Страница:
И вот тогда, окончательно разочаровав даже безнадежных романтиков, Сперанский неожиданно предложил свою идею. Периметры обязательно нужно создавать, утверждал он. Однако на совершенно иных принципах. Никакой замкнутости, никаких непреодолимых пределов. Главной задачей селектов должна быть защита от хищников не границ Периметра, а сознания его обитателей. Пусть хищники приходят, если хотят, — вход в Периметр не заказан никому, — но селекты обязаны сделать так, чтобы никакой возможности доминировать в их пределах ни у суперанималов, ни у пособников не возникло. Задача селектов: установка постоянного щита против влияния хищников. Помочь людям помнить, что они — люди! В перспективе, как полагал Сперанский, по мере вытеснения и подавления хищников Периметры должны расти и, в конце концов, соединить свои границы. После года страстных дебатов во всех региональных секциях идею одобрили подавляющим большинством, но реализовать ее Сперанскому суждено не было.
Старая интеллигентская привычка обмениваться информацией посредством написания знаков на бумаге сыграла в его жизни роковую роль. Часть гималайской переписки Сперанского попала в руки работников НКВД. Около года это не имело никакого значения, но с началом коллективизации и наступления на частный сектор автоматически приобрело особый смысл. Чекисты тогда старательно искали иностранных шпионов где угодно и находили с большим успехом для собственной карьеры в самых неожиданных местах. В этом смысле Сперанский для них был просто подарком. Вернувшегося из британской Индии через британский Суэц и турецкий Босфор Николая Ивановича — идеального кандидата в шпионы мирового уровня — застрелили при аресте, когда он, услышав приближение оперативной группы, сжигал в печке документы, дающие хоть малейший повод заподозрить существование организации селектов.
Он не сумел защитить себя, потому что отдавал в тот момент все свои силы энергии пламени. Зрелище это было настолько фантастическим для обыкновенной московской квартиры, что старший группы захвата в полном ошеломлении несколько раз подряд нажал на спусковой крючок револьвера, восстанавливая ясность рассудка и пошатнувшуюся веру в диалектический материализм. Все четыре пули попали в спину Николая
Ивановича, он умер мгновенно, даже не увидев лица своего убийцы. На похоронах Сперанского присутствовали лишь его немногочисленные родственники и — в некотором отдалении — оперативники НКВД. Никто из селектов, конечно же, на погребение не пришел.
Убийца Сперанского получил выговор по службе за то, что не сумел захватить врага живьем, однако настоящее отмщение наступило немного позднее. Одним прекрасным утром застреливший Сперанского чекист прошел сквозь адъютанта и секретаршу в кабинет начальника управления и четко изложил свои возражения относительно директивных установок партии на тотальную борьбу с классовым врагом.
Он был самым обыкновенным деревенским парнем, искренне поверившим и в то, что его родную страну в несметном количестве заполонили шпионы, террористы, а также личные враги товарища Сталина, с которыми следует быть суровым и беспощадным. Вся эта мерзкая глупость внезапно словно стекла из его разума на грязный от весеннего снега асфальт прямо под ноги, когда одним прекрасным утром он вышел из трамвая маршрута «А» на остановке «Улица Дзержинского», чтобы проделать ставший привычным за последние два года путь на службу. Он чуть-чуть запнулся, когда спрыгивал с подножки, удивился своей неловкости и тут же о ней позабыл, потому что самым главным для него теперь стало ошеломляющее озарение, понимание того, что уничтожение невинных граждан Страны Советов вовсе не облегчит путь народов мира к светлому будущему коммунизма.
Его расстреляли всего спустя два часа после сбивчивого, эмоционального и совершенно неуставного доклада. Он умер в подвале тремя этажами ниже того кабинета, попасть в который он, сын крестьянина из Калужской области, совсем недавно полагал вершиной жизненного успеха.
Пелену обмана сдернул с его затуманенного мозга прямо на остановке «Аннушки» и тем самым фактически обрек его на гибель юный студент математического факультета МГУ Валера Рыбаков.
— Евгений. Здравствуйте, Ирина. Вам обо мне недавно телефонировали.
Дверь открылась, стоявшая на пороге девушка тревожно оглядела Гонту с ног до головы и лишь после сделала шаг в сторону, приглашая войти.
— Скажите, что с Олегом? Вы его видели? Где он? Что с ним будет теперь? — выпалила она обойму вопросов.
— С Олегом все в порядке. Я его видел буквально час назад. Он находится в безопасном месте. С ним будет все хорошо, — обстоятельно ответил Гонта.
— Передайте ему… я не знала, я просто не могла поверить, — быстро говорила она, нервно теребя в руках платочек.
— И правильно сделали, что не поверили, — наклонил голову Гонта. — Его ложно обвинили в том, чего он никогда не делал. Сейчас мы исправляем эту несправедливость, на что, естественно, потребуется некоторое время.
— Я могу его увидеть? — спросила Ирина.
— Лучше пока этого не делать, — вежливо ответил Гонта. — Существуют некоторые трудности, которые не стоит увеличивать.
— Ко мне вчера приходили люди из милиции, — сообщила она. — Они сказали, что Олег убежал из колонии. Это правда?
— Откуда они узнали о вас? — тут же заинтересовался Гонта.
— Я несколько раз встречалась со следователем, когда Олег сидел в тюрьме. Я хотела с ним повидаться, но следователь так и не разрешил… Скажите, это правда, что Олег совершил побег?
— Формально — да. Он вынужден был так поступить ради спасения своей жизни. Не сомневайтесь, мы это докажем. Запомните самое главное: Олег не преступник, что бы и кто бы вам о нем ни говорил.
— Хотите чаю? — спохватилась Ирина, но Гонта отрицательно покачал головой:
— Извините, у меня очень мало времени. Давайте сразу перейдем к предмету моего визита. Так где его компьютер?
— Компьютер? — Ирина внезапно покраснела. — Видите ли… У меня его нет.
— Как нет? Вы его продали?
— Нет, конечно, что вы… Просто одна моя подруга попросила у меня его на время. Я же не знала, что он может вдруг понадобиться, вы понимаете?
— Понимаю, — кивнул Гонта. — Ну что ж! Ничего страшного. Сейчас вы позвоните вашей подруге и скажете, что я к ней заеду.
— Я уже звонила, — Ирина отвела взгляд в сторону. — Она… видите ли, она взяла компьютер не для себя, а для одного своего друга…
— Не вижу особой разницы.
— Ее друг… как бы вам сказать… он немного странный… Он сказал, что уже привык работать с этим компьютером, а мне, если нужно, купит новый.
— Как это? — удивился Гонта. — Что значит — новый?
— Он так сказал… Понимаете, он из этих… «новых русских» и очень вспыльчивый.
— Понимаю, — Гонта снова наклонил голову. — Друг вашей подруги — бандит. Он не отдает компьютер просто потому, что не хочет. Без всяких объяснений.
— Но он готов заплатить или купить новый, — поспешно добавила Ирина. — Он так обещал.
— Весьма деликатный и добрый человек, — сказал Гонта. — Будьте любезны, подскажите, как я могу его найти?
— Ноя не могу… ему может не понравиться… Гонта начал терять терпение.
— Послушайте, девушка, — размеренно произнес он. — Вы отдали кому-то вещь, принадлежащую близкому вам человеку (по крайней мере Олег так считает). Этот кто-то не желает ее возвращать — потому что просто так ему захотелось. Но эта вещь все-таки действительно принадлежит Олегу Нестерову, она ему сейчас понадобилась, и он намерен ее вернуть. А вы мне тут толкуете, что это может кому-то не понравиться. Как вас, вообще, понимать?
— Хорошо, как хотите, — нервно сказала Ирина. — Он живет за городом, у него дом… Пожалуйста, вот адрес!
Она на секунду вошла в комнату и вернулась с клочком бумажки.
— Учтите, у него есть охрана и он очень непростой… вспыльчивый.
— Вы хотели сказать «крутой», — уточнил Гонта. — Их ведь теперь так называют? Вы там были?
— Я не знаю, как их называют, — отвернулась Ирина. — Мне это совершенно все равно. Я была там один раз недолго… мы были с подругой, она меня просто попросила.
Она вдруг поняла, что начала оправдываться перед незнакомым человеком, и рассердилась и на себя, и на Гонту.
— Больше я ничего не могу сделать, — сказала она сердито и в то же время извиняюще.
— В таком случае спасибо и разрешите откланяться, — Гонта вновь расплылся в любезной улыбке.
— Подождите! Вы не могли бы передать Олегу… Нет, я должна сама, мне просто необходимо его увидеть! Я прошу вас!
— Думаю, очень скоро вы сможете это сделать, — сказал Гонта. — Но не сейчас. Немного позже. И еще одно: пока что не стоит никому говорить о моем визите. Ни милиции, ни кому другому. Этим вы можете повредить Олегу. Повторяю, все очень скоро образуется.
— Я понимаю, — кивнула Ирина. — Конечно, я никому не скажу. Я обещаю.
— Очень хорошо! — Гонта сдержанно поклонился и вышел.
Во дворе прочитал записку: «Андрей Калитовский. 23-й км Боровского шоссе, поселок „Лесное“, коттедж 22».
— Ладно, — пробормотал он себе под нос, — погода, по крайней мере, за городом сейчас хорошая… А в жены-декабристки ты, милая, явно не годишься.
— Во-первых, все-таки это мой компьютер! — доказывал Нестеров. — Одно дело, когда его возвращения требует некий незнакомый человек, и совсем другое — сам хозяин. Во-вторых, без моей помощи вам все равно с текстом не разобраться.
— Вот и разбирайся на здоровье, когда я его привезу, — возражал Гонта.
— Я должен, обязан ехать! — горячился Нестеров.
— Но почему? Зачем?
— Потому что… я не могу оставаться в стороне. Я и так потерял больше полугода.
Этот аргумент Гонте был непонятен, он вообще решил не считать его таковым и завершить спор, но на сторону Нестерова неожиданно встал Магистр.
— А почему, собственно, нет? — задумчиво произнес он. — Молодой человек и так уже находится в самой гуще происходящих событий. К тому же известие о его появлении здесь вполне может существенно подтолкнуть их дальнейшее развитие. Рядом с вами, Гонта, я полагаю, ничего страшного с ним не произойдет. Или я ошибаюсь?
— Ну, разумеется, Магистр! — обиженно воскликнул Гонта и тут же засмеялся, осознав, что попался на эту маленькую провокацию. — Ладно, поедем вместе, я не возражаю.
— Я вам советую, Гонта, выбрать автомобиль покрасивее и подороже, — сказал Магистр. — Насколько я понимаю, это «Лесное» из тех мест, где встречают сугубо по одежке. Ваша замечательная пожилая иномарка не подойдет. Тем более что действие особых полномочий у вас продолжается вплоть до завершения нашей операции…
Когда спускались вниз по мраморным ступенькам, Нестеров поинтересовался нейтральным тоном:
— Как она… вообще поживает?
Слово «вообще» несло контекст, обращенный к Гонте. До сих пор они все вместе разговаривали лишь в присутствии Магистра, и о чем-то личном Нестеров спрашивать считал невозможным. Несмотря ни на что, Гонта решил отвечать с максимальной искренностью:
— Не могу сказать наверное, — сказал он. — Серьезных проблем у Ирины нет, тут я уверен. Вас она помнит и выразила желание повидаться — собственно, я вам уже об этом говорил, — но об искренности судить не могу… Извини, Олег, ты спросил — я отвечаю… Ну что еще?.. Мужика в шкафу или под кроватью там не было, это точно… Н-да… извини еще раз за пошлость, хотя ты ее сам и спровоцировал.
Нестеров вдруг схватил Гонту за предплечье с силой, которой тот от него не ожидал.
— Ты все знаешь, когда захочешь, — голос его был наполнен печалью. — Это только мне знать не положено. Хорошо! Ладно!
Он отпустил руку Гонты и сделал шаг вперед, но остановился, потому что теперь уже Гонта удерживал его за рукав.
— Я не могу читать чужие мысли, — сказал Гонта. — Я этого не умею.
Прежде чем остановить машину, Гонта и Нестеров отошли от института на несколько кварталов.
— Что такое особые полномочия? — спросил Нестеров.
— Разрешение на прямое внушение, — нехотя ответил Гонта. — Конечно же, в ограниченных рамках. Когда ситуация становится критической и угрожает наступлением тяжких последствий.
— Для вас?
— Для людей, — сухо ответил Гонта. — Для нас! Для общества!
— А что означают «ограниченные рамки»?
— Это означает, что внушение имеет крайне локальный характер и его действие ограничено во времени. К тому же в любом случае недопустимо побуждать кого бы то ни было к совершению поступков, противоречащих общественной морали и личным убеждениям.
Нестеров неопределенно хмыкнул и несколько минут шагал молча, переваривая услышанное.
— Разве ситуация только теперь стала критической? — с неожиданным вызовом воскликнул он. — Вы что, вокруг себя вообще ничего не видите? Посмотрите, что в стране творится! Где были раньше эти ваши полномочия?! Если вы такие разумные и могучие, как вы могли такое допустить? И как можете спокойно смотреть на происходящее сейчас?!
— А что вы хотели бы предложить? — едко осведомился Гонта. — Очередную революцию?
— Почему бы и нет, если у вас есть возможности и совершенно ясно, что существовать так дальше нельзя!
— Было это уже, — отмахнулся Гонта. — И дров в свое время наломали, и глупостей страшнейших городили из самых благородных побуждений. И, кстати, не только в нашей стране. Боже мой, Нестеров, вы же историк! Ну неужели вы и сами до сих пор не поняли, что в результате любой революции наверх выплывают отнюдь не самые умные и благородные, а наиболее беспринципные и жестокие. Хищники! Это мне впору вас спросить: разве вы не видите, что вокруг происходит?
— Вы хотите сказать, что Октябрьская революция?.. — неуверенно спросил Нестеров.
— Да нет же, — с усталым вздохом ответил Гонта. — Селекты к Октябрьскому перевороту не имеют никакого отношения. Главную ошибку они совершили в феврале. Благородные порывы, модные идеи… своеобразный результат Серебряного века. Тогда казалось, что стоит, чуть-чуть подтолкнуть историю, инициировать массы в нужном направлении, и цивилизация попадет, наконец, в нужную колею. И поначалу вроде бы все развивалось в полном соответствии с прогнозами. А потом случилось то, что должно было случиться. Мы тогда и не подозревали, что хищники способны к быстрой организации на таком высоком уровне. То есть их инстинктивная способность сбиваться в стаи была известна давно, но настолько мгновенная и масштабная реакция казалась нам невозможной. Вот тогда и последовал Октябрь и все дальнейшие события…
— Значит, во всем виноваты вы? — вырвалось у Нестерова, и он тут же испугался, увидев, как закаменели скулы собеседника.
Но помрачневшее лицо Гонты выражало не ярость, не обиду, а глубочайшую горечь.
— Можно совершить ошибку, когда что-то делаешь. И если не делаешь — тоже. Но в обоих случаях ошибка может оказаться одинаково страшной, — медленно произнес он. — Небогатый выбор, не так ли?
Нестеров почувствовал, что продолжать тему в данный момент дальше не стоит.
— На чем мы поедем? — спросил он.
— Наверное, вот на этой машинке, — показал он на быстро приближающийся автомобиль, обтекаемый, черный и блестящий, с затемненными стеклами, сквозь которые не разглядеть содержимого салона, как ни щурь глаза. — Как полагаешь, «Ауди» представительского класса нам подойдет?
Нестеров успел лишь раскрыть рот для соответствующего вопроса, как машина довольно резко тормознула и причалила к поребрику прямо возле них. Гонта открыл дверцу и невозмутимо уселся рядом с водителем.
Нестеров с понятным смущением забрался на заднее сиденье.
— Только побыстрей, ребята, я на презентацию опаздываю, — озабоченно сказал водитель — мужик средних лет до того холеного и гладкого вида, что Нестерову стало совершенно очевидно: простым шофером он уж никак не мог быть.
— Вы знаете поселок «Лесное» на Боровском? — спросил Гонта.
— Спрашиваешь! — обиделся хозяин «Ауди». — У меня же там дружков море. За полчаса докатим!
Не сказав более ни слова, водитель газанул, отчего Нестерова вжало в мягкую спинку, словно при взлете авиалайнера. Больше ни водитель, ни Гонта за всю дорогу не произнесли ни слова. Нестеров, конечно же, тоже помалкивал. Несмотря на довольно плотное движение, «Ауди» действительно домчалась до «Лесного» всего за тридцать пять минут. Правда, причиной тому была не только уверенная рука водителя, но полное презрение к правилам движения, дорожным знакам, светофорам и соседям по асфальтовой полосе. Вначале Нестеров усмотрел в такой манере езды влияние Гонты, но вскоре понял, что водитель ведет машину так, как давно уже привык.
Поселок «Лесное» был обнесен высоким забором из бетонных плит. Въезд сквозь раздвинутые автоматические ворота преграждал легкий шлагбаум, который, впрочем, тут же поднялся, едва «Ауди» свернула на подъездную дорожку. У плечистого охранника машина вопросов не вызвала.
— Нам коттедж двадцать два, — негромко произнес Гонта. — По-моему, сейчас направо…
Забор коттеджа под номером «двадцать два» тоже был высоким, но сложенным из красного кирпича с геометрическим узором из белого. Над чугунными воротами со вделанной калиткой торчала телекамера слежения.
— Еще минутку подожди, пожалуйста, если нетрудно, — попросил Гонта, вылезая из машины.
Он подошел к калитке и вдавил кнопку звонка.
— Кто? — неожиданно громко раздалось из динамика.
— К Андрею, — сказал Гонта. — По делу, друг мой, по очень важному делу.
— В чем проблема? — настаивал вопрошающий.
— Он тебе сам объяснит, если захочет, — пообещал Гонта. — Но если ты против, то мы сейчас же уедем. Дело-то не наше, а его.
Спустя две-три минуты раздался щелчок внутренней щеколды. Калитка слегка приоткрылась.
— Спасибо, братан, — довольно мерзким, по мнению Нестерова, голосом сказал Гонта водителю. — За мной должок.
— За базар ответишь, — довольно хохотнул тот. Мотор «Ауди» взревел, машина развернулась едва ли не на месте, осыпав ботинки Нестерова и Гонты мельчайшей асфальтовой крошкой, и мгновенно умчалась прочь.
— Как вы это сделали… с ним? — спросил Нестеров, пока они шли по красно-коричневым плиткам дорожки, что вела от калитки к стеклянному подъезду дома.
— Он подвез своих знакомых, — поморщил лоб Гонта. — Не то чтобы самых близких и важных, но безусловно нужных. Точнее, которые могут пригодиться. Так он сейчас считает, а скоро просто забудет об этом.
— Забудет о причине опоздания на презентацию? — усомнился Нестеров.
— О причине — нет. Но сам посуди: на презентации он здорово надерется. И очень быстро — как раз потому, что опоздал. А на следующий день с похмелья вообще трудно что вспомнить. То, что он подвозил знакомых, — это точно было! А вот кто они, черт их знает… Неужели ты ни разу в жизни не испытывал подобных ощущений?
— Испытывал, тут не возразишь, — усмехнулся Нестеров. — Понимаю. Это и есть «ограниченные рамки» суггестии в действии?
— Именно так, — в тоне Гонты не было обиды. — Я рад, что ты начал все правильно понимать. Собственно, я в тебе и не сомневался.
Размышления Нестерова, не стоит ли обидеться на Гонту ему самому, были прерваны тем, что дорожка из керамических плиток закончилась.
В принципе, этот устаревший ноутбук ему был совершенно не нужен. Калитовский взял его у своей подруги, собираясь на деловую встречу, чтобы срочно написать полстранички какого-то малозначительного документа, потому что свой — современный и навороченный — в тот день оставил дома. Он искренне собирался его вернуть, но в первый и второй раз, когда подруга попросила его привезти, Андрюша просто забывал о подобной мелочи, а третья просьба внезапно вывела его из себя и обозлила: он решил, что на него «давят». Мелкие людишки, к которым, без сомнения, относились и временная подруга, и Ирина, не имели никакого права отвлекать его на свои ничтожные проблемы. И хоть вначале собирался дать долларов пятьсот за эту рухлядь, но потом передумал. Тем более Калитовский знал, что на самом деле компьютер принадлежал какому-то мелкому уголовнику, мотающему срок. Сам Андрюша в тюрьме не сидел, хотя дважды был к тому весьма близок. Чистотой своей биографии Калитовский весьма гордился, хотя и тайно: среди его нынешних друзей и партнеров отсутствие судимости считалось скорее недостатком.
Убеждение в своей исключительности пришло к нему, когда он заработал первые сто тысяч зеленых. Это оказалось проще, чем разгрызть семечку. Сколотив кое-какой первоначальный капитал на торговле украденными в Европе иномарками, Калитовский вложил его в закупку некондиционной партии запчастей, которую перепродал в России с помощью партнеров с двухсотпроцентной прибылью. Конечно, пришлось поделиться с товарищами, но сухой остаток все равно оказался впечатляющим.
На эти деньги Калитовский открыл небольшой магазин по продаже автозапчастей, потратив все до копейки. Коммерческий успех предприятия предсказать было еще сложно, но помог случай, который поначалу никак нельзя было назвать счастливым. Через неделю после открытия в кабинете Калитовского появились братки из местной бригады, жестко потребовав свою долю от прибыли. Андрюша спокойно выслушал, кивнул и неожиданно для присутствующих выдвинул свое предложение: «Сейчас я вам ничего не плачу, а вы мне даете сто тонн баксов наличняком. Через месяц получаете двести». Братки от предложения слегка обалдели — они были простыми вышибалами-быками и серьезных денежных вопросов не решали. Потоптались еще немного для пущей важности и отправились докладывать бригадиру.
Еще через несколько дней прямых переговоров соглашение было достигнуто. Калитовский при этом почти не рисковал: он просто решил повторить уже совершенную коммерческую операцию с запчастями, только в большем объеме. Благо связи и с производителями, и-с таможенниками были уже налажены. От братков требовалось лишь обеспечить охрану при доставке товара от белорусской границы. И хотя личная прибыль Калитовского в данном случае оказалась несколько скромнее, успех сделки и перспективы сделок новых обеспечили ему необходимую поддержку и новые полезные знакомства.
Дальнейшие дела его неизменно шли в гору. Жизненные успехи Калитовского базировались на нескольких главных принципах: свято уважать братков и «понятия», не жалеть денег на нужных людей и не церемониться с голодранцами, к числу которых относилось все население страны, за исключением немногих избранных, включая, разумеется, его самого. В последнем он был прав. Калитовский действительно отличался от большинства людей, поскольку сам был не совсем человеком, хотя этого не знал. Потому Андрюша не мог уразуметь, отчего должен отдавать ноутбук, даже если самому он совершенно не нужен. Узнав же о предполагаемом визите вначале вновь разозлился, а потом, напротив, обрадовался, углядев возможность немного развлечься.
Он встретил гостей в холле первого этажа. Два его личных охранника, которых он именовал референтами, сидели здесь же в креслах возле входной двери, преувеличенно безразлично рассматривая глянцевые журнальчики.
— Какие проблемы? — холодно спросил Андрюша, не сочтя нужным тратить время на приветствия.
Пришедшие впечатления на него не произвели. Самые обычные лохи. Один, правда, сухощавый и жилистый, но Андрюша не сомневался, что любой из референтов запросто мог переломить его через колено. А второй — вообще откровенный «ботаник», несмотря на короткую тюремную стрижку. Андрюша был уверен, что и сам бы сумел в случае чего справиться с обоими, несмотря на изрядный слой жирка вокруг поясницы: не зря же он когда-то тратил время, «качаясь» в спортзале.
— Проблем никаких, — ответил жилистый с приветливой улыбкой, которая Андрюше показалась просто глупой. — Мы за компьютером, если это вас не затруднит.
— За компьютером? — удивился Андрюша и сделал вид, что усиленно вспоминает. —Ах да! Да вы что, мужики, это же не компьютер, это — рухлядь. Он сломался у меня через пять минут.
— Это ничего, — с прежней улыбкой сказал жилистый. — Возьмем, какой есть.
— Да нет его у меня, — развел руками Андрюша. — Я его и бросил в тот же день. Его даже чинить уже не возьмут. Но я компенсирую, нет проблем! Двести баксов нормально будет? За эти бабки два таких же можно на барахолке взять, отвечаю.
Старая интеллигентская привычка обмениваться информацией посредством написания знаков на бумаге сыграла в его жизни роковую роль. Часть гималайской переписки Сперанского попала в руки работников НКВД. Около года это не имело никакого значения, но с началом коллективизации и наступления на частный сектор автоматически приобрело особый смысл. Чекисты тогда старательно искали иностранных шпионов где угодно и находили с большим успехом для собственной карьеры в самых неожиданных местах. В этом смысле Сперанский для них был просто подарком. Вернувшегося из британской Индии через британский Суэц и турецкий Босфор Николая Ивановича — идеального кандидата в шпионы мирового уровня — застрелили при аресте, когда он, услышав приближение оперативной группы, сжигал в печке документы, дающие хоть малейший повод заподозрить существование организации селектов.
Он не сумел защитить себя, потому что отдавал в тот момент все свои силы энергии пламени. Зрелище это было настолько фантастическим для обыкновенной московской квартиры, что старший группы захвата в полном ошеломлении несколько раз подряд нажал на спусковой крючок револьвера, восстанавливая ясность рассудка и пошатнувшуюся веру в диалектический материализм. Все четыре пули попали в спину Николая
Ивановича, он умер мгновенно, даже не увидев лица своего убийцы. На похоронах Сперанского присутствовали лишь его немногочисленные родственники и — в некотором отдалении — оперативники НКВД. Никто из селектов, конечно же, на погребение не пришел.
Убийца Сперанского получил выговор по службе за то, что не сумел захватить врага живьем, однако настоящее отмщение наступило немного позднее. Одним прекрасным утром застреливший Сперанского чекист прошел сквозь адъютанта и секретаршу в кабинет начальника управления и четко изложил свои возражения относительно директивных установок партии на тотальную борьбу с классовым врагом.
Он был самым обыкновенным деревенским парнем, искренне поверившим и в то, что его родную страну в несметном количестве заполонили шпионы, террористы, а также личные враги товарища Сталина, с которыми следует быть суровым и беспощадным. Вся эта мерзкая глупость внезапно словно стекла из его разума на грязный от весеннего снега асфальт прямо под ноги, когда одним прекрасным утром он вышел из трамвая маршрута «А» на остановке «Улица Дзержинского», чтобы проделать ставший привычным за последние два года путь на службу. Он чуть-чуть запнулся, когда спрыгивал с подножки, удивился своей неловкости и тут же о ней позабыл, потому что самым главным для него теперь стало ошеломляющее озарение, понимание того, что уничтожение невинных граждан Страны Советов вовсе не облегчит путь народов мира к светлому будущему коммунизма.
Его расстреляли всего спустя два часа после сбивчивого, эмоционального и совершенно неуставного доклада. Он умер в подвале тремя этажами ниже того кабинета, попасть в который он, сын крестьянина из Калужской области, совсем недавно полагал вершиной жизненного успеха.
Пелену обмана сдернул с его затуманенного мозга прямо на остановке «Аннушки» и тем самым фактически обрек его на гибель юный студент математического факультета МГУ Валера Рыбаков.
* * *
— Кто там? — испуганно спросили из-за двери, и Гонта отрекомендовался, придав голосу максимально бархатистые интонации:— Евгений. Здравствуйте, Ирина. Вам обо мне недавно телефонировали.
Дверь открылась, стоявшая на пороге девушка тревожно оглядела Гонту с ног до головы и лишь после сделала шаг в сторону, приглашая войти.
— Скажите, что с Олегом? Вы его видели? Где он? Что с ним будет теперь? — выпалила она обойму вопросов.
— С Олегом все в порядке. Я его видел буквально час назад. Он находится в безопасном месте. С ним будет все хорошо, — обстоятельно ответил Гонта.
— Передайте ему… я не знала, я просто не могла поверить, — быстро говорила она, нервно теребя в руках платочек.
— И правильно сделали, что не поверили, — наклонил голову Гонта. — Его ложно обвинили в том, чего он никогда не делал. Сейчас мы исправляем эту несправедливость, на что, естественно, потребуется некоторое время.
— Я могу его увидеть? — спросила Ирина.
— Лучше пока этого не делать, — вежливо ответил Гонта. — Существуют некоторые трудности, которые не стоит увеличивать.
— Ко мне вчера приходили люди из милиции, — сообщила она. — Они сказали, что Олег убежал из колонии. Это правда?
— Откуда они узнали о вас? — тут же заинтересовался Гонта.
— Я несколько раз встречалась со следователем, когда Олег сидел в тюрьме. Я хотела с ним повидаться, но следователь так и не разрешил… Скажите, это правда, что Олег совершил побег?
— Формально — да. Он вынужден был так поступить ради спасения своей жизни. Не сомневайтесь, мы это докажем. Запомните самое главное: Олег не преступник, что бы и кто бы вам о нем ни говорил.
— Хотите чаю? — спохватилась Ирина, но Гонта отрицательно покачал головой:
— Извините, у меня очень мало времени. Давайте сразу перейдем к предмету моего визита. Так где его компьютер?
— Компьютер? — Ирина внезапно покраснела. — Видите ли… У меня его нет.
— Как нет? Вы его продали?
— Нет, конечно, что вы… Просто одна моя подруга попросила у меня его на время. Я же не знала, что он может вдруг понадобиться, вы понимаете?
— Понимаю, — кивнул Гонта. — Ну что ж! Ничего страшного. Сейчас вы позвоните вашей подруге и скажете, что я к ней заеду.
— Я уже звонила, — Ирина отвела взгляд в сторону. — Она… видите ли, она взяла компьютер не для себя, а для одного своего друга…
— Не вижу особой разницы.
— Ее друг… как бы вам сказать… он немного странный… Он сказал, что уже привык работать с этим компьютером, а мне, если нужно, купит новый.
— Как это? — удивился Гонта. — Что значит — новый?
— Он так сказал… Понимаете, он из этих… «новых русских» и очень вспыльчивый.
— Понимаю, — Гонта снова наклонил голову. — Друг вашей подруги — бандит. Он не отдает компьютер просто потому, что не хочет. Без всяких объяснений.
— Но он готов заплатить или купить новый, — поспешно добавила Ирина. — Он так обещал.
— Весьма деликатный и добрый человек, — сказал Гонта. — Будьте любезны, подскажите, как я могу его найти?
— Ноя не могу… ему может не понравиться… Гонта начал терять терпение.
— Послушайте, девушка, — размеренно произнес он. — Вы отдали кому-то вещь, принадлежащую близкому вам человеку (по крайней мере Олег так считает). Этот кто-то не желает ее возвращать — потому что просто так ему захотелось. Но эта вещь все-таки действительно принадлежит Олегу Нестерову, она ему сейчас понадобилась, и он намерен ее вернуть. А вы мне тут толкуете, что это может кому-то не понравиться. Как вас, вообще, понимать?
— Хорошо, как хотите, — нервно сказала Ирина. — Он живет за городом, у него дом… Пожалуйста, вот адрес!
Она на секунду вошла в комнату и вернулась с клочком бумажки.
— Учтите, у него есть охрана и он очень непростой… вспыльчивый.
— Вы хотели сказать «крутой», — уточнил Гонта. — Их ведь теперь так называют? Вы там были?
— Я не знаю, как их называют, — отвернулась Ирина. — Мне это совершенно все равно. Я была там один раз недолго… мы были с подругой, она меня просто попросила.
Она вдруг поняла, что начала оправдываться перед незнакомым человеком, и рассердилась и на себя, и на Гонту.
— Больше я ничего не могу сделать, — сказала она сердито и в то же время извиняюще.
— В таком случае спасибо и разрешите откланяться, — Гонта вновь расплылся в любезной улыбке.
— Подождите! Вы не могли бы передать Олегу… Нет, я должна сама, мне просто необходимо его увидеть! Я прошу вас!
— Думаю, очень скоро вы сможете это сделать, — сказал Гонта. — Но не сейчас. Немного позже. И еще одно: пока что не стоит никому говорить о моем визите. Ни милиции, ни кому другому. Этим вы можете повредить Олегу. Повторяю, все очень скоро образуется.
— Я понимаю, — кивнула Ирина. — Конечно, я никому не скажу. Я обещаю.
— Очень хорошо! — Гонта сдержанно поклонился и вышел.
Во дворе прочитал записку: «Андрей Калитовский. 23-й км Боровского шоссе, поселок „Лесное“, коттедж 22».
— Ладно, — пробормотал он себе под нос, — погода, по крайней мере, за городом сейчас хорошая… А в жены-декабристки ты, милая, явно не годишься.
* * *
Когда Нестеров узнал об итогах визита Гонты, он принялся с таким жаром и даже агрессией доказывать настоятельную необходимость ехать в «Лесное» вместе с Гонтой, что тот слегка опешил.— Во-первых, все-таки это мой компьютер! — доказывал Нестеров. — Одно дело, когда его возвращения требует некий незнакомый человек, и совсем другое — сам хозяин. Во-вторых, без моей помощи вам все равно с текстом не разобраться.
— Вот и разбирайся на здоровье, когда я его привезу, — возражал Гонта.
— Я должен, обязан ехать! — горячился Нестеров.
— Но почему? Зачем?
— Потому что… я не могу оставаться в стороне. Я и так потерял больше полугода.
Этот аргумент Гонте был непонятен, он вообще решил не считать его таковым и завершить спор, но на сторону Нестерова неожиданно встал Магистр.
— А почему, собственно, нет? — задумчиво произнес он. — Молодой человек и так уже находится в самой гуще происходящих событий. К тому же известие о его появлении здесь вполне может существенно подтолкнуть их дальнейшее развитие. Рядом с вами, Гонта, я полагаю, ничего страшного с ним не произойдет. Или я ошибаюсь?
— Ну, разумеется, Магистр! — обиженно воскликнул Гонта и тут же засмеялся, осознав, что попался на эту маленькую провокацию. — Ладно, поедем вместе, я не возражаю.
— Я вам советую, Гонта, выбрать автомобиль покрасивее и подороже, — сказал Магистр. — Насколько я понимаю, это «Лесное» из тех мест, где встречают сугубо по одежке. Ваша замечательная пожилая иномарка не подойдет. Тем более что действие особых полномочий у вас продолжается вплоть до завершения нашей операции…
Когда спускались вниз по мраморным ступенькам, Нестеров поинтересовался нейтральным тоном:
— Как она… вообще поживает?
Слово «вообще» несло контекст, обращенный к Гонте. До сих пор они все вместе разговаривали лишь в присутствии Магистра, и о чем-то личном Нестеров спрашивать считал невозможным. Несмотря ни на что, Гонта решил отвечать с максимальной искренностью:
— Не могу сказать наверное, — сказал он. — Серьезных проблем у Ирины нет, тут я уверен. Вас она помнит и выразила желание повидаться — собственно, я вам уже об этом говорил, — но об искренности судить не могу… Извини, Олег, ты спросил — я отвечаю… Ну что еще?.. Мужика в шкафу или под кроватью там не было, это точно… Н-да… извини еще раз за пошлость, хотя ты ее сам и спровоцировал.
Нестеров вдруг схватил Гонту за предплечье с силой, которой тот от него не ожидал.
— Ты все знаешь, когда захочешь, — голос его был наполнен печалью. — Это только мне знать не положено. Хорошо! Ладно!
Он отпустил руку Гонты и сделал шаг вперед, но остановился, потому что теперь уже Гонта удерживал его за рукав.
— Я не могу читать чужие мысли, — сказал Гонта. — Я этого не умею.
Прежде чем остановить машину, Гонта и Нестеров отошли от института на несколько кварталов.
— Что такое особые полномочия? — спросил Нестеров.
— Разрешение на прямое внушение, — нехотя ответил Гонта. — Конечно же, в ограниченных рамках. Когда ситуация становится критической и угрожает наступлением тяжких последствий.
— Для вас?
— Для людей, — сухо ответил Гонта. — Для нас! Для общества!
— А что означают «ограниченные рамки»?
— Это означает, что внушение имеет крайне локальный характер и его действие ограничено во времени. К тому же в любом случае недопустимо побуждать кого бы то ни было к совершению поступков, противоречащих общественной морали и личным убеждениям.
Нестеров неопределенно хмыкнул и несколько минут шагал молча, переваривая услышанное.
— Разве ситуация только теперь стала критической? — с неожиданным вызовом воскликнул он. — Вы что, вокруг себя вообще ничего не видите? Посмотрите, что в стране творится! Где были раньше эти ваши полномочия?! Если вы такие разумные и могучие, как вы могли такое допустить? И как можете спокойно смотреть на происходящее сейчас?!
— А что вы хотели бы предложить? — едко осведомился Гонта. — Очередную революцию?
— Почему бы и нет, если у вас есть возможности и совершенно ясно, что существовать так дальше нельзя!
— Было это уже, — отмахнулся Гонта. — И дров в свое время наломали, и глупостей страшнейших городили из самых благородных побуждений. И, кстати, не только в нашей стране. Боже мой, Нестеров, вы же историк! Ну неужели вы и сами до сих пор не поняли, что в результате любой революции наверх выплывают отнюдь не самые умные и благородные, а наиболее беспринципные и жестокие. Хищники! Это мне впору вас спросить: разве вы не видите, что вокруг происходит?
— Вы хотите сказать, что Октябрьская революция?.. — неуверенно спросил Нестеров.
— Да нет же, — с усталым вздохом ответил Гонта. — Селекты к Октябрьскому перевороту не имеют никакого отношения. Главную ошибку они совершили в феврале. Благородные порывы, модные идеи… своеобразный результат Серебряного века. Тогда казалось, что стоит, чуть-чуть подтолкнуть историю, инициировать массы в нужном направлении, и цивилизация попадет, наконец, в нужную колею. И поначалу вроде бы все развивалось в полном соответствии с прогнозами. А потом случилось то, что должно было случиться. Мы тогда и не подозревали, что хищники способны к быстрой организации на таком высоком уровне. То есть их инстинктивная способность сбиваться в стаи была известна давно, но настолько мгновенная и масштабная реакция казалась нам невозможной. Вот тогда и последовал Октябрь и все дальнейшие события…
— Значит, во всем виноваты вы? — вырвалось у Нестерова, и он тут же испугался, увидев, как закаменели скулы собеседника.
Но помрачневшее лицо Гонты выражало не ярость, не обиду, а глубочайшую горечь.
— Можно совершить ошибку, когда что-то делаешь. И если не делаешь — тоже. Но в обоих случаях ошибка может оказаться одинаково страшной, — медленно произнес он. — Небогатый выбор, не так ли?
Нестеров почувствовал, что продолжать тему в данный момент дальше не стоит.
— На чем мы поедем? — спросил он.
— Наверное, вот на этой машинке, — показал он на быстро приближающийся автомобиль, обтекаемый, черный и блестящий, с затемненными стеклами, сквозь которые не разглядеть содержимого салона, как ни щурь глаза. — Как полагаешь, «Ауди» представительского класса нам подойдет?
Нестеров успел лишь раскрыть рот для соответствующего вопроса, как машина довольно резко тормознула и причалила к поребрику прямо возле них. Гонта открыл дверцу и невозмутимо уселся рядом с водителем.
Нестеров с понятным смущением забрался на заднее сиденье.
— Только побыстрей, ребята, я на презентацию опаздываю, — озабоченно сказал водитель — мужик средних лет до того холеного и гладкого вида, что Нестерову стало совершенно очевидно: простым шофером он уж никак не мог быть.
— Вы знаете поселок «Лесное» на Боровском? — спросил Гонта.
— Спрашиваешь! — обиделся хозяин «Ауди». — У меня же там дружков море. За полчаса докатим!
Не сказав более ни слова, водитель газанул, отчего Нестерова вжало в мягкую спинку, словно при взлете авиалайнера. Больше ни водитель, ни Гонта за всю дорогу не произнесли ни слова. Нестеров, конечно же, тоже помалкивал. Несмотря на довольно плотное движение, «Ауди» действительно домчалась до «Лесного» всего за тридцать пять минут. Правда, причиной тому была не только уверенная рука водителя, но полное презрение к правилам движения, дорожным знакам, светофорам и соседям по асфальтовой полосе. Вначале Нестеров усмотрел в такой манере езды влияние Гонты, но вскоре понял, что водитель ведет машину так, как давно уже привык.
Поселок «Лесное» был обнесен высоким забором из бетонных плит. Въезд сквозь раздвинутые автоматические ворота преграждал легкий шлагбаум, который, впрочем, тут же поднялся, едва «Ауди» свернула на подъездную дорожку. У плечистого охранника машина вопросов не вызвала.
— Нам коттедж двадцать два, — негромко произнес Гонта. — По-моему, сейчас направо…
Забор коттеджа под номером «двадцать два» тоже был высоким, но сложенным из красного кирпича с геометрическим узором из белого. Над чугунными воротами со вделанной калиткой торчала телекамера слежения.
— Еще минутку подожди, пожалуйста, если нетрудно, — попросил Гонта, вылезая из машины.
Он подошел к калитке и вдавил кнопку звонка.
— Кто? — неожиданно громко раздалось из динамика.
— К Андрею, — сказал Гонта. — По делу, друг мой, по очень важному делу.
— В чем проблема? — настаивал вопрошающий.
— Он тебе сам объяснит, если захочет, — пообещал Гонта. — Но если ты против, то мы сейчас же уедем. Дело-то не наше, а его.
Спустя две-три минуты раздался щелчок внутренней щеколды. Калитка слегка приоткрылась.
— Спасибо, братан, — довольно мерзким, по мнению Нестерова, голосом сказал Гонта водителю. — За мной должок.
— За базар ответишь, — довольно хохотнул тот. Мотор «Ауди» взревел, машина развернулась едва ли не на месте, осыпав ботинки Нестерова и Гонты мельчайшей асфальтовой крошкой, и мгновенно умчалась прочь.
— Как вы это сделали… с ним? — спросил Нестеров, пока они шли по красно-коричневым плиткам дорожки, что вела от калитки к стеклянному подъезду дома.
— Он подвез своих знакомых, — поморщил лоб Гонта. — Не то чтобы самых близких и важных, но безусловно нужных. Точнее, которые могут пригодиться. Так он сейчас считает, а скоро просто забудет об этом.
— Забудет о причине опоздания на презентацию? — усомнился Нестеров.
— О причине — нет. Но сам посуди: на презентации он здорово надерется. И очень быстро — как раз потому, что опоздал. А на следующий день с похмелья вообще трудно что вспомнить. То, что он подвозил знакомых, — это точно было! А вот кто они, черт их знает… Неужели ты ни разу в жизни не испытывал подобных ощущений?
— Испытывал, тут не возразишь, — усмехнулся Нестеров. — Понимаю. Это и есть «ограниченные рамки» суггестии в действии?
— Именно так, — в тоне Гонты не было обиды. — Я рад, что ты начал все правильно понимать. Собственно, я в тебе и не сомневался.
Размышления Нестерова, не стоит ли обидеться на Гонту ему самому, были прерваны тем, что дорожка из керамических плиток закончилась.
* * *
Зачем Ирина вдруг решила позвонить своей подруге, она и сама не смогла себе объяснить. Побродив минут десять по квартире, сняла трубку и набрала номер, сразу же, без предисловий заговорив о компьютере Нестерова. Подруга попыталась убедить, что из-за такой ерунды Андрюшу беспокоить не стоит, что он отдаст деньги, как обещал, но Ирина настаивала и в конце концов проговорилась, что друзья Нестерова сами приедут к Андрею за компьютером. Так что еще через десять минут Калитовский уже знал, что ему следует ожидать гостей.В принципе, этот устаревший ноутбук ему был совершенно не нужен. Калитовский взял его у своей подруги, собираясь на деловую встречу, чтобы срочно написать полстранички какого-то малозначительного документа, потому что свой — современный и навороченный — в тот день оставил дома. Он искренне собирался его вернуть, но в первый и второй раз, когда подруга попросила его привезти, Андрюша просто забывал о подобной мелочи, а третья просьба внезапно вывела его из себя и обозлила: он решил, что на него «давят». Мелкие людишки, к которым, без сомнения, относились и временная подруга, и Ирина, не имели никакого права отвлекать его на свои ничтожные проблемы. И хоть вначале собирался дать долларов пятьсот за эту рухлядь, но потом передумал. Тем более Калитовский знал, что на самом деле компьютер принадлежал какому-то мелкому уголовнику, мотающему срок. Сам Андрюша в тюрьме не сидел, хотя дважды был к тому весьма близок. Чистотой своей биографии Калитовский весьма гордился, хотя и тайно: среди его нынешних друзей и партнеров отсутствие судимости считалось скорее недостатком.
Убеждение в своей исключительности пришло к нему, когда он заработал первые сто тысяч зеленых. Это оказалось проще, чем разгрызть семечку. Сколотив кое-какой первоначальный капитал на торговле украденными в Европе иномарками, Калитовский вложил его в закупку некондиционной партии запчастей, которую перепродал в России с помощью партнеров с двухсотпроцентной прибылью. Конечно, пришлось поделиться с товарищами, но сухой остаток все равно оказался впечатляющим.
На эти деньги Калитовский открыл небольшой магазин по продаже автозапчастей, потратив все до копейки. Коммерческий успех предприятия предсказать было еще сложно, но помог случай, который поначалу никак нельзя было назвать счастливым. Через неделю после открытия в кабинете Калитовского появились братки из местной бригады, жестко потребовав свою долю от прибыли. Андрюша спокойно выслушал, кивнул и неожиданно для присутствующих выдвинул свое предложение: «Сейчас я вам ничего не плачу, а вы мне даете сто тонн баксов наличняком. Через месяц получаете двести». Братки от предложения слегка обалдели — они были простыми вышибалами-быками и серьезных денежных вопросов не решали. Потоптались еще немного для пущей важности и отправились докладывать бригадиру.
Еще через несколько дней прямых переговоров соглашение было достигнуто. Калитовский при этом почти не рисковал: он просто решил повторить уже совершенную коммерческую операцию с запчастями, только в большем объеме. Благо связи и с производителями, и-с таможенниками были уже налажены. От братков требовалось лишь обеспечить охрану при доставке товара от белорусской границы. И хотя личная прибыль Калитовского в данном случае оказалась несколько скромнее, успех сделки и перспективы сделок новых обеспечили ему необходимую поддержку и новые полезные знакомства.
Дальнейшие дела его неизменно шли в гору. Жизненные успехи Калитовского базировались на нескольких главных принципах: свято уважать братков и «понятия», не жалеть денег на нужных людей и не церемониться с голодранцами, к числу которых относилось все население страны, за исключением немногих избранных, включая, разумеется, его самого. В последнем он был прав. Калитовский действительно отличался от большинства людей, поскольку сам был не совсем человеком, хотя этого не знал. Потому Андрюша не мог уразуметь, отчего должен отдавать ноутбук, даже если самому он совершенно не нужен. Узнав же о предполагаемом визите вначале вновь разозлился, а потом, напротив, обрадовался, углядев возможность немного развлечься.
Он встретил гостей в холле первого этажа. Два его личных охранника, которых он именовал референтами, сидели здесь же в креслах возле входной двери, преувеличенно безразлично рассматривая глянцевые журнальчики.
— Какие проблемы? — холодно спросил Андрюша, не сочтя нужным тратить время на приветствия.
Пришедшие впечатления на него не произвели. Самые обычные лохи. Один, правда, сухощавый и жилистый, но Андрюша не сомневался, что любой из референтов запросто мог переломить его через колено. А второй — вообще откровенный «ботаник», несмотря на короткую тюремную стрижку. Андрюша был уверен, что и сам бы сумел в случае чего справиться с обоими, несмотря на изрядный слой жирка вокруг поясницы: не зря же он когда-то тратил время, «качаясь» в спортзале.
— Проблем никаких, — ответил жилистый с приветливой улыбкой, которая Андрюше показалась просто глупой. — Мы за компьютером, если это вас не затруднит.
— За компьютером? — удивился Андрюша и сделал вид, что усиленно вспоминает. —Ах да! Да вы что, мужики, это же не компьютер, это — рухлядь. Он сломался у меня через пять минут.
— Это ничего, — с прежней улыбкой сказал жилистый. — Возьмем, какой есть.
— Да нет его у меня, — развел руками Андрюша. — Я его и бросил в тот же день. Его даже чинить уже не возьмут. Но я компенсирую, нет проблем! Двести баксов нормально будет? За эти бабки два таких же можно на барахолке взять, отвечаю.