Страница:
— Как вы думаете, была у Японии возможность захватить Корею девяносто восемь лет назад, вместо того чтобы все бросить и вывести войска? — спросила она у чиновника.
— А... я... я не уверен... не знаю, — удивленно залепетал он. — Никогда не задумывался над этим.
А Рэйко задумывалась. Пока бабушка и сваха с испугом смотрели на нее, а отец прятал улыбку, она подробно изложила свое мнение о том, каким образом победа Японии над Кореей могла быть одержана. На следующий день чиновник прервал брачные переговоры письмом, в котором говорилось:
«Барышня Рэйко слишком развязная, дерзкая и неуважительная особа, чтобы стать хорошей женой. Желаю удачи в поисках другого мужа».
Следующая миаи с очередным неприятным субъектом закончилась так же. Семья протестовала, брюзжала, но в конце концов в отчаянии отступила. Рэйко ликовала. Когда ей исполнилось девятнадцать, судья Уэда пригласил ее в свой кабинет и с печалью в голосе заговорил:
— Дочь, я понимаю твое нежелание выходить замуж. Это я виноват в том, что поощрял тебя к неженским увлечениям. Но я не смогу вечно заботиться о тебе. Тебе нужен муж, который защитит тебя, когда я умру и ты останешься одна.
— Отец, я образованна, могу драться и способна постоять за себя, — запротестовала Рэйко, хотя и вынуждена была с ним согласиться. Женщины не получали государственных постов, не занимались бизнесом, могли быть только служанками, работницами на полях, монахинями или проститутками. Такая перспектива не привлекала Рэйко, как не устраивала и жизнь на шее у родственников. Она склонила голову, признавая свое поражение.
— Мы получили новое брачное предложение, — сказал судья Уэда. — Прошу тебя, не срывай переговоры, ведь других может и не быть. Оно от Сано Исиро, благороднейшего следователя сёгуна.
Рэйко вскинула голову. Она слышала о сёсакане Сано, как и все в Эдо. До нее доходили слухи о его храбрости и великой, но тайной услуге, которую он оказал сёгуну. Это было интересно, и она согласилась на миаи, желая увидеть знаменитую личность.
И Сано не разочарован ее. Когда она и судья Уэда прогуливались по территории храма Каннэй с посредником, Сано и его матерью, Рэйко украдкой разглядывала претендента. Высокий и сильный, с гордой и благородной осанкой, он был моложе всех прежних женихов и гораздо красивее их. Как требовал обычай, они не разговаривали напрямую, но ум светился в его глазах, звучал в его словах. А самое главное, Рэйко знала, что он руководит поисками убийцы — охотника за бундори, который своими страшными преступлениями держал в ужасе весь Эдо. Он не был ленивым пьяницей, пренебрегающим своими обязанностями ради развлечений в Ёсиваре. Он предавал опасных убийц в руки закона. Рэйко он казался воплощением героев-воинов, которых она боготворила с детства. У нее появился шанс разделить с ним полную волнений жизнь. И когда он взглянул на нее, по телу Рэйко разлилось приятное, незнакомое дотоле тепло. Брак внезапно перестал казаться таким уж плохим делом. Как только они оказались дома, Рэйко попросила судью Уэду принять предложение.
Однако когда день свадьбы был установлен, сомнения Рэйко по поводу женитьбы вспыхнули вновь. Ее родственницы советовали ей слушаться и почитать мужа, а подарки — кухонная утварь, швейные принадлежности, украшения для дома — символизировали место, которое она должна занять в семье. Ее книги и мечи остались в доме отца. Во время свадьбы мелькнула надежда, возрожденная видом Сано — он был таким же красивым, каким она его запомнила, — но теперь Рэйко опять боялась, что ее жизнь будет такой же тусклой, как у других замужних женщин. Ее муж занят важным интересным делом, а она сидит дома. И где уверенность, что он будет относиться к ней иначе, чем другие мужчины относятся к своим женам? От страха стало трудно дышать.
Что она наделала? Не слишком ли поздно бежать?
О-суги принесла поднос и поставила перед Рэйко на туалетный столик. Рэйко увидела короткую бамбуковую кисточку, зеркало, керамическую миску и две одинаковые чашки — в одной из них была вода, в другой темная жидкость. У нее сжалось сердце.
— Нет!
О-суги вздохнула.
— Рэйко-тян, вы же знаете, что должны вычернить зубы. Это правило для замужних женщин, доказательство их верности мужу. Ну, давайте же. — Нежно, но твердо она усадила Рэйко за столик. — Чем быстрее покончим с этим, тем лучше.
С несчастным видом Рэйко окунула кисть в чашку и растянула губы в гримасе, обнажая зубы. Когда она сделала первый мазок по верхним зубам, немного краски пролилось на язык. Горло свело судорогой, рот заполнился слюной. Краска, составленная из туши, железного порошка и экстрактов растений, была ужасно горькой.
— Фу! — сплюнула она в миску. — Как это можно выдержать?
— Все выдерживают, и вы выдержите. Дважды в месяц, чтобы сохранять цвет. Ну, продолжайте, но постарайтесь не накрасить губы и не испачкать кимоно.
Морщась и давясь, Рэйко слой за слоем накладывала черную краску. Наконец она прополоскала рот, сплюнула и, поднеся к лицу зеркало, с испугом уставилась на свое отражение. Неживые черные зубы резко контрастировали с белой пудрой и красной помадой, подчеркивая каждый изъян на коже. Кончиком языка она дотронулась до выкрашенного переднего зуба — привычка, свойственная ей при сильных эмоциях. В двадцать лет она выглядит старухой, да еще и уродливой! Время учебы и занятий боевыми искусствами закончилось, надежды на любовь поблекли. Разве муж теперь захочет от нее чего-либо, кроме бессловесного прислуживания?
Рэйко подавила рыдание и посмотрела на О-суги, которая сочувственно разглядывала ее. О-суги в четырнадцать лет вышла замуж за пожилого владельца лавки в Нихонбаси, который ежедневно избивал ее до тех пор, пока соседи не стали жаловаться, что ее крики им мешают. Дело дошло до судьи Уэды, приговорившего торговца к наказанию кнутом. О-суги он предоставил право развода и взял ее нянькой к своей малолетней дочери. О-суги заменила Рэйко мать. Теперь же связывающие их узы стали еще крепче благодаря схожести жизненных обстоятельств: одна богата, другая бедна, но обе заложницы общественных норм, их судьбы в руках мужчин.
О-суги обняла Рэйко.
— Моя несчастная молодая госпожа. Жизнь станет легче, если вы примете ее условия, — печально сказала она, но тут же постаралась приободриться. — После всех этих свадебных волнений вы, должно быть, умираете от голода. Как насчет чая с булочками — теми розовыми, со сладкой каштановой начинкой? — Это было любимое угощение Рэйко. — Я их сейчас принесу.
Нянька похромала из комнаты: жестокий муж постоянно ломал ей левую ногу. Эта картина разожгла в Рэйко злую решимость. Она ни за что не позволит замужеству изуродовать свое тело и душу. Не даст заключить себя в стенах этого дома, пустить по ветру свои способности и чаяния. Она будет жить!
Рэйко встала, накинула плащ и поспешила к передней двери, где слуги Сано распаковывали свадебные подарки.
— Чем могу служить, досточтимая госпожа? — спросил старший из слуг.
— Мне ничего не нужно, — ответила Рэйко. — Я собираюсь на улицу.
— Дамы не могут просто так, одни, выходить за пределы замка, — взволнованно проговорил слуга.
Он организовал эскорт из служанок и солдат. Потом подозвал паланкин и шесть носильщиков, усадил ее в расписное, с мягкими подушками кресло. Слуга вручил старшему эскорта официальный документ, разрешающий Рэйко въезд и выезд из замка.
— Как я должен сказать сёсакану-саме, куда вы направляетесь?
Рэйко была в смятении. Чем она могла заняться со свитой из шестнадцати человек, которые, несомненно, доложат Сано и вообще всем в замке о каждом ее шаге?
— Я хочу проведать отца, — отозвалась она, признавая поражение.
В паланкине, как в силке, она проехала по серпантину каменных переходов замка мимо сторожевых башен и патрульных солдат. Старший эскорта предъявлял документы на каждом пропускном пункте, солдаты открывали ворота и пропускали процессию вниз по холму. Мимо легким галопом проносились конные самураи. В окнах крытых проходов, шедших по верху стен, мелькали крыши Эдо, раскинувшегося внизу на равнине, и пышная красно-золотая осенняя листва на деревьях вдоль реки Сумида. На западе, на фоне далекого неба парил божественный белый конус горы Фудзи. Рэйко видела все это через маленькое узкое окошко паланкина. Она вздохнула.
Однако когда они миновали главные ворота замка и огромные, обнесенные стенами имения даймё, настроение Рэйко улучшилось. Здесь, в административном районе, расположенном в Хибии, к югу от замка Эдо, в своих особняках-канцеляриях жили и работали высокие городские чиновники. Здесь у Рэйко было счастливое детство, об утрате которого она так остро сожалела. Но возможно, не все еще потеряно.
У имения судьи Уэды она выпорхнула из паланкина. Оставив свиту ждать на улице среди прохаживающейся знати и спешащих клерков, она подошла к охранникам, расположившимся у крытых ворот.
— Добрый день, барышня Рэйко, — приветствовали они ее.
— Отец дома? — спросила она.
— Да, но он слушает дело.
Рэйко не удивилась, что добросовестный судья вернулся к работе, как только отменили свадебный банкет. Во дворе она протиснулась через толпу горожан, полицейских и арестованных, ожидавших, когда их позовут к судье в низкое деревянное здание. Она проскользнула мимо служебных кабинетов и закрылась в комнате, прилегавшей к залу суда.
Темная и душная комната без окон, прежде служившая чуланом, была такой маленькой, что в нее едва втиснули одну циновку-татами. Однако Рэйко провела здесь множество счастливых часов. Одна стена представляла собой плетеную решетку. Сквозь ячейки Рэйко был прекрасно виден зал суда. С другой стороны стены спиной к ней сидел на возвышении ее отец в черном судейском халате, по бокам располагались секретари. Лампы освещали длинный зал, где на сирасу — место перед возвышением, покрытое белым песком, символом правды, — на коленях со связанными за спиной руками стоял подсудимый. Полицейские, свидетели и члены семьи подсудимого сидели рядами в части зала, отведенной для присутствующих, стражники охраняли двери.
Рэйко опустилась на колени и стала наблюдать за заседанием, как делала это бессчетное количество раз. Процессы захватывали ее. На них открывалась та сторона жизни, которую она не могла испытать лично. Судья Уэда потворствовал ее интересу, позволяя пользоваться этой комнатой. Рэйко коснулась языком выкрашенного зуба, улыбаясь приятным воспоминаниям.
— Что ты можешь сказать в свою защиту, ростовщик Игараси? — спросил судья арестованного.
— Досточтимый судья, я клянусь, что не убивал своего партнера, — горячо отозвался подсудимый. — Мы подрались из-за проститутки Гиацинт, потому что были пьяны, но потом помирились. — Слезы побежали по щекам подсудимого. — Я любил своего партнера как брата. Я не знаю, кто его зарезал.
Во время разбора дел Рэйко удивляла судью Уэду своей проницательностью, и он частенько полагался на ее суждения. Она прошептала через переплетение прутьев:
— Отец, ростовщик лжет. Он все еще ревнует своего партнера. И теперь все их имущество принадлежит ему одному. Прижмите его посильнее — он сломается и сознается.
Во время процессов она не раз таким образом подавала советы, и судья Уэда следовал им, добиваясь хорошего результата, но сейчас его спина напряглась. Он слегка повернулся и, вместо того чтобы продолжить допрос обвиняемого, сказал:
— Заседание ненадолго откладывается, — и быстро покинул зал.
Дверь в комнату, где находилась Рэйко, открылась. Отец стоял в коридоре и неодобрительно смотрел на нее.
— Дочь! — Взяв за руку, он повел Рэйко через зал в свой личный кабинет. — Твой первый визит домой должен состояться лишь завтра, и в присутствии мужа. Ты знаешь обычай. Что ты здесь делаешь одна, сейчас? Что-нибудь случилось?
— Отец, я...
Внезапно Рэйко покинула храбрость. Заплакав, она излила отцу все свои опасения по поводу брака, мечты, от которых не могла отказаться. Судья Уэда сочувственно выслушал дочь, но когда она замолчала, покачал головой:
— Я не должен был растить тебя, позволяя ожидать от жизни большего, чем возможно для женщины. С моей стороны это было ошибкой, проявлением глупой любви, о чем я глубоко сожалею. Но что сделано, то сделано. Невозможно вернуться назад, можно идти только вперед. Ты больше не должна наблюдать за процессами и помогать мне в работе, что я прежде тебе позволял. Твое место рядом с мужем.
И хотя Рэйко поняла, что дверь в детство захлопнулась навсегда, луч надежды осветил темный горизонт ее будущего. Последняя фраза судьи Уэды вернула ее к мечтам об участии в приключениях сёсакана Сано. В старые времена женщины-самураи бросались в битву рядом со своими мужчинами. Рэйко вспомнила инцидент, положивший конец свадебным празднованиям. До этого, занятая своими собственными проблемами, она не задумывалась о новом деле Сано, но теперь в ней разгорелся интерес.
— Возможно, я могла бы помочь в расследовании обстоятельств смерти госпожи Харумэ, — задумчиво проговорила она.
На лице судьи мелькнула тревога.
— Рэйко-тян. — Его голос был нежен, но тверд. — Ты способнее многих мужчин, но ты молода, наивна и чересчур самоуверенна. Любое дело, касающееся двора сёгуна, таит в себе опасность. Сёсакан Сано не обрадуется твоему вмешательству. Да и что ты, женщина, можешь сделать?
Поднявшись, судья вывел Рэйко к воротам особняка, где ее поджидала свита.
— Езжай домой, дочь. Радуйся тому, что тебе не нужно зарабатывать на пропитание, как другим, не столь удачливым женщинам. Слушайся мужа, он хороший человек. — И, словно повторяя совет О-суги, он сказал: — Прими свою долю, иначе тебе станет лишь труднее.
Рэйко неохотно забралась в паланкин. Ощущая горечь краски на зубах, она покачала головой, соглашаясь с мудростью отца.
Однако она обладает тем же умом, энергией и смелостью, которые привели его на должность судьи Эдо — должность, которую она унаследовала бы, родись мужчиной! Когда паланкин поплыл по улице, Рэйко крикнула носильщикам:
— Стойте! Поворачивайте назад!
Носильщики послушно повернули. Выбравшись из паланкина, Рэйко побежала в дом отца. В своей детской комнате она достала из шкафа оба меча, короткий и длинный, с позолоченными рукоятями и ножнами. Потом снова уселась в паланкин и приготовилась к возвращению в замок Эдо, поглаживая свое дорогое оружие — символ чести и приключений, всего, что жило в ней и с чем она не собиралась расставаться.
Она найдет способ сделать свою жизнь осмысленной и достойной. И начнет с расследования странной смерти наложницы сёгуна.
4
— А... я... я не уверен... не знаю, — удивленно залепетал он. — Никогда не задумывался над этим.
А Рэйко задумывалась. Пока бабушка и сваха с испугом смотрели на нее, а отец прятал улыбку, она подробно изложила свое мнение о том, каким образом победа Японии над Кореей могла быть одержана. На следующий день чиновник прервал брачные переговоры письмом, в котором говорилось:
«Барышня Рэйко слишком развязная, дерзкая и неуважительная особа, чтобы стать хорошей женой. Желаю удачи в поисках другого мужа».
Следующая миаи с очередным неприятным субъектом закончилась так же. Семья протестовала, брюзжала, но в конце концов в отчаянии отступила. Рэйко ликовала. Когда ей исполнилось девятнадцать, судья Уэда пригласил ее в свой кабинет и с печалью в голосе заговорил:
— Дочь, я понимаю твое нежелание выходить замуж. Это я виноват в том, что поощрял тебя к неженским увлечениям. Но я не смогу вечно заботиться о тебе. Тебе нужен муж, который защитит тебя, когда я умру и ты останешься одна.
— Отец, я образованна, могу драться и способна постоять за себя, — запротестовала Рэйко, хотя и вынуждена была с ним согласиться. Женщины не получали государственных постов, не занимались бизнесом, могли быть только служанками, работницами на полях, монахинями или проститутками. Такая перспектива не привлекала Рэйко, как не устраивала и жизнь на шее у родственников. Она склонила голову, признавая свое поражение.
— Мы получили новое брачное предложение, — сказал судья Уэда. — Прошу тебя, не срывай переговоры, ведь других может и не быть. Оно от Сано Исиро, благороднейшего следователя сёгуна.
Рэйко вскинула голову. Она слышала о сёсакане Сано, как и все в Эдо. До нее доходили слухи о его храбрости и великой, но тайной услуге, которую он оказал сёгуну. Это было интересно, и она согласилась на миаи, желая увидеть знаменитую личность.
И Сано не разочарован ее. Когда она и судья Уэда прогуливались по территории храма Каннэй с посредником, Сано и его матерью, Рэйко украдкой разглядывала претендента. Высокий и сильный, с гордой и благородной осанкой, он был моложе всех прежних женихов и гораздо красивее их. Как требовал обычай, они не разговаривали напрямую, но ум светился в его глазах, звучал в его словах. А самое главное, Рэйко знала, что он руководит поисками убийцы — охотника за бундори, который своими страшными преступлениями держал в ужасе весь Эдо. Он не был ленивым пьяницей, пренебрегающим своими обязанностями ради развлечений в Ёсиваре. Он предавал опасных убийц в руки закона. Рэйко он казался воплощением героев-воинов, которых она боготворила с детства. У нее появился шанс разделить с ним полную волнений жизнь. И когда он взглянул на нее, по телу Рэйко разлилось приятное, незнакомое дотоле тепло. Брак внезапно перестал казаться таким уж плохим делом. Как только они оказались дома, Рэйко попросила судью Уэду принять предложение.
Однако когда день свадьбы был установлен, сомнения Рэйко по поводу женитьбы вспыхнули вновь. Ее родственницы советовали ей слушаться и почитать мужа, а подарки — кухонная утварь, швейные принадлежности, украшения для дома — символизировали место, которое она должна занять в семье. Ее книги и мечи остались в доме отца. Во время свадьбы мелькнула надежда, возрожденная видом Сано — он был таким же красивым, каким она его запомнила, — но теперь Рэйко опять боялась, что ее жизнь будет такой же тусклой, как у других замужних женщин. Ее муж занят важным интересным делом, а она сидит дома. И где уверенность, что он будет относиться к ней иначе, чем другие мужчины относятся к своим женам? От страха стало трудно дышать.
Что она наделала? Не слишком ли поздно бежать?
О-суги принесла поднос и поставила перед Рэйко на туалетный столик. Рэйко увидела короткую бамбуковую кисточку, зеркало, керамическую миску и две одинаковые чашки — в одной из них была вода, в другой темная жидкость. У нее сжалось сердце.
— Нет!
О-суги вздохнула.
— Рэйко-тян, вы же знаете, что должны вычернить зубы. Это правило для замужних женщин, доказательство их верности мужу. Ну, давайте же. — Нежно, но твердо она усадила Рэйко за столик. — Чем быстрее покончим с этим, тем лучше.
С несчастным видом Рэйко окунула кисть в чашку и растянула губы в гримасе, обнажая зубы. Когда она сделала первый мазок по верхним зубам, немного краски пролилось на язык. Горло свело судорогой, рот заполнился слюной. Краска, составленная из туши, железного порошка и экстрактов растений, была ужасно горькой.
— Фу! — сплюнула она в миску. — Как это можно выдержать?
— Все выдерживают, и вы выдержите. Дважды в месяц, чтобы сохранять цвет. Ну, продолжайте, но постарайтесь не накрасить губы и не испачкать кимоно.
Морщась и давясь, Рэйко слой за слоем накладывала черную краску. Наконец она прополоскала рот, сплюнула и, поднеся к лицу зеркало, с испугом уставилась на свое отражение. Неживые черные зубы резко контрастировали с белой пудрой и красной помадой, подчеркивая каждый изъян на коже. Кончиком языка она дотронулась до выкрашенного переднего зуба — привычка, свойственная ей при сильных эмоциях. В двадцать лет она выглядит старухой, да еще и уродливой! Время учебы и занятий боевыми искусствами закончилось, надежды на любовь поблекли. Разве муж теперь захочет от нее чего-либо, кроме бессловесного прислуживания?
Рэйко подавила рыдание и посмотрела на О-суги, которая сочувственно разглядывала ее. О-суги в четырнадцать лет вышла замуж за пожилого владельца лавки в Нихонбаси, который ежедневно избивал ее до тех пор, пока соседи не стали жаловаться, что ее крики им мешают. Дело дошло до судьи Уэды, приговорившего торговца к наказанию кнутом. О-суги он предоставил право развода и взял ее нянькой к своей малолетней дочери. О-суги заменила Рэйко мать. Теперь же связывающие их узы стали еще крепче благодаря схожести жизненных обстоятельств: одна богата, другая бедна, но обе заложницы общественных норм, их судьбы в руках мужчин.
О-суги обняла Рэйко.
— Моя несчастная молодая госпожа. Жизнь станет легче, если вы примете ее условия, — печально сказала она, но тут же постаралась приободриться. — После всех этих свадебных волнений вы, должно быть, умираете от голода. Как насчет чая с булочками — теми розовыми, со сладкой каштановой начинкой? — Это было любимое угощение Рэйко. — Я их сейчас принесу.
Нянька похромала из комнаты: жестокий муж постоянно ломал ей левую ногу. Эта картина разожгла в Рэйко злую решимость. Она ни за что не позволит замужеству изуродовать свое тело и душу. Не даст заключить себя в стенах этого дома, пустить по ветру свои способности и чаяния. Она будет жить!
Рэйко встала, накинула плащ и поспешила к передней двери, где слуги Сано распаковывали свадебные подарки.
— Чем могу служить, досточтимая госпожа? — спросил старший из слуг.
— Мне ничего не нужно, — ответила Рэйко. — Я собираюсь на улицу.
— Дамы не могут просто так, одни, выходить за пределы замка, — взволнованно проговорил слуга.
Он организовал эскорт из служанок и солдат. Потом подозвал паланкин и шесть носильщиков, усадил ее в расписное, с мягкими подушками кресло. Слуга вручил старшему эскорта официальный документ, разрешающий Рэйко въезд и выезд из замка.
— Как я должен сказать сёсакану-саме, куда вы направляетесь?
Рэйко была в смятении. Чем она могла заняться со свитой из шестнадцати человек, которые, несомненно, доложат Сано и вообще всем в замке о каждом ее шаге?
— Я хочу проведать отца, — отозвалась она, признавая поражение.
В паланкине, как в силке, она проехала по серпантину каменных переходов замка мимо сторожевых башен и патрульных солдат. Старший эскорта предъявлял документы на каждом пропускном пункте, солдаты открывали ворота и пропускали процессию вниз по холму. Мимо легким галопом проносились конные самураи. В окнах крытых проходов, шедших по верху стен, мелькали крыши Эдо, раскинувшегося внизу на равнине, и пышная красно-золотая осенняя листва на деревьях вдоль реки Сумида. На западе, на фоне далекого неба парил божественный белый конус горы Фудзи. Рэйко видела все это через маленькое узкое окошко паланкина. Она вздохнула.
Однако когда они миновали главные ворота замка и огромные, обнесенные стенами имения даймё, настроение Рэйко улучшилось. Здесь, в административном районе, расположенном в Хибии, к югу от замка Эдо, в своих особняках-канцеляриях жили и работали высокие городские чиновники. Здесь у Рэйко было счастливое детство, об утрате которого она так остро сожалела. Но возможно, не все еще потеряно.
У имения судьи Уэды она выпорхнула из паланкина. Оставив свиту ждать на улице среди прохаживающейся знати и спешащих клерков, она подошла к охранникам, расположившимся у крытых ворот.
— Добрый день, барышня Рэйко, — приветствовали они ее.
— Отец дома? — спросила она.
— Да, но он слушает дело.
Рэйко не удивилась, что добросовестный судья вернулся к работе, как только отменили свадебный банкет. Во дворе она протиснулась через толпу горожан, полицейских и арестованных, ожидавших, когда их позовут к судье в низкое деревянное здание. Она проскользнула мимо служебных кабинетов и закрылась в комнате, прилегавшей к залу суда.
Темная и душная комната без окон, прежде служившая чуланом, была такой маленькой, что в нее едва втиснули одну циновку-татами. Однако Рэйко провела здесь множество счастливых часов. Одна стена представляла собой плетеную решетку. Сквозь ячейки Рэйко был прекрасно виден зал суда. С другой стороны стены спиной к ней сидел на возвышении ее отец в черном судейском халате, по бокам располагались секретари. Лампы освещали длинный зал, где на сирасу — место перед возвышением, покрытое белым песком, символом правды, — на коленях со связанными за спиной руками стоял подсудимый. Полицейские, свидетели и члены семьи подсудимого сидели рядами в части зала, отведенной для присутствующих, стражники охраняли двери.
Рэйко опустилась на колени и стала наблюдать за заседанием, как делала это бессчетное количество раз. Процессы захватывали ее. На них открывалась та сторона жизни, которую она не могла испытать лично. Судья Уэда потворствовал ее интересу, позволяя пользоваться этой комнатой. Рэйко коснулась языком выкрашенного зуба, улыбаясь приятным воспоминаниям.
— Что ты можешь сказать в свою защиту, ростовщик Игараси? — спросил судья арестованного.
— Досточтимый судья, я клянусь, что не убивал своего партнера, — горячо отозвался подсудимый. — Мы подрались из-за проститутки Гиацинт, потому что были пьяны, но потом помирились. — Слезы побежали по щекам подсудимого. — Я любил своего партнера как брата. Я не знаю, кто его зарезал.
Во время разбора дел Рэйко удивляла судью Уэду своей проницательностью, и он частенько полагался на ее суждения. Она прошептала через переплетение прутьев:
— Отец, ростовщик лжет. Он все еще ревнует своего партнера. И теперь все их имущество принадлежит ему одному. Прижмите его посильнее — он сломается и сознается.
Во время процессов она не раз таким образом подавала советы, и судья Уэда следовал им, добиваясь хорошего результата, но сейчас его спина напряглась. Он слегка повернулся и, вместо того чтобы продолжить допрос обвиняемого, сказал:
— Заседание ненадолго откладывается, — и быстро покинул зал.
Дверь в комнату, где находилась Рэйко, открылась. Отец стоял в коридоре и неодобрительно смотрел на нее.
— Дочь! — Взяв за руку, он повел Рэйко через зал в свой личный кабинет. — Твой первый визит домой должен состояться лишь завтра, и в присутствии мужа. Ты знаешь обычай. Что ты здесь делаешь одна, сейчас? Что-нибудь случилось?
— Отец, я...
Внезапно Рэйко покинула храбрость. Заплакав, она излила отцу все свои опасения по поводу брака, мечты, от которых не могла отказаться. Судья Уэда сочувственно выслушал дочь, но когда она замолчала, покачал головой:
— Я не должен был растить тебя, позволяя ожидать от жизни большего, чем возможно для женщины. С моей стороны это было ошибкой, проявлением глупой любви, о чем я глубоко сожалею. Но что сделано, то сделано. Невозможно вернуться назад, можно идти только вперед. Ты больше не должна наблюдать за процессами и помогать мне в работе, что я прежде тебе позволял. Твое место рядом с мужем.
И хотя Рэйко поняла, что дверь в детство захлопнулась навсегда, луч надежды осветил темный горизонт ее будущего. Последняя фраза судьи Уэды вернула ее к мечтам об участии в приключениях сёсакана Сано. В старые времена женщины-самураи бросались в битву рядом со своими мужчинами. Рэйко вспомнила инцидент, положивший конец свадебным празднованиям. До этого, занятая своими собственными проблемами, она не задумывалась о новом деле Сано, но теперь в ней разгорелся интерес.
— Возможно, я могла бы помочь в расследовании обстоятельств смерти госпожи Харумэ, — задумчиво проговорила она.
На лице судьи мелькнула тревога.
— Рэйко-тян. — Его голос был нежен, но тверд. — Ты способнее многих мужчин, но ты молода, наивна и чересчур самоуверенна. Любое дело, касающееся двора сёгуна, таит в себе опасность. Сёсакан Сано не обрадуется твоему вмешательству. Да и что ты, женщина, можешь сделать?
Поднявшись, судья вывел Рэйко к воротам особняка, где ее поджидала свита.
— Езжай домой, дочь. Радуйся тому, что тебе не нужно зарабатывать на пропитание, как другим, не столь удачливым женщинам. Слушайся мужа, он хороший человек. — И, словно повторяя совет О-суги, он сказал: — Прими свою долю, иначе тебе станет лишь труднее.
Рэйко неохотно забралась в паланкин. Ощущая горечь краски на зубах, она покачала головой, соглашаясь с мудростью отца.
Однако она обладает тем же умом, энергией и смелостью, которые привели его на должность судьи Эдо — должность, которую она унаследовала бы, родись мужчиной! Когда паланкин поплыл по улице, Рэйко крикнула носильщикам:
— Стойте! Поворачивайте назад!
Носильщики послушно повернули. Выбравшись из паланкина, Рэйко побежала в дом отца. В своей детской комнате она достала из шкафа оба меча, короткий и длинный, с позолоченными рукоятями и ножнами. Потом снова уселась в паланкин и приготовилась к возвращению в замок Эдо, поглаживая свое дорогое оружие — символ чести и приключений, всего, что жило в ней и с чем она не собиралась расставаться.
Она найдет способ сделать свою жизнь осмысленной и достойной. И начнет с расследования странной смерти наложницы сёгуна.
4
Среди трущоб Кодэмматё, у реки в северо-восточной части торгового района Нихонбаси, тюрьма Эдо со своими высокими каменными стенами, сторожевыми башнями и остроконечными крышами бугрилась над окружавшими ее каналами, словно безобразная опухоль. Сано подъехал по мосту к окованным железом воротам. В караульном помещении сидели охранники, досины гнали несчастных, закованных в кандалы преступников в тюрьму, где те будут ждать суда, или из тюрьмы к месту казни. Сано всегда казалось, что воздух здесь становится холоднее, словно тюрьма Эдо отталкивает солнечный свет, испуская миазмы смерти и гниения. И все же Сано, в отличие от других высокопоставленных самураев, сознательно бросал вызов опасности духовного загрязнения. В городском морге, расположенном за стенами с облупившейся штукатуркой, он рассчитывал выяснить правду о смерти госпожи Харумэ.
Охранники открыли ворота. Спешившись, Сано повел коня через комплекс казарм, двориков, служебных помещений, мимо здания тюрьмы, из зарешеченных окон которой доносились стенания заключенных.
За тюрьмой Сано привязал коня у входа в морг, низкого строения с облупившейся штукатуркой на стенах и ветхой соломенной крышей. Из седельной сумки он достал узел с вещественными доказательствами из комнаты госпожи Харумэ. Переступив порог, Сано внутренне подготовился к виду и запаху отвратительного обиталища доктора Ито.
В комнате стояли каменные корыта для обмывания трупов, шкафы с медицинским инструментом, скамья в углу, заваленная книгами и записями. На одном из трех столов высотой по пояс доктор Ито собирал из костей человеческий скелет. Его помощник Мура промывал в тазу позвонки. Оба мужчины оторвались от своей работы и поклонились Сано. — А, Сано-сан. Добро пожаловать! — На узком аскетическом лице доктора Ито читалось приятное удивление. — Не ожидал вас увидеть. Разве не сегодня ваша свадьба?
Доктор Ито Гэнбоку, смотритель морга Эдо, чьи научные познания помогли Сано во многих расследованиях, был еще и настоящим другом — что являлось большой редкостью для коварного режима Токугавы. Обладавший в свои семьдесят лет прекрасным зрением и острым умом, доктор Ито носил короткие густые, совершенно седые волосы, начинавшие редеть на висках. Его высокая, худощавая фигура была облачена в длинный темно-синий хитон. Некогда всеми уважаемый врач императорской семьи, доктор Ито был уличен в занятиях запрещенной заморской наукой, сведения о которой тайно получал от голландских торговцев из Нагасаки. В отличие от других рангакуса — приверженцев голландской научной школы — он избежал изгнания, но был приговорен к работе смотрителем морга Эдо. Здесь, забытый властями, несмотря на жалкие бытовые условия, он мог спокойно заниматься своими экспериментами.
— Я женился сегодня утром, но свадебный банкет и мой отпуск отменены, — сказал Сано, ставя узел на свободный стол. — Мне опять требуется ваша помощь. — Он рассказал о таинственной смерти госпожи Харумэ, о приказе сёгуна расследовать ее и о своих подозрениях насчет убийства.
— В высшей степени интригующе, — заметил доктор Ито. — Конечно, я постараюсь помочь всем, чем смогу. Но прежде всего примите мои поздравления по поводу вашего брака. Позвольте преподнести вам маленький подарок. Мура, принеси, пожалуйста.
Мура, коротышка с седыми волосами и умным квадратным лицом, отставил в сторону таз с костями. Он был эта, один из представителей сословия отверженных, которые обрабатывали трупы, работали тюремщиками, пыточных дел мастерами и палачами. Именно эта трудились ассенизаторами, уборщиками мусора и собирали трупы после наводнений, пожаров и землетрясений. Наследственная связь с такими близкими к смерти профессиями, как мясник и дубильщик кож, делала их духовно загрязненными и исключала контакты с другими горожанами. Но сходные несчастья породили странные узы — Мура был слугой и преданным соратником доктора Ито. Эта поклонился хозяину и Сано, вышел из комнаты и через некоторое время вернулся с небольшим свертком из синей хлопчатобумажной материи, который доктор Ито вручил Сано.
— Мой подарок по случаю вашей свадьбы.
— Аригато, Ито-сан. — Поклонившись, Сано принял сверток и развернул материю. Внутри лежал плоский, размером с ладонь кружок из черного кованого железа: гарда, которая крепилась на самурайском мече между клинком и рукоятью. Гарду украшал филигранный узор с тематикой фамильного герба Сано: элегантный журавль с длинноклювой головой — отверстие для клинка прорезало тело птицы — и расправленными крыльями, на которых было видно каждое перо. Поглаживая гладкий металл, Сано с восхищением рассматривал подарок.
— Это всего лишь скромная, никчемная безделушка, — сказал доктор Ито. — Мура подобрал в городе кусок железа. Один из сторожей, обвиненный в воровстве и приговоренный работать в тюрьме, прежде был кузнецом. Он помогал мне по ночам делать эту гарду для меча. Она недостаточно хороша для...
— Она великолепна, — отозвался Сано, — и я всегда буду относиться к ней как к драгоценности. — Он аккуратно завернул гарду и положил ее в кошель, затягивающийся шнурком. Продуманный подарок доктора Ито тронул его больше, чем дорогие подношения, полученные от людей, искавших его расположения. Спеша заполнить последовавшую за этим неловкую паузу, Сано раскрыл узел и стал рассказывать об обстоятельствах смерти госпожи Харумэ.
— Ее тело привезут для обследования позже. Очень похоже, что ее отравили. — Сано выставил лампы, курильницы с благовониями, бутылочку из-под саке, бритву, нож и флакон с тушью. — Я хочу знать, не является ли один из этих предметов орудием отравления.
По приказу доктора Мура принес шесть пустых маленьких деревянных клеток и одну побольше, в которой сидели шесть живых мышей. Доктор Ито расставил клетки в ряд на столе. В первых двух маленьких клетках он зажег лампу и курильницу из комнаты госпожи Харумэ, поместил в каждую по мыши и накрыл их кусками материи.
— Таким образом на мышей подействует яд в масле или в благовониях, — пояснил доктор Ито, — а мы будем защищены от опасных испарений.
В третью клетку он поставил блюдце с саке из привезенной Сано бутылочки, которое Харумэ явно отведала перед смертью, и поместил туда же третью мышь. Чтобы проверить бритву, Ито выбрил клочок шерсти на спине четвертой мыши; ножом с перламутровой ручкой он сделал крошечный надрез на животе пятой, потом посадил зверьков в отдельные клетки.
— А теперь тушь. — Из шкафа доктор достал собственные ножи. — Я воспользуюсь чистым лезвием, чтобы избежать постороннего загрязнения. — Он сделал царапину на животе шестой мыши, откупорил сосуд с тушью и кисточкой нанес на царапину черную жидкость. Затем поместил мышь в отведенную ей клетку и сказал: — Будем ждать.
Сано и доктор Ито наблюдали за клетками. Из двух прикрытых материей слышалось легкое царапанье. Третья мышь обнюхана вино и принялась пить. Бритая мышь металась по клетке, остальные зализывали раны. Вдруг раздался громкий писк.
— Смотрите! — указал Сано.
Мышь с тушью на порезе завалилась на спинку, изогнувшись и царапая воздух крошечными коготками. Ее крохотная грудка судорожно вздымалась, словно она старалась вдохнуть, глаза безостановочно вращались. Маленький розовый рот открывался и закрывался, оттуда вырвался болезненный писк, потом фонтанчик крови. Сано отметил те же симптомы, которые описал придворный врач при осмотре тела госпожи Харумэ: судороги, рвота, удушье.
Еще несколько звуков, попыток вздохнуть, агония, и мышь затихла. Сано и доктор Ито склонили головы, отдавая дань уважения зверьку, пожертвовавшему жизнью ради науки. Потом проверили остальные клетки.
— Эта мышь опьянела, — сказал доктор, глядя на зверька, неуверенно передвигавшегося вокруг пустого блюдца, где было саке, — а в остальном здорова. — Обритая и оцарапанная ножом мыши бегали по своим клеткам. — Здесь тоже нет явных признаков недуга. — Доктор Ито снял тряпки с оставшихся клеток, откуда вырвались удушливые клубы дыма, и они увидели двух одурманенных, но вполне живых зверьков. — Здесь то же самое. Яд содержится только в туши.
— Могло это быть самоубийством? — спросил Сано, все еще надеясь на простое объяснение смерти Харумэ.
— Могло, но я думаю, что это не так. Если бы она захотела умереть, то вряд ли бы выбрала такой болезненный способ, вместо того чтобы повеситься или утопиться. Это более распространенные среди женщин способы самоубийства. И для чего класть яд в тушь, а не просто выпить его?
— Значит, госпожа Харумэ была убита. — Смятение пришло на смену возникшему было у Сано удовлетворению по поводу того, что его подозрение подтвердилось. Он должен доложить об этом сёгуну, главному придворному врачу и дворцовым чиновникам, потом новость распространится по Эдо. Чтобы предупредить неблагоприятные последствия, Сано должен в кратчайшее время выявить отравителя. — Какое вещество убивает так быстро и страшно?
— Будучи врачом в императорском дворце в Киото, я изучал яды, — сказал доктор Ито. — По вызванным симптомам этот яд похож на бис, экстракт одного растения, произрастающего в Гималаях. Бис применялся в Индии и Китае почти две тысячи лет как отравляющее средство, которым смазывают наконечники стрел для охоты и военных целей. Как видите, даже малое количество яда при попадании в кровь становится смертельным. Люди часто умирали, спутав корни этого растения с корнями хрена. Однако это растение крайне редко встречается в Японии. Мне не доводилось слышать о случаях отравления этим ядом в нашей стране.
— Откуда же мог взяться яд, убивший госпожу Харумэ? — спросил Сано. — Мне следует искать убийцу, владеющего специальными знаниями о растениях? Вроде колдуна, монаха или врача?
— Возможно. Но есть фармацевты, которые тайком продают яды любому покупателю, способному заплатить. — Доктор Ито попросил Муру убрать мышей и задумался. — Такие торгаши обычно предлагают распространенные яды вроде мышьяка, которым, смешав его с сахаром, можно посыпать печенье, или сурьмы, которую подсыпают в чай или вино. Или фугу, ядовитую рыбу.
Но есть один человек... Он стал легендой среди врачей и ученых — странствующий торговец, объехавший всю Японию и собиравший лекарственные травы в отдаленных уголках и портовых городах. Здесь местные жители владели медицинскими познаниями, полученными от иноземцев еще до того, как Япония была закрыта для иностранных торговцев. Его имя Шойэй. Мне доводилось покупать у него лекарства, когда он приезжал в Киото. Он знал о лекарствах больше, чем кто-либо другой, и в основном занимался целебными препаратами, хотя продавал и яды — ученым вроде меня, стремившимся их изучить. Ходили слухи, что его продукция стала причиной смерти нескольких высоких чиновников из бакуфу.
Охранники открыли ворота. Спешившись, Сано повел коня через комплекс казарм, двориков, служебных помещений, мимо здания тюрьмы, из зарешеченных окон которой доносились стенания заключенных.
За тюрьмой Сано привязал коня у входа в морг, низкого строения с облупившейся штукатуркой на стенах и ветхой соломенной крышей. Из седельной сумки он достал узел с вещественными доказательствами из комнаты госпожи Харумэ. Переступив порог, Сано внутренне подготовился к виду и запаху отвратительного обиталища доктора Ито.
В комнате стояли каменные корыта для обмывания трупов, шкафы с медицинским инструментом, скамья в углу, заваленная книгами и записями. На одном из трех столов высотой по пояс доктор Ито собирал из костей человеческий скелет. Его помощник Мура промывал в тазу позвонки. Оба мужчины оторвались от своей работы и поклонились Сано. — А, Сано-сан. Добро пожаловать! — На узком аскетическом лице доктора Ито читалось приятное удивление. — Не ожидал вас увидеть. Разве не сегодня ваша свадьба?
Доктор Ито Гэнбоку, смотритель морга Эдо, чьи научные познания помогли Сано во многих расследованиях, был еще и настоящим другом — что являлось большой редкостью для коварного режима Токугавы. Обладавший в свои семьдесят лет прекрасным зрением и острым умом, доктор Ито носил короткие густые, совершенно седые волосы, начинавшие редеть на висках. Его высокая, худощавая фигура была облачена в длинный темно-синий хитон. Некогда всеми уважаемый врач императорской семьи, доктор Ито был уличен в занятиях запрещенной заморской наукой, сведения о которой тайно получал от голландских торговцев из Нагасаки. В отличие от других рангакуса — приверженцев голландской научной школы — он избежал изгнания, но был приговорен к работе смотрителем морга Эдо. Здесь, забытый властями, несмотря на жалкие бытовые условия, он мог спокойно заниматься своими экспериментами.
— Я женился сегодня утром, но свадебный банкет и мой отпуск отменены, — сказал Сано, ставя узел на свободный стол. — Мне опять требуется ваша помощь. — Он рассказал о таинственной смерти госпожи Харумэ, о приказе сёгуна расследовать ее и о своих подозрениях насчет убийства.
— В высшей степени интригующе, — заметил доктор Ито. — Конечно, я постараюсь помочь всем, чем смогу. Но прежде всего примите мои поздравления по поводу вашего брака. Позвольте преподнести вам маленький подарок. Мура, принеси, пожалуйста.
Мура, коротышка с седыми волосами и умным квадратным лицом, отставил в сторону таз с костями. Он был эта, один из представителей сословия отверженных, которые обрабатывали трупы, работали тюремщиками, пыточных дел мастерами и палачами. Именно эта трудились ассенизаторами, уборщиками мусора и собирали трупы после наводнений, пожаров и землетрясений. Наследственная связь с такими близкими к смерти профессиями, как мясник и дубильщик кож, делала их духовно загрязненными и исключала контакты с другими горожанами. Но сходные несчастья породили странные узы — Мура был слугой и преданным соратником доктора Ито. Эта поклонился хозяину и Сано, вышел из комнаты и через некоторое время вернулся с небольшим свертком из синей хлопчатобумажной материи, который доктор Ито вручил Сано.
— Мой подарок по случаю вашей свадьбы.
— Аригато, Ито-сан. — Поклонившись, Сано принял сверток и развернул материю. Внутри лежал плоский, размером с ладонь кружок из черного кованого железа: гарда, которая крепилась на самурайском мече между клинком и рукоятью. Гарду украшал филигранный узор с тематикой фамильного герба Сано: элегантный журавль с длинноклювой головой — отверстие для клинка прорезало тело птицы — и расправленными крыльями, на которых было видно каждое перо. Поглаживая гладкий металл, Сано с восхищением рассматривал подарок.
— Это всего лишь скромная, никчемная безделушка, — сказал доктор Ито. — Мура подобрал в городе кусок железа. Один из сторожей, обвиненный в воровстве и приговоренный работать в тюрьме, прежде был кузнецом. Он помогал мне по ночам делать эту гарду для меча. Она недостаточно хороша для...
— Она великолепна, — отозвался Сано, — и я всегда буду относиться к ней как к драгоценности. — Он аккуратно завернул гарду и положил ее в кошель, затягивающийся шнурком. Продуманный подарок доктора Ито тронул его больше, чем дорогие подношения, полученные от людей, искавших его расположения. Спеша заполнить последовавшую за этим неловкую паузу, Сано раскрыл узел и стал рассказывать об обстоятельствах смерти госпожи Харумэ.
— Ее тело привезут для обследования позже. Очень похоже, что ее отравили. — Сано выставил лампы, курильницы с благовониями, бутылочку из-под саке, бритву, нож и флакон с тушью. — Я хочу знать, не является ли один из этих предметов орудием отравления.
По приказу доктора Мура принес шесть пустых маленьких деревянных клеток и одну побольше, в которой сидели шесть живых мышей. Доктор Ито расставил клетки в ряд на столе. В первых двух маленьких клетках он зажег лампу и курильницу из комнаты госпожи Харумэ, поместил в каждую по мыши и накрыл их кусками материи.
— Таким образом на мышей подействует яд в масле или в благовониях, — пояснил доктор Ито, — а мы будем защищены от опасных испарений.
В третью клетку он поставил блюдце с саке из привезенной Сано бутылочки, которое Харумэ явно отведала перед смертью, и поместил туда же третью мышь. Чтобы проверить бритву, Ито выбрил клочок шерсти на спине четвертой мыши; ножом с перламутровой ручкой он сделал крошечный надрез на животе пятой, потом посадил зверьков в отдельные клетки.
— А теперь тушь. — Из шкафа доктор достал собственные ножи. — Я воспользуюсь чистым лезвием, чтобы избежать постороннего загрязнения. — Он сделал царапину на животе шестой мыши, откупорил сосуд с тушью и кисточкой нанес на царапину черную жидкость. Затем поместил мышь в отведенную ей клетку и сказал: — Будем ждать.
Сано и доктор Ито наблюдали за клетками. Из двух прикрытых материей слышалось легкое царапанье. Третья мышь обнюхана вино и принялась пить. Бритая мышь металась по клетке, остальные зализывали раны. Вдруг раздался громкий писк.
— Смотрите! — указал Сано.
Мышь с тушью на порезе завалилась на спинку, изогнувшись и царапая воздух крошечными коготками. Ее крохотная грудка судорожно вздымалась, словно она старалась вдохнуть, глаза безостановочно вращались. Маленький розовый рот открывался и закрывался, оттуда вырвался болезненный писк, потом фонтанчик крови. Сано отметил те же симптомы, которые описал придворный врач при осмотре тела госпожи Харумэ: судороги, рвота, удушье.
Еще несколько звуков, попыток вздохнуть, агония, и мышь затихла. Сано и доктор Ито склонили головы, отдавая дань уважения зверьку, пожертвовавшему жизнью ради науки. Потом проверили остальные клетки.
— Эта мышь опьянела, — сказал доктор, глядя на зверька, неуверенно передвигавшегося вокруг пустого блюдца, где было саке, — а в остальном здорова. — Обритая и оцарапанная ножом мыши бегали по своим клеткам. — Здесь тоже нет явных признаков недуга. — Доктор Ито снял тряпки с оставшихся клеток, откуда вырвались удушливые клубы дыма, и они увидели двух одурманенных, но вполне живых зверьков. — Здесь то же самое. Яд содержится только в туши.
— Могло это быть самоубийством? — спросил Сано, все еще надеясь на простое объяснение смерти Харумэ.
— Могло, но я думаю, что это не так. Если бы она захотела умереть, то вряд ли бы выбрала такой болезненный способ, вместо того чтобы повеситься или утопиться. Это более распространенные среди женщин способы самоубийства. И для чего класть яд в тушь, а не просто выпить его?
— Значит, госпожа Харумэ была убита. — Смятение пришло на смену возникшему было у Сано удовлетворению по поводу того, что его подозрение подтвердилось. Он должен доложить об этом сёгуну, главному придворному врачу и дворцовым чиновникам, потом новость распространится по Эдо. Чтобы предупредить неблагоприятные последствия, Сано должен в кратчайшее время выявить отравителя. — Какое вещество убивает так быстро и страшно?
— Будучи врачом в императорском дворце в Киото, я изучал яды, — сказал доктор Ито. — По вызванным симптомам этот яд похож на бис, экстракт одного растения, произрастающего в Гималаях. Бис применялся в Индии и Китае почти две тысячи лет как отравляющее средство, которым смазывают наконечники стрел для охоты и военных целей. Как видите, даже малое количество яда при попадании в кровь становится смертельным. Люди часто умирали, спутав корни этого растения с корнями хрена. Однако это растение крайне редко встречается в Японии. Мне не доводилось слышать о случаях отравления этим ядом в нашей стране.
— Откуда же мог взяться яд, убивший госпожу Харумэ? — спросил Сано. — Мне следует искать убийцу, владеющего специальными знаниями о растениях? Вроде колдуна, монаха или врача?
— Возможно. Но есть фармацевты, которые тайком продают яды любому покупателю, способному заплатить. — Доктор Ито попросил Муру убрать мышей и задумался. — Такие торгаши обычно предлагают распространенные яды вроде мышьяка, которым, смешав его с сахаром, можно посыпать печенье, или сурьмы, которую подсыпают в чай или вино. Или фугу, ядовитую рыбу.
Но есть один человек... Он стал легендой среди врачей и ученых — странствующий торговец, объехавший всю Японию и собиравший лекарственные травы в отдаленных уголках и портовых городах. Здесь местные жители владели медицинскими познаниями, полученными от иноземцев еще до того, как Япония была закрыта для иностранных торговцев. Его имя Шойэй. Мне доводилось покупать у него лекарства, когда он приезжал в Киото. Он знал о лекарствах больше, чем кто-либо другой, и в основном занимался целебными препаратами, хотя продавал и яды — ученым вроде меня, стремившимся их изучить. Ходили слухи, что его продукция стала причиной смерти нескольких высоких чиновников из бакуфу.