Страница:
«Сережа…» — и я тихо сползла на пол, по-прежнему цепляясь за штору. Странное состояние тупого оцепенения свалилось на меня сверху, как снег с крыши. И наверное, только это не позволило мне сойти с ума. Словно сквозь толстый слой ваты, заложившей уши, я слышала и слабые стоны под окном, и едва слышный стук в дверь, и монотонное «Впусти меня. Открой мне». Стоило встать и открыть, и все бы закончилось в тот же миг — весь этот кошмар, мистика и, главное, ожидание смерти. Но инстинкт самосохранения — вещь упрямая. И я продолжала сидеть на холодном полу, таращась в пустоту и отрешенно повторяя: «Сережа, не надо… Не надо, Сережа… Сережа…»
В категории «нудность и клиническое постоянство» мы с голосом за дверью вполне могли бы конкурировать. И я бы, наверное, победила, потому что ближе к пяти утра он, отчаянно и громко рявкнув:
«Впусти меня, слышишь?!» — все-таки затих, я же еще раз восемьдесят повторила «не надо, Сережа» уже в абсолютной тишине. Впрочем, почему в абсолютной? Где-то наверху соседи уже включили воду в ванной. Внизу закашлял и закряхтел древний старичок (он мучился бессонницей, и прежде его каждодневный шумный подъем меня ужасно бесил). За стеной петухом, разгоняющим нечистую силу, зазвенел будильник. А вслед за ним задребезжал телефон. Телефон снова включился!
Это могло означать только одно: я выжила, я выдержала, по крайней мере, на сегодня вся эта жуть закончена и можно подумать о том, что делать дальше. Из глаз моих вдруг обильно хлынули слезы, подбородок задрожал, и в прихожую я кинулась, рыдая сладко, как ребенок, которого наконец простили и выпустили из угла злые родители.
Звонить могла только Ольга. Наверняка прослушала мое сообщение на автоответчике и теперь жаждала убедиться, что все это ей не почудилось. «Да уж, пожалуй, что не почудилось!» — подумала я, с содроганием вспомнив Сергея в сером плаще, стоявшего под моим окном. Из-за того, что руки все еще тряслись, телефонная трубка показалась вдруг неимоверно тяжелой: пришлось подбородком прижать ее к плечу.
— Алло! — Голос мой упал в пустоту, как камушек в омут. — Алло! Оля, это вы?
— Нет, это не Оля, — шарахнуло по барабанным перепонкам. — Это не Оля.
Ты слышишь, стерва?! Не захотела меня впустить, не захотела выпить со мной бокал вина, и теперь все пойдет так, как и должно было идти…
Меня одновременно бросило и в жар, и в холод, колени ослабели, пот потек по вискам двумя липкими ручейками.
Это был тот же самый голос, что недавно просил под дверью: "Открой мне!
Впусти меня!"
— Сережа! — пробормотала я, сильно опасаясь, что сейчас опять рухну в обморок. — Сережа, за что ты так со мной? Все, что сказал Витька, — это ведь не правда! Ну, Сережа…
— Молчи! — снова резко бросили на том конце провода. — Сейчас уже ничего не изменишь. Ты не захотела выпить вино, и его вольют в глотку твоей Ольге. Она получит то, чего так боялась. Гертруда выпьет отравленный кубок, предназначавшийся не ей… Ты этого хотела, да? От ужаса мой язык онемел и прилип к небу. Невидимый же собеседник продолжал:
— И дальше все будет так, как должно было быть. Будет настоящая мясорубка… Бедная, глупая стерва, ты ведь наверняка думала, что «мясорубка» — это просто такая нестрашная машинка для перемалывания кусочков говядины и свинины? — Пауза, и снова монотонное:
— А Гертруда? А Лаэрт? А Клавдий? И ты, маленькая, трусливая сучка!
— Сережа! — в последний раз выкрикнула я, и в трубке, вместо ответа, запищали короткие гудки отбоя.
Все это было и страшно, и странно, и совершенно не, в духе Пашкова.
Только что-то на самом деле чудовищное могло таким образом изуродовать его мозг. «О, что за гордый ум сражен?» Факт моей «измены», пожалуй, не обладал такой разрушительной силой. А может… От внезапно пришедшей в голову мысли мне сделалось совсем уж дурно… Может, и не было никакого безумия? Если исходить из классического толкования Шекспира, Гамлет ведь никогда и не сходил с ума! Он был отвратительно, стопроцентно нормальным человеком! Притворство? Но с какой целью?! Как странно бы себя я ни повел, Затем что я сочту, быть может, нужным В причуды облекаться иногда…
Мрачная тень Эльсинора снова нависла надо мной призраком неотвратимой смерти. Но сейчас не было времени на то, чтобы зарываться в переводы, толкования и шекспироведческие статьи, пытаясь отыскать волшебное слово «сим-сим», которое сразу все объяснит и сразу всех спасет. Ситуация предполагала действия более оперативные и менее замороченные: позвонить Ольге и сказать, чтобы она спряталась, закрылась на все замки и ни в коем случае не отпирала никому — ни почтальону, ни соседке, ни сантехнику! «Ей вольют в глотку вино!» — обещал Пашков, и это значило, что у него есть помощники.
Непослушными, дрожащими пальцами я принялась накручивать телефонный диск и даже с досады саданула кулаком по стене, услышав длинные гудки. Ольги не было дома! Она могла находиться где угодно: на улице, в магазине, у той же Леры Игониной, в маршрутке, едущей от Кузьминок до Люберец. И где угодно ее могли достать…
Господи, как хотелось мне в тот момент сделаться вездесущей. Всего на пять минут, чтобы выдернуть ее оттуда, где она сейчас находится, и вместе с ней смыться. Но у меня не было даже плохонькой машины, не говоря уж о сверхъестественной способности пребывать одновременно в нескольких местах.
Способность пребывать в нескольких местах одновременно.. Скорость, оперативность. «Его ребята ходят по следу» как гончие псы… У его ребят информация в сто раз оперативнее и полнее, чем у милиции"… Ну конечно же! Что не под силу одному человеку, запросто могут сделать несколько! Я не знала, кто они — сотрудники органов в штатском или обыкновенные бандиты, — но очень надеялась, что эти люди помогут мне спасти Ольгу. Что же касается телефона Мистера Икс, то на эту тему у меня тоже были некоторые соображения. Видимо, все-таки существовало равновесие справедливости и несправедливости в природе, раз Ольгина записная книжка все еще лежала на тумбочке в моей прихожей. А в книжке был один странный номер телефона. Просто номер, без всяких адресов и фамилий. Но зато с крошечным крестиком, стоящим возле последней цифры. Я обратила на него внимание еще в тот раз, когда пыталась вычислить Леру Игонину.
Крестик — «икс» — Мистер Икс… В принципе это было моим единственным шансом.
— Алло! — прокричала я в трубку, набрав комбинацию из семи цифр и услышав странно узнаваемый мужской голос. (Впрочем, я находилась сейчас в таком состоянии, что все голоса и лица вокруг казались мне подозрительно и угрожающе знакомыми.) — Алло! Выслушайте меня, пожалуйста. Если вы тот, про кого я думаю… Вы ведь Мистер Икс? Одна моя подруга Ольга называла вас Мистером Икс, она звонила вам вчера из моей квартиры! Оля в опасности, ее хотят убить.
Найдите ее, пожалуйста, как можно быстрее. Вы ведь можете?! Умоляю вас, найдите!
Мой невидимый собеседник молчал, будто не слышал всего, что я сказала, или же просто не хотел отвечать. Но это почему-то лишь добавляло уверенности: он именно тот, кого я ищу!
— Пожалуйста, скажите что-нибудь! — против воли из глаз моих покатились слезы. — Не молчите, пожалуйста! Вы ее последняя надежда. И моя тоже… Умоляю вас!
— Хорошо, — как-то нехотя, уронили на том конце провода. — Назовите свой адрес, я пришлю за вами машину…
Минут через двадцать к подъезду подкатил темно-синий джип с тонированными стеклами. Из машины вышли двое молодых людей в добротных шерстяных пальто. Все еще соблюдая великие меры предосторожности, я спросила через дверь, кто они и откуда.
— За вами посылали, — ответили ребята кратко и совсем по-гамлетовски.
Мои сборы заняли не больше пяти минут. Примерно столько же времени понадобилось мне, чтобы набраться храбрости и зайти на кухню за ключами. Зато остальные полчаса, что мы ехали до двухэтажного белого особняка в центре, я усиленно размышляла над тем, под каким «соусом» подам моему спасителю всю эту историю про «Гамлета». Как объясню про Пашкова? Про Офелию? Про Полония? Про Розенкранца с Гильденстерном? Поверит ли он мне?
И только войдя в просторный кабинет с зелеными кожаными креслами и вертикальными жалюзи на окнах, поняла, что все это не важно. Поняла еще прежде, чем заметила, что Ольга (живая и здоровая Ольга!) не смотрит мне в глаза. Еще прежде, чем увидела выходящую из боковой двери Наталью. Еще прежде, чем встретилась взглядом с Лехой — отнюдь не обезглавленным и вообще целым и невредимым настолько, что хоть сейчас на плакат, рекламирующий правильный образ жизни!..
Я увидела Олега Ивановича Бородина, собственной персоной. И последним звуком, услужливо выплюнутым моей памятью, стал истошный визг поросюшки Даши, с которой этот самый человек в спешке и панике сдирал кружевные трусики…
Я не умерла от разрыва сердца и не упала в обморок, хотя в последнее время это сделалось у меня дурной привычкой. А просто прислонилась затылком к стене и прикрыла глаза.
— — Ну, так как, мадемуазель артистка? — донеслось откуда-то сверху. — Нравится вам такой театр? Нравится, нравится! Не может не нравиться — вы же профессионал!
Я разлепила тяжелые веки. Бородин стоял прямо передо мной и усмехался жестко и зло. Его двойной подбородок едва ли не нависал над моим носом. — Хотя вот лицо у вас почему-то не радостное.
— Да и потасканное какое-то! Вы уж извините за прямоту. Н-да, в бытность вашу Аленой Вологдиной выглядели вы, прямо скажем, привлекательнее! — Он сделал пару шагов назад, склонил голову набок и «полюбовался» мной, как ценитель живописи редкой картиной. — И плечи сутулые, и шея в воротнике, как карандаш в стакане, болтается. А волосы! Ну что за волосы?! Я так полагаю, в сортире не много охотников нашлось с вами уединиться? Там ведь тоже симпатичные девочки ценятся…
В другое время я, конечно, не преминула бы восхититься богатым опытом Олега Ивановича, доподлинно знающего, какие именно девочки пользуются спросом в общественных туалетах. Но сейчас мне было не до того. Перед глазами расплывались радужные круги, и в кругах этих проступали лица Ольги, Натальи, Лехи. В самом углу переминался с ноги на ногу Славик Болдырев и уж так старался быть незаметным, что почти сливался со стеной.
Я все еще не могла до конца поверить в то, что это случилось именно со мной. Зато Бородин вовсю праздновал победу:
— Нравится вам быть униженной и растоптанной? Нравится выть от страха и бессилия? «Умоляю! Помогите! Спасите!» Нравится чувствовать себя идиоткой, которую водят за нос?!
Мне казалось, еще секунда и он меня ударит. Широкая его грудь под белой шелковой рубахой тяжело вздымалась. Угадывающаяся под воротником золотая цепочка врезалась в покрасневшую шею. Каюмова за его спиной сосредоточенно ковыряла пальцем спинку кожаного дивана. Леха с глубоким интересом изучал носки собственных ботинок.
— Что ты молчишь?! — Бородин вдруг резко перешел на «ты» и, опершись рукой о стену рядом с моей головой, с яростью заглянул в мои глаза. — Что ты молчишь, дешевка?! Сказать нечего?! Роль не выучила? Или текста для тебя не написали? А ведь какая говорливая поначалу была — просто соловьем разливалась!
Уж пора, по идее, хоть что-нибудь ответить, я понимала это, но язык все еще отказывался меня слушаться, а во рту было так гадко, что я всерьез опасалась, как бы меня не стошнило прямо на ворсистый мягкий ковер.
Бородин же постоял у стены с минуту, дыша на меня кисло и жарко, потом совершенно спокойно выпрямился, повел плечами, поправляя пиджак, и неторопливо зашагал к столу. Когда он обернулся, у него вновь было спокойное и уверенное лицо победителя. Только округлое брюшко, внушительная проплешина на макушке да еще, пожалуй, отвратительная физиономия мешали ему сравняться в неотразимости с Полом Ньюменом.
— Так что проиграли вы, мадемуазель, по полной программе! — Он снова решил придерживаться светской линии. — И надеюсь, это послужит вам хорошим уроком. Думаю, вы поймете, что карать виноватых — все-таки право Бога, а не какой-то сопливой, недоделанной артисточки!
— Сесть можно? — вяло и безжизненно проговорила я, понимая, что разговор еще далеко не закончен.
— Садитесь. — Бородин равнодушно пожал плечами, кивнул мне на кресло, а сам, как председатель собрания, уселся за столом.
Все остальные, с его позволения, тоже рассредоточились на сидячих местах в кабинете. Ближе всех ко мне оказался Леха. Когда я увидела его розовеющие на глазах уши, меня чуть не передернуло от отвращения.
— Так вот, — бывший объект моего розыгрыша задумчиво повертел ручку с золотым пером (едва ли не ту же самую, которой поигрывая во время нашей первой встречи), — я действительно надеюсь, что это послужит вам хорошим уроком и в следующий раз, прежде чем ввязываться во что-нибудь подобное, вы десять раз подумаете. Ведь отчего все ваши беды? Оттого, Женя… Или Алена? Вам как приятнее?
Я промолчала, и Олег Иванович вернулся к излюбленному термину «мадемуазель».
— Оттого, мадемуазель, что вы вообразили себя слишком умной. Детективов поначитались, что ли? «Все мужики — дураки, одна я семи пядей во лбу»? Не спорьте, именно так и было! И манеры-то вы себе выбрали шлюшески дешевые…
Или, может быть, они у вас естественные? Тогда простите, ради Бога!
Мне снова не оставалось ничего иного, как нервно проглотить слюну.
«Моральное изничтожение» меня еще даже не вступило в основную фазу. Краем глаза я видела, что Лехины уши уже пылают, как спелые помидоры. Каюмова же, наоборот, сделалась белой, точно дохлая лабораторная мышь. Одна только Ольга выглядела более или менее пристойно.
— В общем, избрали вы тактику дешевой проститутки, заявились ко мне в офис, разыграли дурацкий водевиль, и первой вашей глупостью было решить, что это вот так запросто сойдет вам с рук…
«Офис, водевиль… — отметила я про себя. — А ведь наверняка мало кто из присутствующих знает про дачу и про то, что там произошло на самом деле. Скорее всего, про Дашеньку и ее кружевные трусики он никому не рассказал!»
— Нет, это было второй вашей глупостью! Первая — то, что вы связались с моей, с позволения сказать, супругой и согласились поработать на нее! Она сдала вас с потрохами тем же вечером, во всем покаялась и телефончик дала и адресок.
Людочка у меня дама без комплексов! И жалостную историю, которую она вам наплела, тоже пересказала: про беременность, про моих бесконечных любовниц…
Мне она все сказала, а вот вам — нет. Вы ведь ни про любовника ее молодого не знаете, ни про то, что ребенок этот непонятно от кого, ни про то, что она адвоката замордовала, все пыталась узнать, как бы ей так развод обставить, чтобы вину свалить на меня, а ей денег огрести побольше…
— Она на самом деле сказала, что ждет ребенка… — не очень уверенно вставила я, — вот мне и показалось…
— Когда кажется, креститься надо! — грянул Бородин. — Или думать, по крайней мере! Скольким, интересно, ты мужикам жизнь и карьеру вот так испортила? Ладно я. Меня так просто из седла не вышибешь. Пошипела моя благоверная, как ехидна, слюной ядовитой побрызгала, на том дело и кончилось. А с другими как? Да кто тебе вообще дал право судить?! Кто дал тебе право наказывать?! Ты кто — Бог? Ангел? Святая Евгения? Шлюха ты, подстава и подстилка! Причем глупая шлюха…
Я проглотила «комплимент», так как мне больше ничего не оставалось. Леха же заерзал на своем стуле так, будто в сиденье было вмонтировано с десяток острых шильц.
— И глупость твоя не только в том, что ты лезешь куда тебя не просят, а еще и в том, что дальше своего носа не видишь…
Видимо, тирада выглядела бы эффектнее после наводящего вопроса, потому что Олег Иванович выждал секунду или две. Но я не проявила инициативы, остальная часть аудитории тоже безмолвствовала. Тогда он поправил галстук, сколотый дорогой булавкой, и, откашлявшись, продолжил:
— Задумка у меня относительно тебя была не только простенькая, но и милосердная. Все время я давал тебе маленькие подсказочки, но ты ни одной из них не воспользовалась, а огород нагородила такой, что и не разобрать. Что ты там с этим… как его?..
— Пашковым, — подсказала Ольга.
Я взглянула на нее почти с ненавистью, но она достаточно спокойно и уверенно выдержала мой взгляд.
— Да, с Пашковым! Что ты там насочиняла? Мы как пленку с автоответчика прослушали, так чуть со смеху все не попадали. Это надо же! Шекспир! Цитаты!
«Гамлет — принц, он не твоей звезды!» Наташ, — он перевел взгляд на Каюмову, — ты хоть раз была в казино «Звезда»? Ну хоть разочек?
— Нет, — мотнула она головой. Светлая прядь выскользнула из-за уха.
А я почему-то вспомнила, как тосковала и горевала после ее «трагической гибели».
— А женишка ее знаешь?
На этот раз Каюмова не успела ответить. Мне надоело участвовать в акции «избиение младенцев» в качестве младенца, и я включилась в диалог:
— Но по казино-то ты все же время от времени ходила? Ты ведь не просто так вспомнила то слово «каблук» из кроссворда? Каюмова вскинула на меня серо-голубые глаза и быстро кивнула.
— Я говорю! — тут же рявкнул Бородин, сделав акцент на слове "я".
Похоже, мысль о том, что я хотя бы частично реабилитируюсь и не покажу себя совсем уж клинической идиоткой, для него непереносима. — Я говорю… И вообще, до твоего Сергея и твоих литературоведческих изысков еще дойдем. Были, конечно, цитаты… и про Полония, и про Розенкранца с Гильденстерном, но смысл заключался в том, чтобы напомнить тебе о неотвратимости наказания, а не в том, чтобы ты ринулась искать Гамлета! Теперь слушай сюда! Задумка, еще раз говорю, была элементарная и воплощена в жизнь весьма скромными актерскими силами. Мне очень приятно представить вам двух профессиональных артистов, принимавших участие в акции, — Наташу Каюмову и Алексея Митрошкина. Они из разных театров, но надеюсь, за это время успели подружиться…
И Леха, и Наташа с равной неохотой взглянули в мою сторону. По задумке Олега Ивановича им наверняка следовало шутовски поклониться. Впрочем, он вполне удовлетворился тем, что у меня, в конце концов, задрожал подбородок: не от стыда, так хоть от обиды!
— Еще, конечно, центральная действующая фигура — Вадим Петрович Бирюков, но он, похоже, «на похоронах». Такой грешок за ним в самом деле водится.
Остальные — любители. Ольга Михайловна Терентьева — главный бухгалтер одной из наших дочерних компаний и мой близкий друг… Вот Ольга — та улыбнулась. Правда, едва заметно и скорее утешительно, чем насмешливо; но все-таки улыбнулась! И Бородин, наклонившись через стол, как-то особенно мягко потрепал ее по плечу. Не знаю уж, что это было — интуиция? внезапное озарение? — но мне почему-то вдруг стало ясно как дважды два четыре то, что она уже друг. Как там на эту тему говорилось у Чехова?
Женщина может быть сначала просто знакомой, потом любовницей и потом только другом? Совершенно определенно, Ольга Терентьева — красивая, яркая, слишком дорогая для того, чтобы быть любовницей нереализовавшегося театрального режиссеришки (Господи! Как же я сразу-то этого не почувствовала!), была когда-то подругой самого Олега Ивановича. И после этого сумела сохранить с ним хорошие дружеские отношения.
— И второй наш любитель — Вячеслав Болдырев!
Славик тихо засопел в своем углу и почему-то покосился на Леху.
— Слава действительно работает барменом в «Лилии», актерских способностей у него, к сожалению, ноль. Он ведь признался мне, что чуть не расхохотался, когда вы заявились к нему домой и стали выспрашивать про Олю.
«Все время, — говорит, — думал, что сейчас рассмеюсь и все испорчу!» В общем, пришлось его перевести на роль бессловесную, но важную! И вот тут вы, Женя, нас, честно говоря, напугали… «Знаю я, как двигается Человек в сером! Видела его уже! Это точно»
Он смотрел на меня смеющимися и в то же время жестокими карими глазами, а я готова была от досады и злости съесть собственный нос. Славик? Ну конечно же Славик! Как можно было не вспомнить? Не догадаться? Не узнать? Правда, без плаща и бинтов я видела его всего два раза, но это, по-хорошему, не оправдание!
Бородин же, вдоволь насладившись сменой эмоций на моем лице, откинулся на спинку кресла и сцепил руки на животе:
— Ну вот в общем-то и все. Все остальные — в эпизодах. Да, кто остальные, кстати? Только милиция, получается. И еще Валера Родионов, который к вам в дверь стучал. Рассказывать-то как — по порядку? Или вопросы задавать предпочитаете?
— Мне все равно, — хмуро ответила я, хотя один вопрос на самом деле вертелся у меня в голове.
— Ну что ж! Тогда по порядку, — решил Олег Иванович и довольно благодушно поведал:
— Адрес ваш и телефончик я, как уже говорил, узнал от жены.
А на идею спектакля натолкнула меня Оля; обмолвилась как-то, что актрисе надо мстить ее же оружием. Тут я и сам вспомнил кое-какие моменты нашего с вами знакомства, покумекал-покумекал и решил: да, то, что нужно! Оля познакомила меня с Бирюковым. Кто он там? Бывший приятель подруги, по-моему? — Ольга сдержанно кивнула. — Ну да, приятель подруги. В общем, все вместе мы разработали литературно-художественную композицию. Вадим Петрович привлек Алексея из чужого коллектива, чтобы не возникало накладок, и Наташу — из своего. Кстати, на самом деле у Наташи с Бирюковым великолепные отношения, просто она как никто другой подходила для этой роли — и живет в коммуналке без папы, мамы, и близких друзей нет, и личную жизнь напоказ не выставляет…
Видимо, в этом месте подразумевались восторженные аплодисменты публики, но я аплодировать не собиралась категорически, и поэтому лишь неопределенно скривилась. Леха, вообще, давно изображал соляной столб. Отдуваться пришлось Каюмовой. — Ну не такие уж и великолепные! — фальшиво-веселым голоском прощебетала она, подобострастно улыбаясь. — Все-таки режиссер и актриса!
Сложности всегда есть. Так что я, например, искреннее удовольствие получала, когда в машине ругала Вадим Петровича на чем свет стоит, а он, бедненький, ничего не мог возразить. Странно было бы, если б «труп» заговорил, правда?
Бородин усмехнулся. А я с ненавистью подумала: «У-у, крыса! Чтоб тебе всю жизнь третью сосну с краю играть!» Еще немного поразмыслила и решила: «Но актриса-то она хорошая. Как, впрочем, и Митрошкин. Откуда только они взялись на мою голову?»
— Так вот! — приступил к дальнейшему повествованию Олег Иванович. — Еще раз повторюсь, что план был милосердным. В самой его идее заключалась первая подсказка, но вы ею не воспользовались. Помните, Женя, «Царевну-лягушку», которую вы пересказывали у меня в кабинете? Вы и тогда, наверное, считали себя очень умной? Ну как же! Сидит этакий «мешок с деньгами», таращится на ваши распрекрасные ноги и можно ему хоть «Колобка» рассказать — он все равно не поймет, потому что сложнее «Букваря» ничего в жизни не читал. Так, да?
Наверное, ответить в данной ситуации «да» было равносильно смерти, не ответить ничего — только раззадорить и без того легко выходящего из себя Бородина. Поэтому я выбрала золотую середину, неопределенно и виновато протянув: «Н-ну-у-у…» В конце концов, от меня требовалось всего лишь вытерпеть еще час или два этих издевательств, а потом выйти на улицу и постараться забыть обо всем, как о кошмарном сне.
— «Ну»… Вот вам и ну! Умничать мозгов хватило, а сообразить, что вся ваша ирония белыми нитками шита — выходит, нет? Да сразу я тогда все про вашу сказочку понял! Только вот поверил, что вы и правда с «Мосфильма»: сейчас ведь всяких чудиков хватает, может, кто и на «Царевну-лягушку» покуситься решил. А вы, значит, были свято уверены, что никому, кроме вас, такая «гениальная» идея в голову прийти не могла. Поэтому и не поняли ничего, когда увидели, что ребята из «Эдельвейса» с «Гамлетом» на сцене вытворяют! Я ведь специально задание дал Бирюкову: посовременнее, посмешнее, поабсурднее… Чего бы, кажется, проще: задуматься и вспомнить, перед кем и когда вы сами разыгрывали такой же номер? ан нет!
Тут меня и в самом деле взяла ужасная досада. Я опустила голову и принялась изучать собственные «распрекрасные» колени. Ведь была же у меня мысль о «Царевне-лягушке»! Была! Но совсем в другом контексте: я, мол, со своей «Царевной-лягушкой» этому идиоту-режиссеру и в подметки не гожусь.
Ха-ха-ха! Дурища самоуверенная!
Бородин тем временем вышел из-за стола, подошел к окну и открыл жалюзи.
Серое пасмурное утро медленно и скучно вползло в кабинет.
— Кстати, Бирюков потратил целых четыре репетиции на то, чтобы начать делать «Гамлета» специально для вас. Актеры думали, что все это взаправду. Даже съемочная группа от Комитета культуры была настоящая… Не догадываетесь зачем?
Я уже догадывалась, но все равно упрямо мотнула головой.
— Для того чтобы вы вынуждены были позаменять Вадима Петровича на репетициях! Кстати, это был чуть ли не единственный раз, когда ваша, с позволения сказать, сообразительность заработала в нужном направлении без пинка со стороны… Наташе даже не пришлось предлагать вам взять на себя режиссерские функции. Она только намекнула, деликатно подвела к этому разговору, и вы сами завопили: «Эврика! Я придумала, как нам выпутаться!» Опять же, не хотите спросить: для чего такие сложности?
В категории «нудность и клиническое постоянство» мы с голосом за дверью вполне могли бы конкурировать. И я бы, наверное, победила, потому что ближе к пяти утра он, отчаянно и громко рявкнув:
«Впусти меня, слышишь?!» — все-таки затих, я же еще раз восемьдесят повторила «не надо, Сережа» уже в абсолютной тишине. Впрочем, почему в абсолютной? Где-то наверху соседи уже включили воду в ванной. Внизу закашлял и закряхтел древний старичок (он мучился бессонницей, и прежде его каждодневный шумный подъем меня ужасно бесил). За стеной петухом, разгоняющим нечистую силу, зазвенел будильник. А вслед за ним задребезжал телефон. Телефон снова включился!
Это могло означать только одно: я выжила, я выдержала, по крайней мере, на сегодня вся эта жуть закончена и можно подумать о том, что делать дальше. Из глаз моих вдруг обильно хлынули слезы, подбородок задрожал, и в прихожую я кинулась, рыдая сладко, как ребенок, которого наконец простили и выпустили из угла злые родители.
Звонить могла только Ольга. Наверняка прослушала мое сообщение на автоответчике и теперь жаждала убедиться, что все это ей не почудилось. «Да уж, пожалуй, что не почудилось!» — подумала я, с содроганием вспомнив Сергея в сером плаще, стоявшего под моим окном. Из-за того, что руки все еще тряслись, телефонная трубка показалась вдруг неимоверно тяжелой: пришлось подбородком прижать ее к плечу.
— Алло! — Голос мой упал в пустоту, как камушек в омут. — Алло! Оля, это вы?
— Нет, это не Оля, — шарахнуло по барабанным перепонкам. — Это не Оля.
Ты слышишь, стерва?! Не захотела меня впустить, не захотела выпить со мной бокал вина, и теперь все пойдет так, как и должно было идти…
Меня одновременно бросило и в жар, и в холод, колени ослабели, пот потек по вискам двумя липкими ручейками.
Это был тот же самый голос, что недавно просил под дверью: "Открой мне!
Впусти меня!"
— Сережа! — пробормотала я, сильно опасаясь, что сейчас опять рухну в обморок. — Сережа, за что ты так со мной? Все, что сказал Витька, — это ведь не правда! Ну, Сережа…
— Молчи! — снова резко бросили на том конце провода. — Сейчас уже ничего не изменишь. Ты не захотела выпить вино, и его вольют в глотку твоей Ольге. Она получит то, чего так боялась. Гертруда выпьет отравленный кубок, предназначавшийся не ей… Ты этого хотела, да? От ужаса мой язык онемел и прилип к небу. Невидимый же собеседник продолжал:
— И дальше все будет так, как должно было быть. Будет настоящая мясорубка… Бедная, глупая стерва, ты ведь наверняка думала, что «мясорубка» — это просто такая нестрашная машинка для перемалывания кусочков говядины и свинины? — Пауза, и снова монотонное:
— А Гертруда? А Лаэрт? А Клавдий? И ты, маленькая, трусливая сучка!
— Сережа! — в последний раз выкрикнула я, и в трубке, вместо ответа, запищали короткие гудки отбоя.
Все это было и страшно, и странно, и совершенно не, в духе Пашкова.
Только что-то на самом деле чудовищное могло таким образом изуродовать его мозг. «О, что за гордый ум сражен?» Факт моей «измены», пожалуй, не обладал такой разрушительной силой. А может… От внезапно пришедшей в голову мысли мне сделалось совсем уж дурно… Может, и не было никакого безумия? Если исходить из классического толкования Шекспира, Гамлет ведь никогда и не сходил с ума! Он был отвратительно, стопроцентно нормальным человеком! Притворство? Но с какой целью?! Как странно бы себя я ни повел, Затем что я сочту, быть может, нужным В причуды облекаться иногда…
Мрачная тень Эльсинора снова нависла надо мной призраком неотвратимой смерти. Но сейчас не было времени на то, чтобы зарываться в переводы, толкования и шекспироведческие статьи, пытаясь отыскать волшебное слово «сим-сим», которое сразу все объяснит и сразу всех спасет. Ситуация предполагала действия более оперативные и менее замороченные: позвонить Ольге и сказать, чтобы она спряталась, закрылась на все замки и ни в коем случае не отпирала никому — ни почтальону, ни соседке, ни сантехнику! «Ей вольют в глотку вино!» — обещал Пашков, и это значило, что у него есть помощники.
Непослушными, дрожащими пальцами я принялась накручивать телефонный диск и даже с досады саданула кулаком по стене, услышав длинные гудки. Ольги не было дома! Она могла находиться где угодно: на улице, в магазине, у той же Леры Игониной, в маршрутке, едущей от Кузьминок до Люберец. И где угодно ее могли достать…
Господи, как хотелось мне в тот момент сделаться вездесущей. Всего на пять минут, чтобы выдернуть ее оттуда, где она сейчас находится, и вместе с ней смыться. Но у меня не было даже плохонькой машины, не говоря уж о сверхъестественной способности пребывать одновременно в нескольких местах.
* * *
И тут смутная, невнятная еще мысль закопошилась у меня в голове.Способность пребывать в нескольких местах одновременно.. Скорость, оперативность. «Его ребята ходят по следу» как гончие псы… У его ребят информация в сто раз оперативнее и полнее, чем у милиции"… Ну конечно же! Что не под силу одному человеку, запросто могут сделать несколько! Я не знала, кто они — сотрудники органов в штатском или обыкновенные бандиты, — но очень надеялась, что эти люди помогут мне спасти Ольгу. Что же касается телефона Мистера Икс, то на эту тему у меня тоже были некоторые соображения. Видимо, все-таки существовало равновесие справедливости и несправедливости в природе, раз Ольгина записная книжка все еще лежала на тумбочке в моей прихожей. А в книжке был один странный номер телефона. Просто номер, без всяких адресов и фамилий. Но зато с крошечным крестиком, стоящим возле последней цифры. Я обратила на него внимание еще в тот раз, когда пыталась вычислить Леру Игонину.
Крестик — «икс» — Мистер Икс… В принципе это было моим единственным шансом.
— Алло! — прокричала я в трубку, набрав комбинацию из семи цифр и услышав странно узнаваемый мужской голос. (Впрочем, я находилась сейчас в таком состоянии, что все голоса и лица вокруг казались мне подозрительно и угрожающе знакомыми.) — Алло! Выслушайте меня, пожалуйста. Если вы тот, про кого я думаю… Вы ведь Мистер Икс? Одна моя подруга Ольга называла вас Мистером Икс, она звонила вам вчера из моей квартиры! Оля в опасности, ее хотят убить.
Найдите ее, пожалуйста, как можно быстрее. Вы ведь можете?! Умоляю вас, найдите!
Мой невидимый собеседник молчал, будто не слышал всего, что я сказала, или же просто не хотел отвечать. Но это почему-то лишь добавляло уверенности: он именно тот, кого я ищу!
— Пожалуйста, скажите что-нибудь! — против воли из глаз моих покатились слезы. — Не молчите, пожалуйста! Вы ее последняя надежда. И моя тоже… Умоляю вас!
— Хорошо, — как-то нехотя, уронили на том конце провода. — Назовите свой адрес, я пришлю за вами машину…
Минут через двадцать к подъезду подкатил темно-синий джип с тонированными стеклами. Из машины вышли двое молодых людей в добротных шерстяных пальто. Все еще соблюдая великие меры предосторожности, я спросила через дверь, кто они и откуда.
— За вами посылали, — ответили ребята кратко и совсем по-гамлетовски.
Мои сборы заняли не больше пяти минут. Примерно столько же времени понадобилось мне, чтобы набраться храбрости и зайти на кухню за ключами. Зато остальные полчаса, что мы ехали до двухэтажного белого особняка в центре, я усиленно размышляла над тем, под каким «соусом» подам моему спасителю всю эту историю про «Гамлета». Как объясню про Пашкова? Про Офелию? Про Полония? Про Розенкранца с Гильденстерном? Поверит ли он мне?
И только войдя в просторный кабинет с зелеными кожаными креслами и вертикальными жалюзи на окнах, поняла, что все это не важно. Поняла еще прежде, чем заметила, что Ольга (живая и здоровая Ольга!) не смотрит мне в глаза. Еще прежде, чем увидела выходящую из боковой двери Наталью. Еще прежде, чем встретилась взглядом с Лехой — отнюдь не обезглавленным и вообще целым и невредимым настолько, что хоть сейчас на плакат, рекламирующий правильный образ жизни!..
Я увидела Олега Ивановича Бородина, собственной персоной. И последним звуком, услужливо выплюнутым моей памятью, стал истошный визг поросюшки Даши, с которой этот самый человек в спешке и панике сдирал кружевные трусики…
Я не умерла от разрыва сердца и не упала в обморок, хотя в последнее время это сделалось у меня дурной привычкой. А просто прислонилась затылком к стене и прикрыла глаза.
— — Ну, так как, мадемуазель артистка? — донеслось откуда-то сверху. — Нравится вам такой театр? Нравится, нравится! Не может не нравиться — вы же профессионал!
Я разлепила тяжелые веки. Бородин стоял прямо передо мной и усмехался жестко и зло. Его двойной подбородок едва ли не нависал над моим носом. — Хотя вот лицо у вас почему-то не радостное.
— Да и потасканное какое-то! Вы уж извините за прямоту. Н-да, в бытность вашу Аленой Вологдиной выглядели вы, прямо скажем, привлекательнее! — Он сделал пару шагов назад, склонил голову набок и «полюбовался» мной, как ценитель живописи редкой картиной. — И плечи сутулые, и шея в воротнике, как карандаш в стакане, болтается. А волосы! Ну что за волосы?! Я так полагаю, в сортире не много охотников нашлось с вами уединиться? Там ведь тоже симпатичные девочки ценятся…
В другое время я, конечно, не преминула бы восхититься богатым опытом Олега Ивановича, доподлинно знающего, какие именно девочки пользуются спросом в общественных туалетах. Но сейчас мне было не до того. Перед глазами расплывались радужные круги, и в кругах этих проступали лица Ольги, Натальи, Лехи. В самом углу переминался с ноги на ногу Славик Болдырев и уж так старался быть незаметным, что почти сливался со стеной.
Я все еще не могла до конца поверить в то, что это случилось именно со мной. Зато Бородин вовсю праздновал победу:
— Нравится вам быть униженной и растоптанной? Нравится выть от страха и бессилия? «Умоляю! Помогите! Спасите!» Нравится чувствовать себя идиоткой, которую водят за нос?!
Мне казалось, еще секунда и он меня ударит. Широкая его грудь под белой шелковой рубахой тяжело вздымалась. Угадывающаяся под воротником золотая цепочка врезалась в покрасневшую шею. Каюмова за его спиной сосредоточенно ковыряла пальцем спинку кожаного дивана. Леха с глубоким интересом изучал носки собственных ботинок.
— Что ты молчишь?! — Бородин вдруг резко перешел на «ты» и, опершись рукой о стену рядом с моей головой, с яростью заглянул в мои глаза. — Что ты молчишь, дешевка?! Сказать нечего?! Роль не выучила? Или текста для тебя не написали? А ведь какая говорливая поначалу была — просто соловьем разливалась!
Уж пора, по идее, хоть что-нибудь ответить, я понимала это, но язык все еще отказывался меня слушаться, а во рту было так гадко, что я всерьез опасалась, как бы меня не стошнило прямо на ворсистый мягкий ковер.
Бородин же постоял у стены с минуту, дыша на меня кисло и жарко, потом совершенно спокойно выпрямился, повел плечами, поправляя пиджак, и неторопливо зашагал к столу. Когда он обернулся, у него вновь было спокойное и уверенное лицо победителя. Только округлое брюшко, внушительная проплешина на макушке да еще, пожалуй, отвратительная физиономия мешали ему сравняться в неотразимости с Полом Ньюменом.
— Так что проиграли вы, мадемуазель, по полной программе! — Он снова решил придерживаться светской линии. — И надеюсь, это послужит вам хорошим уроком. Думаю, вы поймете, что карать виноватых — все-таки право Бога, а не какой-то сопливой, недоделанной артисточки!
— Сесть можно? — вяло и безжизненно проговорила я, понимая, что разговор еще далеко не закончен.
— Садитесь. — Бородин равнодушно пожал плечами, кивнул мне на кресло, а сам, как председатель собрания, уселся за столом.
Все остальные, с его позволения, тоже рассредоточились на сидячих местах в кабинете. Ближе всех ко мне оказался Леха. Когда я увидела его розовеющие на глазах уши, меня чуть не передернуло от отвращения.
— Так вот, — бывший объект моего розыгрыша задумчиво повертел ручку с золотым пером (едва ли не ту же самую, которой поигрывая во время нашей первой встречи), — я действительно надеюсь, что это послужит вам хорошим уроком и в следующий раз, прежде чем ввязываться во что-нибудь подобное, вы десять раз подумаете. Ведь отчего все ваши беды? Оттого, Женя… Или Алена? Вам как приятнее?
Я промолчала, и Олег Иванович вернулся к излюбленному термину «мадемуазель».
— Оттого, мадемуазель, что вы вообразили себя слишком умной. Детективов поначитались, что ли? «Все мужики — дураки, одна я семи пядей во лбу»? Не спорьте, именно так и было! И манеры-то вы себе выбрали шлюшески дешевые…
Или, может быть, они у вас естественные? Тогда простите, ради Бога!
Мне снова не оставалось ничего иного, как нервно проглотить слюну.
«Моральное изничтожение» меня еще даже не вступило в основную фазу. Краем глаза я видела, что Лехины уши уже пылают, как спелые помидоры. Каюмова же, наоборот, сделалась белой, точно дохлая лабораторная мышь. Одна только Ольга выглядела более или менее пристойно.
— В общем, избрали вы тактику дешевой проститутки, заявились ко мне в офис, разыграли дурацкий водевиль, и первой вашей глупостью было решить, что это вот так запросто сойдет вам с рук…
«Офис, водевиль… — отметила я про себя. — А ведь наверняка мало кто из присутствующих знает про дачу и про то, что там произошло на самом деле. Скорее всего, про Дашеньку и ее кружевные трусики он никому не рассказал!»
— Нет, это было второй вашей глупостью! Первая — то, что вы связались с моей, с позволения сказать, супругой и согласились поработать на нее! Она сдала вас с потрохами тем же вечером, во всем покаялась и телефончик дала и адресок.
Людочка у меня дама без комплексов! И жалостную историю, которую она вам наплела, тоже пересказала: про беременность, про моих бесконечных любовниц…
Мне она все сказала, а вот вам — нет. Вы ведь ни про любовника ее молодого не знаете, ни про то, что ребенок этот непонятно от кого, ни про то, что она адвоката замордовала, все пыталась узнать, как бы ей так развод обставить, чтобы вину свалить на меня, а ей денег огрести побольше…
— Она на самом деле сказала, что ждет ребенка… — не очень уверенно вставила я, — вот мне и показалось…
— Когда кажется, креститься надо! — грянул Бородин. — Или думать, по крайней мере! Скольким, интересно, ты мужикам жизнь и карьеру вот так испортила? Ладно я. Меня так просто из седла не вышибешь. Пошипела моя благоверная, как ехидна, слюной ядовитой побрызгала, на том дело и кончилось. А с другими как? Да кто тебе вообще дал право судить?! Кто дал тебе право наказывать?! Ты кто — Бог? Ангел? Святая Евгения? Шлюха ты, подстава и подстилка! Причем глупая шлюха…
Я проглотила «комплимент», так как мне больше ничего не оставалось. Леха же заерзал на своем стуле так, будто в сиденье было вмонтировано с десяток острых шильц.
— И глупость твоя не только в том, что ты лезешь куда тебя не просят, а еще и в том, что дальше своего носа не видишь…
Видимо, тирада выглядела бы эффектнее после наводящего вопроса, потому что Олег Иванович выждал секунду или две. Но я не проявила инициативы, остальная часть аудитории тоже безмолвствовала. Тогда он поправил галстук, сколотый дорогой булавкой, и, откашлявшись, продолжил:
— Задумка у меня относительно тебя была не только простенькая, но и милосердная. Все время я давал тебе маленькие подсказочки, но ты ни одной из них не воспользовалась, а огород нагородила такой, что и не разобрать. Что ты там с этим… как его?..
— Пашковым, — подсказала Ольга.
Я взглянула на нее почти с ненавистью, но она достаточно спокойно и уверенно выдержала мой взгляд.
— Да, с Пашковым! Что ты там насочиняла? Мы как пленку с автоответчика прослушали, так чуть со смеху все не попадали. Это надо же! Шекспир! Цитаты!
«Гамлет — принц, он не твоей звезды!» Наташ, — он перевел взгляд на Каюмову, — ты хоть раз была в казино «Звезда»? Ну хоть разочек?
— Нет, — мотнула она головой. Светлая прядь выскользнула из-за уха.
А я почему-то вспомнила, как тосковала и горевала после ее «трагической гибели».
— А женишка ее знаешь?
На этот раз Каюмова не успела ответить. Мне надоело участвовать в акции «избиение младенцев» в качестве младенца, и я включилась в диалог:
— Но по казино-то ты все же время от времени ходила? Ты ведь не просто так вспомнила то слово «каблук» из кроссворда? Каюмова вскинула на меня серо-голубые глаза и быстро кивнула.
— Я говорю! — тут же рявкнул Бородин, сделав акцент на слове "я".
Похоже, мысль о том, что я хотя бы частично реабилитируюсь и не покажу себя совсем уж клинической идиоткой, для него непереносима. — Я говорю… И вообще, до твоего Сергея и твоих литературоведческих изысков еще дойдем. Были, конечно, цитаты… и про Полония, и про Розенкранца с Гильденстерном, но смысл заключался в том, чтобы напомнить тебе о неотвратимости наказания, а не в том, чтобы ты ринулась искать Гамлета! Теперь слушай сюда! Задумка, еще раз говорю, была элементарная и воплощена в жизнь весьма скромными актерскими силами. Мне очень приятно представить вам двух профессиональных артистов, принимавших участие в акции, — Наташу Каюмову и Алексея Митрошкина. Они из разных театров, но надеюсь, за это время успели подружиться…
И Леха, и Наташа с равной неохотой взглянули в мою сторону. По задумке Олега Ивановича им наверняка следовало шутовски поклониться. Впрочем, он вполне удовлетворился тем, что у меня, в конце концов, задрожал подбородок: не от стыда, так хоть от обиды!
— Еще, конечно, центральная действующая фигура — Вадим Петрович Бирюков, но он, похоже, «на похоронах». Такой грешок за ним в самом деле водится.
Остальные — любители. Ольга Михайловна Терентьева — главный бухгалтер одной из наших дочерних компаний и мой близкий друг… Вот Ольга — та улыбнулась. Правда, едва заметно и скорее утешительно, чем насмешливо; но все-таки улыбнулась! И Бородин, наклонившись через стол, как-то особенно мягко потрепал ее по плечу. Не знаю уж, что это было — интуиция? внезапное озарение? — но мне почему-то вдруг стало ясно как дважды два четыре то, что она уже друг. Как там на эту тему говорилось у Чехова?
Женщина может быть сначала просто знакомой, потом любовницей и потом только другом? Совершенно определенно, Ольга Терентьева — красивая, яркая, слишком дорогая для того, чтобы быть любовницей нереализовавшегося театрального режиссеришки (Господи! Как же я сразу-то этого не почувствовала!), была когда-то подругой самого Олега Ивановича. И после этого сумела сохранить с ним хорошие дружеские отношения.
— И второй наш любитель — Вячеслав Болдырев!
Славик тихо засопел в своем углу и почему-то покосился на Леху.
— Слава действительно работает барменом в «Лилии», актерских способностей у него, к сожалению, ноль. Он ведь признался мне, что чуть не расхохотался, когда вы заявились к нему домой и стали выспрашивать про Олю.
«Все время, — говорит, — думал, что сейчас рассмеюсь и все испорчу!» В общем, пришлось его перевести на роль бессловесную, но важную! И вот тут вы, Женя, нас, честно говоря, напугали… «Знаю я, как двигается Человек в сером! Видела его уже! Это точно»
Он смотрел на меня смеющимися и в то же время жестокими карими глазами, а я готова была от досады и злости съесть собственный нос. Славик? Ну конечно же Славик! Как можно было не вспомнить? Не догадаться? Не узнать? Правда, без плаща и бинтов я видела его всего два раза, но это, по-хорошему, не оправдание!
Бородин же, вдоволь насладившись сменой эмоций на моем лице, откинулся на спинку кресла и сцепил руки на животе:
— Ну вот в общем-то и все. Все остальные — в эпизодах. Да, кто остальные, кстати? Только милиция, получается. И еще Валера Родионов, который к вам в дверь стучал. Рассказывать-то как — по порядку? Или вопросы задавать предпочитаете?
— Мне все равно, — хмуро ответила я, хотя один вопрос на самом деле вертелся у меня в голове.
— Ну что ж! Тогда по порядку, — решил Олег Иванович и довольно благодушно поведал:
— Адрес ваш и телефончик я, как уже говорил, узнал от жены.
А на идею спектакля натолкнула меня Оля; обмолвилась как-то, что актрисе надо мстить ее же оружием. Тут я и сам вспомнил кое-какие моменты нашего с вами знакомства, покумекал-покумекал и решил: да, то, что нужно! Оля познакомила меня с Бирюковым. Кто он там? Бывший приятель подруги, по-моему? — Ольга сдержанно кивнула. — Ну да, приятель подруги. В общем, все вместе мы разработали литературно-художественную композицию. Вадим Петрович привлек Алексея из чужого коллектива, чтобы не возникало накладок, и Наташу — из своего. Кстати, на самом деле у Наташи с Бирюковым великолепные отношения, просто она как никто другой подходила для этой роли — и живет в коммуналке без папы, мамы, и близких друзей нет, и личную жизнь напоказ не выставляет…
Видимо, в этом месте подразумевались восторженные аплодисменты публики, но я аплодировать не собиралась категорически, и поэтому лишь неопределенно скривилась. Леха, вообще, давно изображал соляной столб. Отдуваться пришлось Каюмовой. — Ну не такие уж и великолепные! — фальшиво-веселым голоском прощебетала она, подобострастно улыбаясь. — Все-таки режиссер и актриса!
Сложности всегда есть. Так что я, например, искреннее удовольствие получала, когда в машине ругала Вадим Петровича на чем свет стоит, а он, бедненький, ничего не мог возразить. Странно было бы, если б «труп» заговорил, правда?
Бородин усмехнулся. А я с ненавистью подумала: «У-у, крыса! Чтоб тебе всю жизнь третью сосну с краю играть!» Еще немного поразмыслила и решила: «Но актриса-то она хорошая. Как, впрочем, и Митрошкин. Откуда только они взялись на мою голову?»
— Так вот! — приступил к дальнейшему повествованию Олег Иванович. — Еще раз повторюсь, что план был милосердным. В самой его идее заключалась первая подсказка, но вы ею не воспользовались. Помните, Женя, «Царевну-лягушку», которую вы пересказывали у меня в кабинете? Вы и тогда, наверное, считали себя очень умной? Ну как же! Сидит этакий «мешок с деньгами», таращится на ваши распрекрасные ноги и можно ему хоть «Колобка» рассказать — он все равно не поймет, потому что сложнее «Букваря» ничего в жизни не читал. Так, да?
Наверное, ответить в данной ситуации «да» было равносильно смерти, не ответить ничего — только раззадорить и без того легко выходящего из себя Бородина. Поэтому я выбрала золотую середину, неопределенно и виновато протянув: «Н-ну-у-у…» В конце концов, от меня требовалось всего лишь вытерпеть еще час или два этих издевательств, а потом выйти на улицу и постараться забыть обо всем, как о кошмарном сне.
— «Ну»… Вот вам и ну! Умничать мозгов хватило, а сообразить, что вся ваша ирония белыми нитками шита — выходит, нет? Да сразу я тогда все про вашу сказочку понял! Только вот поверил, что вы и правда с «Мосфильма»: сейчас ведь всяких чудиков хватает, может, кто и на «Царевну-лягушку» покуситься решил. А вы, значит, были свято уверены, что никому, кроме вас, такая «гениальная» идея в голову прийти не могла. Поэтому и не поняли ничего, когда увидели, что ребята из «Эдельвейса» с «Гамлетом» на сцене вытворяют! Я ведь специально задание дал Бирюкову: посовременнее, посмешнее, поабсурднее… Чего бы, кажется, проще: задуматься и вспомнить, перед кем и когда вы сами разыгрывали такой же номер? ан нет!
Тут меня и в самом деле взяла ужасная досада. Я опустила голову и принялась изучать собственные «распрекрасные» колени. Ведь была же у меня мысль о «Царевне-лягушке»! Была! Но совсем в другом контексте: я, мол, со своей «Царевной-лягушкой» этому идиоту-режиссеру и в подметки не гожусь.
Ха-ха-ха! Дурища самоуверенная!
Бородин тем временем вышел из-за стола, подошел к окну и открыл жалюзи.
Серое пасмурное утро медленно и скучно вползло в кабинет.
— Кстати, Бирюков потратил целых четыре репетиции на то, чтобы начать делать «Гамлета» специально для вас. Актеры думали, что все это взаправду. Даже съемочная группа от Комитета культуры была настоящая… Не догадываетесь зачем?
Я уже догадывалась, но все равно упрямо мотнула головой.
— Для того чтобы вы вынуждены были позаменять Вадима Петровича на репетициях! Кстати, это был чуть ли не единственный раз, когда ваша, с позволения сказать, сообразительность заработала в нужном направлении без пинка со стороны… Наташе даже не пришлось предлагать вам взять на себя режиссерские функции. Она только намекнула, деликатно подвела к этому разговору, и вы сами завопили: «Эврика! Я придумала, как нам выпутаться!» Опять же, не хотите спросить: для чего такие сложности?