Страница:
— В данном положении я просто вынужден это сделать, — Рыбаков обвел взглядом тюремную камеру.
— Вот именно! — Перлов внимательно проследил за направлением его взгляда и одобрительно кивнул. — Рад, что вы проявляете понимание ситуации, в которой оказались.
— Не заблуждайтесь, это очень ненадолго.
— Нет, это вы не заблуждайтесь! Уйти отсюда, используя свои замечательные способности, вы не сможете. Охрана специально подобрана из наших лучших людей. Вы не сможете заставить их открыть двери. А если даже сможете, вторая линия охранников, которой запрещено контактировать с первой, расстреляет и вас, и их с расстояния. У них такие инструкции.
— Не жалеете вы свой человеческий материал, — сказал Рыбаков.
— Этого добра кругом сколько угодно, — махнул рукой Перлов.
— Уйти отсюда я мог бы прямо сейчас, — проговорил Рыбаков. — Одна линия или две особой роли не играет. Мне просто любопытно, сколько вам удастся меня здесь удерживать и как вы потом будете выбираться из этого дерьма. Насколько я понимаю, страна вам еще не принадлежит.
— Целиком — еще нет, — засмеялся Перлов. — А частично — вполне. У вас эти дурацкие Зоны Справедливости или как вы там их называете, а у нас свои территории. И никаких особенных усилий для их создания не нужно. Только деньги. Вот мы с вами сидим вроде бы в государственном учреждении, но в данный момент оно полностью принадлежит мне. А час назад государственная спецслужба провела в вашем институте операцию в моих личных интересах, хотя, возможно, большинство из мусоров, пардон, сотрудников, об этом и не догадываются. Однако не будем отвлекаться. Хочу вам предложить честную сделку.
— Честную? — поднял брови Рыбаков. — Странно, знаете, это слово слышать из ваших уст.
— Да бросьте вы! — начал раздражаться Перлов. — Перестаньте тратить время на эту чушь! Я буду краток. Надеюсь, пример Волгограда вас убедил: ликвидация ваших Зон лишь дело некоторого времени и техники. Так вот рассматривайте этот пример в качестве демонстрации наших возможностей. Поэтому мое предложение таково: вы возвращаете нам Нестерова, а мы обязуемся больше не трогать ваши Зоны. Можете и далее сеять в них, как говорится, разумное, доброе и вечное. Лично я против них ничего не имею. Даже наоборот. Приятно думать, что где-то неподалеку есть места, где можно отдохнуть от этого беспредела.
Он легонько поежился, а Рыбаков посмотрел на него очень удивленно.
— Вы же его создали и лелеете, этот беспредел, — сказал он. — Зачем же теперь обижаться?
— Беспредел не нужен никому, — возразил Перлов. — Порядок рано или поздно все равно придется устанавливать.
— Новый порядок? — подсказал Рыбаков, но Перлов его иронии не понял.
— Вот именно, — согласился он. — Старого уже просто нет… Итак, что вы ответите на мое предложение?
— Зачем вам Нестеров? — спросил Рыбаков. — Совсем недавно его хотели убить. Разве не по вашему приказу?
— Никто не собирался его убивать, — поморщился
Перлов. — Его должны были только вынудить на побег. И тут же задержать… без привлечения официальных органов. Местные исполнители, как всегда, напортачили.
— Понимаю, — кивнул Рыбаков. — Сбежавший осужденный был бы в ваших руках прекрасно управляем. Вы мне так и не ответили: зачем вам Нестеров?
Губы Перлова медленно растянулись в холодной улыбке. Некоторое время он неподвижно смотрел на Рыбакова в упор.
— Вы сами прекрасно это знаете, — тихо сказал он.
— Нет, — возразил Рыбаков. — Не только не знаю, но и не понимаю. Интересующими вас документами он больше не располагает. Более того, насколько я понимаю, они находятся в вашем распоряжении. Зачем же тогда вам Нестеров?
Снова наступила пауза. Теперь взгляд Перлова выражал не только нетерпеливую злость, но и досаду, причиной которой был отнюдь не его собеседник.
— Вы правы, — сказал Перлов. — Документы у нас. Кстати, я забыл об одной мелочи. Вы должны отдать нам карту. Надеюсь, вы не станете притворяться, что не понимаете, о чем идет речь.
Взгляд Рыбакова сейчас выражал любопытство, с каким биолог посмотрел бы на лабораторную мышь, вдруг потребовавшую подать ей кофе и сигару.
— Что вы хотите делать с картой? — поинтересовался он. — Нет, я неправильно сформулировал вопрос. Почему она вам так понадобилась? Вы ведь никогда не сможете ее использовать. По крайней мере, без нашей помощи, которую мы вам, разумеется, никогда не окажем.
— Мы хотим предупредить серьезную ошибку с вашей стороны, — неожиданно легко ответил Перлов. — Нам известно, что среди вас немало горячих голов, способных подтолкнуть массы на безответственные поступки. Вы сами — вполне разумный человек и прекрасно понимаете, насколько нелепа эта идея Исхода. Скажу вам, что лично я вообще не верю в ее осуществление, но подобные идеи вредны даже самим фактом своего существования.
— Так, значит, вас пугает идея? — рассмеялся Рыбаков. — Думаете, для того чтобы ее уничтожить, достаточно просто сжечь несколько старых бумаг?
— Не хочу вступать с вами в дискуссии. Времени у меня на это нет. Да и место не слишком подходящее. Предлагаю на этом остановиться.
— Да нет, не идея вас пугает, — неторопливо продолжал Рыбаков, будто не услышав реплики Перлова. — Вы на самом деле боитесь, что люди уйдут. Не станет баранов, которых вы стрижете. Так, кажется, вы называете между собой свой бизнес? Некому будет на вас работать. Создавать продукт, который вы до сих пор благополучно и без особого шума отнимали. А поскольку сами вы ничему и никогда не учились, кроме грабежа, положение ваше будет незавидным. Разве что набеги на соседей делать. Но соседи-то давно к этому готовы, и успех такого предприятия выглядит весьма сомнительно. Я правильно вас понял, господин Перлов? Вы не стесняйтесь, разговор у нас пошел вполне откровенный.
— Хватит! — раздраженно выкрикнул Перлов. — Все это полная чушь, не стоящая того, чтобы ее обсуждать. Теперь я хочу выслушать ваш ответ.
— Вы знаете, — Рыбаков не смотрел на Перлова и говорил совсем негромко, будто сам с собой, — во второй половине прошедшего века, когда размах терроризма достиг небывалого до того уровня, некоторые государства раз и навсегда определили: с террористами и бандитами нельзя вступать ни в какие сделки…
— Бросьте вы, бросьте! — возбужденно перебил его Перлов. — Здесь вам не лекционный зал! Я не хуже вас знаком с этой вашей идиотской теорией. Можете называть нас как угодно: хищниками, каннибалами и так далее. Все это полная чушь! Мы — лидеры, вот в чем суть, с которой вы не можете смириться. Мы точно знаем, чему и как следует быть в этом мире. А вот вы — просто жалкие мутанты, биологический брак, хотя и не без некоторых способностей. И что бы вы о себе ни думали, вы обречены. Так же, как и те, к сожалению, кого вам удалось увлечь своими дурацкими идеями.
— Ни в какие сделки, — повторил Рыбаков, будто и не слышал выпада собеседника. — Потому что любая сделка с ними гибельна. Переговоры — пожалуйста, сколько угодно. Но только с целью определения порядка разоружения и капитуляции. Вы меня понимаете? (Так вот мы тоже приняли такие же правила. И уже очень давно. Вот это и есть мой ответ.
Перлов откинулся на спинку стула.
— Вы пожалеете, — процедил он. — Очень сильно пожалеете. Мы нашли ваших волгоградских… коллег, нашли вас. Отыщем и других, не сомневайтесь. Вы уже не только раздражаете, вы начинаете мешать. Времена нынче изменились, и совсем не в вашу пользу. В конце концов, мы сможем обойтись и без Нестерова. Но то, что я сказал насчет ваших дурацких Зон, — это не пустая угроза. И вы скоро в этом убедитесь.
Он встал, пинком отшвырнул табурет и вышел. Железная дверь камеры с лязгом захлопнулась за ним.
— Ну что тут? — деловито спросил Гонта. — Уехали захватчики?
— Еще вчера вечером, — доложил Гоша. — Они Валерия Павловича с собой увезли.
— С чего это? На каком основании?
— В новостях сказали, что тут у нас обнаружили подпольную лабораторию по изготовлению наркотиков.
— Что за бред! — воскликнул Гонта. — У них там вообще чердаки покосились! Куда его увезли? В Бутырку? Лефортово?
— Не знаю точно. По-моему, в какой-то районный следственный изолятор.
— Впрочем, какая разница! — махнул рукой Гонта. — Все равно утром выпустят, никуда не денутся.
— На самом деле они искали вас, — сказал Гоша Нестерову. — Перевернули все от подвала до чердака, поголовно всех допросили: не было ли здесь посторонних, фотографию вашу показывали.
— Вряд ли они ушли насовсем, — предположил Гонта. — Наверняка где-то стерегут. Ну и черт с ними. Второй раз повальный шмон тут вряд ли будут устраивать. Да если и устроят, ничего не найдут. Ладно, сейчас самое главное — рукопись. Георгий, как у вас дела?
— Дела, — проворчал Гоша. — Начать и кончить. Работать надо, вот и все дела.
— Не смею мешать, — сказал Гонта. — А я пойду пока сделаю несколько звонков.
Чтобы позвонить, он использовал секретную линию, о существовании которой в институте знали лишь несколько человек: можно было не сомневаться, что прочие телефоны института тщательно прослушивались. Несмотря на ранний час, ждать ему не пришлось, трубку на том конце сняли после первого же гудка.
— Бруно, — сказал Гонта, — это я. Надеюсь, ты в курсе происшедшего. Что будем делать?
— Все, что надо, уже делается, — ответил тот. — Утром Магистра выпустят. Подключили адвокатов, организовали депутатский запрос в Генпрокуратуру и Министерство внутренних дел. Шум и так поднялся очень большой.
— Кто адвокат?
— Очень ловкий суггестор, — Бруно назвал известную фамилию. — Насколько я понимаю, в своей профессии на сегодняшний день один из лучших. Видимо, потому, что никогда не берется за дела, заранее проигрышные.
— Не понимаю, почему они на это пошли, — признался Гонта. — Эта акция изначально была обречена на неудачу. А теперь, после задержания Магистра, громкий скандал обеспечен. Зачем им это?
— Зачем? — хмыкнул Бруно. — Затем, что ставка больно высока. И еще затем, что сил они набрались немерено, ничего уже не боятся. И это меня, честно говоря, очень тревожит. Вчера я разговаривал с Комесом, он рассказал, как грамотно они организовали акцию по уничтожению волгоградского Периметра. Десять лет работы коту под хвост. Признаться, в последнее время я все чаше задумываюсь: есть ли смысл в том, что мы делаем?
— Я и сам об этом задумываюсь, — вздохнул Гонта. — Но альтернативы все равно нет.
— Альтернатива в том, чем сейчас занят Нестеров.
— Слушай, Бруно… — Гонта немного помолчал. — Ты действительно веришь, что это не легенда?
— Не столько верю, сколько надеюсь, — сказал Бруно. — Я себя недавно поймал на том, что за вашего Нестерова молиться начал…
— Как вы оцениваете действия правоохранительных органов?
— Вы надеетесь, что вам удастся добиться освобождения подзащитного?
— Насколько серьезны предъявленные ему обвинения?
Чуть склонив голову к плечу, адвокат снисходительно оглядел журналистскую братию.
— Никаких обвинений моему клиенту не предъявлено, потому что это задержание — чистейший абсурд и беззаконие, за которое виновные несомненно ответят. Подозревать ученого с мировым именем в организации нарколаборатории в стенах своего института, который известен не только в стране, но и во всем мире, более чем глупость. У меня нет сомнений, что все происшедшее имеет очевидные признаки провокации, и моя задача состоит скорее не в том, чтобы защитить клиента (по большому счету он совсем не нуждается в защите), а в том, чтобы добиться наказания организаторов этой провокации.
После этих слов адвокат скрылся за массивными дверьми изолятора. Журналисты закурили и с привычной терпеливостью принялись дожидаться развития событий.
В просторном кабинете начальника изолятора кроме хозяина кабинета и Рыбакова находились еще двое: заместитель министра внутренних дел и прокурор города. Установившаяся в комнате неловкая тишина заметно тяготила всех, кроме Рыбакова, и появление адвоката большинство присутствующих встретили с несомненным облегчением.
— Ну вот, — сказал прокурор, — теперь мы можем наконец поговорить, Валерий Павлович.
— Теперь — да, — наклонил голову Рыбаков. — Надеюсь, господин адвокат не забыл захватить диктофон?
Тот немедленно полез в свой кейс, но прокурор протестующе замахал руками.
— Я вас очень прошу этого не делать, — воскликнул он. — В этом нет никакой необходимости.
Адвокат с сомнением посмотрел на него, потом перевел взгляд на Рыбакова.
— Если мой подзащитный не будет настаивать…
— Хорошо, — неожиданно согласился Рыбаков. — Я не настаиваю. Так что же вы хотели мне сказать?
— Прежде всего я должен вас заверить, что все происшедшее вчера, включая ваше задержание, я расцениваю как недоразумение, — начал прокурор. — И мне хотелось бы найти в этом вопросе у вас понимание.
— Вы его нашли, — наклонил голову Рыбаков. — Хотя со своей стороны мне хотелось бы понять причины этого недоразумения.
Прокурор повернул голову в сторону замминистра. Не посмотрел на него, а просто повернул голову.
— Я пока не располагаю полной информацией, — заговорил тот, пытаясь спрятать за сугубой официальностью тона сильнейшее раздражение, граничащее с откровенной злостью. — Но причины операции вам, господин Рыбаков, известны. У нас есть данные, что в вашем институте скрывался опасный преступник. Бежавший уголовник, который к тому же совершил убийство.
— Мне об этом ничего не известно, — сказал Рыбаков.
— Вполне допускаю, — кивнул замминистра. — Но именно от вас он звонил в город своей сожительнице. Это факт.
— Вы хотите сказать, что милиция прослушивала телефонные номера института? — немедленно вмешался адвокат. — Хотелось бы ознакомится с санкцией суда.
— Никто не прослушивал телефоны института, — презрительно проговорил замминистра. — Прослушивался телефон его сожительницы. Разумеется, санкция на это была получена в соответствии с законом.
Адвокат не собирался играть роль мальчика для битья. Ноздри его шумно раздувались в ожидании начала настоящего сражения.
— Но моего клиента задержали совсем по другому обвинению, — произнес он холодным тоном. — Я смотрел вчерашние новости. Если мне не изменяет память, речь там шла о каких-то наркотиках…
— Какие еще наркотики?! — почти крикнул прокурор. — Что это за чушь! Предлагаю вам, господин адвокат, хотя бы ознакомиться с документами! Вашего клиента, господина Рыбакова, удерживали здесь со вчерашнего вечера абсолютно незаконно, без малейших на то оснований, о чем я уже сделал соответствующее представление. Именно по этой причине я нахожусь здесь.
— Я могу идти? — тихо спросил Рыбаков, о котором на время все забыли.
Прокурор посмотрел на него с удивлением, словно в самом деле вспоминая, что здесь делает этот человек.
— Конечно, — сказал он. — Только я хотел бы попросить вас отнестись к происшедшему с государственной позиции. Вы ведь, насколько я знаю, в свое время были депутатом парламента?
— Я был депутатом Верховного Совета РСФСР, — поправил Рыбаков. — В то время, когда еще существовал Советский Союз. В Академию наук пришла разнарядка — меня назначили кандидатом, а потом и депутатом. Ну, вы знаете, как все это раньше делалось.
— Это неважно, — поспешно перебил его прокурор. — Я просто просил бы вас сделать все возможное, чтобы избежать спекуляций. Ну, вы знаете повадки нынешней прессы…
— Понимаю, — сказал Рыбаков. — В общем, я и не собирался обращаться к прессе. Не вижу в этом никакой необходимости. Но если пресса сама ко мне пожалует, точно так же не вижу необходимости что-либо скрывать. Так я могу идти?
— Э-э, вам все вещи выдали? — спросил со своего места начальник изолятора, и все удивленно посмотрели в ту сторону, потому что успели позабыть о его существовании. — Претензий к нам нет?
— Все в порядке, — Рыбаков поднялся. — В таком случае всего хорошего.
— До свидания, — сказал прокурор. — Я надеюсь, что вы поняли меня правильно.
— Абсолютно, — подтвердил Рыбаков, открывая дверь.
Журналисты курили и пили пиво из банок, но, когда на крыльце появились Рыбаков и адвокат, мгновенно побросали окурки и недопитые банки, обступив вышедших со всех сторон.
— Без комментариев! — объявил адвокат, отмахиваясь от микрофонов, словно от мух, и прокладывая дорогу через толпу к машине. — Все, что я хотел сказать, вы уже услышали. Добавить к сказанному мне абсолютно нечего…
Рыбаков лишь грустно улыбался и пожимал плечами, кивая на уверенную спину своего защитника.
Уцелеть им помог печальный опыт и бдительность. Улицу уже поджигали, и не без успеха: прежде на ней стояло пятнадцать домов. После третьего пожара жильцы организовали ночные дежурства, и месяца два все было спокойно. Причины поджогов им были известны. Территория, занятая старой улицей, так и просилась под застройку высотными, современными и прекрасными домами с квартирами, обладателям которых уже никогда не придется завидовать обитателям Манхэттена. Скорее наоборот. Пресыщенные манхэттенцы прикусят от зависти язык, узнав, как живут ныне удачливые россияне. Претендентов на право возведения высотных дворцов было немного. Одна фирма вначале согласилась, а потом передумала. Прежде чем начать строительство, требовалось переселить нынешних обитателей старых домов в новые квартиры. Они и не возражали: дома действительно были больно старыми, печками отапливались. Ни телефонов, ни газовой магистрали. Но квартир им предлагать никто не стал.
После первых поджогов стихийно образовавшийся уличный комитет принялся звонить во все колокола. Приезжала милиция, газетные репортеры и операторы телепрограмм. Действующий мэр, сурово сдвинув брови, сообщил в прямом эфире, что проблема улицы поставлена под его личный контроль и что виновные в поджогах непременно будут найдены. Правда, мало кто знал, — а уж жители злосчастной улицы не ведали вовсе, — что строительную фирму, намеревавшуюся дивно преобразить город современными небоскребами, возглавлял хороший товарищ мэра по прежней, домэрской жизни.
Они познакомились в исправительно-трудовом учреждении, носившем номер 56294, где будущий мэр отбывал трехлетний срок за вымогательство, а его товарищ за что-то похожее. Потом оба вышли на свободу и занялись бизнесом. Будущий мэр начал заниматься к тому же и политикой. Он начал непримиримую борьбу с продажной администрацией города, состоявшей вначале из коммунистов, а потом из демократов. Товарищ помогал ему советами, деньгами, а иногда и кое-чем иным. Один из соперников будущего мэра случайно слетел на своей машине с поворота шоссе в речку, из которой его выловили лишь на следующие сутки. Другой вышел из борьбы в связи с внезапно проснувшимся намерением заняться исключительно научной и преподавательской деятельностью. В конце концов мэр и стал мэром.
В ночь поджога улицы дежурство жителей продолжалось. Караульщиков нашли чуть позже в кустах неподалеку. Оба оказались живы, только не помнили, кто и при каких обстоятельствах долбанул их по голове. Улица продолжала бы жить, если бы вовремя удалось дозвониться в пожарную охрану. Но кабель телефонной линии, как потом установила милиция, был перерублен и украден. Скорее всего бомжами — собирателями цветных металлов. Жительница квартиры два из девятого дома (она первой обнаружила поджог) все же добежала до телефона-автомата на соседней улице и набрала «01». Пожарные машины выехали немедленно, однако на горевшую улицу сразу попасть не смогли. Ближайшая дорога оказалась перегороженной огромной кучей щебенки, вываленной здесь невесть кем. А когда добрались по окольному пути, тушить оказалось уже нечего.
О происшествии сообщила утренняя газета. Выступивший по радио мэр заверил, что погорельцам будет оказана всемерная помощь. Пострадавшим выдали по пятьсот рублей единовременной помощи и временно разместили в здании общежития кирпичного завода, которое всего неделю назад было закрыто в связи с аварийным состоянием. За это погорельцы благодарили мэра искренне дружно. Дней через пять в общежитие пришли человек двадцать крепких парней. Они говорили с погорельцами индивидуально и очень вежливо. Объясняли сложное финансовое положение города, просили вникнуть в проблему. Дали каждому еще по пятьсот и сказали, что жить здесь можно еще неделю. Потом надо переезжать. Куда? Ну у всех же есть родственники! А родные люди просто обязаны помогать друг другу.
Безобразное пепелище на месте бывшей улицы недолго портило лик города. Уже через два дня горелые останки домов были увезены, стойкий запах гари развеялся без следа. На следующий день на улицу приехали экскаваторы копать котлованы под фундаменты прекрасных современных высоток.
А друг мэра, как и положено по понятиям добрых коммерсантов, немедленно перевел десять процентов от суммы полученного под застройку кредита на счет Организации, о чем Перлову сообщили в тот же час.
— Слушай, Гоша, все это бред какой-то, — устало произнес Нестеров. — Я ничего не понимаю.
— Отчего же, — возразил Гоша, — на мой взгляд, вполне связный текст. Желто-черное — это, возможно, порох и сера. Громкое с треском — селитра. Может быть, какой-то состав зажигательной и взрывчатой смеси.
— А что такое азенакс?
— Кто его знает… Да какая разница! Расшифровка продвигалась, можно сказать, успешно.
Оказалось, что Барка использовал довольно несложный, а по нынешним временам даже примитивный код. С двадцатой или тридцатой попытки Гоша его взломал (в чем, впрочем, не сомневался с самого начала). Поэтому основная нагрузка сейчас ложилась на Нестерова, от тщательности и точности перевода которого в первую очередь зависел конечный результат. Но тут их ждало сильное разочарование. Чем дальше шла их работа, тем понятней становилось, что рукопись Барки, несмотря на вычурное и многозначительное название, представляла собой, по сути, повседневные рабочие записи по самым различным поводам — от описаний химических опытов до наблюдений за атмосферными явлениями и даже кулинарных рецептов. Ничего из расшифрованного, по убеждению Нестерова, не имело на сегодняшний день ни малейшего научного интереса и уж никак не приближало их к финалу. Временами эти отрывочные сведения перемежались набросками будущего философского трактата, записями бесед с Гусставсоном, которого Барка, по всей видимости, с течением времени начал искренне считать представителем небесных сфер на грешной Земле. Однако пока что ничего, приближавшего Нестерова и Гошу к основному предмету их поиска на страницах рукописи, не обнаруживалось.
— Это не взрывчатка, — осенило Нестерова. — Это его философский камень — принципиум.
— А, — равнодушно сказал Гоша. — Тогда тем более бесполезная вещь.
— Почему?
— Принципиум — это пирофор. В присутствии селекта слабо нагревается. Но только в том случае, если находится от него не далее метра и когда селект ментально работает. С материалами этого класса в свое время много экспериментировали, но заметной практической отдачи получить не удалось.
— Анималы тоже так считают?
— Не знаю. Только в качестве Индикатора он и для них не годится. Искать селекта с помощью этого древнего состава примерно то же самое, что бродить с магнитом в руке по лесу в надежде найти оброненную в прошлом году булавку. Эффективность примерно того же порядка, — объяснил Гоша. — Где-то у нас отчеты по этим работам валяются. Если хочешь, могу показать.
— Вот именно! — Перлов внимательно проследил за направлением его взгляда и одобрительно кивнул. — Рад, что вы проявляете понимание ситуации, в которой оказались.
— Не заблуждайтесь, это очень ненадолго.
— Нет, это вы не заблуждайтесь! Уйти отсюда, используя свои замечательные способности, вы не сможете. Охрана специально подобрана из наших лучших людей. Вы не сможете заставить их открыть двери. А если даже сможете, вторая линия охранников, которой запрещено контактировать с первой, расстреляет и вас, и их с расстояния. У них такие инструкции.
— Не жалеете вы свой человеческий материал, — сказал Рыбаков.
— Этого добра кругом сколько угодно, — махнул рукой Перлов.
— Уйти отсюда я мог бы прямо сейчас, — проговорил Рыбаков. — Одна линия или две особой роли не играет. Мне просто любопытно, сколько вам удастся меня здесь удерживать и как вы потом будете выбираться из этого дерьма. Насколько я понимаю, страна вам еще не принадлежит.
— Целиком — еще нет, — засмеялся Перлов. — А частично — вполне. У вас эти дурацкие Зоны Справедливости или как вы там их называете, а у нас свои территории. И никаких особенных усилий для их создания не нужно. Только деньги. Вот мы с вами сидим вроде бы в государственном учреждении, но в данный момент оно полностью принадлежит мне. А час назад государственная спецслужба провела в вашем институте операцию в моих личных интересах, хотя, возможно, большинство из мусоров, пардон, сотрудников, об этом и не догадываются. Однако не будем отвлекаться. Хочу вам предложить честную сделку.
— Честную? — поднял брови Рыбаков. — Странно, знаете, это слово слышать из ваших уст.
— Да бросьте вы! — начал раздражаться Перлов. — Перестаньте тратить время на эту чушь! Я буду краток. Надеюсь, пример Волгограда вас убедил: ликвидация ваших Зон лишь дело некоторого времени и техники. Так вот рассматривайте этот пример в качестве демонстрации наших возможностей. Поэтому мое предложение таково: вы возвращаете нам Нестерова, а мы обязуемся больше не трогать ваши Зоны. Можете и далее сеять в них, как говорится, разумное, доброе и вечное. Лично я против них ничего не имею. Даже наоборот. Приятно думать, что где-то неподалеку есть места, где можно отдохнуть от этого беспредела.
Он легонько поежился, а Рыбаков посмотрел на него очень удивленно.
— Вы же его создали и лелеете, этот беспредел, — сказал он. — Зачем же теперь обижаться?
— Беспредел не нужен никому, — возразил Перлов. — Порядок рано или поздно все равно придется устанавливать.
— Новый порядок? — подсказал Рыбаков, но Перлов его иронии не понял.
— Вот именно, — согласился он. — Старого уже просто нет… Итак, что вы ответите на мое предложение?
— Зачем вам Нестеров? — спросил Рыбаков. — Совсем недавно его хотели убить. Разве не по вашему приказу?
— Никто не собирался его убивать, — поморщился
Перлов. — Его должны были только вынудить на побег. И тут же задержать… без привлечения официальных органов. Местные исполнители, как всегда, напортачили.
— Понимаю, — кивнул Рыбаков. — Сбежавший осужденный был бы в ваших руках прекрасно управляем. Вы мне так и не ответили: зачем вам Нестеров?
Губы Перлова медленно растянулись в холодной улыбке. Некоторое время он неподвижно смотрел на Рыбакова в упор.
— Вы сами прекрасно это знаете, — тихо сказал он.
— Нет, — возразил Рыбаков. — Не только не знаю, но и не понимаю. Интересующими вас документами он больше не располагает. Более того, насколько я понимаю, они находятся в вашем распоряжении. Зачем же тогда вам Нестеров?
Снова наступила пауза. Теперь взгляд Перлова выражал не только нетерпеливую злость, но и досаду, причиной которой был отнюдь не его собеседник.
— Вы правы, — сказал Перлов. — Документы у нас. Кстати, я забыл об одной мелочи. Вы должны отдать нам карту. Надеюсь, вы не станете притворяться, что не понимаете, о чем идет речь.
Взгляд Рыбакова сейчас выражал любопытство, с каким биолог посмотрел бы на лабораторную мышь, вдруг потребовавшую подать ей кофе и сигару.
— Что вы хотите делать с картой? — поинтересовался он. — Нет, я неправильно сформулировал вопрос. Почему она вам так понадобилась? Вы ведь никогда не сможете ее использовать. По крайней мере, без нашей помощи, которую мы вам, разумеется, никогда не окажем.
— Мы хотим предупредить серьезную ошибку с вашей стороны, — неожиданно легко ответил Перлов. — Нам известно, что среди вас немало горячих голов, способных подтолкнуть массы на безответственные поступки. Вы сами — вполне разумный человек и прекрасно понимаете, насколько нелепа эта идея Исхода. Скажу вам, что лично я вообще не верю в ее осуществление, но подобные идеи вредны даже самим фактом своего существования.
— Так, значит, вас пугает идея? — рассмеялся Рыбаков. — Думаете, для того чтобы ее уничтожить, достаточно просто сжечь несколько старых бумаг?
— Не хочу вступать с вами в дискуссии. Времени у меня на это нет. Да и место не слишком подходящее. Предлагаю на этом остановиться.
— Да нет, не идея вас пугает, — неторопливо продолжал Рыбаков, будто не услышав реплики Перлова. — Вы на самом деле боитесь, что люди уйдут. Не станет баранов, которых вы стрижете. Так, кажется, вы называете между собой свой бизнес? Некому будет на вас работать. Создавать продукт, который вы до сих пор благополучно и без особого шума отнимали. А поскольку сами вы ничему и никогда не учились, кроме грабежа, положение ваше будет незавидным. Разве что набеги на соседей делать. Но соседи-то давно к этому готовы, и успех такого предприятия выглядит весьма сомнительно. Я правильно вас понял, господин Перлов? Вы не стесняйтесь, разговор у нас пошел вполне откровенный.
— Хватит! — раздраженно выкрикнул Перлов. — Все это полная чушь, не стоящая того, чтобы ее обсуждать. Теперь я хочу выслушать ваш ответ.
— Вы знаете, — Рыбаков не смотрел на Перлова и говорил совсем негромко, будто сам с собой, — во второй половине прошедшего века, когда размах терроризма достиг небывалого до того уровня, некоторые государства раз и навсегда определили: с террористами и бандитами нельзя вступать ни в какие сделки…
— Бросьте вы, бросьте! — возбужденно перебил его Перлов. — Здесь вам не лекционный зал! Я не хуже вас знаком с этой вашей идиотской теорией. Можете называть нас как угодно: хищниками, каннибалами и так далее. Все это полная чушь! Мы — лидеры, вот в чем суть, с которой вы не можете смириться. Мы точно знаем, чему и как следует быть в этом мире. А вот вы — просто жалкие мутанты, биологический брак, хотя и не без некоторых способностей. И что бы вы о себе ни думали, вы обречены. Так же, как и те, к сожалению, кого вам удалось увлечь своими дурацкими идеями.
— Ни в какие сделки, — повторил Рыбаков, будто и не слышал выпада собеседника. — Потому что любая сделка с ними гибельна. Переговоры — пожалуйста, сколько угодно. Но только с целью определения порядка разоружения и капитуляции. Вы меня понимаете? (Так вот мы тоже приняли такие же правила. И уже очень давно. Вот это и есть мой ответ.
Перлов откинулся на спинку стула.
— Вы пожалеете, — процедил он. — Очень сильно пожалеете. Мы нашли ваших волгоградских… коллег, нашли вас. Отыщем и других, не сомневайтесь. Вы уже не только раздражаете, вы начинаете мешать. Времена нынче изменились, и совсем не в вашу пользу. В конце концов, мы сможем обойтись и без Нестерова. Но то, что я сказал насчет ваших дурацких Зон, — это не пустая угроза. И вы скоро в этом убедитесь.
Он встал, пинком отшвырнул табурет и вышел. Железная дверь камеры с лязгом захлопнулась за ним.
* * *
Коридоры института были темны и пусты. В мире Нестерова едва начиналось утро. Но под дверью Гошиного кабинета виднелась полоска света. Нестеров осторожно приоткрыл дверь, и дремавший на диванчике Гоша тут же вскочил, протирая заспанные глаза.— Ну что тут? — деловито спросил Гонта. — Уехали захватчики?
— Еще вчера вечером, — доложил Гоша. — Они Валерия Павловича с собой увезли.
— С чего это? На каком основании?
— В новостях сказали, что тут у нас обнаружили подпольную лабораторию по изготовлению наркотиков.
— Что за бред! — воскликнул Гонта. — У них там вообще чердаки покосились! Куда его увезли? В Бутырку? Лефортово?
— Не знаю точно. По-моему, в какой-то районный следственный изолятор.
— Впрочем, какая разница! — махнул рукой Гонта. — Все равно утром выпустят, никуда не денутся.
— На самом деле они искали вас, — сказал Гоша Нестерову. — Перевернули все от подвала до чердака, поголовно всех допросили: не было ли здесь посторонних, фотографию вашу показывали.
— Вряд ли они ушли насовсем, — предположил Гонта. — Наверняка где-то стерегут. Ну и черт с ними. Второй раз повальный шмон тут вряд ли будут устраивать. Да если и устроят, ничего не найдут. Ладно, сейчас самое главное — рукопись. Георгий, как у вас дела?
— Дела, — проворчал Гоша. — Начать и кончить. Работать надо, вот и все дела.
— Не смею мешать, — сказал Гонта. — А я пойду пока сделаю несколько звонков.
Чтобы позвонить, он использовал секретную линию, о существовании которой в институте знали лишь несколько человек: можно было не сомневаться, что прочие телефоны института тщательно прослушивались. Несмотря на ранний час, ждать ему не пришлось, трубку на том конце сняли после первого же гудка.
— Бруно, — сказал Гонта, — это я. Надеюсь, ты в курсе происшедшего. Что будем делать?
— Все, что надо, уже делается, — ответил тот. — Утром Магистра выпустят. Подключили адвокатов, организовали депутатский запрос в Генпрокуратуру и Министерство внутренних дел. Шум и так поднялся очень большой.
— Кто адвокат?
— Очень ловкий суггестор, — Бруно назвал известную фамилию. — Насколько я понимаю, в своей профессии на сегодняшний день один из лучших. Видимо, потому, что никогда не берется за дела, заранее проигрышные.
— Не понимаю, почему они на это пошли, — признался Гонта. — Эта акция изначально была обречена на неудачу. А теперь, после задержания Магистра, громкий скандал обеспечен. Зачем им это?
— Зачем? — хмыкнул Бруно. — Затем, что ставка больно высока. И еще затем, что сил они набрались немерено, ничего уже не боятся. И это меня, честно говоря, очень тревожит. Вчера я разговаривал с Комесом, он рассказал, как грамотно они организовали акцию по уничтожению волгоградского Периметра. Десять лет работы коту под хвост. Признаться, в последнее время я все чаше задумываюсь: есть ли смысл в том, что мы делаем?
— Я и сам об этом задумываюсь, — вздохнул Гонта. — Но альтернативы все равно нет.
— Альтернатива в том, чем сейчас занят Нестеров.
— Слушай, Бруно… — Гонта немного помолчал. — Ты действительно веришь, что это не легенда?
— Не столько верю, сколько надеюсь, — сказал Бруно. — Я себя недавно поймал на том, что за вашего Нестерова молиться начал…
* * *
Адвокат был у дверей следственного изолятора ровно в десять утра. Он источал праведный гнев и уверенность в собственной правоте. К этому времени поребрик вдоль здания был полностью занят автомашинами с эмблемами телевизионных каналов на бортах. Съемочные группы заняли позиции примерно с девяти часов, но если бы догадались приехать пораньше, то увидели бы немало известных людей, чьи машины были предусмотрительно отогнаны на соседнюю улицу. Едва адвокат вышел из своего черного «БМВ», к нему кинулись репортеры, размахивая черными грушами микрофонов.— Как вы оцениваете действия правоохранительных органов?
— Вы надеетесь, что вам удастся добиться освобождения подзащитного?
— Насколько серьезны предъявленные ему обвинения?
Чуть склонив голову к плечу, адвокат снисходительно оглядел журналистскую братию.
— Никаких обвинений моему клиенту не предъявлено, потому что это задержание — чистейший абсурд и беззаконие, за которое виновные несомненно ответят. Подозревать ученого с мировым именем в организации нарколаборатории в стенах своего института, который известен не только в стране, но и во всем мире, более чем глупость. У меня нет сомнений, что все происшедшее имеет очевидные признаки провокации, и моя задача состоит скорее не в том, чтобы защитить клиента (по большому счету он совсем не нуждается в защите), а в том, чтобы добиться наказания организаторов этой провокации.
После этих слов адвокат скрылся за массивными дверьми изолятора. Журналисты закурили и с привычной терпеливостью принялись дожидаться развития событий.
В просторном кабинете начальника изолятора кроме хозяина кабинета и Рыбакова находились еще двое: заместитель министра внутренних дел и прокурор города. Установившаяся в комнате неловкая тишина заметно тяготила всех, кроме Рыбакова, и появление адвоката большинство присутствующих встретили с несомненным облегчением.
— Ну вот, — сказал прокурор, — теперь мы можем наконец поговорить, Валерий Павлович.
— Теперь — да, — наклонил голову Рыбаков. — Надеюсь, господин адвокат не забыл захватить диктофон?
Тот немедленно полез в свой кейс, но прокурор протестующе замахал руками.
— Я вас очень прошу этого не делать, — воскликнул он. — В этом нет никакой необходимости.
Адвокат с сомнением посмотрел на него, потом перевел взгляд на Рыбакова.
— Если мой подзащитный не будет настаивать…
— Хорошо, — неожиданно согласился Рыбаков. — Я не настаиваю. Так что же вы хотели мне сказать?
— Прежде всего я должен вас заверить, что все происшедшее вчера, включая ваше задержание, я расцениваю как недоразумение, — начал прокурор. — И мне хотелось бы найти в этом вопросе у вас понимание.
— Вы его нашли, — наклонил голову Рыбаков. — Хотя со своей стороны мне хотелось бы понять причины этого недоразумения.
Прокурор повернул голову в сторону замминистра. Не посмотрел на него, а просто повернул голову.
— Я пока не располагаю полной информацией, — заговорил тот, пытаясь спрятать за сугубой официальностью тона сильнейшее раздражение, граничащее с откровенной злостью. — Но причины операции вам, господин Рыбаков, известны. У нас есть данные, что в вашем институте скрывался опасный преступник. Бежавший уголовник, который к тому же совершил убийство.
— Мне об этом ничего не известно, — сказал Рыбаков.
— Вполне допускаю, — кивнул замминистра. — Но именно от вас он звонил в город своей сожительнице. Это факт.
— Вы хотите сказать, что милиция прослушивала телефонные номера института? — немедленно вмешался адвокат. — Хотелось бы ознакомится с санкцией суда.
— Никто не прослушивал телефоны института, — презрительно проговорил замминистра. — Прослушивался телефон его сожительницы. Разумеется, санкция на это была получена в соответствии с законом.
Адвокат не собирался играть роль мальчика для битья. Ноздри его шумно раздувались в ожидании начала настоящего сражения.
— Но моего клиента задержали совсем по другому обвинению, — произнес он холодным тоном. — Я смотрел вчерашние новости. Если мне не изменяет память, речь там шла о каких-то наркотиках…
— Какие еще наркотики?! — почти крикнул прокурор. — Что это за чушь! Предлагаю вам, господин адвокат, хотя бы ознакомиться с документами! Вашего клиента, господина Рыбакова, удерживали здесь со вчерашнего вечера абсолютно незаконно, без малейших на то оснований, о чем я уже сделал соответствующее представление. Именно по этой причине я нахожусь здесь.
— Я могу идти? — тихо спросил Рыбаков, о котором на время все забыли.
Прокурор посмотрел на него с удивлением, словно в самом деле вспоминая, что здесь делает этот человек.
— Конечно, — сказал он. — Только я хотел бы попросить вас отнестись к происшедшему с государственной позиции. Вы ведь, насколько я знаю, в свое время были депутатом парламента?
— Я был депутатом Верховного Совета РСФСР, — поправил Рыбаков. — В то время, когда еще существовал Советский Союз. В Академию наук пришла разнарядка — меня назначили кандидатом, а потом и депутатом. Ну, вы знаете, как все это раньше делалось.
— Это неважно, — поспешно перебил его прокурор. — Я просто просил бы вас сделать все возможное, чтобы избежать спекуляций. Ну, вы знаете повадки нынешней прессы…
— Понимаю, — сказал Рыбаков. — В общем, я и не собирался обращаться к прессе. Не вижу в этом никакой необходимости. Но если пресса сама ко мне пожалует, точно так же не вижу необходимости что-либо скрывать. Так я могу идти?
— Э-э, вам все вещи выдали? — спросил со своего места начальник изолятора, и все удивленно посмотрели в ту сторону, потому что успели позабыть о его существовании. — Претензий к нам нет?
— Все в порядке, — Рыбаков поднялся. — В таком случае всего хорошего.
— До свидания, — сказал прокурор. — Я надеюсь, что вы поняли меня правильно.
— Абсолютно, — подтвердил Рыбаков, открывая дверь.
Журналисты курили и пили пиво из банок, но, когда на крыльце появились Рыбаков и адвокат, мгновенно побросали окурки и недопитые банки, обступив вышедших со всех сторон.
— Без комментариев! — объявил адвокат, отмахиваясь от микрофонов, словно от мух, и прокладывая дорогу через толпу к машине. — Все, что я хотел сказать, вы уже услышали. Добавить к сказанному мне абсолютно нечего…
Рыбаков лишь грустно улыбался и пожимал плечами, кивая на уверенную спину своего защитника.
* * *
В ночь с воскресенья на понедельник в Северорецке сгорела улица. Не очень большая, всего двенадцать двухэтажных деревянных домов на шесть семей каждый, заполыхавших дружно и одинаково весело. Жертв почти не было, если не считать супружескую пару — восьмидесятилетних стариков из шестого дома. Старик был прикован к кровати последние два года и выбраться из огня самостоятельно не мог, а его жена, не имевшая сил помочь мужу, скорее всего пожелала умереть вместе с ним. Остальные жильцы успели выбежать вовремя, правда, кто в чем и без пожиток.Уцелеть им помог печальный опыт и бдительность. Улицу уже поджигали, и не без успеха: прежде на ней стояло пятнадцать домов. После третьего пожара жильцы организовали ночные дежурства, и месяца два все было спокойно. Причины поджогов им были известны. Территория, занятая старой улицей, так и просилась под застройку высотными, современными и прекрасными домами с квартирами, обладателям которых уже никогда не придется завидовать обитателям Манхэттена. Скорее наоборот. Пресыщенные манхэттенцы прикусят от зависти язык, узнав, как живут ныне удачливые россияне. Претендентов на право возведения высотных дворцов было немного. Одна фирма вначале согласилась, а потом передумала. Прежде чем начать строительство, требовалось переселить нынешних обитателей старых домов в новые квартиры. Они и не возражали: дома действительно были больно старыми, печками отапливались. Ни телефонов, ни газовой магистрали. Но квартир им предлагать никто не стал.
После первых поджогов стихийно образовавшийся уличный комитет принялся звонить во все колокола. Приезжала милиция, газетные репортеры и операторы телепрограмм. Действующий мэр, сурово сдвинув брови, сообщил в прямом эфире, что проблема улицы поставлена под его личный контроль и что виновные в поджогах непременно будут найдены. Правда, мало кто знал, — а уж жители злосчастной улицы не ведали вовсе, — что строительную фирму, намеревавшуюся дивно преобразить город современными небоскребами, возглавлял хороший товарищ мэра по прежней, домэрской жизни.
Они познакомились в исправительно-трудовом учреждении, носившем номер 56294, где будущий мэр отбывал трехлетний срок за вымогательство, а его товарищ за что-то похожее. Потом оба вышли на свободу и занялись бизнесом. Будущий мэр начал заниматься к тому же и политикой. Он начал непримиримую борьбу с продажной администрацией города, состоявшей вначале из коммунистов, а потом из демократов. Товарищ помогал ему советами, деньгами, а иногда и кое-чем иным. Один из соперников будущего мэра случайно слетел на своей машине с поворота шоссе в речку, из которой его выловили лишь на следующие сутки. Другой вышел из борьбы в связи с внезапно проснувшимся намерением заняться исключительно научной и преподавательской деятельностью. В конце концов мэр и стал мэром.
В ночь поджога улицы дежурство жителей продолжалось. Караульщиков нашли чуть позже в кустах неподалеку. Оба оказались живы, только не помнили, кто и при каких обстоятельствах долбанул их по голове. Улица продолжала бы жить, если бы вовремя удалось дозвониться в пожарную охрану. Но кабель телефонной линии, как потом установила милиция, был перерублен и украден. Скорее всего бомжами — собирателями цветных металлов. Жительница квартиры два из девятого дома (она первой обнаружила поджог) все же добежала до телефона-автомата на соседней улице и набрала «01». Пожарные машины выехали немедленно, однако на горевшую улицу сразу попасть не смогли. Ближайшая дорога оказалась перегороженной огромной кучей щебенки, вываленной здесь невесть кем. А когда добрались по окольному пути, тушить оказалось уже нечего.
О происшествии сообщила утренняя газета. Выступивший по радио мэр заверил, что погорельцам будет оказана всемерная помощь. Пострадавшим выдали по пятьсот рублей единовременной помощи и временно разместили в здании общежития кирпичного завода, которое всего неделю назад было закрыто в связи с аварийным состоянием. За это погорельцы благодарили мэра искренне дружно. Дней через пять в общежитие пришли человек двадцать крепких парней. Они говорили с погорельцами индивидуально и очень вежливо. Объясняли сложное финансовое положение города, просили вникнуть в проблему. Дали каждому еще по пятьсот и сказали, что жить здесь можно еще неделю. Потом надо переезжать. Куда? Ну у всех же есть родственники! А родные люди просто обязаны помогать друг другу.
Безобразное пепелище на месте бывшей улицы недолго портило лик города. Уже через два дня горелые останки домов были увезены, стойкий запах гари развеялся без следа. На следующий день на улицу приехали экскаваторы копать котлованы под фундаменты прекрасных современных высоток.
А друг мэра, как и положено по понятиям добрых коммерсантов, немедленно перевел десять процентов от суммы полученного под застройку кредита на счет Организации, о чем Перлову сообщили в тот же час.
* * *
«…и когда прибавив к черно-желтому громкое с сильным треском иссушить полученный элемент до красного цвета. Смешав с азенаксом в равных долях, следует хранить его в отсутствие влаги и света семнадцать дней, дабы рожденные сиим действом сокрытые силы первозданной материи обрели необходимую мощь…»— Слушай, Гоша, все это бред какой-то, — устало произнес Нестеров. — Я ничего не понимаю.
— Отчего же, — возразил Гоша, — на мой взгляд, вполне связный текст. Желто-черное — это, возможно, порох и сера. Громкое с треском — селитра. Может быть, какой-то состав зажигательной и взрывчатой смеси.
— А что такое азенакс?
— Кто его знает… Да какая разница! Расшифровка продвигалась, можно сказать, успешно.
Оказалось, что Барка использовал довольно несложный, а по нынешним временам даже примитивный код. С двадцатой или тридцатой попытки Гоша его взломал (в чем, впрочем, не сомневался с самого начала). Поэтому основная нагрузка сейчас ложилась на Нестерова, от тщательности и точности перевода которого в первую очередь зависел конечный результат. Но тут их ждало сильное разочарование. Чем дальше шла их работа, тем понятней становилось, что рукопись Барки, несмотря на вычурное и многозначительное название, представляла собой, по сути, повседневные рабочие записи по самым различным поводам — от описаний химических опытов до наблюдений за атмосферными явлениями и даже кулинарных рецептов. Ничего из расшифрованного, по убеждению Нестерова, не имело на сегодняшний день ни малейшего научного интереса и уж никак не приближало их к финалу. Временами эти отрывочные сведения перемежались набросками будущего философского трактата, записями бесед с Гусставсоном, которого Барка, по всей видимости, с течением времени начал искренне считать представителем небесных сфер на грешной Земле. Однако пока что ничего, приближавшего Нестерова и Гошу к основному предмету их поиска на страницах рукописи, не обнаруживалось.
— Это не взрывчатка, — осенило Нестерова. — Это его философский камень — принципиум.
— А, — равнодушно сказал Гоша. — Тогда тем более бесполезная вещь.
— Почему?
— Принципиум — это пирофор. В присутствии селекта слабо нагревается. Но только в том случае, если находится от него не далее метра и когда селект ментально работает. С материалами этого класса в свое время много экспериментировали, но заметной практической отдачи получить не удалось.
— Анималы тоже так считают?
— Не знаю. Только в качестве Индикатора он и для них не годится. Искать селекта с помощью этого древнего состава примерно то же самое, что бродить с магнитом в руке по лесу в надежде найти оброненную в прошлом году булавку. Эффективность примерно того же порядка, — объяснил Гоша. — Где-то у нас отчеты по этим работам валяются. Если хочешь, могу показать.