Росс Джоанна. Тайные грехи

   – Ладно. Но если я сломаю себе шею, я вас убью.
   – Согласен. – Его самодовольная ухмылка на какую-то долю секунды напомнила Ли об отце, и она почувствовала себя не в своей тарелке.
   – Нет, я точно пожалею, – ворчала она, снимая майку с шортами и оставаясь в белом бикини.
   – Вам понравится, – пообещал Мэтью, борясь с искушением схватить ее стройное тело в охапку и, подобно дикарю, утащить в пещеру.
   В доме царила мертвая тишина: Джошуа отпустил прислугу на уик-энд. Сидя в библиотеке, он пил скотч с молоком и рассматривал полученные после обеда фотографии; они пришли на адрес студии с пометкой: «Специальная доставка». Внимательно изучив глянцевые, восемь на десять, снимки, на которых была изображена Марисса в чем мать родила и во все более смелых позах, Джошуа задумался. Память унесла его в тот день, когда Сайни объявила, что снова беременна.
   Это не мог быть его ребенок: они не спали вместе с тех пор, как она убедилась, что носит под сердцем Ли. Если бы Джошуа дал себе труд поразмыслить об этом, он решил бы, что Сайни обрекла себя на безбрачие. Узнать, что она состоит в любовной связи с каким-то прохвостом, было как гром среди ясного неба.
   На его предложение убираться к хахалю Сайни с полным самообладанием ответила, что вышеупомянутый джентльмен женат, и она не собирается доводить до его сведения факт будущего отцовства.
   – По крайней мере, он мог бы хотя бы оплатить услуги врача, – посоветовал Джошуа. – Будь я проклят, если раскошелюсь на то, чтобы ты избавилась от чьего-то отродья.
   – Не смеши. Придется освежить твою память, Джошуа: если между тобой и мной и есть что-то общее, так это то, что мы оба исповедуем католичество. Об аборте не может быть и речи.
   – А о супружеской измене? Ноги чтоб твоей здесь не было, когда я вернусь с работы!
   Сайни вновь удивила его – покатилась со смеху. Этот холодный, дребезжащий смех довел Джошуа до белого каления. Убить ее мало!
   – Отлично сыграно, дорогой, – произнесла она. – Идеальное соотношение оскорбленной невинности с уязвленным мужским самолюбием. Тебе следовало стать артистом, а не бизнесменом.
   Он сжал кулаки.
   – Шлюха!
   – А ты – самовлюбленный индюк! Я бы сказала, мы – два сапога пара. – Сайни пересекла комнату и положила руку на рукав мужа. Ногти пятнами крови алели на синей материи. – Не забывай, дорогой: это мои денежки спасли твою драгоценную студию от банкротства. Ты у меня в долгу.
   Джошуа вытаращил глаза.
   – Ты серьезно рассчитываешь на то, что я останусь мужем женщины, выставившей меня на посмешище?
   – Тебе не о чем беспокоиться. Я была осмотрительна. – Ее пальцы коснулись тугих мускулов его предплечья. – Ни одна живая душа, включая отца ребенка, не усомнится в том, что это твое дитя. И потом, советую тебе хорошенько взвесить все преимущества нашего брака.
   – Например?
   – Если ты позволишь втянуть себя в долгий, скандальный, дорогостоящий бракоразводный процесс, студия «Бэрон» вылетит в трубу. Но ты должен помнить кое-что еще: оставаясь моим мужем, ты по-прежнему сможешь избегать брачных уз со всеми актрисами, с которыми спишь.
   Джошуа нехотя признал справедливость ее слов.
   – Ладно. Можешь остаться.
   – Ты признаешь моего ребенка?
   – Я дам ему свое имя. Это все, что я могу обещать.
   – Это все, о чем я прошу.
   Следующие несколько месяцев они соблюдали условия вынужденного перемирия. К несчастью, мысль о том, что какой-то неизвестный самец сумел вызвать страсть во фригидной Сайни, оказала на Джошуа пагубное воздействие. А вскоре его ждал новый удар: он обнаружил, что стал импотентом.
   Тогда-то Джошуа и стал искать утешения в том единственном, что по-прежнему принадлежало ему одному, над чем он сохранял контроль. В Ли.
   После того как он переступил черту и нарушил незыблемый нравственный закон, Джошуа жил в постоянном страхе перед возможным разоблачением – до тех пор, пока не убедился, что Ли не помнит тот вечер – гнусного, вопиющего предательства.
   В результате того, что могло разрушить его жизнь, между отцом и дочерью возникла новая, тайная связь – тонкая и прочная, словно шелковая нить. И хотя память Ли не сохранила, из чего была соткана эта нить, Джошуа видел: она принимает сложившиеся между ними особые отношения. Она его не покинет. Никогда. Он – единственный мужчина в ее жизни.
   Джошуа сжег порнографические снимки Мариссы и целиком переключился на мысли о своей красивой, талантливой дочери.

Глава 20

   Это оказалось далеко не так просто, как представлялось со стороны.
   После часа, проведенного на воде, у Ли ныли руки и ноги; все пазухи ее тела заполнились соленой морской водой; на глобусе ее бедра от столкновения с другим серфером появилась ссадина величиной с Аляску.
   Мэтью внимательно наблюдал за ее усилиями вырваться из засасывающей белой пены и вновь и вновь, демонстрируя незаурядное мужество, взбираться на доску. Большинство женщин – да и мужчин тоже – давно отступились бы.
   – Хочешь попробовать еще разок? – спросил Мэтью, покачиваясь рядом с ней на умеренной волне.
   Ли всмотрелась в горизонт – там нарождались новые мутные валы. Она уже усвоила: стоило ей попытаться встать, как невысокие, миролюбивые холмики превращались в неприступные горы.
   – На сей раз у меня получится, – процедила она, перебирая руками и устремляясь туда, где, по словам Мэтью, волна должна была переломиться надвое. – Сейчас!
   Получится! Потому что у нее не достанет сил еще раз вскарабкаться на эту чертову доску. То, что началось как испытание со стороны Мэтью, стало ее личным, жизненно важным делом. Она больше ничего не доказывала другим – только самой себе. Владевшее ею чувство было мощным, глубинным, не имеющим названия.
   Ли поднялась на непослушных ногах; доска вздыбилась поперек накатывающейся волны. И в то самое мгновение, когда Ли уже приготовилась снова уйти с головой на дно, на нее снизошла внезапная уверенность в себе, затопила сознание, успокоила бурлящие чувства.
   После часового единоборства она слилась с темно-зеленым чудовищем – и вдруг взмыла в воздух у него на спине – невыразимо свободная, бесстрашная и раскованная. Ее душа и тело были в полной гармонии с водной стихией. Ли овладело странное ощущение восторга и полного покоя. Никогда еще она не испытывала ничего подобного.
   – Это просто чудо! – воскликнула она, хватая Мэтью за руку; возле их щиколоток плескалась пена прибоя.
   – Тебе не кажется, что с тебя довольно? Завтра не сможешь встать с постели.
   – Завтра выходной! – Ли отбросила упавшую на глаза прядь белокурых волос. – Я намерена взять от жизни все, что она может предложить. А если завтра буду чувствовать себя разбитой, залезу в ванну и буду целый день отмокать в «джакуцци». – В ее глазах сверкнул вызов. – Ну что, идешь ты или нет?
   Мэтью покачал головой.
   – Теперь я знаю, что чувствовал доктор Франкенштейн, когда созданное им чудовище взбесилось.
   В этот вечер на исходе лета оранжевый плод солнца постепенно наливался соком, густел – и вдруг увял. Небо приобрело цвет индиго, а затем – черного дерева; по всему пляжу развели костры; из транзисторных приемников гремела рок-музыка; слышались пение и смех.
   Ли сидела на брошенном на остывший песок пледе и запрокинув голову любовалась неяркими и не такими уж далекими звездами – стоит руку протянуть. Никогда еще ей не было так хорошо.
   – Заметил, что за весь день мы ни разу не поссорились?
   – Да, я обратил внимание, – сказал Мэтью, подбрасывая щепку в огонь; к небу взметнулся сноп веселых искр, – но молчал, боялся сглазить.
   Ли пригубила красного вина, извлеченного Мэтью из походного холодильника. Он прав. Главное – не спугнуть очарование.
   У обоих было такое чувство, словно они одни на берегу. Сверху струился лунный свет; в его лучах песчинки сверкали алмазами. В ночном воздухе шумел прибой. Недалеко от того места, где они постелили плед, плескались волны, изредка подбираясь поближе и обдавая их брызгами. Такие ночи созданы для любви.
   – Я провела незабываемый день.
   – Если бы ты пошла с Ким и ее друзьями, попала бы в гастрономический рай.
   – Обожаю «хот догс».
   – Конечно. Кто не знает, что сосиски с картофельными чипсами – идеальная закусь к «Дом Периньон»?
   Впервые за весь день Ли уловила в его голосе сварливые нотки. Он становился прежним Мэтью. Она вздохнула. Ее взгляд скользнул от его лица к правому бедру, где на загорелом теле выделялась белая полоска. Она давно заметила шрам и догадалась, что это следствие ранения. Того, за которое он получил «Пурпурное сердце».
   Не обращая внимания на последнюю брюзгливую реплику, Ли осторожно дотронулась до бывшей раны.
   – Болит?
   – Только в ненастье.
   Он опять окружал себя табличками «Вход воспрещен!»
   – Жалко, что ты был ранен. Но знаешь, меня удивляет другое. По моему разумению, плечо должно беспокоить тебя гораздо сильнее.
   – Почему?
   – Здесь рана посерьезнее. Она еще может дать себя знать.
   Ли была абсолютно права. Но главное – с какой заботой она это произнесла!
   – Ты преувеличиваешь.
   – Нет. Можно выдвинуть предложение?
   – Ты – босс.
   Но Ли твердо решила не допустить новой ссоры, поэтому оставила эту реплику без внимания.
   – Я прекращаю видеть в тебе грубияна и сноба, а ты во мне – избалованную богатую стерву.
   – Я никогда не считал тебя стервой, – не совсем искренне возразил Мэтью. – Зазнайкой – да. Тираншей – хотя и в особой, смягченной манере! Но не стервой. – Он вдруг спохватился: – Я – сноб?
   – Ну, у тебя есть склонность загонять людей в угол. И ты ненавидишь тех, у кого есть деньги. Но постой… Разве я тиранша?
   Они скрестили взгляды, словно ожидая друг от друга извинений. И вдруг одновременно расхохотались. Миг взаимной неловкости благополучно канул.
   Лежа на пледе в черную и синюю клетку, подложив руки под голову, Мэтью смотрел в необъятный простор неба.
   – Взгляни на звезды. Кажется, можно достать рукой. Ли нечленораздельно выразила согласие, однако ей было не до звезд. Она упивалась созерцанием того, как серая тенниска обрисовывала его литые мускулы, и, сознавая опасность, все же позволила взгляду украдкой пробежаться по его длинным ногам и остановиться на бедрах.
   – Во время моего второго срока в Наме бывали моменты, когда я смотрел на звезды и думал, что здесь, в Америке, они светят точно так же. Глупо, конечно, но иногда помогало продержаться.
   Он впервые делился с ней воспоминаниями о Вьетнаме!
   – Что же здесь глупого, – мягко возразила Ли. Мэтью повернулся к ней. Несмотря на жар от костра, ее бил озноб. В глазах металась тревога. Как ни приятно было Мэтью сознавать свою неожиданную власть над ней, он не мог не отдавать себе отчета и в своей зависимости от Ли. Сердце бешено стучало в груди.
   – Иди ко мне.
   – Не могу.
   – Не можешь? Или не хочешь?
   У Ли пересохло в горле, и она хлебнула вина. Глоток, другой, третий… И наконец залпом опорожнила стакан.
   – Мне страшно.
   Легкий ветер с моря ерошил ей волосы. Мэтью сел и, потянувшись к Ли, поправил упавшую на лицо прядку. Этот внешне невинный жест приобрел характер интимной ласки. Мэтью чувствовал, как от его прикосновений – а вовсе не от костра – у нее теплеет кожа. Тот же жар разлился и по его телу.
   – Мы друг друга стоим. – Он бережно взял девушку за подбородок, и она всем телом потянулась к нему.
   Череда длинных гудков возвестила его поражение. Джошуа швырнул трубку на рычаг и продолжил мерить комнату шагами. Где, черт побери, ее носит? Он звонил и на студию, и в этот чертов дом на берегу, куда она переехала, – Ли нигде не было. Чем она занимается? И главное – с кем?
   Затрещал телефон. Он схватил трубку и рявкнул:
   – Ли?
   Пауза была непродолжительной.
   – Пардон, папочка, это другая – непутевая – дочь.
   – Моя дочь не станет сниматься для порнографических открыток.
   – Не вешай трубку, – предупредила Марисса, угадав его намерение. – У меня есть деловое предложение. Нужно обсудить.
   – Нечего нам обсуждать.
   – В самом деле? А как тебе понравится, если эти снимки попадут на первую страницу «Инкуайера»?
   – Ты несовершеннолетняя; они не посмеют опубликовать эту пакость. А если посмеют, я добуду судебное предписание раньше, чем этот долбаный редактор успеет опомниться.
   – К твоему сведению, милый папочка: как раз на прошлой неделе мне стукнуло восемнадцать. Ты меня не поздравишь?
   – Если ты попытаешься сбагрить кому-нибудь эти снимки, я прекращу выплату твоего содержания.
   Марисса покатилась со смеху.
   – Того, что я выручу за эти картинки, хватит с лихвой, чтобы обойтись без твоих жалких подачек. Но, как ни трудно тебе это представить, разговор пойдет не о деньгах.
   – С каких это пор шантажиста не интересуют деньги?
   – Фи, папочка! – Марисса укоризненно поцокала языком. – Шантаж – грубое слово, ты не находишь?
   У него стало подниматься давление. В висках стучала кровь.
   – А как, по-твоему, это называется?
   – Попыткой договориться.
   Джошуа наполнил свой бокал и сделал затяжной глоток.
   – Чего ты добиваешься?
   – Кинопробы. И все. Одной несчастной пробы, чтобы доказать тебе, что я – залог твоего будущего процветания.
   – Позора, ты хочешь сказать? Хочешь получить роль? Через мой труп! Студия «Бэрон» не снимает шлюх!
   Вместо того чтобы обидеться, Марисса разразилась неудержимым хохотом.
   – Шуточки у тебя! Бесценный папочка, ты не только снимаешь шлюх, но еще и трахаешь их. Кстати, раз ты затронул эту тему, как по-твоему, «Инкуайер» заинтересует «взгляд из-за кулис» на то, как именно отбирают актрис на роли? Тебе не кажется, что это придаст снимкам еще большую пикантность?
   – Если ты осмелишься…
   – Даю тебе ночь на размышления. Даже больше. Позвонишь утром во вторник. – Она дважды повторила свой телефон в «Уилшире», чтобы удостовериться, что он правильно записал. И отключилась.
   Побагровев от ярости, Джошуа тотчас набрал номер. А услышав ставшие привычными гудки, швырнул аппарат через всю библиотеку.
   – Где она шляется?
   Этот рык раненого льва еще долго вибрировал в тишине пустого дома.
   Ли не считала себя шибко сексуальной. Пробная возня подростков на заднем сиденье автомобиля в местах просмотра кинофильмов под открытым небом оставила ее равнодушной. В колледже девственность стала казаться чудовищным бременем; у нее появилось ощущение, будто она – единственная девственница в Калифорнии. Время от времени Ли строила планы лечь с кем-нибудь в постель – просто чтобы «покончить с этим», – но никто не вызывал у нее мало-мальского волнения. Овчинка не стоила выделки.
   По окончании колледжа она направила всю свою энергию на работу, и проблемы секса не волновали ее до тех самых пор, пока в ее жизнь не вошел Мэтью Сент-Джеймс и не поставил все с ног на голову.
   Их губы соприкоснулись. Хотя они уже целовались, Ли не ожидала испытать такое потрясение. Ахнув, она попыталась отстраниться.
   – Не спеши, – сказал Мэтью.
   В его зрачках плясали отблески костра. Когда он перевел взгляд на ее губы, Ли ощутила, как тает ее сопротивление – словно замок из песка в волнах прилива. Мэтью догадался и снова коснулся ее губ своими.
   Сначала – легкое, как перышко, касание. Неторопливое поглаживание губ языком; потом она почувствовала на своей нижней губе его зубы. Это был еще не поцелуй – искушение; он не внушал страха, а разжигал чувственность. Бурление жизненных соков заставило Ли вздрогнуть.
   – Мы сошли с ума.
   – Сошли, – подтвердил Мэтью, оставляя в покое ее губы и начиная целовать подбородок. Руками он гладил ей спину – вверх-вниз и обратно, – уверенная, неотразимая ласка. Когда его пальцы забрались под майку, по спине у Ли забегали мурашки; было и страшно, и приятно. – Но это не мешает мне желать тебя.
   – А мне – тебя.
   Поднявшись на ноги, он рывком помог ей встать. Нежно поцеловал.
   – Ты заслуживаешь лучшего.
   – Лучше тебя?
   – Нет. Хотя, может быть, и это. Но я имел в виду обстановку. Такая женщина, как ты, должна любить на шелковых простынях, при свечах и под шампанское – а не под разливную бурду на спальном мешке.
   Ветер донес до них нежные звуки песни: «Если любить тебя – ошибка, я не хочу быть правой». Ли усмотрела в этом пророческий смысл.
   – У нас есть музыка. «Хот догс». И лунный свет.
   – Мисс Бэрон, вы – неисправимый романтик.
   – А вы, мистер Сент-Джеймс, как уже было установлено, – мечтатель. Чем нам это грозит?
   Он обвел пальцем ее рот.
   – Мечтатель с романтиком. Жуткое сочетание!
   – Прекрасное!
   Он долго, испытующе смотрел на нее.
   – Возможно.
   Костер почти погас. Стало свежо. Как Ли ни пыталась скрыть это, Мэтью заметил, что она вся дрожит.
   – Тебе холодно. Возьмем с собой плед?
   – Лучше сам согрей меня.
   Повторять не пришлось: он подхватил Ли на руки и понес в палатку.
   – У меня не такой уж большой опыт, – прошептала Ли, когда он бережно опустил ее на спальный мешок.
   – Не волнуйся, хватит моего. – Он начал раздевать ее. То, как он дернул через голову майку, выдало его нетерпение. За майкой последовал лифчик. Он начал целовать ее груди. Ли напряглась.
   – Прости, Мэтью… Он поднял голову.
   – Ничего. Просто я тороплю события.
   – Не в том дело.
   – Ты вправе передумать.
   – Я не собираюсь передумывать. – Она приложила ладонь к своей пылающей щеке. – Боюсь, что… Видишь ли, у меня вообще нет опыта.
   Мэтью на мгновение замер – и больше ничем не выразил своего изумления.
   – Тогда тем более не стоит спешить. – Он лег рядом и обнял Ли, мгновенно превратившуюся в холодный стальной брусок.
   – Мне всегда нравилось спать на свежем воздухе, – пробормотал Мэтью, глядя сквозь сетчатую крышу палатки в звездное небо. – Крыши нужно делать из стекла.
   – В моем доме есть световой люк.
   – Правда?
   – Даже три. В гостиной, в спальне и в ванной.
   – Какое падение нравов! – Мэтью легко, не форсируя, прижался к ее губам своими. – В следующий раз будем любить друг друга в твоей спальне. Или в ванной. Представляешь, Ли, – ты по горло в пене, цедишь шампанское; в лунном сиянии твоя плоть светится, как жемчуг, а я тру тебе спинку. Или грудь. – Он начал ласкать ей груди. И одновременно впился в ее губы жгучим, медлительным поцелуем. У Ли захватило дух.
   Она наконец согрелась; в ответ на прикосновения рук и губ Мэтью в ней закипела кровь. Белые шорты словно испарились; а когда пальцы Мэтью скользнули под резинку плавок, Ли приподняла таз и выгнулась дугой.
   – Не спеши. – Его дыхание щекотало атласную кожу ее живота; потом спустилось ниже, вслед за обжигающими пальцами, пока он освобождал ее от этой последней брони. Закрыв глаза, Ли покорно отдавалась ласкам, охотно следовала за Мэтью, не мешая ему разжигать в ней страсть, открывая зоны наслаждения, о существовании которых она и не подозревала.
   Когда его язык забрался в сверхчувствительную щель, Ли завибрировала в ответ. Если бы в этот момент она не лишилась дара речи, она бы умоляла его скорее взять ее. Но с губ сорвался только стон – его имя. Его язык – не язык, а жало – становился все более хищным, настойчивым; Ли все больше дрожала – в предвкушении желанной разрядки.
   Она более не была пассивной, а двигалась под ним; руки гладили его спину, бока, ягодицы. Не переставая одной рукой ласкать ее, при помощи другой Мэтью избавился от одежды и надел презерватив. Плоть соединилась с плотью. Ли ахнула и обвила ногами его бедра.
   – Скорей!
   – Скорей! – повторил он точно эхо.
   Как ни странно, боли не было. Мэтью вошел в нее, и она начала двигаться вместе с ним, инстинктивно угадывая его ритм, словно они уже тысячу раз обладали друг другом. И – вот оно! – нарастающее напряжение разрешилось мощной, влажной судорогой оргазма. Почувствовав его приближение, Мэтью поторопил собственную кульминацию.
   Потом они долго не разнимали объятий. Мэтью поразило, как свободно, как щедро Ли отдала ему всю себя, без остатка. Но кто же из них победитель, и кто – побежденный?
   Он приподнялся на одном локте и заглянул ей в глаза.
   – Кажется, мне всегда будет недостаточно.
   Он хмурился – совсем не как человек, только что испытавший блаженство.
   – Это плохо?
   – Плохо то, что у нас нет выбора. Ли обдумала его слова.
   – Ты привык быть хозяином положения? – Да.
   – У нас обоих не было выбора. И хотя я признаю, что нам есть что обсудить, предпочла бы сделать это завтра – если не возражаешь.
   – Завтра… – Мэтью спросил себя: понимает ли Ли, что ее главный козырь – искренность? – В Таре?
   Она улыбнулась.
   – Да, в Таре. – И обняла его за плечи.
   В следующий раз они заговорили не скоро.
   Принцесса лежала в хрустальном гробу в белом, расшитом бриллиантами платье. Кругом высились колючие заросли – и укрывая, и держа ее заложницей. Все рыцари королевства пытались пробраться через дремучий лес, но отступали, израненные. Их место занимали другие.
   Так прошел год. Десять лет. И в один прекрасный день явился прекрасный принц на белом коне. Волшебным мечом он прорубил в чащобе просеку, снял крышку гроба и освободил принцессу. Едва он прильнул к ее губам, как она пробудилась. На глаза навернулись слезы счастья и любви. Но когда принц взял ее на руки, черная туча заволокла солнце; стало холодно и сыро, как в темнице.
   Вот когда принцессе стало ясно: от чудовища не уйти. Оно протянуло к принцу страшные когти, и принцесса закричала.
   – Все в порядке, Ли! Ты слышишь? Все хорошо.
   Она проснулась в объятиях Мэтью; он целовал ее волосы.
   – Все хорошо. Ты со мной. Тебе ничто не грозит. Она всем телом прижалась к нему.
   – Мне было так страшно. – В ее глазах плескался лунный свет. И дикий, животный ужас, хорошо знакомый ему самому. – Господи, Мэтью, это было совсем как наяву.
   – Знаю, – ответил он, отирая ей слезы необычайно нежными руками. – Можешь не сомневаться, Ли: кто-кто, а уж я-то знаю.

Глава 21

   Когда на следующее утро Ли отперла дверь своего дома, в гостиной надрывался телефон. Взглядом извинившись перед Мэтью, она сняла трубку.
   – Алло? А, привет, папа!
   Мэтью понял: разговор будет долгим, – и начал бесцельно кружить по комнате. Если он надеялся, что обстановка поможет ему глубже проникнуть во внутренний мир Ли, его ждало разочарование. Дом, словно зеркало, отражал все ту же образцово-показательную деловую женщину. Из цветов преобладал белый; пол был выложен идеально отполированным кафелем цвета ванильной помадки; стены сверкали алебастром; тахта и кресла были накрыты перламутрово-белыми чехлами. Медные кашпо и подсвечники отражали свет.
   – Я была на пляже, – проговорила Ли в трубку.
   В отличие от его собственного жилья, здесь не было разбросанных на полу и на всех столиках журналов или невымытых бокалов на белой мраморной каминной полке. Ни малейшего беспорядка, ни единой пылинки. Мэтью испытал что-то похожее на клаустрофобию.
   – Да, всю ночь. Я ездила с Ким на вечеринку. – Поймав взгляд Мэтью, Ли сконфузилась; пробившийся через слой вчерашнего загара румянец подействовал на Мэтью как магнит. Он обнял Ли и начал покрывать поцелуями шею.
   – Нет, правда, папа, мне двадцать пять лет. Я уже не в том возрасте, чтобы соблюдать комендантский час.
   – Знаешь, что я собираюсь с тобой сделать? – шепнул Мэтью ей на ушко и начал расстегивать шорты.
   – Перестань! – прошипела она. – Нет, папа, это не тебе. – Опустившись на колени, Мэтью прильнул к ней губами.
   Ли ахнула; у нее закружилась голова. Ноги стали ватными, и, если бы Мэтью не держал ее так крепко, она бы упала.
   – Слушай, папа, – не своим голосом, задыхаясь, произнесла Ли, – сегодня выходной. Давай продолжим разговор во вторник – на студии.
   Мэтью погрузил в нее палец, но она хотела его всего. Снова. И как можно скорее.
   – Сказать по правде, в данный момент мне нет дела до того, что выкинула Марисса. Папа, мне пора. Хорошего уик-энда. Во вторник увидимся.
   Он все еще что-то бубнил, но она швырнула трубку на рычаг. Потом сообразила – сняла и положила на стол.
   – Итак, – пробормотала Ли, срывая с Мэтью рубашку, – на чем мы остановились?
   Джошуа ошалело уставился на телефонный аппарат, не в силах поверить в случившееся. Ли дала ему от ворот поворот. После того как провела ночь на пляже с каким-то мерзавцем. Какая там Ким? Женщина в возрасте Ли не станет убивать время на пляжных вечеринках. Она была с любовником.
   При мысли о том, что его дочь лежит в постели с неизвестным мужчиной, Джошуа почувствовал спазмы в желудке. Он бросил в рот пару таблеток «ролейдс» и стал накручивать диск.
   – Есть работенка, – сказал он мужчине на другом конце провода. – Срочная.
   Его собеседник сразу дал согласие. Джошуа не сомневался, что так и будет. С тех пор как одна идиотка из тех, с кем он спал, пыталась пришить ему отцовство, он понял: нельзя жалеть денег на частного детектива.
   Сообщив детективу адрес Ли в Санта-Монике, Джошуа продолжил бесцельно мерить шагами комнату. Он установит, с кем спит его дочь, и избавится от ублюдка, кем бы он ни был.
   К утру вторника, когда сверху, сквозь световой люк, в спальню хлынули солнечные лучи, не осталось ничего такого, чего бы Мэтью не знал о Ли, ее страстном, охотно отзывающемся на его ласки теле.