Страница:
- Вот именно! Я то же самое говорила отцу. Только не так сердито, как
ты. Я даже нахожу, что это довольно пикантная история.
- Как вы все омерзительны! - воскликнул Филипп.
- Старо! Ты уже десять лет декламируешь это на все лады, - сказала
Натали. - А про отца могу сказать следующее: отец находит, что
недовольство рабочих сейчас нам на руку, и намеревается использовать его
до конца. Но папа говорит, что, если б он был руководителем рабочих и знал
подлинное положение дел так, как он его знает сейчас, он повел бы сражение
еще решительнее. Папа думает, что, каков бы ни был исход боя, результат
окажется выгодным главным образом для рабочих - и в конце концов они
используют соперничество капиталистов так же, как банкиры Эмполи на
протяжении нескольких столетий умели использовать соперничество мелких
финансистов и поглотили их одного за другим. Отец убежден, что, как бы мы
ни старались, что бы мы ни делали, рабочие будут завтра хозяевами.
- А я-то здесь при чем? - сказал Филипп. - Я не рабочий, я не хозяин.
Для меня нет места в этом мире. - И он еще долго импровизировал на эту
тему.
Из всей этой истории он понял только одно: Натали, его наперсница, его
сестра, единственное в мире существо, которому он всецело доверял, тоже
его обманывала...
- Оденься, побрейся, - оборвала разговор Натали. - Ступай принимать
гостей.
Филипп отказался наотрез.
- Ну прошу тебя, - уговаривала Натали. - В кои-то веки нашлась для меня
потеха. Не порти мне удовольствия!
- Ты все лжешь! - воскликнул Филипп. - Ты уже давно и с большим азартом
участвуешь в игре, где ставкой служит АПТО. Ты сама сейчас призналась...
- Это и верно и неверно, - ответила Натали. - По правде сказать, я была
так взволнована сегодняшними событиями, что, пожалуй, преувеличила ту
роль, которую мне пришлось играть. А если поразмыслить хорошенько, то я
только и делала, что пила виски, охотилась под водой да дразнила Бернарду
в ожидании того дня, когда отец вызовет меня и продиктует, что я должна
делать.
- А твой отец действительно убежден, что ему так уж необходимо
по-прежнему держать АПТО в своих руках?
- Не больше, чем мы с тобой убеждены, - ответила Натали. - Но он
получил хорошее воспитание. Он сумеет умереть с достоинством... Ну что,
будешь одеваться?.
- Нет, - ответил Филипп.
- Как тебе угодно...
Натали ушла и за завтраком сама вместо Филиппа исполняла хозяйские
обязанности.
ЧЕТВЕРГ, УТРОМ
Вопли Красавчика еще до рассвета подняли на ноги весь поселок. Известие
об аресте Кювро и Миньо встретила гулом уже целая толпа, собиравшаяся по
дворам. К восьми часам утра, когда я приехал в Клюзо, возбуждение
усилилось. Торговцы, хорошо помнившие, что во время большой забастовки
1924 года в лавках поразбивали витрины, поспешно спускали железные шторы
на окнах.
Около девяти часов утра десятка два охранников, решившихся проникнуть в
рабочий поселок через главный вход, зашагали строем по центральному
проезду. Молниеносно распространился слух, что они хотят отобрать
приготовленные для демонстрации плакат" и щиты с лозунгами. Из окон
понеслись улюлюканье и свист. Не успели охранники сделать и пятидесяти
шагов, как перед ними упал и разбился большой горшок с фикусом. За ним
последовал стул. Охранники тотчас ретировались - от префекта был получен
приказ: не допускать инцидентов. В десять часов вход в поселок преградила
баррикада, хотя никто не давал распоряжения ее воздвигнуть. Трое рабочих
подвезли и поставили поперек прохода телегу, двое других побежали за
балками, лежавшими у начатой стройки, женщины стали выворачивать булыжники
из мостовой; бывший солдат-сапер давал советы, как лучше возвести
баррикаду. Каждый действовал в согласии с другим, и этот незаметный для
постороннего глаза порядок напоминал дружную работу муравьев. На улицу
высыпало все население поселка. Пришлось даже сдерживать женщин: они
готовы были перетащить на баррикады всю свою мебель; хозяйки, которые еще
вчера отказывались платить членские взносы в профсоюз, потому что
откладывали каждый лишний грош, мечтая купить вместо черной чугунной плиты
нарядную эмалированную, сейчас сами предлагали строителям баррикады свой
драгоценный буфет с зеркальными стеклами.
Я переходил от одной группы людей к другой и был просто ошеломлен этой
внезапно поднявшейся волной народного гнева. Она вскипает незаметно,
сразу. Вот, кажется, народ смирился, в мрачном отчаянии опустил голову и
невозможно подвигнуть его на борьбу. И вдруг, словно тесто, которое прет
из квашни, словно эмаль, которая внезапно затвердевает, словно каравай
хлеба, покрывающийся золотистой корочкой, его воля выливается в
определенную форму. Поэтому и говорят о революциях, что они "разражаются".
Топография Клюзо диктовала обоим лагерям их стратегию.
Географическим центром города является мост через речку Желину.
Единственная в городе большая улица именуется ниже моста Лионской, а выше
- Гренобльской. На левом берегу, вверх по течению реки, расположен рабочий
поселок и дом Летурно, окруженный парком. На правом берегу, ниже моста, -
фабрика.
Правый берег Желины - скалистый обрыв, и такой же отвесной стеной гора
подступает ниже моста к Лионской улице. На левом берегу возвышенность
поднимается в виде широкого холма с округлой вершиной, по его склонам
расположился ярусами старый город.
Цех, отведенный для "Рационализаторской операции", находился в корпусе,
построенном на левом берегу, близ старого города; с другими фабричными
корпусами он сообщался через мост, принадлежащий фабрике.
Долина в Клюзо так узка, гора стоит такой отвесной стеной, что в
декабре и в январе солнце даже не заглядывает в кварталы, расположенные на
правом берегу.
Фасад здания, где помещалась фабричная контора, выходил на Лионскую
улицу, у въезда на мост.
Павильоны американской выставки, как мы уже говорили, поставлены были
на площади Франсуа Летурно. Четырехугольник площади окаймляли: с севера -
набережная Желины (правый берег); с юга - жилые дома, где помещались в
нижних этажах магазины и кафе; с восточной стороны - фабричные ворота, а с
западной - контора фабрики.
Вдоль левого берега Желины у подножия холма тоже тянулась набережная.
Обе набережные, созданные попечением господ Летурно около 1890 года, в
период наивысшего процветания их предприятия, заканчивались у плотины,
воздвигнутой около фабрики. Речка Желина, присмирев, тихонько текла меж
каменных стен. В спокойной воде отражались густолиственные вязы.
Стачечный комитет принял следующее решение: участники демонстрации
протеста построятся со своими плакатами и щитами в рабочем поселке,
шествие должно направиться по Гренобльской улице, перейти мост и
попытаться выйти на площадь Франсуа Летурно. На тот случай, если бы не
удалось прорваться сквозь заградительный отряд охранников, предусмотрено
было, что демонстрация, сохраняя полный порядок, остановится на набережной
левого берега, напротив площади Франсуа Летурно, около входа в цех
"Рационализаторской операции".
Министр и префект поставили себе целью во что бы то ни стало избавить
Джонатана Джонстона - американского наблюдателя при ОЕЭС - от зрелища
рабочей демонстрации. Поэтому требовалось установить непроницаемую
преграду между левым и правым берегом Желины.
Большой мост и мостик, перекинутый через реку около рабочего поселка,
были уже на рассвете заняты полицейскими отрядами.
В десять часов утра на Гренобльской улице, в пятидесяти метрах от
баррикады, воздвигнутой рабочими у входа в поселок, полицейские войска
устроили заграждение из грузовиков, под защитой сотни вооруженных
охранников.
В полдень было установлено второе заграждение из грузовиков и отряда
охранников в нижнем конце Гренобльской улицы, немного не доходя
набережной. Небольшие отряды охранников расставлены были также вдоль всей
набережной и у входа в цех "РО".
Предполагалось, что в половине третьего, закончив парадный завтрак и
произнесение речей, власти направятся на площадь для осмотра американской
выставки, а затем через главные ворота проследуют на территорию фабрики и
пройдут к цеху "РО" по внутреннему мостику - наплевать, если и пострадает
импровизированный цветник, устроенный мадам Таллагран вдоль набережной;
обратно из цеха пойдут той же дорогой и, сев в автомобили, выедут из Клюзо
по Лионской улице.
Тюрьмы в Клюзо не имелось. Пьеретту Амабль, Миньо и Кювро отвезли в
жандармское управление, помещавшееся в старом городе, в бывшем здании
мэрии, на вершине холма. Арестованных заперли в чьем-то служебном кабинете
на втором этаже и поставили перед дверью жандарма.
Жандармский капитан, начальник местного управления, прекрасно помнил те
дни, когда Визиль был председателем Комитета освобождения Клюзо; сам он
был тогда лейтенантом. Предшественник его, уличенный в том, что он
руководил карательными операциями против партизан, был расстрелян.
С тех пор Визиль отошел от коммунистов - по крайней мере так полагала
полиция, знавшая от своих шпиков, что Миньо требовал исключения Визиля из
партии. Визиль был теперь помощником брандмейстера добровольной пожарной
дружины и спокойно принял приказ о привлечении пожарников к охране
порядка, отданный вчера мэром города. Но ведь могли появиться новые Визили
- население города вопреки всем расчетам оказалось чрезвычайно возбудимым.
Словом, на всякий случай жандармский офицер приказал обращаться с
арестованными деликатно. Подчиненные выполнили его приказ с полной
готовностью - большинство из них были женаты на местных жительницах и
боялись возмездия. Для всех троих арестованных притащили мягкие кресла,
раздобыли им бутерброды, сигареты, вино, принесли все имевшиеся в
жандармерии газеты, положив сверху лионскую демократическую газету.
Все утро заключенные мало беседовали между собой, хотя на это не был
наложен запрет.
С первой же минуты ареста Пьеретта и думать позабыла о перипетиях этой
ночи, которые так потрясли Бомаска и вызвали такую страшную сцену. Дикие
вспышки страстей оставляют в наших мыслях слабые следы, само их
неистовство не укладывается в рамки обыденной жизни. Память о них
стирается быстро, как воспоминания о пьяных скандалах или припадках
буйного помешательства, которым и сродни эти исступленные порывы. Как
только арестованных заперли в жандармерии, Пьеретта задремала, откинувшись
на спинку кресла.
Миньо, напротив, нервничал, вставал, садился, опять вставал, шагал по
комнате. Брал в руки газету, но не мог прочесть ни одной заметки до конца
- он все время думал о жене.
- Так я и знала, что дело этим кончится! - воскликнула она, когда к ним
явились полицейские.
Однажды, когда Раймонда гостила в Лионе, она проходила мимо тюрьмы
Сен-Поль и видела, как у тюремных ворот толпятся со свертками и узелками
жены заключенных, ожидая свидания. Ну уж нет, извините, она достаточно
натерпелась и на такое страшное унижение ни за что не пойдет! Когда
полицейские уводили Миньо, она крикнула ему вслед:
- Пожалуйста, не воображай, что я буду ходить к тебе в тюрьму на
свидания. Пусть тебя навещают твои милые приятели, не стану вам мешать!
Миньо не мог надивиться, какая у него подлая жена! Он ловил себя на
самых злых мыслях: он будет сидеть в тюрьме, а она не вынесет "позора", у
нее начнутся буйные припадки, и на этот раз ее отправят в сумасшедший дом.
Однако ему становилось стыдно, он корил себя. Но ведь только таким
способом можно было разрубить этот гордиев узел - покончить с неудачной
личной жизнью. И тут же он упрекал себя за то, что думает о своей личной
жизни, в то время как местная партийная организация обезглавлена и
трудящиеся города Клюзо, лишившись своих руководителей, могут выразить
свой гнев какими-нибудь беспорядочными выступлениями и, чего доброго,
поддадутся проискам провокаторов. Затем Миньо стал упрекать себя за свое
недоверие к другим коммунистам: "В партии каждый человек необходим, а
незаменимых нет". Впрочем, мы уже знаем, что он отличался необыкновенной
совестливостью.
Кювро, сидя у дверей, разговаривал с жандармом, у которого дочь была
замужем за слесарем, работавшим на фабрике, причем тому тоже грозило
увольнение. Кювро объяснял жандарму, путем каких махинаций фабрика в Клюзо
попала под контроль международного капитала, а французское правительство -
под контроль американцев.
- Правильно говорите, господин Кювро, - соглашался жандарм. - Очень
даже правильно...
Кювро перешел к вопросу о необходимости восстановить торговые отношения
между Западом и Востоком.
- Правильно, господин Кювро, - согласился жандарм. - Пускай Франция
отпустит Китаю эти самые паровозы.
Пьеретта проснулась лишь в одиннадцатом часу утра. Миньо поделился с
ней своими сомнениями. Пьеретта отвечала невпопад, настороженно
прислушиваясь к смутному шуму, доносившемуся из города.
Окно той комнаты, где заперли арестованных, выходило во внутренний двор
жандармерии. В половине двенадцатого поднялся переполох, и они увидели,
как со двора двинулись жандармы - несколько взводов; все были в касках и
вооружены карабинами. Жандарм, стороживший арестованных, ненадолго
отлучился и, вернувшись, сообщил, что в верхнем конце Гренобльской улицы
только что произошла серьезная стычка между охранниками и рабочими.
Молодые парни стали швырять камни в заграждение из грузовиков,
поставленных напротив баррикады, закрывавшей вход в рабочий поселок.
Охранники открыли стрельбу, желая очистить отрезок улицы перед своими
грузовиками, но через некоторое время молодежь снова бросилась на заслон,
вооружившись булыжниками. Охранники опять дали залп. С той и другой
стороны имеются легкораненые.
Жандарм возлагал всю ответственность на охранников. Разве можно
рассчитывать, что они мирно "уладят дело". Никогда еще так не бывало. Им
ведь дают наградные всякий раз, как бывает стычка, вот они и стараются.
В половине первого жандарма вызвал к себе бригадир. Возвратившись, он
извинился и объявил арестованным, что придется запереть их, потому что
другой жандарм, который должен был сменить его, послан на подмогу
охранникам и неизвестно когда вернется, ну а ему очень хочется есть, и он
сбегает в казарму - перекусит на скорую руку. Отправляясь подкрепиться,
жандарм действительно запер дверь снаружи на ключ.
- Теперь и нам можно будет выбраться отсюда... - сказал Кювро.
- Внизу, у лестницы, стоит караул, - заметила Пьеретта.
- Верно, - согласился Кювро, - но соседняя комната - угловая и оттуда
из окна можно выбраться на крышу того дома, что стоит ниже по склону, - до
нее и двух метров не будет...
- А как же мы из нашей-то комнаты выйдем?
- Приналяжем на дверь, двинем чуток плечом и высадим... Наличники-то
гнилые...
- Но ведь это побег из-под стражи, - сказал Миньо.
- А легко-то как! Детские игрушки! - соблазнял Кювро. И он осторожно
налег на дверь.
- Нет, нет! - воскликнул Миньо. - Побег со взломом запоров -
противозаконное действие. Это равносильно переходу на нелегальное
положение!.. Это противоречит теперешней политике партии.
- Противозаконное действие? - повторила Пьеретта. - Наш арест - вот это
действительно противозаконное действие. Давай, Кювро!
Кювро нажал поэнергичнее, и петли почти тотчас же выскочили из
прогнившего дерева. Кювро поспешил подпереть выломанную створку плечом,
чтобы она, упав, не загрохотала. Первой вышла Пьеретта, за ней - Миньо, а
последним - Кювро; он осторожно прислонил дверь к косяку. С лестницы
поднимался гул голосов - там разговаривали жандармы.
Дверь в угловую комнату была открыта; арестованные вошли и бесшумно
заперли ее за собой. Кювро вылез из окна на крышу соседнего дома, потом
помог вылезти Пьеретте и Миньо. Через слуховое окно все трое забрались на
чердак.
Кювро знал в старом городе каждый проход, каждый перелаз, каждый дом и
каждого его обитателя. Через десять минут беглецы уже были в
виноградниках. Они перешли Желину по мостику у плотины, ниже фабрики.
Четыре охранника, стоявшие там в карауле, не знали их в лицо и спокойно
пропустили. Пробравшись переулками, они вышли на Лионскую улицу близ
площади Франсуа Летурно, перебежали через улицу, вошли в подъезд и,
поднявшись по лестнице, позвонили у дверей учительницы из числа
"сочувствующих"; квартира ее была на четвертом этаже, и окна выходили на
площадь, напротив американской выставки.
Как раз в это время я находился в квартире учительницы в обществе
репортера *** газеты. Мы оба писали статьи для своих редакций и из-за
тюлевых занавесок следили из окон за тем, что происходит на площади. С
помощью молоденьких девушек, которых охранники пока еще пропускали через
мост, мы поддерживали связь с рабочими, находившимися на левом берегу.
Мы поспешили ознакомить наших друзей с положением дел. К часу дня в
рабочем поселке уже построилась колонна демонстрантов. Они попытались
обойти заграждения из грузовиков, сломав ворота в парке Летурно, пройти
через аллеи. Попытка не удалась - охранники ринулись на демонстрантов.
Среди декоративных зарослей парка завязалась схватка. Старик Летурно
вступился за женщин, которых избивали охранники, тогда они отколотили и
его самого. Он тотчас нарядился в смокинг и направился в контору фабрики,
решив появиться там в разгар пиршества и торжественно заявить протест...
Но охранники не выпустили его из дому.
Было около двух часов. Нам сообщали, что демонстранты кучками
пробираются через виноградники, намереваясь затем пройти переулками
старого города и спуститься прямо на набережную.
Утром на вокзале окружного центра был арестован Шардоне, когда он
садился в поезд, чтобы ехать в Клюзо.
В два часа дня в фабричной конторе, в зале для приемов, Джонатан
Джонстон, выступивший на банкете последним, закончил свою речь.
Все поднялись с мест и зааплодировали, потом снова уселись и принялись
за коньяк. В эту минуту с другого берега Желины донесся какой-то смутный
гул.
Из кривых улиц старого города высыпали демонстранты, они прыгали с
откоса и располагались вдоль всей набережной, без труда вышибив оттуда
жандармов, заменивших охранников, так как тех перебросили в качестве
подкрепления в парк Летурно. Жандармы без боя отступили на территорию
фабрики и заперлись в помещении цеха "РО". Головная колонна демонстрантов
напала с тыла на заслон, устроенный в нижнем конце Гренобльской улицы, в
охранников полетели камни, крупные болты, обрезки старых труб. Полицейское
воинство отхлынуло - одни побежали к мосту, другие в парк.
Группа рабочих решила опрокинуть брошенные охранниками грузовики,
преграждавшие улицу, и тотчас принялась за дело.
Шум все возрастал. Натали взяла Джонатана Джонстона под руку и повлекла
на балкон.
- Пойдемте посмотрим, какой прием приготовило нам население Клюзо.
Валерио Эмполи поспешил за ними. Префект не успел их остановить.
Как только они появились на балконе, свист и улюлюканье на другом
берегу усилились. Речка Желина неширока. Джонатан Джонстон в клетчатых
брюках для гольфа (он полагал, что едет на стройку) и в огромных
черепаховых очках напоминал американцев, изображаемых на карикатурах.
Толпа, собравшаяся на набережной, начала скандировать: "Go home! Go home!"
Джонстон повернулся к Эмполи. Банкир без обиняков объяснил ему, что
происходит. Из-за американской политики силы он был вынужден уволить часть
рабочих. Пусть представитель ОЕЭС послушает, пусть посмотрит. У него будут
самые достоверные материалы для доклада государственному департаменту.
В углу разъяренный министр распекал префекта.
- Вы нам обещали, что никаких инцидентов не будет... Отдаете вы себе
отчет, какие последствия это вызовет?..
Министр был мелким нормандским промышленником и стараниями супруги,
удачно хлопотавшей за него в архиепископстве, оказался первым в списке МРП
на выборах в Законодательное собрание, состоявшихся после освобождения
Франции. Став депутатом, он удостоился чести возглавить группу
промышленников, приглашенных в Соединенные Штаты для ознакомления "с
новыми методами рационализации". Умело скрывая отсутствие энтузиазма у
своих коллег, он прослыл человеком тактичным. Он неукоснительно посещал
церковь и всегда голосовал по указке руководителей своей фракции. В
награду ему дали при последней смене кабинета портфель министра. Он
трепетал, боясь, что волнения в Клюзо сведут на нет плоды его
десятилетнего пресмыкательства.
Префект, бывший контролер "мер и весов" в маленьком городке,
административном центре кантона, сделал карьеру путем медленного и
терпеливого восхождения по иерархической лестнице провинциального
чиновничества, совершая этот путь под эгидой социалистов, "Общества
содействия светской школе", "Лепты в пользу школы" и т.д. Достигнутое им
положение превзошло все его честолюбивые мечты, и он все еще не мог прийти
в себя от восторженного удивления. Теперь его терзал двоякий страх: он
боялся отдать приказ охранникам "очистить" набережные - это могло бы
привести к более серьезным инцидентам, а с другой стороны, если оставить
демонстрантов на занятой ими позиции, не дай бог, покажешься американцам
тряпкой. И префект поспешил связаться по телефону с министерством
внутренних дел. Ему ответили, что, раз он не сумел ни предотвратить
демонстрацию, ни скрыть ее от американца, и зло уже совершилось, только и
остается, что тушить пожар - убрать с глаз долой полицейские войска,
сократить все церемонии и как можно скорее увезти представителя ОЕЭС в
Париж.
Сообразно с этими указаниями полковник, командовавший охранниками,
предоставил левый берег демонстрантам и отступил с главными своими силами
к мосту.
Из-за прозрачных тюлевых гардин, висевших в квартире учительницы, нам
хорошо были видны площадь Франсуа Летурно, обе набережные Желины, мост,
нижний конец Гренобльской улицы и весь старый город.
В третьем часу наступило затишье. Эмполи и Джонатан Джонстон ушли с
балкона. Участники демонстрации перестали кричать. Они расположили вдоль
набережной заготовленные для шествия плакаты: "Мир, хлеб, свобода" и "US
go home!".
День был ясный. Поднялся сильный ветер, над павильонами передвижной
американской выставки бились на высоких древках французский и американский
флаги.
- Лучше бы нам остаться на том берегу, - сказал Миньо.
Пьеретта и Кювро, вполголоса разговаривавшие у окна, не ответили.
- Наше место на другом берегу, вместе с товарищами, - настойчиво
повторил Миньо.
Как раз в этот момент отворились обе створки пожарного сарая фабрики,
построенного слева от главного входа, у берега Желины.
- Он все-таки решился! - воскликнула вдруг Пьеретта.
- Сейчас позабавимся, - сказал Кювро.
Ясно слышно было урчанье мотора пожарного насоса. Из сарая вышли два
человека. На одном был мундир пожарного, другой, одетый в синий рабочий
комбинезон, держал в руках конец длинного пожарного шланга.
- Мерзавец! - вскрикнул Миньо.
Он узнал пожарного: это был Визиль.
С левого берега понеслись крики, свист, улюлюканье. Участники
демонстрации, боясь попасть под водяную струю, отхлынули к косогору,
спускавшемуся к набережной.
- И твой Красавчик с ним, - глухим голосом заметил Миньо.
Действительно, помощником Визиля оказался Красавчик. Но Пьеретта только
засмеялась.
Пожарники прошли шагов двадцать. Заметно было, что шланг тяжелый и
тащить его трудно.
- Да скорей же, дьяволы! Скорей! - бормотал Кювро.
Конец шланга, который пожарники сначала держали опущенным к земле,
потихоньку поднялся и был теперь направлен на павильоны передвижной
выставки.
Мощная струя воды ударила сначала в мостовую, отскочила вверх и
неистовым ливнем обрушилась на парусиновую кровлю павильона, сразу же
обвисшую посредине. Солнце весело засверкало в луже воды, наполнившей
впадину.
Затем струя хлестнула со всего размаха парусиновую стенку внизу, у
самой земли, протащила павильон на несколько метров вбок, потом
приподняла. Большое полотнище парусины оторвалось и улетело.
Визиль и Бомаск не спеша двигались вперед. Обломки фанерных стендов,
таблицы, макеты, пролетев через площадь, ударялись о стену каменного
здания конторы. Сорванный флаг взлетел до третьего этажа и, обмякнув,
мокрой тряпкой упал вниз, на перила балкона, где недавно стояли Джонстон и
Эмполи. Диаграммы, сначала гонимые струей воды, а затем подхваченные
порывом ветра, долетали до самого моста.
Пьеретта смеялась, Кювро хохотал до слез и хлопал себя по ляжкам,
репортер торопливо делал снимок за снимком, люди, теснившиеся на другом
берегу Желины, били в ладоши и радостно кричали.
От выставки "свободных" профсоюзов остались лишь жалкие обломки,
мокнувшие в лужах воды.
Визиль и Бомаск направили шланг на одно из окон залы для приемов
конторы, оттуда со звоном посыпались стекла.
Вдруг ликующие вопли сменились тревожными криками. Из-за угла
фабричного корпуса выскочили охранники с топорами в руках и, выбежав через
главные ворота, помчались к шлангу. Еще минута - и Визилю с Бомаском будет
отрезан путь к отступлению. Но они повернулись вовремя и, направив шланг,
смели полицейских.
Затем медленно, шаг за шагом, оба стали отступать, то и дело
оглядываясь, не подбирается ли кто-нибудь с тыла.
Из окна соседней с пожарным сараем пристройки выскочили пожарники
ты. Я даже нахожу, что это довольно пикантная история.
- Как вы все омерзительны! - воскликнул Филипп.
- Старо! Ты уже десять лет декламируешь это на все лады, - сказала
Натали. - А про отца могу сказать следующее: отец находит, что
недовольство рабочих сейчас нам на руку, и намеревается использовать его
до конца. Но папа говорит, что, если б он был руководителем рабочих и знал
подлинное положение дел так, как он его знает сейчас, он повел бы сражение
еще решительнее. Папа думает, что, каков бы ни был исход боя, результат
окажется выгодным главным образом для рабочих - и в конце концов они
используют соперничество капиталистов так же, как банкиры Эмполи на
протяжении нескольких столетий умели использовать соперничество мелких
финансистов и поглотили их одного за другим. Отец убежден, что, как бы мы
ни старались, что бы мы ни делали, рабочие будут завтра хозяевами.
- А я-то здесь при чем? - сказал Филипп. - Я не рабочий, я не хозяин.
Для меня нет места в этом мире. - И он еще долго импровизировал на эту
тему.
Из всей этой истории он понял только одно: Натали, его наперсница, его
сестра, единственное в мире существо, которому он всецело доверял, тоже
его обманывала...
- Оденься, побрейся, - оборвала разговор Натали. - Ступай принимать
гостей.
Филипп отказался наотрез.
- Ну прошу тебя, - уговаривала Натали. - В кои-то веки нашлась для меня
потеха. Не порти мне удовольствия!
- Ты все лжешь! - воскликнул Филипп. - Ты уже давно и с большим азартом
участвуешь в игре, где ставкой служит АПТО. Ты сама сейчас призналась...
- Это и верно и неверно, - ответила Натали. - По правде сказать, я была
так взволнована сегодняшними событиями, что, пожалуй, преувеличила ту
роль, которую мне пришлось играть. А если поразмыслить хорошенько, то я
только и делала, что пила виски, охотилась под водой да дразнила Бернарду
в ожидании того дня, когда отец вызовет меня и продиктует, что я должна
делать.
- А твой отец действительно убежден, что ему так уж необходимо
по-прежнему держать АПТО в своих руках?
- Не больше, чем мы с тобой убеждены, - ответила Натали. - Но он
получил хорошее воспитание. Он сумеет умереть с достоинством... Ну что,
будешь одеваться?.
- Нет, - ответил Филипп.
- Как тебе угодно...
Натали ушла и за завтраком сама вместо Филиппа исполняла хозяйские
обязанности.
ЧЕТВЕРГ, УТРОМ
Вопли Красавчика еще до рассвета подняли на ноги весь поселок. Известие
об аресте Кювро и Миньо встретила гулом уже целая толпа, собиравшаяся по
дворам. К восьми часам утра, когда я приехал в Клюзо, возбуждение
усилилось. Торговцы, хорошо помнившие, что во время большой забастовки
1924 года в лавках поразбивали витрины, поспешно спускали железные шторы
на окнах.
Около девяти часов утра десятка два охранников, решившихся проникнуть в
рабочий поселок через главный вход, зашагали строем по центральному
проезду. Молниеносно распространился слух, что они хотят отобрать
приготовленные для демонстрации плакат" и щиты с лозунгами. Из окон
понеслись улюлюканье и свист. Не успели охранники сделать и пятидесяти
шагов, как перед ними упал и разбился большой горшок с фикусом. За ним
последовал стул. Охранники тотчас ретировались - от префекта был получен
приказ: не допускать инцидентов. В десять часов вход в поселок преградила
баррикада, хотя никто не давал распоряжения ее воздвигнуть. Трое рабочих
подвезли и поставили поперек прохода телегу, двое других побежали за
балками, лежавшими у начатой стройки, женщины стали выворачивать булыжники
из мостовой; бывший солдат-сапер давал советы, как лучше возвести
баррикаду. Каждый действовал в согласии с другим, и этот незаметный для
постороннего глаза порядок напоминал дружную работу муравьев. На улицу
высыпало все население поселка. Пришлось даже сдерживать женщин: они
готовы были перетащить на баррикады всю свою мебель; хозяйки, которые еще
вчера отказывались платить членские взносы в профсоюз, потому что
откладывали каждый лишний грош, мечтая купить вместо черной чугунной плиты
нарядную эмалированную, сейчас сами предлагали строителям баррикады свой
драгоценный буфет с зеркальными стеклами.
Я переходил от одной группы людей к другой и был просто ошеломлен этой
внезапно поднявшейся волной народного гнева. Она вскипает незаметно,
сразу. Вот, кажется, народ смирился, в мрачном отчаянии опустил голову и
невозможно подвигнуть его на борьбу. И вдруг, словно тесто, которое прет
из квашни, словно эмаль, которая внезапно затвердевает, словно каравай
хлеба, покрывающийся золотистой корочкой, его воля выливается в
определенную форму. Поэтому и говорят о революциях, что они "разражаются".
Топография Клюзо диктовала обоим лагерям их стратегию.
Географическим центром города является мост через речку Желину.
Единственная в городе большая улица именуется ниже моста Лионской, а выше
- Гренобльской. На левом берегу, вверх по течению реки, расположен рабочий
поселок и дом Летурно, окруженный парком. На правом берегу, ниже моста, -
фабрика.
Правый берег Желины - скалистый обрыв, и такой же отвесной стеной гора
подступает ниже моста к Лионской улице. На левом берегу возвышенность
поднимается в виде широкого холма с округлой вершиной, по его склонам
расположился ярусами старый город.
Цех, отведенный для "Рационализаторской операции", находился в корпусе,
построенном на левом берегу, близ старого города; с другими фабричными
корпусами он сообщался через мост, принадлежащий фабрике.
Долина в Клюзо так узка, гора стоит такой отвесной стеной, что в
декабре и в январе солнце даже не заглядывает в кварталы, расположенные на
правом берегу.
Фасад здания, где помещалась фабричная контора, выходил на Лионскую
улицу, у въезда на мост.
Павильоны американской выставки, как мы уже говорили, поставлены были
на площади Франсуа Летурно. Четырехугольник площади окаймляли: с севера -
набережная Желины (правый берег); с юга - жилые дома, где помещались в
нижних этажах магазины и кафе; с восточной стороны - фабричные ворота, а с
западной - контора фабрики.
Вдоль левого берега Желины у подножия холма тоже тянулась набережная.
Обе набережные, созданные попечением господ Летурно около 1890 года, в
период наивысшего процветания их предприятия, заканчивались у плотины,
воздвигнутой около фабрики. Речка Желина, присмирев, тихонько текла меж
каменных стен. В спокойной воде отражались густолиственные вязы.
Стачечный комитет принял следующее решение: участники демонстрации
протеста построятся со своими плакатами и щитами в рабочем поселке,
шествие должно направиться по Гренобльской улице, перейти мост и
попытаться выйти на площадь Франсуа Летурно. На тот случай, если бы не
удалось прорваться сквозь заградительный отряд охранников, предусмотрено
было, что демонстрация, сохраняя полный порядок, остановится на набережной
левого берега, напротив площади Франсуа Летурно, около входа в цех
"Рационализаторской операции".
Министр и префект поставили себе целью во что бы то ни стало избавить
Джонатана Джонстона - американского наблюдателя при ОЕЭС - от зрелища
рабочей демонстрации. Поэтому требовалось установить непроницаемую
преграду между левым и правым берегом Желины.
Большой мост и мостик, перекинутый через реку около рабочего поселка,
были уже на рассвете заняты полицейскими отрядами.
В десять часов утра на Гренобльской улице, в пятидесяти метрах от
баррикады, воздвигнутой рабочими у входа в поселок, полицейские войска
устроили заграждение из грузовиков, под защитой сотни вооруженных
охранников.
В полдень было установлено второе заграждение из грузовиков и отряда
охранников в нижнем конце Гренобльской улицы, немного не доходя
набережной. Небольшие отряды охранников расставлены были также вдоль всей
набережной и у входа в цех "РО".
Предполагалось, что в половине третьего, закончив парадный завтрак и
произнесение речей, власти направятся на площадь для осмотра американской
выставки, а затем через главные ворота проследуют на территорию фабрики и
пройдут к цеху "РО" по внутреннему мостику - наплевать, если и пострадает
импровизированный цветник, устроенный мадам Таллагран вдоль набережной;
обратно из цеха пойдут той же дорогой и, сев в автомобили, выедут из Клюзо
по Лионской улице.
Тюрьмы в Клюзо не имелось. Пьеретту Амабль, Миньо и Кювро отвезли в
жандармское управление, помещавшееся в старом городе, в бывшем здании
мэрии, на вершине холма. Арестованных заперли в чьем-то служебном кабинете
на втором этаже и поставили перед дверью жандарма.
Жандармский капитан, начальник местного управления, прекрасно помнил те
дни, когда Визиль был председателем Комитета освобождения Клюзо; сам он
был тогда лейтенантом. Предшественник его, уличенный в том, что он
руководил карательными операциями против партизан, был расстрелян.
С тех пор Визиль отошел от коммунистов - по крайней мере так полагала
полиция, знавшая от своих шпиков, что Миньо требовал исключения Визиля из
партии. Визиль был теперь помощником брандмейстера добровольной пожарной
дружины и спокойно принял приказ о привлечении пожарников к охране
порядка, отданный вчера мэром города. Но ведь могли появиться новые Визили
- население города вопреки всем расчетам оказалось чрезвычайно возбудимым.
Словом, на всякий случай жандармский офицер приказал обращаться с
арестованными деликатно. Подчиненные выполнили его приказ с полной
готовностью - большинство из них были женаты на местных жительницах и
боялись возмездия. Для всех троих арестованных притащили мягкие кресла,
раздобыли им бутерброды, сигареты, вино, принесли все имевшиеся в
жандармерии газеты, положив сверху лионскую демократическую газету.
Все утро заключенные мало беседовали между собой, хотя на это не был
наложен запрет.
С первой же минуты ареста Пьеретта и думать позабыла о перипетиях этой
ночи, которые так потрясли Бомаска и вызвали такую страшную сцену. Дикие
вспышки страстей оставляют в наших мыслях слабые следы, само их
неистовство не укладывается в рамки обыденной жизни. Память о них
стирается быстро, как воспоминания о пьяных скандалах или припадках
буйного помешательства, которым и сродни эти исступленные порывы. Как
только арестованных заперли в жандармерии, Пьеретта задремала, откинувшись
на спинку кресла.
Миньо, напротив, нервничал, вставал, садился, опять вставал, шагал по
комнате. Брал в руки газету, но не мог прочесть ни одной заметки до конца
- он все время думал о жене.
- Так я и знала, что дело этим кончится! - воскликнула она, когда к ним
явились полицейские.
Однажды, когда Раймонда гостила в Лионе, она проходила мимо тюрьмы
Сен-Поль и видела, как у тюремных ворот толпятся со свертками и узелками
жены заключенных, ожидая свидания. Ну уж нет, извините, она достаточно
натерпелась и на такое страшное унижение ни за что не пойдет! Когда
полицейские уводили Миньо, она крикнула ему вслед:
- Пожалуйста, не воображай, что я буду ходить к тебе в тюрьму на
свидания. Пусть тебя навещают твои милые приятели, не стану вам мешать!
Миньо не мог надивиться, какая у него подлая жена! Он ловил себя на
самых злых мыслях: он будет сидеть в тюрьме, а она не вынесет "позора", у
нее начнутся буйные припадки, и на этот раз ее отправят в сумасшедший дом.
Однако ему становилось стыдно, он корил себя. Но ведь только таким
способом можно было разрубить этот гордиев узел - покончить с неудачной
личной жизнью. И тут же он упрекал себя за то, что думает о своей личной
жизни, в то время как местная партийная организация обезглавлена и
трудящиеся города Клюзо, лишившись своих руководителей, могут выразить
свой гнев какими-нибудь беспорядочными выступлениями и, чего доброго,
поддадутся проискам провокаторов. Затем Миньо стал упрекать себя за свое
недоверие к другим коммунистам: "В партии каждый человек необходим, а
незаменимых нет". Впрочем, мы уже знаем, что он отличался необыкновенной
совестливостью.
Кювро, сидя у дверей, разговаривал с жандармом, у которого дочь была
замужем за слесарем, работавшим на фабрике, причем тому тоже грозило
увольнение. Кювро объяснял жандарму, путем каких махинаций фабрика в Клюзо
попала под контроль международного капитала, а французское правительство -
под контроль американцев.
- Правильно говорите, господин Кювро, - соглашался жандарм. - Очень
даже правильно...
Кювро перешел к вопросу о необходимости восстановить торговые отношения
между Западом и Востоком.
- Правильно, господин Кювро, - согласился жандарм. - Пускай Франция
отпустит Китаю эти самые паровозы.
Пьеретта проснулась лишь в одиннадцатом часу утра. Миньо поделился с
ней своими сомнениями. Пьеретта отвечала невпопад, настороженно
прислушиваясь к смутному шуму, доносившемуся из города.
Окно той комнаты, где заперли арестованных, выходило во внутренний двор
жандармерии. В половине двенадцатого поднялся переполох, и они увидели,
как со двора двинулись жандармы - несколько взводов; все были в касках и
вооружены карабинами. Жандарм, стороживший арестованных, ненадолго
отлучился и, вернувшись, сообщил, что в верхнем конце Гренобльской улицы
только что произошла серьезная стычка между охранниками и рабочими.
Молодые парни стали швырять камни в заграждение из грузовиков,
поставленных напротив баррикады, закрывавшей вход в рабочий поселок.
Охранники открыли стрельбу, желая очистить отрезок улицы перед своими
грузовиками, но через некоторое время молодежь снова бросилась на заслон,
вооружившись булыжниками. Охранники опять дали залп. С той и другой
стороны имеются легкораненые.
Жандарм возлагал всю ответственность на охранников. Разве можно
рассчитывать, что они мирно "уладят дело". Никогда еще так не бывало. Им
ведь дают наградные всякий раз, как бывает стычка, вот они и стараются.
В половине первого жандарма вызвал к себе бригадир. Возвратившись, он
извинился и объявил арестованным, что придется запереть их, потому что
другой жандарм, который должен был сменить его, послан на подмогу
охранникам и неизвестно когда вернется, ну а ему очень хочется есть, и он
сбегает в казарму - перекусит на скорую руку. Отправляясь подкрепиться,
жандарм действительно запер дверь снаружи на ключ.
- Теперь и нам можно будет выбраться отсюда... - сказал Кювро.
- Внизу, у лестницы, стоит караул, - заметила Пьеретта.
- Верно, - согласился Кювро, - но соседняя комната - угловая и оттуда
из окна можно выбраться на крышу того дома, что стоит ниже по склону, - до
нее и двух метров не будет...
- А как же мы из нашей-то комнаты выйдем?
- Приналяжем на дверь, двинем чуток плечом и высадим... Наличники-то
гнилые...
- Но ведь это побег из-под стражи, - сказал Миньо.
- А легко-то как! Детские игрушки! - соблазнял Кювро. И он осторожно
налег на дверь.
- Нет, нет! - воскликнул Миньо. - Побег со взломом запоров -
противозаконное действие. Это равносильно переходу на нелегальное
положение!.. Это противоречит теперешней политике партии.
- Противозаконное действие? - повторила Пьеретта. - Наш арест - вот это
действительно противозаконное действие. Давай, Кювро!
Кювро нажал поэнергичнее, и петли почти тотчас же выскочили из
прогнившего дерева. Кювро поспешил подпереть выломанную створку плечом,
чтобы она, упав, не загрохотала. Первой вышла Пьеретта, за ней - Миньо, а
последним - Кювро; он осторожно прислонил дверь к косяку. С лестницы
поднимался гул голосов - там разговаривали жандармы.
Дверь в угловую комнату была открыта; арестованные вошли и бесшумно
заперли ее за собой. Кювро вылез из окна на крышу соседнего дома, потом
помог вылезти Пьеретте и Миньо. Через слуховое окно все трое забрались на
чердак.
Кювро знал в старом городе каждый проход, каждый перелаз, каждый дом и
каждого его обитателя. Через десять минут беглецы уже были в
виноградниках. Они перешли Желину по мостику у плотины, ниже фабрики.
Четыре охранника, стоявшие там в карауле, не знали их в лицо и спокойно
пропустили. Пробравшись переулками, они вышли на Лионскую улицу близ
площади Франсуа Летурно, перебежали через улицу, вошли в подъезд и,
поднявшись по лестнице, позвонили у дверей учительницы из числа
"сочувствующих"; квартира ее была на четвертом этаже, и окна выходили на
площадь, напротив американской выставки.
Как раз в это время я находился в квартире учительницы в обществе
репортера *** газеты. Мы оба писали статьи для своих редакций и из-за
тюлевых занавесок следили из окон за тем, что происходит на площади. С
помощью молоденьких девушек, которых охранники пока еще пропускали через
мост, мы поддерживали связь с рабочими, находившимися на левом берегу.
Мы поспешили ознакомить наших друзей с положением дел. К часу дня в
рабочем поселке уже построилась колонна демонстрантов. Они попытались
обойти заграждения из грузовиков, сломав ворота в парке Летурно, пройти
через аллеи. Попытка не удалась - охранники ринулись на демонстрантов.
Среди декоративных зарослей парка завязалась схватка. Старик Летурно
вступился за женщин, которых избивали охранники, тогда они отколотили и
его самого. Он тотчас нарядился в смокинг и направился в контору фабрики,
решив появиться там в разгар пиршества и торжественно заявить протест...
Но охранники не выпустили его из дому.
Было около двух часов. Нам сообщали, что демонстранты кучками
пробираются через виноградники, намереваясь затем пройти переулками
старого города и спуститься прямо на набережную.
Утром на вокзале окружного центра был арестован Шардоне, когда он
садился в поезд, чтобы ехать в Клюзо.
В два часа дня в фабричной конторе, в зале для приемов, Джонатан
Джонстон, выступивший на банкете последним, закончил свою речь.
Все поднялись с мест и зааплодировали, потом снова уселись и принялись
за коньяк. В эту минуту с другого берега Желины донесся какой-то смутный
гул.
Из кривых улиц старого города высыпали демонстранты, они прыгали с
откоса и располагались вдоль всей набережной, без труда вышибив оттуда
жандармов, заменивших охранников, так как тех перебросили в качестве
подкрепления в парк Летурно. Жандармы без боя отступили на территорию
фабрики и заперлись в помещении цеха "РО". Головная колонна демонстрантов
напала с тыла на заслон, устроенный в нижнем конце Гренобльской улицы, в
охранников полетели камни, крупные болты, обрезки старых труб. Полицейское
воинство отхлынуло - одни побежали к мосту, другие в парк.
Группа рабочих решила опрокинуть брошенные охранниками грузовики,
преграждавшие улицу, и тотчас принялась за дело.
Шум все возрастал. Натали взяла Джонатана Джонстона под руку и повлекла
на балкон.
- Пойдемте посмотрим, какой прием приготовило нам население Клюзо.
Валерио Эмполи поспешил за ними. Префект не успел их остановить.
Как только они появились на балконе, свист и улюлюканье на другом
берегу усилились. Речка Желина неширока. Джонатан Джонстон в клетчатых
брюках для гольфа (он полагал, что едет на стройку) и в огромных
черепаховых очках напоминал американцев, изображаемых на карикатурах.
Толпа, собравшаяся на набережной, начала скандировать: "Go home! Go home!"
Джонстон повернулся к Эмполи. Банкир без обиняков объяснил ему, что
происходит. Из-за американской политики силы он был вынужден уволить часть
рабочих. Пусть представитель ОЕЭС послушает, пусть посмотрит. У него будут
самые достоверные материалы для доклада государственному департаменту.
В углу разъяренный министр распекал префекта.
- Вы нам обещали, что никаких инцидентов не будет... Отдаете вы себе
отчет, какие последствия это вызовет?..
Министр был мелким нормандским промышленником и стараниями супруги,
удачно хлопотавшей за него в архиепископстве, оказался первым в списке МРП
на выборах в Законодательное собрание, состоявшихся после освобождения
Франции. Став депутатом, он удостоился чести возглавить группу
промышленников, приглашенных в Соединенные Штаты для ознакомления "с
новыми методами рационализации". Умело скрывая отсутствие энтузиазма у
своих коллег, он прослыл человеком тактичным. Он неукоснительно посещал
церковь и всегда голосовал по указке руководителей своей фракции. В
награду ему дали при последней смене кабинета портфель министра. Он
трепетал, боясь, что волнения в Клюзо сведут на нет плоды его
десятилетнего пресмыкательства.
Префект, бывший контролер "мер и весов" в маленьком городке,
административном центре кантона, сделал карьеру путем медленного и
терпеливого восхождения по иерархической лестнице провинциального
чиновничества, совершая этот путь под эгидой социалистов, "Общества
содействия светской школе", "Лепты в пользу школы" и т.д. Достигнутое им
положение превзошло все его честолюбивые мечты, и он все еще не мог прийти
в себя от восторженного удивления. Теперь его терзал двоякий страх: он
боялся отдать приказ охранникам "очистить" набережные - это могло бы
привести к более серьезным инцидентам, а с другой стороны, если оставить
демонстрантов на занятой ими позиции, не дай бог, покажешься американцам
тряпкой. И префект поспешил связаться по телефону с министерством
внутренних дел. Ему ответили, что, раз он не сумел ни предотвратить
демонстрацию, ни скрыть ее от американца, и зло уже совершилось, только и
остается, что тушить пожар - убрать с глаз долой полицейские войска,
сократить все церемонии и как можно скорее увезти представителя ОЕЭС в
Париж.
Сообразно с этими указаниями полковник, командовавший охранниками,
предоставил левый берег демонстрантам и отступил с главными своими силами
к мосту.
Из-за прозрачных тюлевых гардин, висевших в квартире учительницы, нам
хорошо были видны площадь Франсуа Летурно, обе набережные Желины, мост,
нижний конец Гренобльской улицы и весь старый город.
В третьем часу наступило затишье. Эмполи и Джонатан Джонстон ушли с
балкона. Участники демонстрации перестали кричать. Они расположили вдоль
набережной заготовленные для шествия плакаты: "Мир, хлеб, свобода" и "US
go home!".
День был ясный. Поднялся сильный ветер, над павильонами передвижной
американской выставки бились на высоких древках французский и американский
флаги.
- Лучше бы нам остаться на том берегу, - сказал Миньо.
Пьеретта и Кювро, вполголоса разговаривавшие у окна, не ответили.
- Наше место на другом берегу, вместе с товарищами, - настойчиво
повторил Миньо.
Как раз в этот момент отворились обе створки пожарного сарая фабрики,
построенного слева от главного входа, у берега Желины.
- Он все-таки решился! - воскликнула вдруг Пьеретта.
- Сейчас позабавимся, - сказал Кювро.
Ясно слышно было урчанье мотора пожарного насоса. Из сарая вышли два
человека. На одном был мундир пожарного, другой, одетый в синий рабочий
комбинезон, держал в руках конец длинного пожарного шланга.
- Мерзавец! - вскрикнул Миньо.
Он узнал пожарного: это был Визиль.
С левого берега понеслись крики, свист, улюлюканье. Участники
демонстрации, боясь попасть под водяную струю, отхлынули к косогору,
спускавшемуся к набережной.
- И твой Красавчик с ним, - глухим голосом заметил Миньо.
Действительно, помощником Визиля оказался Красавчик. Но Пьеретта только
засмеялась.
Пожарники прошли шагов двадцать. Заметно было, что шланг тяжелый и
тащить его трудно.
- Да скорей же, дьяволы! Скорей! - бормотал Кювро.
Конец шланга, который пожарники сначала держали опущенным к земле,
потихоньку поднялся и был теперь направлен на павильоны передвижной
выставки.
Мощная струя воды ударила сначала в мостовую, отскочила вверх и
неистовым ливнем обрушилась на парусиновую кровлю павильона, сразу же
обвисшую посредине. Солнце весело засверкало в луже воды, наполнившей
впадину.
Затем струя хлестнула со всего размаха парусиновую стенку внизу, у
самой земли, протащила павильон на несколько метров вбок, потом
приподняла. Большое полотнище парусины оторвалось и улетело.
Визиль и Бомаск не спеша двигались вперед. Обломки фанерных стендов,
таблицы, макеты, пролетев через площадь, ударялись о стену каменного
здания конторы. Сорванный флаг взлетел до третьего этажа и, обмякнув,
мокрой тряпкой упал вниз, на перила балкона, где недавно стояли Джонстон и
Эмполи. Диаграммы, сначала гонимые струей воды, а затем подхваченные
порывом ветра, долетали до самого моста.
Пьеретта смеялась, Кювро хохотал до слез и хлопал себя по ляжкам,
репортер торопливо делал снимок за снимком, люди, теснившиеся на другом
берегу Желины, били в ладоши и радостно кричали.
От выставки "свободных" профсоюзов остались лишь жалкие обломки,
мокнувшие в лужах воды.
Визиль и Бомаск направили шланг на одно из окон залы для приемов
конторы, оттуда со звоном посыпались стекла.
Вдруг ликующие вопли сменились тревожными криками. Из-за угла
фабричного корпуса выскочили охранники с топорами в руках и, выбежав через
главные ворота, помчались к шлангу. Еще минута - и Визилю с Бомаском будет
отрезан путь к отступлению. Но они повернулись вовремя и, направив шланг,
смели полицейских.
Затем медленно, шаг за шагом, оба стали отступать, то и дело
оглядываясь, не подбирается ли кто-нибудь с тыла.
Из окна соседней с пожарным сараем пристройки выскочили пожарники