Страница:
ступая босыми ногами по мокрым плитам двора и чувствуя идущее от камней
тепло. На противоположной стороне двора желтым пятном светилось открытое
окно, за которым была видна служанка свахи. Она сидела у стола и, сонно
моргая, смотрела на красную свечу, горевшую в специальном золотом
подсвечнике. Я села под деревом, чтобы посмотреть, как решается моя судьба.
Должно быть, я задремала, потому что помню, как испуганно встрепенулась
от оглушительного раската грома. И тогда я увидела, как служанка выбегает из
комнаты, перепуганная точно цыпленок, за которым гонится кухарка с ножом. О,
она тоже спала, подумала я, и теперь решила, что это японцы. Я засмеялась.
Молния озарила небо, снова загрохотал гром, а служанка уже вылетела со двора
и помчалась вниз по дороге с такой скоростью, что камни разлетались у нее
из-под ног. Интересно, куда она собирается убежать, спросила я себя,
продолжая смеяться. И тут я увидела, как пламя свечи слегка дрогнуло от
ветра.
Я ни о чем не думала, когда ноги сами подняли меня и привели через двор
в эту тускло освещенную комнату, но я надеялась... я молила Будду,
Всемилостивейшую Богиню Гуаньинь и Госпожу Луну загасить эту свечу. Огоньки
затрепетали и отклонились в сторону, сделавшись совсем низкими, но все-таки
оба продолжали гореть. Я так волновалась, что у меня перехватило дыхание, но
в конце концов оно прорвалось с такой силой, что загасило фитиль моего мужа.
Я содрогнулась от страха. Мне казалось, что сейчас из воздуха появится
нож и поразит меня насмерть. Или небо расколется пополам, и меня сметет с
лица земли. Но ничего не произошло, и, придя в себя, я вернулась в нашу
спальню быстрыми виноватыми шагами.
На следующее утро сваха торжественно объявила Тянью, его родителям и
мне: "Мое дело сделано", -- и высыпала на красную ткань оставшийся от свечи
черный пепел. Но я видела краску стыда на лице служанки и ее печальный
взгляд.
Я научилась любить Тянью, только это не то, что ты думаешь. При мысли,
что однажды наступит день, когда он взгромоздится на меня и займется своим
делом, меня начинало мутить. Всякий раз, когда я входила в нашу спальню, мои
волосы вставали дыбом. Но в первые месяцы он не трогал меня. Он спал на
кровати, я -- на диване.
В глазах его родителей я была примерной женой, как они меня и учили.
Каждое утро я приказывала повару зарубить цыпленка и варить до тех пор, пока
из него не выйдут все соки. Я собственноручно процеживала бульон в чашку,
никогда не добавляя в него ни капли воды, и подавала мужу на завтрак с
пожеланиями бодрости и здоровья. Чтобы ублажить свою свекровь, я каждый
вечер готовила доунау, специальный тонизирующий суп, который был не просто
очень вкусным, но состоял из восьми ингредиентов, гарантирующих долгую жизнь
матерям.
Но этого ей было недостаточно для полного счастья. Однажды утром мы с
Хуан Тайтай сидели в одной комнате и вышивали. Я вспоминала детство и свою
лягушку, которую звали Большой Ветер. Хуан Тайтай сидела как на иголках --
ерзала на стуле и сердито сопела, потом резко встала, подошла ко мне и
залепила пощечину.
-- Ах ты дрянь! -- крикнула она. -- Если ты будешь и дальше
отказываться спать с моим сыном, я перестану тебя кормить и одевать.
Так я узнала, что придумал мой муж, чтобы не навлечь на себя
материнский гнев. Я кипела от злости, но не произнесла ни слова, помня
данное родителям обещание быть послушной женой.
В ту ночь я села на кровать к Тянью и стала ждать, что он начнет меня
трогать. Но он и не подумал. Я вздохнула с облегчением. Назавтра я легла на
кровать рядом с ним. Но и тогда он не дотронулся до меня. Поэтому на
следующую ночь я сняла ночную рубашку.
И тогда я увидела, какой он на самом деле. Он отвернулся от меня в
испуге. Он не хотел со мной спать, а по его страху я догадалась, что он
вообще не хотел женщин. Маленький мальчик, который так и не стал большим.
Через какое-то время я перестала бояться. Я даже начала по-другому к нему
относиться. Но не увидела в нем любимого мужа, а скорее младшего брата,
который нуждается в покровительстве. Я снова надела ночную рубашку, легла
рядом с ним и погладила его по спине. Я знала, что бояться мне больше
нечего. С тех пор я спала рядом с Тянью. Он никогда и пальцем не тронул бы
меня, а у меня появилась удобная постель.
Прошло еще несколько месяцев. Мои живот и грудь оставались маленькими и
плоскими, и злость Хуан Тайтай приобрела другой оттенок.
-- Мой сын сказал, что он оплодотворил тебя столько раз, что хватило бы
на тысячи внуков. И где же они? Это, должно быть, ты делаешь что-то
неправильно. -- Она запретила мне вставать с постели, чтобы семена,
предназначенные для ее внуков, не могли так легко из меня выскользнуть.
О, по-твоему, это большое удовольствие лежать целый день в постели. А я
тебе скажу: это было хуже, чем в тюрьме. Мне казалось, Хуан Тайтай слегка
помешалась.
Она велела слугам убрать из комнаты все острые предметы, полагая, что
ножи и ножницы могут перерезать нить жизни будущих поколений рода. Она
запретила мне шить. Она велела мне сосредоточиться и не думать ни о чем
другом, только о детях. И четыре раза в день в мою комнату входила очень
милая служанка и, беспрестанно прося прощения, заставляла меня пить
отвратительное на вкус лекарство.
Я завидовала этой девочке, потому что она могла выйти за дверь. Иногда,
наблюдая за ней из окна, я представляла себе, что я -- эта девочка, стоящая
посреди двора, торгующаяся со странствующим сапожником, болтающая с другими
служанками, выговаривающая что-то красивому посыльному своим высоким
задиристым голосом.
Однажды, когда прошло еще два месяца безо всякого результата, Хуан
Тайтай пригласила в дом старую сваху. Та внимательно осмотрела меня,
вспомнила день и час моего рождения, справилась у Хуан Тайтай о моем
характере и наконец выдала свое заключение.
-- Теперь ясно, в чем дело. У женщины может появиться сын только при
недостатке какого-либо из элементов. У твоей невестки с самого рождения было
достаточно дерева, огня, воды и земли, ей не хватало только металла. Но
когда она вышла замуж, ты увешала ее золотыми браслетами и другими
украшениями, так что теперь у нее есть все, включая металл. А при полном
наборе элементов она не может забеременеть.
Эта новость только обрадовала Хуан Тайтай -- она ужасно любила
хвастаться, что надарила мне кучу золотых украшений, чтобы уберечь от
бесплодия. Я тоже обрадовалась, потому что почувствовала себя куда легче и
свободнее после того, как с меня сняли все это золото. Говорят, такое
случается при недостатке металла. Ты начинаешь мыслить как независимый
человек. В тот день я стала думать о том, как бы мне освободиться от этого
брака, не нарушив своего обещания родителям.
На самом деле это было очень просто. Я заставила Хуанов думать, что
идея избавиться от меня сама пришла к ним в голову и что они сами решили
считать свадебный контракт недействительным.
Много дней я продумывала свой план. Я наблюдала за всеми окружающими; я
читала мысли, написанные на их лицах, и однажды почувствовала, что готова. Я
выбрала благоприятный день: третий день третьей луны. Это был праздник
Чистых и Светлых Дней. В этот день ваши мысли должны быть особенно чистыми:
вы готовитесь поминать своих предков. В этот день люди приходят к семейным
могилам. Они берут с собой мотыги и метлы, чтобы выполоть сорняки и дочиста
вымести камни, и приносят пирожки и апельсины, чтобы угостить духов. Нет,
этот день вовсе не мрачный -- скорее что-то вроде пикника, -- но он имеет
особое значение для тех, кто мечтает о внуках.
Утром этого дня я разбудила Тянью и весь дом своими причитаниями.
Прошло довольно много времени, прежде чем Хуан Тайтай пришла в нашу спальню.
-- Что там с ней случилось? -- прокричала она из своей комнаты и
приказала кому-то: -- Пойди и успокой ее. -- Но поскольку мои вопли так и не
затихли, она немного погодя ворвалась в спальню и принялась отчитывать меня
пронзительным голосом.
Я зажимала себе рот одной рукой и глаза -- другой. Мое тело извивалось
так, словно меня терзала страшная боль. Это было вполне убедительно, потому
что Хуан Тайтай отшатнулась и сжалась в комок, как испуганный зверь.
-- Что с тобой, доченька? Говори скорее! -- воскликнула она.
-- О нет, это слишком ужасно, я не могу ни думать об этом, ни говорить,
-- произнесла я, не переставая корчиться и стонать.
Попричитав достаточно, я наконец объяснила, о чем мне так страшно было
думать.
-- Мне приснился сон, -- сказала я. -- Наши предки пришли ко мне и
сказали, что хотят увидеть нашу свадьбу. Поэтому мы с Тянью устроили еще
одну точно такую же церемонию для предков. Мы увидели, как сваха зажгла
свечу и отдала ее служанке, чтобы та следила за ней. Наши предки были так
довольны, так довольны. -- Я опять начала тихонько плакать, но Хуан Тайтай
бросила на меня раздраженный взгляд.
-- Но потом служанка вышла из комнаты, где стояла свеча, и тут подул
сильный ветер и загасил свечу. И предки очень рассердились. Они закричали,
что наш брак обречен! Они сказали, что огонек Тянью задуло! Наши предки
сказали, что если Тянью останется в этом браке, он умрет!
Лицо Тянью побелело. Но Хуан Тайтай только нахмурилась:
-- Ты просто глупая девчонка, поэтому тебе и снятся такие сны! -- и
велела всем возвращаться по постелям.
-- Мама, -- позвала я ее хриплым шепотом. -- Пожалуйста, не уходите!
Мне страшно! Наши предки сказали, что если семья не примет меры, они
исполнят свою страшную угрозу.
-- Что за чушь! -- закричала Хуан Тайтай, снова поворачиваясь ко мне.
Тянью повернулся вместе с матерью; лицо у него было такое же хмурое, как у
нее. И я поняла, что они почти попались -- две утки, подбирающиеся к
приманке.
-- Они сказали, что вы не поверите мне, -- произнесла я с отчаянием в
голосе, -- ведь для меня большая честь быть женой Тянью. Поэтому предки
пообещали дать знаки, что порча уже коснулась нашего брака.
-- Что за ерунду мелет твой глупый язык, -- сказала Хуан Тайтай,
вздохнув. Но не смогла удержаться: -- Какие знаки?
-- Мне приснился мужчина с длинной бородой и родимым пятном на щеке.
-- Дедушка Тянью? -- спросила Хуан Тайтай. Я кивнула, вспоминая хорошо
известный мне портрет на стене.
-- Он сказал, что нам будут даны три знака. Во-первых, он нарисовал
черное пятно на спине Тянью и сказал, что оно разрастется и съест все тело
Тянью, точно так же, как было съедено лицо дедушки перед смертью.
Хуан Тайтай быстро повернулась к Тянью и задрала его рубашку.
-- Ай-йа! -- вскрикнула она, потому что пятно действительно там было --
та самая черная родинка, размером с отпечаток пальца, такая же точно, какой
я ее видела на протяжении последних пяти месяцев, когда мы с Тянью спали
вместе как брат и сестра.
-- И тогда наш предок дотронулся до моего рта,-- я похлопала себя по
щеке, как будто бы она уже болела. -- Он сказал, что у меня будут выпадать
зубы, один за другим, до тех пор, пока я не перестану протестовать против
расторжения нашего брака.
Хуан Тайтай раскрыла мой рот и содрогнулась, увидев дырку на месте
сгнившего коренного зуба, выпавшего четыре года назад.
-- И наконец я увидела, как он оплодотворил своим семенем чрево
служанки. Он сказал, эта девочка только прикидывается, будто вышла из плохой
семьи. На самом деле в ней течет императорская кровь, и...
Я откинула голову на подушку, сделав вид, что продолжать у меня нет
сил. Хуан Тайтай вцепилась мне в плечо:
-- Что он сказал?
-- Он сказал, что эта девочка предназначена небом в жены Тянью и что из
его семени вырастет ребенок Тянью.
Еще до обеда они приволокли служанку свахи в наш дом и выколотили из
нее ужасное признание.
И после долгих поисков они разыскали и служанку, которая мне так
нравилась, ту самую, за которой я наблюдала каждый день из окна. Я видела,
что когда бы ни появлялся красивый посыльный, ее глаза расширялись и
задиристый голос становился тише. А позже я заметила, как округляется ее
живот, а лицо вытягивается от тревоги и страха.
Можешь себе представить, как счастлива она была, когда они заставили ее
рассказать правду о своем императорском происхождении. Я слышала потом, что
чудо вступления в брак с Тянью настолько ее поразило, что она стала очень
набожной и приказывала слугам подметать могилы предков не просто раз в год,
а каждый день.
К этой истории больше нечего добавить. Они не очень сильно винили меня.
Хуан Тайтай получила внука. А я получила одежду, билет до Пекина и столько
денег, что мне хватило на дорогу в Америку. Хуаны просили только, чтобы я
никогда не рассказывала сколько-нибудь влиятельным лицам историю своего
расторгнутого брака.
Это подлинная история о том, как я сдержала слово и принесла в жертву
свою жизнь. Посмотри на золото, которое я сейчас ношу. Когда я подарила
жизнь твоим двум братьям, твой отец подарил мне эти два браслета. Потом
родилась ты. И каждые несколько лет, когда у меня появляется немного лишних
денег, я покупаю еще один браслет. Я знаю, чего я стою. Все они настоящие, в
каждом двадцать четыре карата.
Но одного я никогда не забываю. В праздник Чистых и Светлых Дней я
снимаю все свои браслеты. Я вспоминаю, как однажды пережила настоящее
озарение и к чему это привело. И я помню тот день, когда молоденькой
девочкой, с лицом, закутанным красным свадебным шарфом, обещала не забывать
себя.
Как чудесно опять стать той девочкой, снять с себя шарф и открыть лицо
и почувствовать, каким легким снова становится тело!
Госпожа Луна
Все эти годы я держала при себе все свои желания. И поскольку я так
долго молчала, сейчас меня не слышит даже моя собственная дочь. Она сидит у
своего новомодного бассейна и слышит только свой плейер, свой радиотелефон,
своего большого важного мужа, а он интересуется, почему, купив уголь для
жаровни, она забыла про жидкость для поджигания.
Все эти годы я скрывала свою истинную натуру, стараясь казаться
незаметной тенью, которую никому не ухватить. И поскольку я так долго
скрывалась, сейчас меня не видит даже моя собственная дочь. Она видит только
свои долги в банке, список необходимых покупок, стоящую не на положенном
месте пепельницу.
И я хочу сказать ей вот что: мы потеряли себя, она и я -- невидимые и
невидящие, неслышные и неслышащие, для окружающих нас не существует.
Я теряла себя постепенно. Годами я терла свое лицо, смывая с него боль:
так вода окатывает камни, сглаживая царапины.
Но даже сейчас я могу припомнить то время, когда я бегала и кричала и
не могла ни минуты просидеть спокойно. Мое самое раннее воспоминание:
сказать Госпоже Луне свое заветное желание. Но так как я забыла, что это
было за желание, воспоминание все эти долгие годы от меня ускользало.
Но теперь это желание всплыло в моей памяти, и я могу припомнить тот
день во всех подробностях так же ясно, как вижу свою дочь и всю нелепость ее
жизни.
В 1918 году, когда мне исполнилось четыре года, праздник Луны начался в
Уси необычайно жаркой осенью -- страшно жаркой. Когда я проснулась в то
утро, в пятнадцатый день восьмой луны, соломенный матрас на моей кровати был
уже весь липкий. В комнате стоял запах прелой травы.
В начале лета слуги закрыли все окна бамбуковыми шторами, чтобы
защитить комнаты от солнца. Постели были застланы ткаными покрывалами,
единственным постельным бельем на месяцы постоянной влажной жары, горячие
кирпичи во дворе покрыты крест-накрест бамбуковыми циновками. И вот уже
наступила осень, но не принесла обычной утренней и вечерней прохлады.
Поэтому в тени за шторами все еще держалась надоевшая всем жара, усиливая
едкий запах моего ночного горшка, проникая в мою подушку, нагревая мой
затылок и щекоча щеки. И поэтому, проснувшись в то утро, я долго еще
пребывала в плохом настроении.
Снаружи в комнату проникал еще какой-то запах: что-то горело, источая
острый аромат, сладкий и горький одновременно.
-- Что это за противный запах? -- спросила я свою аму (нянька), которая
всегда ухитрялась появляться у моей постели, едва только я просыпалась. Она
спала на узеньком диванчике в крохотной комнатушке по соседству с моей.
-- Я уже вчера тебе объясняла, -- сказала она, вытаскивая меня из
постели и сажая к себе на колени. И в моем полусонном сознании с трудом
всплыло воспоминание о том, что она мне говорила днем раньше.
-- Мы сжигаем Пять Воплощений Зла, -- сонно пробормотала я и
соскользнула с ее теплых колен. Я забралась на табуреточку у окна и
посмотрела вниз. Во дворе лежало зеленое кольцо, похожее на свернувшуюся
змею, из хвоста которой клубами валил желтый дым. Накануне Ама показывала
мне цветную шкатулочку, на которой были изображены Пять Воплощений Зла:
плывущая змея, скачущий скорпион, летящая сороконожка, падающий паук и
прыгающая ящерица. Укус любой из этих тварей может убить ребенка, объясняла
Ама. Поверив, что мы поймали Пять Зол и сжигаем их трупы, я успокоилась. Я
не знала, что зеленое кольцо было попросту смесью разных трав, дым которых
отгонял комаров и мошек.
В тот день, вместо того чтобы надеть на меня полотняную кофту и
просторные штаны, Ама принесла тяжелый шелковый жакет на подкладке и такие
же штаны желтого цвета, обшитые с боков черными лентами.
-- Сегодня никаких игр, -- сказала Ама, распахивая жакет. -- Мама
приготовила тебе костюм тигра для праздника Луны... -- Она засунула меня в
штаны. -- Это очень важный день, ты теперь большая девочка, так что можешь
пойти на церемонию.
-- А что такое церемония? -- спросила я, пока Ама надевала жакет поверх
хлопчатобумажного белья.
-- Это когда ты все делаешь как нужно, чтобы боги тебя не наказали, --
сказала Ама и застегнула пряжки в виде лягушек.
-- А как они могут наказать? -- не отставала я.
-- Слишком много вопросов! -- закричала Ама. -- Тебе не надо ничего
понимать. Просто делай все, как твоя мама. Зажги ароматную палочку,
поклонись, принеси жертву Луне. Не позорь меня, Иннин.
Я с неудовольствием наклонила голову и стала разглядывать черные узоры
на рукавах: крошечные вышитые пионы, вырастающие из расшитых золотой нитью
завитков. Я вспомнила, что видела, как мама втыкала серебряную иголочку в
шитье и вытаскивала ее и как -под ее ловкими руками на одежде расцветали
цветы, листья и виноградные лозы.
Потом во дворе послышались голоса. Я привстала на цыпочки, чтобы
увидеть со своей табуретки, кто это говорит. Кто-то жаловался на жару:
"...посмотри на мои руки, они сейчас расплавятся". На праздник Луны приехало
с севера много родственников, и они собирались прогостить у нас неделю.
Ама начала расчесывать мои волосы широким гребнем, но как только
гребень доходил до спутанной пряди, я делала вид, что вот-вот свалюсь с
табуретки.
-- Стой спокойно, Иннин! -- покрикивала Ама. Она всегда сердилась,
когда я хихикала и вертелась. Потом она натянула во всю длину расчесанные
волосы, как вожжи, и, пока я не успела свалиться с табуретки, заплела их в
косу над ухом, вплетя в нее пять разноцветных шелковых лент, скрутила косу в
тугой шар, потом расправила и подровняла свободные концы лент, чтобы
получилась аккуратная кисточка.
Ама повернула меня кругом, чтобы осмотреть свою работу. Я поджаривалась
в своем жакете на подкладке и в штанах, явно рассчитанных на более
прохладный день. Кожа у меня на голове горела от Аминых стараний. Что же это
за день такой, чтобы принимать из-за него столько мучений?
-- Прекрасно, -- произнесла Ама, не обращая внимания на хмурое
выражение моего лица.
-- А кто сегодня приезжает? -- спросила я.
--Дацзя -- вся семья, -- радостно сказала она. -- Мы все отправляемся
на озеро Тай. Наша семья взяла в аренду лодку со знаменитым поваром. И
сегодня во время церемонии ты увидишь Госпожу Луну.
-- Госпожу Луну! Госпожу Луну! -- закричала я, подпрыгивая в полном
восторге. Понаслаждавшись приятным звуком своего голоса, произносящего новые
слова, я дернула Аму за рукав и спросила: -- А кто такая Госпожа Луна?
-- Чаннэ. Она живет на Луне, и сегодня единственный день, когда с ней
можно увидеться и она исполнит твое заветное желание.
-- А что такое заветное желание?
-- Это то, чего ты хочешь, но о чем нельзя попросить, -- сказала Ама.
-- А почему я не могу попросить?
-- Потому что... потому что, если ты просишь о чем-то... это уже
эгоизм, -- сказала Ама. -- Разве я тебя не учила, что нехорошо думать только
о себе? Девочка должна не говорить, а слушать.
-- Тогда как же Госпожа Луна узнает мое желание?
-- Ай! Ты слишком много хочешь знать! Ее можно попросить, потому что
она -- не обычный человек.
Удовлетворившись таким ответом, я немедленно заявила:
-- Тогда я скажу ей, что не хочу больше носить эту одежду.
-- Ах! Разве я только что не объяснила тебе? -- сказала Ама. -- Сейчас,
когда ты проговорилась, это уже не заветное желание.
Во время завтрака казалось, что никто не спешит на озеро. То один, то
другой брал со стола что-нибудь еще. И после завтрака все продолжали
разговаривать о разных пустяках. С каждой минутой я все больше тревожилась и
чувствовала себя все несчастнее.
-- "...Осенняя луна теплеет. Чу! Возвращаются тени гусей". --
Пападекла-мировал длиннее стихотворение, которое он разобрал в древней
надписи на камне. -- Третье слово в следующей строфе, -- объяснял он, --
стерлось с
плиты, его значение веками смывали дожди, и оно было уже почти утрачено
для потомков.
-- Да, но по счастью, -- вмешался мой дядя, и в глазах у него сверкнули
веселые огоньки, -- ты у нас тонкий знаток древней истории и литературы. Я
думаю, ты смог разрешить эту загадку.
-- "Мгла зацветает сиянием. Чу!.." -- ответил отец следующей строфой.
Мама рассказывала тете и старушкам, как надо смешивать различные травы и
насекомых, чтобы приготовить бальзам.
-- Тереть надо здесь, между этими двумя точками. Втирайте энергично,
пока кожу не начнет жечь, тогда вся боль сгорит.
-- Да как же можно тереть опухшую ногу? -- возразила одна старушка. --
И внутри, и снаружи будет болеть. Все такое чувствительное -- дотронуться
нельзя!
-- Это жжение, -- усомнилась другая старенькая тетушка, -- может
спалить все мышцы.
-- От него будут слезиться глаза! -- воскликнула моя двоюродная
бабушка.
Я только вздыхала, когда они начинали новую тему. Наконец Ама обратила
на меня внимание и дала мне пряник в виде лунного зайца. Она сказала, что я
могу пойти во двор и поделить его с двумя своими сестрами, Номером Два и
Номером Три.
Когда держишь в руке лунный пряник, забыть о лодке очень легко. Мы
втроем быстренько вышли из комнаты и, едва миновав лунные ворота, ведущие во
внутренний двор, с криком бросились наперегонки к каменной скамье. Я была
самой старшей и заняла самое лучшее место в тени, где камень был прохладнее.
Сестры уселись на солнце. Я отломила каждой из них по уху от зайца. Уши были
просто из теста, без сладкой начинки из яичного желтка, но сестры были
слишком малы, чтобы разбираться в таких вещах.
-- Сестра любит меня больше, -- сказала Номер Два Номеру Три.
-- Меня больше, -- сказала Номер Три Номеру Два.
-- Не спорьте, -- сказала я им обеим. Я грызла туловище зайца, проводя
языком по губам, чтобы слизать прилипшую к ним сладкую соевую пасту.
Мы смахнули друг с друга последние крошки, и когда эта забава
закончилась, воцарилась тишина. Но мне не сиделось на месте: заметив
невдалеке воздушного змея с большим туловищем из гофрированной бумаги и
прозрачными крыльями, я сорвалась со скамейки и побежала, чтобы схватить
его, а сестры вприпрыжку помчались за мной, стараясь дотронуться до змея,
пока он не улетел.
-- Иннин! -- услышала я голос Амы, и Номер Два с Номером Три убежали.
Ама стояла во дворе, а моя мама и остальные женщины уже выходили из лунных
ворот. Ама подскочила ко мне и наклонилась, чтобы расправить мой желтый
жакет.
-- Сюнь ифу\ Твой новый костюм! Весь измялся! -- в отчаянии закричала
она.
Мама улыбнулась и подошла ко мне. Она пригладила мои растрепавшиеся
волосы и подоткнула в пучок выбившиеся пряди.
-- Мальчик может бегать и гоняться за змеем, потому что у него такая
натура, -- сказала она. -- А девочка должна стоять спокойно. Если ты
долго-долго простоишь спокойно, змей перестанет тебя видеть, и даже сам
подойдет к тебе и спрячется в прохладе твоей тени.
Старушки покудахтали, соглашаясь, и потом все они ушли, оставив меня
посреди жаркого двора.
Постояв смирнехонько некоторое время, я обнаружила свою тень. Сначала
это было просто темное пятно на бамбуковой циновке, покрывавшей плиты во
дворе. У тени были короткие ноги, длинные руки и собранная в пучок коса, как
у меня. Когда я тряхнула головой, она тоже тряхнула головой. Мы взмахнули
руками. Мы подняли ногу. Я повернулась, чтобы уйти, и она пошла за мной. Я
быстро обернулась: она была на месте. Я подняла ци-
новку, чтобы посмотреть, свернется ли тень, а она была уже под
циновкой, на каменных плитах. Я ахнула в восторге от ее сообразительности. Я
побежала под дерево: тень не отставала от меня. Там она исчезла. Тень мне
понравилась: темная моя спутница с такой же неугомонной натурой, как у меня.
Потом я услышала, как Ама снова зовет меня.
-- Иннин! Пора. Ты готова отправляться на озеро? -- Я кивнула и
побежала к ней, преследуя себя саму, бегущую впереди.
-- Не бегай, ходи спокойно, -- наставляла меня Ама.
Вся семья уже стояла на улице, возбужденно переговариваясь. Все были
одеты по-парадному. На папе был новый коричневый халат, с виду очень
тепло. На противоположной стороне двора желтым пятном светилось открытое
окно, за которым была видна служанка свахи. Она сидела у стола и, сонно
моргая, смотрела на красную свечу, горевшую в специальном золотом
подсвечнике. Я села под деревом, чтобы посмотреть, как решается моя судьба.
Должно быть, я задремала, потому что помню, как испуганно встрепенулась
от оглушительного раската грома. И тогда я увидела, как служанка выбегает из
комнаты, перепуганная точно цыпленок, за которым гонится кухарка с ножом. О,
она тоже спала, подумала я, и теперь решила, что это японцы. Я засмеялась.
Молния озарила небо, снова загрохотал гром, а служанка уже вылетела со двора
и помчалась вниз по дороге с такой скоростью, что камни разлетались у нее
из-под ног. Интересно, куда она собирается убежать, спросила я себя,
продолжая смеяться. И тут я увидела, как пламя свечи слегка дрогнуло от
ветра.
Я ни о чем не думала, когда ноги сами подняли меня и привели через двор
в эту тускло освещенную комнату, но я надеялась... я молила Будду,
Всемилостивейшую Богиню Гуаньинь и Госпожу Луну загасить эту свечу. Огоньки
затрепетали и отклонились в сторону, сделавшись совсем низкими, но все-таки
оба продолжали гореть. Я так волновалась, что у меня перехватило дыхание, но
в конце концов оно прорвалось с такой силой, что загасило фитиль моего мужа.
Я содрогнулась от страха. Мне казалось, что сейчас из воздуха появится
нож и поразит меня насмерть. Или небо расколется пополам, и меня сметет с
лица земли. Но ничего не произошло, и, придя в себя, я вернулась в нашу
спальню быстрыми виноватыми шагами.
На следующее утро сваха торжественно объявила Тянью, его родителям и
мне: "Мое дело сделано", -- и высыпала на красную ткань оставшийся от свечи
черный пепел. Но я видела краску стыда на лице служанки и ее печальный
взгляд.
Я научилась любить Тянью, только это не то, что ты думаешь. При мысли,
что однажды наступит день, когда он взгромоздится на меня и займется своим
делом, меня начинало мутить. Всякий раз, когда я входила в нашу спальню, мои
волосы вставали дыбом. Но в первые месяцы он не трогал меня. Он спал на
кровати, я -- на диване.
В глазах его родителей я была примерной женой, как они меня и учили.
Каждое утро я приказывала повару зарубить цыпленка и варить до тех пор, пока
из него не выйдут все соки. Я собственноручно процеживала бульон в чашку,
никогда не добавляя в него ни капли воды, и подавала мужу на завтрак с
пожеланиями бодрости и здоровья. Чтобы ублажить свою свекровь, я каждый
вечер готовила доунау, специальный тонизирующий суп, который был не просто
очень вкусным, но состоял из восьми ингредиентов, гарантирующих долгую жизнь
матерям.
Но этого ей было недостаточно для полного счастья. Однажды утром мы с
Хуан Тайтай сидели в одной комнате и вышивали. Я вспоминала детство и свою
лягушку, которую звали Большой Ветер. Хуан Тайтай сидела как на иголках --
ерзала на стуле и сердито сопела, потом резко встала, подошла ко мне и
залепила пощечину.
-- Ах ты дрянь! -- крикнула она. -- Если ты будешь и дальше
отказываться спать с моим сыном, я перестану тебя кормить и одевать.
Так я узнала, что придумал мой муж, чтобы не навлечь на себя
материнский гнев. Я кипела от злости, но не произнесла ни слова, помня
данное родителям обещание быть послушной женой.
В ту ночь я села на кровать к Тянью и стала ждать, что он начнет меня
трогать. Но он и не подумал. Я вздохнула с облегчением. Назавтра я легла на
кровать рядом с ним. Но и тогда он не дотронулся до меня. Поэтому на
следующую ночь я сняла ночную рубашку.
И тогда я увидела, какой он на самом деле. Он отвернулся от меня в
испуге. Он не хотел со мной спать, а по его страху я догадалась, что он
вообще не хотел женщин. Маленький мальчик, который так и не стал большим.
Через какое-то время я перестала бояться. Я даже начала по-другому к нему
относиться. Но не увидела в нем любимого мужа, а скорее младшего брата,
который нуждается в покровительстве. Я снова надела ночную рубашку, легла
рядом с ним и погладила его по спине. Я знала, что бояться мне больше
нечего. С тех пор я спала рядом с Тянью. Он никогда и пальцем не тронул бы
меня, а у меня появилась удобная постель.
Прошло еще несколько месяцев. Мои живот и грудь оставались маленькими и
плоскими, и злость Хуан Тайтай приобрела другой оттенок.
-- Мой сын сказал, что он оплодотворил тебя столько раз, что хватило бы
на тысячи внуков. И где же они? Это, должно быть, ты делаешь что-то
неправильно. -- Она запретила мне вставать с постели, чтобы семена,
предназначенные для ее внуков, не могли так легко из меня выскользнуть.
О, по-твоему, это большое удовольствие лежать целый день в постели. А я
тебе скажу: это было хуже, чем в тюрьме. Мне казалось, Хуан Тайтай слегка
помешалась.
Она велела слугам убрать из комнаты все острые предметы, полагая, что
ножи и ножницы могут перерезать нить жизни будущих поколений рода. Она
запретила мне шить. Она велела мне сосредоточиться и не думать ни о чем
другом, только о детях. И четыре раза в день в мою комнату входила очень
милая служанка и, беспрестанно прося прощения, заставляла меня пить
отвратительное на вкус лекарство.
Я завидовала этой девочке, потому что она могла выйти за дверь. Иногда,
наблюдая за ней из окна, я представляла себе, что я -- эта девочка, стоящая
посреди двора, торгующаяся со странствующим сапожником, болтающая с другими
служанками, выговаривающая что-то красивому посыльному своим высоким
задиристым голосом.
Однажды, когда прошло еще два месяца безо всякого результата, Хуан
Тайтай пригласила в дом старую сваху. Та внимательно осмотрела меня,
вспомнила день и час моего рождения, справилась у Хуан Тайтай о моем
характере и наконец выдала свое заключение.
-- Теперь ясно, в чем дело. У женщины может появиться сын только при
недостатке какого-либо из элементов. У твоей невестки с самого рождения было
достаточно дерева, огня, воды и земли, ей не хватало только металла. Но
когда она вышла замуж, ты увешала ее золотыми браслетами и другими
украшениями, так что теперь у нее есть все, включая металл. А при полном
наборе элементов она не может забеременеть.
Эта новость только обрадовала Хуан Тайтай -- она ужасно любила
хвастаться, что надарила мне кучу золотых украшений, чтобы уберечь от
бесплодия. Я тоже обрадовалась, потому что почувствовала себя куда легче и
свободнее после того, как с меня сняли все это золото. Говорят, такое
случается при недостатке металла. Ты начинаешь мыслить как независимый
человек. В тот день я стала думать о том, как бы мне освободиться от этого
брака, не нарушив своего обещания родителям.
На самом деле это было очень просто. Я заставила Хуанов думать, что
идея избавиться от меня сама пришла к ним в голову и что они сами решили
считать свадебный контракт недействительным.
Много дней я продумывала свой план. Я наблюдала за всеми окружающими; я
читала мысли, написанные на их лицах, и однажды почувствовала, что готова. Я
выбрала благоприятный день: третий день третьей луны. Это был праздник
Чистых и Светлых Дней. В этот день ваши мысли должны быть особенно чистыми:
вы готовитесь поминать своих предков. В этот день люди приходят к семейным
могилам. Они берут с собой мотыги и метлы, чтобы выполоть сорняки и дочиста
вымести камни, и приносят пирожки и апельсины, чтобы угостить духов. Нет,
этот день вовсе не мрачный -- скорее что-то вроде пикника, -- но он имеет
особое значение для тех, кто мечтает о внуках.
Утром этого дня я разбудила Тянью и весь дом своими причитаниями.
Прошло довольно много времени, прежде чем Хуан Тайтай пришла в нашу спальню.
-- Что там с ней случилось? -- прокричала она из своей комнаты и
приказала кому-то: -- Пойди и успокой ее. -- Но поскольку мои вопли так и не
затихли, она немного погодя ворвалась в спальню и принялась отчитывать меня
пронзительным голосом.
Я зажимала себе рот одной рукой и глаза -- другой. Мое тело извивалось
так, словно меня терзала страшная боль. Это было вполне убедительно, потому
что Хуан Тайтай отшатнулась и сжалась в комок, как испуганный зверь.
-- Что с тобой, доченька? Говори скорее! -- воскликнула она.
-- О нет, это слишком ужасно, я не могу ни думать об этом, ни говорить,
-- произнесла я, не переставая корчиться и стонать.
Попричитав достаточно, я наконец объяснила, о чем мне так страшно было
думать.
-- Мне приснился сон, -- сказала я. -- Наши предки пришли ко мне и
сказали, что хотят увидеть нашу свадьбу. Поэтому мы с Тянью устроили еще
одну точно такую же церемонию для предков. Мы увидели, как сваха зажгла
свечу и отдала ее служанке, чтобы та следила за ней. Наши предки были так
довольны, так довольны. -- Я опять начала тихонько плакать, но Хуан Тайтай
бросила на меня раздраженный взгляд.
-- Но потом служанка вышла из комнаты, где стояла свеча, и тут подул
сильный ветер и загасил свечу. И предки очень рассердились. Они закричали,
что наш брак обречен! Они сказали, что огонек Тянью задуло! Наши предки
сказали, что если Тянью останется в этом браке, он умрет!
Лицо Тянью побелело. Но Хуан Тайтай только нахмурилась:
-- Ты просто глупая девчонка, поэтому тебе и снятся такие сны! -- и
велела всем возвращаться по постелям.
-- Мама, -- позвала я ее хриплым шепотом. -- Пожалуйста, не уходите!
Мне страшно! Наши предки сказали, что если семья не примет меры, они
исполнят свою страшную угрозу.
-- Что за чушь! -- закричала Хуан Тайтай, снова поворачиваясь ко мне.
Тянью повернулся вместе с матерью; лицо у него было такое же хмурое, как у
нее. И я поняла, что они почти попались -- две утки, подбирающиеся к
приманке.
-- Они сказали, что вы не поверите мне, -- произнесла я с отчаянием в
голосе, -- ведь для меня большая честь быть женой Тянью. Поэтому предки
пообещали дать знаки, что порча уже коснулась нашего брака.
-- Что за ерунду мелет твой глупый язык, -- сказала Хуан Тайтай,
вздохнув. Но не смогла удержаться: -- Какие знаки?
-- Мне приснился мужчина с длинной бородой и родимым пятном на щеке.
-- Дедушка Тянью? -- спросила Хуан Тайтай. Я кивнула, вспоминая хорошо
известный мне портрет на стене.
-- Он сказал, что нам будут даны три знака. Во-первых, он нарисовал
черное пятно на спине Тянью и сказал, что оно разрастется и съест все тело
Тянью, точно так же, как было съедено лицо дедушки перед смертью.
Хуан Тайтай быстро повернулась к Тянью и задрала его рубашку.
-- Ай-йа! -- вскрикнула она, потому что пятно действительно там было --
та самая черная родинка, размером с отпечаток пальца, такая же точно, какой
я ее видела на протяжении последних пяти месяцев, когда мы с Тянью спали
вместе как брат и сестра.
-- И тогда наш предок дотронулся до моего рта,-- я похлопала себя по
щеке, как будто бы она уже болела. -- Он сказал, что у меня будут выпадать
зубы, один за другим, до тех пор, пока я не перестану протестовать против
расторжения нашего брака.
Хуан Тайтай раскрыла мой рот и содрогнулась, увидев дырку на месте
сгнившего коренного зуба, выпавшего четыре года назад.
-- И наконец я увидела, как он оплодотворил своим семенем чрево
служанки. Он сказал, эта девочка только прикидывается, будто вышла из плохой
семьи. На самом деле в ней течет императорская кровь, и...
Я откинула голову на подушку, сделав вид, что продолжать у меня нет
сил. Хуан Тайтай вцепилась мне в плечо:
-- Что он сказал?
-- Он сказал, что эта девочка предназначена небом в жены Тянью и что из
его семени вырастет ребенок Тянью.
Еще до обеда они приволокли служанку свахи в наш дом и выколотили из
нее ужасное признание.
И после долгих поисков они разыскали и служанку, которая мне так
нравилась, ту самую, за которой я наблюдала каждый день из окна. Я видела,
что когда бы ни появлялся красивый посыльный, ее глаза расширялись и
задиристый голос становился тише. А позже я заметила, как округляется ее
живот, а лицо вытягивается от тревоги и страха.
Можешь себе представить, как счастлива она была, когда они заставили ее
рассказать правду о своем императорском происхождении. Я слышала потом, что
чудо вступления в брак с Тянью настолько ее поразило, что она стала очень
набожной и приказывала слугам подметать могилы предков не просто раз в год,
а каждый день.
К этой истории больше нечего добавить. Они не очень сильно винили меня.
Хуан Тайтай получила внука. А я получила одежду, билет до Пекина и столько
денег, что мне хватило на дорогу в Америку. Хуаны просили только, чтобы я
никогда не рассказывала сколько-нибудь влиятельным лицам историю своего
расторгнутого брака.
Это подлинная история о том, как я сдержала слово и принесла в жертву
свою жизнь. Посмотри на золото, которое я сейчас ношу. Когда я подарила
жизнь твоим двум братьям, твой отец подарил мне эти два браслета. Потом
родилась ты. И каждые несколько лет, когда у меня появляется немного лишних
денег, я покупаю еще один браслет. Я знаю, чего я стою. Все они настоящие, в
каждом двадцать четыре карата.
Но одного я никогда не забываю. В праздник Чистых и Светлых Дней я
снимаю все свои браслеты. Я вспоминаю, как однажды пережила настоящее
озарение и к чему это привело. И я помню тот день, когда молоденькой
девочкой, с лицом, закутанным красным свадебным шарфом, обещала не забывать
себя.
Как чудесно опять стать той девочкой, снять с себя шарф и открыть лицо
и почувствовать, каким легким снова становится тело!
Госпожа Луна
Все эти годы я держала при себе все свои желания. И поскольку я так
долго молчала, сейчас меня не слышит даже моя собственная дочь. Она сидит у
своего новомодного бассейна и слышит только свой плейер, свой радиотелефон,
своего большого важного мужа, а он интересуется, почему, купив уголь для
жаровни, она забыла про жидкость для поджигания.
Все эти годы я скрывала свою истинную натуру, стараясь казаться
незаметной тенью, которую никому не ухватить. И поскольку я так долго
скрывалась, сейчас меня не видит даже моя собственная дочь. Она видит только
свои долги в банке, список необходимых покупок, стоящую не на положенном
месте пепельницу.
И я хочу сказать ей вот что: мы потеряли себя, она и я -- невидимые и
невидящие, неслышные и неслышащие, для окружающих нас не существует.
Я теряла себя постепенно. Годами я терла свое лицо, смывая с него боль:
так вода окатывает камни, сглаживая царапины.
Но даже сейчас я могу припомнить то время, когда я бегала и кричала и
не могла ни минуты просидеть спокойно. Мое самое раннее воспоминание:
сказать Госпоже Луне свое заветное желание. Но так как я забыла, что это
было за желание, воспоминание все эти долгие годы от меня ускользало.
Но теперь это желание всплыло в моей памяти, и я могу припомнить тот
день во всех подробностях так же ясно, как вижу свою дочь и всю нелепость ее
жизни.
В 1918 году, когда мне исполнилось четыре года, праздник Луны начался в
Уси необычайно жаркой осенью -- страшно жаркой. Когда я проснулась в то
утро, в пятнадцатый день восьмой луны, соломенный матрас на моей кровати был
уже весь липкий. В комнате стоял запах прелой травы.
В начале лета слуги закрыли все окна бамбуковыми шторами, чтобы
защитить комнаты от солнца. Постели были застланы ткаными покрывалами,
единственным постельным бельем на месяцы постоянной влажной жары, горячие
кирпичи во дворе покрыты крест-накрест бамбуковыми циновками. И вот уже
наступила осень, но не принесла обычной утренней и вечерней прохлады.
Поэтому в тени за шторами все еще держалась надоевшая всем жара, усиливая
едкий запах моего ночного горшка, проникая в мою подушку, нагревая мой
затылок и щекоча щеки. И поэтому, проснувшись в то утро, я долго еще
пребывала в плохом настроении.
Снаружи в комнату проникал еще какой-то запах: что-то горело, источая
острый аромат, сладкий и горький одновременно.
-- Что это за противный запах? -- спросила я свою аму (нянька), которая
всегда ухитрялась появляться у моей постели, едва только я просыпалась. Она
спала на узеньком диванчике в крохотной комнатушке по соседству с моей.
-- Я уже вчера тебе объясняла, -- сказала она, вытаскивая меня из
постели и сажая к себе на колени. И в моем полусонном сознании с трудом
всплыло воспоминание о том, что она мне говорила днем раньше.
-- Мы сжигаем Пять Воплощений Зла, -- сонно пробормотала я и
соскользнула с ее теплых колен. Я забралась на табуреточку у окна и
посмотрела вниз. Во дворе лежало зеленое кольцо, похожее на свернувшуюся
змею, из хвоста которой клубами валил желтый дым. Накануне Ама показывала
мне цветную шкатулочку, на которой были изображены Пять Воплощений Зла:
плывущая змея, скачущий скорпион, летящая сороконожка, падающий паук и
прыгающая ящерица. Укус любой из этих тварей может убить ребенка, объясняла
Ама. Поверив, что мы поймали Пять Зол и сжигаем их трупы, я успокоилась. Я
не знала, что зеленое кольцо было попросту смесью разных трав, дым которых
отгонял комаров и мошек.
В тот день, вместо того чтобы надеть на меня полотняную кофту и
просторные штаны, Ама принесла тяжелый шелковый жакет на подкладке и такие
же штаны желтого цвета, обшитые с боков черными лентами.
-- Сегодня никаких игр, -- сказала Ама, распахивая жакет. -- Мама
приготовила тебе костюм тигра для праздника Луны... -- Она засунула меня в
штаны. -- Это очень важный день, ты теперь большая девочка, так что можешь
пойти на церемонию.
-- А что такое церемония? -- спросила я, пока Ама надевала жакет поверх
хлопчатобумажного белья.
-- Это когда ты все делаешь как нужно, чтобы боги тебя не наказали, --
сказала Ама и застегнула пряжки в виде лягушек.
-- А как они могут наказать? -- не отставала я.
-- Слишком много вопросов! -- закричала Ама. -- Тебе не надо ничего
понимать. Просто делай все, как твоя мама. Зажги ароматную палочку,
поклонись, принеси жертву Луне. Не позорь меня, Иннин.
Я с неудовольствием наклонила голову и стала разглядывать черные узоры
на рукавах: крошечные вышитые пионы, вырастающие из расшитых золотой нитью
завитков. Я вспомнила, что видела, как мама втыкала серебряную иголочку в
шитье и вытаскивала ее и как -под ее ловкими руками на одежде расцветали
цветы, листья и виноградные лозы.
Потом во дворе послышались голоса. Я привстала на цыпочки, чтобы
увидеть со своей табуретки, кто это говорит. Кто-то жаловался на жару:
"...посмотри на мои руки, они сейчас расплавятся". На праздник Луны приехало
с севера много родственников, и они собирались прогостить у нас неделю.
Ама начала расчесывать мои волосы широким гребнем, но как только
гребень доходил до спутанной пряди, я делала вид, что вот-вот свалюсь с
табуретки.
-- Стой спокойно, Иннин! -- покрикивала Ама. Она всегда сердилась,
когда я хихикала и вертелась. Потом она натянула во всю длину расчесанные
волосы, как вожжи, и, пока я не успела свалиться с табуретки, заплела их в
косу над ухом, вплетя в нее пять разноцветных шелковых лент, скрутила косу в
тугой шар, потом расправила и подровняла свободные концы лент, чтобы
получилась аккуратная кисточка.
Ама повернула меня кругом, чтобы осмотреть свою работу. Я поджаривалась
в своем жакете на подкладке и в штанах, явно рассчитанных на более
прохладный день. Кожа у меня на голове горела от Аминых стараний. Что же это
за день такой, чтобы принимать из-за него столько мучений?
-- Прекрасно, -- произнесла Ама, не обращая внимания на хмурое
выражение моего лица.
-- А кто сегодня приезжает? -- спросила я.
--Дацзя -- вся семья, -- радостно сказала она. -- Мы все отправляемся
на озеро Тай. Наша семья взяла в аренду лодку со знаменитым поваром. И
сегодня во время церемонии ты увидишь Госпожу Луну.
-- Госпожу Луну! Госпожу Луну! -- закричала я, подпрыгивая в полном
восторге. Понаслаждавшись приятным звуком своего голоса, произносящего новые
слова, я дернула Аму за рукав и спросила: -- А кто такая Госпожа Луна?
-- Чаннэ. Она живет на Луне, и сегодня единственный день, когда с ней
можно увидеться и она исполнит твое заветное желание.
-- А что такое заветное желание?
-- Это то, чего ты хочешь, но о чем нельзя попросить, -- сказала Ама.
-- А почему я не могу попросить?
-- Потому что... потому что, если ты просишь о чем-то... это уже
эгоизм, -- сказала Ама. -- Разве я тебя не учила, что нехорошо думать только
о себе? Девочка должна не говорить, а слушать.
-- Тогда как же Госпожа Луна узнает мое желание?
-- Ай! Ты слишком много хочешь знать! Ее можно попросить, потому что
она -- не обычный человек.
Удовлетворившись таким ответом, я немедленно заявила:
-- Тогда я скажу ей, что не хочу больше носить эту одежду.
-- Ах! Разве я только что не объяснила тебе? -- сказала Ама. -- Сейчас,
когда ты проговорилась, это уже не заветное желание.
Во время завтрака казалось, что никто не спешит на озеро. То один, то
другой брал со стола что-нибудь еще. И после завтрака все продолжали
разговаривать о разных пустяках. С каждой минутой я все больше тревожилась и
чувствовала себя все несчастнее.
-- "...Осенняя луна теплеет. Чу! Возвращаются тени гусей". --
Пападекла-мировал длиннее стихотворение, которое он разобрал в древней
надписи на камне. -- Третье слово в следующей строфе, -- объяснял он, --
стерлось с
плиты, его значение веками смывали дожди, и оно было уже почти утрачено
для потомков.
-- Да, но по счастью, -- вмешался мой дядя, и в глазах у него сверкнули
веселые огоньки, -- ты у нас тонкий знаток древней истории и литературы. Я
думаю, ты смог разрешить эту загадку.
-- "Мгла зацветает сиянием. Чу!.." -- ответил отец следующей строфой.
Мама рассказывала тете и старушкам, как надо смешивать различные травы и
насекомых, чтобы приготовить бальзам.
-- Тереть надо здесь, между этими двумя точками. Втирайте энергично,
пока кожу не начнет жечь, тогда вся боль сгорит.
-- Да как же можно тереть опухшую ногу? -- возразила одна старушка. --
И внутри, и снаружи будет болеть. Все такое чувствительное -- дотронуться
нельзя!
-- Это жжение, -- усомнилась другая старенькая тетушка, -- может
спалить все мышцы.
-- От него будут слезиться глаза! -- воскликнула моя двоюродная
бабушка.
Я только вздыхала, когда они начинали новую тему. Наконец Ама обратила
на меня внимание и дала мне пряник в виде лунного зайца. Она сказала, что я
могу пойти во двор и поделить его с двумя своими сестрами, Номером Два и
Номером Три.
Когда держишь в руке лунный пряник, забыть о лодке очень легко. Мы
втроем быстренько вышли из комнаты и, едва миновав лунные ворота, ведущие во
внутренний двор, с криком бросились наперегонки к каменной скамье. Я была
самой старшей и заняла самое лучшее место в тени, где камень был прохладнее.
Сестры уселись на солнце. Я отломила каждой из них по уху от зайца. Уши были
просто из теста, без сладкой начинки из яичного желтка, но сестры были
слишком малы, чтобы разбираться в таких вещах.
-- Сестра любит меня больше, -- сказала Номер Два Номеру Три.
-- Меня больше, -- сказала Номер Три Номеру Два.
-- Не спорьте, -- сказала я им обеим. Я грызла туловище зайца, проводя
языком по губам, чтобы слизать прилипшую к ним сладкую соевую пасту.
Мы смахнули друг с друга последние крошки, и когда эта забава
закончилась, воцарилась тишина. Но мне не сиделось на месте: заметив
невдалеке воздушного змея с большим туловищем из гофрированной бумаги и
прозрачными крыльями, я сорвалась со скамейки и побежала, чтобы схватить
его, а сестры вприпрыжку помчались за мной, стараясь дотронуться до змея,
пока он не улетел.
-- Иннин! -- услышала я голос Амы, и Номер Два с Номером Три убежали.
Ама стояла во дворе, а моя мама и остальные женщины уже выходили из лунных
ворот. Ама подскочила ко мне и наклонилась, чтобы расправить мой желтый
жакет.
-- Сюнь ифу\ Твой новый костюм! Весь измялся! -- в отчаянии закричала
она.
Мама улыбнулась и подошла ко мне. Она пригладила мои растрепавшиеся
волосы и подоткнула в пучок выбившиеся пряди.
-- Мальчик может бегать и гоняться за змеем, потому что у него такая
натура, -- сказала она. -- А девочка должна стоять спокойно. Если ты
долго-долго простоишь спокойно, змей перестанет тебя видеть, и даже сам
подойдет к тебе и спрячется в прохладе твоей тени.
Старушки покудахтали, соглашаясь, и потом все они ушли, оставив меня
посреди жаркого двора.
Постояв смирнехонько некоторое время, я обнаружила свою тень. Сначала
это было просто темное пятно на бамбуковой циновке, покрывавшей плиты во
дворе. У тени были короткие ноги, длинные руки и собранная в пучок коса, как
у меня. Когда я тряхнула головой, она тоже тряхнула головой. Мы взмахнули
руками. Мы подняли ногу. Я повернулась, чтобы уйти, и она пошла за мной. Я
быстро обернулась: она была на месте. Я подняла ци-
новку, чтобы посмотреть, свернется ли тень, а она была уже под
циновкой, на каменных плитах. Я ахнула в восторге от ее сообразительности. Я
побежала под дерево: тень не отставала от меня. Там она исчезла. Тень мне
понравилась: темная моя спутница с такой же неугомонной натурой, как у меня.
Потом я услышала, как Ама снова зовет меня.
-- Иннин! Пора. Ты готова отправляться на озеро? -- Я кивнула и
побежала к ней, преследуя себя саму, бегущую впереди.
-- Не бегай, ходи спокойно, -- наставляла меня Ама.
Вся семья уже стояла на улице, возбужденно переговариваясь. Все были
одеты по-парадному. На папе был новый коричневый халат, с виду очень