К началу июня сорок первого года хорошо информированным людям (таковых в СССР и Европе насчитывалось десятка два-три, не более) стало ясно: Гитлер успеет раньше, не даст Сталину возможности завершить полномасштабную подготовку и первым нанесет сокрушительный удар.
Юзеф принадлежал к числу информированных – поток донесений из заграничных резидентур Новой Инквизиции складывался в однозначную картину: гитлеровское вторжение начнется в самые ближайшие дни. Между тем для приведения Красной Армии в полную боевую готовность требовалось не менее шести недель.
Обер-инквизитору в те дни виделось два выхода из сложившейся нелегкой ситуации.
Либо немедленно, не завершая подготовку, нанести удар уже развернутыми вдоль границы силами. Германские войска, плотно сгрудившиеся в приграничных лесах, и аэродромы, забитые стоящими крыло к крылу «Мессершмидтами» и «Юнкерсами», – цель крайне удобная. Да, задуманного чистого нокаута не получится. Но разве есть выбор? Если противник уже вставляет в свою в свой изящный карманный «вальтер» снаряженную обойму, а твой мощный армейский пистолет лишь наполовину собран, – что тут можно сделать? Лишь швырнуть его в голову супостату. Потому что самое плохонькое, но работоспособное оружие лучше, чем никакое...
Тем более что русская армия уже однажды совершила нечто подобное: во время Восточно-Прусской операции 1914 года. Неподготовленное, самоубийственное наступление наших войск, как ни странно, предрешило исход Первой мировой войны – ценою гибели армии генерала Самсонова. Знаменитый план Шлиффена – молниеносный разгром Франции и английского экспедиционного корпуса с последующей переброской всех сил на русский фронт – провалился. Два армейских корпуса, спешно отправленные немцами на восток, провели самый кульминационный момент первого этапа войны в эшелонах. И взятие Парижа не состоялось...
«Чудо на Марне», купленное жизнями тысяч русских солдат, втянуло кайзеровскую империю в войну на истощение – заведомо проигрышную для Германии. К сожалению, отнюдь не России достались плоды общей победы...
Так почему бы не повторить то же самое – но не в интересах неблагодарных союзников, а в своих собственных?
Был у Сталина и второй вариант, менее авантюрный. Хоть и не сулящий быстрой победы, но позволяющий сохранить кадровую армию: немедленно начать отвод армий и корпусов, развернутых вдоль новых рубежей страны, – назад, за старую границу, на укрепления «Линии Сталина». Пожертвовать пространством ради выигрыша времени. Утратить все территориальные приобретения двух последних лет, но вывести армию из-под удара и обеспечить безболезненное сосредоточение сил для последующей схватки...
Сталин не предпринял ничего.
НИЧЕГО.
Нет, конечно, титаническая работа по сосредоточению ударной мощи шла, и шла нарастающими темпами, – но так, словно по другую сторону границы не стояла армия, полностью изготовившаяся к наступлению... И для упреждения немецкого удара Сталин не предпринял ничего... Наоборот: с танков снимали двигатели для профилактического ремонта, а с самолетов демонтировали пулеметное вооружение для установки более мощного пушечного... Подготавливали боевые машины к июльскому наступлению?..
Обер-инквизитор пытался сделать, что мог: его люди передавали самую точную, проверенную информацию заграничным структурам ГРУ и НКВД. Юзеф не сомневался, что аналогичные сигналы поступают и из других источников. Всё впустую... Вождь не на что не реагировал.
И случилось то, что случилось.
Полный разгром.
Самолеты сталинских соколов сгорали на взлетных полосах, застигнутые внезапными бомбардировками, гибли в неравных воздушных боях первого дня войны, либо оказались раздавлены на аэродромах немецкими танками, не имея возможности взлететь из-за отсутствия горючего.
Наши танки со снятыми двигателями не смогли вступить в бой, а те, что вступили, – бездарно погибли, лишенные прикрытия пехотой, артиллерией и авиацией, не имея подвоза горючего и боеприпасов... Немецкие танковые клинья беспрепятственно рвались вперед. Части Красной Армии, застигнутые войной в катящих с востока эшелонах, вступали в бой неожиданно, разрозненно, без связи со штабами своих дивизий и без понимания оперативной обстановки, – и гибли, гибли, гибли...
1 – здешний аналог ФСБ. К чему им такие игры? Если обратили-таки внимание на мою сумку, копы – или как они тут именуются? – попросту задержали бы нас в аэропорту. А «секрет сервис» следила бы не так откровенно... Вольные стрелки, вроде нас с тобой.
– Если здешние, то к некоторым хамским штучкам наверняка не привычны, – предположила Диана. – Проучим?
– Попробуем... После следующего перекрестка.
И они попробовали. Лесник остановил «фиат», указывая Диане на очередной продающийся дом. Она несколько секунд разглядывала фасад, затем совершенно замотивированно распахнула дверцу, словно собиралась досконально осмотреть недвижимость...
Выскочивший из-за угла «форд» затормозил, остановился метрах в пятидесяти. Диана шагнула к дому, грамотно прикрывая телом пистолет с глушителем. Еще несколько шагов – и можно будет под острым углом выстрелить в колесо. Негромкий хлопок не привлечет ничьего внимания, а назойливые люди в «форде» поймут, что мышка им подвернулась на редкость зубастая.
Не сложилось.
Или преследователи умудрились-таки разглядеть пистолет, или попросту перестраховались... Но «форд» рванулся с места задним ходом, взвизгнув покрышками, развернулся на перекрестке – и исчез из виду.
– Похоже, они тут ко всему привычные... – прокомментировала Диана, вернувшись в салон.
Как бы то ни было, от «хвоста» они избавились – весь путь до гостиницы никакие подозрительные машины сзади не маячили.
Что, впрочем, ничего не меняло. Вычислить двоих чужаков в небольшом городке по плечу даже дилетантам...
6.
Впоследствии, анализируя действия Сталина в три первые недели июня сорок первого года, Юзеф пришел к выводу: у генерального секретаря была какая-то информация, позволявшая иметь стопроцентную уверенность, что Гитлер первым не нападет, что подготовка Красной Армии успеет завершиться. Вернее, как показали дальнейшие события, не информация, но дезинформация... Поскольку Гитлер все-таки напал.
Разгадка величайшей российской трагедии двадцатого века ушла вместе с «гением всех времен и народов»...
После завершения войны, когда стали известны (известны узкому кругу посвященных, разумеется) подробности гитлеровского «Уранового проекта», у обер-инквизитора мелькнула мысль: вот он, тот козырь, без которого Гитлер не мог, по мнению Сталина, начать большую игру.
В истории нацистской Германии документально зафиксировано, что немецкие ученые к 1941 году вплотную подошли к созданию атомной бомбы. Работы по созданию ядерного оружия нацистами велись несколько лет, в Германии в это время существовал экспериментальный ядерный реактор и полигоны для испытания атомного оружия.
Однако законченный немецкими учеными – уже после вторжения в СССР —опытный образец атомной бомбы оказался слишком громоздким для транспортировки по воздуху, и лишь потому Гитлер отказался от его применения. И в самом деле, как прикажете доставить на территорию противника взрывное устройство, в разобранном виде занимающее два железнодорожных вагона?
Позже, когда советско-германский фронт стремительно покатился на запад, теоретическая возможность появилась – заложить атомную супермину, устроить наступающей Красной Армии ядерный Апокалипсис, остановить ее продвижение хотя бы на одном из направлений, в первую очередь – на Берлинском.
Возможность появилась, но... Но бомбы на тот момент у Гитлера уже не было.
Бесноватого фюрера подвела банальная нехватка стратегических ресурсов – с 1943 года Португалия, сообразив, на чью сторону клонится победа в мировой бойне, перестала экспортировать в нацистскую страну вольфрам, необходимый для производства брони и бронебойных пушечных снарядов. И Гитлер вынужден был издать приказ по покрытию дефицита вольфрама ураном, который стали повсеместно добавлять в сплавы для производства сердечников для снарядов и брони «Тигров» и «Пантер». Тысяча двести тонн урана, накопленного в рамках программы по созданию немецкого ядерного оружия, были-таки пущены в дело, но совсем иначе, чем планировалось...
Сталин, скорее всего, в сорок первом о бомбе Гитлера знал. Уже в следующем году, едва стало ясно, что полного и окончательного разгрома удалось избежать, генеральный секретарь подписал постановление ГКО «Об организации работ по урану» – сил и средств на это не пожалели, при том, что прочие научные направления, не сулившие быстрой военной отдачи, в сорок втором году заморозили...
Сталин знал о бомбе Гитлера и планах ее применения – но не исключено, что информацию ему подбросили. Тогда расклад для генерального секретаря получился очевидный: несколько превентивных ядерных ударов способны резко увеличить шансы Вермахта в противостоянии с Красной Армией – супероружие уже на подходе, но несколько недель в запасе есть...
Поразмыслив, обер-инквизитор тогда отбросил свое изящное логическое построение. Для того, чтобы руководствоваться именно такой логикой, Сталин в сорок первом году должен был иметь ясное представление о действии атомного оружия. (Мало ли какие теории выдумывают высоколобые теоретики? Далеко не все их придумки воплощаются в жизнь...) Как у генсека могла появиться информация о поражающих факторах ядерного взрыва — задолго Хиросимы и Нагасаки?
А теперь перед Юзефом лежали копии технической документации из ушедшего в Данию контейнера. Простенькие, без излишних секретных подробностей, схемы ядерной бомбы. Ныне каждый школьник представляет, как ее соорудить – разбить урановый или плутониевый заряд критической массы на две, а лучше на четыре-пять частей, разделить их перегородками из сдерживающего поток ядерных частиц, но легко выгорающего материала, – а потом столкнуть взрывом самого обычного взрывчатого вещества.
Элементарно и просто – как и всё, придуманное кем-то до тебя.
Элементарно и просто...
Если бы гитлеровские ядерщики знали эти простые вещи – их бомба не весила бы десятки тонн и вполне бы поместилась в бомболюк «Юнкерса» или «Хейнкеля»... И весь ход Второй мировой войны повернул бы в новое русло...
Зачем в контейнере лежали описания почти всех битв Второй мировой?
ЗАЧЕМ???
Почему все материалы на немецком?
Отчего, наконец, выбран столь неудобный способ пересылки – в виде груды бумаг? Куда проще отсканировать и передать по электронным сетям в цифровом виде. Проще – но только в том случае, если у адресата тоже есть компьютер... А где их, компьютеров, сейчас нет? У эскимосов Гренландии? Ох, едва ли... Так отчего вся информация в бумажном виде?
Ответ на все вопросы существовал. Но явственно припахивал паранойей.
7.
Рука обер-инквизитора потянулась к клавише селектора – и застыла на полпути.
Губы Юзефа скривились – словно он собрался сказать нехорошее слово, адресованное самому себе. Но не сказал...
«Какого дьявола! – раздраженно подумал он. – Всю жизнь занимаюсь вещами, в которые мало кто верит, которые считают бредом параноиков... Одним бредом больше, одним меньше – какая разница?»
Палец решительно вдавил клавишу.
Вскоре обер-инквизитор диктовал референту:
– Подготовить и передать в Три Кита распоряжение за моей подписью – через сорок восемь часов расширенное совещание. Присутствие всех руководителей направлений и заведующих секторами обязательно. Начальников лабораторий пригласить выборочно, на усмотрение Семаго – всех, кто хоть как-то связан с обсуждаемой темой. Тема совещания: «Перемещения во времени». Приоритет «четыре стрелы» – за оставшийся срок всем приглашенным отложить прочие работы, поднять материалы по делам, связанным с хроноаномалиями: спонтанные появления единичных экземпляров животных, считающихся давно вымершими; призраки и привидения давно умерших людей, не позволяющие классифицировать себя как стандартные галлофантомы... «Летучие Голландцы» – суда старинной постройки, время от времени наблюдаемые в океане...
Референт слушал, почти не записывая, лишь изредка черкал в блокноте какую-то закорючку – но Юзеф знал, что его слова дойдут до Трех Китов в точном и неизменном виде. И, скорее всего, шокируют ученых мужей – никогда еще обер-инквизитор не ставил перед ними столь глобальную и столь неконкретную задачу: вычислить и проанализировать проявления того, что теоретически и существовать-то не может. Да еще за сорок восемь часов.
Обер-инквизитор продолжал диктовать:
– Любые намеки на исследования, теоретические либо практические, связанные с хронопутешествиями – если таковые намеки имеются в наших архивах... Пациенты психушек, утверждающие, что они путешественники по временам... Технические артефакты, назначение которых так и осталось невыясненным...
Он подумал, что именно такие артефакты – в количестве аж четырнадцати штук – подплывают сейчас на пароме к городу Эсбьергу.
Дела минувших дней – II
Москва, 29 мая 1941 года
Кинозал был крохотный, всего на десяток посадочных мест, – и тем не менее даже наполовину не заполнился зрителями. В невероятно мягких, невероятно удобных кожаных креслах сидели четверо. Вот уж никогда не пришло бы в голову Леониду Алексеевичу, что доведется угодить на такой ночной сеанс в такой компании... Однако довелось.
На экране мелькали до боли знакомые ему кадры – съемки оператора Струкова, сделанные в 1928 году. Леонид Алексеевич, закусив губу, вспоминал, как тринадцать лет назад Струков объяснял по возвращении в Ленинград: когда при спуске к Ванаваре лодка опрокинулась, большая часть пленок невосстановимо пострадала от воды. Оператор тогда отводил взгляд в сторону, губы подрагивали, – явно был напуган до крайности. Леонид Алексеевич не понял причин испуга, вернее, понял совершенно превратно, – его взрывного характера многие побаивались. Дурак, дурак, дурак...
Кадры двадцать восьмого года тем временем сменились более свежими, причем сделанными с воздуха. Леонид Алексеевич теперь всматривался в экран с бо?льшим интересом. Результаты аэрофотосъемки трехлетней давности, проведенной при содействии академика Шмидта, Леонид Алексеевич видел. Не подозревал только, что самолеты были заодно оборудованы и кинокамерами.
Он, как сейчас выяснялось, вообще о многом не подозревал... Считал, что его многолетние усилия разбиваются о стену равнодушия потому лишь, что в стране, активно строящей социализм, никому не интересны камни, падающие с неба. И в самых бредовых фантазиях он не мог предположить, что пресловутая стена возведена преднамеренно – и поверх нее наблюдают за ним весьма внимательно. Наблюдают очень давно, вполне возможно – с 1921 года, с самой первой экспедиции в район Подкаменной Тунгуски...
Интересного в фильме оказалось мало – в основном лес. Тайга. Упавшие деревья, упавшие очень давно – многие ветви отвалились и сгнили, могучие стволы едва просматривались под молодой порослью. Лишь в самом центре гигантского пятна поваленного леса мертвые, лишившиеся сучьев лиственницы и ели устремлялись к небу, словно огромные зубочистки, зачем-то воткнутые здесь рукой великана.
Интересного в фильме оказалось мало, но трое из четырех зрителей всматривались в экран с неослабевающим вниманием. А вскоре заинтересовался и Леонид Алексеевич – этих съемок он никогда не видел. Титры (кино было немым) сообщили: сейчас зрители увидят результаты экспериментов, проводимых на N-ском полигоне под Архангельском.
Леонид Алексеевич поначалу удивился: какое отношение имеет Архангельск к делу всей его жизни? – но быстро все понял. На экране какие-то люди втыкали в землю палочки-хворостинки, затем над их посадками беззвучно (для зрителей – беззвучно) взорвалась динамитная шашка, подвешенная на тонком длинном тросе к чему-то невидимому. Кинокамера продемонстрировала результаты эксперимента, – результаты, даже отдаленно не напоминавшие поваленную в тысячах километрах от Архангельска тайгу.
Еще один опыт, и еще, и еще... Титры бесстрастно сообщали высоту взрыва над землей и мощность заряда. И та, и другая цифры постоянно росли. Причем, надо думать, далеко не все результаты попали на экран.
На последний взрыв не пожалели восьми тонн тринитротолуола. «Пятьсот пудов, – по привычке мысленно перевел Леонид Алексеевич, глядя, как громадный серый аэростат поднимает вверх набитый дремлющей смертью ящик. – Однако...»
Объектом опыта тут служили уже не хворостинки – настоящий лес. Но, хотя молодые сосны и ели в нем не достигли своих взрослых размеров, результат оказался более чем скромен.
На этом, надо понимать, возможности экспериментаторов по увеличению груза взрывчатки, поднимаемой на высоту, иссякли. И фильм завершился – без каких-либо титров, даже без слова «КОНЕЦ». Мелькнули кадры склейки, экран потемнел, и через пару секунд зажглись большие люстры – вернее, сначала едва затеплились, помаленьку набирая яркость, оберегая сетчатку зрителей от светового удара...
Обсуждали фильм в расположенном неподалеку кабинете. В самом главном кабинете страны.
Кроме Леонида Алексеевича и хозяина, одетого в свой знаменитый на всю страну, на весь мир полувоенный френч, присутствовали еще двое в штатском. Один из них – с резкими, словно топором вырубленными чертами лица – похоже, куда больше привык к генеральскому мундиру, чем к пиджаку и галстуку. На втором штатская одежда смотрелась уместнее – однако же и ему носить военную форму было не в диковинку.
– Мы пригласили вас, товарищ Кулик, чтобы услышать мнение главного в стране специалиста по данному вопросу, – сказал хозяин.
Сказал негромко, старательно приглушая резкий акцент, и все равно получилось: «товарыш Кулык»...
* * *
– Скажите, товарищ Кулик, что-нибудь из сделанных вами находок позволяет заподозрить, что в девятьсот восьмом году над тайгой взорвалось нечто, созданное руками человека?
Борис Михайлович наблюдал, как ученый отвечает на вопрос Хозяина – мнется, нервничает, перескакивает с одного на другое... Не лучшая манера поведения на совещаниях у генсека, тот привык, чтобы информировали его кратко, но исчерпывающе. Впрочем, настроение сегодня у Хозяина на редкость благодушное...
Нет, объяснял тем временем Кулик, подобных находок сделано не было. Частицы расплавленного металла, глубоко ушедшие в болотистую почву и разрушенные коррозией, находили. Чего, собственно, и стоило ожидать поблизости от места падения железно-никелевого метеорита. А затем – Борис Михайлович мысленно поморщился – ученый начал говорить о том, про что Хозяин вовсе не спрашивал. О газетной утке, запущенной четверть века назад американской желтой прессой: дескать, взрыв в далекой Сибири стал результатом испытания чудо-оружия, созданного великим Тесла, – исполинского электрического снаряда, пересекшего океан и половину Евразии. Рассказал и о молодом человеке, несколько лет назад рвавшемся в экспедицию Кулика для проверки своей бредовой идеи: над тунгусской тайгой, мол, потерпел катастрофу межпланетный корабль, прилетевший из далекого космоса (Леонид Алексеевич тогда отказал юноше-энтузиасту, посоветовав использовать бурную фантазию для написания фантастического романа). Естественно, делал вывод Кулик, и глупые фантазии заокеанских газетчиков, и бредни доморощенных недоучек всерьез принимать нельзя.
– Тогда что вы скажете про это, товарищ Кулик?
Вождь неслышными, мягкими шагами подошел к столу, развязал тесемки папки – старинной, из пожелтевшего картона, явно дореволюционной – надпись ДЕЛО через «ять»...
Достал два сколотых скрепкой листка, протянул ученому.
Борис Михайлович уже не в первый раз видел именно эту папку именно в этом кабинете. Но о содержимом мог лишь догадываться – задавать прямые вопросы Хозяину не принято. Даже попытаться разглядеть, что написано выцветшими чернилами на папке, маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников не старался.
* * *
Леонид Алексеевич изумленно пробегал глазами столбики цифр, не в вдумываясь в их значения. Его потряс сам факт – наличие у вождя замеров уровня радиации, сделанных на Подкаменной Тунгуске. Абсурд... Неужели там побывала какая-то сверхсекретная экспедиция – да еще умудрилась остаться незамеченной местными жителями? Ведь те, к примеру, годами судачили о визитах Леонида Алексеевича и его коллег...
Все стало понятно, лишь когда Кулик прочитал в конце документа имя его автора: старший научный сотрудник Института радиологии В. А. Сытин.
СЫТИН???
Сытин... Низкорослый, скуластый, чем-то похожий на тунгусских аборигенов-эвенков... Непонятно зачем навязанный в экспедицию «охотовед»... Вернее, теперь понятно, – зачем... Вот какое «поголовье соболя» изучал тот в своих частых отлучках из лагеря. А Леонид Алексеевич так и не смог добиться, чтобы ему в распоряжение предоставили хотя бы один-единственный радиометр...
* * *
Цифры ни в чем не убедили Кулика. Да, говорил он уверенно, наука не отрицает возможности вхождения в состав железно-никелевых метеоритов самых разных металлов, в том числе урана или радия. Совершенно очевидно, что на Подкаменную Тунгуску обрушился именно такой метеорит. И, взорвавшись, произвел радиационное заражение местности – судя по цифрам замеров, достаточно слабое.
Вождь, как показалось Борису Михайловичу, захлопнул папку несколько раздраженно. Но обратился к ученому ровным тоном:
– Думаю, товарищ Кулик, вам надо еще раз отправиться на Тунгуску и еще раз все проверить на месте. С учетом всех обстоятельств.
Кулик отвечал: да, новая экспедиция находится в финальной части подготовки, и в середине июня отправится в Сибирь.
– Есть мнение, что вам, товарищ Кулик, будет правильно отложить отъезд недели на две или три, – сказал вождь так, словно давал всего лишь совет, совершенно не обязательный к исполнению. – А мы вместе с товарищами из Академии Наук посмотрим, чем можно помочь – деньгами, людьми, техникой.
* * *
Когда за ученым закрылась дверь, Борис Михайлович подумал: фанатик. Твердолобый фанатик науки, четверть века отдавший своей идее – и уже не способный от нее отказаться. А факты, опровергающие пресловутую идею, не разглядит – даже если будут лежать под самым носом. Или, хуже того, вообще отвернется... Нет, вновь посылать Кулика в экспедицию – явная ошибка.
Но вождь вновь продемонстрировал Борису Михайловичу, что ошибок не допускает. Никогда. Потому что после ухода Кулика сказал:
– Думаю, что политически правильно будет не отправлять товарища Кулика на Тунгуску. Пусть с началом мобилизации получит повестку, в действующей армии его упрямство и напористость будут очень к месту.
Генерал с резкими чертами лица сделал пометку в блокноте: один из заместителей завтра же позвонит в военкомат – неформально, без каких либо письменных директив. Но любой военный комиссар без промедления и в точности последует дружескому совету, исходящему из Генерального штаба.