Страница:
— Не поняла… — протянула Каюмова, заглядывающая мне через плечо. — Леха твой, что ли, тебя нашел? Он у тебя кто? Экстрасенс? Телепат?
— Вообще-то механик автосервиса. — Я отдала ей открытку и поддела ногтем крышку коробки из-под зефира в шоколаде. — Все-таки мне кажется, с этой посылкой что-то напутали. Жень на свете много и…
Жуткий спазм сдавил мне одновременно горло, желудок и мозг, отняв способность думать и говорить. В данный момент мне хотелось только одного: вернуться в кабинку и как можно ниже склониться над унитазом.
В коробочке с мирными реквизитами кондитерской фабрики любовно обернутая в вату, как какая-нибудь новогодняя игрушка, лежала синяя с восковым отливом мертвая рука. Рука с серебряной печаткой на пальце.
— А как выглядел этот… приятель? — Собственный голос, с трудом пробивающийся сквозь приступы тошноты, показался мне каким-то деревянным.
— Как, как? — Дежурная с явной неохотой оторвалась от газеты. — Приятелей своих, что ли, не знаете? Плащ длинный, лицо перевязано… Вещи-то ваши?
Я заторможенно кивнула.
— Могли бы тогда хоть спасибо сказать. Я вообще-то тут не курьером работаю!
У меня вдруг невыносимо заболел затылок, в глазах начало темнеть, ноги сделались ватными.
— Спасибо! — горестно и зло выкрикнула вместо меня Каюмова, выхватывая из моих слабеющих рук коробку. Прислонила меня к стене, пару раз легонько шлепнула по щекам.
— Не надо, — едва слышно попросила я, стараясь дышать ртом. Почему-то мне казалось, что воздух вокруг мгновенно пропитался тяжелым трупным смрадом.
— Раскисать не надо! — яростно прошептала она в ответ. — Нельзя сейчас раскисать! Слышала: он ждет у стойки регистрации? Это значит, что из Москвы нас не выпустят. По крайней мере, живыми… Так что драпать надо из аэропорта. И как можно быстрее!
Из тех трех с лишним часов, что я проворочалась с боку на бок в каюмовской постели, по-настоящему заснуть мне удалось едва ли на полчаса. И в эти полчаса, естественно, снились кошмары: какие-то чудовищные грибы с закручивающимися длинными ножками, хлопающие решетчатые двери и отрубленная рука в подарочной коробочке, отправляющаяся в плавание по Москве-реке. На самом деле руку мы выкинули в мусорный контейнер в квартале от Натальиного дома, но суть дела от этого не менялась. В восемь утра я села в кровати, подергиваясь, как неврастеник. Сердце мое колотилось со скоростью не меньше двухсот ударов в минуту, а в мозгу пульсировал извечный русский вопрос: «Что делать?» На размышления о том, «кто виноват», уже просто не было времени.
Каюмова тоже поднялась со своего импровизированного ложа на полу, машинально поправила волосы, что, впрочем, нисколько не изменило силуэт «вороньего гнезда» на ее голове, и озвучила-таки мои мысли, бесцветно поинтересовавшись:
— Ну и?..
Я спустила ноги на холодный пол и попыталась отбросить в сторону чугунную балеринку. Балеринка только вяло качнулась, зато большой палец неприятно засаднило.
— Не знаю, что «ну и»!.. Вешаться надо. Или стреляться. Кому какой способ больше нравится.
Наталья вздохнула, натянула какое-то серое спортивное трико и отправилась на кухню ставить чайник. Буквально через минуту оттуда послышалась ленивая перебранка. Соседка меломанка возмущалась поведением падших женщин, которые где-то таскаются по ночам, а в пять утра заявляются и будят весь дом.
Каюмова огрызалась, замечая, что некоторым, вероятно, завидно: они и рады бы «пасть», да вот не судьба! Вторая соседка, явно симпатизирующая Наталье, бубнила: «Где кто чихнет она слышит, а как музыку свою потише сделать — сразу глухая!»
За время их перебранки я успела одеться, наспех причесаться и даже прикурить сигарету из каюмовской пачки.
— Ты уже готова, что ли? — спросила она, заходя в комнату с двумя чашками и остатками батона в полиэтиленовом пакете.
— Наташ, я на репетицию сегодня не пойду.
— То есть как не пойдешь? Мне тогда тоже дома прикажешь сидеть? В театре, между прочим, завтра зарплата, а денег у нас с тобой — сама знаешь…
Я знала и про деньги, которых у нас осталось кот наплакал, и про то, что выходить на улицу по одному в наших обстоятельствах глупо и опасно, но вариантов не было.
— Я Леху хочу вызвонить и как можно раньше с ним сегодня встретиться.
Похоже, это наш единственный шанс разобраться во всей этой истории. А ты… В общем, я, на твоем месте, в театр бы сегодня не ходила. Позвони, наври там что-нибудь…
— Ладно. — Каюмова задумчиво прикусила нижнюю губу. — Позвоню и навру.
Скажу, что мы с тобой на похоронах.
— А поверят? — засомневалась я, после знакомства с Бирюковым слово «похороны» воспринимающая несколько по-иному.
— Поверят! Все же видят, что мы с тобой закорефанились. А у меня в театре репутация еще та — не хуже, чем у Вадим Петровича.
На том и порешили. Я выскользнула в коридор, набрала номер, записанный на листочке из записной книжки и, к своей великой радости, услышала недовольный Лехин голос:
— Да! Я слушаю… Ну, кто еще там?
— Леша, это Женя! — затараторила я, косясь на соседку меломанку, с видом оскорбленного достоинства застывшую у двери своей комнаты. — Я не улетела, так получилось… Не могли бы мы с тобой встретиться? Прямо сейчас!
— Не улетела? — удивился он. И с некоторым опозданием спохватился. — Прямо сейчас? Ну конечно… Да, я постараюсь… Черт, а с работой-то как же быть?
— Алешенька! Ну пожалуйста!
Леха, потрясенный и умиленный моим просительным тоном, счастливо засопел, подумал с полминутки и выдал:
— Ладно. Работа не убежит… Давай тогда там, где вчера договаривались.
Я подъеду где-то через полчасика.
Когда я повесила трубку, соседка, все еще стоящая у двери, демонстративно покачала головой.
— Женщина, — процедила она скучным голосом, каким обычно говорят врачи в женских консультациях, — если вы собираетесь приводить в эту квартиру своих любовников, то не думайте, что это вам вот так просто сойдет с рук!
— У нее пунктик на мужиках, — вслух заметила Наталья, проходя мимо меня в туалет, — так что не обращай внимания. Ты как, кстати, договорилась? ;
— Договорилась, — ответила я и специально для суровой соседки пояснила:
— Вы не волнуйтесь, сюда никто приходить не собирается. Клянусь!
— Значит, телефон не занимайте! — нашлась она. — А то платим все поровну, а болтают некоторые по полдня!.. И у кого пунктик, это еще разобраться надо!..
В полдесятого мы с Каюмовой вышли из дому. Она выполняла при мне роль секьюрити. Или я при ней? В общем, Наталье страшно было одной оставаться дома, и она пообещала, что будет сидеть в «Лилии» за самым дальним столиком, тихая, как мышка, и своим присутствием ни в коем случае не помешает нашему романтическому свиданию. Романтического — для меня по крайней мере — в свидании планировалось мало, и я согласилась.
Леха уже ждал за столиком, в волнении ощипывая хризантемы, лежащие перед ним на столе. Цветочки неуклонно лысели, на скатерти образовывалась кучка бело-желтых лепестков. На мышеподобную Каюмову, стремительно юркнувшую в угол, он и в самом деле не обратил внимания, зато мне навстречу кинулся, едва не опрокинув стул. Вообще-то при его общей массе развивать такую скорость было опасно.
— Женька! — Внушительных размеров лапищи стиснули мои плечи. — Женька! А я так до конца и не верил, что ты придешь. Думал, опять улетишь куда-нибудь или «Фуэнтой Овихуной» зачитаешься… Это ведь «Овечий источник» переводится, правильно?
Изумляясь Лехиной тяге к знаниям и придерживая полы выходного светлого плаща, я села за столик. Тут же подошла официантка принять заказ.
Кроме нас с Каюмовой и парочки бизнес-девиц в деловых костюмах, посетителей в кафе не было. Но мой кавалер, похоже, собирался помочь «Лилии» сделать план суточной выручки. После осетрины и «медальонов» из телятины я уже перестала удивляться и теперь только косилась на Наталью, зеленеющую от зависти над своей микрочашечкой с кофе.
Когда официантка удалилась, Леха не очень уверенно накрыл мою руку своей ладонью, с осторожной нежностью погладил пальцы и спросил:
— Так что у тебя случилось? Ты ведь иначе не пришла бы.
— Ну почему сразу «случилось»? — Я до омерзения фальшиво улыбнулась.
— Потому что вижу… Из-за Ольги этой своей, что ли?
— Из-за Ольги — не из-за Ольги…
— Из-за Ольги. — Он невесело, но уверенно кивнул. — Но я все равно рад… Давай тогда, спрашивай, чего ты там хотела?
— Леша, — я прерывисто вздохнула и с какой-то досадой подумала о том, что не надо было так нарочито краситься и так тщательно (как на свидание!) укладывать волосы, — я хотела, чтобы ты мне показал кого-нибудь из постоянных посетителей «Лилии». Если вы со Славой ничего про Ольгу не знаете, то, может быть, кто-нибудь из них?..
Леха наморщил нос и отрицательно помотал головой, не переставая при этом охотиться за фаршированной маслиной:
— Никто тебе ничего не скажет. Думаешь, тут хоть кто-нибудь кем-нибудь интересуется?
— Да, но она — красивая женщина…
— А вот мужики ее почему-то не клеили! Славка говорит: ну абсолютно! Она всегда одна была: посидит, кофе выпьет и уйдет. Только вот раз с тобой появилась…
В это время принесли телячьи «медальоны» с овощным гарниром. Пахли они умопомрачительно. Каюмова за своим столом нервно передернулась и, из последних сил стараясь не принюхиваться, принялась с остервенением допивать третью чашечку кофе. Я задумчиво подцепила на вилку листик салата. Есть почему-то расхотелось.
— Ты расстроилась, да? — Леха плеснул еще вина в наши бокалы. — Расстроилась, вижу. Мои все разговоры, наверное, не к месту будут?
— Почему же, говори. — Мне было все равно. План дальнейших действий пока еще не созрел в голове. А сидеть в кафе под защитой было куда лучше, чем в страхе пробираться по пустынным переулочкам или, стоя на платформе метро, напряженно ждать толчка в спину.
— Жень, выходи за меня замуж!
На мгновение мне показалось, что вместо салата я по ошибке положила в рот кактус, и именно он застрял сейчас у меня поперек горла. Леха же продолжал говорить, низко опустив голову и нервно постукивая костяшками пальцев о край стола, говорить быстро, словно опасаясь, что его остановят:
— Глупо, конечно, любовь с первого взгляда и все такое… Но я почему-то уверен, что мне нужна именно такая жена, как ты. Скажешь, я ничего про тебя не знаю? А что мне надо знать? Ты красивая, умная, хорошая. А мужики твои бывшие — Бог с ними…
— Подожди, подожди секундочку! — Я наконец продышалась и от переживаний залпом выпила вино. — Я что-то не очень понимаю…
— А что тут понимать? Согласна — говори «да», не согласна — «нет». Я не обижусь… И не бойся, главное: я все твои проблемы разом решу, никто не посмеет мою жену тронуть! Да и потом, мы ведь уехать сможем. Я даже собирался уехать…
Мне вдруг сделалось горько и смешно одновременно. Кругом творятся какие-то странные, жуткие вещи, по городу бродит полумистический Человек в сером, рука эта отрубленная всплывает то там, то тут. А я сижу в уютном кафе, кушаю икорку с осетриной и слушаю признания доброго, хорошего мальчика из автосервиса. Слушаю и в глубине души радуюсь тому, что меня любят и готовы защитить. Как будто и не бежала от поруганной любви, как будто и не клялась мстить всем мужикам подряд…
Леха же истолковал мою усмешку превратно.
— А что ты улыбаешься? — пробурчал обиженно. — Думаешь, я тебя в деревню увезу, свиней пасти? Или в Урюпинск какой-нибудь? Я заграницу в виду имел:
Германию там, или Испанию… Вот куда ты захочешь, туда и поедем! Деньги у меня будут. Почти уже есть!
— Лешенька. — Я мягко коснулась его запястья. Каюмова за своим столиком чуть не вывернула шею от любопытства, боясь пропустить самое интересное. — Это все хорошо, конечно…
— Но ты мне не веришь, да? Ну естественно, автосервис! На тачку там деньги есть, на квартиру, а больше-то откуда? Так вот что я тебе скажу, Женечка, — он рванул ворот рубахи и чуть не прожег на моем лице дырочку взглядом, — такие деньги, какие у меня скоро будут, тебе и не снились. Со Славкой, правда, поделиться придется, но это — святое! Славка мне — названый брат!
И опять смутное ощущение — не то тревога, не то предчувствие — болезненно сжало мое сердце.
— Со Славкой? А это… эти деньги, они никак не связаны с Человеком в сером?
Я-то уже привыкла его так называть, а Леха удивленно повел бровями, усмехнулся, но не удивился! Не удивился ни капельки!!!
— Человек в сером! Прямо название для детектива. — Он отодвинул от себя тарелку и откинулся на спинку стула. — Связаны, Женечка! Связаны! Говорил же я: умная ты баба… Только болтать об этом нигде не вздумай, а то голову тебе оторвут и не заметишь! У нас-то в этом деле свой интерес…
— Что за интерес? — Я с неожиданной для моей меланхоличной натуры порывистостью подалась вперед, залезла локтем в тарелку с соусом, нервно и наспех протерла салфеткой рукав из дорогой исландской шерсти. — Леша, ты должен мне объяснить, что происходит!
— Ничего я тебе не должен, ради тебя же самой! Прости, но не бабское это занятие — в мужские дела лезть… Одно тебе могу гарантировать точно: со мной не пропадешь… Вкратце, для особо любопытных, обрисовываю ситуацию. Мужика того помнишь, который много болтал? Ну, Вадика?..
Я кивнула и, внутренне содрогнувшись, подумала, что Вадика в целом и по частям буду помнить всю мою оставшуюся жизнь.
— То, что я тебе говорил про одну интересную контору, — тоже? Ну так вот: Вадик натрепался на очень крупную сумму. И сумму эту, мы так со Славкой прикинули, нам будут рады выплатить и компетентные органы, и те, от кого информация «утекла». Сейчас мы просто обмозговываем, кому все-таки грамотнее ее продать…
— Леша, ну намекни хотя бы, что за информация!
— Так ты все равно не поймешь. — Он совершенно искренне округлил и без того круглые глаза. — Говорю же тебе: не бабское это дело!
— Значит, не скажешь?
— Нет. — Леха произнес это так просто и решительно, что я без всяких дополнительных объяснений поняла — все!
Из собственной ли дурости и упрямства, из соображений ли моей безопасности, но он действительно ничего не скажет. Пытаться и дальше копать самой? Бессмысленно… Слава мисс Марпл мне не грозила никогда, читая детективы и пытаясь вычислить книжного убийцу, я в девяноста девяти случаях из ста попадала пальцем в небо. Что касается детективов с экономической или политической интригой, то их я откладывала на дальнюю полку после первых же трех страниц! Не отличая дебета от кредита и сенатора от карбюратора, нечего было и пытаться оценить изящество сюжета…
Если и здесь дело каким-то образом было связано с большими деньгами, оружием или наркотиками, то оставалось только надеть саван, взять в руки; церковную свечку и, лежа в гробу, дожидаться убийцу. Свои шансы разобраться в происходящем и найти выход я в данном случае оценивала как нулевые' Леха заметил, что я окончательно помрачнела, подозвал официантку и попросил принести еще вина. Следом Каюмова, позеленевшая то ли от злости, то ли от переизбытка, кофеина в организме, заказала себе еще чашечку «черного, со сливками и сахаром».
— Я так понимаю, что мое предложение тебя не устроило? — Леха отщипнул от грозди прозрачную зеленую виноградинку и принялся указательным пальцем катать ее по скатерти. — Не стесняйся, говори!
— Ты только не обижайся, Алеша, — я печально взглянула на испорченный рукав дорогого серого жакета, — но ни о каком замужестве речи быть не может. Я испытываю к тебе скорее сестринские чувства. Был у меня человек, которого я, наверное, любила…
— Все, все! Хватит, хватит! — Он поспешно заслонился от меня обеими руками. — Только рассказов про твоего любимого не надо. Нет так нет!
— В любом случае спасибо за хорошее отношение и за то, что пытался помочь…
— Да ладно, брось…
Повисло неловкое молчание. Виноградинка под смуглым Лехиным пальцем сплющилась и лопнула. Я поняла, что мне пора уходить.
— Еще раз спасибо…
— Я тебя провожу. — Он поднялся следом. — Уж, по крайней мере, друзьями-то мы можем расстаться?
Наталья торопливо захлюпала остатками кофе: перспектива добираться домой в одиночестве ей вовсе не улыбалась.
Леха еще раз подозвал девушку в белом фартучке, коротко бросил:
«Спасибо, Лариса, все было отлично», положил на столик деньги. «Это все, это конец», — почти равнодушно подумала я, отстранение наблюдая за тем, как официантка прячет купюры в кармашек. Последняя ниточка, способная привести к разгадке, обрывалась. Теперь нам с Каюмовой оставалось только барахтаться из последних сил, как двум котятам, которых топят в огромной черной бочке, и надеяться на чудесное избавление.
Когда мы вышли из «Лилии», на улице накрапывал дождь. Леха щелкнул кнопкой черного автоматического зонта и раскрыл его над моей головой.
— Ничего не хочешь мне сказать на прощанье? — спросил он, с каким-то грустным интересом изучая мое лицо круглыми карими глазами. Избитые фразы типа «будь счастлив» и «мне жаль» вихрем промелькнули у меня в голове, потом тягучей болью сдавило виски и возникло такое ощущение, какое бывает перед прыжком с лыжного трамплина (ни с парашюта, ни с вышки в бассейне, ни тем более с тарзанки я никогда не прыгала по причине естественной трусости).
Леха, хороший, добрый, милый, стоял передо мной и покорно ждал прощальной банальности, в глубине души надеясь, что сейчас, в этот последний миг, все чудесным образом переменится. Он не заслуживал того, чтобы просто быть использованным.
— Хочу сказать, — я криво усмехнулась, — хочу… И ты послушай меня, пожалуйста, очень внимательно. Я не могу требовать, чтобы ты хранил тайну: кто знает, как там сложатся обстоятельства. Просто знай: «клоуна» Вадика убили, практически на моих глазах. В его убийстве некого обвинить, кроме меня. Но на самом деле это, скорее всего, из-за этих ваших дел. Так что будь, пожалуйста, осторожен…
Показалось ли мне или он действительно взглянул на меня как-то странно?
Желваки на его щеках тяжело перекатились. Возможно, он хотел мне что-то сказать, но в этот самый момент двери кафе распахнулись, и на крыльцо вывалилась Наталья, выждавшая положенные пять минут после нашего ухода. Ей бы, дуре, пройти мимо, сделав вид, что она меня не знает, но она то ли растерялась, то ли, перепив кофе, окончательно утратила способность соображать. В общем, с невыносимой театральностью округлив серые глаза, моя Каюмова ляпнула:
— Ой, Женя! Это ты? А я все сижу за столиком и смотрю: вроде лицо знакомое…
— Да! Какая встреча! — лицемерно обрадовалась я, краснея от осознания надуманности ситуации.
— Ой, вы извините! Если я мешаю, то сейчас уйду… Просто нам с Женей, наверное, потом по пути?
— Ладно, девчонки, — проговорил Леха и опустил голову, пряча невеселую улыбку, — вам, наверное, есть о чем поболтать? Пока, Женька! Долго и нудно прощаться не будем?
С шутовским поклоном он переложил свой зонт в мою руку, а в ответ на мои неловкие возражения только помотал головой. И тогда я, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку. Губы легко укололись о щетину, ноздри защекотал едва уловимый запах туалетной воды.
— Пока, Женька. Хорошая ты девка, — еще раз произнес мой несостоявшийся жених и быстро пошел прочь, так быстро, словно боялся остановиться и сказать что-нибудь лишнее…
Всю ночь и все утро следующего дня мы с Каюмовой пребывали в весьма странном состоянии. Так, наверное, должен чувствовать себя студент, перед самым экзаменом узнавший, что зубрил не тот предмет, или грешник, оповещенный о конце света заблаговременно и просто утомившийся молиться. Коротко это ощущение можно было охарактеризовать так:
«А на кой ляд уже дергаться?»
Нет, сначала мы потосковали, пометались, повспоминали детективы про мафию и те методы, которыми с этой самой мафией боролся главный герой. Судя по нашему новому кино, много мозгов для этого дела было иметь вовсе не обязательно — желательно побольше мускулов и всяких там черно-коричневых поясов. Но ни поясов, ни мускулов у нас с Натальей не было. Да и мозгов не так чтобы уж в избытке.
Я даже поплакала, на полчаса закрывшись в туалете и тем самым злостно нарушив основной принцип общежития коммунальной квартиры. Каюмова выкурила за сутки три пачки сигарет. В театре в тот день играли «Семейный портрет с посторонним». Спектакль был уже пятнадцатым или шестнадцатым по счету, и там прекрасно обходились без нас. Впрочем, везде прекрасно обходились без нас! Мы никому не были нужны, кроме разве что Человека в сером.
Часов около десяти вечера я предложила раскинуть на картах. Наталья сходила к соседке и вернулась с замусоленной колодой. Я раскинула — вышла сплошная чернота, раскинула еще раз — опять тот же результат. Пиковые дамы, восьмерки и девятки лезли одна за другой, ради разнообразия перебиваясь только бубями — денежным интересом.
Кто из нас первой захихикал? По-моему, все-таки Каюмова. Да, точно Каюмова! Она наблюдала за тем, как я достаю из колоды «болезнь», «слезы» и «несчастье» в качестве ответа на вопрос: «Что будет, если мы выйдем из квартиры за хлебом?» — и вдруг начала мелко сотрясаться от смеха.
— Ты чего? — недоуменно спросила я.
— А гроба там, случайно, нет? — нервно прохихикала она. — Ну, гроба на колесиках? А то как-то несерьезно получается: все есть, а гроба нет! Поищи, поищи получше, Кассандра ты наша!
Вместо того чтобы обидеться или окончательно впасть с тяжелую меланхолию, я тоже прыснула. Посмотрела на Наталью и захохотала в голос — правда, с некоторой долей истеричности.
В общем, произошло то, что и должно было произойти: количество ужасов, свалившихся на нас за последние несколько дней, ударило по способности адекватно на них реагировать. Не в наших силах было что-либо изменить в нынешней ситуации, но, согласно известному афоризму, мы могли изменить свое к ней отношение. По крайней мере, в тот момент нам так казалось…
Все еще давясь от смеха, Каюмова выудила из-под кровати толстую книгу, обернутую в газету, и, прикрыв глаза, проговорила:
— Страница двадцать третья, последняя строка снизу. Что там?
— «…А не в гробах, где гример постарался скрыть самые страшные телесные повреждения», — добросовестно процитировала я. Похлопала глазами и возмущенно поинтересовалась:
— Это что такое?!
— Стивен Кинг. «Зеленая миля»! — празднично сообщила она.
К сожалению, в комнате не нашлось ни справочника патологоанатома, ни учебника по судебной медицине, зато мы погадали на монетках и на листочке в клеточку, разграфленном на четыре части: "ж", "с", "л", "р". Это означало соответственно: «жизнь», «смерть», «любовь», «разлука», и на моей памяти последний раз так ворожили классе в четвертом или даже третьем.
Потом попили чаю с остатками сухариков, покурили, сидя на подоконнике.
Никто так и не пришел нас убивать. Послушали радио, сыграли в «морской бой», снова попили чаю — правда, сухариков уже не было.
Наталья откопала на книжной полке старый сборник кроссвордов, снабдила меня ручкой и сказала, что я буду вписывать ответы, потому что у нее почерк крупный и корявый. Мы улеглись валетом на кровати и стали отгадывать. Уже минут через пять поняли, что переживания катастрофическим образом сказались не только на наших нервных системах, но и на интеллектах, однако спортивного азарта это никак не уменьшило.
— Гидротехническое сооружение из пяти букв? — спрашивала я.
— Ванна! — гордо отвечала Каюмова.
— Тогда «бомба» не подходит. В боеприпасе из пяти букв должна быть предпоследняя "н"!
— Пиши «мина», — советовала она. — По-моему, она с двумя "н" пишется…
После двадцатого вопроса по горизонтали мы начали тихо засыпать. Свет в комнате по-прежнему горел, будильник на книжной полке тикал как-то вяло и заторможенно. Однако никто не спешил вставать и щелкать выключателем: во-первых, было лень, а во-вторых, страшно, что вместе со светом растворится в глухой темноте странная эйфория последних часов.
— Подставка для карт при игре в блэк-джек? — спросила я, усилием воли разлепив тяжелые веки.
— Каблук, — так же сонно отозвалась Наталья.
— Странно, но подходит.
— Я же, в отличие от тебя, знаю, что говорю, а то: «дрожащая закуска — колбаса»!
— Я думала, что «дорожная»…
И вдруг словно что-то резко и сильно толкнуло меня изнутри. Я села в кровати, силясь поймать, не упустить промелькнувшую мысль.
— О чем мы с тобой только что говорили?
— О колбасе.
— Нет, не то… Закуска… Блэк-джек… Каблук… Сердце мое заколотилось часто-часто, как овечий хвост, от недавней теплой сонливости не осталось и следа.
— Наташка, я сейчас скажу тебе одну вещь. Только не считай меня идиоткой, ладно? — проговорила я, судорожно стискивая руки.
— Ну, это смотря что ты скажешь…
— Не надо, не смейся! Помнишь, я говорила тебе, что где-то уже видела Серого? Говорила, что знаю, как он двигается, но не помню откуда? Такое ощущение обычно бывает, если человека видел или очень давно, или мельком, или что-то мешало…
— Ну и?.. — все так же беззаботно произнесла Наталья, однако мне показалось, что она, как и я, напряглась.
— Так вот. Теперь представь, что у человека коренным образом изменилась походка, а все остальное осталось прежним! То есть ходит он по-другому, приседает по-другому, нагибается по-другому, а вот голову наклоняет по-старому, руками разводит по-старому. Может это запутать, ведь правда?
— Вообще-то механик автосервиса. — Я отдала ей открытку и поддела ногтем крышку коробки из-под зефира в шоколаде. — Все-таки мне кажется, с этой посылкой что-то напутали. Жень на свете много и…
Жуткий спазм сдавил мне одновременно горло, желудок и мозг, отняв способность думать и говорить. В данный момент мне хотелось только одного: вернуться в кабинку и как можно ниже склониться над унитазом.
В коробочке с мирными реквизитами кондитерской фабрики любовно обернутая в вату, как какая-нибудь новогодняя игрушка, лежала синяя с восковым отливом мертвая рука. Рука с серебряной печаткой на пальце.
— А как выглядел этот… приятель? — Собственный голос, с трудом пробивающийся сквозь приступы тошноты, показался мне каким-то деревянным.
— Как, как? — Дежурная с явной неохотой оторвалась от газеты. — Приятелей своих, что ли, не знаете? Плащ длинный, лицо перевязано… Вещи-то ваши?
Я заторможенно кивнула.
— Могли бы тогда хоть спасибо сказать. Я вообще-то тут не курьером работаю!
У меня вдруг невыносимо заболел затылок, в глазах начало темнеть, ноги сделались ватными.
— Спасибо! — горестно и зло выкрикнула вместо меня Каюмова, выхватывая из моих слабеющих рук коробку. Прислонила меня к стене, пару раз легонько шлепнула по щекам.
— Не надо, — едва слышно попросила я, стараясь дышать ртом. Почему-то мне казалось, что воздух вокруг мгновенно пропитался тяжелым трупным смрадом.
— Раскисать не надо! — яростно прошептала она в ответ. — Нельзя сейчас раскисать! Слышала: он ждет у стойки регистрации? Это значит, что из Москвы нас не выпустят. По крайней мере, живыми… Так что драпать надо из аэропорта. И как можно быстрее!
Из тех трех с лишним часов, что я проворочалась с боку на бок в каюмовской постели, по-настоящему заснуть мне удалось едва ли на полчаса. И в эти полчаса, естественно, снились кошмары: какие-то чудовищные грибы с закручивающимися длинными ножками, хлопающие решетчатые двери и отрубленная рука в подарочной коробочке, отправляющаяся в плавание по Москве-реке. На самом деле руку мы выкинули в мусорный контейнер в квартале от Натальиного дома, но суть дела от этого не менялась. В восемь утра я села в кровати, подергиваясь, как неврастеник. Сердце мое колотилось со скоростью не меньше двухсот ударов в минуту, а в мозгу пульсировал извечный русский вопрос: «Что делать?» На размышления о том, «кто виноват», уже просто не было времени.
Каюмова тоже поднялась со своего импровизированного ложа на полу, машинально поправила волосы, что, впрочем, нисколько не изменило силуэт «вороньего гнезда» на ее голове, и озвучила-таки мои мысли, бесцветно поинтересовавшись:
— Ну и?..
Я спустила ноги на холодный пол и попыталась отбросить в сторону чугунную балеринку. Балеринка только вяло качнулась, зато большой палец неприятно засаднило.
— Не знаю, что «ну и»!.. Вешаться надо. Или стреляться. Кому какой способ больше нравится.
Наталья вздохнула, натянула какое-то серое спортивное трико и отправилась на кухню ставить чайник. Буквально через минуту оттуда послышалась ленивая перебранка. Соседка меломанка возмущалась поведением падших женщин, которые где-то таскаются по ночам, а в пять утра заявляются и будят весь дом.
Каюмова огрызалась, замечая, что некоторым, вероятно, завидно: они и рады бы «пасть», да вот не судьба! Вторая соседка, явно симпатизирующая Наталье, бубнила: «Где кто чихнет она слышит, а как музыку свою потише сделать — сразу глухая!»
За время их перебранки я успела одеться, наспех причесаться и даже прикурить сигарету из каюмовской пачки.
— Ты уже готова, что ли? — спросила она, заходя в комнату с двумя чашками и остатками батона в полиэтиленовом пакете.
— Наташ, я на репетицию сегодня не пойду.
— То есть как не пойдешь? Мне тогда тоже дома прикажешь сидеть? В театре, между прочим, завтра зарплата, а денег у нас с тобой — сама знаешь…
Я знала и про деньги, которых у нас осталось кот наплакал, и про то, что выходить на улицу по одному в наших обстоятельствах глупо и опасно, но вариантов не было.
— Я Леху хочу вызвонить и как можно раньше с ним сегодня встретиться.
Похоже, это наш единственный шанс разобраться во всей этой истории. А ты… В общем, я, на твоем месте, в театр бы сегодня не ходила. Позвони, наври там что-нибудь…
— Ладно. — Каюмова задумчиво прикусила нижнюю губу. — Позвоню и навру.
Скажу, что мы с тобой на похоронах.
— А поверят? — засомневалась я, после знакомства с Бирюковым слово «похороны» воспринимающая несколько по-иному.
— Поверят! Все же видят, что мы с тобой закорефанились. А у меня в театре репутация еще та — не хуже, чем у Вадим Петровича.
На том и порешили. Я выскользнула в коридор, набрала номер, записанный на листочке из записной книжки и, к своей великой радости, услышала недовольный Лехин голос:
— Да! Я слушаю… Ну, кто еще там?
— Леша, это Женя! — затараторила я, косясь на соседку меломанку, с видом оскорбленного достоинства застывшую у двери своей комнаты. — Я не улетела, так получилось… Не могли бы мы с тобой встретиться? Прямо сейчас!
— Не улетела? — удивился он. И с некоторым опозданием спохватился. — Прямо сейчас? Ну конечно… Да, я постараюсь… Черт, а с работой-то как же быть?
— Алешенька! Ну пожалуйста!
Леха, потрясенный и умиленный моим просительным тоном, счастливо засопел, подумал с полминутки и выдал:
— Ладно. Работа не убежит… Давай тогда там, где вчера договаривались.
Я подъеду где-то через полчасика.
Когда я повесила трубку, соседка, все еще стоящая у двери, демонстративно покачала головой.
— Женщина, — процедила она скучным голосом, каким обычно говорят врачи в женских консультациях, — если вы собираетесь приводить в эту квартиру своих любовников, то не думайте, что это вам вот так просто сойдет с рук!
— У нее пунктик на мужиках, — вслух заметила Наталья, проходя мимо меня в туалет, — так что не обращай внимания. Ты как, кстати, договорилась? ;
— Договорилась, — ответила я и специально для суровой соседки пояснила:
— Вы не волнуйтесь, сюда никто приходить не собирается. Клянусь!
— Значит, телефон не занимайте! — нашлась она. — А то платим все поровну, а болтают некоторые по полдня!.. И у кого пунктик, это еще разобраться надо!..
В полдесятого мы с Каюмовой вышли из дому. Она выполняла при мне роль секьюрити. Или я при ней? В общем, Наталье страшно было одной оставаться дома, и она пообещала, что будет сидеть в «Лилии» за самым дальним столиком, тихая, как мышка, и своим присутствием ни в коем случае не помешает нашему романтическому свиданию. Романтического — для меня по крайней мере — в свидании планировалось мало, и я согласилась.
Леха уже ждал за столиком, в волнении ощипывая хризантемы, лежащие перед ним на столе. Цветочки неуклонно лысели, на скатерти образовывалась кучка бело-желтых лепестков. На мышеподобную Каюмову, стремительно юркнувшую в угол, он и в самом деле не обратил внимания, зато мне навстречу кинулся, едва не опрокинув стул. Вообще-то при его общей массе развивать такую скорость было опасно.
— Женька! — Внушительных размеров лапищи стиснули мои плечи. — Женька! А я так до конца и не верил, что ты придешь. Думал, опять улетишь куда-нибудь или «Фуэнтой Овихуной» зачитаешься… Это ведь «Овечий источник» переводится, правильно?
Изумляясь Лехиной тяге к знаниям и придерживая полы выходного светлого плаща, я села за столик. Тут же подошла официантка принять заказ.
Кроме нас с Каюмовой и парочки бизнес-девиц в деловых костюмах, посетителей в кафе не было. Но мой кавалер, похоже, собирался помочь «Лилии» сделать план суточной выручки. После осетрины и «медальонов» из телятины я уже перестала удивляться и теперь только косилась на Наталью, зеленеющую от зависти над своей микрочашечкой с кофе.
Когда официантка удалилась, Леха не очень уверенно накрыл мою руку своей ладонью, с осторожной нежностью погладил пальцы и спросил:
— Так что у тебя случилось? Ты ведь иначе не пришла бы.
— Ну почему сразу «случилось»? — Я до омерзения фальшиво улыбнулась.
— Потому что вижу… Из-за Ольги этой своей, что ли?
— Из-за Ольги — не из-за Ольги…
— Из-за Ольги. — Он невесело, но уверенно кивнул. — Но я все равно рад… Давай тогда, спрашивай, чего ты там хотела?
— Леша, — я прерывисто вздохнула и с какой-то досадой подумала о том, что не надо было так нарочито краситься и так тщательно (как на свидание!) укладывать волосы, — я хотела, чтобы ты мне показал кого-нибудь из постоянных посетителей «Лилии». Если вы со Славой ничего про Ольгу не знаете, то, может быть, кто-нибудь из них?..
Леха наморщил нос и отрицательно помотал головой, не переставая при этом охотиться за фаршированной маслиной:
— Никто тебе ничего не скажет. Думаешь, тут хоть кто-нибудь кем-нибудь интересуется?
— Да, но она — красивая женщина…
— А вот мужики ее почему-то не клеили! Славка говорит: ну абсолютно! Она всегда одна была: посидит, кофе выпьет и уйдет. Только вот раз с тобой появилась…
В это время принесли телячьи «медальоны» с овощным гарниром. Пахли они умопомрачительно. Каюмова за своим столом нервно передернулась и, из последних сил стараясь не принюхиваться, принялась с остервенением допивать третью чашечку кофе. Я задумчиво подцепила на вилку листик салата. Есть почему-то расхотелось.
— Ты расстроилась, да? — Леха плеснул еще вина в наши бокалы. — Расстроилась, вижу. Мои все разговоры, наверное, не к месту будут?
— Почему же, говори. — Мне было все равно. План дальнейших действий пока еще не созрел в голове. А сидеть в кафе под защитой было куда лучше, чем в страхе пробираться по пустынным переулочкам или, стоя на платформе метро, напряженно ждать толчка в спину.
— Жень, выходи за меня замуж!
На мгновение мне показалось, что вместо салата я по ошибке положила в рот кактус, и именно он застрял сейчас у меня поперек горла. Леха же продолжал говорить, низко опустив голову и нервно постукивая костяшками пальцев о край стола, говорить быстро, словно опасаясь, что его остановят:
— Глупо, конечно, любовь с первого взгляда и все такое… Но я почему-то уверен, что мне нужна именно такая жена, как ты. Скажешь, я ничего про тебя не знаю? А что мне надо знать? Ты красивая, умная, хорошая. А мужики твои бывшие — Бог с ними…
— Подожди, подожди секундочку! — Я наконец продышалась и от переживаний залпом выпила вино. — Я что-то не очень понимаю…
— А что тут понимать? Согласна — говори «да», не согласна — «нет». Я не обижусь… И не бойся, главное: я все твои проблемы разом решу, никто не посмеет мою жену тронуть! Да и потом, мы ведь уехать сможем. Я даже собирался уехать…
Мне вдруг сделалось горько и смешно одновременно. Кругом творятся какие-то странные, жуткие вещи, по городу бродит полумистический Человек в сером, рука эта отрубленная всплывает то там, то тут. А я сижу в уютном кафе, кушаю икорку с осетриной и слушаю признания доброго, хорошего мальчика из автосервиса. Слушаю и в глубине души радуюсь тому, что меня любят и готовы защитить. Как будто и не бежала от поруганной любви, как будто и не клялась мстить всем мужикам подряд…
Леха же истолковал мою усмешку превратно.
— А что ты улыбаешься? — пробурчал обиженно. — Думаешь, я тебя в деревню увезу, свиней пасти? Или в Урюпинск какой-нибудь? Я заграницу в виду имел:
Германию там, или Испанию… Вот куда ты захочешь, туда и поедем! Деньги у меня будут. Почти уже есть!
— Лешенька. — Я мягко коснулась его запястья. Каюмова за своим столиком чуть не вывернула шею от любопытства, боясь пропустить самое интересное. — Это все хорошо, конечно…
— Но ты мне не веришь, да? Ну естественно, автосервис! На тачку там деньги есть, на квартиру, а больше-то откуда? Так вот что я тебе скажу, Женечка, — он рванул ворот рубахи и чуть не прожег на моем лице дырочку взглядом, — такие деньги, какие у меня скоро будут, тебе и не снились. Со Славкой, правда, поделиться придется, но это — святое! Славка мне — названый брат!
И опять смутное ощущение — не то тревога, не то предчувствие — болезненно сжало мое сердце.
— Со Славкой? А это… эти деньги, они никак не связаны с Человеком в сером?
Я-то уже привыкла его так называть, а Леха удивленно повел бровями, усмехнулся, но не удивился! Не удивился ни капельки!!!
— Человек в сером! Прямо название для детектива. — Он отодвинул от себя тарелку и откинулся на спинку стула. — Связаны, Женечка! Связаны! Говорил же я: умная ты баба… Только болтать об этом нигде не вздумай, а то голову тебе оторвут и не заметишь! У нас-то в этом деле свой интерес…
— Что за интерес? — Я с неожиданной для моей меланхоличной натуры порывистостью подалась вперед, залезла локтем в тарелку с соусом, нервно и наспех протерла салфеткой рукав из дорогой исландской шерсти. — Леша, ты должен мне объяснить, что происходит!
— Ничего я тебе не должен, ради тебя же самой! Прости, но не бабское это занятие — в мужские дела лезть… Одно тебе могу гарантировать точно: со мной не пропадешь… Вкратце, для особо любопытных, обрисовываю ситуацию. Мужика того помнишь, который много болтал? Ну, Вадика?..
Я кивнула и, внутренне содрогнувшись, подумала, что Вадика в целом и по частям буду помнить всю мою оставшуюся жизнь.
— То, что я тебе говорил про одну интересную контору, — тоже? Ну так вот: Вадик натрепался на очень крупную сумму. И сумму эту, мы так со Славкой прикинули, нам будут рады выплатить и компетентные органы, и те, от кого информация «утекла». Сейчас мы просто обмозговываем, кому все-таки грамотнее ее продать…
— Леша, ну намекни хотя бы, что за информация!
— Так ты все равно не поймешь. — Он совершенно искренне округлил и без того круглые глаза. — Говорю же тебе: не бабское это дело!
— Значит, не скажешь?
— Нет. — Леха произнес это так просто и решительно, что я без всяких дополнительных объяснений поняла — все!
Из собственной ли дурости и упрямства, из соображений ли моей безопасности, но он действительно ничего не скажет. Пытаться и дальше копать самой? Бессмысленно… Слава мисс Марпл мне не грозила никогда, читая детективы и пытаясь вычислить книжного убийцу, я в девяноста девяти случаях из ста попадала пальцем в небо. Что касается детективов с экономической или политической интригой, то их я откладывала на дальнюю полку после первых же трех страниц! Не отличая дебета от кредита и сенатора от карбюратора, нечего было и пытаться оценить изящество сюжета…
Если и здесь дело каким-то образом было связано с большими деньгами, оружием или наркотиками, то оставалось только надеть саван, взять в руки; церковную свечку и, лежа в гробу, дожидаться убийцу. Свои шансы разобраться в происходящем и найти выход я в данном случае оценивала как нулевые' Леха заметил, что я окончательно помрачнела, подозвал официантку и попросил принести еще вина. Следом Каюмова, позеленевшая то ли от злости, то ли от переизбытка, кофеина в организме, заказала себе еще чашечку «черного, со сливками и сахаром».
— Я так понимаю, что мое предложение тебя не устроило? — Леха отщипнул от грозди прозрачную зеленую виноградинку и принялся указательным пальцем катать ее по скатерти. — Не стесняйся, говори!
— Ты только не обижайся, Алеша, — я печально взглянула на испорченный рукав дорогого серого жакета, — но ни о каком замужестве речи быть не может. Я испытываю к тебе скорее сестринские чувства. Был у меня человек, которого я, наверное, любила…
— Все, все! Хватит, хватит! — Он поспешно заслонился от меня обеими руками. — Только рассказов про твоего любимого не надо. Нет так нет!
— В любом случае спасибо за хорошее отношение и за то, что пытался помочь…
— Да ладно, брось…
Повисло неловкое молчание. Виноградинка под смуглым Лехиным пальцем сплющилась и лопнула. Я поняла, что мне пора уходить.
— Еще раз спасибо…
— Я тебя провожу. — Он поднялся следом. — Уж, по крайней мере, друзьями-то мы можем расстаться?
Наталья торопливо захлюпала остатками кофе: перспектива добираться домой в одиночестве ей вовсе не улыбалась.
Леха еще раз подозвал девушку в белом фартучке, коротко бросил:
«Спасибо, Лариса, все было отлично», положил на столик деньги. «Это все, это конец», — почти равнодушно подумала я, отстранение наблюдая за тем, как официантка прячет купюры в кармашек. Последняя ниточка, способная привести к разгадке, обрывалась. Теперь нам с Каюмовой оставалось только барахтаться из последних сил, как двум котятам, которых топят в огромной черной бочке, и надеяться на чудесное избавление.
Когда мы вышли из «Лилии», на улице накрапывал дождь. Леха щелкнул кнопкой черного автоматического зонта и раскрыл его над моей головой.
— Ничего не хочешь мне сказать на прощанье? — спросил он, с каким-то грустным интересом изучая мое лицо круглыми карими глазами. Избитые фразы типа «будь счастлив» и «мне жаль» вихрем промелькнули у меня в голове, потом тягучей болью сдавило виски и возникло такое ощущение, какое бывает перед прыжком с лыжного трамплина (ни с парашюта, ни с вышки в бассейне, ни тем более с тарзанки я никогда не прыгала по причине естественной трусости).
Леха, хороший, добрый, милый, стоял передо мной и покорно ждал прощальной банальности, в глубине души надеясь, что сейчас, в этот последний миг, все чудесным образом переменится. Он не заслуживал того, чтобы просто быть использованным.
— Хочу сказать, — я криво усмехнулась, — хочу… И ты послушай меня, пожалуйста, очень внимательно. Я не могу требовать, чтобы ты хранил тайну: кто знает, как там сложатся обстоятельства. Просто знай: «клоуна» Вадика убили, практически на моих глазах. В его убийстве некого обвинить, кроме меня. Но на самом деле это, скорее всего, из-за этих ваших дел. Так что будь, пожалуйста, осторожен…
Показалось ли мне или он действительно взглянул на меня как-то странно?
Желваки на его щеках тяжело перекатились. Возможно, он хотел мне что-то сказать, но в этот самый момент двери кафе распахнулись, и на крыльцо вывалилась Наталья, выждавшая положенные пять минут после нашего ухода. Ей бы, дуре, пройти мимо, сделав вид, что она меня не знает, но она то ли растерялась, то ли, перепив кофе, окончательно утратила способность соображать. В общем, с невыносимой театральностью округлив серые глаза, моя Каюмова ляпнула:
— Ой, Женя! Это ты? А я все сижу за столиком и смотрю: вроде лицо знакомое…
— Да! Какая встреча! — лицемерно обрадовалась я, краснея от осознания надуманности ситуации.
— Ой, вы извините! Если я мешаю, то сейчас уйду… Просто нам с Женей, наверное, потом по пути?
— Ладно, девчонки, — проговорил Леха и опустил голову, пряча невеселую улыбку, — вам, наверное, есть о чем поболтать? Пока, Женька! Долго и нудно прощаться не будем?
С шутовским поклоном он переложил свой зонт в мою руку, а в ответ на мои неловкие возражения только помотал головой. И тогда я, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку. Губы легко укололись о щетину, ноздри защекотал едва уловимый запах туалетной воды.
— Пока, Женька. Хорошая ты девка, — еще раз произнес мой несостоявшийся жених и быстро пошел прочь, так быстро, словно боялся остановиться и сказать что-нибудь лишнее…
Всю ночь и все утро следующего дня мы с Каюмовой пребывали в весьма странном состоянии. Так, наверное, должен чувствовать себя студент, перед самым экзаменом узнавший, что зубрил не тот предмет, или грешник, оповещенный о конце света заблаговременно и просто утомившийся молиться. Коротко это ощущение можно было охарактеризовать так:
«А на кой ляд уже дергаться?»
Нет, сначала мы потосковали, пометались, повспоминали детективы про мафию и те методы, которыми с этой самой мафией боролся главный герой. Судя по нашему новому кино, много мозгов для этого дела было иметь вовсе не обязательно — желательно побольше мускулов и всяких там черно-коричневых поясов. Но ни поясов, ни мускулов у нас с Натальей не было. Да и мозгов не так чтобы уж в избытке.
Я даже поплакала, на полчаса закрывшись в туалете и тем самым злостно нарушив основной принцип общежития коммунальной квартиры. Каюмова выкурила за сутки три пачки сигарет. В театре в тот день играли «Семейный портрет с посторонним». Спектакль был уже пятнадцатым или шестнадцатым по счету, и там прекрасно обходились без нас. Впрочем, везде прекрасно обходились без нас! Мы никому не были нужны, кроме разве что Человека в сером.
Часов около десяти вечера я предложила раскинуть на картах. Наталья сходила к соседке и вернулась с замусоленной колодой. Я раскинула — вышла сплошная чернота, раскинула еще раз — опять тот же результат. Пиковые дамы, восьмерки и девятки лезли одна за другой, ради разнообразия перебиваясь только бубями — денежным интересом.
Кто из нас первой захихикал? По-моему, все-таки Каюмова. Да, точно Каюмова! Она наблюдала за тем, как я достаю из колоды «болезнь», «слезы» и «несчастье» в качестве ответа на вопрос: «Что будет, если мы выйдем из квартиры за хлебом?» — и вдруг начала мелко сотрясаться от смеха.
— Ты чего? — недоуменно спросила я.
— А гроба там, случайно, нет? — нервно прохихикала она. — Ну, гроба на колесиках? А то как-то несерьезно получается: все есть, а гроба нет! Поищи, поищи получше, Кассандра ты наша!
Вместо того чтобы обидеться или окончательно впасть с тяжелую меланхолию, я тоже прыснула. Посмотрела на Наталью и захохотала в голос — правда, с некоторой долей истеричности.
В общем, произошло то, что и должно было произойти: количество ужасов, свалившихся на нас за последние несколько дней, ударило по способности адекватно на них реагировать. Не в наших силах было что-либо изменить в нынешней ситуации, но, согласно известному афоризму, мы могли изменить свое к ней отношение. По крайней мере, в тот момент нам так казалось…
Все еще давясь от смеха, Каюмова выудила из-под кровати толстую книгу, обернутую в газету, и, прикрыв глаза, проговорила:
— Страница двадцать третья, последняя строка снизу. Что там?
— «…А не в гробах, где гример постарался скрыть самые страшные телесные повреждения», — добросовестно процитировала я. Похлопала глазами и возмущенно поинтересовалась:
— Это что такое?!
— Стивен Кинг. «Зеленая миля»! — празднично сообщила она.
К сожалению, в комнате не нашлось ни справочника патологоанатома, ни учебника по судебной медицине, зато мы погадали на монетках и на листочке в клеточку, разграфленном на четыре части: "ж", "с", "л", "р". Это означало соответственно: «жизнь», «смерть», «любовь», «разлука», и на моей памяти последний раз так ворожили классе в четвертом или даже третьем.
Потом попили чаю с остатками сухариков, покурили, сидя на подоконнике.
Никто так и не пришел нас убивать. Послушали радио, сыграли в «морской бой», снова попили чаю — правда, сухариков уже не было.
Наталья откопала на книжной полке старый сборник кроссвордов, снабдила меня ручкой и сказала, что я буду вписывать ответы, потому что у нее почерк крупный и корявый. Мы улеглись валетом на кровати и стали отгадывать. Уже минут через пять поняли, что переживания катастрофическим образом сказались не только на наших нервных системах, но и на интеллектах, однако спортивного азарта это никак не уменьшило.
— Гидротехническое сооружение из пяти букв? — спрашивала я.
— Ванна! — гордо отвечала Каюмова.
— Тогда «бомба» не подходит. В боеприпасе из пяти букв должна быть предпоследняя "н"!
— Пиши «мина», — советовала она. — По-моему, она с двумя "н" пишется…
После двадцатого вопроса по горизонтали мы начали тихо засыпать. Свет в комнате по-прежнему горел, будильник на книжной полке тикал как-то вяло и заторможенно. Однако никто не спешил вставать и щелкать выключателем: во-первых, было лень, а во-вторых, страшно, что вместе со светом растворится в глухой темноте странная эйфория последних часов.
— Подставка для карт при игре в блэк-джек? — спросила я, усилием воли разлепив тяжелые веки.
— Каблук, — так же сонно отозвалась Наталья.
— Странно, но подходит.
— Я же, в отличие от тебя, знаю, что говорю, а то: «дрожащая закуска — колбаса»!
— Я думала, что «дорожная»…
И вдруг словно что-то резко и сильно толкнуло меня изнутри. Я села в кровати, силясь поймать, не упустить промелькнувшую мысль.
— О чем мы с тобой только что говорили?
— О колбасе.
— Нет, не то… Закуска… Блэк-джек… Каблук… Сердце мое заколотилось часто-часто, как овечий хвост, от недавней теплой сонливости не осталось и следа.
— Наташка, я сейчас скажу тебе одну вещь. Только не считай меня идиоткой, ладно? — проговорила я, судорожно стискивая руки.
— Ну, это смотря что ты скажешь…
— Не надо, не смейся! Помнишь, я говорила тебе, что где-то уже видела Серого? Говорила, что знаю, как он двигается, но не помню откуда? Такое ощущение обычно бывает, если человека видел или очень давно, или мельком, или что-то мешало…
— Ну и?.. — все так же беззаботно произнесла Наталья, однако мне показалось, что она, как и я, напряглась.
— Так вот. Теперь представь, что у человека коренным образом изменилась походка, а все остальное осталось прежним! То есть ходит он по-другому, приседает по-другому, нагибается по-другому, а вот голову наклоняет по-старому, руками разводит по-старому. Может это запутать, ведь правда?