Страница:
И даже испугался накалу той надежды, которая одновременно полыхнула в глазах Магистра и Гонты.
Защита Периметра оказалась столь мощной, что я ощутил ее присутствие задолго. Здешние селекты применили любопытнейший метод суггестии, попросту изымая из восприятия всякого приближающегося путника занятую ими часть пространства. Никаких тяжких душевных ощущений, никакого подсознательного запрета продолжить путь случайный человек здесь не испытывает, о чем бы ни твердили современные легенды. Он всего лишь не видит этого пути. Посему ничуть не удивляюсь, что Периметр просуществовал необнаруженным почти тысячелетие, несмотря на многочисленные предпринятые попытки его достичь. Впрочем, после шестнадцатого века, когда кто-то из местных князей с сильным вооруженным отрядом попытался найти и покорить Шамбхалу, таких попыток случалось немного.
Мое приближение хозяева Периметра также обнаружили без промедления, и вскоре я увидел двоих встречающих, неторопливо шагавших мне навстречу. Разумеется, они поняли, что из себя представляет их гость, и дружелюбно предложили мне воды и хлеба, чему, признаться, я был несказанно рад, поскольку испытывал и голод, и Жажду. Однако мои попытки немедленно объясниться с ними успеха не имели: используемый ими язык или диалект, к величайшему прискорбию, мне был совершенно незнаком, хотя порой мне казалось, что я узнаю отдельные слова. Видимо, за прошедшие столетия язык внутри Периметра совершенно не менялся, тогда как вовне его в лингвистике племен и народов произошли весьма заметные перемены. Забегая немного вперед, хочу сообщить, что языковая преграда была счастливо решена весьма скоро: в пределах Периметра проживает около десятка европейцев, англичан и французов, покинувших родные места несколько лет назад и овладевших здешним наречием в достаточной мере, чтобы служить мне в качестве переводчиков.
Гималайский Периметр представляет собой очаровательную зеленую долину с чрезвычайно ровным, благоприятным и устойчивым климатом благодаря защищенности от ветров горными вершинами. Но прошу Вас поверить мне, Виталий Михайлович, что, обозрев это подобие Эдема с верхней точки дороги, по которой меня вели мои спутники, я тут же с огромным огорчением осознал естество ошибки, допущенной нашими дорогими коллегами и братьями.
В пределах Периметра (а ргоро: обитатели именуют его Аугонседай, что в переводе означает Община Знания, название же Шамбхала дали ему окрестные племена в своих легендах, оно и привилось впоследствии окончательно) проживает всего чуть более тысячи человек обоего пола. Примерно 350 из них — селекты, остальные — ученики, через которых достигается необходимое общение с внешним миром. Тут уместно добавить, что они же явились вольными и невольными проводниками многочисленных слухов и легенд о Шамбхале, распространившихся ныне по всему миру. По моему приблизительному суждению, ежегодно новыми жителями Периметра становятся около десятка достигших его селектов, а также призванных сюда учеников. Увы, примерно столько же и покидает по причине ухода в мир иной, ибо средний возраст живущих здесь весьма почтенен. Видимо, этим объясняется сугубая скудость сведений о Шамбхале даже в нашей среде: достигшие Периметра селекты оттуда практически не возвращаются, предпочитая окончить свой жизненный срок в этом новом Эдеме среди единомышленников.
Но самое печальное, дорогой Виталий Михайлович, заключено в том, что больше здесь жить никто уже не может! Природа сей прекрасной долины попросту не в силах прокормить большее число душ! Потому нет ни малейшей возможности сосредоточить там сколь-либо пригодное для исторического значения число селектов и учеников, как предполагалось ранее. Таким образом, прекрасная мечта, послужившая причиной моего путешествия, оказалась утопией. К слову, наши братья ныне это отлично понимают. Их изначальная идея теперь значительно переменилась. Своей постоянной целью они ставят воспитание тщательно избранных учеников, которых впоследствии выпускают в мир, намереваясь таким способом умножать ряды человечества, способного противостоять хищникам. Боюсь, дорогой Виталий Михайлович, что Вы, подобно мне, с грустью признаете и согласитесь, что их благородные усилия имеют для судеб нынешнего бытия столь микроскопический результат, что мы его просто не заметим.
Таким образом, единственным итогом моего путешествия сделался вывод о том, что опыт легендарной Шамбхалы — увы! — совершенно неприменим на нашей российской почве. Тем паче что природа нашей Родины не имеет даже приблизительно похожего на Аугонседай места, равно удаленного как от властей, так и от природных катаклизмов, пригодного для сосредоточения селектов, да к тому же еще способного круглогодично обеспечивать население поселка хлебом насущным.
Заранее винюсь перед Вами за вынужденную краткость своего доклада. Подробнейшие записи, а также изустный рассказ о результатах моего вояжа надеюсь представить Вам и Совету незамедлительно по возвращении, каковое, по моим подсчетам, должно состояться не позднее февраля, года 1927.
Остаюсь к Вам в неизменном почтении.
Ваш С.
21.11.1926 г.»
На величину гонорара качество перевода — увы! — не повлияло. За две книжицы он получил шестьсот зеленых долларов, постепенно заменяющих родную валюту, зато никогда не облагаемых налогом. Этих денег как раз хватило на покупку компьютера б. у., бывшего в употреблении, но от того не менее замечательного.
В нем — маленьком и красивом, свободно умещавшемся в кейсе одновременно с книгами, бумагами и даже парой бутылок пива — имелось вместилище для Си-Ди-Ром-диска, модема для связи с Интернетом (к которому Нестеров до сих пор относился пугливо) и, самое главное, огромное свободное информационное пространство.
Оно, это компьютерное беспределье, было бы Нестерову без надобности, если б не внезапная спонсорская помощь родному музею. Директора музея, интеллигентнейшую и добрейшую Светлану Николаевну Ростоцкую, как-то раз пригласили к участию в телевизионном «круглом столе», посвященном проблеме сохранения культурного наследия. Организаторам стола, естественно, было глубоко плевать и на Светлану Николаевну, и на культурное наследие, они рассчитывали на скандал, повышающий рейтинг программы, а вслед за ним и количество рекламных инъекций. И тут почти не ошиблись. Долго и старательно провоцируемая Светлана Николаевна, в конце концов, не выдержала и высказалась по поводу душевной черствости олигархов, равнодушных к стране, из которой они с большой выгодой вытягивают последние соки, а также к ее культуре, истории и науке. В этом, по мнению Светланы Николаевны, и состоит главное отличие современных богатеев от благородных дореволюционных миллионщиков вроде Третьякова, Шмидта или Морозова.
Эскапада Светланы Николаевны была настолько интеллигентна и мягка, что вряд ли ее заметило большинство зрителей передачи. Но за «круглым столом» присутствовал один из тех самых олигархов — председатель совета директоров какой-то нефтяной компании, который публично и весьма торжественно пообещал оказать серьезную помощь музею. Светлана Николаевна обещания всерьез не приняла, ей тогда показалось, что олигарх пришел на передачу нетрезвым, однако через неделю в музей ворвались люди в чистеньких ярко-синих комбинезонах, притащившие с собой компьютеры, принтеры, сканеры и прочее электронно-информационное оборудование. Они установили все это богатство, наладили и исчезли словно духи, возвращенные заклинанием в секретную бутылку, откуда их ненадолго выпустили. Положа руку на сердце, следует сказать, что в музее и до того было несколько компьютеров, на которые в свое время расщедрилось родное Министерство культуры, но после чудесного подарка нефтяного магната их следовало без зазрения совести выкинуть на ближайшую помойку. Конечно, Светлана Николаевна этого не сделала. Те, что еще работали, раздала в личное пользование желающим без права выноса за пределы музея, а навек сломавшиеся поместила в чуланчик подвального хранилища под нерушимый замок: опытная Светлана Николаевна знала, что любая ревизия начинается с проверки наличия и тщательного пересчета самого негодного и ненужного барахла, отсутствие которого может оказаться роковым для руководителя.
Нестеров был одним из первых, оценившим значение подарка. Зачем сидеть ночами над документом в архиве, если гораздо проще отсканировать его постранично, загнать в свой компьютер и возиться над проблемой в свое удовольствие дома, когда пожелает душа! Он так и делал дважды. В первый раз — когда по заданию Светланы Николаевны переводил-расшифровывал удивительно лукавый договор о вечной дружбе между Альвом Гуннхильдом из Брейдафьорда и Торольвом Аринбьярдом из Фирдира. Нестеров блестяще владел германскими языками, но Скандинавия не относилась к сфере его специализации, и о судьбе этих достойных викингов Нестеров не ведал. Однако в конце работы был абсолютно убежден, что единственным и естественным результатом заключенного соглашения могло быть лишь одновременное уничтожение Альва Торольвом, а также Торольва Альвом путем единовременного перегрызания глоток друг другу.
Второй раз он использовал сканер, чтобы перегнать в пустую память своего замечательного ноутбука рукопись Барки. Эта книга «in quarto» с легко разделяемыми листами туда так и просилась. Тем более что ее расшифровка не учитывалась научными планами музея и корпеть над рукописью на рабочем месте Нестерову бы не позволили. Да он бы и сам не стал загружать служебное время личными увлечениями и заблуждениями — Нестеров был человеком чрезвычайно добросовестным и совестливым, злоупотреблять не любил и не желал. Разве что потратил полчаса у сканера, перелистывая страницы трактата Барки.
Но в результате почти вся книга любекского алхимика, искренне верившего в геоцентрическую систему Птолемея, учение Аристотеля о том, что вода заполняет снизу трубку, из которой сверху отсасывается воздух исключительно по той причине, что «природа боится пустоты», оказалась в ноутбуке Нестерова. В том самом ноутбуке, который он оставил у Ирины, повздорив с ней накануне своего ареста. Таким образом, он получил возможность не выходя из дома сколько угодно листать страницы раритета, отыскивая более или менее понятные места. Не открывал он лишь заключительной главы — как раз той, где Барка, предположительно, рассказывал о технологии создания принципикума. Нестеров не верил в существование философского камня и решил, что возьмется за ее перевод и расшифровку, только когда уж совсем будет делать нечего. Тем более что эта работа требовала специальных познаний в химии, которыми гуманитарий Нестеров не располагал.
Когда он сообщил все это Магистру и Гонте, на их лица взошло выражение почти что счастья. В тот момент Нестеров и сам здорово обрадовался: ему было очень приятно сделать нечто полезное для замечательного человека, которого Гонта называл Магистром, и показать, что он, Нестеров, не просто пешка в игре негодяев и тоже способен на многое.
За все это время Нестеров не имел никаких известий от Ирины. Он не писал ей из колонии, не получал от нее писем и порой спрашивал себя: знает ли она вообще, что с ним случилось? Хорошо бы не знала, хотя такого, конечно же, быть не может. Как бы ни рассердила ее последняя ссора, Нестеров не допускал мысли, что Ирина ни разу не поинтересовалась причиной его внезапного исчезновения. Наверное, она звонила ему на работу; наверное, узнала, ужаснулась, а потом постаралась выбросить Нестерова из памяти. Нестеров не корил ее за это. Не поверить в то, что он действительно украл книги, было трудно, тем более он не имел возможности объясниться. Да и нечего ему было сказать в свое оправдание, кроме малоубедительного и оттого смешного «я этого не делал». Тогда, на суде, в качестве свидетелей защиты выступали его сослуживцы — их вызвал адвокат. Словно по написанному они говорили, что Нестеров способный и добросовестный, что всегда характеризовался положительно и ничего .нехорошего никогда не совершал. Но Нестеров видел, что их искреннее желание ему помочь вызвано вовсе не верой в его невиновность. Они просто жалели его, одновременно вполне допуская — и вот это для Нестерова было самым ужасным! — что он вор.
А Ирина на суд вовсе не приходила, видимо, сразу сделав окончательный и беспощадный для Нестерова вывод.
— Полагаю, встречаться с ней вам пока не стоит, — озабоченно сказал Гонта. — У нее вас будут искать в первую очередь. Лучше вы ей позвоните и попросите передать мне компьютер
— Но телефоны тоже могут прослушиваться, — продемонстрировал Нестеров осведомленность в методах работы спецслужб. — Меня тут же засекут.
— У нас тут есть очень хороший телефон, — заверил Гонта. — Его засечь практически невозможно. Все-таки здесь работает народ грамотный. Сейчас мы пройдем и позвоним…
— Кстати, отчего вы так заинтересованы в этой рукописи? — спросил Нестеров.
— Видите ли, — Гонта немного помедлил, но не потому, что не хотел отвечать, а просто подыскивал наиболее понятную форму ответа. — У нас есть веские основания полагать, что в рукописи имеются координаты одной географической точки с очень интересными характеристиками. Отыскать эту точку для нас чрезвычайно важно.
— Нечто вроде геомагнитной аномалии? — догадался Нестеров.
— Примерно так, — кивнул Гонта.
— Подождите, — сказал Нестеров, — я понимаю, вопрос не своевременный… но что теперь будет со мной?
— Отчего же, вполне своевременный, — ответил Магистр. — И вполне естественный. Наши адвокаты немедленно займутся вашим делом, это во-первых. Но сейчас это не главное. До разрешения критической ситуации вы поживете здесь — тут у нас вполне безопасно.
— А дальше?
— Дальше — видно будет, — вмешался Гонта. — В крайнем случае, переправим вас в один из Периметров.
— Куда? — растерянно спросил Нестеров.
— Туда, где люди всегда находятся в безопасности от хищников. Я вам потом объясню… Так пойдемте звонить?
— Здесь в институте все селекты? — задал вопрос Нестеров, когда они с Гонтой шли по длинному коридору.
— Да что вы, нет, конечно, — несколько удивленно ответил Гонта. — Но все, кто здесь работает, — люди. Отличные ребята, вы со многими из них познакомитесь.
— А в Периметре?
— Тоже, естественно.
— Что это такое?
Гонта замедлил шаг, потом и вовсе остановился.
— Периметр — это территория, полностью свободная от влияния хищников. Их там нет, там они, скажем так, не адаптируются.
— Вы их оттуда прогоняете? — догадался Нестеров.
— Нет, — помотал головой Гонта. — Мы просто не даем им возможности жить по понятиям хищников и воздействовать на людей. Представьте себе обычный город или район, где люди строят жизнь по законам. Чиновники не берут взяток и честно исполняют свой долг. А население спокойно живет и работает, потому что никто ему не мешает. Никто не навязывается в «крыши» — а зачем крыша, когда милиция делает то, что ей положено! Ну что там делать людоеду?
— Утопия какая-то, — грустно вздохнул Нестеров. — Да разве у нас возможно такое?
— На ограниченных территориях возможно. На большее у нас пока не хватает сил. Кстати, в оценке количества селектов на Земле вы существенно ошибаетесь. Их, к сожалению, не так много. Увы, хищников пока гораздо больше. Организация любого Периметра — дело не одного года. Освободить людей от влияния хищников — только первый шаг. Потом нужно обеспечить по-настоящему свободные выборы, чтобы люди совершенно осознанно избрали своих руководителей, среди которых нет людоедов. Затем — долгая работа по вытеснению их из всех ветвей власти вплоть до последнего постового милиционера. Пособников, или суггесторов, по-вашему, в милиции и прочих силовых структурах более чем достаточно.
— Это я понимаю, — с готовностью поддакнул Нестеров.
— Процесс этот медленный и весьма продолжительный. Хищники либо сами уходят, понимая, что существование в прежнем режиме уже невозможно, либо их сажают за конкретные преступления. Строго по закону. Некоторые суггесторы, кстати, в Периметрах прекрасно уживаются. Торгуют, снабжают. Нормально делают деньги. Они хорошо приспосабливаются, как вы знаете. И если рядом нет вожака, то вместо того чтобы драть овечек, они мирно кушают рядом с ними травку.
— Что же, там вообще преступности нет? — недоверчиво спросил Нестеров.
— Преступность есть, куда ей деться, — сказал Гонта. — Вот вы, например, неужели ни разу в жизни не дрались?
— Почти нет. Только в глубоком детстве.
— Верю, — согласился Гонта. — Но вообще меж людьми всякое случается. Выпили, повздорили… Несчастная любовь, роковой треугольник. Страсти по сценарию «Отелло»… Да и гастролеры, бывает, наведываются — пограбить, украсть. Периметр — это же не ограда с колючей проволокой. Но с гастролерами-то там справляются довольно быстро.
— А хищники?
— Что хищники?
— Разве они не пытаются вернуть там власть?
— Конечно, пытаются, — терпеливо разъяснял Гонта. — Ну как же такое можно терпеть: работают люди, целый город, целый район — и никто ни бандитам, ни взяточникам не платит! Никому не подчиняется, кроме закона, естественно. И подкупить чиновников пробуют, и запугать, и своих людей во власть пропихнуть. Тут для нас постоянная головная боль. Человек — увы! — слаб. Вот мы и должны постоянно помогать ему устоять, сохранить совесть, достоинство. Уж извини за красивые слова, но Периметр — не что иное, как зона высокой морали. Удерживать его, Олег, это вам не сациви лопать.
— При чем тут сациви? — невпопад спросил Нестеров.
— Да так, просто глупая поговорка. Привязалась откуда-то… Пока люди сохраняют трезвый рассудок, попытки эти успеха не имеют. Помните, как жулика Мавроди избирали в Госдуму? Одних он купил, других заморочил — и спокойно прошел. Пособник очень высокого класса до настоящего хищника не дотягивал совсем чуть-чуть. А в пределах любого Периметра на него бы как на клоуна смотрели.
Нестеров задумался.
— Скажите, а люди знают, что живут именно в Периметре?
— Конечно! Естественно, поначалу все происходит без особой огласки — к чему лишний раз гусей дразнить! — но рано ли поздно каждый житель Периметра осознает разницу между «здесь» и «там» и начинает задумываться. Нам же остается только немного подсказать правильный ответ.
— Но почему же вы?.. — начал было Нестеров очередной вопрос, но Гонта потянул его за рукав.
— Пойдемте-пойдемте, сначала завершим наши дела. На прочие вопросы отвечу немного позже.
Помещение, откуда Нестерову предстояло звонить Ирине, выглядело как обычный компьютерный центр. Белые халаты, свечение экранов мониторов, мягкое стрекотание клавиш. За журнальным столиком двое сотрудников склонились над шахматной доской.
— Георгий, помоги нам, пожалуйста, — сказал Гонта, и один из игравших, парень лет двадцати пяти с густой и мало ухоженной шевелюрой, поднял голову. — Организуй звоночек.
— Как ты не вовремя, — посетовал Георгий с весьма довольной ухмылкой, — еще пару ходов — и он бы сдался.
— Я сдался? — возмутился его партнер. — Да у тебя мат на носу!
— Все-все, — Георгий быстро смешал фигуры, — ладно, в этот раз согласен на ничью.
Не дожидаясь нового взрыва возмущения, Георгий повел Гонту и Нестерова в угол, уютно отгороженный от остального помещения стеллажами.
— Откуда будем звонить? — деловито осведомился он.
— Может, из Антарктиды? — предложил Гонта.
— Понял, — Георгий принялся набирать что-то на клавиатуре компьютера. — Готово, — объявил он через несколько минут. — Называйте номер! Звонок пойдет из Австралии через Сингапур. Подходит?
Ирина оказалась дома, именно в это время она чаще всего возвращалась из института. Нестеров услышал ее спокойное «да-а?», и сердце его учащенно забилось.
— Ирина, — хрипловато произнес он. — Здравствуй!
— Алло! Кто это?
— Это я, Ирина.
— Олег, — беспомощно сказала она. — Ты где, Олег? Что с тобой случилось?
Увидев, что Гонта выразительно постучал пальцем по циферблату наручных часов, Нестеров заторопился:
— Ирина, я потом тебе все объясню. Слушай меня внимательно! У тебя остался мой компьютер, за ним зайдет один человек, мой товарищ («Евгений», — шепотом подсказал Гонта)… Его зовут Евгений. Передай, пожалуйста, компьютер ему. Это очень важно, Ирина. И никому ничего не говори. Я позвоню тебе, мы встретимся, и я все тебе объясню… если ты захочешь.
— Компьютер? — услышал он в ответ.
— Передай его Евгению, — успел прокричать он, прежде чем Георгий разорвал связь.
— Злоупотреблять не стоит, — объяснил он Нестерову. — До минуты разговора абонент неопределим стопроцентно. Дальше могут возникать мелкие сложности. Так что лучше не рисковать.
— Ну что, реванш взять не желаешь? — окликнули Георгия из-за стеллажа. — До окончания обеденного перерыва еще пятнадцать минут, успеешь продуть мне еще раз.
— Какой реванш! — ужасно возмутился тот. — Это говоришь ты, которого лишь счастливый случай спас от позорного поражения? Ну, ладно, сам напросился!
И побежал расставлять шахматы. А Нестеров вслед за Гонтой вышел из компьютерного зала с ощущением сильнейшей зависти ко всем этим людям. Все время, пока он сидел в тюрьме и колонии, они продолжали жить нормальной, замечательной жизнью: занимались любимым делом, общались с такими же нормальными людьми, о чем сам он успел основательно позабыть.
— Они тоже селекты? — спросил он Гонту.
— Они — ученики. Должен вам сказать, что сведения, изложенные в манускрипте и, соответственно, в вашей статье, не совсем точны. Внутривидовые границы между людьми (я имею в виду именно людей) не так уж категоричны. Можно не быть селектом, но влиянию хищников все же не подчиняться. Интеллект, дружище, — могучая сила, развитый интеллект никакому внушению не подвержен. А кроме того, вполне возможно научиться защищаться от них, а также приобрести еще кое-какие полезные качества. Существует на то определенная методика, техника… Конечно, для этого нужно немало потрудиться. Таких людей, а также тех, кому в силу каких-то причин становится известно о существовании нашей организации, мы называем учениками. Собственно, вы, Олег, таким образом оказались автоматически зачисленным в ранг учеников. Если, конечно, не возражаете.
— Я не возражаю, — торопливо кивнул Нестеров. — Но скажите, что будет, если ученик вроде меня попадет в руки хищников и не сможет сохранить молчание? Если он по слабости или по иной причине выдаст все, что знает о вас? Конечно, о правилах конспирации я имею довольно приблизительное представление, но мне кажется, вы ею пренебрегаете полностью.
Гонта внимательно посмотрел на Нестерова, и в его взгляде тот заметил странный налет грусти.
— Не беспокойтесь об этом, — сказал Гонта. — Во-первых, они и так о нас давно знают. А во-вторых, вам просто нечего будет им рассказать…
Надо сказать, после возвращения уничижение сторонников гималайской модели удалось ему с блеском. Сугубая замкнутость мира Шамбхалы (или, как ее называли сами основатели, — Аугонседай) со всей наглядностью опровергала саму идею влиять таким образом на положение вещей. Чрезвычайно скромная по масштабам миссионерская (а по сути — монастырская) деятельность ограниченного числа селектов, отказавшихся от общения с миром, статистически абсолютно не меняла расстановку сил. Их почти тысячелетнее затворничество не принесло ничего, кроме бесполезных легенд, ставших в начале двадцатого столетия модными в Европе и России и породивших в среде комплексующей интеллигенции веру в существование некоего Всемирного Правительства, которое в конце концов непременно всех спасет.
* * *
«…дорогой Виталий Михайлович, как я и предполагал. Последний бивак экспедиции Художника расположился совсем рядом с искомой им Шамбхалой, о чем он — увы! — никогда не узнает. Дорога, точнее, тропинка в пределы гималайского Периметра, отыскалась, едва я прошел около километра. Это чрезвычайно воодушевило меня, поскольку все свои припасы и снаряжение я оставил на стоянке: рацион наш в последние дни сделался крайне скуден, я надеялся, что сокращение количества едоков послужит хоть какой-то компенсацией за мой „английский“ уход без извинений и прощания.Защита Периметра оказалась столь мощной, что я ощутил ее присутствие задолго. Здешние селекты применили любопытнейший метод суггестии, попросту изымая из восприятия всякого приближающегося путника занятую ими часть пространства. Никаких тяжких душевных ощущений, никакого подсознательного запрета продолжить путь случайный человек здесь не испытывает, о чем бы ни твердили современные легенды. Он всего лишь не видит этого пути. Посему ничуть не удивляюсь, что Периметр просуществовал необнаруженным почти тысячелетие, несмотря на многочисленные предпринятые попытки его достичь. Впрочем, после шестнадцатого века, когда кто-то из местных князей с сильным вооруженным отрядом попытался найти и покорить Шамбхалу, таких попыток случалось немного.
Мое приближение хозяева Периметра также обнаружили без промедления, и вскоре я увидел двоих встречающих, неторопливо шагавших мне навстречу. Разумеется, они поняли, что из себя представляет их гость, и дружелюбно предложили мне воды и хлеба, чему, признаться, я был несказанно рад, поскольку испытывал и голод, и Жажду. Однако мои попытки немедленно объясниться с ними успеха не имели: используемый ими язык или диалект, к величайшему прискорбию, мне был совершенно незнаком, хотя порой мне казалось, что я узнаю отдельные слова. Видимо, за прошедшие столетия язык внутри Периметра совершенно не менялся, тогда как вовне его в лингвистике племен и народов произошли весьма заметные перемены. Забегая немного вперед, хочу сообщить, что языковая преграда была счастливо решена весьма скоро: в пределах Периметра проживает около десятка европейцев, англичан и французов, покинувших родные места несколько лет назад и овладевших здешним наречием в достаточной мере, чтобы служить мне в качестве переводчиков.
Гималайский Периметр представляет собой очаровательную зеленую долину с чрезвычайно ровным, благоприятным и устойчивым климатом благодаря защищенности от ветров горными вершинами. Но прошу Вас поверить мне, Виталий Михайлович, что, обозрев это подобие Эдема с верхней точки дороги, по которой меня вели мои спутники, я тут же с огромным огорчением осознал естество ошибки, допущенной нашими дорогими коллегами и братьями.
В пределах Периметра (а ргоро: обитатели именуют его Аугонседай, что в переводе означает Община Знания, название же Шамбхала дали ему окрестные племена в своих легендах, оно и привилось впоследствии окончательно) проживает всего чуть более тысячи человек обоего пола. Примерно 350 из них — селекты, остальные — ученики, через которых достигается необходимое общение с внешним миром. Тут уместно добавить, что они же явились вольными и невольными проводниками многочисленных слухов и легенд о Шамбхале, распространившихся ныне по всему миру. По моему приблизительному суждению, ежегодно новыми жителями Периметра становятся около десятка достигших его селектов, а также призванных сюда учеников. Увы, примерно столько же и покидает по причине ухода в мир иной, ибо средний возраст живущих здесь весьма почтенен. Видимо, этим объясняется сугубая скудость сведений о Шамбхале даже в нашей среде: достигшие Периметра селекты оттуда практически не возвращаются, предпочитая окончить свой жизненный срок в этом новом Эдеме среди единомышленников.
Но самое печальное, дорогой Виталий Михайлович, заключено в том, что больше здесь жить никто уже не может! Природа сей прекрасной долины попросту не в силах прокормить большее число душ! Потому нет ни малейшей возможности сосредоточить там сколь-либо пригодное для исторического значения число селектов и учеников, как предполагалось ранее. Таким образом, прекрасная мечта, послужившая причиной моего путешествия, оказалась утопией. К слову, наши братья ныне это отлично понимают. Их изначальная идея теперь значительно переменилась. Своей постоянной целью они ставят воспитание тщательно избранных учеников, которых впоследствии выпускают в мир, намереваясь таким способом умножать ряды человечества, способного противостоять хищникам. Боюсь, дорогой Виталий Михайлович, что Вы, подобно мне, с грустью признаете и согласитесь, что их благородные усилия имеют для судеб нынешнего бытия столь микроскопический результат, что мы его просто не заметим.
Таким образом, единственным итогом моего путешествия сделался вывод о том, что опыт легендарной Шамбхалы — увы! — совершенно неприменим на нашей российской почве. Тем паче что природа нашей Родины не имеет даже приблизительно похожего на Аугонседай места, равно удаленного как от властей, так и от природных катаклизмов, пригодного для сосредоточения селектов, да к тому же еще способного круглогодично обеспечивать население поселка хлебом насущным.
Заранее винюсь перед Вами за вынужденную краткость своего доклада. Подробнейшие записи, а также изустный рассказ о результатах моего вояжа надеюсь представить Вам и Совету незамедлительно по возвращении, каковое, по моим подсчетам, должно состояться не позднее февраля, года 1927.
Остаюсь к Вам в неизменном почтении.
Ваш С.
21.11.1926 г.»
* * *
Главным и, пожалуй, единственным достоянием Нестерова, которым он дорожил по-настоящему, был его компьютер. Ноутбук предпоследней модели, купленный Нестеровым через хороших знакомых с рук и тем не менее съевший полностью гонорары за два дамских романа, добросовестно переведенных с американского английского на русский в течение нескольких выходных. Работа была плевая в обоих смыслах. Нестеров непрерывно плевался, погружаясь в драматические истории любви скромных провинциальных красавиц и атлетически сложенных юных миллионеров, которых, судя по количеству книг такого типа, в Америке больше, чем головастиков в пруду, но сделал переводы чрезвычайно быстро и, как он был совершенно уверен, на порядок улучшив оригинал.На величину гонорара качество перевода — увы! — не повлияло. За две книжицы он получил шестьсот зеленых долларов, постепенно заменяющих родную валюту, зато никогда не облагаемых налогом. Этих денег как раз хватило на покупку компьютера б. у., бывшего в употреблении, но от того не менее замечательного.
В нем — маленьком и красивом, свободно умещавшемся в кейсе одновременно с книгами, бумагами и даже парой бутылок пива — имелось вместилище для Си-Ди-Ром-диска, модема для связи с Интернетом (к которому Нестеров до сих пор относился пугливо) и, самое главное, огромное свободное информационное пространство.
Оно, это компьютерное беспределье, было бы Нестерову без надобности, если б не внезапная спонсорская помощь родному музею. Директора музея, интеллигентнейшую и добрейшую Светлану Николаевну Ростоцкую, как-то раз пригласили к участию в телевизионном «круглом столе», посвященном проблеме сохранения культурного наследия. Организаторам стола, естественно, было глубоко плевать и на Светлану Николаевну, и на культурное наследие, они рассчитывали на скандал, повышающий рейтинг программы, а вслед за ним и количество рекламных инъекций. И тут почти не ошиблись. Долго и старательно провоцируемая Светлана Николаевна, в конце концов, не выдержала и высказалась по поводу душевной черствости олигархов, равнодушных к стране, из которой они с большой выгодой вытягивают последние соки, а также к ее культуре, истории и науке. В этом, по мнению Светланы Николаевны, и состоит главное отличие современных богатеев от благородных дореволюционных миллионщиков вроде Третьякова, Шмидта или Морозова.
Эскапада Светланы Николаевны была настолько интеллигентна и мягка, что вряд ли ее заметило большинство зрителей передачи. Но за «круглым столом» присутствовал один из тех самых олигархов — председатель совета директоров какой-то нефтяной компании, который публично и весьма торжественно пообещал оказать серьезную помощь музею. Светлана Николаевна обещания всерьез не приняла, ей тогда показалось, что олигарх пришел на передачу нетрезвым, однако через неделю в музей ворвались люди в чистеньких ярко-синих комбинезонах, притащившие с собой компьютеры, принтеры, сканеры и прочее электронно-информационное оборудование. Они установили все это богатство, наладили и исчезли словно духи, возвращенные заклинанием в секретную бутылку, откуда их ненадолго выпустили. Положа руку на сердце, следует сказать, что в музее и до того было несколько компьютеров, на которые в свое время расщедрилось родное Министерство культуры, но после чудесного подарка нефтяного магната их следовало без зазрения совести выкинуть на ближайшую помойку. Конечно, Светлана Николаевна этого не сделала. Те, что еще работали, раздала в личное пользование желающим без права выноса за пределы музея, а навек сломавшиеся поместила в чуланчик подвального хранилища под нерушимый замок: опытная Светлана Николаевна знала, что любая ревизия начинается с проверки наличия и тщательного пересчета самого негодного и ненужного барахла, отсутствие которого может оказаться роковым для руководителя.
Нестеров был одним из первых, оценившим значение подарка. Зачем сидеть ночами над документом в архиве, если гораздо проще отсканировать его постранично, загнать в свой компьютер и возиться над проблемой в свое удовольствие дома, когда пожелает душа! Он так и делал дважды. В первый раз — когда по заданию Светланы Николаевны переводил-расшифровывал удивительно лукавый договор о вечной дружбе между Альвом Гуннхильдом из Брейдафьорда и Торольвом Аринбьярдом из Фирдира. Нестеров блестяще владел германскими языками, но Скандинавия не относилась к сфере его специализации, и о судьбе этих достойных викингов Нестеров не ведал. Однако в конце работы был абсолютно убежден, что единственным и естественным результатом заключенного соглашения могло быть лишь одновременное уничтожение Альва Торольвом, а также Торольва Альвом путем единовременного перегрызания глоток друг другу.
Второй раз он использовал сканер, чтобы перегнать в пустую память своего замечательного ноутбука рукопись Барки. Эта книга «in quarto» с легко разделяемыми листами туда так и просилась. Тем более что ее расшифровка не учитывалась научными планами музея и корпеть над рукописью на рабочем месте Нестерову бы не позволили. Да он бы и сам не стал загружать служебное время личными увлечениями и заблуждениями — Нестеров был человеком чрезвычайно добросовестным и совестливым, злоупотреблять не любил и не желал. Разве что потратил полчаса у сканера, перелистывая страницы трактата Барки.
Но в результате почти вся книга любекского алхимика, искренне верившего в геоцентрическую систему Птолемея, учение Аристотеля о том, что вода заполняет снизу трубку, из которой сверху отсасывается воздух исключительно по той причине, что «природа боится пустоты», оказалась в ноутбуке Нестерова. В том самом ноутбуке, который он оставил у Ирины, повздорив с ней накануне своего ареста. Таким образом, он получил возможность не выходя из дома сколько угодно листать страницы раритета, отыскивая более или менее понятные места. Не открывал он лишь заключительной главы — как раз той, где Барка, предположительно, рассказывал о технологии создания принципикума. Нестеров не верил в существование философского камня и решил, что возьмется за ее перевод и расшифровку, только когда уж совсем будет делать нечего. Тем более что эта работа требовала специальных познаний в химии, которыми гуманитарий Нестеров не располагал.
Когда он сообщил все это Магистру и Гонте, на их лица взошло выражение почти что счастья. В тот момент Нестеров и сам здорово обрадовался: ему было очень приятно сделать нечто полезное для замечательного человека, которого Гонта называл Магистром, и показать, что он, Нестеров, не просто пешка в игре негодяев и тоже способен на многое.
За все это время Нестеров не имел никаких известий от Ирины. Он не писал ей из колонии, не получал от нее писем и порой спрашивал себя: знает ли она вообще, что с ним случилось? Хорошо бы не знала, хотя такого, конечно же, быть не может. Как бы ни рассердила ее последняя ссора, Нестеров не допускал мысли, что Ирина ни разу не поинтересовалась причиной его внезапного исчезновения. Наверное, она звонила ему на работу; наверное, узнала, ужаснулась, а потом постаралась выбросить Нестерова из памяти. Нестеров не корил ее за это. Не поверить в то, что он действительно украл книги, было трудно, тем более он не имел возможности объясниться. Да и нечего ему было сказать в свое оправдание, кроме малоубедительного и оттого смешного «я этого не делал». Тогда, на суде, в качестве свидетелей защиты выступали его сослуживцы — их вызвал адвокат. Словно по написанному они говорили, что Нестеров способный и добросовестный, что всегда характеризовался положительно и ничего .нехорошего никогда не совершал. Но Нестеров видел, что их искреннее желание ему помочь вызвано вовсе не верой в его невиновность. Они просто жалели его, одновременно вполне допуская — и вот это для Нестерова было самым ужасным! — что он вор.
А Ирина на суд вовсе не приходила, видимо, сразу сделав окончательный и беспощадный для Нестерова вывод.
— Полагаю, встречаться с ней вам пока не стоит, — озабоченно сказал Гонта. — У нее вас будут искать в первую очередь. Лучше вы ей позвоните и попросите передать мне компьютер
— Но телефоны тоже могут прослушиваться, — продемонстрировал Нестеров осведомленность в методах работы спецслужб. — Меня тут же засекут.
— У нас тут есть очень хороший телефон, — заверил Гонта. — Его засечь практически невозможно. Все-таки здесь работает народ грамотный. Сейчас мы пройдем и позвоним…
— Кстати, отчего вы так заинтересованы в этой рукописи? — спросил Нестеров.
— Видите ли, — Гонта немного помедлил, но не потому, что не хотел отвечать, а просто подыскивал наиболее понятную форму ответа. — У нас есть веские основания полагать, что в рукописи имеются координаты одной географической точки с очень интересными характеристиками. Отыскать эту точку для нас чрезвычайно важно.
— Нечто вроде геомагнитной аномалии? — догадался Нестеров.
— Примерно так, — кивнул Гонта.
— Подождите, — сказал Нестеров, — я понимаю, вопрос не своевременный… но что теперь будет со мной?
— Отчего же, вполне своевременный, — ответил Магистр. — И вполне естественный. Наши адвокаты немедленно займутся вашим делом, это во-первых. Но сейчас это не главное. До разрешения критической ситуации вы поживете здесь — тут у нас вполне безопасно.
— А дальше?
— Дальше — видно будет, — вмешался Гонта. — В крайнем случае, переправим вас в один из Периметров.
— Куда? — растерянно спросил Нестеров.
— Туда, где люди всегда находятся в безопасности от хищников. Я вам потом объясню… Так пойдемте звонить?
— Здесь в институте все селекты? — задал вопрос Нестеров, когда они с Гонтой шли по длинному коридору.
— Да что вы, нет, конечно, — несколько удивленно ответил Гонта. — Но все, кто здесь работает, — люди. Отличные ребята, вы со многими из них познакомитесь.
— А в Периметре?
— Тоже, естественно.
— Что это такое?
Гонта замедлил шаг, потом и вовсе остановился.
— Периметр — это территория, полностью свободная от влияния хищников. Их там нет, там они, скажем так, не адаптируются.
— Вы их оттуда прогоняете? — догадался Нестеров.
— Нет, — помотал головой Гонта. — Мы просто не даем им возможности жить по понятиям хищников и воздействовать на людей. Представьте себе обычный город или район, где люди строят жизнь по законам. Чиновники не берут взяток и честно исполняют свой долг. А население спокойно живет и работает, потому что никто ему не мешает. Никто не навязывается в «крыши» — а зачем крыша, когда милиция делает то, что ей положено! Ну что там делать людоеду?
— Утопия какая-то, — грустно вздохнул Нестеров. — Да разве у нас возможно такое?
— На ограниченных территориях возможно. На большее у нас пока не хватает сил. Кстати, в оценке количества селектов на Земле вы существенно ошибаетесь. Их, к сожалению, не так много. Увы, хищников пока гораздо больше. Организация любого Периметра — дело не одного года. Освободить людей от влияния хищников — только первый шаг. Потом нужно обеспечить по-настоящему свободные выборы, чтобы люди совершенно осознанно избрали своих руководителей, среди которых нет людоедов. Затем — долгая работа по вытеснению их из всех ветвей власти вплоть до последнего постового милиционера. Пособников, или суггесторов, по-вашему, в милиции и прочих силовых структурах более чем достаточно.
— Это я понимаю, — с готовностью поддакнул Нестеров.
— Процесс этот медленный и весьма продолжительный. Хищники либо сами уходят, понимая, что существование в прежнем режиме уже невозможно, либо их сажают за конкретные преступления. Строго по закону. Некоторые суггесторы, кстати, в Периметрах прекрасно уживаются. Торгуют, снабжают. Нормально делают деньги. Они хорошо приспосабливаются, как вы знаете. И если рядом нет вожака, то вместо того чтобы драть овечек, они мирно кушают рядом с ними травку.
— Что же, там вообще преступности нет? — недоверчиво спросил Нестеров.
— Преступность есть, куда ей деться, — сказал Гонта. — Вот вы, например, неужели ни разу в жизни не дрались?
— Почти нет. Только в глубоком детстве.
— Верю, — согласился Гонта. — Но вообще меж людьми всякое случается. Выпили, повздорили… Несчастная любовь, роковой треугольник. Страсти по сценарию «Отелло»… Да и гастролеры, бывает, наведываются — пограбить, украсть. Периметр — это же не ограда с колючей проволокой. Но с гастролерами-то там справляются довольно быстро.
— А хищники?
— Что хищники?
— Разве они не пытаются вернуть там власть?
— Конечно, пытаются, — терпеливо разъяснял Гонта. — Ну как же такое можно терпеть: работают люди, целый город, целый район — и никто ни бандитам, ни взяточникам не платит! Никому не подчиняется, кроме закона, естественно. И подкупить чиновников пробуют, и запугать, и своих людей во власть пропихнуть. Тут для нас постоянная головная боль. Человек — увы! — слаб. Вот мы и должны постоянно помогать ему устоять, сохранить совесть, достоинство. Уж извини за красивые слова, но Периметр — не что иное, как зона высокой морали. Удерживать его, Олег, это вам не сациви лопать.
— При чем тут сациви? — невпопад спросил Нестеров.
— Да так, просто глупая поговорка. Привязалась откуда-то… Пока люди сохраняют трезвый рассудок, попытки эти успеха не имеют. Помните, как жулика Мавроди избирали в Госдуму? Одних он купил, других заморочил — и спокойно прошел. Пособник очень высокого класса до настоящего хищника не дотягивал совсем чуть-чуть. А в пределах любого Периметра на него бы как на клоуна смотрели.
Нестеров задумался.
— Скажите, а люди знают, что живут именно в Периметре?
— Конечно! Естественно, поначалу все происходит без особой огласки — к чему лишний раз гусей дразнить! — но рано ли поздно каждый житель Периметра осознает разницу между «здесь» и «там» и начинает задумываться. Нам же остается только немного подсказать правильный ответ.
— Но почему же вы?.. — начал было Нестеров очередной вопрос, но Гонта потянул его за рукав.
— Пойдемте-пойдемте, сначала завершим наши дела. На прочие вопросы отвечу немного позже.
Помещение, откуда Нестерову предстояло звонить Ирине, выглядело как обычный компьютерный центр. Белые халаты, свечение экранов мониторов, мягкое стрекотание клавиш. За журнальным столиком двое сотрудников склонились над шахматной доской.
— Георгий, помоги нам, пожалуйста, — сказал Гонта, и один из игравших, парень лет двадцати пяти с густой и мало ухоженной шевелюрой, поднял голову. — Организуй звоночек.
— Как ты не вовремя, — посетовал Георгий с весьма довольной ухмылкой, — еще пару ходов — и он бы сдался.
— Я сдался? — возмутился его партнер. — Да у тебя мат на носу!
— Все-все, — Георгий быстро смешал фигуры, — ладно, в этот раз согласен на ничью.
Не дожидаясь нового взрыва возмущения, Георгий повел Гонту и Нестерова в угол, уютно отгороженный от остального помещения стеллажами.
— Откуда будем звонить? — деловито осведомился он.
— Может, из Антарктиды? — предложил Гонта.
— Понял, — Георгий принялся набирать что-то на клавиатуре компьютера. — Готово, — объявил он через несколько минут. — Называйте номер! Звонок пойдет из Австралии через Сингапур. Подходит?
Ирина оказалась дома, именно в это время она чаще всего возвращалась из института. Нестеров услышал ее спокойное «да-а?», и сердце его учащенно забилось.
— Ирина, — хрипловато произнес он. — Здравствуй!
— Алло! Кто это?
— Это я, Ирина.
— Олег, — беспомощно сказала она. — Ты где, Олег? Что с тобой случилось?
Увидев, что Гонта выразительно постучал пальцем по циферблату наручных часов, Нестеров заторопился:
— Ирина, я потом тебе все объясню. Слушай меня внимательно! У тебя остался мой компьютер, за ним зайдет один человек, мой товарищ («Евгений», — шепотом подсказал Гонта)… Его зовут Евгений. Передай, пожалуйста, компьютер ему. Это очень важно, Ирина. И никому ничего не говори. Я позвоню тебе, мы встретимся, и я все тебе объясню… если ты захочешь.
— Компьютер? — услышал он в ответ.
— Передай его Евгению, — успел прокричать он, прежде чем Георгий разорвал связь.
— Злоупотреблять не стоит, — объяснил он Нестерову. — До минуты разговора абонент неопределим стопроцентно. Дальше могут возникать мелкие сложности. Так что лучше не рисковать.
— Ну что, реванш взять не желаешь? — окликнули Георгия из-за стеллажа. — До окончания обеденного перерыва еще пятнадцать минут, успеешь продуть мне еще раз.
— Какой реванш! — ужасно возмутился тот. — Это говоришь ты, которого лишь счастливый случай спас от позорного поражения? Ну, ладно, сам напросился!
И побежал расставлять шахматы. А Нестеров вслед за Гонтой вышел из компьютерного зала с ощущением сильнейшей зависти ко всем этим людям. Все время, пока он сидел в тюрьме и колонии, они продолжали жить нормальной, замечательной жизнью: занимались любимым делом, общались с такими же нормальными людьми, о чем сам он успел основательно позабыть.
— Они тоже селекты? — спросил он Гонту.
— Они — ученики. Должен вам сказать, что сведения, изложенные в манускрипте и, соответственно, в вашей статье, не совсем точны. Внутривидовые границы между людьми (я имею в виду именно людей) не так уж категоричны. Можно не быть селектом, но влиянию хищников все же не подчиняться. Интеллект, дружище, — могучая сила, развитый интеллект никакому внушению не подвержен. А кроме того, вполне возможно научиться защищаться от них, а также приобрести еще кое-какие полезные качества. Существует на то определенная методика, техника… Конечно, для этого нужно немало потрудиться. Таких людей, а также тех, кому в силу каких-то причин становится известно о существовании нашей организации, мы называем учениками. Собственно, вы, Олег, таким образом оказались автоматически зачисленным в ранг учеников. Если, конечно, не возражаете.
— Я не возражаю, — торопливо кивнул Нестеров. — Но скажите, что будет, если ученик вроде меня попадет в руки хищников и не сможет сохранить молчание? Если он по слабости или по иной причине выдаст все, что знает о вас? Конечно, о правилах конспирации я имею довольно приблизительное представление, но мне кажется, вы ею пренебрегаете полностью.
Гонта внимательно посмотрел на Нестерова, и в его взгляде тот заметил странный налет грусти.
— Не беспокойтесь об этом, — сказал Гонта. — Во-первых, они и так о нас давно знают. А во-вторых, вам просто нечего будет им рассказать…
* * *
Идея создания Периметров родилась на рубеже тридцатых годов. Это было самое благоприятное после страшных весен революции время для рождения и вынашивания идей, поскольку в то время за одни лишь мысли еще не сажали и не расстреливали. Как ни странно, главным теоретиком построения системы Периметров стал Николай Иванович Сперанский, прежде столь же последовательный и неукротимый ее критик — единственный из членов Совета побывавший в легендарной Шамбхале с заранее обозначенной целью доказать нерациональность ее существования.Надо сказать, после возвращения уничижение сторонников гималайской модели удалось ему с блеском. Сугубая замкнутость мира Шамбхалы (или, как ее называли сами основатели, — Аугонседай) со всей наглядностью опровергала саму идею влиять таким образом на положение вещей. Чрезвычайно скромная по масштабам миссионерская (а по сути — монастырская) деятельность ограниченного числа селектов, отказавшихся от общения с миром, статистически абсолютно не меняла расстановку сил. Их почти тысячелетнее затворничество не принесло ничего, кроме бесполезных легенд, ставших в начале двадцатого столетия модными в Европе и России и породивших в среде комплексующей интеллигенции веру в существование некоего Всемирного Правительства, которое в конце концов непременно всех спасет.