Романов Сергей. Не матом едины

   - Здрасьте, - вежливо сказали, - Это вас из Останкинской телерадиокомпании беспокоят. Хотелось бы, чтобы ваш министр дал получасовое интервью.
   - Нет вопросов, - ответил я, в ту же секунду подумав о том, что время, отведенное на беседу слишком огромное, - Только скажите, на какую тему. Хотя он и министр, но человек, и ему тоже нужна какая-то подготовка. Тридцать минут все-таки...
   - Ну, конечно, конечно, - ответила трубка, - Обеспечение населения страны лекарственными препаратами.
   - А какой канал? - спросил я.
   - Первый, - с гордостью промолвила трубка.
   "Ни фига себе! Первый!" - подумал я и с гордостью положил трубку. Даже председателю Совета Министров в то перестроечное время не предоставлялось полчаса прямого эфира на первой программе. И я, выпятив грудь вперед, направился в кабинет к шефу. Министры очень любили, когда их персонами интересовались в Останкино. А мой - в особенности.
   - Вот, - зайдя в кабинет, сказал я руководителю важной отрасли, Выбил вам целых полчаса прямого эфира.
   - По какой?
   - Конечно, по первой!
   - Но там ведь такие зубры телеведущие! Они с меня шкуру спустят!
   У министра вытянулось лицо и обвисли плечи. Лекарств в стране катастрофически не хватало.
   - Можно я захвачу с собой пару академиков. Втроем отбивается легче.
   - Хоть десять берите, - небрежно махнул я рукой, как будто был руководителем первого канала.
   В назначенное время министерский членовоз подъехал к Останкино.
   - Что-то я бледный, как покойник, - сказал министр.
   - Ничего страшного. Малость подгримируют, подкрасят и будете как живой. - заверил я его.
   Нас вежливо встретили и повели в студию.
   Разделись, расположились за столом ведущего, перед всеми поставили по чашечке кофе. Никто никого гримировать не собирался. Зато стали объяснять, как вести себя в эфире. Журналист будет задавать наводящие вопросы, а министр и два академика - отвечать.
   Интервьюируемые в знак согласия кивнули головами.
   - Только один нюанс, - уже перед тем как направиться в студию, сказал ведущий, - Если кто-то кого-то захочет перебить, или передать слово коллеге поднимите руку чуть вверх в направлении говорящего. - и показал, как это делать.
   Мой шеф тут же остолбенел.
   - Что же мы так полчаса и будем как пионеры махать руками?
   - А чего здесь страшного? - удивился ведущий.
   - Все на нас будут смотреть, а мы будем руками махать?
   - Кто все? Только мы, работники студии.
   - Разве это не прямой эфир? - удивился министр.
   - Самый, что ни есть прямой.
   - Так что же мы перед миллионами телезрителей махать руками будем?
   - Какими телезрителями? - не понял ведущий.
   - Российскими, - ответил министр и грозно посмотрел на меня.
   Я сразу пришел на выручку главе отрасли и вступил в разговор.
   - Мы ведь не на Шаболовку, а в Останкино приехали?
   - В Останкино, - подтвердил ведущий.
   - На первую программу?
   - На первую.
   - Телевидения?
   - Какое телевидение. Это радио!
   Мне показалось, что сейчас я упаду в обморок. Выручил дружный хохот двух академиков и министра, который, вытирая пот на порозовевшем лице сказал:
   - А вся моя семья уже сидит около телевизора и ждет моего появления.
   - Я ей сию минуту позвоню и все объясню, - тут же засуетился я.
   - Не суетитесь, - сказала мене девушка оператор, когда министр и два академика заняли места около микрофонов за стеклянной перегородкой, - По первому каналу показывают "Рабыню Изауру". Вся страна смотрит. Какой там к черту министр!
   Когда интервью закончились, все вежливо и со счастливыми улыбками раскланялись, и мы уселись в свой членовоз...
   Я никогда не предполагал, что мой шеф может так виртуозно ругаться. Это было что-то!
   1998 г.
   ДЕПУТАТСКАЯ ЗАБОТА
   Накануне выборов в деревню Белкино приезжали агитаторы и всем мужчинам от 15 до 45 бесплатно раздавали презервативы. Ходили по раскисшим и взбухшим от грязи и луж улицам и каждому встречному совали в руки золотистые пакетики с импортными резинками. При этом не забывали наказывать получившим необыкновенный подарок, чтобы они голосовали за известного демократа, который так печется о здоровье нации.
   Тракториста Витьку Чердюка тоже наградили, когда он, спрятав бутылку "Русской" в огромном кармане комбинезона вышел из магазина.
   Витька, вот уже двенадцать лет хранивший верность своей супруге и никогда в жизни не пользовавшийся чудными резинками, что наглядно доказывали четыре сына-короеда, лишь в сердцах сплюнул, но презерватив не выкинул. Он засунул пакетик за отворот шапки ушанки и, нащупав в кармане поллитру, которую купил для завтрашней рыбалки, весело зашагал домой.
   - А тебе дали? - спросила супруга и поставила перед Витькой сковороду с жареной картошкой.
   - Что, дали? - не понял Витька.
   - Малиновый гондон с усиками.
   Витька сразу сообразил, что вся деревня от мала до велика только теперь и судачит о бесплатных резиновых подарках, и обиженно оторвал голодные глаза от картошки.
   - А я, что хуже других или рожей не вышел?
   - А ну-ка покажи, - попросила вторая половина.
   - Выкинул, - отрезал Витька и ложкой устремился в сковороду.
   На этом разговор был закончен.
   На следующее утро он заглушил мотор своей казанки около трех скал. Плотва бралась лихо, шлепалась в лодку, и У Витьки не оставалось даже времени, чтобы пропустить стаканчик. Но к обеду в лимане поднялся ветер. И лодку понесло на скалы. Даже якорь не помогал.
   Чердюк несколько раз дернул запускающий трос двигателя, но он отказывался заводиться. Рыбак открыл кожух мотора и быстро выяснил, что отсутствует контакт в системе зажигания. Колпачок, который должен бил прижимать клемму, каждый раз соскакивал со свечи. До скал оставалось метром пятьдесят. И купаться бы Витьке Чердюку в ледяной воде, если бы не резинка. Он вспомнил о презервативе, достал его из отворота ушанки, и оторвав основное, надел резиновое колечко на контакт. Мотор взревел, когда до скалы можно было дотянуться удилищем.
   Бросив улов в тазик, Чердюк налил полный стакан водки, залпом выпил и попросил одного из своих короедов принести лист бумаги и ручку.
   - Письмо родителям будешь писать? - поинтересовалась довольная уловом жена.
   - Благодарность в избирательный штаб демократа, - серьезно ответил Витька. - Если бы не презерватив, дело бы кончилось худым концом.
   А в день выборов они всей семьей проголосовали за депутата, проявившего заботу за жизнь Витьки Чердюка и его земляков-белкинцев.
   1998 г.
   ВОТ ТАК БАНАНЧИКИ!
   Я постарался протиснуться в середину, но наткнулся на какие-то мешки и клеенчатые баулы. В утреннем вагоне метро и без такого дышать было нечем, а из этих мешков прямо-таки стрелял в нос "аромат" от свежего лука и чеснока. С левой стороны кто-то дыхнул мне в ухо совсем свежим перегаром, и мое бодрое настроение, стало как у всех - далеко не веселое. Вдобавок ко всему, машинист решил испытать пассажиров на прочность и тормознул состав так, что вся людская масса устремилась в голову вагона. Мне помещали это сделать баулы и мешки. Хотелось ругаться. Но вдруг откуда-то снизу раздался скрипучий старческий голос.
   - А яблоки у вас растуть? Антоновка? Анис? Мелба? Растуть или не растуть?
   Голос умолк, видимо, ожидая ответа. Но кроме какого-то невнятного "м-м-мнэ-эт", которое можно было принять как за "нет", так и за чесночную отрыжку, разумного ответа не последовало.
   Но это я так судил. А спрашивающий, скорее всего был удовлетворен, потому как сразу после отрыжки, последовало удивление, а за ним и новый вопрос:
   - Яблоки не растуть, надо же! Ну, а картошка, картошечка-то, как?
   Кто-то опять смачно отрыгнул:
   - М-мнэ-э-э...
   - Твою мать! - раздался полный изумления голос, - И картошка не растеть! Ни яблоки, ни картошка! Дохнуть все, наверное, что ль! А что ж тогда растеть? Редька-то бывает, лучок, чесночек, морковушка? Ну, бывает?
   - Мнэ-э-э, - проблеял чей-тоголос,и я поднялся на цыпочки, чтобы хоть одним глазом увидеть интервьюера и интервьюируемого.
   Показался серый скатанный мех ушанки, которая, несмотря на несносную жару, была надета на голову того, кто занимал сиденье. Но в ту же секунду поезд снова начал резкое торможение, и содержимое вагона устремилось в атаку. Я все-таки успешно форсировал мешки с чесноком, и увидел перед собой сморщенное лицо того, кто задавал вопросы. Это был древний, но потому как цепко сжимал в руках горловины от мешков, далеко не дряхлый старик. В кирзачах, солдатской шапке, матросском бушлате, из отворот которого наружу выбивался красный махеровый шарф. Старик пожевал губами, прихлопнул чью-то коленку и задал новый вопрос:
   - Язви-тя - ни фруктей, ни овощей! Ну, а пшеница, зерно растеть?
   - Мнэ-э-эт! - кто-то из-за мешков с чесноком отрыгнул отрицательный ответ.
   Мне, наконец, удалось полностью подняться с колен и выпрямиться. Рядом со стариком сидел мордастый негр и, зажимая нос пальцами, отрыгивал свое "м-мнэ-э-эт".
   - Тьфу ты! - не на шутку осердился старик, - Заладил, как баран, ме да ме! И ничего у него не растеть! Чего же вы у себя в Африке едите-то? Бананы, что ль?
   - Бананьи! - впервые согласно кивнул негр, осуждающе посмотрел на меня и плотно прижал к носу обе черные ладошки. Теперь от моих джинсов, которыми я, падая на коленки, раздавил несколько головок чеснока, воняло ничуть не меньше, чем от мешков и баулов.
   - Большие бананы-то? - тут же спросил старик, дабы беседа совсем не угасла.
   - Мнэ-э-э, - захрипел негр, сжал пальцы на левой руке в кулак, как будто демонстрируя мускулы, и ребром ладони правой руки отмерил расстояние по локоть, - Вот такие-е!
   То ли от гнева, то ли от чеснока, глаза негра налились кровью. Старик без всяких эмоций повторил то же движение, какое отмерил житель жаркого континента и отмерив взглядом расстояние от локтя до кулака, произнес:
   - Ни хрена себе бананчики! Так, ить тада ни картошку садить не надо, ни яблок выращивать...
   Объявили "Площадь революции". Негр стремглав вылетел из вагона. А старик, придвинул поближе к себе мешки и баулы. Теперь уж я точно знал, что они с чесноком. На базар, наверное, ехал дед.
   Вагон был по-прежнему наполнен стойким запахом крестьянской избы.
   Март, 1999 г.
   ОРЛИЦЫ
   После небольшого разбега "кукурузник" плавно оторвался от земли и резко стал набирать высоту. Пассажиры, которым впервые предстояло прыгнуть с парашютом, сгорбились, вцепились руками в рюкзаки запасных парашютов. Их головы, обтянутые специальными шапками-шлемами, походили на яйца огромных размеров. С каждой секундой подъема "яйца" все больше и больше втягивались в плечи. У одних в глазах - ожидание, скорее бы прозвучала команда "Прыжок". У других - растерянность. У третьих - страх.
   Бывалый инструктор, мужик лет тридцати пяти, знал, что как раз последних ему придется силком заставлять нырять в воздушную бездну.
   Когда стрелка высотомера задрожала на цифре 800, он поднялся и, не теряя равновесия, прошел из головы салона в хвост. С усмешкой-ухмылочкой. Он-то знал несколько надежных и проверенных временем способов, как заставить трясущегося от страха "перворазника" покинуть самолет. Можно матом гаркнуть так, что прыжок с "этажерки" покажется побегом из ада. Можно поднять труса за шиворот и поддать пинка в направлении открытой двери. Но модно применить и самый гуманный способ: личным презрением к высоте и неизвестности вдохнуть мужество в сердца покорителей неба.
   У инструктора было хорошее настроение и он выбрал последнее. Он вразвалочку подошел к двери, лихо пнул её ногой и, когда порыв воздуха ворвался в салон, с умешкой-ухмылочкой обернулся на подопечных. Так и стоял перед бездной, не держась, широко расставив ноги. Парашютисты из группы растерянных воспряли духом.
   Теперь оставалось вселить отвагу в парашютистов из стана трясущихся от испуга. Он резким движением расстегивает молнию на комбинезоне, достает весомое хозяйство и опорожняется прямо за порог самолета. Долго, все время удерживая равновесие на воздушных горках. Застегивает ширинку и бодро обращается к рядом сидящему новичку:
   - Что так смотришь, сынок, большой член не видел или яйца к гландам прилипли?
   "Сынок" застенчиво отводит глаза от ширинки инструктора в сторону. А ас парашютного дела уже окидывает взглядом всех "перворазников" и, заглушая голос мотора и свист ветра, орет во всю ивановскую:
   - Что, орлы, вашу мать, неужели у всех яйца к гландам прилипли?
   - Тот самый крайний, набравшись храбрости и не поворачивая головы в сторону инструктора, пищит:
   - Не орлы мы, инструктор, орлицы...
   1999 г.
   ЕЩЕ ПОБЕГАЕТ
   Второй час ночи, а Настя все ещё сидит около зеркала. Внимательно рассматривает брови, носик, пухлые губки. Открыла ящик трюмо, где хранились многочисленные тюбики и коробочки с парфюмерными принадлежностями, взяла губную помаду и несколькими верными движениями поменяла цвет губ из бледно-розового на ярко красный. Яблочко! Клубничка, а не женщина! Ах, глаза теперь маловыразительны. Не беда. Нашла кисточку для ресниц, окунула в тушь, раз - и очи темнее южной ночи. Повертела головкой влево, вправо разве профиль не выразительный?
   Настенные ходики второй час ночи отстучали, а сна ни в одном глазу. Сбросила Настя пуховый платок с плеч, осталась в одной коротенькой комбинации. Плечики беленькие, словно выточенные из слоновой кости, шейка тоненькая, как у лебедушки. Вынула заколку, скинула с головы густые пшеничные волосы. Аль не хороша? Аль не красавица? Так что ж ему ещё надо?
   Три года назад, когда поженились, называл богиней, Афродитой, Дианой. Всю целовал от макушки до пальчиков на ногах. Ночами не спал, гладил её бархатное тело, мучился от счастья: ах плечики, ах осиная талия, ах какие игрушечные грудки...
   Прошло время, насладился и сбежал. Да было бы к кому! Настя ходила смотреть свою соперницу - ни кожи, ни рожи. Ноги кривые, талии даже не проглядывается. Чем взяла? Теперь она знает чем - пышными формами и грудью пятого размера.
   Настя помнит, как последнее время он плакался, что её грудь ему даже ладонью трудно определить. На его письменном столе росла стопка эротических журналов, с обложек которых вызывающе глядели фотомодели с силиконовыми грудями. Вдруг стал бодрствовать, дожидаться ночного показа эротических сериалов, и она, отвернувшись к стене, слышала как он вздыхал, догадываясь, что снова наслаждается пышными формами.
   Настя скинула тоненькие бретельки комбинации с плеч, обнажилась до пояса. Вот у неё грудь - как у самой настоящей фотомодели. Остренькая, первый размер, как на мраморной греческой статуе. Классическая грудь! Настя накрыла их ладонями, и они исчезли. Всхлипнула: прав он, прав. Русская женщина не может быть с маленькой грудью. Ну хотя бы третий размер!
   Она потянулась за сумочкой, открыла её, достала вырезанное из газеты объявление, в котором врачи-специалисты научной клиники обещали всем желающим без особого труда подтянуть, увеличить и сделать правильную коррекцию груди. Подтягивать и корректировать ей ничего не надо. Только увеличить. На два размера. Она, правда, слышала, что вставлять силиконы вредно. Ну и пусть. А она вставит. Вставит, наденет платье с огромным декольте и станет дефилировать около окон его квартиры. Он её, конечно, заметит. Обязательно заметит. Выйдет, пригласит к себе домой на чашечку кофе с коньяком. А она, Настя, не откажется. Он будет сидеть напротив и раздевать её глазами. Только глазами. А как только пересядет к ней поближе, возбужденно начнет дышать, положит руку на плечо, а другой потянется к декольте, она отбросит его трясущуюся от похоти и желания ладонь и скажет: "А фиг тебе..."
   Именно так и скажет. А может быть даже резче. Потом поставит пустую чашку и уйдет. Пусть побегает...
   2000 г.
   СКОЛЬЗКО...
   Скользко. Вчера было тепло, а сегодня подморозило. Машка выбирает протоптанную в снегу дорожку, не рискуя пробираться по покрытому льдом асфальту. Тем более надо спускаться под уклон. Чуть потеряешь бдительность и помчишься вниз протирать новенькие колготки. А ей все равно смешно и весело. Хотя и новенькие колготки жалко продырявить. Она, Машка, смахивает на пингвина. Расставив руки в стороны, переваливается с ноги на ногу, балансируя между скользкими местами и проталинами. Пешеходы тоже схожи с пингвинами. Вон мужик впереди. На голове каракулевый пирожок - сейчас в таких никто не ходит. И воротник пальто из каракуля. Наверное, генерал, думает Машка. Только генералам на шапки и воротники дают каракуль. В руках у "генерала" поклажа. В правой металлическая сетка, доверху наполненная куриными яйцами, в левой - целлофановая сумка. Через матовые стенки четко просматривается этикетка на бутылке с сибирской водкой. А ещё в сумке у мужика пакет молока и какие-то кульки. Можно подумать, что он свою "Сибирскую" водку станет запивать молоком. Мужик в каракуле тоже шагает осторожно, словно идет по канату. Привык, наверное, ездить на генеральской машине, а на своих двоих совсем разучился ходить. Так думает Машка и даже не скрывает своей улыбки, когда видит как "генерал", расставив в стороны руки с грузом, катится вниз по тропинке.
   "Интересно, - старается про себя угадать Машка, - донесет он сегодня яйца до дома или все расквасит и останется без яичницы. Вот, сумку с бутылкой водки как бережно держит, а корзинка с яйцами летает вверх-вниз. Яйца ему, видимо, нисколько не жалко... Разобьет или не разобьет?
   Машка загадывает желание: если "генерал" поскользнется и разобьет хоть одно яйцо, то она купит себе мороженое. Если дойдет до троллейбусной остановки, которая находится внизу склона, без падений, с сегодняшнего дня садится на диету.
   "Генерал широко расставив ноги заскользил вниз. Вот-вот грохнется. Или всем своим генеральским весом налетит на идущего впереди пешехода. Машка даже напряглась и прищурилась, какой путь выберет "генерал": собьет с ног впереди идущего или...
   Она, на секунду потеряв осторожность, поскользнулась, упала на коленки и, разгоняясь, покатилась вслед за мужиком в каракулевом воротнике и папахе. Врезалась со всего маху. Первым делом посмотрела на коленки - и на той и на другой ногах колготки были порваны.
   Машка шмыгнула носом и подняла глаза. Перед ней на снегу сидел мужик в каракулевом воротнике. Растерянно оглядывался. Он был молод и далеко не с генеральским лицом.
   - Я вас не ушибла каблуками-то? - спросила Машка, догадываясь, что мужик ищет свою каракулевую шапку.
   - Ерунда! - ответил он, даже не взглянув на нее. Подобрал со льда пакет.
   Машка, забыв о порванный колготках, вспомнила о своей загадке. Так что садиться на диету или в кафе - есть мороженое.
   - Я вам не в яйца въехала? Не разбились?
   - Чего-о? - впервые посмотрел на неё мужик.
   - Как ваши яйца-то? Все целы?
   - Вам-то какое дело до моих яиц! - он стряхнул снег с колен, поднял беличью шапку и водрузил её на голову. В матовом целлофановом пакете лежали книги с красочными обложками.
   - И, правда, мне до ваших... этих... никакого дела нет.
   Она, все ещё сидя на коленях, смотрела вниз. "Генерал" в каракулевом воротнике и папахе с корзинкой и сумкой в руках благополучно съехал вниз и теперь дожидался троллейбуса.
   Машка закрыла лицо руками и затряслась от смеха. "Боже мой, стараясь подавить в себе стыд и хохот, - думала она, - Я же совсем другие яйца имела в виду.
   Она отняла ладони от глаз. Парень протягивал ей руку.
   - Ну, поднимайтесь, поднимайтесь. Застудитесь.
   - Машка дала себя поднять.
   - Извините, я не ваши яйца имела в виду. То есть... Что я говорю...Я про куриные. - Машкино лицо раскраснелось.
   - Я понял. С куриными тоже все в порядке. - Весело засмеялся парень и предложил, - Хотите зайдем в кафе?
   2000 г.
   ПРОИЗВОЛ
   Всегда неунывающий Михаил Васильевич, а для кого просто дядя Миша, умер. Весть эту, совершенно неожиданную, в конструкторское бюро принес какой-то странный тип, источавший запах городской свалки.
   - Савельев умер, - негромко прохрипел незнакомец в осеннем полупальто непонятного темного цвета и вязаной красной шапочке.
   - Иди, иди откуда пришел, - грозно сказал типу начальник конструкторского бюро, старый товарищ дяди Миши Владилен Петрович.
   Но тип ничуть не испугался и даже не шелохнулся, а, продолжая оставаться у порога, ещё раз прохрипел:
   - Ваш Савельев Михаил Петрович скончался в два часа ночи в обезьяннике милицейского отделения номер 29.
   Теперь уже саркастическая улыбка так и застыла на лице Владилена. Слова неприятного типа дышали истиной.
   - Откуда тебе знать? Ты кто ему, племянник? И почему сюда пришел, а не сразу домой к Савельеву?
   Тип небрежно осмотрел помещение конструкторского бюро и сделал несколько движений челюстями, будто сглатывал слюну.
   - Я не знаю, где живет ваш Савельев. А вот дежурному по отделению при допросе он сообщал, что является ведущим конструктором и работает по этому адресу. Между прочим вашего конструктора задержали за нецензурную брань в общественном месте.
   - Дядю Мишу? За брань? - младший научный сотрудник Элочка Векшина сделала попытку рассмеяться.
   У всех сотрудников бюро на лицах также отразилось неподдельное недоумение.
   - За какую такую нецензурную брать? - взял опять допрос в свои руки Владилен Петрович.
   - Ругался матом. Бляха-муха говорил в метрополитене при всем честном народе.
   Тип тяжело вобрал в себя воздух, как будто собирался нырять на большую глубину, затем вытянув губы трубочкой, долго выдыхал его в свежую проветренную комнату. Наконец он добился своего. Его усадили на стул, налили полстакана коньяку, Элочка протянула бутерброд со шпротами. Тип, казалось, понимал толк в хорошем коньяке и пил его мелкими глотками.
   Незваный гость оказался напарником дяди Миши по камере временного задержания.
   Не спеша прожевывая бутерброд, тип даже на какой-то момент почувствовал себя важной персоной в этом кабинете. Дождавшись пока стаканчик снова наполнится янтарной жидкостью, приступил к рассказу.
   Дело выглядело так.
   После работы ведущий конструктор с 30-летним стажем Савельев Михаил Васильевич спустился в метро и на платформе неожиданно встретил старого товарища. Однокурсника. Как в таких случаях бывает, обнялись, стали нахлопывать друг друга по плечам. При этом в порыве радости ярый трезвенник дядя Миша и употребил свое студенческое выражение "Бляха-муха". И парой фраз не успели обмолвиться друзья, как рядом с ними оказался дежурный по станции милиционер. Сержантик, ещё совсем безусый. Резко взял Савельева за локоть и обвинил в нарушении общественного порядка, употреблении нецензурной брани. Однокурсник в ту же секунду растворился в толпе, а дядю Мишу вывели из метро наружу и усадили в "канарейку".
   В отделении старый конструктор очень вежливо протестовал против своего задержания. Ссылался на седины, на огромный трудовой стаж, на полдюжины внуков, которые ждут его возвращения с работы. Но дежурный офицер грубо оттолкнул его от себя в сторону и приказал оформить документы на десять суток. За "бляху-муху" в общественном месте. Даже воспользоваться телефоном не позволили.
   - Забросили его к нам в "обезьянник", - продолжал захмелевший тип, Нас в тот момент как раз четверо было. Все - из этих (тут тип прищурился и щелкнул пальцем себе по горлу). "Новобранец" присел на нары с краюшку, рядом со мной. Все щеки платочком промокал. А через минут десять вдруг сделался буйным, стал ногой в решетку колотить, требуя немедленного освобождения. Про произвол говорил, про прокурора. А вы мне скажите, в какой такой милиции нет произвола. Везде есть. Потому что нельзя милиции без произвола и насилия. Иначе это будет не отделение милиции а дом с благородными девицами. Нашему брату только дай почувствовать...
   - Короче, - перебил философские размышления типа Владилен, - Дальше-то что происходило?
   - Дальше? Понятно что случается. Пришел дежурный, залепил вашему Савельеву, царство ему небесное, в ухо. После чего старик уже ни-ни. Угомонился в уголочке. А к двум часам ночи отдал Богу душу. Тихо помер. Я даже позавидовал. Раз - и все. Между прочим, только я один сразу и понял, что человек вовсе уже не человек. Труп. Подошел к клетке и вежливо попросил подойти к "обезьяннику" дежурного. Тот, как говорят, и констатировал смертушку. Затем пришел ещё один мент. Взяли они Савельева под рученьки и выволокли из камеры. Между прчоим, и нас всех сразу выдворили на улицу. Вот и все.
   Тип красноречиво покосился на пустой стаканчик.
   - Значит ты видел, как Михаила Васильевича избивали? - спросил Владилен.
   - Не избивали его. Один раз ударили в ухо. От таких ударов не помирают. Ну и, конечно, как следует по матушке обложили. Смачно так обложили.
   - А засвидетельствовать в суде свой рассказ сможешь?
   Тип смахнул хлебные крошки с колен и с достоинством поднялся со стула.
   - Рад бы чем помочь, да не в силах. Я ведь - человек вольный. Бомж. Без паспорта и адреса. Кто меня слушать станет?
   - Но ведь в камере были и другие люди? - всхлипнула Элочка, - Они могут подтвердить факт...
   - Э-э! - тип безнадежно махнул рукой, - Какие люди? Они тоже без кола без двора. Ну, извиняйте, спасибо за угощение.
   Он ещё раз тоскливо посмотрел в сторону пустого стаканчика и, наполняя комнату неприятными ароматами, двинулся к выходу.
   ... По версии милиционеров выходило, что умер Савельев Михаил Васильевич, мужчина 59 лет, от острой сердечной недостаточности. Правда, сама эта недостаточность у него ещё в метрополитене проявилась. Дежурный по станции, обратив внимание на пожилого человека, который держится за сердце, услужливо вывел его на свежий воздух. Неотложку ждать не стали, решили прямо в больницу доставить его на милицейской машине. Но не успели. Машина успела доехать только до отделения...