* * *
Разговор продолжался над развернутой картой – расположение армий и корпусов, заштрихованные синие и красные стрелы ударов и контрударов...
– Что произойдет, если вместо сибирских кедров и лиственниц под взрыв таких масштабов угодят наши дивизии? – медленно спросил генсек. – Ваше мнение, товарищ Жуков?
– Боевая подготовка красноармейцев предусматривает их готовность к любым неожиданностям, – бодро отрапортовал начальник Генштаба. – К тому же в самом центре взрыва может оказаться батальон, максимум полк – потеря которого никак не отразится на общем раскладе сил.
«Кавалерист... – мысленно поморщился Борис Михайлович. – Все выпестованные Первой Конной генералы так и остались кавалеристами, хоть и пересели на танки...»
– Ваше мнение, Борис Михайлович? – спросил вождь. Шапошников был единственным человеком, которого он звал по имени-отчеству. За много лет – единственным.
Впрочем, человека, который в памятном двадцать седьмом, будучи командующим войсками Московского военного округа, без шума и без письменного приказа от начальства поднял вверенных ему красноармейцев в ружье, сделав то, что в прошлом году лишь довершил ледоруб Меркадера, – к такому человеку трудно было обращаться как-то иначе.
Не жаждущий славы и власти бонапартик, не лихой рубака, не любимец женщин и публики – тихий и вежливый штабист, который даже не нуждается в прямых приказах. Достаточно просто намекнуть, в общих чертах обрисовать желаемое – и завтра (послезавтра, на следующей неделе) на твой стол ляжет папочка с бумагами, в которой будет кратенько, но ясно и исчерпывающе описано, что как и когда для этого надо сделать.
А иногда и намекать не надо – сам поймет, что надо сделать, и сам в нужный срок сделает.
Дирижер. Администратор. Мозг армии.
Маршал начал издалека:
– В самом конце минувшей войны в порту канадского городка Галифакс взорвался загруженный взрывчаткой пароход. Специалисты оценивают мощность взрыва в пять тысяч тонн тротила. Количество жертв и размеры разрушений позволяют утверждать: угрожай в тот момент Галифаксу наземный враг, например, вражеский десант, оборона города была бы сломлена без какого-либо труда. Насколько я понимаю, у нашего противника предполагается наличие нескольких взрывных устройств – впятеро и вшестеро более мощных?
– Не просто предполагается, – мягко поправил вождь.
– Я считаю, что применение даже одного такого устройства позволит обеспечить полосу относительно легкого прорыва шириной в несколько километров. Даже с учетом наличия окопов и земляных укреплений. Поскольку помимо прямого поражающего воздействия неизбежно и резкое падение боеспособности у уцелевших бойцов. Например, жители Галифакса, пережившие взрыв, в первые часы находились в состоянии тяжелейшего шока и не были способны к каким-либо действиям. Конечно, трудно сравнивать моральное состояние гражданского населения в глубоком тылу и поведение солдат на фронте, – но в Галифаксе деморализованы оказались и военные моряки со стоявших в гавани боевых кораблей. Думаю, что расчистить или хотя бы размягчить таким образом полосу для ввода в прорыв одной танковой дивизии противник сможет. Вопрос в том, как скоро мы успеем закрыть прорыв...
– Попробуйте сыграть за немцев, имея в колоде пять таких козырей, – кивнул на карту вождь.
Борис Михайлович раздумывал недолго – много, очень много бессонных ночей проведены именно над этой диспозицией. Взял карандаш, уверенно изобразил несколько точек, обведенных окружностями – центры ударов и зоны поражения. Затем несколькими штрихами нанес стрелы немецких танковых и моторизованных дивизий, рванувшиеся в глубь советской территории.
– Отбивайтесь, – коротко приказал генсек Жукову.
Импровизированная штабная игра не затянулась: отбиться начальник Генштаба сумел, но потерял значительную часть сил и огромную полосу территории – от двухсот до пятисот километров глубиной. И никаких наступательных действий предпринять уже не мог.
Вождь помолчал, никак не комментируя результаты.
Затем спросил:
– Как вы считаете, Борис Михайлович, будет ли Гитлер начинать войну, имея такой козырь, как урановая бомба, – но не используя его?
– Уверен, что нет. Немцы – народ прагматичный. Их генералы не будут зря бросать своих солдат на убой.
Генсек кивнул. Все складывается один к одному. Несомненно, сведения о том, что урановые бомбы обрушатся на Британские острова – блеф. С Англией фюрер ведет (через псевдоперебежчика Гесса) тайные переговоры. Едва ли они затеяны, чтобы отвлечь внимание от готовящегося чудовищного удара по Британии – в таком случае не стоило бы жертвовать вторым человеком в партии и государстве. Нет, бомбы взорвутся на востоке, над советскими дивизиями... Стратегия Гитлера проста и беспроигрышна: либо у русских не выдержат нервы при виде изготовившихся к броску танковых групп вермахта, – и Красная Армия начнет не подготовленное, самоубийственное наступление. Либо немцы получат свою урановую кувалду – а как проломить ею фронт, Шапошников продемонстрировал весьма наглядно. Беда у фюрера одна – его кувалда чуть-чуть не доделана. И в ближайшее время война не начнется. Шесть недель, а то и все восемь у Советского Союза в запасе есть... Можно завершить боевое развертывание – и тогда у них тоже найдется, чем удивить бесноватого фюрера.
Когда танковые клинья несокрушимых КВ вспорют фронт, когда в рейхе воцарятся хаос и анархия, один из пяти вновь сформированных воздушно-десантных корпусов захватит секретный объект под Дрезденом – и почти законченные урановые бомбы попадут в руки тех, кто найдет им достойные цели.
Самое сейчас главное – не спровоцировать преждевременное начало войны.
Главное – не спровоцировать...
* * *
Теперь – когда выяснилось, что в мире появилось оружие невиданной, гигантской мощи – Борису Михайловичу стали куда понятнее многие директивы вождя, вызывавшие раньше молчаливое удивление маршала. Так вот зачем генсек с маниакальным упорством расходовал огромные деньги, отрывал от дела лучших людей и лучшую технику, – нащупывая воздушный путь в Америку через Северный полюс. Вот зачем с маниакальным упорством гнал стратонавтов в верхние слои атмосферы...
Теперь эти приготовления, бессмысленные с военной точки зрения, обрели свой смысл. Действительно, что смогут сделать один, два, десять сверхдальних бомбардировщика такой громадной стране, как Америка? Как теперь выяснилось – смогут, и многое. И даже один-единственный стратостат, недосягаемый для зениток и истребителей, – сможет.
Маршалу Советского Союза Борису Михайловичу Шапошникову многое стало ясно.
Лишь одно: откуда у вождя появилась загадочная папка – старинная, из пожелтевшего картона, явно дореволюционная – Борис Михайлович так и не понял...
Глава четвертая. Аристократы, призраки и Летучие Голландцы
1.
– Как мне к вам обращаться? – поинтересовался после обмена паролем и отзывом Теодор Валевски, «почетный консул» Новой Инквизиции на Ютландском полуострове.
– Можете называть меня Вальдманном, – сказал Лесник.
Он уже пару раз использовал этот псевдоним в заграничных командировках. А настоящей фамилией Лесника не называли давно, очень давно... Коллеги и начальство используют рабочий псевдоним – Лесник, некоторые – прозвище Серый Волк, несколько лет назад полученное с легкой руки Алладина. А для прочего мира – бесконечная череда фальшивых имен и фамилий, вписанных в фальшивые документы... А если правы были предки, думал порой Лесник, когда говорили, что имя есть знак судьбы, – то не разменял ли он свою судьбу на кучу фальшивок?
– Замечательно, господин Вальдманн, – кивнул Валевски. – Буду рад помочь вам, чем смогу. Хотя не очень представляю, в чем может заключаться моя помощь...
В собеседнике Лесника явственно чувствовалась порода. Аристократизм человека, ни в малейшей мере не старающегося аристократом выглядеть. Безупречная осанка, твердые движения и речь, невзирая на возраст, – а лет «почетному консулу» куда как немало. Далеко за восемьдесят – предположил Лесник без особой уверенности; работавшие на Инквизицию люди зачастую выглядели гораздо моложе, чем полагалось по истинному их возрасту.
Валевски взял кофейную чашечку (разговор происходил на террасе открытого летнего кафе), – простенькое и заурядное вроде движение, но... «Ненужное и даже вредное это дело – аристократический лоск, – сделал неожиданный вывод Лесник. – По крайней мере, для агента, особенно агента-нелегала. Попробуй-ка раствориться, затеряться в общей массе, быть «как все» – если каждый жест будет изобличать в тебе человека высшего круга...»
На вопрос о Юхане Азиди «почетный консул» ответил ожидаемое:
– Нет, к сожалению, с этим господином я никогда не встречался. И даже порекомендовать кого-либо, хорошо его знающего, не могу...
Валевски помолчал, а затем добавил совершенно неожиданное для Лесника:
– Странно, что наши пути никогда не пересекались, ведь у меня более чем широкие и близкие знакомства среди здешних рыбаков...
Действительно, странно. Ну никак не возможно было представить Валевски, пьющего дешевый ром в компании пропахших треской или сельдью матросов...
Наверное, удивление слишком явственно отразилось на лице Лесника, потому что «почетный консул» счел нужным объяснить:
– Занимаясь тем, что я считаю главным делом своей жизни, поневоле приходится плотно общаться с людьми, часто выходящими в море. Впрочем, не только с ними. Собственно, в свое время и с Юзефом Доминиковичем мы познакомились благодаря этому увлечению...
Лесник слушал внимательно. Что за увлечение? Не раз ему приходилось сталкиваться с самодеятельными охотниками за привидениями, полтергейстами и упырями. Впечатления остались самые отрицательные: начитавшиеся дурных книжек и насмотревшиеся дурных фильмов дилетанты, способные лишь испортить дело. Но старый аристократ ничем не напоминал тех великовозрастных детишек.
Валевски не стал понапрасну нагнетать драматичную таинственность. Сделал глоток кофе – крохотный-крохотный – и сказал будничным тоном:
– Я, господин Вальдманн, много лет, даже десятилетий, ищу корабли-призраки. Потому, собственно, и поселился здесь, в Оденсе. Северное море отчего-то особенно богато этими загадками.
Леснику приходилось заниматься многими таинственными явлениями и существами, но «Летучие Голландцы» в их число не входили. У него создалось впечатление, что Контора вообще не интересуется этим феноменом – ввиду полной его безобидности.
Валевски замолчал, явно ожидая реакции собеседника на столь нестандартное увлечение. У Лесника всплыла в памяти одна давняя история, и он сказал задумчиво:
– Странно, но век назад российское правительство занималось именно в этих краях тем же самым – с государственным размахом, не жалея сил и денег. Жаль только, что во главе дела был поставлен провокатор полиции Гартинг, разворовавший и промотавший те самые деньги. Иначе во время охоты на «миноносцы-призраки» в качестве побочного улова вполне могло попасться что-нибудь для вас интересное...
2.
– Гартинг? Провокатор? Разворовал деньги? – Валевски откинулся в легком плетеном кресле и со странной улыбкой посмотрел на Лесника. – Боюсь, господин Вальдманн, ваше мнение об этом человеке составилось исключительно на основе трудов коммунистических историков... Кстати, может быть вам будет удобнее, если наша беседа станет проходить по-русски? Я вижу, как вы порой затрудняетесь подобрать подходящее немецкое слово.
– Не стоит... И без того мое появление здесь привлекло чьё-то ненужное внимание... Здесь не Турция, не Кипр и не Канары, где беседующие по-русски люди – самое заурядное зрелище.
Валевски не стал настаивать. И вернулся к теме разговора.
– Гартинг... – повторил он задумчиво. – О, в свое время Гартинг был фигурой! Я даже собирал на него небольшое досье... Потом, правда, бросил – совершенно невозможно определить, что в его биографии правда, а что – вранье. По сути у него имелось несколько биографий, и в некоторых моментах они расходились кардинально. Вплоть до имен, ведь фон Гартинг – не настоящее его имя. И даже не самое первое. Вы знаете, сколько имен у него было? Авраам Мойшевич Геккельман, он же Абрам Ландезен, он же господин Арнольд... Достоверно известно, что в момент убийства императора Александра Второго Абрам Геккельман учился в Санкт-Петербургском Горном институте и арестовывался по подозрению в причастности к заговору «Народной Воли». Выпущен за недостатком улик, продолжил обучение в Дерптском университете... Затем следы его теряются – по некоторым сведениям, выехал за границу. И вот около 1902 года он всплывает в Берлине – уже как Аркадий Михайлович фон Гартинг, коллежский советник и сотрудник российского департамента полиции, начальник секретного отдела по борьбе с терроризмом и политической контрабандой.
– Что, он прямо так и представлялся? – Лесник не смог сдержать улыбки.
– Конечно же, нет. Так он был конфиденциально представлен германской полиции, с ведома которой находился в стране. Обратите внимание на интересную специализацию – борьба с терроризмом и контрабандой. Политической контрабандой, не уголовной, – оружие, взрывчатка, нелегальная литература... Но вернемся к биографии нашего героя. Летом 1904 года, когда готовилась отправка на восток Второй Тихоокеанской эскадры, до русского морского ведомства начали доходить слухи о том, что англичане и японцы готовятся всячески препятствовать ее движению – вплоть до организации прямых диверсий. Так оно было, или нет, – нам теперь не разобрать. Но Главный морской штаб проявил большую озабоченность и обратился за помощью в обеспечении безопасности на пути следования эскадры сразу к двум министерствам – как иностранных, так и внутренних дел. МИД сразу же от этой работы открестился, – послы в Дании, Швеции и Германии заявили, что агентурную работу организовывать не будут. Нелидов, русский посол во Франции, прямо посоветовал обратиться в департамент политической полиции.
– И что же полиция? – подался вперед Лесник.
– Лопухин, начальник департамента полиции, связался с Рачковским, который тогда занимался политическим сыском в Париже. И Рачковский, человек умный и компетентный, порекомендовал для помощи морякам своего берлинского коллегу Гартинга. Далее события разворачивались очень быстро. В начале июля Гартинг прибыл в Копенгаген, где поселился в отеле «Феникс» и развил бурную деятельность. Он неофициальным образом снесся c некими представителями датских властей – в первую очередь, из маячной, лоцманской и таможенной службы, сумел организовать целую сеть постов наблюдения, доставлявших ему информацию обо всех подозрительных судах, появляющихся в Каттегате и Скагерраке. Но самое главное – Гартинг организовал флотилию из рыбачьих судов, которая патрулировала в море между Ютландским полуостровом и южной Норвегией, и должна была сообщать обо всех подозрительных судах, появляющихся в море.
– И кого-нибудь она обнаружила? – спросил Лесник с изрядной долей скепсиса в голосе.
– Представьте себе, да. В один из дней сентября зафрахтованная Гартингом шхуна «Эллен» видела в море два корабля, похожие на миноносцы. Отметим, это было днем, хотя и туманным, а профессиональные моряки из экипажа шхуны вряд ли бы могли спутать очень характерный силуэт тогдашнего миноносца с каким-нибудь другим судном. Вы представляете себе миноносец того времени? Длинный узкий корпус с острым носом, черепахообразная палуба – она тогда называлась «карапасом», короткая мачта и очень низкие, заливаемые водой надстройки.
– А это не мог быть миноносец какой-нибудь из соседних стран – Норвегии, Швеции, самой Дании в конце концов?
– Нет. Гартинг работал очень тщательно. Он подготовил сводку, из которой следовало, что все датские миноносцы в тот день находились либо в портах, либо далеко на севере, шведские же не проходили через проливы...
– А норвежские?
– Хе-хе. К вашему сведению, молодой человек, в 1904 году еще не было такой страны – Норвегия. Она получила независимость от Швеции только год спустя. А выходы из Осло-фьорда или Бергена тоже контролировались людьми Гартинга.
– Англия, Германия? Франция, в конце концов...
– Вы опять забываете, что это было начало двадцатого века. Предельная дальность тогдашнего эскадренного миноносца – тысяча с небольшим миль. Дойти до северного побережья Дании и вернуться обратно самый лучший английский либо германский миноносец мог лишь с промежуточной бункеровкой в самой Дании – а это не могло укрыться от агентов Гартинга. Конечно, отбункероваться можно было и в море, с заранее подготовленного парохода, – но такая операция сама по себе может считаться крайне подозрительной.
Поначалу Гартинг решил, что японцы купили у шведов какой-то старый миноносец – все новые или строящиеся были на виду. Он донес об этом в Санкт-Петербург – и получил приказание усилить контроль за выходом из проливов. Но таинственные миноносцы канули неизвестно куда: никто их больше не видел, в ближайших портах агенты Гартинга тоже не смогли собрать никаких сведений – корабли будто растворились в тумане. Ну, а дальнейшую историю вы знаете – Гулльский инцидент, неизвестные миноносцы, атаковавшие русскую эскадру в районе Доггер-банки, ответная стрельба, гибель нескольких рыбачьих суденышек и грандиозный международный скандал.
– Да, это известная история... – Лесник поднялся с кресла, разминая плечи. – Но, насколько я помню, никаких свидетельств о явлении таинственных миноносцев предъявить не удалось.
– Почему же? Не-ет, все было гораздо интереснее. Вам не кажется, что скандал закончился слишком быстро и слишком мирно? Россия всего лишь выплатила шестьдесят пять тысяч фунтов стерлингов семьям погибших и пострадавших. А ведь поначалу англичане требовали задержания и интернирования всей эскадры Рожественского. Адмирал Бересфорд даже запрашивал Адмиралтейство – потопить русских или доставить под конвоем в Портсмут? И вдруг все заканчивается пшиком: заседавшая в Париже международная следственная комиссия заявляет, что никаких миноносцев на месте трагедии не было – но тем не менее выносит вердикт о невиновности русского командования. Не кажется ли вам странным такой поворот дела?
– Что, агентов Гартинга все же допросили?
– В том-то и дело, что нет! Представитель России в суде адмирал Дубасов предъявил следственной комиссии их показания, но комиссия пожелала допросить свидетелей лично. Их доставили в Париж, однако на заседании комиссии эти люди так и не появились. Подозреваю, что они все-таки беседовали с членами комиссии в неофициальной обстановке – но когда и о чем, выяснить уже невозможно. Кстати, интересна дальнейшая судьба нашего героя. В ноябре дежурство в Проливах было свернуто, и фон Гартинг вернулся в Берлин к своим основным обязанностям. Вскоре он был произведен в статские советники, награжден орденом и сменил Рачковского на посту начальника всей русской тайной полиции за границей. Соответственно новой должности он перебрался в Париж – и вот тут-то новоиспеченного генерала настигли серьезные неприятности... Некто Бурцев – эсер-журналист, мнивший себя «охотником за провокаторами» – слил во французскую прессу информацию: дескать, Аркадий Михайлович Гартинг на самом деле является Абрамом Ландезеном, главарем русских бомбистов, готовивших покушение на Александра Третьего и арестованных в Париже в мае 1890 года, – причем главарем-провокатором, выдавшим всю организацию. Разразился громкий скандал, Гартинг вынужден был срочно вернуться в Россию. А затем свободная пресса припомнила ему и «миноносцы-призраки» – разворовал, мол, все выделенные средства и пугал правительство высосанными из пальца страшилками... Байку эту радостно подхватили советские историки – и она жива до сих пор. Карьере Аркадия Михайловича обвинения и инсинуации не помешали – был произведен в тайные советники – но за границу он больше не выезжал, по крайней мере, под этим именем. Служил в департаменте полиции, был начальником отделения, по некоторым данным – тесно контактировал с Инквизицией – с церковной, с Десятым присутствием Синода. Бесследно исчез после Февральской революции. Вот и все, что я могу про него сказать.
«Все это, конечно, интересно, – подумал Лесник, – но никакого отношения к делу не имеет... Загадочные «миноносцы-призраки», Гартинг, – неважно, был ли он авантюристом и провокатором, или патриотом Империи. Какая тут связь с Юханом Азиди? Ни малейшей».
– У меня есть к вам просьба, господин Валевски. Даже две.
– Рад буду помочь.
– Постарайтесь все-таки разузнать через ваших знакомых рыбаков всё, что можно – о Юхане Азиди и о его бизнесе. Как я понимаю, у вас громадный опыт в распутывании исторических неясностей, шероховатостей... Полагаю, что он вполне применим и к современной жизни. Если что-то покажется вам неправильным, не стыкующимся с имиджем заурядного бизнесмена – немедленно свяжитесь со мной.
– Сделаю все, что смогу. Но вы упомянули две просьбы...
– Вторая проще. Есть ли при здешнем порте какое-либо заведение, где собираются вернувшиеся из моря рыбаки? Причем мне хотелось бы явиться туда, заручившись вашей рекомендацией, чтобы не выглядеть чужаком, при котором все держат рот на замке.
– Есть, пожалуй, подходящее для ваших целей местечко... Хозяин изображает просоленного под всеми широтами морского волка, хотя в море бывал лишь туристом. Только, Бога ради, не скажите ему это – на всю жизнь обидится.
3.
– Пожалуйста, не делай изумленное лицо, – попросила Диана. – И не вздумай травить идиотские анекдоты о блондинках!
Имидж она поменяла кардинально: цвет и длина волос, одежда, походка и жесты, – всё другое. Пожалуй, теперь соглядатаи из «форда-седана» не сумеют опознать пассажирку задрипанного «фиата»...
Хотя их, соглядатаев, не видно и не слышно. По крайней мере, Лесник, отправляясь на встречу с Валевски, на предмет слежки проверился весьма тщательно, но ничего подозрительного не заметил. Конечно, эшелонированную и оснащенную самой современной техникой «наружку» – окажись вдруг такая в Эсбьерге – засечь практически невозможно. Но в таких случаях Лесник привык полагаться на свое редко подводившее чутьё, а оно докладывало: всё чисто...
– В библиотеке управилась быстрее, чем планировала, – объяснила Диана, поняв, что анекдоты про блондинок не прозвучат. – Компьютеризация библиотечного дела добралась и сюда, не пришлось рыться в пыльных подшивках, выискивая упоминания об Азиди. Запустила поиск – и, пожалуйста, результаты на экране. Нажала клавишу – и тут же всё переведено на английский. В общем, нашлось время немного заняться собой.
Похоже, она ожидала комплиментов своей новой внешности. Но Лесник спросил о главном:
– Отыскала что-нибудь интересное?
– Почти ничего... В колонках здешней, с позволения сказать, светской хроники за последние несколько лет регулярно появлялись упоминания о чете Азиди, присутствующей на тех или мероприятиях. Но в последние полгода он отчего-то прекратил выезжать в свет и принимать гостей, живет очень уединенно.
– Не иначе как просветление на него снизошло, – буркнул Лесник. – Ударился в религию предков по отцовской линии. Фру Азиди в чадре в эти полгода кому-нибудь на глаза попадалась?
Диана шутку никак не оценила, сухо продолжив излагать добытую информацию:
– В разделе «Происшествия» – два или три случая аварий его судов: ничего серьезного, траулеры не тонули, люди не гибли... Но один факт, достаточно свежий, тебя наверняка заинтересует. Тебя ведь ничего, кроме нашего арабо-датчанина, не интересует.
И она демонстративно замолчала.
– Тебе очень к лицу светлый цвет волос, – вздохнул Лесник. – И этот брючный костюм... И вообще ты стала похожа на принцессу Диану...
– Ну наконец-то... Ладно, слушай: не далее как месяц назад у Юхана Азиди дела пошли неожиданно хорошо – увеличил свою флотилию маломерных судов чуть ли не втрое. Было пять траулеров – стало четырнадцать. И это при том, что рыбный бизнес здесь фактически умирает. Что скажешь?
Ну что тут сказать... Четырнадцать плавсредств. Надо понимать, четырнадцать непонятных приборов из контейнера – для них...
– Значит, Азиди не посредник, – медленно сказал Лесник. – Настоящий получатель, – по крайней мере, технической части груза. И груз этот может оказаться вовсе не по нашему профилю... Представь: друзья-мусульмане в России умыкнули для Юхана какое-либо ноу-хау, конверсионную разработку, пригодную для коммерческого использования... Например, аппаратуру, способную обнаруживать как подводных диверсантов, так и рыбьи косяки в Северном море...
– Сам-то в такое веришь?
Лесник не верил.
4.
Длившееся почти двое суток посменное наблюдение за двухэтажным особняком Юхана Азиди позволило установить один-единственный факт: арабо-датский судовладелец – человек весьма скрытный. Что, конечно же, криминалом не являлось, но на определенные размышления наводило.
Из дома господин Азиди выходить не желал категорически, равно как и принимать у себя посетителей. Три попытки лично встретиться с ним якобы по вопросам бизнеса тоже успеха не имели – весьма крупные и заманчивые коммерческие предложения, рассмотрением коих, по мнению Лесника, должен был заниматься сам глава фирмы, немедленно переадресовывались вице-директору.