Страница:
скромный, но отличного покроя и из превосходного шелка. На маме -- жакет и
юбка, расцветка которых была прямо противоположна цветам моей одежды: черный
шелк с желтыми лентами. Сестры были в розовых жакетах: так же, как их
матери, младшие жены моего отца. Кофта моего старшего брата была голубого
цвета, с вышивкой, напоминающей иероглиф Будды с пожеланиями долголетия.
Даже старушки надели ради праздника свои лучшие одежды: мамина тетка, папина
мама и ее двоюродная сестра, толстая жена моего двоюродного деда, которая
всегда ходила так, словно перебиралась по скользким камням через ручей:
сделает два коротеньких шажка и испуганно оглядывается.
Слуги уже собрали и погрузили в повозку рикши все необходимое на день:
закрытую крышкой плетеную корзину, наполненную танши, клейким рисом,
завернутым в листья лотоса, с начинкой из жареной свинины или сладких
семечек лотоса; маленькую печку, чтобы вскипятить воду для чая; другую
корзину с пиалами, чашками и палочками для еды; полотняную сумку с яблоками,
гранатами и грушами; запотевшие глиняные кувшины с консервированным мясом и
овощами; груду красных коробок, в каждой из которых лежало по четыре лунных
пряника; и, конечно, циновки для послеобеденного сна.
Потом все забрались в повозки; младшие дети сели со своими няньками. Но
перед тем как процессия тронулась, в самый последний момент, я выскользнула
из объятий Амы, соскочила с рикши и забралась в повозку к маме. Это
расстроило Аму: во-первых, ей не нравилось, когда я капризничала, а
во-вторых, меня она любила больше, чем себя. Когда умер ее муж, она
отказалась от своего сына, и ее взяли в наш дом ко мне в няньки для меня. Но
я никогда не думала о ее чувствах -- она слишком избаловала меня, --: просто
считала, что Ама создана специально для моего удобства; так относятся к
вееру летом или к печке зимой, такие вещи начинают ценить лишь тогда, когда
их лишаются. Когда мы приехали на озеро, меня разочаровало отсутствие
прохладного ветерка. Наши рикши взмокли от пота и фыркали как лошади, хватая
открытым ртом воздух. Стоя на причале, я смотрела, как наши старушки и
мужчины поднимаются на борт большой лодки, арендованной нашей семьей. Лодка
была похожа на плавучий чайный домик с открытым павильоном, который был даже
больше того, что стоял у нас во дворе. У павильона было множество красных
колонн и островерхая черепичная крыша, а за ним -- что-то напоминающее
летний домик с круглыми окошками.
Когда наступила наша очередь, Ама крепко схватила меня за руку, и мы
перепрыгнули через борт. Но едва лишь мои ноги коснулись палубы, я выдернула
руку. Вместе с Номером Два и Номером Три мы пробрались между скрытыми под
волнами темных и ярких шелковых одежд ногами взрослых и наперегонки
помчались в конец палубы.
Мне понравилось, как покачивается палуба -- казалось, она вот-вот уйдет
из-под ног. Прикрепленные к крыше и перилам красные фонари тоже
раскачивались, словно от ветра. Мы с сестрами пробежались пальцами по всем
скамейкам и маленьким столикам в павильоне, потом ощупали резьбу на
деревянных перилах и просунули головы в отверстия, чтобы посмотреть на воду
внизу. Но еще много интересного оставалось необследованным! Я приотворила
тяжелую дверь, ведущую в летний домик, --:
за ней оказалась большая комната, похожая на гостиную. Заливающиеся
смехом сестры вбежали туда следом за мной. Сквозь другую дверь я увидела
людей на кухне. Мужчина с большим разделочным ножом в руках обернулся и
начал что-то нам говорить, но мы, смущенно заулыбавшись, убежали.
На корме мы увидели бедно одетую семью. Мужчина бросал щепки в печку с
длинной трубой, женщина резала овощи, двое мальчишек сидели на корточках у
самого края лодки, держа в руках что-то вроде лески с привязанной к ней
проволочной сеткой, опущенной в воду. Эти нахалы даже не взглянули в нашу
сторону.
На нос лодки мы вернулись как раз вовремя, чтобы увидеть удаляющийся от
нас причал. Мама и другие женщины уже сидели на скамеечках в павильоне,
обмахиваясь изо всех сил веерами и хлопая друг друга, когда на кого-нибудь
садился комар. Папа и дядя, облокотившись о перила, вполголоса вели какой-то
серьезный разговор. Мой брат со своими двоюродными братьями, отыскав где-то
длинную бамбуковую палку, колотили ею по воде, как будто так можно было
ускорить движение лодки. Собравшиеся на носу слуги, щелкая поджаренные
орешки, грели воду для чая и распаковывали корзины с холодными закусками.
Хотя озеро Тай одно из самых больших в Китае, в тот день на нем,
казалось, яблоку негде было упасть. Мимо нас то и дело проплывали разные
лодки -- гребные, педальные, парусные, рыбачьи -- и плавучие павильоны вроде
нашего. Повсюду были люди: кто-то, перегнувшись за борт, опускал руки в
холодную воду, кто-то спал под полотняным навесом или под зонтом из вощеной
бумаги.
Внезапно я услышала крики: "Ах! Ах! Ах!" -- и подумала: ну наконец-то,
день начался! Примчавшись в павильон, я обнаружила, что это смеются мои дяди
и тети, пытающиеся ухватить палочками креветок, которые все еще извиваются в
своих панцирях, растопырив крохотные ножки. Вот, значит, что было в
проволочной сетке, болтавшейся за бортом: свежие креветки, которых сейчас
мой папа окунает в острый бобовый соус и -- раз-два -- отправляет в рот.
Но возбуждение скоро прошло, и день перестал отличаться от любого
другого дня у нас дома. Та же вялость после еды. Нагоняющие сон сплетни за
чашкой горячего чая. Ама велит мне лечь на циновку. В самый жаркий час дня
все засыпают. Тишина.
Я села и увидела, что Ама еще спит, лежа наискосок на своей циновке.
Тогда я потихоньку пробралась на корму. Там нахальные мальчишки вытаскивали
из бамбуковой клетки большую пронзительно кричавшую птицу с длинной шеей. На
шее у нее было металлическое кольцо. Один мальчишка держал птицу за крылья,
другой привязывал толстую веревку к ушку на этом кольце. Затем они отпустили
птицу и она взмыла вверх, взмахнув белыми крыльями, перелетела через борт
лодки и села на сверкающую воду. Я подошла к борту посмотреть на птицу. Она
одним глазом покосилась на меня, потом нырнула в воду и исчезла.
Один из мальчишек бросил на воду тростниковый плот, потом сам прыгнул
за борт и забрался на плот. Через несколько секунд птица вынырнула, с трудом
удерживая в клюве большую рыбину. Вспрыгнув на плот, она попыталась
проглотить рыбу, но, естественно, с кольцом на шее не могла этого сделать.
Мальчишка на плоту одним движением выхватил рыбу из клюва и бросил брату,
оставшемуся на борту. Я захлопала в ладоши, а птица снова нырнула в воду.
Целый час, пока Ама и все остальные спали, я, точно голодный кот,
подкарауливающий добычу, наблюдала, как рыба за рыбой появлялись в птичьем
клюве для того лишь, чтобы перекочевать в деревянное ведро на палубе. Потом
мальчишка на плоту крикнул другому: "Хватит!" -- а тот что-то прокричал еще
кому-то, находившемуся высоко наверху, в той части лодки, которой мне не
было видно. Лодка пришла в движение, и тут же снова послышалось громкое
звяканье и шипение. Стоявший рядом со мной мальчишка прыгнул в воду. Теперь
оба, скорчившись, уселись посередине плота, будто две птицы на ветке. Я
помахала им рукой, позавидовав их беспечной жизни. Вскоре они были уже
далеко от нас -- крохотное желтое пятнышко, пляшущее на воде.
Казалось бы, мне вполне могло хватить одного этого приключения. Но я
осталась на корме, будто ожидая продолжения чудесного сна. И конечно же,
долго ждать не пришлось: едва я обернулась, как увидела сидящую на корточках
перед ведром с рыбой угрюмую женщину. Она взяла тонкий Острый нож и стала
вспарывать рыбам брюхо, вытаскивая оттуда красные скользкие внутренности и
швыряя их через плечо в озеро. Я видела, как она соскабливала рыбью чешую,
которая разлеталась в разные стороны, как осколки стекла. Еще там были две
курицы, кудахтавшие до тех пор, пока им не отрубили головы. И большая
зубастая черепаха, которая только протянула шею, чтобы укусить палку, как --
вуук! -- и ее голова отлетела в сторону. И темное скопище тонких
пресноводных угрей, кишевших в тазу. Потом женщина молча собрала все это и
унесла на кухню. И больше не на что было смотреть.
Только тогда -- и слишком поздно! -- я догадалась посмотреть на свой
новый костюм: пятна крови, приставшая рыбья чешуя, перья и грязь. Тут мне в
голову пришла идея, мягко говоря, странная! Заслышав с носовой стороны лодки
голоса просыпающихся родственников, в панике, я быстро окунула руки в чашку
с черепашьей кровью и вымазала ею свои рукава и перед штанов и жакета. Я
совершенно искренне полагала, что смогу замаскировать все пятна, перекрасив
костюм в темно-красный цвет, и, если потом буду примерно вести себя, никто и
не заметит этой перемены.
В таком виде Ама и нашла меня: залитое кровью привидение. У меня в ушах
до сих пор звучит вопль, который она испустила, в ужасе бросившись ко мне,
чтобы определить, каких частей тела у меня не хватает и где находятся
кровоточащие раны. Но, осмотрев мои уши и нос, пересчитав пальцы на руках и
ничего не обнаружив, Ама стала называть меня такими словами, которых я
никогда не слыхала. Судя по тому, как она выплевывала и швыряла их в меня,
слова эти были очень плохие. Приговаривая: "Ах ты такая-сякая!" -- она
сорвала с меня жакет и стянула штаны. Ее голос дрожал не столько от злости,
сколько от страха и угрызений совести. "Сейчас придет твоя мама и с
удовольствием вытрет об тебя ноги, -- сказала Ама в отчаянии. -- Она
отправит нас обеих в Куньмин". И тут я не на шутку перепугалась, так как
слыхала, что Куньмин находится страшно далеко и туда никто никогда не ездит
и что это совершенно дикое место, окруженное каменным лесом, в котором
хозяйничают обезьяны. Ама оставила меня на корме, залитую слезами, в одном
только хлопчатобумажном белом белье и тигровых туфельках.
Я и вправду ждала, что мама вот-вот появится. Я пыталась себе
представить, как она посмотрит на мой испорченный костюм, на цветочки, в
которые было вложено столько ее труда. Мне казалось, она придет на корму и,
по своему обыкновению, мягко пожурит меня. Но мама не приходила. В какой-то
момент я услышала шаги, но увидела только лица сестер, прижатые к окошку в
двери. Они смотрели на меня во все глаза и тыкали пальцами, а потом
засмеялись и убежали.
Вода из темно-золотистой сделалась красной, потом пурпурной и наконец
совсем черной. Небо потемнело, и по всему озеру засветились красные
фонарики. Мне было слышно, как кто-то смеялся и разговаривал, какие-то
голоса долетали с носа нашей лодки, какие-то -- с соседних лодок. Потом я
услышала, как распахнулась и захлопнулась деревянная дверь кухни, и воздух
наполнился восхитительными ароматами. Из павильона доносились голоса,
восклицавшие с притворным недоумением: "Ах, не может быть! Взгляните сюда! А
сюда!" Мне очень хотелось туда, к ним.
Бродя по корме, я прислушивалась к шуму застолья. Хотя уже наступила
ночь, было очень светло. Я видела свое отражение в воде: ноги, руки,
скользящие по перилам, лицо. И вдруг поняла, почему было так светло. В
темной воде у меня над головой плыла полная луна, настолько большая и
теплая, что ее можно было принять за солнце. Я обернулась, чтобы разыскать
Госпожу Луну и сказать ей свое заветное желание. Но в этот самый момент все
остальные тоже, должно быть, ее увидели. Потому что раздались взрывы
хлопушек, и я свалилась в воду, даже не услыхав всплеска.
Меня настолько удивила приятная прохлада воды, что в первую секунду я
даже не испугалась. Мое тело было невесомым, словно во сне. И мне казалось,
что Ама немедленно придет и вытащит меня. Но вскоре я начала захлебываться и
поняла, что она не придет. Я заболтала руками и ногами под водой. Вода
резала мне глаза, попадала в нос и горло, отчего я бултыхалась еще сильнее.
"Ама!" Я попыталась крикнуть, ужасно рассердившись на нее за то, что она
меня бросила и заставляет ждать и страдать понапрасну. А потом что-то темное
надвинулось на меня, и я догадалась, что это одно из Пяти Зол -- плывущая
змея.
Она обвилась вокруг меня, сжала мое тело, как губку, и выкинула на
воздух -- я угодила в веревочный невод, кишмя кишащий рыбами. Вода хлынула у
меня из горла, я раскашлялась и завыла.
Повернув голову, я увидела четыре тени и позади них луну. В лодку
забиралась какая-то фигура, с которой ручьями лилась вода.
-- А не маловата ли будет? Может, выбросить ее обратно? Или за нее
можно что-нибудь получить? -- переведя дух, произнес мокрый человек.
Остальные рассмеялись. Я притихла. Я поняла, что это за люди. Когда мы с
Амой встречали таких людей на улице, она всегда закрывала ладонями мои глаза
и уши.
-- Прекратите, -- отругала их женщина в лодке, -- вы ее напугали. Она
думает, что мы разбойники и собираемся продать ее в рабство. -- И добавила
мягко: -- Откуда ты, маленькая сестричка?
Мокрый человек наклонился и посмотрел на меня.
-- О, да это девочка, а вовсе не рыба!
-- Вовсе не рыба! Совсем не рыба! -- захихикали остальные. Я задрожала,
слишком напуганная, чтобы плакать. В воздухе стоял запах опасности, едкий
запах пороха и рыбы.
-- Не обращай на них внимания, -- сказала женщина. -- Ты, наверное, с
другой рыбачьей лодки? С какой? Не бойся. Покажи.
Я оглядела гребные и педальные лодки, парусные и рыбачьи, похожие на
ту, куда я попала, -- с длинным носом и маленьким домиком посередине. С
бьющимся сердцем я всматривалась изо всех сил.
-- Оттуда! -- сказала я и показала на увешанный фонариками плавучий
павильон со смеющимися людьми. -- Оттуда! Оттуда! -- И я заплакала,
отчаявшись увидеть свою семью, где меня пожалеют и приласкают. Наша лодка
быстро заскользила по направлению к вкусным запахам.
-- Эй! -- крикнула женщина наверх. -- Не вы ли потеряли маленькую
девочку, девочку, которая свалилась в воду?
С павильона раздались крики, и я напрягла зрение, чтобы увидеть лица
Амы, папы и мамы. Люди столпились на борту, перегнувшись через перила,
показывая на нашу лодку и заглядывая в нее. Все незнакомые: смеющиеся
красные лица, громкие голоса. Где Ама? Почему нет моей мамы? Маленькая
девочка протолкнулась между ногами взрослых.
-- Это не я! -- закричала она. -- Я здесь. Я не падала в воду. -- Люди
на борту разразились хохотом и отвернулись от нас.
Наша лодка заскользила прочь, и женщина сказала мне: "Маленькая
сестричка, ты ошиблась". Я ничего не ответила и снова задрожала. Никто меня
не хватился. Я посмотрела на озеро, на сотни танцующих огоньков. Повсюду
взрывались хлопушки и слышался веселый смех. Чем дальше мы уплывали, тем
больше становился мир. И тут я почувствовала, что потерялась навсегда.
Женщина продолжала меня рассматривать. Моя коса расплелась, белье
испачкалось и промокло, ноги были босые, потому что туфельки утонули.
-- Что будем делать? -- спокойно спросил один из мужчин. -- Никто ее не
разыскивает.
-- Наверное, она нищенка, -- сказал другой. -- Взгляните на ее одежду.
Она из тех детей, которые плавают по озеру на хлипких плотиках и побираются.
Я ужаснулась. Возможно, они были правы. Потеряв своих родных, я
превратилась в нищенку.
-- Ах! Где ваши глаза? -- возразила женщина. -- Посмотрите, какая белая
у нее кожа. И какие нежные пятки.
-- Тогда везите ее на берег, -- сказал мужчина. -- Если у нее в самом
деле есть родные, они будут искать ее на берегу.
-- Вечная история! -- вздохнул другой мужчина. -- В праздничные ночи
обязательно кто-нибудь падает в воду. Пьяные поэты и маленькие дети. Еще
повезло, что она не утонула. -- Так, болтая о том о сем, они потихоньку
продвигались к берегу. Один из них оттолкнулся длинным бамбуковым шестом, и
мы проскользнули между другими лодками. Когда мы причалили, тот мужчина,
который выловил меня из воды, своими пропахшими рыбой руками вытащил меня из
лодки и поставил на мостки.
-- В следующий раз будь осторожнее, сестричка, -- сказала женщина,
когда их лодка отплывала.
На причале, когда яркая луна оказалась позади меня, я снова увидела
свою тень. В этот раз она была меньше, съеженная и диковатая на вид. Мы с
ней добежали до растущих вдоль дорожки кустов и спрятались за ними. В этом
укромном местечке мне были слышны голоса проходивших мимо людей. Еще я
слышала трели лягушек и сверчков. А потом раздались звуки гонга и флейты,
звон цимбал и барабанная дробь!
Я посмотрела сквозь ветки кустов и немного поодаль увидела толпу людей,
а над ними -- сцену с укрепленной на ней луной. На сцену сбоку выбежал
молодой человек и объявил публике:
-- А сейчас появится Госпожа Луна и расскажет вам свою грустную
историю. Театр теней. Представление с классическим пением.
Госпожа Луна! -- подумала я, и магическое сочетание этих слов заставило
меня забыть о моей беде. Цимбалы и гонги зазвучали громче, и на луне
появилась тень женщины, расчесывающей длинные распущенные волосы. Она
заговорила таким сладким и жалобным голосом:
-- Мой рок и мое несчастье в том, -- причитала она, запустив тонкие
пальцы в свои распущенные волосы, -- что я живу здесь, на луне, тогда как
мой муж живет на солнце. Поэтому каждый день мы проходим друг мимо друга и
встречаемся только один раз в году, вечером накануне второго осеннего
полнолуния.
Толпа придвинулась ближе. Госпожа Луна тронула струны лютни и запела.
Я увидела, как на другом краю луны появился силуэт мужчины. Госпожа
Луна простерла к нему руки. "О! Хоу И, супруг мой, Небесный Властелин!" --
пела она. Но казалось, муж не замечает ее. Он пристально смотрел на небо. И
когда оно стало светлеть, его рот начал открываться, все шире и шире -- от
ужаса или восторга, я бы не могла сказать.
Госпожа Луна схватилась за горло и повалилась на сцену с криком:
"Засуха десяти солнц в Восточных Небесах!" И едва только она это пропела,
Небесный Властелин вынул свои волшебные стрелы, прицелился и сбил девять
солнц; из них сразу же хлынула кровь. "Утопают в бурлящем море!" -- радостно
пропела Госпожа Луна, и я услышала, как эти солнца шипят и трещат, умирая.
И тогда к Небесному Властелину подлетела волшебница -- Мать Владычица
Западных Небес! Она открыла шкатулочку и вынула оттуда пылающий шар -- нет,
не младенца Солнце, а волшебный персик, персик вечной жизни! Я заметила, как
Госпожа Луна, делавшая вид, будто занята вышиванием, наблюдает за своим
мужем. Она видела, как Небесный Властелин спрятал персик в шкатулку, после
чего поднял свой лук и поклялся, что выдержит целый год и докажет: у него
достаточно терпения, чтобы жить вечно. Но как только он скрылся, Госпожа
Луна, не теряя ни минуты, отыскала персик и съела его!
Едва лишь откусив кусочек, она стала подниматься в воздух и потом
полетела, но не так, как Мать Владычица, а скорее как воздушный змей со
сломанными крыльями. "Я не могу удержаться на этой земле из-за собственного
беспутства!" -- заплакала она, когда ее муж ворвался в дом с криками:
"Воровка! Жена, укравшая жизнь!" Он схватил свой лук и направил стрелу прямо
на жену -- и тут под грохот гонгов на них обрушилось небо.
Уа-а! Уа-а!-- снова печально запели лютни, и небо на сцене начало
светлеть. На фоне яркой как солнце луны стояла несчастная женщина. Ее
распущенные волосы были так длинны, что, утирая слезы, она мела ими по полу.
Целая вечность прошла с тех пор, как она в последний раз видела своего мужа,
но таков был теперь ее удел: в полном одиночестве жить на луне до скончания
веков в наказание за свой эгоизм.
-- Женщина -- это инь, -- горько плакала она, -- темнота, где бушуют
необузданные страсти. А мужчина -- ян, он излучает истинный свет и освещает
наш путь.
Под конец ее пения я отчаянно заплакала, дрожа всем телом. Хоть я и не
полностью поняла всю историю, но уяснила себе, в чем было ее несчастье. В
какой-то неуловимый момент мы обе потеряли свой мир, и не было никакого
способа вернуть его.
Зазвучал гонг, Госпожа Луна поклонилась и как ни в чем не бывало стала
смотреть по сторонам. Зрители изо всех сил захлопали. И тут тот же самый
молодой человек, что и вначале, вышел на сцену и объявил:
-- Подождите! Все-все! Госпожа Луна согласилась исполнить одно заветное
желание каждого из присутствующих. -- Толпа возбужденно зашевелилась,
раздались взволнованные голоса.
-- За небольшое денежное вознаграждение, -- добавил молодой человек.
Зрители рассмеялись, и толпа стала редеть. Молодой человек выкрикивал:
-- Единственная возможность в году! -- Но никто, кроме меня и моей
тени, спрятавшихся в кустах, его не слушал.
--У меня есть желание! У меня есть! -- крикнула я и побежала вперед как
была босиком, чтобы сказать Госпоже Луне, чего я хочу. Молодой человек, не
обратив на меня внимания, ушел со сцень!. Но я все равно не остановилась,
потому что теперь знала, какое у меня желание, и как ящерица юркнула за
сцену, по ту сторону луны.
Я увидела ее. На миг застывшая в ярком свете дюжины керосиновых ламп,
она была прекрасна. Потом она встряхнула длинными черными волосами и начала
спускаться по ступенькам.
-- У меня есть желание, -- прошептала я, но Госпожа Луна все еще меня
не слышала. Поэтому я подошла так близко, что смогла разглядеть ее лицо:
морщинистые щеки, большой сальный нос, крупные блестящие зубы и красные
глаза -- ужасно утомленное лицо. Она устало стягивала с себя волосы, при
этом длинное платье соскользнуло с ее плеча. И когда заветное желание
слетело с моих губ, Госпожа Луна взглянула на меня и стала мужчиной.
Много лет я не могла вспомнить ни того, о чем тогда попросила Госпожу
Луну, ни того, как мои родные меня нашли. И то, и другое стало для меня
таким же нереальным, как выдумка с исполнением желаний. Кроме разочарования
в могуществе Госпожи Луны, моя память почти ничего не удержала. Более того,
хотя меня нашли в ту же самую ночь, -- Ама, папа, дядя и остальные
обкричались, кружа по озеру, -- я всегда потом думала, что на самом деле они
нашли не меня, а другую девочку.
Со временем я забыла и все остальное, что было в тот день: печальную
историю Госпожи Луны, плавучий павильон, птицу с кольцом на шее, крошечные
цветочки на рукаве моего жакета, сожжение Пяти Зол.
Но сейчас, состарившись и с каждым годом приближаясь к концу своей
жизни, я вместе с тем чувствую себя и ближе к ее началу. И теперь я
вспомнила все, что случилось в тот день, потому что такое много раз
повторялось со мной в жизни. Все та же невинность, доверчивость и
неугомонность; все то же потрясение, испуг и одиночество. Так я теряла себя.
Я вспомнила все это. И сегодня вечером, в пятнадцатый день восьмой
луны, мне припомнилось еще и то, о чем тогда, много-много лет назад, я
просила Госпожу Луну. Я хотела, чтобы меня нашли.
Рисовый муж
Я до сих пор верю в то, что моя мать обладает таинственным даром
предвидения. Она комментирует это китайской поговоркой: чуньван чихань -- у
безгубого и зубы мерзнут. Это значит, насколько я догадываюсь, что одно
всегда вытекает из другого.
Мама не предскажет, когда случится землетрясение или как пойдут дела на
бирже. Она видит только то плохое, что коснется нашей семьи. И знает, по
какой причине. Но только сейчас, задним числом, она начала сокрушаться, что
никогда ничего не делала, чтобы предотвратить беду.
Когда мы переехали на новую квартиру в Сан-Франциско -- я была еще
маленькой, -- маме показалось, что склон холма, на котором стоял наш дом,
слишком крутой. Она сказала, что ребенок, которого она вынашивала в то
время, родится мертвым. Так и случилось.
Когда в доме напротив нашего банка открылся магазин сантехники, мама
сказала, что из банка скоро смоет все деньги. Месяц спустя один из служащих
банка был арестован за растрату.
Сразу после смерти моего отца в прошлом году она сказала, что знала,
что это произойдет. Потому что филодендрон, который отец подарил ей, засох и
погиб, хотя она исправно его поливала. Она сказала, что корни растения были
повреждены и оно не могло пить воду. В заключении о смерти, которое она
получила уже потом, было сказано, что у отца, скончавшегося от сердечного
приступа в возрасте семидесяти четырех лет, на девяносто процентов были
закупорены артерии. Мой отец был не китайцем, как моя мать, а американцем
англо-ирландского происхождения и каждое утро с удовольствием съедал свои
пять ломтей бекона и глазунью из трех яиц.
Я вспомнила об этом даре своей матери, потому что сейчас она гостит у
нас с мужем, в доме, который мы только что купили в Вудсайде. И мне
интересно, что она увидит.
Нам с Харольдом повезло с этим местом, оно расположено очень высоко и,
главное, всего в трех поворотах от 9-го шоссе -- налево-направо-налево по
грязной дороге без указателей; жители района выдергивают дорожные знаки,
чтобы не заглядывали коммивояжеры, застройщики и городские инспектора. От
квартиры моей матери в Сан-Франциско до нас всего сорок минут езды, но с
мамой возвращение растянулось на целый час, и это была настоящая пытка.
После того как мы выехали на двухполосную извилистую дорогу, идущую в гору,
она нежно тронула Харольда за плечо и мягко произнесла: "Ай, не могу этот
визг". А потом, чуть позже: "Не сильно уставать машина?"
Харольд улыбнулся и сбавил скорость, но я видела, как он сжимает руль
"ягуара", нервно поглядывая в зеркало заднего вида на выстроившуюся за нами
очередь нетерпеливых машин. И я втайне порадовалась, заметив, что он
чувствует себя не в своей тарелке. Он ведь из тех, кто пристраивается в
хвост к старушкам на "бьюиках", сигналя и газуя так, будто готов их
юбка, расцветка которых была прямо противоположна цветам моей одежды: черный
шелк с желтыми лентами. Сестры были в розовых жакетах: так же, как их
матери, младшие жены моего отца. Кофта моего старшего брата была голубого
цвета, с вышивкой, напоминающей иероглиф Будды с пожеланиями долголетия.
Даже старушки надели ради праздника свои лучшие одежды: мамина тетка, папина
мама и ее двоюродная сестра, толстая жена моего двоюродного деда, которая
всегда ходила так, словно перебиралась по скользким камням через ручей:
сделает два коротеньких шажка и испуганно оглядывается.
Слуги уже собрали и погрузили в повозку рикши все необходимое на день:
закрытую крышкой плетеную корзину, наполненную танши, клейким рисом,
завернутым в листья лотоса, с начинкой из жареной свинины или сладких
семечек лотоса; маленькую печку, чтобы вскипятить воду для чая; другую
корзину с пиалами, чашками и палочками для еды; полотняную сумку с яблоками,
гранатами и грушами; запотевшие глиняные кувшины с консервированным мясом и
овощами; груду красных коробок, в каждой из которых лежало по четыре лунных
пряника; и, конечно, циновки для послеобеденного сна.
Потом все забрались в повозки; младшие дети сели со своими няньками. Но
перед тем как процессия тронулась, в самый последний момент, я выскользнула
из объятий Амы, соскочила с рикши и забралась в повозку к маме. Это
расстроило Аму: во-первых, ей не нравилось, когда я капризничала, а
во-вторых, меня она любила больше, чем себя. Когда умер ее муж, она
отказалась от своего сына, и ее взяли в наш дом ко мне в няньки для меня. Но
я никогда не думала о ее чувствах -- она слишком избаловала меня, --: просто
считала, что Ама создана специально для моего удобства; так относятся к
вееру летом или к печке зимой, такие вещи начинают ценить лишь тогда, когда
их лишаются. Когда мы приехали на озеро, меня разочаровало отсутствие
прохладного ветерка. Наши рикши взмокли от пота и фыркали как лошади, хватая
открытым ртом воздух. Стоя на причале, я смотрела, как наши старушки и
мужчины поднимаются на борт большой лодки, арендованной нашей семьей. Лодка
была похожа на плавучий чайный домик с открытым павильоном, который был даже
больше того, что стоял у нас во дворе. У павильона было множество красных
колонн и островерхая черепичная крыша, а за ним -- что-то напоминающее
летний домик с круглыми окошками.
Когда наступила наша очередь, Ама крепко схватила меня за руку, и мы
перепрыгнули через борт. Но едва лишь мои ноги коснулись палубы, я выдернула
руку. Вместе с Номером Два и Номером Три мы пробрались между скрытыми под
волнами темных и ярких шелковых одежд ногами взрослых и наперегонки
помчались в конец палубы.
Мне понравилось, как покачивается палуба -- казалось, она вот-вот уйдет
из-под ног. Прикрепленные к крыше и перилам красные фонари тоже
раскачивались, словно от ветра. Мы с сестрами пробежались пальцами по всем
скамейкам и маленьким столикам в павильоне, потом ощупали резьбу на
деревянных перилах и просунули головы в отверстия, чтобы посмотреть на воду
внизу. Но еще много интересного оставалось необследованным! Я приотворила
тяжелую дверь, ведущую в летний домик, --:
за ней оказалась большая комната, похожая на гостиную. Заливающиеся
смехом сестры вбежали туда следом за мной. Сквозь другую дверь я увидела
людей на кухне. Мужчина с большим разделочным ножом в руках обернулся и
начал что-то нам говорить, но мы, смущенно заулыбавшись, убежали.
На корме мы увидели бедно одетую семью. Мужчина бросал щепки в печку с
длинной трубой, женщина резала овощи, двое мальчишек сидели на корточках у
самого края лодки, держа в руках что-то вроде лески с привязанной к ней
проволочной сеткой, опущенной в воду. Эти нахалы даже не взглянули в нашу
сторону.
На нос лодки мы вернулись как раз вовремя, чтобы увидеть удаляющийся от
нас причал. Мама и другие женщины уже сидели на скамеечках в павильоне,
обмахиваясь изо всех сил веерами и хлопая друг друга, когда на кого-нибудь
садился комар. Папа и дядя, облокотившись о перила, вполголоса вели какой-то
серьезный разговор. Мой брат со своими двоюродными братьями, отыскав где-то
длинную бамбуковую палку, колотили ею по воде, как будто так можно было
ускорить движение лодки. Собравшиеся на носу слуги, щелкая поджаренные
орешки, грели воду для чая и распаковывали корзины с холодными закусками.
Хотя озеро Тай одно из самых больших в Китае, в тот день на нем,
казалось, яблоку негде было упасть. Мимо нас то и дело проплывали разные
лодки -- гребные, педальные, парусные, рыбачьи -- и плавучие павильоны вроде
нашего. Повсюду были люди: кто-то, перегнувшись за борт, опускал руки в
холодную воду, кто-то спал под полотняным навесом или под зонтом из вощеной
бумаги.
Внезапно я услышала крики: "Ах! Ах! Ах!" -- и подумала: ну наконец-то,
день начался! Примчавшись в павильон, я обнаружила, что это смеются мои дяди
и тети, пытающиеся ухватить палочками креветок, которые все еще извиваются в
своих панцирях, растопырив крохотные ножки. Вот, значит, что было в
проволочной сетке, болтавшейся за бортом: свежие креветки, которых сейчас
мой папа окунает в острый бобовый соус и -- раз-два -- отправляет в рот.
Но возбуждение скоро прошло, и день перестал отличаться от любого
другого дня у нас дома. Та же вялость после еды. Нагоняющие сон сплетни за
чашкой горячего чая. Ама велит мне лечь на циновку. В самый жаркий час дня
все засыпают. Тишина.
Я села и увидела, что Ама еще спит, лежа наискосок на своей циновке.
Тогда я потихоньку пробралась на корму. Там нахальные мальчишки вытаскивали
из бамбуковой клетки большую пронзительно кричавшую птицу с длинной шеей. На
шее у нее было металлическое кольцо. Один мальчишка держал птицу за крылья,
другой привязывал толстую веревку к ушку на этом кольце. Затем они отпустили
птицу и она взмыла вверх, взмахнув белыми крыльями, перелетела через борт
лодки и села на сверкающую воду. Я подошла к борту посмотреть на птицу. Она
одним глазом покосилась на меня, потом нырнула в воду и исчезла.
Один из мальчишек бросил на воду тростниковый плот, потом сам прыгнул
за борт и забрался на плот. Через несколько секунд птица вынырнула, с трудом
удерживая в клюве большую рыбину. Вспрыгнув на плот, она попыталась
проглотить рыбу, но, естественно, с кольцом на шее не могла этого сделать.
Мальчишка на плоту одним движением выхватил рыбу из клюва и бросил брату,
оставшемуся на борту. Я захлопала в ладоши, а птица снова нырнула в воду.
Целый час, пока Ама и все остальные спали, я, точно голодный кот,
подкарауливающий добычу, наблюдала, как рыба за рыбой появлялись в птичьем
клюве для того лишь, чтобы перекочевать в деревянное ведро на палубе. Потом
мальчишка на плоту крикнул другому: "Хватит!" -- а тот что-то прокричал еще
кому-то, находившемуся высоко наверху, в той части лодки, которой мне не
было видно. Лодка пришла в движение, и тут же снова послышалось громкое
звяканье и шипение. Стоявший рядом со мной мальчишка прыгнул в воду. Теперь
оба, скорчившись, уселись посередине плота, будто две птицы на ветке. Я
помахала им рукой, позавидовав их беспечной жизни. Вскоре они были уже
далеко от нас -- крохотное желтое пятнышко, пляшущее на воде.
Казалось бы, мне вполне могло хватить одного этого приключения. Но я
осталась на корме, будто ожидая продолжения чудесного сна. И конечно же,
долго ждать не пришлось: едва я обернулась, как увидела сидящую на корточках
перед ведром с рыбой угрюмую женщину. Она взяла тонкий Острый нож и стала
вспарывать рыбам брюхо, вытаскивая оттуда красные скользкие внутренности и
швыряя их через плечо в озеро. Я видела, как она соскабливала рыбью чешую,
которая разлеталась в разные стороны, как осколки стекла. Еще там были две
курицы, кудахтавшие до тех пор, пока им не отрубили головы. И большая
зубастая черепаха, которая только протянула шею, чтобы укусить палку, как --
вуук! -- и ее голова отлетела в сторону. И темное скопище тонких
пресноводных угрей, кишевших в тазу. Потом женщина молча собрала все это и
унесла на кухню. И больше не на что было смотреть.
Только тогда -- и слишком поздно! -- я догадалась посмотреть на свой
новый костюм: пятна крови, приставшая рыбья чешуя, перья и грязь. Тут мне в
голову пришла идея, мягко говоря, странная! Заслышав с носовой стороны лодки
голоса просыпающихся родственников, в панике, я быстро окунула руки в чашку
с черепашьей кровью и вымазала ею свои рукава и перед штанов и жакета. Я
совершенно искренне полагала, что смогу замаскировать все пятна, перекрасив
костюм в темно-красный цвет, и, если потом буду примерно вести себя, никто и
не заметит этой перемены.
В таком виде Ама и нашла меня: залитое кровью привидение. У меня в ушах
до сих пор звучит вопль, который она испустила, в ужасе бросившись ко мне,
чтобы определить, каких частей тела у меня не хватает и где находятся
кровоточащие раны. Но, осмотрев мои уши и нос, пересчитав пальцы на руках и
ничего не обнаружив, Ама стала называть меня такими словами, которых я
никогда не слыхала. Судя по тому, как она выплевывала и швыряла их в меня,
слова эти были очень плохие. Приговаривая: "Ах ты такая-сякая!" -- она
сорвала с меня жакет и стянула штаны. Ее голос дрожал не столько от злости,
сколько от страха и угрызений совести. "Сейчас придет твоя мама и с
удовольствием вытрет об тебя ноги, -- сказала Ама в отчаянии. -- Она
отправит нас обеих в Куньмин". И тут я не на шутку перепугалась, так как
слыхала, что Куньмин находится страшно далеко и туда никто никогда не ездит
и что это совершенно дикое место, окруженное каменным лесом, в котором
хозяйничают обезьяны. Ама оставила меня на корме, залитую слезами, в одном
только хлопчатобумажном белом белье и тигровых туфельках.
Я и вправду ждала, что мама вот-вот появится. Я пыталась себе
представить, как она посмотрит на мой испорченный костюм, на цветочки, в
которые было вложено столько ее труда. Мне казалось, она придет на корму и,
по своему обыкновению, мягко пожурит меня. Но мама не приходила. В какой-то
момент я услышала шаги, но увидела только лица сестер, прижатые к окошку в
двери. Они смотрели на меня во все глаза и тыкали пальцами, а потом
засмеялись и убежали.
Вода из темно-золотистой сделалась красной, потом пурпурной и наконец
совсем черной. Небо потемнело, и по всему озеру засветились красные
фонарики. Мне было слышно, как кто-то смеялся и разговаривал, какие-то
голоса долетали с носа нашей лодки, какие-то -- с соседних лодок. Потом я
услышала, как распахнулась и захлопнулась деревянная дверь кухни, и воздух
наполнился восхитительными ароматами. Из павильона доносились голоса,
восклицавшие с притворным недоумением: "Ах, не может быть! Взгляните сюда! А
сюда!" Мне очень хотелось туда, к ним.
Бродя по корме, я прислушивалась к шуму застолья. Хотя уже наступила
ночь, было очень светло. Я видела свое отражение в воде: ноги, руки,
скользящие по перилам, лицо. И вдруг поняла, почему было так светло. В
темной воде у меня над головой плыла полная луна, настолько большая и
теплая, что ее можно было принять за солнце. Я обернулась, чтобы разыскать
Госпожу Луну и сказать ей свое заветное желание. Но в этот самый момент все
остальные тоже, должно быть, ее увидели. Потому что раздались взрывы
хлопушек, и я свалилась в воду, даже не услыхав всплеска.
Меня настолько удивила приятная прохлада воды, что в первую секунду я
даже не испугалась. Мое тело было невесомым, словно во сне. И мне казалось,
что Ама немедленно придет и вытащит меня. Но вскоре я начала захлебываться и
поняла, что она не придет. Я заболтала руками и ногами под водой. Вода
резала мне глаза, попадала в нос и горло, отчего я бултыхалась еще сильнее.
"Ама!" Я попыталась крикнуть, ужасно рассердившись на нее за то, что она
меня бросила и заставляет ждать и страдать понапрасну. А потом что-то темное
надвинулось на меня, и я догадалась, что это одно из Пяти Зол -- плывущая
змея.
Она обвилась вокруг меня, сжала мое тело, как губку, и выкинула на
воздух -- я угодила в веревочный невод, кишмя кишащий рыбами. Вода хлынула у
меня из горла, я раскашлялась и завыла.
Повернув голову, я увидела четыре тени и позади них луну. В лодку
забиралась какая-то фигура, с которой ручьями лилась вода.
-- А не маловата ли будет? Может, выбросить ее обратно? Или за нее
можно что-нибудь получить? -- переведя дух, произнес мокрый человек.
Остальные рассмеялись. Я притихла. Я поняла, что это за люди. Когда мы с
Амой встречали таких людей на улице, она всегда закрывала ладонями мои глаза
и уши.
-- Прекратите, -- отругала их женщина в лодке, -- вы ее напугали. Она
думает, что мы разбойники и собираемся продать ее в рабство. -- И добавила
мягко: -- Откуда ты, маленькая сестричка?
Мокрый человек наклонился и посмотрел на меня.
-- О, да это девочка, а вовсе не рыба!
-- Вовсе не рыба! Совсем не рыба! -- захихикали остальные. Я задрожала,
слишком напуганная, чтобы плакать. В воздухе стоял запах опасности, едкий
запах пороха и рыбы.
-- Не обращай на них внимания, -- сказала женщина. -- Ты, наверное, с
другой рыбачьей лодки? С какой? Не бойся. Покажи.
Я оглядела гребные и педальные лодки, парусные и рыбачьи, похожие на
ту, куда я попала, -- с длинным носом и маленьким домиком посередине. С
бьющимся сердцем я всматривалась изо всех сил.
-- Оттуда! -- сказала я и показала на увешанный фонариками плавучий
павильон со смеющимися людьми. -- Оттуда! Оттуда! -- И я заплакала,
отчаявшись увидеть свою семью, где меня пожалеют и приласкают. Наша лодка
быстро заскользила по направлению к вкусным запахам.
-- Эй! -- крикнула женщина наверх. -- Не вы ли потеряли маленькую
девочку, девочку, которая свалилась в воду?
С павильона раздались крики, и я напрягла зрение, чтобы увидеть лица
Амы, папы и мамы. Люди столпились на борту, перегнувшись через перила,
показывая на нашу лодку и заглядывая в нее. Все незнакомые: смеющиеся
красные лица, громкие голоса. Где Ама? Почему нет моей мамы? Маленькая
девочка протолкнулась между ногами взрослых.
-- Это не я! -- закричала она. -- Я здесь. Я не падала в воду. -- Люди
на борту разразились хохотом и отвернулись от нас.
Наша лодка заскользила прочь, и женщина сказала мне: "Маленькая
сестричка, ты ошиблась". Я ничего не ответила и снова задрожала. Никто меня
не хватился. Я посмотрела на озеро, на сотни танцующих огоньков. Повсюду
взрывались хлопушки и слышался веселый смех. Чем дальше мы уплывали, тем
больше становился мир. И тут я почувствовала, что потерялась навсегда.
Женщина продолжала меня рассматривать. Моя коса расплелась, белье
испачкалось и промокло, ноги были босые, потому что туфельки утонули.
-- Что будем делать? -- спокойно спросил один из мужчин. -- Никто ее не
разыскивает.
-- Наверное, она нищенка, -- сказал другой. -- Взгляните на ее одежду.
Она из тех детей, которые плавают по озеру на хлипких плотиках и побираются.
Я ужаснулась. Возможно, они были правы. Потеряв своих родных, я
превратилась в нищенку.
-- Ах! Где ваши глаза? -- возразила женщина. -- Посмотрите, какая белая
у нее кожа. И какие нежные пятки.
-- Тогда везите ее на берег, -- сказал мужчина. -- Если у нее в самом
деле есть родные, они будут искать ее на берегу.
-- Вечная история! -- вздохнул другой мужчина. -- В праздничные ночи
обязательно кто-нибудь падает в воду. Пьяные поэты и маленькие дети. Еще
повезло, что она не утонула. -- Так, болтая о том о сем, они потихоньку
продвигались к берегу. Один из них оттолкнулся длинным бамбуковым шестом, и
мы проскользнули между другими лодками. Когда мы причалили, тот мужчина,
который выловил меня из воды, своими пропахшими рыбой руками вытащил меня из
лодки и поставил на мостки.
-- В следующий раз будь осторожнее, сестричка, -- сказала женщина,
когда их лодка отплывала.
На причале, когда яркая луна оказалась позади меня, я снова увидела
свою тень. В этот раз она была меньше, съеженная и диковатая на вид. Мы с
ней добежали до растущих вдоль дорожки кустов и спрятались за ними. В этом
укромном местечке мне были слышны голоса проходивших мимо людей. Еще я
слышала трели лягушек и сверчков. А потом раздались звуки гонга и флейты,
звон цимбал и барабанная дробь!
Я посмотрела сквозь ветки кустов и немного поодаль увидела толпу людей,
а над ними -- сцену с укрепленной на ней луной. На сцену сбоку выбежал
молодой человек и объявил публике:
-- А сейчас появится Госпожа Луна и расскажет вам свою грустную
историю. Театр теней. Представление с классическим пением.
Госпожа Луна! -- подумала я, и магическое сочетание этих слов заставило
меня забыть о моей беде. Цимбалы и гонги зазвучали громче, и на луне
появилась тень женщины, расчесывающей длинные распущенные волосы. Она
заговорила таким сладким и жалобным голосом:
-- Мой рок и мое несчастье в том, -- причитала она, запустив тонкие
пальцы в свои распущенные волосы, -- что я живу здесь, на луне, тогда как
мой муж живет на солнце. Поэтому каждый день мы проходим друг мимо друга и
встречаемся только один раз в году, вечером накануне второго осеннего
полнолуния.
Толпа придвинулась ближе. Госпожа Луна тронула струны лютни и запела.
Я увидела, как на другом краю луны появился силуэт мужчины. Госпожа
Луна простерла к нему руки. "О! Хоу И, супруг мой, Небесный Властелин!" --
пела она. Но казалось, муж не замечает ее. Он пристально смотрел на небо. И
когда оно стало светлеть, его рот начал открываться, все шире и шире -- от
ужаса или восторга, я бы не могла сказать.
Госпожа Луна схватилась за горло и повалилась на сцену с криком:
"Засуха десяти солнц в Восточных Небесах!" И едва только она это пропела,
Небесный Властелин вынул свои волшебные стрелы, прицелился и сбил девять
солнц; из них сразу же хлынула кровь. "Утопают в бурлящем море!" -- радостно
пропела Госпожа Луна, и я услышала, как эти солнца шипят и трещат, умирая.
И тогда к Небесному Властелину подлетела волшебница -- Мать Владычица
Западных Небес! Она открыла шкатулочку и вынула оттуда пылающий шар -- нет,
не младенца Солнце, а волшебный персик, персик вечной жизни! Я заметила, как
Госпожа Луна, делавшая вид, будто занята вышиванием, наблюдает за своим
мужем. Она видела, как Небесный Властелин спрятал персик в шкатулку, после
чего поднял свой лук и поклялся, что выдержит целый год и докажет: у него
достаточно терпения, чтобы жить вечно. Но как только он скрылся, Госпожа
Луна, не теряя ни минуты, отыскала персик и съела его!
Едва лишь откусив кусочек, она стала подниматься в воздух и потом
полетела, но не так, как Мать Владычица, а скорее как воздушный змей со
сломанными крыльями. "Я не могу удержаться на этой земле из-за собственного
беспутства!" -- заплакала она, когда ее муж ворвался в дом с криками:
"Воровка! Жена, укравшая жизнь!" Он схватил свой лук и направил стрелу прямо
на жену -- и тут под грохот гонгов на них обрушилось небо.
Уа-а! Уа-а!-- снова печально запели лютни, и небо на сцене начало
светлеть. На фоне яркой как солнце луны стояла несчастная женщина. Ее
распущенные волосы были так длинны, что, утирая слезы, она мела ими по полу.
Целая вечность прошла с тех пор, как она в последний раз видела своего мужа,
но таков был теперь ее удел: в полном одиночестве жить на луне до скончания
веков в наказание за свой эгоизм.
-- Женщина -- это инь, -- горько плакала она, -- темнота, где бушуют
необузданные страсти. А мужчина -- ян, он излучает истинный свет и освещает
наш путь.
Под конец ее пения я отчаянно заплакала, дрожа всем телом. Хоть я и не
полностью поняла всю историю, но уяснила себе, в чем было ее несчастье. В
какой-то неуловимый момент мы обе потеряли свой мир, и не было никакого
способа вернуть его.
Зазвучал гонг, Госпожа Луна поклонилась и как ни в чем не бывало стала
смотреть по сторонам. Зрители изо всех сил захлопали. И тут тот же самый
молодой человек, что и вначале, вышел на сцену и объявил:
-- Подождите! Все-все! Госпожа Луна согласилась исполнить одно заветное
желание каждого из присутствующих. -- Толпа возбужденно зашевелилась,
раздались взволнованные голоса.
-- За небольшое денежное вознаграждение, -- добавил молодой человек.
Зрители рассмеялись, и толпа стала редеть. Молодой человек выкрикивал:
-- Единственная возможность в году! -- Но никто, кроме меня и моей
тени, спрятавшихся в кустах, его не слушал.
--У меня есть желание! У меня есть! -- крикнула я и побежала вперед как
была босиком, чтобы сказать Госпоже Луне, чего я хочу. Молодой человек, не
обратив на меня внимания, ушел со сцень!. Но я все равно не остановилась,
потому что теперь знала, какое у меня желание, и как ящерица юркнула за
сцену, по ту сторону луны.
Я увидела ее. На миг застывшая в ярком свете дюжины керосиновых ламп,
она была прекрасна. Потом она встряхнула длинными черными волосами и начала
спускаться по ступенькам.
-- У меня есть желание, -- прошептала я, но Госпожа Луна все еще меня
не слышала. Поэтому я подошла так близко, что смогла разглядеть ее лицо:
морщинистые щеки, большой сальный нос, крупные блестящие зубы и красные
глаза -- ужасно утомленное лицо. Она устало стягивала с себя волосы, при
этом длинное платье соскользнуло с ее плеча. И когда заветное желание
слетело с моих губ, Госпожа Луна взглянула на меня и стала мужчиной.
Много лет я не могла вспомнить ни того, о чем тогда попросила Госпожу
Луну, ни того, как мои родные меня нашли. И то, и другое стало для меня
таким же нереальным, как выдумка с исполнением желаний. Кроме разочарования
в могуществе Госпожи Луны, моя память почти ничего не удержала. Более того,
хотя меня нашли в ту же самую ночь, -- Ама, папа, дядя и остальные
обкричались, кружа по озеру, -- я всегда потом думала, что на самом деле они
нашли не меня, а другую девочку.
Со временем я забыла и все остальное, что было в тот день: печальную
историю Госпожи Луны, плавучий павильон, птицу с кольцом на шее, крошечные
цветочки на рукаве моего жакета, сожжение Пяти Зол.
Но сейчас, состарившись и с каждым годом приближаясь к концу своей
жизни, я вместе с тем чувствую себя и ближе к ее началу. И теперь я
вспомнила все, что случилось в тот день, потому что такое много раз
повторялось со мной в жизни. Все та же невинность, доверчивость и
неугомонность; все то же потрясение, испуг и одиночество. Так я теряла себя.
Я вспомнила все это. И сегодня вечером, в пятнадцатый день восьмой
луны, мне припомнилось еще и то, о чем тогда, много-много лет назад, я
просила Госпожу Луну. Я хотела, чтобы меня нашли.
Рисовый муж
Я до сих пор верю в то, что моя мать обладает таинственным даром
предвидения. Она комментирует это китайской поговоркой: чуньван чихань -- у
безгубого и зубы мерзнут. Это значит, насколько я догадываюсь, что одно
всегда вытекает из другого.
Мама не предскажет, когда случится землетрясение или как пойдут дела на
бирже. Она видит только то плохое, что коснется нашей семьи. И знает, по
какой причине. Но только сейчас, задним числом, она начала сокрушаться, что
никогда ничего не делала, чтобы предотвратить беду.
Когда мы переехали на новую квартиру в Сан-Франциско -- я была еще
маленькой, -- маме показалось, что склон холма, на котором стоял наш дом,
слишком крутой. Она сказала, что ребенок, которого она вынашивала в то
время, родится мертвым. Так и случилось.
Когда в доме напротив нашего банка открылся магазин сантехники, мама
сказала, что из банка скоро смоет все деньги. Месяц спустя один из служащих
банка был арестован за растрату.
Сразу после смерти моего отца в прошлом году она сказала, что знала,
что это произойдет. Потому что филодендрон, который отец подарил ей, засох и
погиб, хотя она исправно его поливала. Она сказала, что корни растения были
повреждены и оно не могло пить воду. В заключении о смерти, которое она
получила уже потом, было сказано, что у отца, скончавшегося от сердечного
приступа в возрасте семидесяти четырех лет, на девяносто процентов были
закупорены артерии. Мой отец был не китайцем, как моя мать, а американцем
англо-ирландского происхождения и каждое утро с удовольствием съедал свои
пять ломтей бекона и глазунью из трех яиц.
Я вспомнила об этом даре своей матери, потому что сейчас она гостит у
нас с мужем, в доме, который мы только что купили в Вудсайде. И мне
интересно, что она увидит.
Нам с Харольдом повезло с этим местом, оно расположено очень высоко и,
главное, всего в трех поворотах от 9-го шоссе -- налево-направо-налево по
грязной дороге без указателей; жители района выдергивают дорожные знаки,
чтобы не заглядывали коммивояжеры, застройщики и городские инспектора. От
квартиры моей матери в Сан-Франциско до нас всего сорок минут езды, но с
мамой возвращение растянулось на целый час, и это была настоящая пытка.
После того как мы выехали на двухполосную извилистую дорогу, идущую в гору,
она нежно тронула Харольда за плечо и мягко произнесла: "Ай, не могу этот
визг". А потом, чуть позже: "Не сильно уставать машина?"
Харольд улыбнулся и сбавил скорость, но я видела, как он сжимает руль
"ягуара", нервно поглядывая в зеркало заднего вида на выстроившуюся за нами
очередь нетерпеливых машин. И я втайне порадовалась, заметив, что он
чувствует себя не в своей тарелке. Он ведь из тех, кто пристраивается в
хвост к старушкам на "бьюиках", сигналя и газуя так, будто готов их