, и на меня накатило ощущение нудной и вялой
перебранки Аccиса, Полиффемуса и Фаввна из-за Галаатеи, в
которую пытался вклиниться ангелок, но безуспешно: его никто не
слушал.
Ко мне подошел Игор.
-- Вальт, я услышал твой разговор с Директором, и меня в
нем нечто настрожило, -- сказал он, отводя меня в сторону.
-- Что именно? -- поинтересовался я, отхлебывая вино из
тонкого бокала.
-- Ты действительно считаешь, что у тебя в голове зашит
ЗМ?
-- Хочешь посмотреть? -- я повернулся к нему левым боком.
-- Видишь небольшую шишку в двух сантиметрах над левым ухом?
-- Ты сам в это веришь? -- спросил он.
Меня начала раздражать его дотошность.
-- Я не верю, я знаю, -- сказал я веско. -- Еще вопросы
есть?
-- Да, -- не отставал от меня он. -- Ты представляешь
себе, где мы находимся на самом деле?
-- Что? Ты принимаешь меня за сумасшедшего? -- удивился я.
-- Конечно, знаю. Но для конспирации записываю в мыслях, что
мы находимся на приеме у директора фабрики смерти и слушаем
выступление музыкантов в костюмах мифических персонажей. И не
сбивай меня с толку своими вопросами! Пойми, я должен на ходу
менять имена и место действия. Плюс к тому -- камуфлировать
происходящие события, изменяя их формальную сторону. Это
крайне тяжело. Я должен постоянно сверяться с тем, что написал
ранее, чтобы не вышло ляпов. А ты задаешь мне слишком много
провокационных вопросов. Зачем ты пытаешься дезавуировать мое
повествование?
-- Вальт, ты болен, -- покачал он головой. -- Это я тебе
говорю как доктор.
-- Как доктор? -- невольно сорвалось у меня с языка.
-- Ты удивлен?
-- Нет, не очень, -- ответил я, пытаясь скрыть смущение.
-- Просто я думал, что ты... Что у тебя какая-то другая
профессия.
-- Скажи прямо, о чем ты пишешь свою книгу? -- заглянул
мне в лицо Игор.
Кажется, он мне не поверил про прием у Директора. Придется
теперь что-нибудь соврать.
-- Не волнуйся, -- ответил я как можно спокойнее. --
Ничего имеющего отношения к нашей действительности. Повесть о
жизни и смерти спермотозоидов. Фабула проста: из миллионов
выживают единицы.
-- И как они в твоей книге выглядят?
-- Так же, как мы, только с длинными пушистыми хвостами.
-- Бред, -- пробормотал Игор.
-- Ты хочешь сказать, что у спермотозоидов нет хвостов? --
попытался сострить я.
-- Есть, но... почему пушистые?!
Игор отправил в рот маслину из тарелки и поискал вокруг
себя глазами салфетку. Не найдя ее, он аккуратно промокнул губы
кончиком перекинутого через плечо короткошерстного хвоста.
-- Что с тобой? -- спросил он, заметив, видимо, перемену в
моем лице.
-- Все в порядке, -- ответил я, с любопытством
рассматривая его хвост. С верхней стороны он был волосатым, а с
нижней заметно вытерся и облысел.
-- Я забыл тебя предупредить, -- встревоженно сказал он.
-- Директор подмешивает в вино списанные со склада психотропные
вещества галлюциногенного действия. Я уже привык, а у тебя
может быть острая реакция на них. Если ты увидишь что-то
необычное, делай вид, что ничего не заметил. Ни в коем случае
не вступай в контакт со своими видениями! Ты меня понял?
-- Я тебя понял, -- ответил я, теребя пальцами его хвост.
Неожиданно мне пришла в голову хулиганская идея: я сильно
ущипнул его за хвост ногтями.
-- Ай! -- вскрикнул он.
-- Что? -- спросил я, отдергивая руку.
-- Нет, ничего, в боку кольнуло, -- ответил он, потирая
хвост.
-- Бывает, -- сочувственно заметил я.
К нам подошел высокий седой человек в длинном фраке. Своим
важным видом он напоминал то ли дворецкого, то ли конферансье.
-- Знакомьтесь, -- представил нас Игор друг другу. --
Инспектор Вальт Стип. Мой коллега доктор Браст.
-- Можно просто Руфиэл, -- пожал мне руку Браст.
"Прекрасно, -- отметил я про себя. -- Очерчивается круг
поиска. Интересно, сколько в этом городе есть еще докторов?"
-- Вы работаете в одной клинике? -- начал я выведывать
издалека интересующую меня информацию.
-- При фабрике всего одно лечебное заведение, -- услужливо
ответил доктор Браст. -- Зато ночных клубов, домов терпимости и
других очагов инфекции наберется с полсотни!
-- Должно быть, вам приходится тяжело, -- сочувственно
заметил я. -- Насколько я знаю, штаты постоянно сокращаются...
-- Да! -- воскликнул он. -- На весь город -- три
специалиста и главврач. Это безумно мало. Отметьте, пожалуйста,
в своем отчете.
-- Непременно, -- пообещал я.
-- Кстати, вон и начальство, -- Игор помахал рукой
стройной женщине с короткой стрижкой.
-- У вас что, консилиум? -- подошла она к нам с улыбкой.
-- Вальт Стип, -- представился я.
-- Инспектор Стип, -- многозначительно уточнил доктор
Браст.
-- Очень приятно. Лана Крой, -- протянула она мне узкую
ладонь.
-- У вас что, консилиум? -- подбежал к нам невысокого
роста толстяк с редкими волосами на голом круглом черепе.
Мы дружно рассмеялись.
-- Это у нас такая дежурная шутка, -- пояснила Лана.
-- Вальт Стип, инспектор, -- представился я в очередной
раз.
-- Доктор Чуз. Смат Чуз, -- горячо потряс он мою руку в
своей потной ладони. -- Очень рад знакомству.
Круг поиска определен. Кто из них доктор Морт? Первый
претендент -- Лана Крой. На нее падает большее подозрение как
на главврача. Правда, она женщина... Но кто сказал, что Морт
обязательно должен быть мужчиной? Надо ей серьезно заняться.
Даже если она не Морт, то как администратор клиники должна
знать, кто он. Второй подозреваемый -- Руфиэл Браст. Внешне
очень подходит под образ Морта: серьезный, сухой, напряженный.
Что он там говорил про очаги инфекции? Вполне вероятно, что он
находит подопытных для своих экспериментов в злачных местах.
Смертных берет с фабрики, а вечных -- из ночных клубов.
Опаивает их какой-нибудь дрянью... Ну, если не он сам, то его
подручные. Обязательно проследить за ним! Кто следующий? Смат
Чуз... С виду добродушен, но это, разумеется, не снимает с
него подозрения. Носит маску весельчака, однако сразу
чувствуется, что это напускное. В сущности -- темная лошадка.
Придется с ним повозиться. Наконец, Игор Бойд... Оставлю его
напоследок хотя бы потому, что мне неприятно подозревать его.
И все же... надо подумать над тем, почему Главный поручил это
задание именно мне. Ясно, что он знает о нашем с Игором
давнем знакомстве. И если он послал сюда именно меня,
это может означать одно из двух: либо он рассчитывает на то,
что я использую доктора Бойда как хороший контакт в поисках
доктора Морта, либо у него есть сведения, что Бойд и Морт --
одно лицо, и он хочет это проверить. Альтернатива...
Мои размышления были прерваны голосом Директора. Музыка
проторенной дороге, по наезженной колее, дыша в затылок тем,
кто всегда будет впереди. Впервые перспектива вечной жизни
показалась мне не такой заманчивой, более того, она угнетала
меня безысходностью.
В голове, между макушкой и шейными позвонками, бешеным
веретеном завертелась будоражащая воображение идея: спрыгнуть
с вышки. Но это обязательно нужно было сделать, добравшись до
ее вершины. "Это-очень-важно, -- стучал в висках настойчивый
голос, -- это-очень-важно-это-очень..." Не долго думая, я
забросил автомат за спину и полез по скрещенным металлическим
реям наверх. С обзорной площадки вершина казалась совсем
рядом, но на самом деле до нее было не меньше десяти метров:
именно эта вышка, в отличие от других, была высокой, потому
что на ней стояла радиоантенна. Подниматься вверх по
крестовинам очень неудобно, но у меня не было ощущения, что я
совершаю глупый поступок. Напротив, сердце мое трепетало от
осознания того, что я делаю нечто экстраординарное, на что
не способны остальные люди.
Через семь минут я достиг вершины и очутился на крошечном,
полметра в диаметре, пятачке, из которого стрелой уходил в
синее небо красно-белый шпиль. Здесь, на высоте, дул прохладный
ветерок, и, казалось, он вот-вот подхватит меня и унесет в
неведомые дали. Передо мной расстилались пологие зеленые холмы,
на которых можно было различить миниатюрные кудрявые деревца и
шоколадные фигурки лошадей. А дальше... Неожиданно для себя я
увидел на горизонте, за последним холмом, зубчатые силуэты
небоскребов. Это был Каальтенград, тот самый город, который с
детства мне казался бесконечно далеким и волшебно-сказочным и в
котором я давно мечтал побывать... Да, я никогда не был в
Каальтенграде и даже не видел его издали! И я никогда не был в
сотне других замечательных городов, не говоря уже о заморских
странах. Черт побери, я нигде не был и ничего не видел! Эта
мысль моментально протрезвила мой ум и вселила в меня жажду
жизни. Я быстро спустился обратно на площадку, радуясь удачному
окончанию своей авантюры. Мой наставник так и не проснулся --
он сладко спал с открытым ртом, чуть похрапывая. До сих пор мне
часто снится сон: на фоне пронзительно-синего неба я лезу вверх
по бесконечной вышке, чтобы увидеть с ее недосягаемой для
непосвященных вершины нечто волнующе-важное и дающее
сокровенное знание, а снизу раздается сопение и храп
охранника. Когда храп становится совсем громким, я просыпаюсь
и с досадой вижу, что храплю я сам...
Но вернусь к событиям тех дней. На посвящение в вечную
жизнь собрались все, кто получил аттестат, одиннадцать человек.
Не было только Игора. Его родители накануне прислали в
Директорат письмо, в котором писали, что он сильно простужен,
и просили разрешить ему пройти обряд посвящения не в
интернатском храме, а в местном. Директор дал такое
разрешение. Об Игоре, кстати, я теперь вспоминал все меньше и
меньше, а если и вспоминал, то без любви, как о человеке,
оставившем друга.
Процедура посвящения держалась в тайне, и никто из нас не
знал, что нам предстоит. По одному нас заводили в специальную
комнату за алтарем, а тех, кто приобщился к вечным, выводили
через другую дверь, и не было никакой возможности расспросить
их о том, что произошло. В какой-то момент одна девочка стала
испуганно нашептывать остальным, что случайно подсмотрела, как
первого посвященного вынесли из ритуальной комнаты на носилках,
но в это никто не поверил...
Я был пятым. Меня завели в заветную комнату. Посередине
нее была установлена высокая деревянная виселица, упиравшаяся в
потолок. Под ней стоял табурет, по бокам -- два священника.
Этот ритуальный антураж не вызвал во мне ни возвышенного
трепета, ни страха, только интерес. Я почему-то был уверен, что
со мной не сделают ничего плохого, и когда мне сказали снять
рубашку, встать на табурет и засунуть голову в петлю, я с
улыбкой повиновался, воспринимая это как сакральную
игру. "Опусти руки, сын мой," -- сказал один из священников. Я
вытянул руки по швам, и он стал читать заповеди:
Заповедь первая. Не строй иллюзий.
Заповедь вторая. Ни о чем не жалей.
Заповедь третья. Ни в чем себе не отказывай.
Заповедь четвертая. Жизнь имеет смысл только если она
вечна. Презирай смертных.
Заповедь пятая. Сруби засохшее дерево, добей умирающего.
Заповедь шестая. Убей в себе страх.
В этот момент второй священник выбил из-под моих ног
табурет. Это было так неожиданно, что в первый момент я
безумно удивился...
Заповедь седьмая...
...и только в следующий момент ощутил отчаянную беспомощность,
когда под ногами нет опоры...
Забудь родителей, думай о потомстве...
...мои руки инстинктивно дернулись вверх, чтобы зацепиться
за веревку, но петля от резкого движения затянулась еще туже,
так туго, что спазм в горле заставил меня забыть обо всем...
Заповедь восьмая...
В моих легких застрял воздух, выход наружу был для него
перекрыт, и какое-то время я мог дышать им...
Бог сентиментален, не стесняйся просить у него многого...
...Боже, как болит шея! Позвонки вытягиваются и хрустят
под весом тела...
Заповедь девятая...
Перед глазами у меня пошли красные круги, потом черные, потом
запестрели белые точки, потом отключился звук и точки быстро
закружились по спирали, сворачиваясь, как вода в воронке, и
увлекая меня за собой...
Время остановилось, пространство исчезло. Но остался свет,
он был у меня над головой. Я висел в темноте на веревке, не
чувствуя ни боли, ни своего тела. У меня не было тела, но я мог
смотреть по сторонам. Это было удивительно, потому что у меня
не было глаз. Я смотрел по сторонам и видел везде темноту, за
исключением светящегося круга над головой. В этот неясно
очерченный круг уходила толстая веревка, к которой я был
подвешен. Сверху, из круга, доносились голоса и приглушенная
органная музыка. Там была жизнь, таинственная и недосягаемая.
Снизу послышался хриплый нечленораздельный голос. Я
всмотрелся в темноту и увидел безобразное синее лицо с
высунутым набок опухшим языком. Туловища не было видно, только
изуродованную кровоподтеками шею.
-- Кто это? -- спросил я самого себя.
-- Это Каальтен, -- ответил я себе сам.
-- Тот самый?
-- Да.
-- Почему он так беспомощен?
-- Потому что он ничего не может.
-- Но он ведь Человеко-Бог.
-- Такой же, как его изображение. Ни больше ни меньше.
Люди поработили его душу.
-- Зачем мне это знать? -- спросил я самого себя. -- Если
я вернусь на Земмлю, это знание помешает мне.
-- Ты вернешься на Земмлю и забудешь то, что видел, --
ответил я себе сам. -- А если вспомнишь, тебе это покажется
собственной фантазией.
Я почувствовал, что поднимаюсь вверх на веревке. Снизу
послышались нечленораздельные вопли, и я увидел, как ко мне
протягивается из темноты прозрачно-голубая рука с ветхой
книгой. Я взял эту книгу -- она мне показалась важной, и я
крепко прижал ее к груди. Свет становился все сильнее и
сильнее, и когда он стал совсем нестерпимо слепить глаза, я
увидел над собой небо. Я лежал в глухом церковном дворике на
носилках и крепко прижимал руки к груди, словно в них должно
было что-то быть. Но что -- я не помнил. (Когда позднее ко мне
вернулось воспоминание о книге, я решил завести себе
записыватель мыслей, чтобы никогда не терять их).
Под вечер все одиннадцать человек окончательно пришли в
чувство после посвящения, и нам сказали десятую заповедь,
которую никто во время обряда не услышал: "Девятую заповедь
установи себе сам". Тотчас мой мозг озарила мгновенная вспышка,
и я на долю секунды вспомнил, что на том свете говорил с самим
собой, а при возвращении потерял какую-то книгу. Этой ничтожно
малой доли секунды мне хватило, чтобы зафиксировать свое
воспоминание, и я сформулировал для себя собственную заповедь:
"В мире нет ничего, кроме меня самого, моего воображения и моей
книги". Эту заповедь я вывел не логическим путем, но на основе
собственных ощущений. Разумеется, это платоника чистой воды, и
такой постулат трудно принять нормальному здраво мыслящему
человеку, но, как ни странно, его невозможно опровергнуть, по
крайней мере, в рамках данного повествования, потому что любые
аргументы и контраргументы будут плодами моего собственного
разума, отраженными в моей же книге.
Пока я предавался воспоминаниям, мы прибыли в гостиницу.
Снаружи она выглядела так же неказисто, как и остальные
хибары, но просторному светлому холлу не чужды были элементы
роскоши: живые цветы в красочных вазах, миниатюрные фонтанчики
по углам и в центре -- причудливо изогнутая гипсовая виселица
с лепкой в стиле барокко и с подвешенными к ней целующимися
розовыми ангелочками. Но и на этом идеальном образце кича
лежала печать декаданса: у ангелочка был отбит гипсовый
членик. "Пьяные господа офицеры упражнялись в стрельбе", --
театрально вздохнула Лина, поймав мой взгляд.
Портье провел нас в номер. Я осмотрелся по сторонам и
несколько опешил... В центре огромной комнаты возвышалась
греховным алтарем просторная овальная кровать под атласными
покрывалами и воздушно-легкими капроновыми балдахинами,
которые затейливо отражались разноцветными лоскутами на
потолке, щедро облепленном осколками зеркал; за ее изголовьем
в стену был вделан бар из красного дерева с плотными рядами
разнокалиберных бутылок, веселящих глаз яркими этикетками. По
одну сторону от кровати насыщенно-алым углублением в форме
сердца красовалось джакузи, а по другую -- широкий камин из
крупного неотесаного камня. За легкой стеклянной перегородкой
голубел прозрачной водой объемный бассейн.
-- Это что, взятка? -- изумленно поднял я брови.
-- Произошло небольшое недоразумение, -- пояснил Игор. --
Директор распорядился выдать тебе самый лучший номер, и хозяин
гостиницы тут же выполнил приказ, не зная, кто в этом номере
будет жить. Только перед самым твоим приездом выяснилось, что
"самый лучший номер" -- люкс для молодоженов. Менять что-либо
было поздно: все приличные номера заняты.
-- Может, мне и молодую жену в придачу выдадут? --
усмехнулся я.
-- О, тут есть и сауна, -- сообщила Лина. Она была занята
тем, что открывала все двери подряд и любопытно заглядывала
внутрь. -- И парилка!
-- И двухсот-ваттная квадрофоническая система, -- заметил
Игор, пробуя все кнопки подряд.
Воздух вокруг нас оглушительно сотрясся блюзовыми нотами.
-- Как дети, ей-богу! -- сделал я своим друзьям выговор,
уворачивая звук. -- Директор сказал, что ждет меня к ужину. Вы
в курсе?
-- Да, -- ответил Игор. -- Нам нужно быть у него уже через
полчаса. Прими душ и переоденься. Я займусь тем же и заеду за
тобой. У тебя есть цивильная одежда?
-- А что, униформа здесь не приветствуется? --
саркастически вопросил я.
-- На званых директорских ужинах -- нет, -- серьезно
ответил Игор. -- Я распоряжусь, чтобы тебе принесли все, что
надо.
-- Чао! -- помахала рукой Лина, выходя из комнаты вслед за
Игором.
Как только они удалились, я первым делом достал из
портфеля спутниковый телефон засекреченной связи и, как мне
предписывалось, набрал номер личного секретаря Главного
инспектора. Когда я доложил о своем прибытии на объект,
секретарь пожелал мне удачи и добавил:
-- Главный передает вам привет от дяди Юрга.
-- Спасибо, -- ответил я, не задавая лишних вопросов.
На этом разговор был закончен. Разумеется, я не знаком ни
с каким "дядей Юргом", хотя и допускаю, что в целях конспирации
было взято настоящее имя одного из моих многочисленных
родственников. Эта фраза явно была кодовой, но я пока не
знал, что она означает. Оставалось только запомнить ее и
ждать, когда она всплывет в дальнейшем. Такая тщательная
конспирация стала особенно необходима в последние месяцы,
после того как межведомственная борьба за раздел сфер влияния
между инспекцией, тайной полицией и контрразведкой приобрела
формы жестокой войны с использованием любых доступных средств,
кроме физического уничтожения соперников.
Я принял горячий массажный душ и только вышел из ванной, в
дверь постучали. Портье вкатил в комнату тележку. На ней
одиноко стояли черные лакированные ботинки, над которыми на
высокой перекладине покачивались на вешалках смокинг цвета
антрацита, брюки с шелковыми лампасами, открытый жилет и
крахмальный пластрон. Вдобавок я получил от портье широкий
атласный пояс, галстук-бабочку и серебряные запонки. В этом
городе проявляли фантастическую заботу обо мне! Но к добру ли
это?
Когда за мной заехал Игор, я был полностью экипирован. На
нем была точно такая же светская "униформа".
-- Отлично смотришься, -- коротко бросил он, смерив меня
быстрым взглядом с головы до ног. -- Нас ждет машина.
Внешне он был как всегда сосредоточенно-спокоен, но по
отрывистости речи можно было заключить, что он не в духе.
-- А где Лина? -- спросил я, когда водитель усадил нас на
заднее сидение роскошного черного лимузина.
-- Официально мы не женаты, как ты можешь догадаться, --
ответил он. -- Кроме того, она не "вечная". Поэтому я не могу
ее брать с собой на приемы.
-- Но у нее ведь есть какой-то статус?
-- Статус моей служанки, -- невесело усмехнулся Игор.
-- Долго вы вместе? -- спросил я, вспомнив, что никто не
имеет права держать прислугу из числа ликвидантов больше года.
-- В любом законе есть лазейки, -- уловил он мою мысль. --
В конце года я ее увольняю, а первого января снова принимаю на
работу. И так четырнадцать лет...
-- Сколько?! -- я был ошеломлен. -- Но это значит... Это
значит, что ты сразу разыскал ее, когда она ушла из Интерната!
-- Да, -- невозмутимо подтвердил он.
Черт побери, почему я не догадался броситься вдогонку за
Линой, чтобы спасти ей жизнь?! Отчего Игору пришла в голову
такая очевидная идея, а мне -- нет?
-- И ты мне ничего не сказал, уходя из Интерната, чтобы
найти ее? -- посмотрел я на него с укором.
-- Только не говори мне ничего про братство, -- спокойно
предупредил он меня. -- На мою психику это давно не действует.
-- Значит, любовь выше братства? Я тебя не упрекаю ни в
чем, я просто хочу понять...
-- Я скажу тебе честно, как прежде, когда мы во всем
доверяли друг другу, -- он понизил голос. -- Я всегда любил
Лину, но мне казалось, что ты любишь ее больше меня, поэтому я
не хотел мешать тебе. Но в ту последнюю ночь я увидел, что ты
любишь меня больше нее. Это давало мне моральное право...
-- Какая же ты свинья! -- перебил я его, пораженный таким
цинизмом.
-- Извини, -- сказал он, не обижаясь на мое оскорбление.
-- Просто я люблю ее больше всего на свете, понимаешь? Больше
тебя, больше себя и больше своей жизни.
-- Ладно, ты тоже извини, -- хлопнул я его ладонью по
руке.
Лимузин подкатил к светящейся огнями резиденции
Директора. Это была классическая помпезная вилла в два этажа,
с порталом и колоннами, с верандой и оранжереями. На фоне
остального унылого ландшафта она смотрелась дворцом из
восточной сказки. В вестибюле под огромной хрустальной люстрой
гостей встречал сам Директор. Он оказался точно таким, каким я
его себе представлял: массивным, пухлым и румяным, с круглым
мясистым лицом. Его жена была под стать мужу, крупна и широка
в плечах. Вместе они смотрелись как два спекшихся боками
пышных пирожка. Игор торжественно представил меня.
-- О, известный писа-а-атель! -- Директор радостно схватил
меня за руку, как давнего знакомого. -- Читали мы вас, читали!
"Смерть на цыпочках" -- очень даже! Мрачновато, но со вкусом.
-- Да-да, -- так же радостно вторила ему жена.
-- Я польщен, -- приложился я губами к ее тяжелой розовой
руке.
-- "Говори, стерва! -- взревел майор Камински, вздергивая
Смерть на дыбы и вонзая ей в пятки иглы электродов", --
процитировал Директор.
Я еле сдержался, чтобы не поморщиться. Терпеть не могу,
когда меня цитируют мне же. В моем воображении при этом
неизменно рисуется сцена с котенком, которого тыкают мордочкой
в наложенную им кучу.
-- "Говори, сука!" -- сдержанно поправил я Директора,
принимая от официанта бокал с вином.
-- Точно, "сука"! -- захохотал он. -- "Говори, сука!!!"
Его жена только сконфуженно кивала, с легким осуждением
глядя на мужа как на расшалившегося ребенка.
-- Говори, сука! -- крикнул он вдогонку просеменившему
мимо нас поджарому догу.
Собака повернула голову и посмотрела на хозяина грустными
преданными глазами -- тот покатился со смеху. Она радостно
гавкнула в ответ.
-- Ха-ха-ха, молчи, сука! -- заорал Директор сквозь хохот.
-- Я когда прочитал этот кусок, меня самого будто током
шибануло.
Жена с улыбкой протянула ему свой бокал с вином: она явно
мечтала заткнуть ему рот.
-- Да, а этот ваш святой... Как его? -- спросил он, залпом
осушив бокал.
-- Смирян Гивно, -- напомнил я ему имя
заключенного-мученика, которого гонители новой веры утопили в
моей книге про тюрьму в "параше".
-- Да, этот Смирян... У него непонятная религия. И сам он
странный. Ненатуральный. Откуда вы его взяли? Таких в жизни не
бывает.
Я промолчал. Не буду ведь я доказывать, что Смирян Гивно
не более странен, чем "Каальтен-Бруннер". Меня в лучшем случае
не поймут. А могут и побить.
-- Ваша идея с записывателем мыслей -- просто гениальна,
-- Директор вновь принялся терзать меня комплиментами. -- А
сейчас, в эту минуту, вы тоже пишете у себя в голове?
-- Да, -- признался я без особой охоты.
-- Представляю, что вы обо мне понаписали, -- хохотнул
Директор. -- Кем вы меня сделали? Сторожем клеток в зоопарке?
-- Нет, что вы, -- любезно улыбнулся я. -- Я вас сделал
директором фабрики смерти.
Он неопределенно крякнул в ответ, и я не понял,
понравилось ему это или нет.
-- Пишите ближе к жизни, -- назидательно сказал он. -- А
то в некоторых местах выходит слишком заумно. Больше правды.
Реалистичнее. Кстати, Главный инспектор тоже считает, что вам
следует писать все как есть.
Я сдержанно кивнул, а в мыслях сильно удивился. Никогда бы
не мог подумать, что сам Главный читает мои книги! Кстати,
откуда это известно Директору? Значит, они говорили обо мне...
Однако, представляю, как бы вытянулись их лица, если бы "В
смерти на цыпочках" я описал "все как есть"!
Тем временем прибыли новые гости, и хозяева переключили
внимание на них. Бочком-бочком, я улизнул и прошел в большой
гостиный зал, где уже кучковалось человек тридцать. В дальнем
конце зала на просторной сцене выступал необычный квинтет: за
огромным золоченым клавесином, покоившемся на плечах бронзовых
тритонов, наигрывали в четыре руки Аccис и Полиффемус, все
одеяние которых состояло из набедренных повязок и лавровых
венков, на крышке клавесина перед ними полулежала сверкающая
золотой пыльцой обнаженная Галаатея с лютней, чуть поодаль
справа в перламутровой морской раковине, запряженной зубастыми
рыбами с хищным оскалом, раздувал щеки, играя на дудке,
розовотелый ангелок -- пухлый карлик, а слева восседал на
высоком пне в обнимку с волынкой проросший зелеными ветками
Фаввн. На заднем плане возвышалась гора, недра которой
содрогались от низких органных аккордов. Исполняли они
почему-то не гайддновскую "Галаатею", а "Полет ваалькирий",
композицию, явно не предназначенную для таких экзотических
инструментов, и на меня накатило ощущение нудной и вялой
перебранки Аccиса, Полиффемуса и Фаввна из-за Галаатеи, в
которую пытался вклиниться ангелок, но безуспешно: его никто не
слушал.
Ко мне подошел Игор.
-- Вальт, я услышал твой разговор с Директором, и меня в
нем нечто настрожило, -- сказал он, отводя меня в сторону.
-- Что именно? -- поинтересовался я, отхлебывая вино из
тонкого бокала.
-- Ты действительно считаешь, что у тебя в голове зашит
ЗМ?
-- Хочешь посмотреть? -- я повернулся к нему левым боком.
-- Видишь небольшую шишку в двух сантиметрах над левым ухом?
-- Ты сам в это веришь? -- спросил он.
Меня начала раздражать его дотошность.
-- Я не верю, я знаю, -- сказал я веско. -- Еще вопросы
есть?
-- Да, -- не отставал от меня он. -- Ты представляешь
себе, где мы находимся на самом деле?
-- Что? Ты принимаешь меня за сумасшедшего? -- удивился я.
-- Конечно, знаю. Но для конспирации записываю в мыслях, что
мы находимся на приеме у директора фабрики смерти и слушаем
выступление музыкантов в костюмах мифических персонажей. И не
сбивай меня с толку своими вопросами! Пойми, я должен на ходу
менять имена и место действия. Плюс к тому -- камуфлировать
происходящие события, изменяя их формальную сторону. Это
крайне тяжело. Я должен постоянно сверяться с тем, что написал
ранее, чтобы не вышло ляпов. А ты задаешь мне слишком много
провокационных вопросов. Зачем ты пытаешься дезавуировать мое
повествование?
-- Вальт, ты болен, -- покачал он головой. -- Это я тебе
говорю как доктор.
-- Как доктор? -- невольно сорвалось у меня с языка.
-- Ты удивлен?
-- Нет, не очень, -- ответил я, пытаясь скрыть смущение.
-- Просто я думал, что ты... Что у тебя какая-то другая
профессия.
-- Скажи прямо, о чем ты пишешь свою книгу? -- заглянул
мне в лицо Игор.
Кажется, он мне не поверил про прием у Директора. Придется
теперь что-нибудь соврать.
-- Не волнуйся, -- ответил я как можно спокойнее. --
Ничего имеющего отношения к нашей действительности. Повесть о
жизни и смерти спермотозоидов. Фабула проста: из миллионов
выживают единицы.
-- И как они в твоей книге выглядят?
-- Так же, как мы, только с длинными пушистыми хвостами.
-- Бред, -- пробормотал Игор.
-- Ты хочешь сказать, что у спермотозоидов нет хвостов? --
попытался сострить я.
-- Есть, но... почему пушистые?!
Игор отправил в рот маслину из тарелки и поискал вокруг
себя глазами салфетку. Не найдя ее, он аккуратно промокнул губы
кончиком перекинутого через плечо короткошерстного хвоста.
-- Что с тобой? -- спросил он, заметив, видимо, перемену в
моем лице.
-- Все в порядке, -- ответил я, с любопытством
рассматривая его хвост. С верхней стороны он был волосатым, а с
нижней заметно вытерся и облысел.
-- Я забыл тебя предупредить, -- встревоженно сказал он.
-- Директор подмешивает в вино списанные со склада психотропные
вещества галлюциногенного действия. Я уже привык, а у тебя
может быть острая реакция на них. Если ты увидишь что-то
необычное, делай вид, что ничего не заметил. Ни в коем случае
не вступай в контакт со своими видениями! Ты меня понял?
-- Я тебя понял, -- ответил я, теребя пальцами его хвост.
Неожиданно мне пришла в голову хулиганская идея: я сильно
ущипнул его за хвост ногтями.
-- Ай! -- вскрикнул он.
-- Что? -- спросил я, отдергивая руку.
-- Нет, ничего, в боку кольнуло, -- ответил он, потирая
хвост.
-- Бывает, -- сочувственно заметил я.
К нам подошел высокий седой человек в длинном фраке. Своим
важным видом он напоминал то ли дворецкого, то ли конферансье.
-- Знакомьтесь, -- представил нас Игор друг другу. --
Инспектор Вальт Стип. Мой коллега доктор Браст.
-- Можно просто Руфиэл, -- пожал мне руку Браст.
"Прекрасно, -- отметил я про себя. -- Очерчивается круг
поиска. Интересно, сколько в этом городе есть еще докторов?"
-- Вы работаете в одной клинике? -- начал я выведывать
издалека интересующую меня информацию.
-- При фабрике всего одно лечебное заведение, -- услужливо
ответил доктор Браст. -- Зато ночных клубов, домов терпимости и
других очагов инфекции наберется с полсотни!
-- Должно быть, вам приходится тяжело, -- сочувственно
заметил я. -- Насколько я знаю, штаты постоянно сокращаются...
-- Да! -- воскликнул он. -- На весь город -- три
специалиста и главврач. Это безумно мало. Отметьте, пожалуйста,
в своем отчете.
-- Непременно, -- пообещал я.
-- Кстати, вон и начальство, -- Игор помахал рукой
стройной женщине с короткой стрижкой.
-- У вас что, консилиум? -- подошла она к нам с улыбкой.
-- Вальт Стип, -- представился я.
-- Инспектор Стип, -- многозначительно уточнил доктор
Браст.
-- Очень приятно. Лана Крой, -- протянула она мне узкую
ладонь.
-- У вас что, консилиум? -- подбежал к нам невысокого
роста толстяк с редкими волосами на голом круглом черепе.
Мы дружно рассмеялись.
-- Это у нас такая дежурная шутка, -- пояснила Лана.
-- Вальт Стип, инспектор, -- представился я в очередной
раз.
-- Доктор Чуз. Смат Чуз, -- горячо потряс он мою руку в
своей потной ладони. -- Очень рад знакомству.
Круг поиска определен. Кто из них доктор Морт? Первый
претендент -- Лана Крой. На нее падает большее подозрение как
на главврача. Правда, она женщина... Но кто сказал, что Морт
обязательно должен быть мужчиной? Надо ей серьезно заняться.
Даже если она не Морт, то как администратор клиники должна
знать, кто он. Второй подозреваемый -- Руфиэл Браст. Внешне
очень подходит под образ Морта: серьезный, сухой, напряженный.
Что он там говорил про очаги инфекции? Вполне вероятно, что он
находит подопытных для своих экспериментов в злачных местах.
Смертных берет с фабрики, а вечных -- из ночных клубов.
Опаивает их какой-нибудь дрянью... Ну, если не он сам, то его
подручные. Обязательно проследить за ним! Кто следующий? Смат
Чуз... С виду добродушен, но это, разумеется, не снимает с
него подозрения. Носит маску весельчака, однако сразу
чувствуется, что это напускное. В сущности -- темная лошадка.
Придется с ним повозиться. Наконец, Игор Бойд... Оставлю его
напоследок хотя бы потому, что мне неприятно подозревать его.
И все же... надо подумать над тем, почему Главный поручил это
задание именно мне. Ясно, что он знает о нашем с Игором
давнем знакомстве. И если он послал сюда именно меня,
это может означать одно из двух: либо он рассчитывает на то,
что я использую доктора Бойда как хороший контакт в поисках
доктора Морта, либо у него есть сведения, что Бойд и Морт --
одно лицо, и он хочет это проверить. Альтернатива...
Мои размышления были прерваны голосом Директора. Музыка