Роже Вайян. Бомаск

небольшую сумму, которую я приплачиваю к его окладу. - И, возвысив голос,
добавила: - Я довольна, что у него наконец появилась-любовница.
Филипп быстро повернулся к ней.
- У меня нет ничего общего с вами! - закричал он. - Я вас всех
презираю. Вы мне отвратительны.
Он отвернулся к окну, распахнул одну половину, и все благоухания
свежеполитого сада ударили ему в лицо.
Лакей бесшумно прислуживал за столом. Натали закурила сигарету и тут же
громко, надрывно закашлялась. Эмполи с тревогой склонился над дочерью.
Эмили молча намазывала маслом поджаренный ломтик хлеба.
Когда приступ кашля прошел, Натали обратилась к мачехе:
- Вы ведь знаете, что я люблю Филиппа, - произнесла она вполголоса.
Эмили окинула ее недоверчивым взглядом. Карие глаза Натали блестели
своим обычным, а не тем неестественным блеском, как в часы опьянения. Она
дерзко и вызывающе взглянула на мачеху. Разговаривая, обе женщины в упор
смотрели друг на друга.
- Но Филипп меня не хочет, - продолжала Натали. - Он влюблен в эту
хорошенькую коммунистку. То есть я надеюсь, что он действительно в нее
влюбился. Поэтому я решила устроить его счастье. У нее есть характер, так
мне по крайней мере показалось, и она потребует от вашего сына, чтобы он
публично доказал, что он "не имеет с нами ничего общего", как он только
что выразился. Я разрешаю ему доказывать это и, следовательно, тоже
возражаю против реорганизации фабрики в Клюзо.
- Ну а дальше что? - спросила Эмили.
- А дальше то, что я дам вам все полномочия, которых вы вчера вечером
от меня требовали, лишь при том условии, что АПТО откажется от проекта
реорганизации фабрики в Клюзо, - отчеканила Натали.
- Это ребячество.
- Нет, каприз.
- Ты просто хватаешься за первый попавшийся предлог, лишь бы отказаться
от своих же собственных обещаний.
- Согласитесь на предложение Филиппа, и я в ту же минуту подпишу
доверенность.
- Но ты же отлично знаешь, что невозможно отменить уже принятое
решение.
- Устройте это как-нибудь.
- Твоя тетка Эстер никогда в жизни не простит тебе такой измены.
- У меня у самой есть состояние, с меня вполне хватит.
- Мерзавка! - прошипела Эмили.
Натали откинула со лба взлохмаченные пряди волос и захохотала. Хохотала
она долго, удобно раскинувшись в кресле.
- Просто грандиозно, - заявила она, - до чего же я все прекрасно
соображаю по утрам. Откровенно говоря, давно я так не веселилась. Я
хлопочу о счастье Филиппа и в придачу оказываю услугу трудящемуся
населению Клюзо... Добродетель всегда вознаграждается...
- Ты окончательно рехнулась, - сказала Эмили.
- Я и это предвидела, - проговорила Натали. - Я ведь вроде вас, я все
заранее предвижу. Но вы зря стараетесь. Отец никогда не позволит запрятать
меня в желтый дом.
Эмили взглянула на мужа.
- Хоть бы вы ее образумили, - сказала она.
- Вы же сами прекрасно знаете, - возразил Эмполи, - что, когда Натали
закапризничает, ничто в мире не в силах ее образумить.
Эмили сосредоточенно грызла сухарик. Она размышляла. Действует ли
Натали, как обычно, по одной только злобе или же по предварительному
сговору с Валерио, который, очевидно, намеревается взорвать финансовое
соглашение, хотя как будто пошел на него по доброй воле. У Эмполи дальний
прицел, он сумеет извлечь в нужный момент выгоду даже из притворных
капризов своей дочери - это вполне в его стиле.
Филиппа никогда особенно не интересовали семейные дела. Он знал, что у
Натали есть собственное состояние и что при случае у нее всегда можно
перехватить денег, но он как-то никогда не задумывался, велико ли это
состояние. Поэтому он не понимал, о чем идет спор, хотя смутно чувствовал,
что он сам является лишь предлогом ссоры. Стоя у раскрытого окна, откуда
открывался вид на французский сад и на Мон д'Ор, он рассеянно вслушивался
в голоса спорящих и спрашивал себя, почему он так ненавидит свою мать.
- Ну, я ухожу, мне нужно заняться своей корреспонденцией, - сказала
Эмили и, оглядев с головы до ног падчерицу, добавила: - Когда ты приведешь
себя в порядок, мы еще поговорим.
- Нет, не поговорим, - возразила Натали. - Сейчас за мной заедет
Бернарда. Мы уезжаем на Баскское побережье. А вернусь я лишь тогда, когда
Филипп сообщит мне, что он удовлетворен по всем пунктам... - И она
крикнула Филиппу: - Слышал? Согласен со мной?
- Плевать я хотел на все ваши грязные комбинации, - огрызнулся Филипп.
- Но я не желаю, чтобы за них расплачивались трудящиеся Клюзо. Я пойду на
все что угодно, лишь бы не допустить реорганизации фабрики.
- Вот видите, - обратилась Натали к мачехе. - Ваш сын заодно со мной.
Эмили быстро сообразила, что ее кузина Бернарда Прива-Любас, из ветви
разорившихся Прива-Любасов, не посмеет ей ни в чем отказать. Надо
попросить Бернарду, чтобы она обуздала взбунтовавшуюся Натали и заставила
ее отказаться от своих планов при помощи солидной порции виски; тогда они
вдвоем без труда добьются нужной подписи. А побуждения Филиппа ее мало
интересовали. И, не сказав ни слова, Эмили вышла из комнаты.
Так как Эмили была от природы лишена чувства юмора, то она даже не
улыбнулась при мысли, что, взяв себе в любовницы работницу с фабрики
(Эмили не сомневалась, что это так и есть), Филипп только следует семейным
традициям, против коих он, по его мнению, восставал. Не кто иной, как его
дед Франсуа Летурно, поселил в Экс-ле-Бэн, в вилле на самом берегу озера
Бурже, красавицу ткачиху из Клюзо, и именно с целью более удобного
сообщения с виллой и ткачихой он приобрел в 1912 году свой первый
автомобиль марки "шенардэ уолкер".
- Ах, как я бываю проницательна, особенно до первого глотка виски! -
произнесла Натали потягиваясь. - Держу пари, что сейчас милая мамочка
звонит Бернарде.
Она легко поднялась с кресла.
- Ну, иду укладываться, - сказала она. - Прощайте.
Она быстро прошла через столовую и захлопнула за собой дверь. Но
начавшийся приступ кашля задержал ее в коридоре.
Оба мужчины в молчании слушали ее сухой кашель, а Натали все кашляла.
Повернувшись к Валерио, Филипп вдруг заметил, что его отчим напряженно,
чуть не со слезами на глазах прислушивается к доносящемуся из коридора
кашлю. Филипп был потрясен и подумал, что он столько лет прожил возле
Валерио Эмполи, а, по сути дела, совсем его не знает. Кашель Натали и ему
тоже разрывал сердце.
- Почему вы не запретите Натали пить? - вдруг спросил он отчима.
- А что мы можем предложить ей взамен? - ответил вопросом Эмполи.
- Ну знаете! - сурово ответил Филипп. - Теперь уж вы говорите, как
ребенок.
- В нашем мире все - только дети, - сказал Эмполи. - Но Натали славная
девчушка, вся разница лишь в этом.
Они снова замолчали. Натали уже ушла из коридора. Теперь она, должно
быть, в своей комнате деятельно готовилась к отъезду: все звонки ко всем
слугам звонили одновременно. То, что Натали назвали при нем "славной
девчушкой", вдруг открыло Филиппу глаза.
- Что тебя связывает с этой работницей из Клюзо? - внезапно спросил
Эмполи.
- Ничего, - быстро ответил Филипп. - Этот роман существует только в
воображении Натали.
- Значит, она не твоя любовница?
- Конечно, нет, - ответил Филипп.
- Так я и думал... Кто же тогда побудил тебя так яростно выступать
против реорганизации фабрики?
- В Клюзо есть известное количество честных мужчин и женщин, - твердо
ответил Филипп. - Эти люди совершенно не похожи на нас, - упрямо продолжал
он. - И я пытаюсь заслужить их уважение.
- Ты имеешь в виду коммунистов? - спросил Эмполи.
- Да, - ответил Филипп.
- И ты тоже, - сказал Эмполи. - Мы теперь судим о событиях в
зависимости от них, от коммунистов... даже когда по нашему приказу их
убивают или сажают в тюрьмы. Ты газеты читаешь?
- Нет, не читаю.
- Ты бы понял тогда, что мы пользуемся их словарем, даже когда затеваем
против них крестовый поход. Они уже выиграли битву.
Валерио произнес эти слова самым безразличным тоном, как будто бы он
откуда-то издалека наблюдал и описывал забавное зрелище, никакого
отношения к нему, Эмполи, не имеющее. И это обстоятельство тоже открыло
Филиппу глаза на многое.
- Что вас привязывает к моей матери? - вдруг без всякого перехода
спросил он.
- Здоровье, я имею в виду душевное, - не задумываясь ответил Эмполи.
Очевидно, он не раз задавал себе этот вопрос, потому что тут же
заговорил:
- У нее нет ни сердца, ни души. Обыкновенная французская мещаночка,
которая упорно, изо всех сил "создает себе положение" и не замечает ничего
и никого, кроме поставленной перед собой ближайшей цели. Она совершенно не
понимает того, что происходит в мире, ничем не интересуется. Она
постепенно и обдуманно подымается по ступенькам общественной лестницы - я
пользуюсь ее собственным выражением - и не видит, что ступеньки-то уже
давно сгнили.
- Ее отец был банкир, - напомнил Филипп.
- Подумаешь, ардешский Крез! - усмехнулся Эмполи.
- А при жизни моего отца она была вашей любовницей? - в упор спросил
Филипп.
Но Валерио, не ответив на этот вопрос, продолжал начатую мысль:
- А ты заметил, что, когда твоя мать входит в гостиную, за ней всегда
начинают ухаживать самые богатые из присутствующих мужчин?
- Я не посещаю гостиных, - отрезал Филипп.
- Мужчин, которые все могут купить, привлекают холодные женщины, -
продолжал Эмполи. - Холодность, когда она достигает такой высокой степени,
что исключает всякую мысль о притворстве, - единственный вид гордыни,
которая не склоняется ни перед чем. А ведь мужчины постоянно ищут женщину,
о которой они могли бы сказать: "Вот мое первое и последнее поражение".
- Оказывается, Натали гораздо больше похожа на вас, чем я думал, -
произнес Филипп.
Эмполи пропустил это замечание мимо ушей.
- Твоя мать, - продолжал он, - воспользовалась мной, как раньше она
пользовалась твоим отцом и дедом. А сейчас она использует мою сестру. Если
ей удастся войти в семейство Дюран де Шамбор, она сделает одну из самых
головокружительных карьер нашего времени.
Он взял Филиппа под руку и увлек в соседнюю комнату. Там они стали у
окна, выходившего в английский сад; отсюда были видны ворота и Лионское
шоссе.
- Лет через десять, - вдруг сказал Валерио, - Советский Союз и Китай
будут производить стали больше, чем все остальные страны, вместе взятые.
Никто не решится на них напасть. Тогда даже в Америке начнется развал... А
Эмили будет слишком стара, чтобы начать новую жизнь с народным комиссаром.
Он не отходил от окна и не спускал глаз с аллеи сада. Вдруг он
повернулся к Филиппу.
- Но твоя мать до последнего своего вздоха будет пытаться делать
карьеру. - Он улыбнулся и сказал, слегка декламируя: - "Мы усваиваем науку
жизни лишь тогда, когда жизнь уже прошла. Сто учеников успели схватить
дурную болезнь прежде, чем приступили к изучению взглядов Аристотеля на
воздержание".
- Что это? - удивился Филипп.
- Монтень... Ты разве не читал Монтеня?
- Нет, - признался Филипп.
- "Как, - продолжал Эмполи, - как утолит человек свои желания, которые
растут по мере того, как их удовлетворяют? Пока я мыслю о предмете, он
удаляется, и мысли уже нет".
Филипп прервал отчима:
- Как по-вашему, она помогла моему отцу отправиться на тот свет?
- Существует немало способов помочь ближнему отправиться на тот свет, -
ответил Эмполи.
Филипп даже не был потрясен словами отчима. Уже давно он приучил себя к
этой мысли, хотя ни разу она не представала перед ним так ясно. Впрочем,
он совсем не помнил отца.
Эмполи опять повернулся к окну и поднял занавеску. Филипп проследил за
его взглядом. Из виллы вышла Натали в непромокаемом плаще, с маленьким
чемоданчиком в руках и косынкой на голове.
- Даже причесываться не стала, - вздохнул Эмполи.
Натали направилась к гаражу. Через минуту "альфа-ромео" развернулась на
аллее французского сада и скользнула к воротам, которые распахнул сторож.
Натали поставила машину у обочины тротуара. Почти тут же подъехало такси,
из него выскочила Бернарда.
- Твоя матушка, - сказал Эмполи, - сейчас стоит у окна своей спальни и
наблюдает.
Бернарда подошла к "альфа-ромео". Натали высунулась из окна, и
несколько минут они о чем-то оживленно спорили. Потом Бернарда села рядом
с Натали, машина рванулась с места - в обычном стиле дочери Валерио.
В гостиную вошла Эмили.
- Бернарда меня надула, - обратилась она к мужу. - Я только что
говорила с ней по телефону, и она обещала удержать Натали.
- Значит, ты пожалела дать настоящую цену, - нежно произнес Валерио. -
Моя дочь щедрее тебя.
Эмили подошла к мужу и с ненавистью посмотрела на него.
- Ты только тогда чувствуешь себя счастливым, - отчеканила она, - когда
я попадаю в нелепое положение.
- Но ведь это единственное счастье, которое ты мне можешь дать, -
ответил он.
Эмили вышла из комнаты, даже не оглянувшись на сына.
Только сейчас Филипп заметил, что Нобле ушел. Сначала его отвлек спор
матери с Натали и собственные переживания, связанные с этим спором, потом
он слушал отчима и совсем забыл о старике.
- Где Нобле? - вдруг спохватился он.
- Я послал его к Нортмеру, пусть поговорит с ним по вашему делу, -
ответил Эмполи.
- Вот трус-то! - закричал Филипп.
- Неужели ты считаешь необходимым его присутствие при семейных
объяснениях?
- Все равно трус, - упрямо повторил Филипп. - Бросил меня одного на
поле боя.
- Не думаю, чтобы он был трус, - возразил Эмполи. - Я редко встречал
даже молодых инженеров, которые имели бы мужество так откровенно говорить
со мной об условиях жизни наших рабочих в Клюзо.
- Он боится, что погорят его комбинации с "Форс увриер".
- По-моему, он ссылался на "Форс увриер" только для того, чтобы
оправдать себя в наших глазах, а возможно, и в своих собственных. Но мне
кажется, что в глубине души он куда более гражданин города Клюзо, чем
служащий АПТО.
- Вы так думаете? - спросил Филипп. - Значит, вы считаете, что...
Он с удивлением услышал от Валерио Эмполи такие слова, как "в глубине
души", но почему-то был твердо убежден, что это не игра, не комедия.
- А теперь, - добавил Эмполи, - мне пора идти работать.
Филипп пожал протянутую ему руку.
- До свидания, мсье, - произнес он.
- А почему не просто Валерио? - спросил отчим, задержав его руку в
своей.
- До свидания, Валерио, - сказал Филипп, отвечая крепким пожатием на
пожатие Эмполи.


На следующее утро Эмили получила письмо от падчерицы:

"Дорогая мамочка, мы с Бернардой поселились в Клюзо у Филиппа. Если вам
действительно нужна моя подпись, придется вам приехать за ней сюда с
вервием на шее - иными словами, с обязательством (форму его придумайте
сами), которое удовлетворило бы Филиппа и разрешило эту нуднейшую историю
с фабрикой. Торопитесь, ибо мы чудовищно обременительные жилицы для вашего
сына. Кроме того, мое пьянство производит самое отвратительное впечатление
на обитателей городка, где вы провели счастливейшие годы своей жизни.
Ваша дочь, Натали".

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Раз в месяц Пьеретта Амабль приезжала в Гранж-о-Ван к своему дяде и
моему соседу навестить сынишку. До перекрестка, от которого отходила
грунтовая дорога, она добиралась на автобусе, а оттуда шла пешком.
Но в последнее воскресенье мая, солнечное как никогда, она решила
вместе с Раймондой и Фредериком Миньо идти в деревню пешком по горным
тропкам, хорошо знакомым ей с детства. Об экскурсии договорились еще за
две недели, старики Амабли были предупреждены о прибытии супругов Миньо,
которых они знали. В последнюю минуту решили пригласить и Бомаска (по
воскресеньям его деревни объезжал другой шофер компании).
Вышли они рано и зашагали все четверо мимо ограды парка Летурно.
Взглянув на закрытые ставни комнаты Филиппа, Миньо бросил:
- Все-таки парень молодец, не испугался послать тебе проект АПТО о
реорганизации фабрики.
- Вот видишь! А ты недостаточно доверяешь людям, - отозвалась Пьеретта.
Заговорили о другом. Никто из них не знал, что Филипп ездил специально
по этому вопросу в Лион, не знали они и того, что Натали и Бернарда
прикатили в Клюзо, и уж вовсе не подозревали о том не совсем обычном
шантаже, где ставкой якобы было избавление от безработицы половины
рабочих, занятых на фабрике.
Пройдя парк, они двинулись по каменистой дороге, извивавшейся среди
виноградников. Раймонда Миньо напевала куплеты из оперетт, которые она
запомнила, слушая радио, когда еще жила у родителей в период между
окончанием монастырской школы и замужеством. Бомаск в ответ затянул
итальянскую песню, и Раймонда пришла в восхищение: именно так она и
представляла себе настоящую экскурсию.
За околицей первой же деревушки они свернули с шоссе на узкую неровную
дорогу с крутыми откосами, которая вела к соседней долине. Раймонда Миньо
стала хныкать и, на свое горе, заявила, что по таким каменистым тропкам
только пастухам ходить.
- Что-то ты не так задавалась, - отрезал Фредерик, - когда пасла коров
у своего папаши.
Вслед за этой колкостью последовала вторая, затем еще и еще, а через
четверть часа с общего согласия было решено, что Пьеретта и Красавчик одни
одолеют подъем, который становился все круче. Супруги Миньо спустятся
обратно в Клюзо и приедут в Гранж-о-Ван по шоссе на мотоцикле. За
неимением автомобиля мотоцикл с коляской был включен в то число предметов,
которые получили одобрение супруги Миньо, - в их деревне мотоцикл до сих
пор еще считался неслыханной роскошью.


Дорога круто поднималась к буковой роще. Кроны молодых деревьев
образовывали сплошной свод, и под ними лежала густая прохладная тень.
Красавчик шагал впереди. Время от времени, боясь, как бы Пьеретту не
оцарапали колючки, он осторожно отодвигал молодые побеги кустарника,
который рос по откосу и тихонько покачивал над дорогой нежно-зелеными
ветвями.
Пьеретта шла чуть позади, она была без чулок, в сандалиях на веревочной
подошве, в бумажном платьице без рукавов. Оба легко брали подъем, не теряя
дыхания. Пьеретта смотрела на шагавшего впереди Красавчика: он снял пиджак
и накинул его на плечи; держался он прямо, не пригибался на подъеме и
только сильнее пружинил ноги, слегка покачивая бедрами. Вдруг Пьеретте
пришла на память детская песенка, которую они пели еще в школе: "Ловок ты
в своих сабо, увалень несчастный". Чувствовалось, что Красавчик никогда не
носил деревянных сабо, никто из парней в Гранж-о-Ване не ходил так
непринужденно и свободно. "Вот еще и поэтому, - подумала Пьеретта, -
рабочие гораздо больше нравятся нашим девушкам, чем деревенские парни".
Она подняла глаза и посмотрела на его черную курчавую шевелюру; завитки
лежали плотно один к другому и блестели на солнце. "Настоящий итальянец",
- подумала она. Ей вспомнилось, что она где-то читала о прекрасных ночах
на Капри. "Южанин", - подумала она. Кровь горячей волной обожгла вдруг все
тело. Пьеретта рассердилась на себя. "Такая же идиотка, как читательницы
журнала "Мы вдвоем", - решила она с досадой. Уже долгие месяцы не
испытывала она подобного чувства. И чтобы разом покончить с такими
глупостями, она обратилась к Бомаску:
- Они приедут раньше нас.
- Не приедут, - отозвался он. - Они до вечера из дома не выберутся, все
будут ругаться. Нет, Миньо не мужчина...
- Не говори вздора, - оборвала его Пьеретта.
- Миньо хороший товарищ, - договорил Красавчик, - но с женой он ведет
себя не как мужчина.
- Что ж, он ее, по-твоему, бить должен? - спросила Пьеретта.
- Да, должен бить, - ответил он, не повышая тона, не замедлив шага.
- Ты говоришь, как настоящий мелкий буржуа, - возмутилась Пьеретта.
Красавчик остановился, обернулся к Пьеретте и захохотал. Хохотал он
долго и с удовольствием.
- Чего ты? - недовольно спросила Пьеретта.
- Я же тебя уважаю и не хочу спорить с тобой о некоторых вещах, -
ответил он.
И он снова стал взбираться по дороге широким шагом, ловко перепрыгивая
с одного плоского камня на другой.
Так подымались они еще с полчаса, пока дорога не повернула круто к
опушке буковой рощи. Красавчик вдруг остановился и низко нагнулся над
купой кустов. Когда Пьеретта подошла к нему, он сделал ей знак молчать,
приложив палец к губам.
- Посмотри! - шепнул он.
Между кустами пробиралась лиса.
- Какая золотистая! - шепнула Пьеретта.
- Рыжая, - поправил Красавчик. - Здесь все лисы рыжие.
- А по-моему, золотистая, - настаивала Пьеретта.
- Пусть будет золотистая, - ответил Красавчик.
Лиса трусила неторопливой рысцой по полянке, поднимавшейся к сосняку.
Молодая травка с трудом пробивалась сквозь спутанную и засохшую
прошлогоднюю растительность. Когда-то здесь был луг, потом летнее
пастбище, потом его перестали расчищать от густых зарослей шиповника и
можжевельника, разросшихся на подступах к лесу; теперь уж ни коров, ни коз
не гоняли на это пастбище, покрытое бурьяном, забившим все просветы между
рядами колючих кустов, - так из года в год все больше дичала эта гора,
покинутая человеком.
- Твоя лисица даже не желает оглянуться, - сказала Пьеретта.
- Очевидно, ты ее не особенно интересуешь, - ответил Красавчик.
Лиса исчезла в зарослях трехлетнего можжевельника, затем снова
появилась у первых сосен. На мгновение она остановилась, оглянулась и,
посмотрев на Пьеретту и Красавчика, исчезла, скрытая от их глаз стеной
кустарника, опоясывавшего лес.
- А она на меня все-таки поглядела, - усмехнулась Пьеретта.
- Лисы в это время смелые, - ответил Красавчик. - Весь остальной год
они охотятся только по ночам. Но сейчас они кормят детенышей и не боятся
даже среди белого дня забираться в курятник.
- Откуда ты-то знаешь? - спросила Пьеретта.
- Я ведь и в fondi тоже работал, - ответил Красавчик.
Они присели и закурили. Бомаск начал описывать fondi - огромные
поместья у него на родине, поселки сельскохозяйственных рабочих посреди
необъятных владений знати; он говорил о забастовках, о стычках с
карабинерами. Пьеретта слушала рассеянно. Она думала о лисице, которая
вышла на охоту для своих лисят и так дерзко взглянула на нее.
- Когда я была еще девчонкой, мы ходили здесь с мамой, - сказала
Пьеретта. - Мы как раз тут сворачивали с дороги и пробирались тропинками
прямо через перевал. Гранж-о-Ван находится перед нами, по ту сторону
хребта. Но теперь все тропинки заросли кустарником.
- Давай пойдем напрямик, - предложил Красавчик, - может быть, наберем в
лесу сморчков.
- Ну, сморчки уже сошли.
- Колючек боишься?
- Что ж, пойдем по следам золотистой лисы, - сказала Пьеретта.
Теперь она шла впереди. Она смело раздвигала упрямый бурьян, огибала
можжевельник, осторожно схватив кончиками пальцев ветку шиповника между
двух колючек, отстраняла ее и легко преодолевала крутой подъем.
Красавчик держался шагах в десяти позади, боясь, как бы потревоженные
Пьереттой ветви шиповника не ударили его по лицу. Он любовался ее тонкой
талией, высокой грудью, крепкими, стройными ногами. Ему нравилось, что она
такая тоненькая, хрупкая и вместе с тем сильная. Он подумал, что Пьеретта
замечательная девушка, очень замечательная, это уж наверняка. И ускорил
шаг, стараясь ее догнать.
В сосновом лесу они обнаружили тропку, которая полого подымалась вверх,
огибая выступы горы. Веревочные подошвы упруго пружинили на толстом ковре
сосновых игл и мха.
- Хорошо идти в тени, - сказала Пьеретта.
- Хорошо идти здесь, - отозвался Красавчик.
Тропинка круто повернула, пошла вверх и вдруг оборвалась, дойдя до
границы букового леса.
- Ну а теперь куда? - спросил Красавчик.
- Пойдем прямо по лесу, - ответила Пьеретта. - Тут недалеко до гребня.
Первым пошел Красавчик. Молодая буковая поросль разрослась на диво.
Теперь они продвигались медленно. Красавчик подымал ветку, наклонившись,
пролезал под ней; тогда ветку из его рук подхватывала Пьеретта,
нагнувшись, проходила под ней и отпускала. Так они пробирались по лесу,
словно исполняя сложную фигуру кадрили.
В поисках просеки они петляли то влево, то вправо. Направо они
обнаружили прошлогоднюю вырубку. Но колючий кустарник лез отовсюду, так
что идти здесь было еще труднее, чем по зарослям. Зато налево часть горы
осыпалась, деревья росли не так густо, и взбираться по склону, поросшему
старым и пушистым мхом, было сравнительно нетрудно. Но передышка оказалась
коротенькой: выше осыпи пришлось метров десять двигаться чуть ли не
ползком под молоденькими тоненькими буками, шатром переплетавшими свои
ветви. Прозрачная листва бросала скудную тень; лес, пропустив их вперед,
сразу же замкнул за ними кольцо стволов, где неподвижно стоял горячий
воздух.
Проходя мимо буков, Пьеретта вдруг споткнулась о корень и упала бы,
если б не ухватилась за плечо своего кавалера. Под пальцами она ощутила
мокрую от пота ткань голубой рубашки, прилипшей к телу.
Он улыбнулся и даже не вытер крупных капель пота, стекавших со лба
прямо на темные веки. Ей захотелось обтереть ему лицо.
- Привал? - предложил он.
- Нет, нет, - запротестовала Пьеретта, - пройдем еще немножко. Мы уже
почти добрались до вершины. Посмотри...
Она указала на синюю полоску неба, перерезанную волнистой линией гребня
примерно на половине высоты стволов.
- Ну что ж, двинулись, - согласился он.
Подъем становился все круче. Красавчик по-прежнему пробирался под
ветками, а Пьеретта подхватывала их. Иной раз ей приходилось прижиматься к
нему. Она слышала теперь его тяжелое дыхание.
Внезапно они выбрались из леса и очутились среди гигантских
папоротников, выше человеческого роста. Пьеретта прибавила шагу и обогнала
Красавчика.
- Осторожнее, смотри, гадюка укусит, - крикнул он.
- Наш луг без гадюк, - шутливо крикнула она в ответ.
По мере приближения к гребню крутизна подъема уменьшалась.