Страница:
— Мне всегда мешают, когда я стараюсь, э-э, обзавестись сыном, — пожаловался Цунаёси Токугава. — Моя жена полный инвалид. Две сотни наложниц не могут родить ребенка. Монахи молятся день и ночь, я целое состояние пожертвовал богам. По совету моей досточтимой матери издал эдикты по охране собак.
Монах Рюко убедил госпожу Кэйсо-ин, что для появления наследника сёгун должен замолить грехи предков. Рожденный в год Собаки, он обязан был охранять собак. Отныне всякого, покалечившего собаку, заключали в тюрьму, а убившего — казнили. Ситуация достоверно отражала безграничность влияния Рюко на госпожу Кэйсо-ин, а ее — на сёгуна, причем влияние это постоянно усиливалось, несмотря на отсутствие наследника.
— Но все мои усилия бесплодны. — Голова Цунаёси Токугавы затряслась, поскольку массажист начал мять ему плечи. — Вероятно, наложницы так же бесплодны, как и моя жена, или же грехи предков слишком тяжелы, э-э, для меня.
Сано подумал, что проблема не в женщинах и не в предках, а в пристрастии Цунаёси к мужчинам. Он содержал целый гарем из крестьянских мальчиков, самураев, монахов и актеров, с которыми проводил большую часть свободного времени. Да и способен ли он на то, чтобы какая-нибудь из наложниц понесла? Но Сано благоразумно промолчал. Промолчал и Янагисава.
Холодок дурного предчувствия заставил Сано поежиться при мысли, какие преимущества получает Янагисава из-за отсутствия у сёгуна наследника. Без продолжателя рода Цунаёси Токугава не может уйти на покой, а значит, контроль над бакуфу не перейдет от канцлера к новому режиму. Не приказал ли Янагисава убить госпожу Харумэ, чтобы продлить свою власть? Не по этой ли причине он вынашивает некий план?
Вспоминая дело об убийствах из-за бундори, в котором Янагисава был подозреваемым, Сано опасался повторения сценария, едва не стоившего ему жизни и чести. Как ему хотелось поверить, что канцлер не лжет!
— Мои прежние проблемы с наследником можно считать происками судьбы! — воскликнул Цунаёси Токугава. — Но отравление госпожи Харумэ — дело рук злоумышленника, недопустимая дерзость! Она была молодой, сильной и здоровой, и я не сомневался, что она преуспеет там, где мои остальные женщины, э-э, меня подвели. Сёсакан Сано, вы должны неминуемо поймать убийцу и передать в руки правосудия.
— Да, должны, — подтвердил канцлер Янагисава. — Слухи о заговорах циркулируют по замку. Нам грозят серьезные неприятности, если дело об убийстве в скором времени не будет раскрыто.
«Вот оно!» — подумал Сано и подобрался, готовясь отразить очередные попытки Янагисавы выставить его в неприглядном виде. Потом канцлер повернулся к нему:
— Следует проследить путь флакона с тушью от первоначального владельца к госпоже Харумэ и установить, когда и где туда попал яд.
Сано именно этим собирался заняться и с возрастающим удивлением смотрел на своего врага.
— Если вам понадобится помощь, с радостью предоставлю в ваше распоряжение мой персонал, — продолжил Янагисава.
Подозрения Сано возросли.
— Спасибо, досточтимый канцлер. Я воспользуюсь вашим предложением, — ответил он.
Янагисава поднялся и на прощание поклонился сёгуну, а потом Сано и Хирате, которые тоже собрались уходить.
— Не жалейте ни сил, ни средств для поимки убийцы госпожи Харумэ, — наставлял Цунаёси Токугава, всхлипывая и придыхая, поскольку массажист занялся его грудью. — Я надеюсь, что вы спасете меня и мой режим от гибели!
Сано поморщился. Он знал Янагисаву и не доверял ему, разрываясь между осторожностью и готовностью принять желаемое за действительное. И все же насколько проще было бы работать вместе с канцлером!
— Возможно, он решил предложить перемирие, — предположил Сано, когда они шли через сад.
— Сумимасэн — простите меня, но я не могу в это поверить!
Осторожность взяла верх.
— Я тоже. И пошлю шпионов, чтобы проверить его, — сказал Сано. — Не будем терять времени, нам лучше разделиться для бесед с лейтенантом Кусидой и госпожой Ишитэру. Кого выбираешь?
Хирата задумался.
— Наши с Кусидой прапрадеды вместе сражались в битве при Сэкигахаре. Наши семьи до сих пор обмениваются визитами на Новый год. Мы не очень близки с Кусидой — он на четырнадцать лет меня старше, — но я знаю его с тех пор, как помню себя.
— Тогда тебе лучше взять на себя госпожу Ишитэру, — сказал Сано, — чтобы вести расследование объективно.
Слегка поколебавшись, Хирата кивнул.
— Все хорошо? — спросил Сано.
— Да, конечно, — быстро ответил Хирата. — Я сейчас же переговорю с госпожой Ишитэру.
Сано успокоился. Хирата его еще никогда не подводил.
— Одну из прислужниц Ишитэру зовут Мидори, — сказал Сано. — Я знаю ее по своему первому делу об убийстве.
Мидори, дочь господина Ниу, правителя провинции Сацума, помогла Сано изобличить убийцу ее сестры, после чего ее отослали в дальний женский монастырь. Сано воспользовался своим влиянием, чтобы вернуть ее назад в Эдо, и подыскал ей должность фрейлины в замке — прекрасное положение для девушки из знатной семьи. С тех пор он не видел Мидори, но та написала ему письмо, в котором выражала готовность отплатить за добро.
Сано рассказал все это Хирате.
— Обязательно поговори с Мидори и скажи ей, что работаешь со мной, — сказал он. — Возможно, она расскажет много интересного о ситуации в Больших Внутренних Покоях.
Они разделились: Хирата свернул в женскую половину, чтобы встретиться с госпожой Ишитэру и Мидори, а Сано направился на поиски лейтенанта Кусиду, дворцового стражника, который грозился убить госпожу Харумэ.
9
10
Монах Рюко убедил госпожу Кэйсо-ин, что для появления наследника сёгун должен замолить грехи предков. Рожденный в год Собаки, он обязан был охранять собак. Отныне всякого, покалечившего собаку, заключали в тюрьму, а убившего — казнили. Ситуация достоверно отражала безграничность влияния Рюко на госпожу Кэйсо-ин, а ее — на сёгуна, причем влияние это постоянно усиливалось, несмотря на отсутствие наследника.
— Но все мои усилия бесплодны. — Голова Цунаёси Токугавы затряслась, поскольку массажист начал мять ему плечи. — Вероятно, наложницы так же бесплодны, как и моя жена, или же грехи предков слишком тяжелы, э-э, для меня.
Сано подумал, что проблема не в женщинах и не в предках, а в пристрастии Цунаёси к мужчинам. Он содержал целый гарем из крестьянских мальчиков, самураев, монахов и актеров, с которыми проводил большую часть свободного времени. Да и способен ли он на то, чтобы какая-нибудь из наложниц понесла? Но Сано благоразумно промолчал. Промолчал и Янагисава.
Холодок дурного предчувствия заставил Сано поежиться при мысли, какие преимущества получает Янагисава из-за отсутствия у сёгуна наследника. Без продолжателя рода Цунаёси Токугава не может уйти на покой, а значит, контроль над бакуфу не перейдет от канцлера к новому режиму. Не приказал ли Янагисава убить госпожу Харумэ, чтобы продлить свою власть? Не по этой ли причине он вынашивает некий план?
Вспоминая дело об убийствах из-за бундори, в котором Янагисава был подозреваемым, Сано опасался повторения сценария, едва не стоившего ему жизни и чести. Как ему хотелось поверить, что канцлер не лжет!
— Мои прежние проблемы с наследником можно считать происками судьбы! — воскликнул Цунаёси Токугава. — Но отравление госпожи Харумэ — дело рук злоумышленника, недопустимая дерзость! Она была молодой, сильной и здоровой, и я не сомневался, что она преуспеет там, где мои остальные женщины, э-э, меня подвели. Сёсакан Сано, вы должны неминуемо поймать убийцу и передать в руки правосудия.
— Да, должны, — подтвердил канцлер Янагисава. — Слухи о заговорах циркулируют по замку. Нам грозят серьезные неприятности, если дело об убийстве в скором времени не будет раскрыто.
«Вот оно!» — подумал Сано и подобрался, готовясь отразить очередные попытки Янагисавы выставить его в неприглядном виде. Потом канцлер повернулся к нему:
— Следует проследить путь флакона с тушью от первоначального владельца к госпоже Харумэ и установить, когда и где туда попал яд.
Сано именно этим собирался заняться и с возрастающим удивлением смотрел на своего врага.
— Если вам понадобится помощь, с радостью предоставлю в ваше распоряжение мой персонал, — продолжил Янагисава.
Подозрения Сано возросли.
— Спасибо, досточтимый канцлер. Я воспользуюсь вашим предложением, — ответил он.
Янагисава поднялся и на прощание поклонился сёгуну, а потом Сано и Хирате, которые тоже собрались уходить.
— Не жалейте ни сил, ни средств для поимки убийцы госпожи Харумэ, — наставлял Цунаёси Токугава, всхлипывая и придыхая, поскольку массажист занялся его грудью. — Я надеюсь, что вы спасете меня и мой режим от гибели!
* * *
— С чего бы это канцлеру Янагисаве изображать добряка? Видимо, он что-то затеял. Вы же не собираетесь принять от него помощь? — выйдя из дворца, спросил прямодушный Хирата.Сано поморщился. Он знал Янагисаву и не доверял ему, разрываясь между осторожностью и готовностью принять желаемое за действительное. И все же насколько проще было бы работать вместе с канцлером!
— Возможно, он решил предложить перемирие, — предположил Сано, когда они шли через сад.
— Сумимасэн — простите меня, но я не могу в это поверить!
Осторожность взяла верх.
— Я тоже. И пошлю шпионов, чтобы проверить его, — сказал Сано. — Не будем терять времени, нам лучше разделиться для бесед с лейтенантом Кусидой и госпожой Ишитэру. Кого выбираешь?
Хирата задумался.
— Наши с Кусидой прапрадеды вместе сражались в битве при Сэкигахаре. Наши семьи до сих пор обмениваются визитами на Новый год. Мы не очень близки с Кусидой — он на четырнадцать лет меня старше, — но я знаю его с тех пор, как помню себя.
— Тогда тебе лучше взять на себя госпожу Ишитэру, — сказал Сано, — чтобы вести расследование объективно.
Слегка поколебавшись, Хирата кивнул.
— Все хорошо? — спросил Сано.
— Да, конечно, — быстро ответил Хирата. — Я сейчас же переговорю с госпожой Ишитэру.
Сано успокоился. Хирата его еще никогда не подводил.
— Одну из прислужниц Ишитэру зовут Мидори, — сказал Сано. — Я знаю ее по своему первому делу об убийстве.
Мидори, дочь господина Ниу, правителя провинции Сацума, помогла Сано изобличить убийцу ее сестры, после чего ее отослали в дальний женский монастырь. Сано воспользовался своим влиянием, чтобы вернуть ее назад в Эдо, и подыскал ей должность фрейлины в замке — прекрасное положение для девушки из знатной семьи. С тех пор он не видел Мидори, но та написала ему письмо, в котором выражала готовность отплатить за добро.
Сано рассказал все это Хирате.
— Обязательно поговори с Мидори и скажи ей, что работаешь со мной, — сказал он. — Возможно, она расскажет много интересного о ситуации в Больших Внутренних Покоях.
Они разделились: Хирата свернул в женскую половину, чтобы встретиться с госпожой Ишитэру и Мидори, а Сано направился на поиски лейтенанта Кусиду, дворцового стражника, который грозился убить госпожу Харумэ.
9
Сано ехал верхом по узким улочкам торгового района Нихонбаси, мимо домов простых горожан и открытых прилавков магазинов, где продавались саке, масло, посуда, соевый соус и другие товары. Торговцы спорили с покупателями. Рабочие, ремесленники и домохозяйки толпились в переулках, патрулируемых солдатами. Сано проехал по мосту через обсаженный ветлами канал, который вел к лавке зеленщика, магазинчику с писчебумажными принадлежностями и нескольким лоткам с едой. Прохожие дружески приветствовали его: по случайному стечению обстоятельств поиски лейтенанта Кусиды привели его на родную территорию.
О местонахождении Кусиды ему сообщил командир дворцовой стражи:
— Лейтенант Кусида восстановлен в должности, но приступит к исполнению обязанностей лишь завтра. А с тех пор как его отстранили, он постоянно околачивается возле Академии боевых искусств Сано.
Это была школа, основанная покойным отцом. Сано некогда преподавал там и планировал возглавить ее после ухода отца на покой, но когда поступил на работу в полицию, отец передал должность своему ученику. Однако Сано навсегда сохранил любовь к месту, где овладел искусством фехтования. Его мать, не пожелавшая переезжать в замок Эдо, по-прежнему жила в домике за школой. Получив должность сёсакана-самы, Сано потратил часть своих доходов на развитие школы. И теперь, спешившись у длинного приземистого здания, с гордостью взирал на результаты своих усилий.
Дырявая провисшая крыша была заменена, фасад белел свежей штукатуркой. Новая внушительная вывеска возвещала о названии школы, к которой теперь прилегало еще два дома. Сано вошел внутрь. Самураи, одетые в белые кимоно, размахивали деревянными тренировочными мечами, палками и копьями, имитируя бой. Крики и топот сливались в громкую какофонию, напоминая о детстве. Знакомый запах пота и масла для волос пропитывал воздух. Правда, количество учеников увеличилось от дюжины до трехсот, а вместо одного преподавателя работало двадцать.
— Сано-сан! Добро пожаловать! — Коэмон Аоки, товарищ по детским играм и ученик отца, а теперь хозяин и главный сэнсэй, поклонился и крикнул в зал: — Внимание! Пришел наш покровитель!
Тренировочные бои прекратились. В полной тишине самураи поклонились смущенному, но довольному Сано. Его личная репутация еще выше подняла статус школы. Раньше здесь обучались только рёнины и низкородные вассалы из небогатых семей. Теперь вассалы Токугавы и самураи из знатных кланов даймё стремились заручиться благосклонностью Сано и перенять его боевое мастерство на уроках, которые он время от времени давал.
— Продолжайте, — приказал Сано. Жаль, что жизнь разлучила его с родными местами, зато он может почтить дух отца, деля свой успех со школой.
Занятия и шум возобновились.
— Что привело вас сюда? — спросил Коэмон, коренастый мужчина с приятным лицом.
— Я ищу Мацутацу Кусиду.
Коэмон указал на заднюю часть комнаты, где группа учеников усваивала урок нагината-дзюцу — искусства владения копьем, — который преподавал невысокий худой самурай. Его тренировочное оружие из бамбука имело на конце деревянное изогнутое лезвие, обернутое ватой.
— Это Кусида, — сказал Коэмон. — Один из лучших наших учеников и часто заменяет инструктора.
Когда Сано подошел поближе, лейтенант Кусида показывал классу удары. Это был человек примерно тридцати пяти лет, одетый в обычное белое кимоно, с морщинистым, как у обезьяны, лицом и глубоко посаженными глазами под низким лбом. Выступающий подбородок, длинные руки и торс при коротких ногах усиливали схожесть с приматом. Он казался неподходящим претендентом на внимание такой красивой молодой женщины, как госпожа Харумэ.
Кусида расставил своих учеников в две параллельные шеренги. Затем наклонил корпус вперед, сжав копье двумя руками, и крикнул:
— Атака!
С леденящими кровь криками ученики бросились на него, выставив копья. Изначально применявшаяся воинами-монахами техника нагинаты лет пятьсот назад была перенята военными кланами вроде Минамото. Во времена гражданских войн в Японии копейщики рассеивали целые армии, пока законы Токугавы не запретили дуэли, банды авантюристов бродили по стране, тренируясь у разных мастеров и вызывая на бой соперников. Глядя на лейтенанта Кусиду, Сано по-новому оценил могущество нагинаты и почувствовал уважение к человеку, который так безукоризненно владел ею.
В головокружительно быстром танце Кусида вертелся среди нападавших, его копье выписывало в воздухе замысловатые фигуры. Он использовал каждую часть своего оружия: парировал удары древком, рубил противников обернутым лезвием, бил тупым концом в живот и грудь. По мере того как противники с грохотом падали вокруг него, Кусида словно становился выше ростом, обезьянье лицо приобретало выражение свирепости. Ученики кричали от боли, но Кусида продолжал бой, словно защищая свою жизнь. Сано знал этот тип самураев, которые держат эмоции под жестким контролем и дают им волю лишь в подобные минуты. Кусида наверняка уже слышал о смерти госпожи Харумэ. Может быть, эта его жестокость — выражение горя? Или проявление преступных наклонностей, приведших к убийству?
В несколько минут все ученики были повержены и теперь стонали, потирая синяки.
— Неженки! Ленивые уроды! — ругал их Кусида. Он тяжело дышал, пот стекал с его обритой макушки. — Будь это настоящим сражением, вы все давно были бы мертвы. Вам нужно больше тренироваться.
Встретившись взглядом с Сано, он напрягся и поднял копье, словно готовясь к новой битве.
— Сёсакан-сама! Вам не пришлось слишком долго меня искать, — сердито проговорил он. Его обычный голос был тихим и скрипучим. — Кто вам рассказал обо мне? Эта корова, госпожа Шизуру?
— Если вы знаете, для чего я здесь, давайте выйдем на улицу и поговорим с глазу на глаз, — сказал Сано, кивая на поглядывавших с любопытством учеников.
Пожав плечами, Кусида зашагал к двери. Он двигался с пружинистой грацией, мышцы на руках и ногах напоминали стальные тросы. В деревянной бадье он зачерпнул чашку воды. Сано прошел за ним на веранду, где они сели. По улице непрерывным потоком тянулись крестьяне и конные самураи.
— Расскажите, что произошло между вами и госпожой Харумэ, — попросил Сано.
— Зачем говорить о том, что вы уже знаете? — Кусида бросил на пол копье, жадно выпил воду и посмотрел на Сано. — Почему бы вам просто не арестовать меня? Я отстранен от службы, обесчестил себя и свою семью. Разве может быть что-то хуже этого?
— Наказание за убийство — казнь, — напомнил Сано. — Я даю вам шанс высказаться и, возможно, избежать большего бесчестья.
Покорно вздохнув, Кусида поставил чашку и откинулся назад, опершись на локти.
— Ну что ж... — начал он. — Когда госпожа Харумэ появилась в замке, я... она привлекла мое внимание. Да, я знаком с правилами, запрещающими заигрывания с наложницами сёгуна, и прежде всегда им следовал.
Сано вспомнил, что ответил ему командир Кусиды на вопрос о характере лейтенанта: «Он тихий серьезный человек... непохоже, что у него есть друзья или интересы помимо работы и боевых искусств. Другим стражникам в нем не нравится дух превосходства. До настоящего времени Кусида сторонился наложниц, и все даже считали, что он вообще не интересуется женщинами. Он получил назначение в двадцать пять лет, когда его отец ушел в отставку. Нас несколько смущало, что столь молодой человек будет свободно перемещаться в Больших Внутренних Покоях, — обычно мы выбираем мужчин не первой молодости. Но Кусида продержался десять лет — дольше, чем многие другие, не устоявшие перед чарами местных дам».
— Я никогда не позволял себе увлекаться женщинами. Но Харумэ была так красива, у нее были такие живые, очаровательные манеры. — Взгляд Кусиды потеплел. — Сначала я стремился просто увидеть ее. Слушал, как она разговаривает с другими женщинами, музицирует. Когда она покидала замок, я старался попасть в состав ее военного эскорта. Все, что угодно, — только бы быть с ней рядом. — Кусида говорил это скорее для себя, чем для Сано. — Но вскоре мне захотелось большего. — Его голос зазвенел. — Я искал повода, чтобы заговорить с Харумэ. Она была со мной обходительна, но я не чувствовал удовлетворения. Мне хотелось увидеть ее обнаженной. — В глазах Кусиды, устремленных на Сано, загорелся сладострастный огонек. — И тогда я начал подглядывать за ней. Стоял возле ее комнаты, когда она раздевалась, и смотрел, как ее тень движется на бумажной стене. Однажды она случайно оставила приоткрытой дверь в ванную комнату. И я увидел ее плечи, и ноги, и грудь. — В охрипшем голосе лейтенанта зазвучало благоговение, на лице появилась улыбка. — Эта картинка заставила меня забыть об осторожности.
Случайно ли Харумэ не закрыла дверь или так же играла с Кусидой, как описала в дневнике? Чтобы составить полное впечатление о ее личности, надо узнать о ней как можно больше. Уродливое лицо Кусиды исказила гримаса страсти, и Сано почувствовал, как его сердце взволнованно забилось. Такие чувства могли привести к убийству.
— Итак, вы попытались привлечь внимание госпожи Харумэ? — напомнил Сано.
Лейтенант помрачнел, словно разозлившись на себя за то, что не сдержался. Подавшись вперед, он сложил руки на коленях и уставился в землю.
— Я послал Харумэ письмо, в котором написал, как восхищаюсь ею. Но она не ответила и стала меня сторониться. Я испугался, что рассердил ее, поэтому написал второе письмо, с извинениями, и умолял разрешить мне стать ее другом. — Голос Кусиды зазвучал глухо, пальцы впились в предплечья. — Что ж, она не ответила и на это письмо. Больше я ее не видел, она перестала со мной разговаривать.
Я был в таком отчаянии, что позабыл о дисциплине и мудрости. Я снова написал ей письмо, где говорил о своей любви. Я умолял ее бежать со мной, чтобы провести ночь как муж и жена, потом вместе умереть и навечно соединиться в раю. Я ждал ее ответа... пять томительных дней! Я думал, что сойду с ума. — С уст Кусиды сорвался резкий смешок. — Затем, патрулируя коридор, я случайно столкнулся с Харумэ. Схватил ее за плечи и спросил, почему она не отвечает на мои письма. Она закричала, чтобы я ее отпустил. Мне было все равно, увидят ли нас. Я сказал, что люблю ее, хочу ее и не могу жить без нее. Потом...
Кусида, охваченный отчаянием, опустил голову на руки.
— Она сказала, что по ее поведению я должен был догадаться, что она не разделяет моих чувств. Она потребовала оставить ее в покое. — Лейтенант поднял голову, на его лице застыла страдальческая маска. — После всех моих мечтаний она отвергла меня! Я пришел в такую ярость, что у меня потемнело в глазах. Ради этой неблагодарной шлюхи я забыл дисциплину, поставил под угрозу положение и честь!
Я начал трясти ее, повторяя: «Я убью тебя! Убью!» — но она вырвалась и убежала. Мне кое-как удалось взять себя в руки и продолжить несение службы. Потом мой командир сказал, что Харумэ доложила о происшествии. Меня прогнали. Больше я ее не видел. — Кусида перевел дух и посмотрел на оживленную улицу. — Вот и весь рассказ.
«Весь ли?» — подумал Сано. Запретная любовь, лелеемая восемь месяцев, не может умереть после официального наказания. Лишенная надежд, она способна переродиться в столь же сильную ненависть.
— Сколько времени прошло после той встречи с госпожой Харумэ до вашего изгнания из замка Эдо? — спросил Сано.
— Два дня. Достаточно, чтобы госпожа Шизуру узнала о жалобах Харумэ и донесла моему начальству.
И довольно, чтобы лейтенант Кусида отомстил отвергнувшей его женщине.
— Вы когда-нибудь видели это? — Сано достал из кошеля флакон с тушью — уже пустой и вымытый — и передал его Кусиде.
— Я слышал, что ее убили таким образом. Значит, это он и есть? — Лейтенант Кусида сжал флакон в ладонях, склонив голову, чтобы Сано не видел его лица, и погладил позолоченный иероглиф Харумэ. Потом он вернул флакон Сано, недовольно скривившись. — Я знаю, вы думаете, что я убил Харумэ. Разве вы не поняли, что произошло между нами? Она презирала меня. Никогда бы не сделала для меня татуировку. И никогда прежде я не видел этого флакона. — Затем он с горечью добавил: — Харумэ никогда не показывала мне подарки от любовников.
«Не лжет ли Кусида?» — подумал Сано. А что, если на самом деле она благосклонно отнеслась к его заигрываниям и они стали любовниками? Несмотря на пренебрежительные отзывы, одинокая, скучающая наложница вполне могла ответить взаимностью непривлекательному ухажеру, если не было выбора. Возможно, она согласилась сделать татуировку в качестве доказательства своей любви к Кусиде, и тот принес тушь. А потом, испугавшись огласки и наказания, она порвала с ним и донесла на него в надежде спастись самой. Но Сано предстояло еще встретиться с правителем провинции Тоса, о котором, как он полагал, Харумэ написала в дневнике. К тому же последнее замечание лейтенанта давало еще одну ниточку.
— Значит, вызнали, что у Харумэ был любовник? — спросил Сано.
— Просто сейчас я думаю, что должен был быть, судя по тому, как она умерла. — Поднявшись, Кусида облокотился на ограждение веранды, и Сано не видел его лица. — Откуда мне знать об этом? Она не поверяла мне свои тайны.
— Но вы следили за ней, подглядывали, подслушивали разговоры, — сказал Сано, вставая рядом с Кусидой. — Вы могли догадаться, что происходит. Вы ревновали ее к другому мужчине? Видели их вместе, когда сопровождали ее на выездах из замка? Это вы отравили тушь, которую он подарил ей?
— Я не убивал ее! — Кусида схватил копье и угрожающе потряс им. — Я не знал о туши. Правила позволяют охранникам входить в комнаты наложниц только в случае крайней необходимости и с сопровождающими лицами. — Кусида подчеркивал свои слова, тыча острием копья в лицо Сано. — Я не убивал Харумэ. Я любил ее. И никогда не смог бы обидеть. Я и сейчас люблю. Будь она жива, возможно, когда-нибудь и полюбила бы меня. У меня не было причины желать ее смерти.
— Если не считать того, что с ее смертью с вас сняли обвинения и восстановили в должности, — напомнил Сано.
— Вы полагаете, меня это волнует? — яростно крикнул Кусида, не обращая внимания на любопытных прохожих. — Что для меня положение, деньги и даже честь, когда нет Харумэ?
Сано отступил, примиряюще подняв руки.
— Успокойтесь, — сказал он, сознавая, до какой опасной степени любовь, горе и гнев лишили лейтенанта душевного равновесия.
— Без нее моя жизнь кончена! — вскричал Кусида. — Арестуйте меня, осудите и казните, если вам так хочется, — мне все равно. Но говорю в последний раз: я не убивал Харумэ!
Последние слова Кусида выдавил сквозь зубы, хрипло дыша, словно накачивая себя злобой. Его лицо застыло в свирепой маске, как во время тренировочного боя. Он сделал выпад в сторону Сано, выбросив вперед копье. Сано схватился за древко. Пока они боролись за обладание оружием, Кусида выплевывал проклятия.
— Нет, Кусида-сан. Прекратите! — Коэмон и другие учителя выбежали из дверей. Они схватили лейтенанта и, отобрав копье, оттащили его от Сано, потом повалили рычащего и брыкающегося Кусиду на пол веранды. Пять человек едва могли удержать его. Ученики в испуге наблюдали за происходящим. Зеваки улюлюкали и смеялись. Кусида разразился громким, истерическим смехом.
— Харумэ, Харумэ, — причитал он, корчась от рыданий.
К школе прибежал дворцовый посыльный. Флаг с гербом Токугавы развивался на древке, укрепленном на его спине. Он поклонился Сано, протягивая лакированный футляр для свитков.
— Вам послание, сёсакан-сама.
Сано открыл футляр и прочел вложенное в него письмо от доктора Ито, которое утром было доставлено к нему домой, а затем переправлено сюда. Тело госпожи Харумэ прибыло в морг Эдо. Ито проведет обследование, когда будет удобно Сано.
— Проследите, чтобы Кусида без помех добрался домой, — попросил он Коэмона. Позже он прикажет начальнику дворцовой стражи отложить восстановление Кусиды в должности: виноват — не виноват, но лейтенант не в состоянии нести службу.
Проведав мать, Сано поехал в морг, то и дело возвращаясь мыслями к беседе с Кусидой. Как легко боль и ревность смогли превратить несчастную любовь лейтенанта к Харумэ в ненависть. И тем не менее имеется важный аргумент в пользу невиновности Кусиды. Его характер проявлялся в неожиданных, неистовых вспышках. Копье — любимое оружие Кусиды, и если бы он захотел убить, то воспользовался бы именно им. Убийство же госпожи Харумэ требовало холодного ума и длительной подготовки. Сано казалось, что отравление скорее подходило для женщины. Интересно, как проходит встреча Хираты с соперницей Харумэ, госпожой Ишитэру.
О местонахождении Кусиды ему сообщил командир дворцовой стражи:
— Лейтенант Кусида восстановлен в должности, но приступит к исполнению обязанностей лишь завтра. А с тех пор как его отстранили, он постоянно околачивается возле Академии боевых искусств Сано.
Это была школа, основанная покойным отцом. Сано некогда преподавал там и планировал возглавить ее после ухода отца на покой, но когда поступил на работу в полицию, отец передал должность своему ученику. Однако Сано навсегда сохранил любовь к месту, где овладел искусством фехтования. Его мать, не пожелавшая переезжать в замок Эдо, по-прежнему жила в домике за школой. Получив должность сёсакана-самы, Сано потратил часть своих доходов на развитие школы. И теперь, спешившись у длинного приземистого здания, с гордостью взирал на результаты своих усилий.
Дырявая провисшая крыша была заменена, фасад белел свежей штукатуркой. Новая внушительная вывеска возвещала о названии школы, к которой теперь прилегало еще два дома. Сано вошел внутрь. Самураи, одетые в белые кимоно, размахивали деревянными тренировочными мечами, палками и копьями, имитируя бой. Крики и топот сливались в громкую какофонию, напоминая о детстве. Знакомый запах пота и масла для волос пропитывал воздух. Правда, количество учеников увеличилось от дюжины до трехсот, а вместо одного преподавателя работало двадцать.
— Сано-сан! Добро пожаловать! — Коэмон Аоки, товарищ по детским играм и ученик отца, а теперь хозяин и главный сэнсэй, поклонился и крикнул в зал: — Внимание! Пришел наш покровитель!
Тренировочные бои прекратились. В полной тишине самураи поклонились смущенному, но довольному Сано. Его личная репутация еще выше подняла статус школы. Раньше здесь обучались только рёнины и низкородные вассалы из небогатых семей. Теперь вассалы Токугавы и самураи из знатных кланов даймё стремились заручиться благосклонностью Сано и перенять его боевое мастерство на уроках, которые он время от времени давал.
— Продолжайте, — приказал Сано. Жаль, что жизнь разлучила его с родными местами, зато он может почтить дух отца, деля свой успех со школой.
Занятия и шум возобновились.
— Что привело вас сюда? — спросил Коэмон, коренастый мужчина с приятным лицом.
— Я ищу Мацутацу Кусиду.
Коэмон указал на заднюю часть комнаты, где группа учеников усваивала урок нагината-дзюцу — искусства владения копьем, — который преподавал невысокий худой самурай. Его тренировочное оружие из бамбука имело на конце деревянное изогнутое лезвие, обернутое ватой.
— Это Кусида, — сказал Коэмон. — Один из лучших наших учеников и часто заменяет инструктора.
Когда Сано подошел поближе, лейтенант Кусида показывал классу удары. Это был человек примерно тридцати пяти лет, одетый в обычное белое кимоно, с морщинистым, как у обезьяны, лицом и глубоко посаженными глазами под низким лбом. Выступающий подбородок, длинные руки и торс при коротких ногах усиливали схожесть с приматом. Он казался неподходящим претендентом на внимание такой красивой молодой женщины, как госпожа Харумэ.
Кусида расставил своих учеников в две параллельные шеренги. Затем наклонил корпус вперед, сжав копье двумя руками, и крикнул:
— Атака!
С леденящими кровь криками ученики бросились на него, выставив копья. Изначально применявшаяся воинами-монахами техника нагинаты лет пятьсот назад была перенята военными кланами вроде Минамото. Во времена гражданских войн в Японии копейщики рассеивали целые армии, пока законы Токугавы не запретили дуэли, банды авантюристов бродили по стране, тренируясь у разных мастеров и вызывая на бой соперников. Глядя на лейтенанта Кусиду, Сано по-новому оценил могущество нагинаты и почувствовал уважение к человеку, который так безукоризненно владел ею.
В головокружительно быстром танце Кусида вертелся среди нападавших, его копье выписывало в воздухе замысловатые фигуры. Он использовал каждую часть своего оружия: парировал удары древком, рубил противников обернутым лезвием, бил тупым концом в живот и грудь. По мере того как противники с грохотом падали вокруг него, Кусида словно становился выше ростом, обезьянье лицо приобретало выражение свирепости. Ученики кричали от боли, но Кусида продолжал бой, словно защищая свою жизнь. Сано знал этот тип самураев, которые держат эмоции под жестким контролем и дают им волю лишь в подобные минуты. Кусида наверняка уже слышал о смерти госпожи Харумэ. Может быть, эта его жестокость — выражение горя? Или проявление преступных наклонностей, приведших к убийству?
В несколько минут все ученики были повержены и теперь стонали, потирая синяки.
— Неженки! Ленивые уроды! — ругал их Кусида. Он тяжело дышал, пот стекал с его обритой макушки. — Будь это настоящим сражением, вы все давно были бы мертвы. Вам нужно больше тренироваться.
Встретившись взглядом с Сано, он напрягся и поднял копье, словно готовясь к новой битве.
— Сёсакан-сама! Вам не пришлось слишком долго меня искать, — сердито проговорил он. Его обычный голос был тихим и скрипучим. — Кто вам рассказал обо мне? Эта корова, госпожа Шизуру?
— Если вы знаете, для чего я здесь, давайте выйдем на улицу и поговорим с глазу на глаз, — сказал Сано, кивая на поглядывавших с любопытством учеников.
Пожав плечами, Кусида зашагал к двери. Он двигался с пружинистой грацией, мышцы на руках и ногах напоминали стальные тросы. В деревянной бадье он зачерпнул чашку воды. Сано прошел за ним на веранду, где они сели. По улице непрерывным потоком тянулись крестьяне и конные самураи.
— Расскажите, что произошло между вами и госпожой Харумэ, — попросил Сано.
— Зачем говорить о том, что вы уже знаете? — Кусида бросил на пол копье, жадно выпил воду и посмотрел на Сано. — Почему бы вам просто не арестовать меня? Я отстранен от службы, обесчестил себя и свою семью. Разве может быть что-то хуже этого?
— Наказание за убийство — казнь, — напомнил Сано. — Я даю вам шанс высказаться и, возможно, избежать большего бесчестья.
Покорно вздохнув, Кусида поставил чашку и откинулся назад, опершись на локти.
— Ну что ж... — начал он. — Когда госпожа Харумэ появилась в замке, я... она привлекла мое внимание. Да, я знаком с правилами, запрещающими заигрывания с наложницами сёгуна, и прежде всегда им следовал.
Сано вспомнил, что ответил ему командир Кусиды на вопрос о характере лейтенанта: «Он тихий серьезный человек... непохоже, что у него есть друзья или интересы помимо работы и боевых искусств. Другим стражникам в нем не нравится дух превосходства. До настоящего времени Кусида сторонился наложниц, и все даже считали, что он вообще не интересуется женщинами. Он получил назначение в двадцать пять лет, когда его отец ушел в отставку. Нас несколько смущало, что столь молодой человек будет свободно перемещаться в Больших Внутренних Покоях, — обычно мы выбираем мужчин не первой молодости. Но Кусида продержался десять лет — дольше, чем многие другие, не устоявшие перед чарами местных дам».
— Я никогда не позволял себе увлекаться женщинами. Но Харумэ была так красива, у нее были такие живые, очаровательные манеры. — Взгляд Кусиды потеплел. — Сначала я стремился просто увидеть ее. Слушал, как она разговаривает с другими женщинами, музицирует. Когда она покидала замок, я старался попасть в состав ее военного эскорта. Все, что угодно, — только бы быть с ней рядом. — Кусида говорил это скорее для себя, чем для Сано. — Но вскоре мне захотелось большего. — Его голос зазвенел. — Я искал повода, чтобы заговорить с Харумэ. Она была со мной обходительна, но я не чувствовал удовлетворения. Мне хотелось увидеть ее обнаженной. — В глазах Кусиды, устремленных на Сано, загорелся сладострастный огонек. — И тогда я начал подглядывать за ней. Стоял возле ее комнаты, когда она раздевалась, и смотрел, как ее тень движется на бумажной стене. Однажды она случайно оставила приоткрытой дверь в ванную комнату. И я увидел ее плечи, и ноги, и грудь. — В охрипшем голосе лейтенанта зазвучало благоговение, на лице появилась улыбка. — Эта картинка заставила меня забыть об осторожности.
Случайно ли Харумэ не закрыла дверь или так же играла с Кусидой, как описала в дневнике? Чтобы составить полное впечатление о ее личности, надо узнать о ней как можно больше. Уродливое лицо Кусиды исказила гримаса страсти, и Сано почувствовал, как его сердце взволнованно забилось. Такие чувства могли привести к убийству.
— Итак, вы попытались привлечь внимание госпожи Харумэ? — напомнил Сано.
Лейтенант помрачнел, словно разозлившись на себя за то, что не сдержался. Подавшись вперед, он сложил руки на коленях и уставился в землю.
— Я послал Харумэ письмо, в котором написал, как восхищаюсь ею. Но она не ответила и стала меня сторониться. Я испугался, что рассердил ее, поэтому написал второе письмо, с извинениями, и умолял разрешить мне стать ее другом. — Голос Кусиды зазвучал глухо, пальцы впились в предплечья. — Что ж, она не ответила и на это письмо. Больше я ее не видел, она перестала со мной разговаривать.
Я был в таком отчаянии, что позабыл о дисциплине и мудрости. Я снова написал ей письмо, где говорил о своей любви. Я умолял ее бежать со мной, чтобы провести ночь как муж и жена, потом вместе умереть и навечно соединиться в раю. Я ждал ее ответа... пять томительных дней! Я думал, что сойду с ума. — С уст Кусиды сорвался резкий смешок. — Затем, патрулируя коридор, я случайно столкнулся с Харумэ. Схватил ее за плечи и спросил, почему она не отвечает на мои письма. Она закричала, чтобы я ее отпустил. Мне было все равно, увидят ли нас. Я сказал, что люблю ее, хочу ее и не могу жить без нее. Потом...
Кусида, охваченный отчаянием, опустил голову на руки.
— Она сказала, что по ее поведению я должен был догадаться, что она не разделяет моих чувств. Она потребовала оставить ее в покое. — Лейтенант поднял голову, на его лице застыла страдальческая маска. — После всех моих мечтаний она отвергла меня! Я пришел в такую ярость, что у меня потемнело в глазах. Ради этой неблагодарной шлюхи я забыл дисциплину, поставил под угрозу положение и честь!
Я начал трясти ее, повторяя: «Я убью тебя! Убью!» — но она вырвалась и убежала. Мне кое-как удалось взять себя в руки и продолжить несение службы. Потом мой командир сказал, что Харумэ доложила о происшествии. Меня прогнали. Больше я ее не видел. — Кусида перевел дух и посмотрел на оживленную улицу. — Вот и весь рассказ.
«Весь ли?» — подумал Сано. Запретная любовь, лелеемая восемь месяцев, не может умереть после официального наказания. Лишенная надежд, она способна переродиться в столь же сильную ненависть.
— Сколько времени прошло после той встречи с госпожой Харумэ до вашего изгнания из замка Эдо? — спросил Сано.
— Два дня. Достаточно, чтобы госпожа Шизуру узнала о жалобах Харумэ и донесла моему начальству.
И довольно, чтобы лейтенант Кусида отомстил отвергнувшей его женщине.
— Вы когда-нибудь видели это? — Сано достал из кошеля флакон с тушью — уже пустой и вымытый — и передал его Кусиде.
— Я слышал, что ее убили таким образом. Значит, это он и есть? — Лейтенант Кусида сжал флакон в ладонях, склонив голову, чтобы Сано не видел его лица, и погладил позолоченный иероглиф Харумэ. Потом он вернул флакон Сано, недовольно скривившись. — Я знаю, вы думаете, что я убил Харумэ. Разве вы не поняли, что произошло между нами? Она презирала меня. Никогда бы не сделала для меня татуировку. И никогда прежде я не видел этого флакона. — Затем он с горечью добавил: — Харумэ никогда не показывала мне подарки от любовников.
«Не лжет ли Кусида?» — подумал Сано. А что, если на самом деле она благосклонно отнеслась к его заигрываниям и они стали любовниками? Несмотря на пренебрежительные отзывы, одинокая, скучающая наложница вполне могла ответить взаимностью непривлекательному ухажеру, если не было выбора. Возможно, она согласилась сделать татуировку в качестве доказательства своей любви к Кусиде, и тот принес тушь. А потом, испугавшись огласки и наказания, она порвала с ним и донесла на него в надежде спастись самой. Но Сано предстояло еще встретиться с правителем провинции Тоса, о котором, как он полагал, Харумэ написала в дневнике. К тому же последнее замечание лейтенанта давало еще одну ниточку.
— Значит, вызнали, что у Харумэ был любовник? — спросил Сано.
— Просто сейчас я думаю, что должен был быть, судя по тому, как она умерла. — Поднявшись, Кусида облокотился на ограждение веранды, и Сано не видел его лица. — Откуда мне знать об этом? Она не поверяла мне свои тайны.
— Но вы следили за ней, подглядывали, подслушивали разговоры, — сказал Сано, вставая рядом с Кусидой. — Вы могли догадаться, что происходит. Вы ревновали ее к другому мужчине? Видели их вместе, когда сопровождали ее на выездах из замка? Это вы отравили тушь, которую он подарил ей?
— Я не убивал ее! — Кусида схватил копье и угрожающе потряс им. — Я не знал о туши. Правила позволяют охранникам входить в комнаты наложниц только в случае крайней необходимости и с сопровождающими лицами. — Кусида подчеркивал свои слова, тыча острием копья в лицо Сано. — Я не убивал Харумэ. Я любил ее. И никогда не смог бы обидеть. Я и сейчас люблю. Будь она жива, возможно, когда-нибудь и полюбила бы меня. У меня не было причины желать ее смерти.
— Если не считать того, что с ее смертью с вас сняли обвинения и восстановили в должности, — напомнил Сано.
— Вы полагаете, меня это волнует? — яростно крикнул Кусида, не обращая внимания на любопытных прохожих. — Что для меня положение, деньги и даже честь, когда нет Харумэ?
Сано отступил, примиряюще подняв руки.
— Успокойтесь, — сказал он, сознавая, до какой опасной степени любовь, горе и гнев лишили лейтенанта душевного равновесия.
— Без нее моя жизнь кончена! — вскричал Кусида. — Арестуйте меня, осудите и казните, если вам так хочется, — мне все равно. Но говорю в последний раз: я не убивал Харумэ!
Последние слова Кусида выдавил сквозь зубы, хрипло дыша, словно накачивая себя злобой. Его лицо застыло в свирепой маске, как во время тренировочного боя. Он сделал выпад в сторону Сано, выбросив вперед копье. Сано схватился за древко. Пока они боролись за обладание оружием, Кусида выплевывал проклятия.
— Нет, Кусида-сан. Прекратите! — Коэмон и другие учителя выбежали из дверей. Они схватили лейтенанта и, отобрав копье, оттащили его от Сано, потом повалили рычащего и брыкающегося Кусиду на пол веранды. Пять человек едва могли удержать его. Ученики в испуге наблюдали за происходящим. Зеваки улюлюкали и смеялись. Кусида разразился громким, истерическим смехом.
— Харумэ, Харумэ, — причитал он, корчась от рыданий.
К школе прибежал дворцовый посыльный. Флаг с гербом Токугавы развивался на древке, укрепленном на его спине. Он поклонился Сано, протягивая лакированный футляр для свитков.
— Вам послание, сёсакан-сама.
Сано открыл футляр и прочел вложенное в него письмо от доктора Ито, которое утром было доставлено к нему домой, а затем переправлено сюда. Тело госпожи Харумэ прибыло в морг Эдо. Ито проведет обследование, когда будет удобно Сано.
— Проследите, чтобы Кусида без помех добрался домой, — попросил он Коэмона. Позже он прикажет начальнику дворцовой стражи отложить восстановление Кусиды в должности: виноват — не виноват, но лейтенант не в состоянии нести службу.
Проведав мать, Сано поехал в морг, то и дело возвращаясь мыслями к беседе с Кусидой. Как легко боль и ревность смогли превратить несчастную любовь лейтенанта к Харумэ в ненависть. И тем не менее имеется важный аргумент в пользу невиновности Кусиды. Его характер проявлялся в неожиданных, неистовых вспышках. Копье — любимое оружие Кусиды, и если бы он захотел убить, то воспользовался бы именно им. Убийство же госпожи Харумэ требовало холодного ума и длительной подготовки. Сано казалось, что отравление скорее подходило для женщины. Интересно, как проходит встреча Хираты с соперницей Харумэ, госпожой Ишитэру.
10
Театральный квартал Сарувака-тё располагался возле района Гинза и носил имя серебряной монеты, которую чеканили Токугава. Яркие надписи рекламировали представления, музыка и веселый смех доносились из верхних окон театров. На открытых башенках стучали барабанщики, привлекая зрителей. Люди разных возрастов и социальных слоев выстраивались в очереди возле будок, где продавались билеты, чайные домики и рестораны ломились от посетителей. Хирата оставил лошадь в общественной конюшне и пошел пешком сквозь шумную толпу. По приказу Сано он направил одну группу детективов на поиски бродячего торговца лекарствами Шойэя, а другую — на обыск в Большие Внутренние Покои. На женской половине он узнал, что госпожа Ишитэру находится в кукольном театре Сацума-за. Теперь, когда он приближался к театру, растущая тренога заставляло быстрее стучать его сердце.
Он солгал Сано, стараясь убедить и его, и себя, что прекрасно справится с допросом госпожи Ишитэру. Он нечасто робел перед женщинами, как это было прошлой ночью с госпожой Кэйсо-ин и госпожой Шизуру, он любил их и заводил многочисленные романы со служанками и дочками лавочников, однако высокопоставленные дамы рождали в нем чувство собственной неполноценности. Обычно Хирата гордился своим невысоким происхождением, не помешавшим ему многого в жизни добиться. Он знал, что в храбрости, образованности, боевых искусствах не уступал многим именитым самураям, и потому мог держаться с ними с достоинством. Но с женщинами...
Их изящная красота вызывала в нем безнадежное томление. Оставаясь в двадцать один год холостяком, Хирата медлил с женитьбой, надеясь достаточно высоко подняться по служебной лестнице и заполучить в жены благородную даму, которая никогда не трудилась в поте лица, как его мать, чтобы поддерживать дом и заботиться о домашних без помощи слуг. Став главным вассалом Сано, он достиг этой цели: его семья теперь получала предложения от знатных кланов, ищущих связей с двором сёгуна и предлагавших своих дочерей в возможные супруги Хираты. Сано был готов играть роль посредника и подобрать нужную партию. И все же Хирата по-прежнему откладывал женитьбу. Дамы из высшего света заставляли его чувствовать себя грубым, грязным и приниженным, несмотря на все достижения. Рядом с ними он навсегда останется неполноценным, недостойным счастья иметь такую жену.
Хирата остановился перед Сацума-за, большой открытой ареной, образованной деревянными стенами, окружавшими двор. Над входом висели занавеси цвета индиго с гербом заведения: пять оперенных стрел — символ кукольного театра. На вертикальных флагах были написаны названия идущих постановок. Служащий, сидевший на возвышении, собирал плату, другой следил за входом, узкой горизонтальной щелью в стене, которая не позволяла театралам проникать внутрь без оплаты. Хирата сказан себе, что не позволит госпоже Ишитэру смутить его, как это сделала мать сёгуна. Отравление — спланированное, бесконтактное преступление — было классическим методом из арсенала женщин-убийц, и Ишитэру, таким образом, становилась главной подозреваемой.
Он солгал Сано, стараясь убедить и его, и себя, что прекрасно справится с допросом госпожи Ишитэру. Он нечасто робел перед женщинами, как это было прошлой ночью с госпожой Кэйсо-ин и госпожой Шизуру, он любил их и заводил многочисленные романы со служанками и дочками лавочников, однако высокопоставленные дамы рождали в нем чувство собственной неполноценности. Обычно Хирата гордился своим невысоким происхождением, не помешавшим ему многого в жизни добиться. Он знал, что в храбрости, образованности, боевых искусствах не уступал многим именитым самураям, и потому мог держаться с ними с достоинством. Но с женщинами...
Их изящная красота вызывала в нем безнадежное томление. Оставаясь в двадцать один год холостяком, Хирата медлил с женитьбой, надеясь достаточно высоко подняться по служебной лестнице и заполучить в жены благородную даму, которая никогда не трудилась в поте лица, как его мать, чтобы поддерживать дом и заботиться о домашних без помощи слуг. Став главным вассалом Сано, он достиг этой цели: его семья теперь получала предложения от знатных кланов, ищущих связей с двором сёгуна и предлагавших своих дочерей в возможные супруги Хираты. Сано был готов играть роль посредника и подобрать нужную партию. И все же Хирата по-прежнему откладывал женитьбу. Дамы из высшего света заставляли его чувствовать себя грубым, грязным и приниженным, несмотря на все достижения. Рядом с ними он навсегда останется неполноценным, недостойным счастья иметь такую жену.
Хирата остановился перед Сацума-за, большой открытой ареной, образованной деревянными стенами, окружавшими двор. Над входом висели занавеси цвета индиго с гербом заведения: пять оперенных стрел — символ кукольного театра. На вертикальных флагах были написаны названия идущих постановок. Служащий, сидевший на возвышении, собирал плату, другой следил за входом, узкой горизонтальной щелью в стене, которая не позволяла театралам проникать внутрь без оплаты. Хирата сказан себе, что не позволит госпоже Ишитэру смутить его, как это сделала мать сёгуна. Отравление — спланированное, бесконтактное преступление — было классическим методом из арсенала женщин-убийц, и Ишитэру, таким образом, становилась главной подозреваемой.